Избранные работы по проблемам криминалистики и уголовного процесса (сборник) Баев Олег

§ 1. Тактика как криминалистическая категория. Содержание криминалистической тактики

Термин «тактика» впервые возник в военной науке. Военная тактика изучает Объективные закономерности боя и разрабатывает пути и средства, формы и приемы борьбы, наиболее соответствующие конкретной обстановке в данный момент и вернее всего обеспечивающие успех [125, 6]. В переносном, более общем смысле, в каковом термин «тактика» употребляется в криминалистике, он обозначает совокупность средств и приемов для достижения намеченной цели [97, 777].

В советской криминалистике одно из первых развернутых определений криминалистической (иногда ее называют «следственной») [см. 31] тактики было дано в 1938 году. «Криминалистическая тактика, – писал Е. У. Зицер, – есть система приемов предварительного следствия, дающая возможность на основе изучения особенностей каждого конкретного следственного дела наиболее эффективно и с наименьшей затратой сил и средств реализовать в этом деле требования материального и процессуального права» [59, 4–5]. Как систему тактических приемов проведения следственных действий определяют криминалистическую тактику Имре Кертэс, В. Е. Коновалова и ряд других авторов. Так, Имре Кертэс полагает, что криминалистическая тактика – это «система тактических приемов, используемых следователем для достижения наиболее эффективных результатов при проведении отдельных следственных действий» [65, 3].

По нашему мнению, основным недостатком такого рода определений является сведение тактики к совокупности приемов используемых для проведения следственных действий. В них (указанных определениях) совершенно не отмечается, на какой основе разрабатываются эти приемы, а также сужается область применения криминалистической тактики, ибо тактические приемы могут быть и должны использоваться не только для проведения отдельных следственных действий, но и для организации и планирования расследования в части собирания и исследования доказательств, а также и для оценки информации в процессе расследования.

В. Е. Коновалова, сводя криминалистическую тактику к приемам и методам, применяемым при производстве следственных действий, отмечает, что эти приемы и методы «основаны на требованиях уголовно-процессуального закона» и что используются они «в целях предупреждения и расследования преступлений» [67, 15]. По существу это определение вызывает то же возражение, что и указанное выше, ибо источниками криминалистической тактики и разрабатываемых на их основе научных положений является не только уголовно-процессуальный закон, регламентирующий всю деятельность судопроизводства в целом, в том числе и порядок производства отдельных следственных действий, но и изучение, и обобщение опыта судебно-следственной практики, а также творческое использование достижений многих наук (логики, психологии, техники и т. д.).

А. В. Дулов и П. Д. Нестеренко более четко определяют область применения криминалистической тактики, указывая, что она разрабатывает криминалистические рекомендации, «необходимые для процесса собирания и исследования доказательств, на основании которых устанавливается факт преступления, виновные лица, степень их ответственности – устанавливается объективная истина по делу» [56, 3]. Однако и эти авторы не упоминают о том, на какой основе разрабатываются тактические приемы и рекомендации и также не говорят о возможности и необходимости применения их для организации и планирования доказательственной части расследования.

А. Н. Васильев полагает, что тактика как часть криминалистики есть «система тактических приемов, разработанных на основе специальных наук, и, главным образом, логики, психологии, научной организации труда, а также обобщения следственной практики для применения логических методов познания, формирования психологии отношений следователя с участниками следственных действий, организации планомерного расследования преступления в целях эффективного собирания доказательств в соответствии с нормами УПК [39, 32]. Таким образом, А. Н. Васильев в определении тактики подробно перечисляет научные основы формирования тактических приемов (данные науки логики, психологии, научной организации труда и т. д.) и сферы приложения их.

Однако данная дефиниция также вызывает определенные возражения. В первую очередь, недостатком этого определении, на наш взгляд, следует признать то, что в соответствии с его конструкцией сами научные основы тактики, ее научные положения не включены в систему, образующую эту часть криминалистики. Ведь тактика как часть науки не только разрабатывает тактические приемы на основе научных положений, но, что не менее важно в теоретическом и практическом плане, изучает возможность использования достижений других наук (психологии, логики, научной организации труде, праксеологии и др.) для разработки и обоснования тактических приемов и криминалистических рекомендаций по их использованию. В этой связи представляется, что система тактики состоит не только из тактических приемов, разрабатываемых на научной основе, но и из научных положений на основе которых разрабатываются тактические приемы и криминалистические рекомендации.

Более точное определение криминалистической тактика дано Р. С. Белкиным, который рассматривает ее как «систему научных положений и разрабатываемых на ее основе рекомендаций по организации и планированию предварительного и судебного следствия, определению линии поведения лиц, осуществляющих судебное исследование, и приемов проведения отдельных процессуальных действий, направленных на собирание и исследование доказательств, на установление причин и условий, способствующих совершению и сокрытию преступления» [23, 71].

Однако, на наш взгляд, в этом определении не учтены следующие моменты. В настоящее время в условиях научно-технической революции организация и планирование предварительного и судебного следствия должны соответствовать современному уровню науки. Научные положения, на основе которых разрабатываются тактические рекомендации, не могут не испытывать на себе влияние достижений в области научной организации труда и теорий управления, и потому определение тактики должно отмечать научный характер указанных структурных элементов криминалистической тактики. Кроме того, оно должно включать указание на принцип строжайшего соблюдения социалистической законности и требований профессиональной этики, лишь на основе которых, могут (помимо научных положений) разрабатываться тактические приемы. Научная организация и планирование деятельности по собиранию, исследованию и оценке доказательств, на наш взгляд, полностью включают в себя и остальные компоненты, указанные в определении криминалистической тактики, данном Р. С. Белкиным: линию поведения лиц, осуществляющих эту деятельность, приемы проведения отдельных процессуальных действий и т. п., так как только в сфере организации и планирования данной деятельности они находят свое выражение (о чем мы более подробно будем говорить во II главе).

Некоторые авторы расширяют границы тактики, считая, что она содержит тактические рекомендации о приемах выполнения не только отдельных следственных действий, но и оперативно-розыскных мероприятий [136, 251; 56, 13]. Критикуя данную точку зрения, Д. В. Гребельский справедливо обратил внимание на то, что включение приемов проведения оперативно-розыскных мероприятий в криминалистическую тактику затрудняет разграничение уголовно-процессуальной деятельности от оперативно-разыскной работы. В ходе последней используются сугубо специфические приемы разведывательно-поискового характера специально уполномоченными подразделениями и должностными лицами, в связи с чем оперативно-розыскная работа происходит в ином правовом режиме, чем процессуальная деятельность по собиранию, исследованию и оценке доказательств [52, 55–56; см. также 215]. Поэтому включение приемов проведения оперативно-розыскных мероприятий в систему криминалистической тактики представляется нам необоснованным, хотя не вызывает сомнений, что оперативно-розыскная деятельность, как и тактика, подчинена требованиям закона и направлена на строжайшее его исполнение.

Учитывая изложенное, мы считаем, что возможно определить криминалистическую тактику как систему научных положений и разрабатываемых на их основе, строго соответствующих принципу социалистической законности и требованиям профессиональной этими приемов и рекомендаций по научному планированию и организации деятельности по собиранию и исследованию доказательств, а также по оценке информации в процессе доказывания на предварительном и судебном следствии.

В криминалистической литературе до настоящего времени нет, к сожалению, подробных исследований, посвященных содержанию криминалистической тактики как части науки криминалистики, хотя необходимость и практическая значимость изучения этой проблемы очевидны. В частности, без такого исследования невозможно глубокое рассмотрение вопросов, касающихся как форм криминалистической тактики, так и соотношения внутренних и внешних связей между тактикой и уголовно-процессуальным законом. Так как именно эти вопросы являются темой настоящей работы, мы и попытаемся исследовать содержание криминалистической тактики как части науки криминалистики.

Как известно, марксистско-ленинская философия определяет содержание как совокупность элементов, процессов, образующих предмет, явление. При этом необходимо четко представлять, что содержание в смысле состава элементов нельзя понимать упрощенно, как их набор, как механическую сумму объектов нижележащего уровня. Объединение в систему обязательно сопровождается определенными изменениями некоторых свойств элементов, и потому содержание представляет собой совокупность элементов, уже соответственно измененных, «приспособленных» к объединению в систему, хотя и сохраняющих свою качественную специфику [58, 59]. С этих позиций представляется, что содержание криминалистической тактики можно рассматривать как изучение возможности использования закономерностей возникновения, сохранения, собирания, исследования и оценки информации и разработку допустимых путей использования результатов проявления этих закономерностей на всех уровнях деятельности по доказыванию.

В подтверждение нашего положения о содержании криминалистической тактики как части науки криминалистики обратимся вновь к определению тактики как криминалистической категории, ибо, как известно, определение понимается как формулирование (в ясной и сжатой форме) содержания определяемого понятия [49]. Выше мы определили криминалистическую тактику как систему, состоящую из двух относительно автономных частей: научных положений и разрабатываемых на их основе приемов и рекомендаций. Напомним, что любое явление, любой предмет может иметь множество различных определений, так как формулировка определения зависит от аспекта, в котором данный предмет рассматривается. В. И. Ленин в «Конспекте книги Гегеля «Наука логики» указал: «Чем богаче определяемый предмет, т. е. чем больше различных сторон представляет он для рассмотрения, тем более различными могут быть выставляемые на основе их определения» [12, 216]. Это целиком относится и к криминалистической тактике. В юридической литературе имеется ряд ее определений. Некоторые из них приведены и исследованы нами выше[1]. Общим для большинства из них является указание о том, что тактика – это система приемов и рекомендаций, необходимых для процесса собирания, исследования и оценки доказательств и для наиболее эффективного производства следственных действий. Следовательно, все авторы приходят к единому мнению, что сферой приложения криминалистической тактики являются условия и порядок деятельности по доказыванию. (Понятие «деятельность» в данном случае понимается как «совокупность действий, объединенных общей целью и выполняющих определенную общественную функцию [96, 92]). Тактика предлагает способы осуществления данной деятельности. В них находят свое отражение условия и порядок собирания, исследования и оценки доказательств, в том числе: проведения отдельных следственных действий, планирования, организации и оценки на всех их уровнях для достижения определенного результата по доказыванию. Под результатом в данном случае понимается полное, всестороннее и объективное выяснение фактов и обстоятельств, подлежащих доказыванию по делу.

Так как способы действия обусловливают достижение результата, то между ними имеют место сложные и многозначные причинно-следственные связи, которые являются отражением реально существующих отношений, и, как известно, составляют одну из основных форм детерминации явлений материального мира [6, 544–547; 4; 10, 157–175; 181–195; 28, 141–398].

Тадеуш Котарбинский, рассматривая вопрос о причинной связи между действием и результатом в праксиологии, отметил, что условия причинной связи выполнены тогда, и только тогда, когда произвольный импульс агента действия либо прямо контактировал с объектом, либо был на него перенесен (возможно с количественной и качественной модификацией), либо состоял в установлении или устранении преград между объектом и импульсом, направленным к нему [69, 40][2]. Представляется, что исходя из задач тактики, условия причинной связи в нашем случае выполняются тогда, когда способы действия следователя состоят в устранении преград между ним и объектом, на который они направлены, для получения от объекта информации, либо когда они направлены на установление преград, пресекающих возможность для объекта искажать или скрывать информацию, которой он располагает.

Поскольку причинно-следственные связи носят закономерный характер, то в нашем случае отношения между результатом и способами его достижения можно рассматривать как систему закономерностей, используемых в деятельности по доказыванию.

Исследуя вопрос о закономерностях, результаты проявления которых используются при доказывании, следует отметить весьма интересную классификацию закономерностей возникновения информации о преступлении, данную Ф. Ю. Бердичевским. Автор, рассматривая криминалистическое понятие раскрытия преступления (а именно эта часть расследования является сферой наиболее активного применения достижений тактики), выделяет две группы закономерностей, которые отражают особенности возникновения информации о преступлении. Во-первых, это закономерности, обусловленные особенностями отдельных видов носителей (источников) информации, т. е. на языке теории отражения, особенностями отражающих объектов – материальных предметов, изменяющихся под воздействием события преступления, и человеческой психики, воспринимающей эти воздействия на уровне ощущений. Во-вторых, закономерности возникновения информации о преступлении, обусловленные особенностями самого события преступления, особенностями отражаемого объекта – видом преступления, способом его совершения, характером вредных последствий и т. д. [26, 141–146]. Ф. Ю. Бердичевский полагает, что первый вид закономерностей является предметом изучения, в частности, криминалистической тактики, второй же изучается в рамках частных методик расследования отдельных видов преступлений [26, 141–142]. Не ставя перед собой задачи критического разбора предложенной классификации закономерностей, изучаемых той или иной частью криминалистики, отметим, что входящие в содержание криминалистической тактики (и подлежащие в этой связи изучению) закономерности, на наш взгляд, могут быть классифицированы в зависимости от взаимодействующих элементов следующим образом:

А – Закономерности, отражающие объективно существующие связи между элементами среды. Эти связи являются предметом изучения естественных наук: механики, физики, химии, биологии и т. д. Примером таких закономерностей могут служить: распространение звука на определенное расстояние при выстреле; безусловное наличие повреждений на ригилях замка сейфа при его взломе и т. п. [см. 114].

В – Закономерности взаимодействия элементов среды, с одной стороны, и сознанием субъектов, воспринимающих эти элементы или их изменения – с другой. Этого рода закономерности относятся как к тем ситуациям, когда следователь воспринимает определенные изменения среды непосредственно (например, при различного рода осмотрах), так и х тем, когда информация воспринимается следователем опосредованно, через восприятие других субъектов (например, при допросах). Указанные закономерности изучаются естественными, а также рядом общественных и биосоциальных наук: психологией, социологией, педагогикой и т. п. Примером этих закономерностей могут служить: способность субъекта правильно отражать предметы или явления; неправильное восприятие происходящих событий малолетней потерпевшей в силу своего возраста и др. То, что лицо, допрашиваемое о чьих-либо приметах, как правило, называет особенности, касающиеся волос, глаз, бровей, связано с тем, что высокая различимость этих деталей лица человека обусловлена их нахождением в верхней части объекта, которая по общепсихологической закономерности воспринимается и различается в первую очередь, и т. п. [см. 101, 60].

С – Закономерности действий и поведения следователя в деятельности по собиранию, исследованию и оценке информации. Эта группа закономерностей отражает необходимую последовательность проведения тех или иных действий, их взаимообусловленность, а также выбор самих способов достижения результата в конкретной ситуации. Эти закономерности изучаются логикой, психологией, наукой управления, праксеологией, научной организацией труда, отдельными разделами математических методов исследования операций и рядом других наук. Примером проявления результатов одной из таких закономерностей может служить большая вероятность получения искаженной информации при допросе, проводимом путем постановки наводящих вопросов. Первые две группы закономерностей в основном описывают этапы возникновения и сохранения информации, связанной с расследуемым событием; третья же группа отражает связи, объективно существующие в деятельности по доказыванию при переработке информации, то есть при собирании, исследовании и оценке ее[3].

Необходимо отметить, что криминалистическая тактика не столько изучает описанные закономерности (ибо, как сказано выше, непосредственно этим занимаются другие общественные и естественные науки), сколько выявляет возможность использования данных закономерностей и результатов их проявления в деятельности по доказыванию. Характерными примерами могут служить новые методы проведения криминалистических экспертиз, когда отдельные закономерности, изученные естественными науками стали использоваться для исследования доказательств, в частности, методы металлографии, радиоактивационного анализа и т. п.

Однако изучение закономерностей и возможностей их использования – это лишь одна из составных частей тактики, ее научная основа, ее научные положения. Центральной специфической частью содержания криминалистической тактики является разработка путей рационального использования результатов проявления этих закономерностей при собирании, исследовании и оценке доказательств. Для краткости назовем их тактическими путями (элементами). Представляется очевидным, что разработка тактических путей зависит, в первую очередь, от принадлежности закономерностей возникновения и сохранения информации к одной из описанных выше групп. Принципиальная разница между ними заключается в том, что при проявлении закономерностей группы А отсутствуют основания предполагать в искажении получаемой информации направленный умысел, ибо отсутствует умышленное противодействие среды, тогда как при использовании результатов проявления закономерностей группы В следует учитывать возможность как умышленного искажения информаций, так и ошибочного его восприятия. Указанные различия вызывают необходимость применять при разработке тактических путей результаты проявления тех или иных определенных закономерностей группы В.

Выше, при рассмотрении вопроса о причинно-следственных связях между способами и результатом, мы пришли к выводу, что в тактике условия причинной связи выполняются тогда, когда способы действия состоят в устранении или установлении преград между следователем и объектом, на который направлены эти действия, с целью получения наиболее полной, всесторонней и объективной информации. На наш взгляд, необходимость устранять или устанавливать преграды при получении информации сама по себе предполагает существование ситуаций, обусловленных несовпадением, столкновением и в ряде случаев прямым противоречием интересов лиц, в том или ином качестве причастных к расследованию. В этом аспекте тактику можно рассматривать как специфический способ выражения отношений взаимодействующих объектов в процессе реализации такого рода ситуаций, иными словами, как специфическую систему управления специфическими объектами в специфических условиях[4].

Изучение содержания криминалистической тактики нельзя считать законченным без рассмотрения вопроса о процессе доказывания, деятельность по которому является областью приложения тактики. По существу этот процесс есть процесс информационный. И. М. Лузгин в структуре доказывания, как в информационном процессе, выделяет несколько уровней и этапов, на каждом из которых преследуется цель – адекватно отобразить действительность, выявить признаки правонарушения, дать им верную юридическую оценку.

Отображение на уровне восприятия единичных явлений, образующих последствия преступления, влечет за собой формирование образных представлений. Последующие этапы информационного познавательного процесса характеризуются постепенным переходом от познания явлений к раскрытию их сущности и объяснению природы связей и происхождения, формированием знаний, получающих выражение в процессуальных актах, а также усилением исследовательского, оценочного момента, с учетом которого развивается поисковая деятельность, выбор ее методов и определение тактики. Завершающим этапом в этом процессе является формирование выводов, в которых должны быть адекватно отображены действительные обстоятельства преступления и констатирована истина [82, 114–115][5].

Обозначенные этапы являются фактически не чем иным, как описанием процесса принятия всевозможных решений в деятельности по доказыванию, большая часть которых обусловливается тактикой, преломляется в ней – от планирования и организации производства неотложных следственных действий до оценки достаточности доказательств для составления обвинительного заключения.

Любое решение – это результат взаимодействия внутреннего состояния субъекта и того окружения, в котором решение принимается. В сознании каждого человека среда и изменение ее элементов отражаются индивидуально (результат отражения среды назовем информационной средой). Назначением тактики и является разработка путей выяснения отличий реальной среды от индивидуальных информационных сред участников процесса и устранения между ними рассогласования в условиях несовпадения интересов между участниками процесса. Очевидно, что решения принимаются в информационной среде, а реализуются в реальной. В этой связи следует отметить, что процесс реализации решений также является в большей степени прерогативой тактики.

§ 2. Тактический прием и криминалистическая рекомендация как внешние формы содержания криминалистической тактики

Выше содержание криминалистической тактики как части науки криминалистики определялось как система, состоящая из двух относительно автономных частей: а) изучение возможности использования закономерностей возникновения, сохранения, собирания, исследования и оценки информации; б) разработка допустимых путей использования результатов проявления этих закономерностей на всех уровнях деятельности по доказыванию. Впредь для краткости изложения будем именовать указанные части соответственно: первая часть содержания криминалистической тактики и вторая часть содержания криминалистической тактики.

Рассматривая содержание криминалистической тактики, мы в целях нашей работы на данном этапе абстрагировались от вопроса о формах этого содержания. Как известно, не существует содержания без формы и «форма лишена всякой ценности, – писал К. Маркс, – если она не есть форма содержания» [2, 159]. Изучение вопроса о формах существования содержания криминалистической тактики и необходимо начать с характеристики формы как категории марксистско-ленинской диалектики.

Под формой в диалектическом материализме понимаются способы внутренней организации предмета или явления и способы его существования. Таким образом, здесь отражен объективный характер двойственности формы, в которую может облекаться содержание предмета или явления. С одной стороны, любое содержание имеет внутреннюю форму, под которой понимаются способы внутренней организации предмета или явления [87, 40]. С другой стороны, предмет или явление облекаются во внешнюю форму, выражающую способы их существования. «В такое обобщенное понятие внешней формы, – отмечает Е. В. Дмитриев, – до известной степени вводит и понимание формы как «вида», «разновидности» некоторого предмета или процесса» [54, 49].

Формы содержания многогранны. По одному и тому же содержанию они определяются, как правило, неоднозначно, ибо одно и то же содержание может существовать в различных формах.

Рассмотрим основные внешние формы существования криминалистической тактики в разрезе описанных выше двух ее составных частей. Первая часть может выражаться в формах соотношений между расследуемым событием и способами проявления этапов возникновения и сохранения информации, используемой в деятельности по доказыванию. Кроме того, эта часть тактики может выражаться в несколько иных формах соотношений между событием и действиями и поведением лиц, так или иначе причастных к возникающей от события информации (преступник, следователь, свидетель, потерпевший и т. п.). Данные соотношения облекаются в многообразные внешние формы. Прежде всего они выражаются в виде словесной формулировки того или иного закона или результата его проявления, а также в виде формализованной их записи, как-то: аналитических формул, схем, таблиц, графиков и т. д.[6]. Элементарными примерами такого вида формализованных записей могут служить аналитические формулы расчетов скорости автомашины, дактилоскопическая формула и т. п.

Внешними формами содержания второй части тактики являются допустимые и реально возможные пути использования результатов проявления описанных закономерностей в деятельности по доказыванию. Указанные пути использования результатов проявления закономерностей выражаются в виде тактических приемов и криминалистических рекомендаций по их применению в рамках следственных действий, предусмотренных уголовно-процессуальным законом, что служит основанием рассматривать тактический прием и криминалистическую рекомендацию как специфические внешние формы содержания второй части криминалистической тактики. Для обоснования этого положения необходимо подробно остановиться на рассмотрении понятий тактического приема и криминалистической рекомендации, а также исследовать природу и механизм формирования тактического приема.

Р. С. Белкин определяет криминалистический прием как «наиболее рациональный и эффективный способ действий или наиболее целесообразную линию поведения при собирании, исследовании, оценке и использовании доказательств и предотвращении преступлений» [23, 74]. А. Н. Васильев также считает, что «тактические приемы следственных действий – это наиболее целесообразный подход к практической организации и активному, планомерному, целеустремленному производству следственного действия на основе норм уголовного процесса с возможным использованием средств криминалистической тактики» [33, 11–12][7]. С. П. Митричев под криминалистическим приемом понимает «законное и наиболее целесообразное в данных условиях действие или поведение лица, производящего расследование, обеспечивающее достижение эффективных результатов при проведении того или иного процессуального действия» [90, 9].

Соглашаясь в целом с приведенными определениями, мы под тактико-криминалистическим приемом понимаем оптимальный, законный, нравственно допустимый способ действий или линию поведения лица, производящего доказывание, в конкретно сложившейся следственной или судебной ситуации. В нем выражается рациональный, допустимый и возможный путь получения, сохранения, переработки и оценки информации, циркулирующей в процессе следствия. Следовательно, при его формировании должны использоваться результаты появления закономерностей действий и поведения следователя (группа С по нашей классификации) с учетом появления определенных закономерностей возникновения и сохранения информации (группы А и В или их совокупности).

Рассмотрим природу и механизм формирования тактического приема. Природа тактического приема и рекомендации как внешних форм тактики – весьма сложное явление. В связи с этим целесообразно проанализировать логику умозаключений, предшествующих и сопутствующих основным этапам принятии решений при выборе того или иного приема (рекомендации)[8]. Это даст возможность выделить основные наиболее типичные этапы процесса формирования тактического приема и формализовать их в определенных границах. Такое исследование поможет глубже понять механизм формирования самих тактических приемов и в соответствии с законами диалектики даст возможность тщательно изучить их природу. Познание природы тактических приемов и механизма их формирования может быть формализовано в процессах получения и использования следователем информации о расследуемом событии или обстоятельстве. Очевидно, что для этого потребуется использование специально предназначенного для отображения различного рода взаимодействий (в том числе и рефлексивных) логического аппарата, обладающего необходимой общностью[9].

С учетом указанных замечаний проанализируем природу тактических приемов и механизм их формирования на конкретном примере из следственной практики.

Константинов и Дубов были изобличены и признали себя виновными в том, что они, пригласив к себе в дом переночевать ранее незнакомого им З., находившегося в нетрезвом состоянии, ночью из корыстных побуждений совершили умышленное его убийство. На одном из допросов Константинов сообщил, что ранее, около года тому назад, он и Дубов при аналогичных обстоятельствах совершили еще одно убийство. Потерпевшим, пояснил он, был также не знакомый им пьяный мужчина, назвавший себя «Петр». Труп они зарыли во дворе своего дома. Константинов составил схему двора, отметив на ней место захоронения трупа. Допрошенный Дубов подтвердил показания Константинова о совершении ими убийства в названное Константиновым время, но заявил, что потерпевший назвал себя «Миша». На схеме двора Дубов обозначил место захоронения этого мужчины, совершенно отличное от того, где по показаниям Константинова они захоронили труп «Петра».

Противоречия в показаниях обвиняемых обусловили выдвижение нескольких версий, из которых мы остановимся на анализе двух, представлявшихся наиболее обоснованными: 1) Константинов и Дубов говорят о совершении одного и того же преступления, но непреднамеренно (или умышленно) искажают (оба или один из них) имя потерпевшего и место захоронения трупа; 2) Константинов и Дубов рассказывают не об одном и том же преступлении, а о двух совершенных ими убийствам (Дубов, говоря об убийстве «Миши», полагает, что именно об этом преступлении известно следователю). Данная версия основывалась на учете проявления закономерностей группы В, охватывающей, согласно нашей классификации, закономерности взаимодействия элементов среды, с одной стороны, и сознания субъектов, воспринимающих эти элементы и их изменения, с другой. В частности, способность субъекта правильно воспринимать события, изменения обстановки, сохранять информацию о них в виде «записанной» в своей памяти системы сигналов и объективно воспроизводить ее. Таким образом, выдвижению этой версии предшествовало следующее рассуждение: поскольку (Константинов и Дубов по своим психофизиологическим качествам обладают свойствами правильного восприятия событий, сохранения информации о них в памяти и объективного ее воспроизводства, так как обвиняемые называют различные имена потерпевших и различные места захоронения трупа, то, вероятно, они рассказывают не об одном и том же преступлении, а о разных.

Для проверки выдвинутых версий следовало выработать рациональный тактический прием, который позволил бы закрепить, исследовать и оценить показания Константинова и Дубова о совершении убийства, о котором рассказывал каждый из них, и собрать новые доказательства совершения ими преступлений. Естественно, что одним из веских таких доказательств явилось бы обнаружение останков трупов потерпевших. В процессе определения искомого тактического, приема представляется необходимым соотнести отражаемую в сознании следователя реальную обстановку со следственной информацией о внесенных в нее изменениях, связанных с совершением и сокрытием преступлений. Под реальной обстановкой в этом смысле мы понимаем предметы, явления, отношения до внесения в них целенаправленных изменений, связанных с совершением и сокрытием преступления. Реальная обстановка отражается в сознании следователя на основании доказательственной и ориентирующей информации (условно объединим эти виды информации понятием «следственная информация»), которой он располагает относительно расследуемого события или обстоятельства.

Формированию тактических приемов, направленных на проверку выдвинутых версий, предшествовали следующие логические рассуждения. 1. Если Константинов и Дубов совершили названные ими преступления и трупы были захоронены, то останки трупов должны находиться в месте их захоронения. Это рассуждение является выражением результата проявления одной из закономерностей класса А, отражающей объективно существующие связи между элементами среды. 2. В силу существования закономерностей класса В, описывающих взаимодействия элементов среды, с одной стороны, и сознания субъектов, воспринимающих изменения этих элементов, с другой, Константинов и Дубов, совершив названные ими преступления, могут указать места захоронения трупов, ибо они (обвиняемые) являются носителями системы информационных сигналов, приобретенных при совершения преступления и сокрытии его следов, которая «записана» в их памяти.

Таким образом, при соотнесении отражения следователем реальной обстановки со следственной информацией, касающейся внесенных в нее изменений при совершении и сокрытии преступлений, выявлены закономерности, которые возможно и необходимо использовать при разработке тактических приемов. Естественно, что результаты проявления выявленных закономерностей могут быть использованы лишь в рамках следственных действий, предусмотренных УПК. В рассмотренном примере ограничимся двумя возможными следственными действиями:

1 – производство осмотра места происшествий в соответствии с обозначениями мест захоронения трупов на схемах, составленных обвиняемыми. Неоптимальность данного тактического приема, заключающегося в выборе этого следственного действия, очевидна и объясняется тем, что при его формировании не в полной мере использованы возможности проявления выявленной закономерности класса В;

2 – производство осмотра места происшествия с участием обвиняемых – раздельно с каждым. Здесь возможно наиболее полное использование результатов проявления обеих выявленных закономерностей, и потому указанный тактический прием является наиболее рациональным в данной ситуации.

Далее необходимо определить последовательность проведения намеченных следственных действий, для чего проанализируем следственные ситуации, возможные в пределах проведения осмотра места происшествия с участием каждого обвиняемого. С информационной точки зрения возможные следственные ситуации складываются следующим образом: каждый из обвиняемых обладает информацией относительно сообщенного им преступления и желает ее передать; в то же время оба они, вероятно, обладают большей информацией, но желают ее скрыть. Условно обозначим эти ситуации № 1 и № 2 соответственно.

Рефлексивные рассуждения следователя при анализе перечисленных ситуаций, возникновение которых возможно при производстве намеченного следственного действия, выглядели следующим образом.

– С учетом ситуации № 1 последовательность проведения осмотра места происшествия с участием обвиняемого безразлична. Предположим, что осмотр места происшествия с первым обвиняемым дал положительный результат, то есть, что останки потерпевшего, об убийстве которого говорил этот обвиняемый, обнаружены. Тогда при производстве такого же следственного действия со вторым обвиняемым последний, прибыв на место происшествия, увидит раскопанное место захоронения трупа того потерпевшего, об убийстве которого он не сообщил, и весьма вероятно, что его последующие действия и поведение будут обусловливаться естественно возникающей тогда ситуацией № 2. В этой связи, видимо, необходимо сформировать у второго обвиняемого ошибочное представление об обстоятельствах, действительное знание о которых могло бы привести к нежелательным для следователя решениям и действиям [см. 109, 194–196].

Таким образом, задачей формирующегося тактического приема является установление преграды для возможного сокрытия информации вторым обвиняемым. В нашем случае естественным и единственным путем разрешения данного конфликта представляется сохранение, а точнее, поскольку это невозможно[10], реконструкция ситуации № 1 и для второго обвиняемого.

Практической реализацией данного решения явится восстановление после осмотра места происшествия с первым обвиняемым той обстановки, которая существовала до производства этого следственного действия, что вызывает необходимость тщательно скрыть следы раскопки места захоронения трупа, на которое укажет первый из обвиняемых. На практике применение описанных тактических приемов дало положительный эффект: останки обоих трупов были обнаружены, после чего каждый из обвиняемых был изобличен и признался в совершении и того убийства, которое он ранее пытался скрыть.

Итак, мы рассмотрели природу тактических приемов и выделили основные этапы их формирования, что позволяет нам сделать следующие выводы.

В процессе формирования тактических приемов, как правило, необходимо: выявить закономерности, проявляющиеся в имеющейся исходной информации, и произвести анализ я синтез результатов их проявления; соотнести следственную информацию о расследуемом обстоятельстве с реальной обстановкой; на основании этого выделить как можно полнее совокупность закономерностей, результаты проявления которых возможно и допустимо использовать при расследовании; выбрать из предусмотренных УПК следственных действий то (или те), в котором наиболее полно возможно использовать результаты проявления выявленных закономерностей; проанализировать различные возможные ситуации и найти способы установления преград сокрытию или искажению информации путем создания, сохранения или реконструкции ситуации, в которой лицо, обладающее информацией, желает или вынуждено ее объективно передать.

Как уже отмечалось, криминалистической и следственно-судебной практикой выработаны многочисленные тактические приемы, направленные на оптимизацию условий и порядка деятельности по доказыванию с целью рационального получения, переработки и оценки информации. Применительно к тем или иным аспектам этой деятельности, ее стадиям существует, как правило, не один конкретный тактический прием, а некоторая совокупность таковых. Это дает возможность маневрировать ими для достижения поставленной цели в конкретно сложившейся следственной или судебной ситуации. Разработанный криминалистикой и апробированный практикой совет, касающийся выбора и применения тактических приемов в определенных судебно-следственных ситуациях, является криминалистической рекомендацией. В криминалистической литературе термины «прием» и «рекомендация» иногда употребляются как синонимы [38, 44—461. Это неверно. Термин «прием», как известно, обозначает способ действия, «рекомендация» – совет [115, т. 3]. Совет может быть лишь относительно чего-то, в том числе и относительно способов действия, то есть приемов. Представляется очевидным, что совет может быть дан лишь при наличии многозначности в возможных и допустимых способах действий. Если такой альтернативы нет, можно говорить о существовании единственного способа действий в определенной ситуации. При многогранности следственной деятельности и бесчисленном множестве вариаций различных ситуаций, возникающих в следственной практике, тактика и разрабатывает советы о возможных и допустимых приемах – криминалистические рекомендации.

Таким образом, в тактическом приеме и криминалистической рекомендации оптимальным образом выражаются рациональные, возможные и допустимые пути использования результатов проявления закономерностей возникновения, сохранения, собирания, исследования и оценки информации на всех уровнях деятельности по доказыванию. Тем самым тактические приемы и рекомендации, специфическим образом составляют части содержания криминалистической тактики. Понятие же формы как категории диалектики, как отмечалось ранее, употребляется и в смысле частей, видов одного и того же содержания [58, 75–76]. Это подтверждает наш тезис о тактическом приеме и криминалистической рекомендации как внешних формах существования криминалистической тактики.

§ 3. Нормы уголовно-процессуального закона как внешняя форма содержания криминалистической тактики

Наиболее эффективные криминалистические приемы и рекомендации, будучи апробированы судебно-следственной практикой, в ряде случаев закрепляются в законодательном порядке, включаются в той или иной форме в нормы уголовно-процессуального закона. Касаясь этого (вопроса, мы вплотную подходим к одной из самых дискуссионных проблем в юридической литературе: сохраняется ли при процессуальном закреплении тактических приемов и рекомендаций их криминалистическая сущность? Как в таком случае соотносятся процессуальная форма и криминалистическое содержание?

По данному вопросу существуют две противоположные точки зрения. Сторонники одной из них (А. Н. Васильев, С. П. Митричев, В. Е. Коновалова, А. Сыров, М. Л. Якуб) полагают, что в уголовно-процессуальном законе, в его нормах, совершенно не содержится тактико-криминалистических рекомендаций. Последовательно развивая этот тезис, авторы приходят к мнению, что криминалистический прием, получив законодательное закрепление, превращается в обязательную норму и как таковой теряет присущий ему тактический характер. Так, В. Е. Коновалова считает, что «восприятие уголовно-процессуальным законом отдельных тактических рекомендаций, как наиболее эффективных при расследовании, превратило их в обязательные нормы» [67, 16]. К такому же выводу приходит и М. Л. Якуб, полагая, что «если законодатель возводит ту или иную тактическую рекомендацию в норму закона, то она приобретает новое качество – качество процессуальной нормы и утрачивает свойства тактической рекомендации» [144, 167].

В более категорической форме эта же мысль выражена А. Н. Васильевым: «Всякое правило, содержащееся в процессуальной форме, есть закон и никаких тактических правил в процессуальных нормах не содержится» [33, 29]. В другой своей работе А. Н. Васильев указывает, что «если исходить из наличия в той или иной норме уголовно-процессуального закона тактического смысла в общем значении этого слова, то едва ли не все нормы или во всяком случае большинство должны будут из науки уголовного процесса перейти в криминалистику» [39, 39].

Здесь автор, по нашему мнению, допускает очевидную ошибку. Нормы уголовного процесса не переходят и не могут переходить из уголовного процесса в криминалистику. Закон есть закон. Но нормы уголовно-процессуального закона, как отмечалось в юридической литературе, могут, и, на наш, взгляд, несомненно, должны изучаться как наукой уголовного процесса, так и наукой криминалистикой. Кстати, следует отметить, что А. Н. Васильев, считая, что тактических правил в уголовно-процессуальном законе нет, тем не менее, обсуждает отдельные нормы уголовно-процессуального закона с точки зрения заложенных в них тактических рекомендаций. Так, в частности, рассматривая возможность прерывать свободный рассказ допрашиваемого в случае явной ложности его показаний, А. Н. Васильев указывает, что свободный рассказ допрашиваемого в соответствии со ст. 150, 158, 280, 283 УПК прерывать нельзя [39, 122]. Однако далее он тут же дает рекомендацию, носящую явно тактический характер: «свободный рассказ целесообразно прерывать с точки зрения следственной тактики лишь в тех случаях, когда допрашиваемый сразу же поймет, что лгать бесполезно» [39, 122].

Изложенная выше позиция была подвергнута убедительной и обоснованной, на наш взгляд, критике сторонниками второй точки зрения (Р. С. Белкин, М. П. Шаламов), которые считают, что тактический прием, ставший нормой закона, не утрачивает своего криминалистического содержания [24, 91–92; 135, 27–28].

Если придерживаться первой точки зрения, то как расценивать содержание одних и тех же криминалистических рекомендаций, которые в одних союзных республиках нашли закрепление в уголовно-процессуальном законодательстве, а в других – нет? Так например, ст. 86 УПК Литовской ССР устанавливает обязательность экспертизы по делим о подделке денежных знаков и ценных бумаг. В уголовно-процессуальном законодательстве других союзных республик такое требование отсутствует. Как же расценивать содержание данного приема? По мнению сторонников этой точки зрении – по признаку территориальности. В Литве такой прием не имеет тактического содержания, а в РСФСР и в других союзных республиках – имеет. Образно говоря, следуя из Москвы в Вильнюс, мы по пути утрачиваем тактическое содержание указанного приема.

Сравнительный анализ уголовно-процессуального законодательства союзных республик свидетельствует о том, что приведенный пример не единичен. Так, например, ст. 52 УПК Латвийской ССР, ст. 60 УПК Молдавской ССР, ст. 67 УПК Азербайджанской ССР, ст. 68 УПК Украинской ССР, ст. 53 УПК Узбекской ССР, ст. 49 УПК Казахской ССР, ст. 60 УПК Армянской ССР, ст. 65 УПК Туркменской ССР императивно закрепляют такой тактический прием: «если показания свидетеля основаны на сообщениях других лиц, эти лица также должны быть допрошены». В УПК РСФСР и других союзных республик такого требования не содержится, однако оно несомненно должно выполняться; его невыполнение расценивается как неполнота следствия, ведущая в определенных ситуациях к возвращению судами дел на дополнительное расследование. УПК Латвийской (ст. 152) и Эстонской ССР (ст. 126) содержит требования тактического характера об обязательном присутствии педагога при допросе несовершеннолетнего обвиняемого, не достигшего шестнадцатилетнего возраста. В уголовно-процессуальном законодательстве других союзных республик такое требование не закреплено и решение вопроса об участии педагога в допросе несовершеннолетнего обвиняемого представляется на усмотрение следователя (кроме случаев, когда об участии педагога в допросе несовершеннолетнего ходатайствует его защитник – ст. 397 УПК РСФСР).

Уголовно-процессуальное законодательство ряда союзных республик содержит требование об обязанности проведения экспертизы для установления половой зрелости потерпевших по делам о половых преступлениях (ст. 68 УПК Армянской ССР, ст. 67 УПК Узбекской ССР, ст. 76 УПК Украинской ССР, ст. 75 УПК Белорусской ССР). В уголовно-процессуальном законодательстве других союзных республик этот тактический прием не включен в нормы УПК. В отличие от уголовно-процессуального законодательства всех других союзных республик, ст. 73 УПК Азербайджанской ССР императивно закрепляет такой прием, как обязательность экспертизы для проверки оспариваемых обвиняемым документов ревизии, проведенной без его участия. Статья 79 УПК Украинской ССР, ст. 59 УПК Казахской ССР, регламентирующих порядок хранения вещественных доказательств, в отличие от уголовно-процессуального законодательства остальных союзных республик, не включили в себя такой тактический прием, как обязательность фотографирования предметов, признающихся вещественными доказательствами, которые в силу своей громоздкости или иных причин не могут храниться при уголовном деле. Тем не менее представляется несомненным, что невыполнение этого тактического приема, независимо от его процессуального закрепления, в конкретных ситуациях чревато серьезными последствиями и в ряде случаев может привести к невосполнимым пробелам в следствии. Различно в уголовно-процессуальном законодательстве союзных, республик решен вопрос о закреплении и некоторых других тактических приемов и рекомендаций,

Более детальное рассмотрение вопроса о соотношении тактического содержания и процессуальной формы его закрепления вызывает необходимость определения сущности правовой нормы вообще. В литературе по данному вопросу нет единого мнения. А так как подробное освещение и анализ различных точек зрения о сущности правовой нормы выходят за рамки настоящей работы, мы ограничимся в этом плане лишь указанием на то, что наиболее точным и достаточно общим нам представляется мнение Г. Кленнера о том, что правовые нормы и право в целом можно охарактеризовать как «предвосхищающее моделирование общественных процессов» [цит. по: 93, 81; см. также 110, 98].

Отсюда следует, что правовую норму, регламентирующую порядок производства того или иного следственного действия, можно представить как модель структуры ситуаций, связанных с возникновением и сохранением информации, рационально учитывающую гарантии объективности условий для естественного проявления закономерностей, лежащих в основе следственного действия, порядок производства которого она регламентирует. С этих позиций порядок производства следственных действий, предусмотренных УПК, можно рассматривать как закрепленную в уголовно-процессуальном законе систему приемов, задачей которых является рациональное обеспечение объективности и полноты производства данного следственного действия и обеспечение процессуальных прав и гарантий лиц, в нем участвующих.

В подтверждение выдвинутых нами положений рассмотрим уголовно-процессуальную норму, регламентирующую порядок производства осмотра (ст. 179 УПК)[11]. Изучение этой нормы позволяет выделить следующие закрепленные в ней тактические элементы:

– следователь вправе привлечь к участию в осмотре обвиняемого, подозреваемого, потерпевшего, свидетеля;

– в необходимых случаях для участия в производстве осмотра следователь может пригласить соответствующего специалиста;

– в необходимых случаях следователь производит при осмотре измерения, фотографирование, киносъемку, составляет планы и схемы, изготовляет слепки и оттиски следов;

– осмотр предметов и документов, обнаруженных при осмотре места происшествия, местности, помещения, следователь производит на месте производства следственного действия;

– в необходимых случаях изымаемые предметы упаковываются и опечатываются.

Очевидно, что данные приемы учитывают результаты проявления как закономерностей, описывающих объективно существующие связи между элементами среды, так и закономерностей взаимодействия элементов среды, с одной стороны, и сознания субъектов, воспринимающих изменения этих элементов, с другой стороны. При этом следственном действий определенные изменения среды воспринимаются следователем непосредственно, и в этой связи его деятельность и поведение обусловливаются объективно существующими закономерностями класса С по нашей классификации, выявленными на данном этапе развития общества и Познания и три меняемыми в деятельности по доказыванию при собирании фиксации и переработке информации.

Выше мы подробно исследовали природу и механизм формирования такого тактического приема, как производство осмотра с участием обвиняемого (подозреваемого, потерпевшего, свидетеля) и пришли к выводу, что он является, как правило, весьма (а во многих случаях и оптимально) рациональным, ибо наиболее полно, в рамках данного следственного действия отражает и использует результаты проявления закономерностей классов А, В и С. В этой связи мы полностью присоединяемся к мнению Г. Н. Александрова о том, что, когда обвиняемый или подозреваемый (а также, как нам представляется, и потерпевший, и свидетель. – О. Б.) указывают в своих показаниях место сокрытия следов и орудий преступления и других вещественных доказательств, использование такого тактического приема, как участие этого лица в осмотре, является обязательным [152, 236].

Возможность привлечения к участию в осмотре того или иного специалиста учитывает результаты проявления такой закономерности, как то, что в ряде случаев восприятие, изучение на месте осмотра, описание и фиксация отдельных предметов или обстоятельств требуют специальной подготовки в той или иной специфической области знания или техники, которой, как правило, следователь не располагает. Более того, сложность, специфичность и особая значимость объективного восприятия изменений среды и их фиксации при осмотре, связанном с обнаружением трупа, повлекло законодательное императивное закрепление тактического приема о производстве такого осмотра с участием врача-специалиста в области судебной медицины, а при невозможности его участия – иного врача (ст. 180 УПК).

Производство при осмотрах измерений, фотографирования, киносъемки, составление планов и схем, изготовление слепков и оттисков следов, необходимость производства осмотра обнаруженных предметов и документов непосредственно в ходе данного следственного действия на месте его производства, также как и необходимость упаковки и опечатывания изымаемых предметов, учитывают результаты проявления объективно существующих закономерностей между имеющимися или возможными изменениями среды и способами и временем их фиксации и сохранения в целях дальнейшего исследования и оценки полученной при осмотре информации.

Проведенное исследование других уголовно-процессуальных норм, регламентирующих порядок и условия производства прочих следственных действий, предусмотренных УПК, подтверждает наше предположение о том, что составные элементы таковых уголовно-процессуальных норм оптимально учитывают результаты проявления закономерностей отдельных классов (или их комбинаций), выявленных различными науками, обобщенными криминалистикой, использование которых возможно и допустимо в рамках определенных следственных действий. Отсюда вытекает, что каждый из элементов, составляющих уголовно-процессуальные нормы, которые регламентируют деятельность по доказыванию как до их процессуального закреплении, так и после него, построен на учете результатов проявления определенных, но одних и тех же закономерностей, что практически полностью обусловливает их содержание. Следовательно, процессуальное закрепление тактических приемов ни в какой степени не затрагивает их содержательной стороны.

Как же это согласуется с утверждением сторонников первой точки зрения, что после процессуального закрепления криминалистический прием приобретает новое, ранее ему не присущее качество, а именно обязательность?[12]. На первый взгляд кажется, что в этом случае мы получаем новое содержание. Однако это не совсем так. Проблема соотношения уголовно-процессуального закона и криминалистического содержания в рассматриваемом аспекте свободы применения тактических рекомендаций и необходимости исполнения норм закона, очевидно, гносеологически с точки зрения марксистско-ленинской философии подлежит рассматривать не только как частный случай соотношения таких парных категорий диалектики, как форма и содержание, но и таких, как свобода и необходимость. Исчерпывающий ответ о соотношении свободы и необходимости как философских категорий дан Ф. Энгельсом. «Не в воображаемой независимости от законов природы, – указывал он, – заключается свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей. Это относится как к законам внешней природы, так и к законам, управляющим телесным и духовным бытием самого человека… Свобода воли означает, Следовательно, не что (иное, как способность принимать решения со знанием дела» [б, 116].

Обязательность в нашем случае, отмечает Р. С. Белкин, «есть выражение оценки тактического приема законодателем как наиболее эффективного средства расследования в данном случае… Свободный выбор есть осознанно необходимый выбор, а законодательная (регламентация тактического приема и есть осознанно необходимый выбор данного приема во всех случаях при данной ситуации» [23, 81–82].

Императивно закрепленный в уголовно-процессуальном законе тактический прием носит алгоритмический характер. Он обладает свойством детерминированности (или однозначной определенности), в результате чего однозначно определяет действия следователя при производстве того (следственного действия, порядок производства которого регламентирует данная процессуальная норма. Выполняя алгоритмическое предписание, следователь знает точно и определенно, что надо ему делать, и никакой (неопределенности в этом плане относительно способа действия у него нет [74, 81]. Однако алгоритмичность не является прерогативой лишь такого тактического приема, который уже нашел себе законодательное закрепление. Наиболее эффективные тактические приемы еще до своего процессуального закрепления обладают этим качеством в силу того, что в определенных ситуациях они являются единственными возможными способами получения и исследования следственной информации. М. М. Гродзинский в этой связи писал: «Некоторые выработанные советской криминалистикой и проверенные многолетней практикой тактические приемы являются бесспорными и важными, служат одним из условий соответствующих процессуальных действий и несоблюдение их лишает эти процессуальные действия доказательственного значения» [53, 10].

Следует также отметить, что закрепление в уголовно-процессуальном законе криминалистических рекомендаций не всегда носит императивный характер, то есть не всегда в этих случаях тактическое содержание непременно приобретает свойство обязательности. Часть тактических рекомендаций закреплена в законе альтернативно, что позволяет маневрировать ими (в соответствии с конкретной следственной или судебной ситуацией. Такое закрепление обладает некоторой степенью неопределенности, в результате чего в зависимости от конкретных ситуаций, действуя в рамках одной и той же нормы, следователь может выполнять разные действия. Такие неалгоритмические предписания не полностью управляют действиями следователя, требуя от него самостоятельности в выборе тактического приема (возможность применения которого указана в норме) и творческого подхода к проведению следственного действия [74, 81]. В частности, можно указать на ст. 159 УПК, представляющую следователю возможность по своему усмотрению допрашивать свидетелей в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет с участием педагога, ст. 162 УПК, дающую следователю право на проведение очной ставки между ранее допрошенными лицами, и т. п.

Изложенное позволяет сделать вывод о том, что законодательное закрепление отдельных тактических приемов и рекомендаций, не изменяя их содержания (способа рационального использования тех или иных закономерностей при доказывании), дает нам новую, процессуальную форму криминалистической тактики.

Таким образом, формами содержания криминалистической тактики являются:

1. Тактико-криминалистические приемы и рекомендации, не имеющие процессуального закрепления. Их можно условно определить как инициативные. Пока такой прием не закреплен процессуально, он проводится в рамках следственного действия, наиболее приближающегося к нему по задачам и процессуальному обоснованию. В результате апробирования эффективности этого приема он оптимизирует форму и содержание того следственного действия, в рамках которого существует. Это диалектически влечет за собой изменение процессуальной формы данного следственного действия, приспосабливающее его к включению в себя криминалистического приема или рекомендации, или создание и процессуальную регламентацию самостоятельного следственного действия.

2. Императивные процессуально-тактические приемы. Следует отметить, что таковые могут носить как повелевающий, так и запрещающий характер (например, обязанность следователя предложить опознаваемому занять любое место среди лиц, предъявляемых на опознание, запрещение задавать наводящие вопросы и т. д.).

3. Альтернативные процессуально-тактические приемы и рекомендации. К ним мы относим те, обязательность использования которых закреплена в законе неоднозначно: возможность допрашивать свидетеля в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет с участием педагога и т. п.

§ 4. Влияние криминалистической тактики на изменение уголовно-процессуального закона

Страницы: 12 » »»