Основы криминалистики. Курс лекций Баев Олег

От автора

Более чем тридцать лет преподавания позволили не только понять, но и прочувствовать одну несложную вещь: каждая лекция есть импровизация на достаточно строго заданную тему. Заданную государственным образовательным стандартом высшего профессионального образования, в нашем случае по специальности 021100 – юриспруденция и дисциплине ОПФ.Ф.13 – криминалистика (требования к обязательному минимуму содержания основной образовательной программы по ней приводятся ниже).

Но каждая импровизация (если ты, конечно, не гений, как пушкинский Импровизатор), как и удачный экспромт, должна быть хорошо продумана. И потому каждая лекция – это в первую очередь новое осмысливание, организация архитектоники и изложения лежащего в ее основе обычно весьма сложного материала. А для этого нужен текст лекции. Но, главное, текст лекций необходим изучающим этот материал студентам. Дело в том, что, увы, за те несколько академических часов, которые отводятся учебным планом на освещение той или иной темы (всего на лекционный курс по криминалистике в неспециализированных юридических высших учебных заведениях отводится менее шестидесяти аудиторных часов), многие ее аспекты преподаватель вынужден опускать, и его авторскую позицию можно понять, только изучая тексты лекций (не считая, естественно, изучения других его публикаций).

Для настоящего издания я выбрал тексты лекций по 7 темам, которые в своей системе, на мой взгляд, составляют основы криминалистики как науки и учебной дисциплины. Может быть, здесь излагаются не лучшие импровизации автора на эти темы, и с выбором их не все согласятся. Несомненно, отдельные проблемы той или иной темы автором либо опущены, либо упущены. Видимо, есть и прямые погрешности в обобщении материалов. Но все же я решил их опубликовать, ибо, как предупреждал Артур Шопенгауэр критиков, публикуя свои работы ранних лет, «время, когда я уже ничего не смогу исправить, не может быть очень далеко».

В это издание данной работы внесены определенные коррективы в сравнении с предыдущими ее изданиями; в одних случаях они обусловлены изменениями действующего уголовно-процессуального законодательства, в других – коррекцией взглядов автора на ту или иную проблему.

И еще несколько «вводных» замечаний. Работая над этим курсом лекций, я, разумеется, ознакомился с текстами многих лекций именитых криминалистов. И, на мой взгляд, недостаток ряда из них состоит в том, что, хотя в большинстве текстов видна авторская позиция по излагаемому материалу, нет авторской интонации. А без нее – это не лекция, это – иной жанр: учебного или учебно-методического пособия. Как удалось (и удалось ли) мне сохранить авторскую интонацию – судить читателю.

Не по всем вопросам всех освещенных здесь тем у меня есть собственное мнение. И тогда я ограничиваюсь изложением мнений по ним, высказанных в литературе. Я думаю, что в подобного рода изданиях это допустимо, в чем меня убеждают (и где-то утешают) слова американского философа и поэта Ральфа Эмерсона: «Использование заимствованных мыслей всегда сопровождается некой неловкостью, но, едва мы осознаем, как нужно применить их, они становятся нашим состоянием».

И последнее: очень много лет тому назад Абу Али Хусейн ибн Абдуллах ибн Хасан ибн Али ибн Сина в одной из своих работ сделал такое отступление: «Если этот вопрос не был бы длинным, то я бы стал излагать его. Поэтому то, что я могу объяснить вкратце, заключается в следующем…». Эти слова философа и целителя, известного нам под значительно более коротким великим именем Авиценна, можно считать эпиграфом к предлагаемому на суд читателей курсу лекций по основам науки и учебной дисциплины криминалистики.

ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ СТАНДАРТ ПО КРИМИНАЛИСТИКЕ

Министерство образования Российской Федерации

«УТВЕРЖДАЮ»

Заместитель министра образования

Российской Федерации

Шадриков В. Д.

27 марта 2000 г.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ СТАНДАРТ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ 021100 – ЮРИСПРУДЕНЦИЯ

КВАЛИФИКАЦИЯ – ЮРИСТ

Вводится в действие с момента утверждения

4. Требования к обязательному минимуму содержания основной образовательной программы подготовки юриста по специальности 021100 – юриспруденция

(извлечени е)

Индекс

Наименование дисциплин и их основные размеры

ОПД.Ф.13

Криминалистика Предмет криминалистики; ее взаимосвязь с другими правовыми дисциплинами, а также судебной медициной, судебной психиатрией и психологией; механизм преступления; специфические аспекты криминалистического изучения преступной деятельности и деятельности по расследованию; взаимодействие следователя и оперативных подразделений; информационная основа расследования; основы криминалистической профилактики и прогнозирования; криминалистическая характеристика преступления; методы криминалистики; идентификация и диагностика; криминалистическая ситуация и версия; моделирование при расследовании преступления; криминалистическая техника; определение места компьютеров в структуре средств криминалистической техники и методы решения криминалистических задач с их использованием; методы криминалистического исследования различных материалов, веществ и следов, не являющихся объектами изучения традиционных криминалистических экспертиз (КЭМВИ, запаховых следов, акустических, звуко– и видеоинформации и др.); трасология; судебная баллистика; исследование документов; экспертиза, ее виды; информационно-справочное обеспечение криминалистической деятельности; криминалистическая тактика; следственный эксперимент; тактика осмотра места происшествия, задержания, освидетельствования, обыска, выемки, допроса; криминалистическая методика расследования; методические основы расследования (преступлений, совершенных организованными преступными группами, лицами с психическими аномалиями, иностранными гражданами, несовершеннолетними и др., основы методик и действий по горячим следам преступлений, по ранее не раскрытым преступлениям и др.); виды методик расследования.

Тема 1 ВВЕДЕНИЕ В КУРС КРИМИНАЛИСТИКИ

Введение в курс криминалистики

ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ

1. Краткий экскурс в историю возникновения и становления науки криминалистики.

2. Современные воззрения на предмет науки криминалистики.

3. Система, основные понятия и методы криминалистики.

ЛИТЕРАТУРА

Белкин Р.С. Курс криминалистики. В трех томах. Т. 1. – М., 1997

Белкин Р.С. История отечественной криминалистики. – М., 1999

Торвальд Э.Ю. Сто лет криминалистики. – М., 1974

Крылов И.Ф. Очерки истории криминалистики и криминалистической экспертизы. – Л., 1975

Баев О.Я. Российская криминалистика начала ХХI в.: направления развития, современные проблемы // Вестник криминалистики. – М., 2000. – Вып. 1

1. Краткий экскурс в историю возникновения и становления науки криминалистики

Давно известно: чтобы понять какое-либо явление, необходимо знать, как это явление возникло, какие этапы оно проходило в своем развитии. И лишь после этого станет ясным, чем является оно в настоящее время. Сказанное относится и к возникновению и становлению любой науки, в том числе, естественно, и науки криминалистики.

Здесь необходимо небольшое отступление. Кстати, об отступлениях: как в любом повествовании, отступления в лекциях необходимы, и мне – воспользуюсь словами одного хорошего писателя – «нередко придется употреблять это почти одиссеевское словечко, ибо отступление в прозе – нечто вроде зигзага по пути в Итаку» [1] .

Итак: в связи с чем вообще возникает наука (если говорить об этом вкратце и в самом огрубленном и общем виде)?

Потребности человека, потребности общества вызывают к жизни тот или иной вид деятельности – от строительства жилища и врачевания до изучения круговращения звезд и определения места человека под ними. Накопленный в этих видах деятельности опыт нуждается в обобщении и теоретическом осмыслении. И тогда возникает соответствующая наука: медицина и архитектура, астрология, астрономия и философия.

Говорят, что второй древнейшей профессией, вторым древнейшим видом профессиональной деятельности является журналистика (на первое место – не буду обсуждать сейчас, по праву ли? – ставят проституцию). Вряд ли с этим можно согласиться. Задолго до журналистики потребности общества вызвали к жизни фигуру расследователя «возмутителей спокойствия», расследователя того, что с возникновением государства стало называться деликтами, правонарушениями и преступлениями. Увы, история человечества, история цивилизации – это во многом история преступлений и наказаний. А чтобы наказать преступника, его надо как минимум найти и изобличить.

Основы деятельности по расследованию преступлений таятся в глубокой древности, в той, где таится первое из наиболее известных, «знаковых» преступлений на земле – убийство Авеля.

Вот как это произошло и расследовалось:

«…восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.

И сказал Господь (Бог) Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему? И сказал (Господь): что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли…» (Быт. 4).

Классическая до сегодняшнего дня схема: убийство, попытка уйти от ответственности, извернуться («разве я сторож…»), изобличение («кровь брата твоего…») и последующее наказание (по «данному делу» – в виде изгнания и «каиновой печати»).

Кстати, вот как комментируют теологи эту ситуацию: Каин «с упорством ожесточившегося грешника не только запирается в преступлении, но и дает дерзкий ответ Богу… Бог приступает, наконец, к осуждению его, в котором проявляет свое всеведение, всемогущество, правосудие и милосердие». «Голос крови брата твоего…» обозначает тяжкое преступление, остающееся по неведению или небрежению безнаказанным у людей…» [2]

Менялись эпохи, менялись и методы изобличения правонарушителей, методы расследования преступлений. Уже несколько тысяч лет тому назад древние китайцы создали способы расследования, учитывающие психофизиологию человека: заподозренным в совершении преступления людям на кончики языка клали щепотки риса; у кого он оставался сухим, тот и объявлялся преступником. Исходили китайские расследователи из посылки, что у виновного от волнения не выделяется слюна. Замечу попутно, что при всей своей кажущейся наивности что-то, так сказать, научное в этом способе есть, во всяком случае, особенности психофизиологических реакций человека активно изучаются и используются и в современной криминалистике, в частности, для диагностики личности, в том числе и с использованием для того аппаратов типа полиграфа (о нем речь пойдет в теме 5 настоящего курса лекций).

Уже в Законе XII Таблиц (первом своде законов Древнего Рима, 451–450 гг. до н. э.) содержались сугубо криминалистические предписания по, как бы мы сейчас сказали, тактике обыска. В частности, указывалось: «Закон XII Таблиц предписывает, чтобы при производстве обыска обыскивающий не имел никакой одежды, кроме полотняной повязки, и держал в руках чашу» [3] . Я вообще-то не представляю, как можно реально производить обыск с чашей в руках, но практический смысл этой рекомендации ясен и, увы, актуален и для наших дней: чтобы не возникали сомнения в том, что обыскивающий что-то значимое в доказательственном отношении подкинул в обыскиваемое помещение.

Суровое время Средневековья явило обществу инквизиционный процесс, с клещами, дыбой, другими пытками, четко регламентированными по ступеням и степеням, с огнем и водой как методами изобличения преступников. Например, женщине, заподозренной в связях с нечистой силой, связывали руки и бросали в воду. Если всплывет, совершенно очевидно – ведьма, и в огонь ее! Если утонет – ошибочка вышла, но господь отпустит ей и, кстати, палачам ее грехи.

Достойные святые отцы монахи – инквизиторы XV века Генрих Инститорис и Яков Шпренгер в одной из, пожалуй, самых страшных книг в истории человечества – «Молоте ведьм» – подробно расписали, как расследовать преступления еретиков. Например, вот как звучит наименование одного из параграфов этого сугубо «научно обоснованного учебно-методического пособия»: «Пятнадцатый вопрос о том, как продолжается пытка, о признаках, по которым судья узнает ведьму, как должен он защищать себя от околдования и как они остригаются и где прячут свои орудия околдования. К сему добавляются разные объяснения о том, как надлежит сломить их запирательство» [4] .

Все эти века, все эти томительные десятилетия средства и методы расследования преступлений изучались и обобщались в рамках теории уголовного судопроизводства, как бы мы сказали сегодня, в рамках науки уголовного процесса. И так продолжалось до середины XIX века. Чем же знаменит, конечно же лишь под углом изучаемой темы, этот XIX век?

Обычно в этом отношении говорят о резком и практически повсеместном – от России до Франции, от Англии до Америки – всплеске преступности. Конечно, и это имело место. Но дело все же в несколько ином: в осознанной общественной потребности целенаправленной борьбы с преступностью, в ограждении членов общества от преступных посягательств, в обеспечении неотвратимости наказания за совершение преступлений. Тогда-то и появляются первые профессионалы «уголовного сыска», первые органы, занимающиеся исключительно расследованием преступлений.

Обычно возникновение криминальной полиции в узком значении этого понятия связывают с именем Эжена Видока, который в 1810 году после весьма бурно проведенной молодости явился в парижскую полицейскую префектуру и предложил использовать свое знание преступного мира для борьбы с ним. Как сообщает Ю. Торвальд, Видок с несколькими своими людьми (такими же, как и он сам, бывшими преступниками) за год изобличил и арестовал около 1000 убийц, взломщиков и воров. За 20 лет своего нахождения на посту криминальной полиции Видок создал архивы, досье на наиболее выдающихся преступников, зачатки идентификации. В частности, когда он уже не мог скрывать свою роль шефа полиции, Видок систематически посещал тюрьмы, осматривал заключенных и, обладая феноменальной зрительной памятью, запоминал их внешность, что давало возможность устанавливать в дальнейшем тождество отдельных из них с разыскиваемыми преступниками. Кстати сказать, знаменитая картина Винсента Ван-Гога «Прогулка заключенных» изображает не что иное, как так называемый «полицейский парад»: заключенные проходят по кругу, в центре которого стоят полицейские, запоминающие их внешность.

Где-то в это же время, может быть, на несколько десятилетий ранее, в Англии судья Генри Филдинг (он же известный писатель – Филдинг) организовал сыскную полицию: дюжина его помощников была не только снабжена пистолетами, но и одета в красные жилеты, служащие опознавательными знаками (видимо, это была первая форма полицейских). На посту шефа английской сыскной полиции Генри Филдинга сменил его сводный брат Джон. Он был слепым, но, как свидетельствует история (а может быть, легенда), к концу жизни по голосу мог опознавать более 2500 преступников.

Примерно в те же годы некий американский бондарь случайно был вовлечен в расследование убийства. Используя природную интуицию и склонность к дедуктивному мышлению, он раскрыл преступление. На следующее утро он проснулся великим детективом государства, в котором, как меланхолично сообщает тот же Ю. Торвальд, самая сильная полиция в Чикаго насчитывала всего лишь одиннадцать в высшей степени сомнительных сотрудников. Этот бондарь не упустил своего шанса и основал первое в истории Национальное сыскное агентство, дав ему свое имя. Звали же его Аллан Пинкертон [5] .

И хотя именно с фамилиями Видока, Филдинга, Пинкертона историки связывают возникновение профессиональной криминальной полиции, появление криминалистов по своей основной профессии, нельзя не восстановить отечественный «приоритет» в этом деле. Как упоминает Р.С. Белкин, еще в 1741 году вор-рецидивист Ванька Каин (кличка Ивана Осипова) подал в Сыскной приказ челобитную с просьбой принять его в службу «для сыску и поимки» 32 преступников, перечисленных в челобитной. «Просьба его, – пишет Р.С. Белкин, – была удовлетворена, и он занимался «доносительством» до конца 1740-х годов, когда обнаружилось, что Каин параллельно с «доносительством» сам совершал преступления в сговоре с чиновниками полиции и Сыскного приказа… Время было суровое, шутить императрица Елизавета Петровна не умела, и Ваньке Каину был вынесен смертный приговор, замененный затем наказанием кнутом, вырезанием ноздрей, клеймением и ссылкой в тяжелую работу» [6] .

Делая краткий исторический экскурс возникновения профессиональной криминальной полиции, я не случайно обратил внимание не только на феноменальную зрительную память Эжена Видока, такую же феноменальную слуховую память Джона Филдинга, на «полицейские парады», но и на то, что Ванька Каин в конце своего славного пути был клеймен.

Дело в том, что перед любой криминальной полицией, перед любым «сыском и поимкой» всегда возникала, да и возникает в настоящее время в качестве первостепенной задача отождествления лица либо как совершившего раскрываемое преступление, либо как уже совершавшего преступления ранее.

Долгие годы эти задачи решались либо с помощью описания разыскиваемого преступника («а лет ему от роду 20. А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой, глаза голубые, волосы рыжие, на щеке бородавка, на лбу другая» – так описан «злой еретик» Гришка Отрепьев в «Борисе Годунове» Пушкина), либо таким «душевным» способом, как клеймение, позволяющим безошибочно распознавать то лицо, которое ранее, так сказать, «привлекалось» (вспомним хотя бы лилию на роскошном плече Миледи из «Трех мушкетеров»).

Очевидно, что эти способы отождествления были либо крайне неточны, либо крайне негуманны. Профессиональная криминальная полиция в просвещенном XIX веке удовлетвориться ими не могла. И вот тогда-то возник первый научный метод отождествления личности.

Здесь вновь необходимо краткое отступление. Как (выше мы говорили, в связи с чем) возникает любая наука?

«Процесс образования научных дисциплин, – писал известный философ П.В. Копнин, – носит конкретно-исторический характер; длительное время система знаний развивается внутри какой-либо науки, а потом ее связи с другими теоретическими системами, входящими в нее, ослабевают, и сама она внутренне разрастается, вырабатывает свой язык и метод и, таким образом, становится самостоятельной областью знания, получает свое имя» [7] .

Именно таким же образом возникала и наука криминалистика. Как уже отмечалось, длительное время система знаний о расследовании преступлений развивалась внутри науки уголовного процесса, но затем общественная потребность обусловила возникновение уже научного метода, «не вписывающегося» в науку уголовного процесса, и народившаяся наука впоследствии получила свое имя (о чем скажем чуть позже).

Летом 1879 года мелкий чиновник Парижской полиции Альфонс Бертильон, заполняя многочисленные карточки на преступников с указанием примет, которые никак не могли помочь их установлению (рост низкий, волосы черные и т. д.) «Ай да, бумага! По этим приметам немудрено будет вам отыскать Дубровского. Да кто же не среднего роста, у кого не русые волосы, не прямой нос, да не карие глаза! Бьюсь об заклад, три часа сряду будешь говорить с самим Дубровским, а не догадаешься, с кем бог тебя свел. Нечего сказать, умные головушки приказные», – справедливо возмутился Кирилла Петрович, выслушав «приметы Владимира Дубровского, составленные по сказкам бывших его дворовых людей»), вдруг понял, что естествознание дает возможность безошибочно отличать одного преступника от другого по соотношению между собой частей человеческого тела.

Ю. Торвальд пишет, что А. Бертильон потом признавался, что эта идея родилась у него от сознания полнейшей бессмысленности своей работы и одновременно из воспоминаний детства о работе своего отца и деда (отец его был профессором, а дед – известным математиком и естествоиспытателем). Так родился первый научный антропометрический метод расследования преступлений, именуемый по фамилии его создателя бертильонажем.

Суть его сводится к обоснованному положению о том, что размеры костей взрослого человека всю жизнь остаются неизменными и что если вероятность совпадения роста людей представляет соотношение 4:1, то рост плюс еще одно измерение, например, длина тела до пояса, уменьшает вероятность совпадения до 16:1. Если же сделать 11 измерений и зафиксировать их в карточке преступника, то по теории вероятности шанс найти одного человека с такими же данными будет 1 на 4 с лишним миллиона; если же воспользоваться 14 измерениями, то этот шанс снизится на 1 к 286 с лишним миллионов.

Так родился первый, весьма трудоемкий, не очень, может быть, совершенный, но научный метод расследования, родилась наука криминалистика. Как в любой науке, в ней есть свои герои и мученики.

В то время, когда Бертильон в Париже измерял и фотографировал преступников, служащий британской администрации в Индии Вильям Хершель писал письмо: «С этим прилагаю работу о новом методе идентификации личности. Он заключается в отпечатках указательного и среднего пальцев правой руки с использованием обычной штемпельной краски».

В это же время шотландец Генри Фулд в письме из Японии сообщал: «Я рассматривал несколько найденных в Японии черепков глиняных сосудов и обратил внимание на некоторые отпечатки пальцев, которые, видимо, возникли, когда глина была еще мягкой. Сравнение этих отпечатков со вновь сделанными побудило меня заняться этой проблемой. Рисунок линии кожи не изменяется в течение всей жизни и может лучше фотографии служить средством идентификации».

В те же годы поисками путей идентификации занимались Фрэнсис Гальтон в Лондоне, Эдвард Генри в Калькутте, Жан Вучетич в Аргентине. Последнего хочется вспомнить отдельно. Вучетич – одна из самых трагических фигур из числа пионеров криминалистики. Создав и внедрив в практику полиции Аргентины и других южноамериканских государств дактилоскопический метод идентификации личности, он умер в глубокой бедности, за несколько лет до смерти в припадке ярости уничтожив рукопись последней своей работы «Всеобщая теория идентификации».

Несомненно, метод дактилоскопической идентификации был не только значительно проще и точнее «бертильонажа» (в этой связи скажем только, что по научно обоснованным выкладкам Ф. Гамильтона вероятность совпадения отпечатков десяти пальцев одного человека с отпечатками десяти пальцев другого человека невероятно мала, более того, практически невозможна, ибо составляет соотношение 1: 64 000 000 000), но и давал следователям возможность идентифицировать человека по следам пальцев рук, обнаруживаемых на месте происшествия, в высшей степени объективно доказывая его присутствие в определенном месте.

Как всем хорошо известно, дактилоскопический метод остается основным методом идентификации и в настоящее время.

Естественно, не только с научными методами идентификации связано рождение науки о расследовании преступлений. Это и активное использование в целях расследования достижений медицины и химии, биологии и баллистики (еще в 1835 году английский полицейский Г. Годдар по следам на пуле разыскал убийцу, хотя научные основы судебной баллистики историки криминалистики связывают с именем Ч. Уайта, в 20-е годы уже XX века обосновавшего, что каждое оружие оставляет на пулях и гильзах свои уникальные следы), а также других наук.

Свой весьма весомый и ощутимый вклад в становление и развитие научных методов расследования преступлений внесли и российские криминалисты. Это В.И. Молчанов и И.В. Скопин, разработавшие методы рентгенологического, спектроскопического, химического и биологического анализа огнестрельных раневых каналов, Бохман, создавший так называемый «насыпной» метод изготовления гипсовых слепков объемных следов обуви, М.Ф. Буринский – один из основоположников методов судебной исследовательской фотографии, в частности метода цветоделения, позволяющего выявлять невидимые тексты и восстанавливать содержание документов (кстати сказать, Российская академия наук приравнивала открытие М.Ф. Буринским метода цветоделения к изобретению микроскопа), Ф.А. Чистович, еще в 1884 году научно обосновавший способы определения видовой принадлежности крови, и многие-многие другие отечественные ученые, поставившие свои дарования на службу святого дела создания научных методов расследования преступлений.

Самому же термину «криминалистика» для наименования и обозначения возникшей самостоятельной системы научных знании о расследовании преступлений мы обязаны австрийскому комиссару полиции и профессору Гансу Гроссу, предложившему его в 1897 году, а в следующем году издавшему фундаментальный труд «Руководство для судебных следователей как система криминалистики» (полный перевод 4-го немецкого издания этой работы был опубликован в России в 1908-м, а переиздан повторно лишь в 2002 году в очень интересном продолжаемом издании серии «Антология криминалистики» (М.: ЛексЭст). Однако, как сообщает Р.С. Белкин, еще в 1899 году журнал «Право» в нескольких номерах опубликовал перевод рукописи статьи Г. Гросса «Новые данные из области криминалистики» [8] . И с тех пор наука о расследовании преступлений имеет честь именоваться именно так – криминалистика, хотя наряду с этим в разных странах ее именовали, а иногда именуют и сейчас, «полицейской техникой», «научной полицией» или «уголовной техникой».

И немного хронологических сведений о становлении и первых шагах практической криминалистики в России [9] :

• 11 сентября 1880 года Е.Ф. Буринский при Санкт-Петербургской судебной палате на собственные средства открывает первую в России судебно-фотографическую лабораторию;

• 1 января 1893 года при прокуроре Санкт-Петербургской судебной палаты учреждена лаборатория для производства судебно-фотографических исследований по уголовным и гражданским делам;

• 6 июля 1908 года учреждается Сыскное отделение полиции, при котором открываются первые в России антропометрическое бюро и бюро фотографии;

• 9 декабря 1912 года был открыт первый в России кабинет научно-судебной экспертизы при прокуроре Санкт-Петербургской судебной палаты;

• первая в России дактилоскопическая экспертиза была проведена по делу Шунько и Алексеева по факту убийства провизора Вайсброда в ночь на 18 февраля 1912 года. При осмотре был обнаружен осколок стекла со следом пальца руки. Эксперт З.И. Лебедев, произведя экспертизу, установил, что след на осколке оставлен Алексеевым;

• первая в России баллистическая экспертиза произведена в 1913 году: исследование двух гильз, обнаруженных на месте убийства, пули, обнаруженной в теле убитого, и пистолета «Браунинг», изъятого у подозреваемого лица;

• с 1 по 9 июля 1916 года под руководством профессора С.Н. Трегубова состоялся первый съезд экспертов-криминалистов России;

• 16 апреля 1917 года Временное правительство создало Управление уголовного розыска, в составе которого стало действовать Справочное регистрационно-дактилоскопическое бюро;

• 5 января 1918 года Петроградский Совет принял решение о создании Комиссариата уголовного розыска, в состав которого перешло Справочное регистрационно-дактилоскопическое бюро бывшей сыскной столичной полиции.

Тех, кто хотел бы более глубоко ознакомиться с историей возникновения криминалистики, отсылаю к увлекательнейшим работам Юргена Торвальда «Сто лет криминалистики», «Следы в пыли», «Криминалистика сегодня», И.Ф. Крылова «Очерки истории криминалистики и криминалистической экспертизы», «Были и легенды криминалистики», Р.С. Белкина «История отечественной криминалистики».

2. Современные воззрения на предмет науки криминалистики

Так что же такое наука криминалистика? Что является предметом ее изучения?

Вновь используем исторический метод и рассмотрим буквально в нескольких тезисах, как определялся предмет криминалистики основоположниками этой науки, как со временем трансформировалось это определение, в первую очередь в отечественной криминалистике, и какой наука криминалистика представляется в наше время.

«Криминалистика, – писал Ганс Гросс (ему, напомню, мы обязаны самим наименованием нашей науки), – по природе своей начинается лишь там, где уголовное право, также по своей природе, прекращает свою работу: материальное уголовное право имеет своим предметом изучение преступного деяния и наказания, формальное уголовное право (процесс) заключает в себя правила применения материального уголовного права. Но каким именно способом совершаются преступления? Как исследовать эти способы и раскрывать их, какие были мотивы в совершении такового, какие имелись в виду цели – обо всем этом нам не говорят ни уголовное право, ни процесс. Это составляет предмет криминалистики » (курсив мой. – О.Б. ) [10] .

По существу, в русле этих же идей в 1921 году российский ученый Г.Ю. Мансс полагал, что криминалистика изучает, т. е. ее предметом являются, «во-первых, способы совершения преступлений, профессиональные особенности и быт преступников (их жаргон, их суеверия и т. д.) и, во-вторых, приемы расследования преступлений, включая идентификацию преступников».

Спустя двадцать лет Б.М. Шавер определил криминалистику как «науку о приемах и методах обнаружения и исследования доказательств, используемых в целях раскрытия преступления, обнаружения и опознания преступника». Наиболее принципиальное различие этих определений состоит в том, что если Г.Ю. Мансс считал криминалистику прикладной дисциплиной – даже статья, в которой сформулировано приведенное определение предмета криминалистики, называлась «Криминалистика как прикладная дисциплина и предмет преподавания», то Б.М. Шавер отстаивает самостоятельный характер этой науки.

Увы, но и спустя двадцать лет, в 1967 году, известный отечественный криминалист А.Н. Васильев полагал, что «лучше определить криминалистику как науку об использовании данных естественных и технических наук, в частности физики, химии, механики, биологии, как и психологии, логики, науки управления и других, в деятельности по расследованию и предупреждению преступлений, осуществляемой на основе уголовно-процессуального закона». Тем самым он, на мой взгляд, вновь лишил криминалистику собственного содержания, сведя ее к уровню прикладной дисциплины, «науке об использовании данных…».

Как говорил по поводу подобных новаций Гегель, «можно пойти дальше вперед и дальше назад» [11] . Определение А.Н. Васильева, по моему мнению, – «дальше назад». Разве может быть самостоятельной наукой наука об использовании чего-то в таких-то целях? Это – научный и методологический нонсенс.

Но в том же 1967 году Р.С. Белкиным было впервые предложено (в статье, опубликованной совместно с его учеником Ю.И. Краснобаевым, к сожалению, очень рано ушедшим из жизни) принципиально новое, можно сказать, революционное представление о предмете науки криминалистики как науки в первую очередь о закономерностях, лежащих в сфере судебного исследования преступлений. И это было – «дальше вперед».

Действительно, чем занимается любая наука, претендующая на самостоятельный характер? Очевидно – изучением закономерностей, которым подчиняется объект ее исследований. Эта посылка как будто бы методологическая аксиома, и тем не менее приложенная к криминалистике она вызвала научный бум.

После длительных и, несомненно, плодотворных научных дискуссий большинство участников присоединились к концепции Р.С. Белкина.

В окончательном виде, «по Белкину», «криминалистика – наука о закономерностях механизма преступления, возникновения информации о преступлении и его участниках, собирания, исследования, оценки и использования доказательств и основанных на познании этих закономерностей специальных средствах и методах судебного исследования и предотвращения преступлений» [12] .

Таким образом, в самом широком смысле слова, криминалистика изучает три группы закономерностей – совершения преступлений, значимых для их судебного исследования, возникновения и существования информации о преступлениях, а также самой деятельности по судебному исследованию преступлений. Именно на этой основе создаются специальные средства и методы судебного исследования и предотвращения общественно опасных деяний.

Нельзя, однако, не сказать, что в последнее время высказываются сомнения в том, что изучение закономерностей преступной деятельности входит в предмет науки криминалистики. Наиболее категоричен в этом отрицании, насколько мне известно, В.А. Образцов. «Преступная деятельность, – пишет он в очень интересном, но достаточно спорном по своей структуре и некоторым излагаемым идеям «Курсе лекций по криминалистике», – может стать объектом, но не криминалистики, а какой-то другой науки, если таковая состоится, – науки о совершении преступлений, способствующей повышению эффективности преступной деятельности (даст Бог, до этого не доживем)» [13] .

С этим подходом согласиться, по моему убеждению, нельзя. Не следует отрывать исследование преступлений от того, что исследуется, от механизма совершения преступлений, от того, каким закономерностям – естественно, не всем, а лишь значимым для их исследования, – они, преступления, подчиняются. Ведь, начиная расследование, следователь думает, не может не думать в первую очередь о том, как расследуемое преступление было совершено, какие и на каких объектах следы неизбежно или возможно остались, т. е. ищет результаты проявления определенных закономерностей преступной деятельности (более подробно об этом – тема 7 настоящего курса лекций). Разрабатывать средства судебного исследования преступлений в отрыве от закономерностей последних – все равно что пытаться начертить прямоугольник одной линией: либо без длины, либо без ширины.

Кстати сказать, весьма интересные исследования преступной деятельности как объекта криминалистики принадлежат украинским криминалистам [14] .

Как уже отмечено, данное видение предмета криминалистики в настоящее время разделяется большинством ученых. И тем не менее отдельные его положения, на мой взгляд, требуют существенных корректировок и уточнений, позволяющих несколько иначе определить предмет этой науки.

Дело в том, что процесс развития любой науки, в том числе криминалистики, – это в первую очередь процесс самоидентификации, непрерывный процесс уточнения предмета этой науки и ее места в системе наук, изучающих тот или иной объект реальной действительности.

Два момента из определения Р.С. Белкина, думается, требуют уточнения и конкретизации. Во-первых, что есть «специальные средства», основанные на познании указанных автором закономерностей? И, во-вторых, кто является субъектами «судебного исследования», для которых эти специальные средства создаются?

Ответ на первый вопрос следует искать в подходе к соотношению криминалистики и науки уголовного процесса, в частности теории доказательств. Совершенно прав Р.С. Белкин, в связи с этим отмечающий, что «указание на специальный, то есть криминалистический характер средств и методов судебного исследования и предотвращения преступлений отграничивает эти средства и методы от средств и методов, составляющих предмет процессуальной науки» ( Белкин Р.С . Там же).

Здесь опять необходимо небольшое отступление. Проблема соотношения криминалистики и науки уголовного процесса обсуждается еще со времен Ганса Гросса и других основоположников криминалистики: где кончается формальное уголовное право (процесс) и где начинается криминалистика (вспомним хотя бы приведенное выше определение предметной области криминалистики, данное Г. Гроссом). Научные дискуссии по этому вопросу серьезно обострились и актуализировались после того, как в 1977 году один из наиболее крупных отечественных криминалистов, А.И. Винберг, выдвинул положение, согласно которому наука уголовного процесса в части, относящейся к собиранию и исследованию доказательств, познанию закономерностей этого (теория доказательств), составляет раздел науки криминалистики и потому должна изучаться в рамках общей теории последней [15] . Свое мнение по этой проблеме высказали Р.С. Белкин, А.Н. Васильев, Г.М. Миньковский, А.Р. Ратинов, И.Ф. Пантелеев и многие другие ведущие ученые, как криминалисты, так и процессуалисты.

В самом общем виде в рассматриваемом в данной лекции аспекте эта проблема может быть сформулирована следующим образом: закономерности собирания и исследования доказательств изучает теория доказательств или криминалистика, либо – и этой позиции я придерживаюсь – и теория доказательств, и криминалистика.

Свою позицию я достаточно подробно, как представляется, изложил и обосновал в нескольких работах [16] . Потому здесь изложу ее тезисно и лишь в необходимых для уяснения рассматриваемого вопроса пределах.

Информация, циркулирующая в рамках уголовного судопроизводства, – всего лишь один из видов информации в широком значении этого понятия. В результате совершения преступлений возникают не доказательства как таковые в уголовно-процессуальном смысле, а информация, связанная с совершением преступлений, с фактами изменения вследствие этого реальной действительности. Такая информация существует объективно, вне сознания лица, расследующего преступление (или иного субъекта уголовно-процессуальной деятельности). Ее возникновение, сохранение, возможности собирания и исследования подчиняются определенным объективным закономерностям.

Только сознание следователя (здесь и далее под ним, если иное не будет оговариваться, я буду иметь в виду и других профессиональных субъектов уголовно-процессуальной деятельности), его целенаправленная деятельность, обращение его к информации на основе познания как названных закономерностей, так и закономерностей формирования судебных доказательств, позволит придать части объективно возникшей в результате совершения преступления информации (ее в науке называют уголовно-релевантной, т. е. криминалистически значимой информацией) доказательственную силу. Иными словами, включить ее в этом качестве в процесс судебного доказывания.

Самые общие информационные закономерности (возникновения, существования, использования и т. д. информации) изучаются, конечно же, не теорией доказательств и не криминалистикой. Они изучаются наукой, приобретающей в наше время все большее и большее методологическое значение, – теорией информации, предмет которой и составляют «законы и способы измерения, преобразования, передачи, использования и хранения информации» [17] . В сущности, и теория доказательств, и криминалистика изучают те же закономерности. Но! Во-первых, относительно специфического, уголовно-релевантного вида информации; во-вторых, каждая из них изучает эти закономерности в своих целях.

Цель изучения информационных закономерностей теорией доказательств – учет их самих и результатов их проявления в возникновении и развитии норм доказательственного права, его институтов и системы. На этой основе, как верно отмечалось в литературе, в частности В.Я. Колдиным, «теория доказательств исследует процесс доказывания как динамическую систему правоотношений». Иными словами, теория доказательств изучает общественные отношения, связанные с процессом доказывания в уголовном судопроизводстве.

Но процессуальные отношения и процессуальные институты не охватывают и в принципе не могут охватить всей многогранной, далеко не инвариантной деятельности по собиранию, исследованию, использованию и оценке уголовно-релевантной информации. Подобно тому как, скажем, теория шахматной игры не в состоянии формализовать все ситуации, возникающие и могущие возникнуть в практике игры, как военное искусство не может предугадать все перипетии предстоящего сражения, так и теория доказательств не может облечь в форму соответствующих правоотношений весь процесс доказывания, формализовать (в лучшем смысле этого слова) всю информационно-познавательную деятельность по исследованию преступлений.

Более того, даже соблюдение всех процессуальных предписаний без наполнения их криминалистическим содержанием – еще не расследование, не исследование преступлений. «Очень многие следственные производства, – писали семьдесят лет назад В. Громов и Н. Лаговиер, – являясь удовлетворительными с точки зрения соблюдения процессуальных форм, в то же время совершенно неудовлетворительны с точки зрения основной цели всякого расследования – раскрытия материальной истины. Процессуальные нормы внешним образом соблюдены, следствие по делу закончено, а «след» – тот самый – безнадежно утерян… Но что было сделано, чтобы «след» найти, чтобы запутанный клубок распутать? На первый взгляд сделано все: свидетели допрошены, длинная цепь протоколов налицо. Но более внимательное ознакомление с делом показывает, что в действительности следователь брал лишь те доказательства, которые, если так можно выразиться, сами плыли ему в руки… В сущности, вместо доподлинного расследования и искания истины оказывается чисто обрядовая регистрация всевозможных фактов, которые всплыли сами собой» [18] . К сожалению, по причинам, требующим глубоких специальных исследований (освещение которых явно выходит за пределы темы настоящей лекции), это наблюдение одних из первых российских криминалистов не только не потеряло, но и приобрело большую актуальность в настоящее время.

Возникновение криминалистики, ее постоянное и поступательное развитие как раз и обусловлены необходимостью познания средств и методов, структуры информационно-познавательной деятельности в данной специфической области, и в первую очередь закономерностей, лежащих в ее основе; именно они составляют сердцевину предмета криминалистики. Следовательно, последняя изучает закономерности возникновения, сохранения, переработки информации при доказывании, но в иных целях, чем теория доказательств, – в целях оптимизации средств и методов информационно-познавательной деятельности при процессуальном исследовании преступлений.

Тот же бесспорный факт, что отдельные средства и методы информационно-познавательной деятельности и порядок их реализации предусмотрены уголовно-процессуальным законом, никоим образом не меняет их качественного, именно информационно-познавательного, криминалистического характера. Они обязательны для исполнения как потому, что предусмотрены законом, так и потому, что они, на взгляд законодателя, оптимальны для всесторонности, полноты и объективности доказывания во всех мыслимых ситуациях расследования любых преступлений (и именно в связи с этим введены в закон). Совершенно прав В.Я. Колдин, утверждавший, что «в тех случаях, когда информационно-познавательные процессы становятся предметом правового регулирования, происходит пересечение, но не совпадение предметов рассматриваемых наук (уголовно-процессуальной науки и криминалистики. – О.Б. )» [19] .

Отсюда следует, что под специальными средствами и методами криминалистики следует понимать основанные на познании указанных выше закономерностей средства и методы информационно-познавательной деятельности субъектов исследования преступлений, реализуемые в рамках системы правоотношений, установленных уголовно-процессуальной формой.

Для кого же эти специальные криминалистические средства создаются и разрабатываются, кем используются?

Принципиально очень значимым и, думается, недостаточно оцененным в литературе является то, что Р.С. Белкин, давая определение предмета криминалистики как о ее предметной области, говорит не только о расследовании преступлений (к изучению и обсуждению которого традиционно ранее сводили криминалистику), а оперирует значительно более широким понятием – «судебное исследование преступлений».

Я всецело согласен с таким подходом. В то же время очерченный Р.С. Белкиным круг субъектов этой деятельности («судебного исследования преступлений») вызывает серьезные возражения. Попытаюсь обосновать свою позицию по этому принципиальному вопросу.

По Белкину, под судебным исследованием преступлений понимается «совокупная деятельность органов дознания, следствия, суда, экспертных учреждений по установлению истины по делу» [20] .

Нет сомнений, что следователь, органы предварительного следствия, специалисты, эксперты и экспертные учреждения являются субъектами, более того, основными субъектами судебного исследования преступлений криминалистическими средствами в сформулированном выше их понимании. Именно для них в основном эти средства и разрабатываются, ими они в основном и используются.

Замечу в то же время, что еще более двенадцати лет назад А.Р. Шляхов, а затем А.И. Винберг и Н.Т. Малаховская высказали прогрессивную мысль о том, что в перспективе возможно «отпочкование» от криминалистики самостоятельной научной дисциплины, целенаправленно изучающей и обслуживающей деятельность специалистов, экспертов и экспертных учреждений; последние из названных авторов предлагают именовать эту научную дисциплину «судебной экспертологией». Но это, если и произойдет, – дело достаточно отдаленного от нас будущего.

Деятельность же органов дознания является предметной областью криминалистики лишь в достаточно узком смысле понятия «дознание» – только как формы предварительного расследования преступлений. Собственно розыскная и оперативно-розыскная деятельность, составляющая основные функции органов дознания, в предметную область криминалистики не входят. Они является объектом изучения не криминалистики, а иной научной дисциплины – теории оперативно-розыскной деятельности. Это обусловлено тем, что данные виды деятельности осуществляются специально уполномоченными на то и привлекаемыми к ней лицами в ином правовом режиме, чем деятельность криминалистическая, и весьма специфическими (преимущественно негласными) средствами. Поэтому не криминалистика, а теория ОРД изучает вышеперечисленные закономерности, которым подчиняется уголовно-релевантная информация в целях оптимизации именно этих видов деятельности и именно таковыми средствами.

Одновременно хочу заметить следующее: опираясь на практику правоохранительной деятельности, я полагаю, что предотвращение преступлений, включаемое Р.С. Белкиным и большинством иных ученых в предметную область криминалистики, осуществляется преимущественно не криминалистическими, а именно оперативно-розыскными средствами и методами, и потому как таковое в предмет криминалистики не входит – оно составляет часть предметной области теории оперативно-розыскной деятельности.

В то же время я принципиально не согласен с тем, что в число субъектов криминалистики, в число субъектов судебного исследования преступлений криминалистическими средствами (как бы это на первый взгляд ни казалось парадоксальным) включается суд. И хотя эту позицию я, как мне представляется, достаточно подробно применительно к криминалистической тактике обосновал в нескольких опубликованных работах (в частности, в учебном пособии «Тактика уголовного преследования и профессиональной защиты от него». М., 2008), в силу концептуальной значимости отстаиваемого нами положения остановимся на этой проблеме подробней.

Начнем с напоминания того, что судебное рассмотрение уголовных дел долгие годы оставалось «полем битвы» криминалистов. Наиболее фундаментальные исследования в этой области принадлежат Л.Е. Ароцкеру, который в работах 60-х годов XX в., по сути дела, создал целостную концепцию использования данных криминалистики в судебном разбирательстве уголовных дел [21] . Во многом на его работах базируются последующие исследования этой проблемы В.М. Бозрова, Г.А. Воробьева и других криминалистов.

В то же время диаметрально противоположные взгляды на возможность применения в уголовном суде криминалистических средств, приемов и рекомендаций высказывались А.Н. Васильевым и Р.С. Белкиным. Если первый полагал, что для суда не требуется разработки особых тактических приемов и методов применения научно-технических средств, а достаточно тактических и технических приемов, разработанных для предварительного расследования преступлений [22] , то второй считал, что «задача заключается в разработке тактики именно судебного следствия, и эта задача определяет в настоящее время одну из важных тенденций развития криминалистической тактики» [23] . Таким образом, при принципиально различном подходе этих ведущих ученых на сущность «криминалистики суда» они были едины во мнении, что таковая не только реально существует, но и теоретически имеет право на существование и поступательное развитие.

Ни в коем случае не пытаясь навесить какие-либо идеологические ярлыки, могу лишь предположить, что такое единство в этом принципиальном вопросе, возможно, обусловливалось той системой уголовно-процессуальных координат, которая существовала в нашей стране весьма длительное время, когда многие криминалисты как аксиому воспринимали положение, что суд является органом борьбы с преступностью (В.М. Бозров и др.).

И в настоящее время большое число судей (по результатам нашего исследования – более половины), к сожалению, продолжают расценивать свою деятельность по отправлению правосудия именно с этих позиций. Мы убеждены, что значительная часть неправосудных обвинительных приговоров, фактов необоснованного возвращения уголовных дел для дополнительного расследования (право на которое суды имели по УПК РСФСР, т. е. до вступления в действие с 1 июля 2002 года УПК РФ), крайне нечастые случаи постановки оправдательных вердиктов обусловливаются такой психологической установкой судей на борьбу с преступностью, что с логической неизбежностью действительно предполагает наличие тактики этой борьбы.

Я неоднократно выражал свое категорическое несогласие с таким подходом, и потому здесь сформулирую свое видение этой проблемы лишь в двух следующих тезисах.

1. Задача суда – единственного органа осуществления правосудия по уголовным делам – слушать, исследовать и принимать законное, обоснованное и справедливое решение. Суд по определению решает задачи не поискового, а чисто исследовательского характера. Он должен проверить имеющиеся в уголовном деле доказательства «на прочность», подвергнуть тщательному анализу доказательства, впервые представляемые ему сторонами на этапе судебного следствия, выслушать мнения состязающихся в процессе сторон о доказанности обвинения, его юридической оценке, личности подсудимого, наказании, по другим связанным с обвинением вопросам, а затем на этой основе, руководствуясь законом и совестью, правилами проверки и оценки доказательств, по своему внутреннему убеждению (ст. 17, 87, 88 УПК РФ) решить дело.

2. Не суд как таковой, а две состязающиеся в суде стороны (обвинения и защиты) являются субъектами криминалистики при судебном рассмотрении уголовных дел: прокурор – государственный обвинитель и адвокат – защитник подсудимого. Не суд, а они, осуществляя свои процессуальные функции, используют криминалистические средства для собирания, представления, исследования доказательств и убеждения суда в правомерности и обоснованности избранной позиции. К сожалению, и в самое последнее время один из судей в своем докторском диссертационном исследовании продолжает настаивать на том, что суммарная тактика судебного следствия – «это тактика обвинения, тактика защиты плюс тактика судьи» [24] .

3. Мне представляется, что Уголовно-процессуальный кодекс 2001 г. в принципе совершенно верно расставил точки над i в данной проблеме, четко определил роль и место суда в уголовном процессе. «Суд, – указано в статье 15 УПК РФ, – не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты. Суд создает необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав».

Более того, резюмируя это положение, законодатель далее в этом же ключе разрешил еще один вопрос, к которому, как правило, апеллировали сторонники существования криминалистики суда – к установлению порядка судебного следствия и последовательности исследования доказательств в суде. Несомненно, это деятельность есть деятельность криминалистическая, во многом обусловливающая направленность судебного следствия в целом и тактику отдельных судебных действий следственного характера в частности. По УПК РСФСР она осуществлялась судом, была прерогативой суда (ст. 279 УПК РСФСР 1960 г.). Сейчас в этом вопросе судейское усмотрение исключено. «Очередность исследования доказательств определяется стороной, представляющей доказательства суду. Первой представляет доказательства сторона обвинения. После исследования доказательств, представленных стороной обвинения, исследуются доказательства, представленные стороной защиты» (ст. 274 УПК РФ).

С этим положением корреспондируются еще две законодательные новеллы. Во-первых, указание на то, что приложением к обвинительному заключению является список подлежащих вызову в судебное заседание лиц со стороны обвинения и защиты (ст. 220 УПК РФ). Для обеспечения этого следователь при ознакомлении обвиняемого и его защитника с материалами уголовного дела в порядке, установленном статьей 217 УПК РФ, выясняет у них, какие свидетели, эксперты, специалисты подлежат вызову в судебное заседание для допроса и подтверждения позиции стороны защиты.

Во-вторых, статьи 275, 278 и 282 УПК РФ устанавливают совершенно определенную последовательность допроса подсудимых, свидетелей и экспертов: подсудимого первым допрашивают защитник и участники судебного разбирательства со стороны защиты, затем – государственный обвинитель и участники судебного разбирательства со стороны обвинения, после чего вопросы подсудимому задает суд; свидетелю первой задает вопросы та сторона, по ходатайству которой он вызван в судебное заседание, судья задает вопросы свидетелю после его допроса сторонами; эксперту в суде первой задает вопросы сторона, по инициативе которой была назначена судебная экспертиза.

Наконец, статья 246 УПК РФ лишила суд «свободы» и по более принципиальному содержательному вопросу: полный или частичный отказ государственного обвинителя от обвинения в ходе судебного разбирательства обязывает суд прекратить уголовное дело или уголовное преследование полностью либо в соответствующей его части.

Таким образом, законодатель, на наш взгляд, в сущности закрыл вопрос о суде как субъекте криминалистики, однозначно определив ее потребителей при судебном рассмотрении уголовных дел – профессиональных представителей состязающихся в суде сторон.

На такой характер судебной деятельности обращал внимание еще А.Ф. Кони. Обязанность суда, писал он, « не заподозревать и исследовать, а разбирать исследованное и приговаривать » [25] .

Сказанное отнюдь не означает, что профессиональный судья (председательствующий при рассмотрении уголовного дела в суде с участием присяжных заседателей, член коллегии судей) не должен обладать определенными знаниями хотя бы в части планирования судебного исследования доказательств, криминалистических возможностей отдельных следственных и судебных действий, отдельных видов судебных экспертиз, методологии их производства и т. п. Но эти познания и их реализация судьей не есть криминалистика. Это то, что Л.Е. Ароцкер называл совершенно точно и научно корректно использованием данных криминалистики в судебном разбирательстве уголовных дел [26] .

Повторю: по моему глубокому убеждению, не суд как таковой, а две состязающиеся в суде стороны (обвинения и защиты) являются субъектами криминалистики при судебном рассмотрении уголовных дел: прокурор – государственный обвинитель и адвокат – защитник подсудимого. Именно они, осуществляя каждый свою процессуальную функцию, используют криминалистические средства для собирания, представления, исследования доказательств и убеждения суда в правомерности и обоснованности избранной позиции. Вновь обратимся к А.Ф. Кони: «Розыск доказательств, – писал он, – в самом широком смысле слова производит судья, вооруженный опытом и знаниями (согласно действующему уголовно-процессуальному законодательству – следователь и другие профессиональные участники осуществления уголовного преследования), и свою работу он передает другим судьям, которые уже ее оценивают, присутствуя (курсив мой. – О.Б .) при совокупной работе сторон при разработке этих доказательств» [27] .

Однако в рассматриваемом определении судебного исследования преступлений, предложенного Р.С. Белкиным, ни деятельность прокурора, ни деятельность адвоката-защитника по уголовным делам не отражены, хотя, несомненно, каждый из них свою уголовно-процессуальную функцию реализует не только (а может быть, и не столько) процессуальными средствами, а средствами криминалистическими, основанными на познании закономерностей, изучаемых наукой криминалистикой. Это упущение, несомненно, в определенной степени обедняет содержание предмета криминалистики.

В этой связи одно териминологическое замечание: поскольку суд не является субъектом криминалистики, совокупную деятельность действительных ее субъектов по исследованию преступлений уместно именовать не судебным, а уголовно-процессуальным исследованием.

И еще на одну проблему, связанную с определением предмета современной криминалистики, я считаю насущно необходимым обратить внимание. Более десяти лет назад я и ряд других криминалистов выступили с мнением, что в предметную область этой науки входит деятельность не только органов и лиц, осуществляющих уголовное преследование, но и адвоката – защитника лица, которое такому преследованию подвергается.

Такое понимание предмета криминалистики было в принципе поддержано рядом ученых (Т.С. Волчецкая, Г.А. Зорин, В.Н. Карагодин и др.). В то же время другие резко выступили против неоправданного, по их мнению, расширения пределов предмета криминалистики (А.А. Эксрахопуло, В.И. Комиссаров и др.). Симптоматично, что наиболее остро эта проблема обсуждалась в последнее время на ряде научных конференций, посвященных 80-летию со дня рождения Р.С. Белкина, внесшего неоценимый вклад в развитие современной общей теории криминалистики.

Чтобы рельефней показать тот самый широкий спектр мнений по этой проблеме, без комментария приведем ряд из них, высказанных в рамках научной дискуссии в ходе межвузовской научно-практической конференции, проведенной Академией управления МВД России 22–23 апреля 2004 года.

И.А. Возгрин : «… цель отечественной криминалистики также должна состоять не только в оказании содействия правоохранительным органам в борьбе с преступностью, но и в обеспечении своими разработками и рекомендациями защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод» [28] .

Н.П. Яблоков : «…противоестественна сущности криминалистики и нравственно никак не оправдана одновременная разработка приемов и методов преодоления противодействия расследованию и приемов и методов, затрудняющих расследование, служащих средством противодействия, особенно со стороны недобросовестных адвокатов».

Т.В. Аверьянова: «Других закономерностей, других видов деятельности (деятельности прокурора, деятельности защитника) криминалистика не изучает».

Оппоненты такого подхода к определению предмета криминалистики в первую очередь ссылаются на тезис Р.С. Белкина о том, что никакой криминалистики «обвинения», впрочем, как и криминалистики «защиты», нет, а есть «использование положений криминалистики защитником и обвинителем» [30] .

Относительно первой части этого положения я с ним всецело согласен: действительно, нет криминалистики обвинения и защиты как самостоятельных научных дисциплин.

Наука криминалистика едина, как едины закономерности, ею изучаемые. Но состоит она, по моему разумению, из двух подсистем. Первая из них изучает данные закономерности с целью оптимизации уголовного преследования как процессуальной деятельности, осуществляемой профессиональными представителями стороны обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 55 ст. 5 УПК РФ). Вторая – оптимизации деятельности по профессиональной защите от уголовного преследования.

Тут же замечу, что в данном положении я не вижу какого-либо противоречия с высказанным чуть ранее мнением о соотношении криминалистики и теории судебных доказательств, в соответствии с которым обе эти научные дисциплины изучают единые закономерности, но каждая в своих целях. Дело в том, что теории профессиональной защиты по уголовным делам как самостоятельной научной дисциплины в настоящее время не существует. Потому, по моему убеждению, сейчас ее проблемы могут изучаться лишь в рамках науки криминалистики. Это отнюдь не исключает в дальнейшем возможности ее выделения в отдельную отрасль научных знаний (как я отмечал выше, это, возможно, произойдет и с судебной экспертологией).

Напомню, что это – обычный путь возникновения новых наук. Однако отдельные ученые, в частности А.А. Эксрахопуло, справедливо отмечая, что в силу нормативно-обозначенных функций цели представителей обвинения и защиты всегда оказываются диаметрально противоположными, формулирует следующий вопрос: «Оправдано ли, и прежде всего с учетом нравственных принципов, в рамках одной науки разрабатывать рекомендации, одни из которых призваны помочь в изобличении преступника, другие – освободить его от ответственности за содеянное или минимизировать наказание?»

И здесь я не вижу теоретического противоречия, тем более нарушения каких-либо нравственных принципов. Поле этих видов деятельности и объект соответствующих научных изысканий едины, ими является уголовно-процессуальное исследование преступлений. Так же обстоит дело и в других науках.

В обоснование этого мнения позволю себе привести словарные определения всего нескольких наук: «Физика – наука о природе, изучающая простейшие и вместе с тем наиболее общие свойства материального мира… В соответствии с многообразием исследуемых форм материи и ее движения Ф. подразделяется на Ф. элементарных частиц, атомных ядер, атомов, молекул, твердого тела, плазмы и т. д.» (как я понимаю, твердое тело и плазма – различные состояния материи так же, как обвинение и защита – различные состояния уголовно-процессуального исследования преступлений. – О.Б. ). «Химия – наука, изучающая превращения веществ, сопровождающиеся изменением их состава и (или) строения… В современной Х. отдельные ее области – неорганическая химия, органическая химия, физическая химия…».

Специалисты, изучающие твердое тело или плазму, остаются физиками, изучающие органическую химию или химию неорганическую – химиками. Так же и специалисты, изучающие как уголовное преследование, так и деятельность по защите от него, остаются криминалистами.

Относительно второй части приведенного выше положения Р.С. Белкина. Если есть уголовное преследование как деятельность по обвинению и есть деятельность по профессиональной защите от него, и если оба этих вида деятельности основаны на познании одних и тех же закономерностей, то наука, изучающая таковые, – едина. При этом научные дисциплины, их изучающие, нельзя сводить к использованию ими научных положений других наук.

Кстати сказать, подсистемы, именуемые условно «криминалистикой защиты» и «криминалистикой обвинения», нельзя сводить к «использованию положений криминалистики защитником и обвинителем в суде» – эти виды деятельности активно осуществляются и на досудебных стадиях уголовного процесса.

Изучение обеих этих подсистем, так сказать, в единой связке, безусловно, обогатит арсенал как каждой из них, так и науку криминалистику в целом. Я убежден: рассмотрение предметной области криминалистики как системы, состоящей из двух на первый взгляд противоположных подсистем (уголовного преследования и защиты от него), – позитивно. Такой подход отражает современную основную тенденцию развития любых наук – системный подход к изучаемому наукой объекту. Напомню, что наиболее принципиальное положение системного подхода (его называют принципом целостности) состоит в требовании рассматривать изучаемое явление не только как самостоятельную систему, но и как подсистему некой большей системы, по отношению к которой это явление нельзя считать системой замкнутой. Уголовное преследование гносеологически и процессуально неотделимо от защиты от него, они – две стороны одной медали, две грани одного объекта.

Я полагаю, что любая научная дисциплина, изучающая взаимодействия и противодействия людей, неизбежно вынуждена исследовать их применительно к деятельности всех взаимодействующих и противодействующих друг другу субъектов (сторон) с целью оптимизации таковой деятельности, учитывая, разумеется, при этом и типичные ошибки, допускаемые участниками этой деятельности.

О втором приведенном выше тезисе А.А. Эксрахопуло – об обеспечении криминалистикой цели установления истины. При всей ее внешней респектабельности и аксиоматичности в свете нового уголовно-процессуального законодательства цель стороны обвинения (представителями которой являются все традиционно понимаемые субъекты этой науки) несколько иная – законное и обоснованное обвинение (повторим: обвинение законное и обоснованное и никак иначе). Истина же в уголовном судопроизводстве достигается в результате разработки проблемы, составляющей ее предмет, не одной, а обеими сторонами – и обвинения, и защиты, и затем презюмируется вступившим в законную силу приговором суда.

Напомню также, что в сути своей системный подход сам по себе не дает решения проблемы. Он – лишь орудие новой постановки проблемы. Системный подход организует исследование объекта во всем его многообразии и взаимосвязях его элементов, что в результате дает нечто большее, чем их изолированное друг от друга изучение. Еще Аристотель утверждал: «целое больше суммы его частей», и это положение даже в настоящее время остается выражением сути системного подхода.

Потому именно системное исследование с позиций криминалистики уголовного преследования и защиты от него как единого объекта под углом изучаемых этой наукой закономерностей позволяет в первую очередь оптимизировать деятельность профессиональных его участников. При этом системный подход позволяет разрабатывать средства оптимизации их деятельности с учетом познания того, как эти закономерности и отдельные результаты их проявлений используются субъектом, чья профессиональная функция противоположна профессиональной функции другого субъекта. И каждая из этих видов деятельности, их оптимизация неукоснительно предполагает познание и учет деятельности противостоящего субъекта. В конечном счете это оптимизирует и саму науку, изучающую эти проблемы, – криминалистику. Она становится, по Аристотелю, «больше суммы составляющих ее частей».

С удовлетворением можно отметить, что данная точка зрения приобретает в настоящее время все больше сторонников, в том числе из среды работников органов уголовной юстиции.

Позволю себе некоторое образное сравнение. Все представляют, что такое футбол: зеленый прямоугольник, очерченный белыми линиями; бегают по нему более двадцати человек, поделенные на команду А и команду Б. Команда А пытается завладеть мячом и загнать его в ворота команды Б. И наоборот. А главный на поле – судья, в нужные моменты свистящий, показывающий желтые карточки, удаляющий время от времени проштрафившихся с поля и засчитывающий голы. Но все футболисты соблюдают одни и те же правила и – главное – бьют по одному мячу. И что наиболее важно: в любом случае полет мяча независимо от того, футболист команды А или команды Б бьет по нему, подчиняется одним и тем же закономерностям.

Вот и у криминалистов – одно поле, которое называется уголовное судопроизводство. Очерчено оно одними и теми же самыми линиями, именуемыми уголовно-процессуальным законом. И правила игры им же, уголовно-процессуальным законом, установленные. И судья один – следящий за соблюдением командами правил игры и, в конечном счете, подводящий его итоги при осуществлении правосудия. И команда А – команда уголовного преследования, и команда Б – защиты от него, играют одним мячом – уголовно-релевантной информацией по делу, по которому осуществляется уголовное преследование и профессиональная защита от него. И полет этого мяча независимо от того, кто им в определенный момент владеет, подчиняется единым закономерностям информационно-познавательной деятельности в области уголовного судопроизводства, составляющим, как известно, предмет науки криминалистики.

Криминалистика есть наука об уголовно-релевантных закономерностях преступной деятельности, возникновения и существования информации в результате совершения преступлений, ее собирания, исследования, использования и оценки и основанных на познании этих закономерностей средствах и методах информационно-познавательной деятельности дознавателя, следователя, специалиста, эксперта, прокурора и адвоката, каждым в соответствии со своей процессуальной функцией и полномочиями, реализуемыми в рамках динамической системы правоотношений, установленных уголовно-процессуальной формой для исследования преступлений.

Однако сразу же хотел обратить внимание: следуя приведенному выше государственному образовательному стандарту по курсу «Криминалистика», руководствуясь им, далее я все же буду излагать материал в целом применительно к деятельности следователя, имея под ним и других профессиональных представителей органов уголовного преследования.

3. Система, основные понятия и методы криминалистики

Наука криминалистика в изложенном выше понимании ее предмета представляет собой сложную, динамическую, открытую систему.

Это несколько замысловатое выражение на языке теории систем означает, во-первых, что криминалистика состоит из нескольких взаимосвязанных и взаимообусловленных подсистем; во-вторых, что она активно и поступательно развивается, реагируя на изменения криминальной и криминалистической практики; в-третьих, наконец, что она «не имеет заборов», открыта для включения в нее новых направлений, средств, приемов, методов, основанных на познании вновь открываемых закономерностей движения уголовно-релевантной информации и результатов их проявлений. Ограничение здесь может быть только одно: очерченная выше предметная область науки – уголовно-процессуальное исследование преступлений.

Дискуссии о системе криминалистики сопровождают всю более чем столетнюю историю этой науки. Если первые криминалисты, напомню, сводили ее по сути дела лишь к «полицейской технике» – использованию данных естественных и технических наук к расследованию преступлений (Н.И. Макаренко), то затем эту науку представляли состоящей из двух частей (техники и тактики – по И.Н. Якимову, либо общей и особенной части – по Б.М. Шаверу). В конце 1920-х годов XX века В.И. Громов ввел понятие «методика расследования преступлений», которым впоследствии стали обозначать самостоятельный раздел науки криминалистики. Были высказаны и иные мнения как о системе этой науки (в частности, А.А. Эйсман видел ее состоящей из пяти элементов), так и о том, что составляет содержание каждого ее звена, каждой подсистемы.

В конце концов в ходе этих дискуссий выкристаллизовалась общепринятая ныне система науки криминалистики, состоящая из следующих относительно самостоятельных, но, подчеркнем вновь, взаимосвязанных и взаимообусловленных подсистем:

1) общая теория криминалистики;

2) криминалистическая техника;

3) криминалистическая тактика;

4) криминалистическая методика.

Я согласен Р.С. Белкиным в том, что именно такая система криминалистики в настоящее время максимально адекватно отражает предмет данной науки [31] .

Для того чтобы дальнейшее изложение и этой, и всех последующих тем было наиболее предметным и целенаправленным, необходимо ввести определения основных криминалистических категорий, обозначающих подсистемы науки криминалистики и их содержание. Без комментария воспользуюсь тем, как их обозначает Р.С. Белкин в уникальной, единственной в своем роде в нашей литературе «Криминалистической энциклопедии» (М., 1997). Тем не менее сразу же оговорюсь: отдельные его определения с учетом своего видения предмета криминалистики вызывают у меня некоторые возражения и требуют уточнения, что я попытаюсь обосновать при изложении соответствующих тем курса.

Общая теория криминалистики – система принципов, теоретических концепций, категорий и понятий, методов и связей, определений и терминов – научное отражение всего предмета криминалистики; методологическая основа криминалистической науки. К ее основным элементам относятся следующие учения:

• о предмете криминалистики, ее задачах, целях, принципах, месте криминалистики в системе научного знания, понятие и содержание общей теории;

• о закономерностях механизма преступления в аспекте криминалистики;

• о закономерностях возникновения информации о преступлении и преступнике, собирания, исследования и использования доказательств как базы для разработки криминалистических средств, методов и рекомендаций по их использованию в практике борьбы с преступностью, познании их осуществляется в рамках частных криминалистических теорий, которые в этом плане также составляют часть ОТК;

• о языке криминалистики;

• о методах криминалистики и методах практической деятельности по борьбе с преступностью, а также криминалистическая систематика.

Криминалистическая техника – система научных положений и разрабатываемых на их основе технических средств, приемов и методик, предназначенных для собирания, исследования и использования доказательств и иных мер раскрытия и предупреждения преступлений. Она разделяется на отдельные отрасли: криминалистическая фотография, киносъемка и видеозапись; криминалистическое исследование документов; трасология (следоведение); судебная баллистика; отождествление личности по внешним признакам; криминалистическая регистрация; криминалистическая одорология; криминалистическая фоноскопия и др.

Криминалистическая тактика – система научных положений и разрабатываемых на их основе рекомендаций по организации и планированию предварительного и судебного следствия, определению линии поведения осуществляющих его лиц, приемов проведения отдельных следственных и судебных действий, направленных на собирание, исследование доказательств, на установление обстоятельств, способствовавших совершению преступления. Центральное звено криминалистической тактики – тактические приемы. Их система образует тактику того или иного следственного или судебного действия (тактику осмотра, тактику допроса и т. д.).

Криминалистическая методика – синтезирующий раздел криминалистики, объединяющий положения криминалистической техники и криминалистической тактики в их специфическом преломлении применительно к условиям и задачам расследования конкретного вида преступления. Содержит систему научных положений и разрабатываемых на их основе рекомендаций по организации и осуществлению расследования и предотвращения преступлений; включает в себя, помимо общих положений, и систему частных криминалистических методик расследования отдельных видов и категорий преступлений (например, расследования убийств, преступлений, совершенных несовершеннолетними, и т. п.).

Так определяются в современной криминалистике основные категории криминалистической науки и их содержание. И хотя я обещал здесь не комментировать их, в то же время не могу не обратить внимание на то, что, к сожалению, Р.С. Белкин, раскрывая содержание данных категорий, по сути, уходит от своего же понимания судебного исследования преступлений как предметной области криминалистики и сводит ее, по существу, к традиционной узкой сфере – к раскрытию и расследованию преступлений.

В этом же контексте под технико-криминалистическим средством понимается устройство, приспособление, материал, используемые для собирания и исследования вещественных доказательств.

Криминалистический прием – рациональный и допустимый (об этом принципиальнейшем условии применения криминалистических приемов подробно поговорим впоследствии в соответствующем месте) способ действия или такая же (рациональная и допустимая) линия поведения следователя при собирании и исследовании доказательств.

И, наконец, под криминалистической рекомендацией понимается научно обоснованный и апробированный практикой совет, касающийся выбора и использования технико-криминалистических средств и криминалистических приемов в различных следственных ситуациях и при расследовании различных видов и категорий преступлений.

Таковыми представляются в настоящее время предмет и система науки криминалистики, ее основные категории и понятия.

Но любая система знаний имеет право именоваться наукой лишь в том случае, когда она располагает системой собственных методов изучения своего предмета.