Уйти, чтобы вернуться Леви Марк

4

Чтобы ступить на этот путь, Вэлери оставалось только расстаться со своим бойфрендом. Но с двумя годами жизни так просто, за один вечер, не распрощаешься. Эндрю терпеливо ждал, зная, что ее нельзя торопить, иначе она снова исчезнет.

Прошло еще три недели, и он получил среди ночи сообщение, почти идентичное тому, что перевернуло его жизнь в тот воскресный вечер. Такси доставило его к кафе “Pick Me Up”, возле которого его опять ждала Вэлери, на сей раз с черными потеками под глазами и с чемоданом у ног.

У себя дома Эндрю отнес чемодан в спальню и дал Вэлери время оглядеться и устроиться. Вернувшись в темную спальню, он увидел, что она уже забралась под одеяло. Присев на край кровати, он поцеловал ее, поднялся и пошел к двери, понимая, что ей надо побыть одной и погоревать об отношениях, в которых она только что поставила точку. Пожелав ей доброй ночи, он спросил, любит ли она по-прежнему горячий шоколад. Вэлери кивнула, и Эндрю удалился.

Той ночью, лежа на диване в гостиной без сна, он слышал ее плач и умирал от желания ее утешить, но не позволял себе идти к ней: справиться со своей печалью она могла только сама.

Утром Вэлери ждал на столике в гостиной поднос с чашкой, в которую был насыпан растворимый шоколад, и записка:

Сегодня я приглашаю тебя на ужин.

Это у нас впервые.

В прихожей я оставил тебе запасной ключ.

Целую.

Эндрю.

Вэлери пообещала Эндрю остаться у него, но только на то время, пока ее бывший не съедет с ее квартиры. Она бы поселилась у Колетт, своей подруги, но та перебралась в Новый Орлеан. Прошло десять дней, и, к великому огорчению Эндрю, все больше наслаждавшегося ее присутствием, она собрала чемодан и вернулась к себе в Ист-Виллидж. Видя, как загрустил Эндрю, она напомнила ему, что их будут разделять каких-то пятнадцать кварталов.

Наступило лето. По выходным, когда жара делалась нестерпимой, они доезжали на метро до Кони-Айленда и часами валялись на пляже.

В сентябре Эндрю на десять дней уехал за границу, отказавшись сообщить Вэлери, куда направляется. “Профессиональная тайна”, – отмахнулся он и поклялся, что у нее нет ни малейших оснований в чем-то его подозревать.

В октябре, снова уезжая в командировку, он, чтобы она не сердилась, пообещал, что при первой же возможности они вместе отправятся в отпуск. Но Вэлери не понравились эти дежурные утешения, и она послала его подальше вместе с отпуском.

Под конец осени Эндрю был наконец вознагражден за работу, полностью захватившую его в последнее время. Он провел в поисках несколько недель, дважды ездил в Китай, чтобы собрать доказательства, сопоставить разные свидетельства и определить их достоверность, и досконально разобрался, как организована торговля детьми в провинции Хунань. Подошло к концу одно из тех расследований, которые позволяют пролить свет на продажность и растленность некоторых представителей человеческой породы. Его статья в воскресном, самом читаемом выпуске газеты наделала много шуму.

За последние десять лет американские семьи усыновили шестьдесят пять тысяч китайских младенцев. Скандал разразился в связи с несколькими сотнями детей, которые вопреки официальным документам вовсе не были брошены родителями. Их силой отнимали у родных и помещали в приют, получавший за каждого усыновленного пять тысяч долларов. Золотой дождь проливался на мафию – бесчестных полицейских и чиновников, организовавших этот грязный бизнес. Китайские власти изо всех сил старались замять скандал, но зло уже было причинено. Статья Эндрю поставила множество родителей-американцев перед тяжелой нравственной дилеммой, чреватой драматическими последствиями.

Об Эндрю говорила вся редакция, его цитировали в вечерних теленовостях, привыкших заимствовать у “Нью-Йорк таймс” громкие сюжеты.

Эндрю превозносили коллеги, он получил электронное послание от своего главного редактора и несчетные письма от читателей, потрясенных результатами его расследования. Некоторые из собратьев по перу мучились от зависти, а еще в газету пришло три анонимных письма с угрозами убить удачливого соперника – такое тоже иногда случается.

Рождество и Новый год Эндрю отмечал в одиночестве: Вэлери отправилась в Новый Орлеан к своей подруге Колетт.

Назавтра после ее отъезда на парковке на Эндрю напал какой-то тип с бейсбольной битой, и все закончилось бы плохо, если бы не счастливое совпадение: он ждал вызванную машину техпомощи, и ее появление заставило нападавшего ретироваться.

Саймон уехал встречать Новый год в Колорадо, в Бивер-Крик, в компании друзей-лыжников.

Эндрю не придавал ни малейшего значения ни Рождеству, ни новогодним праздникам; он терпеть не мог запрограммированные увеселения, когда приходится веселиться во что бы то ни стало. Оба вечера он провел, сидя за стойкой “Мэриз Фиш”, за блюдом устриц и несколькими бокалами сухого белого вина.

2012 год начинался с самых лучших предзнаменований. Правда, в первых числах января произошла небольшая неприятность: Эндрю зацепила на Чарльз-стрит машина, отъезжавшая от полицейского участка. Водитель – отставной полицейский, навещавший из ностальгических побуждений свое бывшее место службы, – был потрясен этим происшествием и испытал огромное облегчение, когда Эндрю поднялся с мостовой живой и невредимый. Он настоял на том, чтобы пострадавший принял его приглашение поужинать в заведении по своему выбору. Эндрю тем вечером все равно нечем было заняться, хороший бифштекс привлекал его больше, чем протокол для страховой компании, к тому же журналист никогда не откажется от общества бывалого нью-йоркского полицейского, которого потянуло на разговор. Тот рассказал ему о своей жизни и о самых примечательных случаях в долгой карьере.

Вэлери сохранила свою квартиру, прозванную Эндрю “запасным аэродромом”, однако с февраля она предпочитала ночевать у него, и они стали всерьез подумывать о более просторном жилище, чтобы поселиться в нем вдвоем. Препятствие было одно: Эндрю отказывался расставаться с районом Уэст-Виллидж, поклявшись прожить там до конца своих дней. Трехкомнатные квартиры в нем были редкостью. Вэлери обзывала его закоренелым старым холостяком, однако было понятно, что его не разлучить с этими странными улочками, о которых он знал буквально все. Ему нравилось, гуляя с Вэлери, делиться своими познаниями: вот на этом перекрестке Гринвич-авеню раньше находился ресторан, навеявший Эдварду Хопперу сюжет его знаменитой картины “Полуночники”, вот здесь жил Джон Леннон, пока не переехал в Дакота-билдинг… Уэст-Виллидж видел все культурные революции, здесь были самые знаменитые кафе, кабаре, ночные клубы страны. Когда Вэлери возражала, что большинство современных художников откочевало в Уильямсбург, Эндрю, серьезно глядя на нее, провозглашал:

– Дилан, Хендрикс, Стрейзанд, “Питер, Пол и Мэри”, Саймон и Гарфункель, Джоан Баэз – все они начинали в Виллидж, в барах моего квартала. Разве этого мало, чтобы хотеть здесь жить?

И Вэлери, совершенно не желавшая с ним спорить, послушно отвечала:

– Конечно нет!

Когда она расхваливала ему комфорт небоскребов, возвышавшихся в считаных кварталах отсюда, Эндрю отвечал, что жизнь на стальном насесте его не прельщает. Ему подавай уличный шум, сирены, гудки таксистов на перекрестках, скрип видавшего виды паркета, бульканье и урчание в батареях отопления, скрежет входной двери… Все эти звуки напоминали ему, что он жив и его окружают люди.

Как-то раз, вернувшись с работы домой, он выпотрошил шкафы и перевез большую часть своих пожитков на местный мебельный склад. Распахнув перед Вэлери гардероб, он объявил, что необходимость в переезде отпала, так как теперь у нее полно места.

В марте Эндрю получил от главного редактора задание провести новое журналистское расследование в продолжение предыдущего, которым он прославился. Он тут же впрягся в работу, радуясь шансу побывать в Аргентине.

В первых числах мая, возвращаясь из Буэнос-Айреса с приятной мыслью, что вскоре снова туда отправится, Эндрю не нашел другого способа оправдаться перед Вэлери, кроме как предложить ей за ужином выйти за него замуж.

Сначала она подозрительно его разглядывала, потом расхохоталась. А он растерянно смотрел на нее, осознавая, что переполнен счастьем от своих собственных слов, сказанных экспромтом, без размышлений.

– Ты ведь несерьезно? – спросила Вэлери, утирая слезы.

– Почему несерьезно?

– Потому что мы с тобой вместе всего ничего, каких-то несколько месяцев. Маловато для такого решения.

– Вместе мы уже целый год, а знакомы с детства. Тебе не кажется, что у нас было достаточно времени, чтобы определиться?

– То есть перерыв в каких-то двадцать лет – не в счет…

– Для меня тот факт, что мы встретились в юности, потеряли друг друга из виду, а потом случайно встретились на нью-йоркской улице, – это знак.

– Рациональный журналист, последователь Декарта, уверовал в знаки судьбы?

– Когда я вижу тебя перед собой – да!

Вэлери долго смотрела ему в глаза и молчала, потом улыбнулась:

– Скажи еще раз.

Эндрю тоже уставился на Вэлери. Она была уже не юной бунтаркой, как двадцать лет назад. Та Вэлери, что сидела сейчас напротив него, сменила латаные джинсы на модную юбку, кеды с замазанными лаком для ногтей носками на лаковые туфельки, всепогодную брезентовую робу, скрывавшую ее формы, на кашемировый пуловер, выразительно облегавший грудь. Вместо прежней “боевой раскраски” – совсем немножко теней на веках и туши на ресницах. Вэлери Рэмси была гораздо привлекательнее всех женщин, которых он встречал, и ни с одной из них он не чувствовал такой близости, как с ней.

У Эндрю вспотели ладони – а такого с ним отродясь не бывало. Отодвинув свое кресло, он обошел столик и опустился на одно колено.

– Вэлери Рэмси, при мне нет кольца, потому что мое намерение совершенно спонтанно, зато оно искренне. Если ты согласна стать моей женой, мы в этот выходной вместе выберем тебе кольцо. Я намерен стать лучшим из мужей, чтобы ты проносила свое кольцо до конца жизни. Правильнее сказать, пока жив я – вдруг после моей смерти ты опять выскочишь замуж?

– Никак не можешь без черного юмора – даже когда делаешь предложение!

– Уверяю тебя, в такой позе, под столькими взглядами, я бы не стал дурачиться.

– Эндрю, – сказала Вэлери шепотом, наклонившись к его уху, – я намерена ответить на твое предложение согласием, так как мне этого хочется, да и нельзя выставлять тебя болваном перед всем рестораном. Но, когда ты сядешь на место, я сообщу тебе об одном условии, которое считаю непременным для нашего союза. Таким образом, “да”, которое я сейчас громко произнесу, на следующие несколько минут останется условным. Ну что, мы согласны?

– Мы согласны, – так же шепотом ответил Эндрю.

Вэлери прикоснулась губами к его губам и отчетливо произнесла свое “да”. Посетители ресторана, затаившие дыхание, разразились аплодисментами.

Хозяин заведения вышел из-за стойки, чтобы поздравить постоянного клиента. Крепко стиснув Эндрю в объятиях, он сказал ему на ухо с акцентом нью-йоркского итальянца, таким же, как в фильмах Скорсезе:

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь!

После этого он поклонился Вэлери и поцеловал ей руку.

– Теперь вы – мадам, и я имею на это право! Я принесу вам шампанского за счет заведения в честь этого события. И не вздумайте возражать!

Вернувшись за стойку, Маурицио жестом приказал единственному официанту принести шампанское.

– Я слушаю, – прошептал Эндрю под хлопок пробки.

Официант налил два бокала. Подошел Маурицио с третьим бокалом, чтобы чокнуться с женихом и невестой.

– Подожди, Маурицио. Еще секундочку, – попросил Эндрю, беря его за рукав.

– Ты хочешь, чтобы я назвала свое условие при нем? – удивленно спросила Вэлери.

– Он мой старый друг, а от старых друзей у меня нет секретов, – ответил Эндрю насмешливо.

– Ну что ж… Итак, мистер Стилмен, я выйду за вас замуж при условии, что вы поклянетесь мне своей честью, что никогда мне не соврете, не обманете меня, не станете сознательно заставлять меня страдать. Если вы меня разлюбите, то я хочу узнать об этом первой. Хватит с меня романов, кончающихся горючими слезами в ночи. Если вы дадите мне такое обещание, то я соглашусь стать вашей женой.

– Клянусь, Вэлери Рэмси-Стилмен!

– Клянешься жизнью?

– Жизнью клянусь!

– Обманешь – убью!

Маурицио, глядя на Эндрю, перекрестился.

– Теперь можно чокаться? Меня все-таки клиенты ждут.

Он принес им две порции своего фирменного тирамису и отказался подать счет.

На улице, сжимая руку Эндрю, Вэлери спросила:

– Мы и вправду поженимся?

– Обязательно! Должен сознаться, я и не знал, что, делая тебе предложение, испытаю такое счастье.

– Я тоже счастлива, – ответила Вэлери. – С ума сойти! Я должна позвонить Колетт и все ей рассказать. Мы вместе учились, делили все беды и радости, особенно беды, она будет моей свидетельницей на свадьбе. А ты кого выберешь?

– Наверное, Саймона.

– Не хочешь ему позвонить?

– Хочу, позвоню прямо завтра.

– Прямо сегодня! Я – Колетт, ты – Саймону.

Эндрю не хотелось беспокоить Саймона в такой поздний час, чтобы сообщить известие, с которым вполне можно было бы подождать до завтра, но он увидел в глазах Вэлери детскую мольбу, и это выражение, смесь радости и страха, его сильно растрогало.

– Разбудим наших лучших друзей по одному или обоих сразу?

– Ты прав, нужно привыкать все делать вместе, – весело ответила Вэлери.

Колетт пообещала Вэлери примчаться в Нью-Йорк как можно быстрее. Она поздравила Эндрю и сказала, что он еще не догадывается, какое счастье ему привалило: ее лучшая подруга – необыкновенная женщина!

Саймон сначала решил, что его разыгрывают, и потребовал передать трубку Вэлери. Эндрю не понравилось, что Вэлери приняла его поздравление первой, но он и виду не подал, что сердится. Впрочем, Саймон сумел-таки его разозлить, когда напросился, не посоветовавшись с Эндрю, пообедать с ними завтра.

– Просто я бы предпочел сообщить ему все сам, – пояснил Эндрю, оправдываясь за свой недовольный вид.

– Так оно и было!

– А вот и нет, мне он не поверил. Тоже мне, лучший друг!

– Но ведь мы оба согласны, что я тут ни при чем, – сказала Вэлери, прильнув к Эндрю и осыпая его поцелуями.

– Ты ни при чем, – подтвердил Эндрю. – Смотри, не прокуси мне губу.

– Постараюсь.

Всю ночь они посвятили любви. В перерывах, переводя дух, они включали телевизор, стоявший на комоде в ногах кровати, и смотрели старые черно-белые фильмы. Когда начало светать, они решили прогуляться, дошли до самой Ист-Ривер и уселись на скамейку, чтобы полюбоваться восходом солнца.

– Запомни эту ночь навсегда! – шепотом потребовал Эндрю.

5

Первые десять дней июня Эндрю провел в Буэнос-Айресе. Вернувшись из этой, второй по счету, поездки в Аргентину, он застал Вэлери еще более сияющей, чем обычно. Вчетвером – жених с невестой и оба свидетеля – они провели незабываемый вечер в отличном ресторане. Колетт сочла, что жених Вэлери неотразим.

В ожидании бракосочетания, назначенного на конец месяца, Эндрю посвящал дни и даже вечера работе над статьей. Он не исключал, что исполнится его мечта: ему присудят Пулитцеровскую премию.

В его квартире сломался кондиционер, и пара перебралась в двухкомнатную квартиру Вэлери в Ист-Виллидж. Он часто засиживался в редакции до полуночи, чтобы не работать дома, стуча по клавиатуре и мешая Вэлери спать.

В городе установилась невыносимая жара, на Манхэттен ежедневно обрушивались грозы, которые по телевизору сравнивали с Апокалипсисом. Слыша слово “Апокалипсис”, Эндрю не догадывался, что и его собственная жизнь скоро рухнет в тартарары.

Он дал Вэлери торжественное обещание: никаких заведений со стриптизом, никаких ночных клубов, где толкутся одинокие девушки, – только вечер с другом и обсуждение мировых проблем.

Саймон решил пригласить Эндрю на поминки по его холостяцкой жизни в один из новых модных ресторанов, которые в Нью-Йорке открываются и закрываются чаще, чем меняются времена года.

– Ты в этом уверен? – спросил его Саймон, изучая меню.

– Пока нет, не знаю, что выбрать: стейк “Шатобриан” или филе-миньон, – ответил Эндрю с отстраненным видом.

– Я о твоей жизни.

– Я понял.

– И что?

– Что бы ты хотел услышать, Саймон?

– Всякий раз, когда я затрагиваю эту тему, ты выбрасываешь мяч с поля. Как-никак я твой лучший друг! Мне твоя жизнь не безразлична.

– Не ври, ты просто наблюдаешь за мной, как за лабораторной мышью. Хочешь разобраться, что происходит в таких случаях в голове, – вдруг и с тобой такое случится…

– Это я полностью исключаю.

– Несколько месяцев назад я бы сказал то же самое.

– Что же такое стряслось, что ты решился на этот шаг? – спросил Саймон, наклоняясь к Эндрю. – Ладно, ты – моя лабораторная мышь. Ответь, ты чувствуешь в себе перемену с тех пор, как принял это решение?

– Мне тридцать восемь лет, тебе тоже, и перед нами обоими только две дороги: либо та, что выбираю я, – либо по-прежнему резвиться с прелестными особами, зависающими в модных местах…

– Неплохая программа! – перебил его Саймон.

– …и превращаться в старых холостяков, заигрывающих с женщинами на тридцать лет моложе их и воображающих, будто возвращают себе молодость, хотя она стремглав от них убегает.

– Я не прошу тебя читать мне лекцию о жизни. Лучше скажи: ты так сильно любишь Вэлери, что хочешь провести с ней всю жизнь?

– Не будь ты моим свидетелем, я бы, наверное, ответил, что это тебя не касается.

– А так как я твой свидетель…

– …то слушай: на всю жизнь прогнозов строить не стану, поскольку это зависит не только от меня. Во всяком случае, свою жизнь без нее я уже не представляю. Я счастлив, скучаю по ней, когда ее нет рядом, никогда не скучаю в ее обществе, люблю ее смех – она часто смеется… По-моему, это в женщине самое соблазнительное. Что до нашей интимной жизни…

– Все! – прервал его Саймон. – Убедил! Остальное меня совершенно не касается.

– Ты свидетель или нет?

– От меня не требуется быть свидетелем того, что происходит в темноте.

– Между прочим, мы не гасим свет.

– Брось, Эндрю, уймись! Нет, что ли, других тем?

– Все, выбрал: филе-миньон. Знаешь, что бы мне доставило больше всего удовольствия?

– Если бы я написал тебе яркий текст для свадебной церемонии.

– Нет, не могу требовать от тебя невозможного. Почему бы нам с тобой не закончить этот вечер в моем новом любимом баре?

– В кубинском, в Трайбеке?

– В аргентинском.

– У меня были несколько иные мысли, но это твой вечер: ты – заказчик, я – исполнитель.

В “Новеченто” было многолюдно. Саймон и Эндрю протолкались к барной стойке. Эндрю заказал ликер “Фернет” с колой и дал попробовать Саймону. Тот скривился и попросил бокал красного вина.

– Как ты это пьешь? Ужасная горечь!

– Поколесил бы ты с мое по барам Буэнос-Айреса – тоже привык бы. Поверь, к этому даже можно пристраститься.

– Что-то не верится.

Высмотрев в зале прелестное создание с бесконечными ногами, Саймон сбежал от Эндрю, не говоря ни слова. Оставшись один у стойки, Эндрю проводил удаляющегося друга улыбкой. Из двух дорог, о которых они говорили, Саймон явно отдавал предпочтение второй.

На освободившийся табурет уселась молодая женщина. Эндрю, заказывая второй “Фернет”, вежливо ей улыбнулся.

Они обменялись безобидными репликами. Она выразила удивление, что американец отдает предпочтение этому напитку, – это редкость. “Я вообще редкий экземпляр”, – последовал ответ. Она улыбнулась и спросила, чем он отличается от других мужчин. Эндрю смутил как сам вопрос, так и откровенный взгляд собеседницы.

– Вы кто? – продолжала допрос она.

– Журналист, – пробормотал Эндрю.

– Интересная профессия!

– Когда как…

– Пишете о финансах?

– Вот и нет. Почему вы так решили?

– Здесь недалеко Уолл-стрит.

– Если бы я сел выпить рюмочку в Митпэкинг-дистрикт[2], вы бы приняли меня за мясника?

Женщина расхохоталась, и Эндрю понравился ее смех.

– Тогда политика?

– Тоже нет.

– Хорошо, я люблю загадки. По вашему загару видно, что вы много путешествуете.

– Сейчас лето, вы тоже успели загореть. Хотя признаюсь, ремесло заставляет разъезжать.

– Я смуглая от рождения, происхождение, знаете ли… Вы крупный репортер?

– Можно сказать и так.

– Чему посвящено ваше теперешнее журналистское расследование?

– Это разговор не для бара.

– А если не в баре? – спросила она еле слышно.

– Тогда только в самой редакции, – отрезал он, чувствуя прилив жара. Взяв со стойки салфетку, он вытер шею.

Его так и подмывало засыпать ее вопросами, но тогда разговор принял бы менее невинный характер, чем просто “угадайка”.

– А вы? – неуверенно спросил он, растерянно ища глазами Саймона.

Молодая незнакомка посмотрела на свои часики и встала.

– Очень жаль, – сказала она, – я не сообразила, который час. Мне уже пора. Приятно было познакомиться, мистер?..

– Эндрю Стилмен, – представился он, приподнявшись.

– Может, еще увидимся.

И она помахала ему рукой. Он не спускал с нее глаз в надежде, что она оглянется хотя бы в дверях, но его отвлек Саймон, положивший руку ему на плечо. От неожиданности Эндрю вздрогнул.

– На кого это ты так засмотрелся?

– Давай уйдем, – предложил Эндрю слабым голосом.

– Уже?

– Хочется на свежий воздух.

Саймон пожал плечами и вывел друга на улицу.

– Что с тобой? Ты бледный как полотно. Говорил я тебе, не пей всякую дрянь! – Саймон всерьез перепугался.

– Просто хочу домой.

– Сначала скажи, в чем дело. Ты бы себя сейчас видел! Я уважаю твои профессиональные секреты, но сейчас ты, кажется, не на работе.

– Ты все равно не поймешь.

– Разве я хоть раз тебя не понял за последние десять лет?

Эндрю, не отвечая, зашагал по Уэст-Бродвей.

– Кажется, я только что влюбился с первого взгляда, – шепотом признался он догнавшему его Саймону.

Саймон прыснул, Эндрю ускорил шаг.

– Ты серьезно? – спросил Саймон, снова его догнав.

– Серьезнее не бывает.

– Влюбился непонятно в кого, пока я отлучился в туалет?

– Ты был не в туалете.

– Умудрился втюриться за пять минут?

– Ты оставил меня в баре одного больше чем на четверть часа.