Маски Черного Арлекина Торин Владимир
– Как? – скривился принц, совершая вычурные движения руками перед самым носом испуганного баронского сына. Срывающиеся с кончиков его пальцев тени все норовили впиться в лицо сэру Кевину. – Ты не знаешь, что это?
– Сгинь, нечисть! – Нейлинг рубанул перед собой мечом, пытаясь отогнать от себя брата короля. – Прочь!
– Ты ведь не принимал участия в боях с нежитью, трус? – Сэр Лоран продолжал насмехаться.
Леди Агрейна застыла в кресле, кляп во рту мешал дышать, но она во все глаза следила за каждым движением Некроманта... ее Некроманта.
– Ты ведь даже не догадываешься, как именно темные маги убивают свои жертвы?
– Нет! Прочь! Сгинь! – закричал сэр Кевин, размахивая мечом в безуспешных попытках защититься.
Призрачная ладонь сжалась на его горле. Молодой Нейлинг попытался отцепить ледяную удавку, но у него ничего не получалось. Будто сам воздух начал что есть сил сжимать горло. В глазах потемнело. Пальцы выпустили рукоять меча.
– Наслаждайся, трус, – рычал принц крови. – Это за Лорда-Протектора, мерзавец...
Недоумение вспыхнуло в глазах леди Агрейны. Весь смысл сказанного некромантом доходил до нее слишком медленно... Нет, этого... этого не может быть! Никак не может! Отец... Почему?! Почему?! Потрясение было настолько сильным, что она потеряла сознание.
– А это за мою леди... – Магнус приблизился к хрипящему на полу сыну барона Фолкастлского и схватил его острыми ногтями за лицо.
– А-а-а! – кричал сэр Кевин, в то время как душа, зажатая в окровавленных пальцах некроманта, выдиралась из его тела.
Превращенный в бездыханный труп, молодой уродец Кевин Нейлинг больше не шевелился, не хрипел, не кричал... больше он ничего не делал.
– Из тебя и зомби получился бы никчемный... – прошептал в лицо покойнику Магнус Сероглаз и отправил себе в рот трепыхающуюся в его сжатых руках блеклую тень.
Дюйм за дюймом исчезала внутри некроманта душа баронского сына, пока от нее не осталось и пылинки. Темный маг набрал в грудь побольше воздуха и повел шеей, будто бы разминая ее. Он чувствовал, как мышцы постепенно начали наливаться силой, а раны затянулись столь стремительно, что их, казалось, и вовсе никогда не было. Даже дышать словно бы стало легче, а мир кругом налился яркими, сочными красками.
Веревки, опутывающие леди Агрейну, опали под взглядом колдуна, он вытащил кляп изо рта графини и подхватил ее на руки. Огонь с перевернутой лампады тек по портьерам и занавесям. Черный дым застлал собой все.
Пожар в замке! Из окон вырывалось пламя, а небо над Сарайном заволокло черным дымом. Сэр Джеймс что есть сил ударил коня в бока и рванулся к воротам.
По подъемному мосту полз человек. Даже издалека было видно, что жить ему осталось недолго, и это чудо, что он еще не отдал душу Карнусу. Он полз, оставляя за собой кровавый след, а из окон донжона и узких бойниц вырывались огненные сполохи – пожар разгорелся там вовсю, не пощадив ничего: ни дорогой мебели, ни ковров, ни гобеленов, ни библиотеки покойного графа, которую тот так любил.
Человек полз, а паладин соскочил с коня и бросился ему навстречу. Он узнал его. Обезображенное лицо принадлежало молодому слуге графа.
– Джеймс, – прохрипел старый друг рыцаря, Уолли, помощник замкового повара графа Уильяма, – сэр Джеймс...
– Дружище! – Рыцарь упал на колени перед раненым, обнимая его за плечи. – Что? О боги! Что здесь случилось?
– Измена... – хрипел поваренок. – Мятеж... заговор... миледи и принц...
– Что? Уолли! Нет, не закрывай глаза! Уолли! – Слеза скатилась по щеке паладина, он отпустил мертвого и встал на ноги.
Сэр Доусон обнажил меч. Злость и жажда мести, такие недостойные чувства для истинного рыцаря, сейчас больше всего терзали его душу. Он пока не знал, что здесь произошло, но собирался обязательно это выяснить. И пусть поостерегутся те, кто попытается ему помешать.
Сарайн, такой уютный и родной, сейчас было не узнать. Плиты внутреннего двора в некоторых местах были забрызганы кровью, у стены, как дрова, сложенные в поленницу, громоздились трупы защитников замка. Видать, они не продали свои жизни за так: подле них лежали и несколько солдат в одежде тыквенно-зеленых цветов с вышитыми лисицами на груди и спине.
Рыцарь собирался уж было броситься прямиком в донжон, когда услышал... Со стороны дороги зазвучал цокот копыт по камням. Далекий... очень далекий. Вскоре должна была разразиться настоящая гроза, но сейчас, в эти вечерние часы, на лес опустилась такая тишина, что было слышно даже то, что происходило на другом конце соснового бора, у деревни. И это несмотря на треск пожара... Кто-то скакал к замку. Большой отряд. Не меньше сотни тяжеловооруженных всадников, и вряд ли это друзья.
Сэр Джеймс бросился было к лестнице, что вела к главному входу. Нужно успеть! Кто-то должен был выжить! Старый граф! Леди Агрейна! Он вытащит их, чего бы ему это ни стоило!
– Стойте, сэр рыцарь! – раздался голос из темного дверного проема.
Перешагнув через труп, что лежал на пороге донжона, незнакомец вышел на площадку и спустился по лесенке. После этого он направился к застывшему на месте паладину Священного Пламени через двор. На руках владелец синего камзола нес женщину в длинном зеленом платье, судя по всему, пребывающую без сознания. Ее голова была откинута, и роскошные каштановые волосы свисали едва ли не до земли.
Стоило человеку подойти, как сэр Джеймс Доусон узнал его и тут же преклонил колено и опустил голову.
– Ваше высочество!
– Я помню тебя, юноша. Ты из рыцарей Ди де Нота? – спросил Кларенс Лоран. – Поднимись, вассал, сейчас не до соблюдения формальностей. Слышишь цокот копыт? Это скачет сам лорд Джон Нейлинг, славный барон Фолкастлский, собственной персоной. Он, видишь ли, волнуется – ведь сынок что-то задерживается...
– Но кто? Кто это сделал? – Рыцарь поднялся и указал на пожар, что вырывался из высоких окон замка.
– Сынок сего благородного лорда. – Принц крови Ронстрада не отрывал неподвижного взгляда от лица женщины, которую держал на руках. В ней молодой паладин узнал леди Агрейну. – Изменник, трус и убийца...
– Как он посмел? – возмутился вассал сэра де Нота. – Но где же сэр Уильям? Где все?
– Старик убит, большинство его слуг тоже...
– Нет... – прошептал пораженный рыцарь. – Нет... Как это могло... Он ответит за это! – Сэр Джеймс с такой силой сжал рукоять меча, что даже кожаные ремешки на ней затрещали.
– Уже ответил. – Принц взглянул через плечо паладина, туда, откуда мертвенная тишина перед бурей несла далекие отзвуки копыт, бьющих по каменистой дороге.
– Сэр, ваше высочество, разрешите мне помочь вам. Вы и так ранены, – сэр Джеймс указал на кровоточащие порезы на щеке сэра Кларенса Лорана.
– Я ранен уже давно, – в голосе принца звякнула сталь. – Ты отвезешь миледи Аландскую в Даренлот к леди Изабелле де Ванкур, рыцарь. Ее давняя подруга даст ей приют. И не смей спорить, паладин.
Повинуясь приказу, сэр Джеймс тотчас же запрыгнул на коня, и некромант передал бессознательную даму ему на руки.
– Надеюсь, там она будет в безопасности.
– А как же вы, ваше высочество? – спросил паладин.
– У меня еще есть дела. – Принц кивнул в сторону дороги, откуда слышался все приближающийся конский топот.
– Но вы же не справитесь один! – запротестовал было Джеймс. – Они убьют вас!
– Уезжай! Это приказ принца Ронстрада, вассал! – оборвал его Магнус. – Ты ведь служишь Ильдиару де Ноту? Ты должен найти его. Наше королевство разваливается уже даже без помощи Умбрельштада и Деккера Гордема. Скоро начнется настоящая буря. Найди своего сюзерена, пусть де Нот сообщит обо всем королю. Попытайтесь расшевелить старика Тиана – слишком долго тот пропадает в своих странствиях. Но сначала... – он запнулся, – довези леди в Даренлот и уверься, что она в безопасности.
– Повинуюсь, мой принц, – склонил голову Джеймс и пришпорил коня.
Обернувшись в последний раз, рыцарь увидел одинокую фигуру сэра Кларенса Лорана, застывшую у чернеющего воротного проема опустевшего замка Сарайн. Только сейчас сэр Джеймс заметил, что весь камзол его высочества забрызган кровью.
Фигура принца становилась все меньше. Рыцарь скакал прочь, а взгляд сэра Кларенса застыл на любимой им леди, что лежала в объятиях паладина, увозящего ее все дальше и дальше.
Сэр Джеймс Доусон, которого впоследствии назовут «Спасителем Дам», направил коня на старый тракт. Так получилось, что заросшая и полная всяческих призраков, нечисти и прочего зла дорога оказалась намного безопаснее, чем хорошо разъезженный новый тракт, соединяющий крупнейшие города королевства.
Сэр Кларенс вернулся в замок, подобрал со ступеней зеленую ленточку, которой его любимая графиня перевязывала волосы, и открыл черный портал. Надо сказать, что это было одно из самых сложных и тайных некромантских заклятий, и оно, в отличие от более простых и привычных перемещений в «черных тучах» и иже с ними, не использовалось для коротких и быстрых исчезновений, а позволяло темному магу преодолевать буквально за мгновение многие сотни миль. Перемещение в черном портале – это суть коридор через страну Смерти, где время и расстояние не имеют никакого значения. С его помощью, чтобы оказаться в требуемом месте, необходимо как бы нащупать маяк, будто в полной темноте схватить чью-то руку и потянуть ее к себе. Или себя к ней. В то же время нужно осторожно выбирать эти самые «руки» и не забывать, что некоторые личности способны ограждать себя от подобных притязаний. Ведь тот, чьей помощью ты пытаешься заручиться, сам на несколько мгновений получает над тобой власть и способен отправить тебя обратно, да так, что навсегда отобьет все желание использовать его для своих целей. Нужно ли говорить, что Кларенс Лоран не рискнул появиться сразу там, где ждал его враг: сперва он должен поговорить кое с кем и получить у него кое-что. А потом уж выбирать из тех немногих, кто обретается поблизости от Умбрельштада. Гораздо безопаснее было зацепиться за того, кто не представляет угрозы. И принц крови Ронстрада знал, по чьей руке ему выбраться...
10 августа 652 года.
Примерно за месяц до описываемых событий. Тириахад
Рука предводителя отряда в алой, точно пятно крови, перчатке притронулась к гладкой поверхности иссиня-черного камня рвущейся в небо стелы. Гигантский четырехгранный обелиск будто бы глубоко вздохнул, отвечая на прикосновение, словно некое живое существо. По крайней мере, отчетливый шорох, раздавшийся вдруг откуда-то из-под земли, уловили все. В ту же секунду солнце, до этого ярко светившее над мертвым городом, вдруг как-то потускнело. Мир кругом утратил краски, становясь серым, будто затягиваясь туманной поволокой и превращаясь в некую истерзанную временем гравюру. Воздух тут же стал разреженным и сухим, а внезапно ударивший ветер оторвал от плит площади ковер белой каменной пыли, укутывая и пленников, и их тюремщиков.
Люди в черных плащах и шляпах начали о чем-то недоуменно переговариваться, но самообладания не утратили. Стоит отдать им должное – они были готовы ко всем неожиданностям, руки в перчатках тут же легли на арбалеты.
– Так и знал, что ты вытворишь нечто подобное! – Слепень схватил судорожно кашляющего от пыли Логнира за плечо. – Этот ваш дух противоречия... Сделать что угодно, чтобы попытаться сбежать, лишь бы не идти, куда велено. Признавайся, что ты сделал? И как теперь повернуть все вспять?
Логнир Арвест молчал, хотя и сам был не на шутку напуган. И тем более он не знал, что происходит, разве что... Он неистово начал качать головой из стороны в сторону, будто подобный жест отрицания мог помочь рассеять чудовищную догадку. Простой страх и непонимание сменились истинным ужасом. Неужели на его глазах, в самой что ни на есть затертой, обыденной действительности сейчас происходит именно то, что было описано в том старом имперском свитке из казны, начинавшемся словами: «Я пишу это тому, кто не убоится зла...»? Логнир боялся этого зла. Он вжимал голову в плечи, затравленно озирался и больше всего на свете хотел как можно быстрее уползти подальше от этого черного монстра, казалось, впившегося в него тысячами невидимых глаз. Все происходило взаправду. Хоть этого и быть никак не могло! По одной лишь причине!!! Это неправильно! Ведь это уже было...
Тем временем мир кругом продолжал меняться. Давящая, точно мраморная, плита хмурого небосвода начала затягиваться черными пятнами так, словно на нее в разных местах вылили несмываемые чернила. Ветер улегся, а пыль осела за какие-то доли мгновения, будто прибитая к земле невидимым дождем. Стало очень холодно, но товарищи бывшего королевского сотника дрожали вовсе не поэтому. На Тириахад опустилась самая настоящая ночь, причем в полдень! С улиц, что со всех сторон выходили на площадь, поползла тьма, походящая на клубы непроглядного дыма. Вскоре все кругом утонуло в ней, а руины домов будто бы растворились в ночи. Стало невозможно что-либо разглядеть на расстоянии даже двадцати шагов.
– Дух Шагод бросил нас! – заревел один из орков, падая на колени.
Здоровяк потянул за собой и остальных пленников, пристегнутых к одной веревке. Бывший солдат Логнира Стоун ткнулся лицом в землю, так же как и орчиха с другой стороны. Неумолимая Гарра не преминула отомстить тупоумному орку. Локоть воительницы въехал обидчику в лицо, отчего тот жалобно завыл, пытаясь потереть разбитый нос – ничего не вышло, не дали веревки.
Люди в черных плащах и шляпах тем временем разжигали факелы. Оказалось, что у них этого добра припасено множество. Языки пламени вспыхивали моментально странным, не дающим дыма ровным огнем, стоило лишь поднести к ним огниво. Тьма на площади немного рассеялась, открывая взору десяток ярдов вокруг обелиска и футов семь-восемь его высоты. Казалось, что стенки стелы начали течь, словно она плавится от нестерпимого жара и исходит смолой.
– Никуда ваше солнце не делось, тупоумные орки, – спокойно ответил Слепень.
Предводитель Черных Плащей быстро пришел в себя. Первое мимолетное удивление сменили привычные расчет и хладнокровие. Он достал из кожаной сумки небольшой серебряный прибор. Чем-то он напоминал чертежный циркуль с раскачивающимся посередине маятником на нити и тремя небольшими шариками, поблескивающими бледным холодным светом. Слепень что-то начал крутить в приборе, нашептывая и приговаривая одними губами какие-то свои заклятия – Логнир так и не понял, что он вовсе не колдует, а всего лишь высчитывает, вымеряет.
– Что же это тогда? – поинтересовался Гшарг, приподнимая голову со своих носилок.
– Это какое-то облако, по форме похожее на полусферу, лежит над городом, закрывая нам солнечный свет, – думал вслух Слепень.
Он закончил манипуляции с прибором и спрятал странную штуковину обратно.
– Проклятие духов! – завопили суеверные зеленокожие, осеняя себя ритуальными знамениями и тыча в небо. – Это проклятие духов!
– Вовсе нет, всего лишь магия, – сказал один из тюремщиков, в его руках появился кусок белого, как кость, мела.
Черный Плащ склонился к самой земле и начал что-то вырисовывать на каменных плитах. Из-под его рук выходила большая фигура-пентаграмма со странными знаками в углах. Остальные воины Слепня действовали слаженно и быстро – так, словно нежданное проклятие не являлось ничем из ряда вон выходящим – по сути, так оно и было, ведь чего только не приходилось видеть им за долгие годы своей кровавой и опасной работы. Трое других Черных Плащей рисовали такие же фигуры по всем сторонам света вокруг сгрудившихся гостей разрушенного города. Остальные встали кольцом вокруг пленников, уперев мечи клинками в землю. Единым движением они выпустили оружие, и каждый клинок застыл, держась ровно на тонком острие, словно по волшебству.
– Этого бы не случилось, если бы ты не привел нас сюда! – Человек с алым пером на шляпе сверлил злым взглядом Логнира. – Ты ведь прекрасно знаешь, что это такое! Самое время рассказать.
Логнир поразился, что Слепень еще смеет его обвинять! После того как бывший сотник Ронстрада пришел в себя, прошел целый день. Рана на плече затянулась, словно ее вообще никогда не было, а о недавнем ранении свидетельствовали лишь дыры в рубахе и кольчуге да бурые кровавые пятна. У Черных Плащей были свои средства для поддержания жизни в пленниках. Все спутники бывшего сотника были целы, разве что нога Гшарга почему-то так и не зажила. Пленников связали, вождя орков уложили на носилки. Странно, почему зеленокожего не прикончили, а стали с ним возиться: должно быть, он был важен не менее, чем сам Логнир. Капитана Арвеста заставили показать место, где должен был прятаться сбежавший гоблин. Слепень твердо решил избавиться от бедняги Гарка – такие люди, как он, привыкают не оставлять следов. Сотник, конечно же, не знал, где искать гоблина, и выдавать друга тоже не собирался, поэтому решил просто идти вперед, как можно дольше, чтобы выгадать время и придумать план побега. Но теперь все изменилось – описанный в старом послании покойного имперца ужас вновь воплощался в жизнь. Несмотря на появившуюся надежду выбраться из плена, Логнир уступил страху перед древней черной магией
– А ты как думаешь, Слепень? Это ведь по вашей части, господин охотник на ведьм, – Логнир выбросил козырь из рукава, образно выражаясь, конечно.
Он понял, с кем имеет дело, еще перед тем, как погрузиться в беспамятство, отравленный человеком с алым пером на шляпе. Когда Слепень склонился над ним, бывший сотник успел разглядеть, что под плащом манжеты на рукавах, оторочка черного камзола и высокий воротник были все сплошь исшиты вязью незнакомых алых букв и рун. Нитевые строки складывались в стихи на чужом языке, больше походя на разводы крови. Логнир слыхал о подобном: ведовские псалмы – очень сильное средство для защиты от различных темных тварей. Вывод из всего этого был такой: в плен его с друзьями взял отряд королевских охотников на ведьм.
– Браво, мой прозорливый друг. – Верхняя часть лица над повязкой исказилась. В глазах Слепня появился опасный блеск. – Но сейчас я повторю свой вопрос, раз ты его пропустил мимо ушей, Логнир Арвест. Третьего раза не будет, поэтому отвечай немедленно: что это такое?! – главный охотник на ведьм указал на черную громадину.
– Это обелиск Темного Императора Люциуса Тринадцатого! – теряя терпение, воскликнул Логнир. – Да, я привел вас сюда, но я не думал, что случится такое! Единственное, что я знаю: здесь пересечение двух главных дорог. Я привел вас сюда, потому что больше тут идти некуда: все городские пути, все целые и свободные от завалов улицы ведут к этому месту, ведь оно находится в самом центре Тириахада! Площадь Страсти Синены – ключ от этого треклятого замка!
– Разберемся позже! – оборвал его охотник. – У нас гости.
Это была правда – мечи, упертые в плиты мостовой кругом, словно перья в свитки, начали издавать легкий, но довольно отчетливый звон. Охотники на ведьм поспешили схватить свое оружие и вернуть его в ножны. В их руках вновь появились арбалеты. Факелы не могли никого четко высветить за пределами бледного круга, но даже Логниру и его товарищам удалось различить, что тьма со всех сторон шевелится, будто это не тьма вовсе, а многоликий монстр, постоянно меняющий свои очертания.
– Нежить! – заревел самый догадливый из орков – порой они бывают очень сообразительными.
– Неужели? – усмехнулся Слепень. – Нет, Тревор, на «лучевую баллисту» нет времени! – Это уже адресовалось одному из помощников.
Черный Плащ кивнул и, развязав большой дорожный мешок, начал высыпать из него тонкой дорожкой нечто походящее на белый песок.
– Что это? – спросил Логнир.
– Это простая соль. Она не позволяет различной нечисти подойти и пожать тебе руку, если, конечно, все сделать геометрически правильно. Круг из соли никакой призрак или мертвяк не способен преодолеть.
– Так пусть высыпает всю вашу соль, если она помогает!
– Мы сами запрем себя в ловушке! Нельзя!
Все уже превосходно чувствовали тленный запах, вонь разложения и гнили. Ходячие мертвецы были повсюду. Мерной раскачивающейся походкой, волоча за собой ноги, какое-то оружие и полуразвалившиеся щиты, к людям и оркам нестройно приближались дерганые, согбенные, словно под непомерным грузом, фигуры. Кое-кто из бродячих покойников был облачен в истлевшие обрывки тог и туник, другие сохранили еще некоторое подобие лат. Каждый их шаг сопровождался шарканьем и утробным ворчанием.
– Откуда они взялись?! Откуда столько?! – испепелял взглядом подчиненных Слепень, словно это была целиком и полностью их вина. Словно они в ответе за то, что нежить здесь очень даже ходит и скалит на них свои клыки. – Их же еще пять минут назад вообще не было!
– Они всегда были здесь. – Логнир вдруг все понял. – Всегда! Это жители Тириахада! Это их город, они здесь были всегда! Солнце исчезло, и теперь они выбрались на волю!
– Да, вот сейчас я бы не отказался от помощи парочки профессиональных некромантов! – вздохнул Лэм, бывший сержант Логнира. – Кто упокоит лучше всех? Тот, кто пробудил ото сна!
– Что я слышу? – осклабился Слепень. – Ересь?
Нежить уже вошла в видимый контур света, распространяемого факелами охотников.
Ближайший мертвяк с полусгнившей головой тоскливо заревел.
Он шагнул вперед, к предводителю Черных Плащей, замахнулся рукой и... загорелся! Одной лишь ногой он ступил на начертанную на земле фигуру. Мертвец издал ужасающий крик боли и за несколько мгновений превратился в кучку пепла, контуры пентаграммы немного истончились – стало ясно: надолго ее не хватит.
Они были повсюду. Лезли со всех сторон, шли с каждой улицы, высовывались из всех дверей, тянулись из каждого окна, выглядывали из-за обломков зданий. Из каждого подвала, колодца, пролома в мощенной плитами площади выбирались дергано движущиеся фигуры.
– Отойдите все! – Слепень встал в широкую стойку, взяв меч обратным хватом и спрятав его за спиной. – Нас обучали убивать подобных тварей и...
Договорить ему не удалось – враги подошли слишком близко, поэтому предводитель охотников предпочел бить, а не разговаривать. Широкий стремительный удар разрубил тела четырем мертвецам, имевшим глупость встать на пути профессионального убийцы всевозможной нечисти. Вновь поднялись на ноги лишь двое, их приятели не подавали больше никаких противоестественных признаков жизни, оставшись лежать, как им и полагалось, бездыханными трупами. Логнир понял, что металл был заговорен или специально освящен – это оружие было предназначено против порождений ночи.
Слепень сорвал повязку с лица – показались ничем не примечательные черты самого простого человека, ничто в них не выдавало рода деятельности владельца, – зубами откупорил большую фляжку и, громовым голосом читая церковные псалмы, начал опрыскивать подступающих мертвецов. Вода, попадающая в их гнилую плоть, оставляла лишь слабые прожженные отметины, шипя и испаряясь, а молитвы лишь еще больше злили разупокоенных жителей Тириахада. Командир охотников на ведьм скривился и повесил фляжку обратно на пояс – слишком много было врагов для подобного очищения.
– Может быть, развяжешь нас? – протянул вперед стянутые веревкой руки Логнир. – Я что-то не хочу сегодня умирать в пасти бродячего трупа.
Слепень не слушал – он обнажил второй меч. От его удара ближайший зомби отлетел в сторону с перерубленными ребрами. Соприкоснувшись с освященным металлом, его плоть начала тлеть, но спустя миг мертвец поднялся на ноги и, как ни в чем не бывало, поковылял к окруженным людям и оркам. Вместе со своим предводителем воины церкви отражали все новые атаки нежити. Пока что незваных гостей было по двое-трое на каждого из носителей черных шляп, но число врагов с каждым мгновением возрастало. Охотники на ведьм держали круговую оборону, защищая своих пленников. Охранные пентаграммы уже почти полностью стерлись.
– Дайте же мне мой топор! – бессильно ревел с носилок Гшарг. – Дайте мне мой топор!
– Уймите его, иначе я сам перережу ему зеленую глотку! – закричал главный охотник, отсекая голову очередного мертвеца, скрестив мечи, точно огромные ножницы.
– Слепень, верни нам оружие! – прокричал Логнир. – Мы не сбежим, даю тебе слово! Они же нас просто растерзают! Вас очень мало!
Предводитель Черных Плащей на миг задумался, после чего одним мечом разрубил веревки, а второй швырнул бывшему сотнику. Тот помог развязаться остальным. Охотники на ведьм в промежутках между очистительным упокоением мертвецов вооружили своих неожиданно ставших соратниками пленников.
Логнир еще никогда не сражался с умертвиями, ему не доводилось ощущать их мерзкий запах, глядеть в неживые, затянутые поволокой глаза. Хранн уберег... Теперь же он рубил их мечом церковников, и от малейшего соприкосновения освященного металла с полуистлевшей плотью на каждом из неупокоенных оставался горящий шрам. Воздух наполнился потусторонним ревом десятков мертвых глоток, и бывший сотник с головой нырнул в сражение. В ушах застыл лишь свист его меча, а перед глазами вставали все новые враги.
– Постойте! – вдруг прохрипел неугомонный Гшарг со своих носилок. – Вы слышите этот шум?
– Нам сейчас не до бредней тупоумных раненых орков! – выдохнул Слепень, с размаху ткнув в пустую глазницу ближайшего мертвеца острую оконечность гарды.
– Болван, орки слышат намного лучше каких-то вырядившихся в шляпы сумасшедших людишек! – в ответ рявкнул морской вождь.
– Да! – воскликнула вдруг Гарра, отрубая голову зомби топориком. – Какой-то шум! Это не нежить! Там! – Она ткнула пальцем в небо над головой.
Спустя несколько мгновений все сомнения развеялись. В небе, во тьме, не показываясь на свет, кто-то мельтешил, с назойливым шумом хлопая перепончатыми крыльями. Сотни, нет – тысячи маленьких красных глазок кроваво блестели над головой, выглядывая из ночи. Черные перепонки были повсюду, словно живая траурная драпировка, наброшенная на людей и орков, словно сеть на пленников. И со всех сторон зазвучал, все усиливаясь и множась, один и тот же непрекращающийся визг, от которого начинали дико болеть уши, а голова была готова разорваться на части.
– Факел мне! – рявкнул Слепень, и один из его помощников тут же передал ему вычурный факел, резная рукоять которого была выполнена в виде объятой пламенем ведьмы. Белый огонь лишь немного рассеивал тьму, поэтому невозможно было как следует рассмотреть, что творится над головой.
Нежить тем временем и не думала ослаблять натиск. Логнир, орки и охотники на ведьм дрались вокруг носилок с Гшаргом и затевающим что-то Слепнем.
Предводитель охотников на ведьм упер меч острием в плиту, клинок встал ровно, будто и не нуждаясь ни в чьих руках. Он легонько подрагивал и едва слышно звенел.
Человек в шляпе с алым пером вскинул факел и опрокинул себе в рот содержимое пузатой фляжки, из которой он еще недавно поливал восставших из забвения мертвецов. После этого он просто выплюнул всю воду на огонь.
Струя пламени осветила сотни маленьких летучих мышей. В следующую секунду от десятков из них ничего не осталось, даже пепла. Они сгорали, не успев даже взвизгнуть, не то чтобы улететь прочь. Их крылья опалялись, а безумные, алчущие крови взгляды терялись в пламени. Слепень поливал огнем небо вокруг себя, как какой-нибудь дракон. Маленькие крылатые враги испепелялись за мимолетные доли мгновения – как и зомби, они боялись огня, а от пламени, соединенного еще и с таинственным зельем Слепня, им не было спасения. Нетопыри с испуганным визгом разлетелись прочь в разные стороны, но Логнир боялся, что ненадолго.
– Никогда не знал, что святая вода обладает подобным свойством, – не прекращая вертеть перед собой мечом, нервно расхохотался Логнир.
– Наш дорогой Слепень проходил обучение у цыган и бродячих скоморохов! – поддержал товарища Лэм. – Они вот так же плюются в честной народ пламенем.
– Все, хватит! – Охотнику на ведьм было не до смеха. – Зомби становится все больше и больше, если вы не заметили.
– И что же ты предлагаешь? – спросила Гарра, отбрасывая от себя слишком ретивого мертвяка древком топорика.
– Бежать! – рявкнул вдруг Слепень. – Быстро!
Логнир обернулся и обомлел. Двое охотников на ведьм и трое орков Гшарга лежали на земле. Тяжело было себе представить, что еще минуту назад они дышали, говорили. Все защитные печати были стерты, и теперь покойных жителей Тириахада ничто не могло сдержать. К обелиску приближались все новые враги...
Ближайшие зомби позабыли о пока что стоящих на ногах живых, что-то там пытавшихся еще сделать своими железками, и набросились на поверженных. Кровавая трапеза началась. Нежить отрывала с мясом руки, отдирала когтями куски кожи, обпивалась кровью.
Мертвых становилось все больше и больше, а чужаков, посмевших войти в этот проклятый город, напротив, все меньше. Падали наземь и непревзойденные борцы с порождениями мрака – охотники на ведьм Слепня. Против пяти, десяти, дюжины врагов в одиночку они ничего не могли сделать. Их предводитель, потеряв где-то свою шляпу с алым пером, набросился на врага со всей яростью. Орки даже зарычали от зависти и постарались не упасть в глазах своего раненого вождя, устремившись за Слепнем. А у того, похоже, был какой-то очередной план: неустанно обмениваясь ударами с врагом, он вел спутников прочь с площади, к узкому переулку, где нежити было меньше, поскольку здесь еще сохранились кое-какие стены и даже некоторые этажи и перекрытия. Главный охотник на ведьм справедливо полагал, что, возможно, в этой части города им удастся ускользнуть, оторвавшись от медлительных зомби. Про нетопырей он пока предпочел забыть. План Слепня имел вполне здравое обоснование – на северной границе Тириахада у него в запасе оставалось нечто, что должно было помочь, нечто, что, он не сомневался, загонит на полагающееся место в могилы и крипты каждого из этих мерзких бродячих трупов.
– Бежим! – заревел Слепень, устремившись в освободившийся проход.
За ним бросились и пленники: Логнир, Лэм, Стоун, Гарра; орки волочили под руки своего морского вождя. Все хотели как можно быстрее убраться от этого проклятого куска камня, приманившего сотни оживших трупов.
Стаи летучих мышей, что кружили над площадью Страсти Синены, рванулись за беглецами. Последними отступали опытные охотники на ведьм с факелами в обеих руках. Нетопыри визжали – им не нравился этот противный яркий свет. Он резал глаза, обжигал тельца, вырывал их из ночи. Летучие мыши стаей ринулись выше в небо, высматривать беззащитную (в данном случае, без факела) жертву с безопасного расстояния...
Дорога не была долгой – путь в какой уж раз преградили исчадия ночи и порождения смерти. Над головой снова начали хлопать сотни маленьких крыльев. Летучие мыши, распуганные огнем и святой водой, возвращались.
– А-а-а! Нет! – закричал один из бывших подчиненных Логнира.
Сотник обернулся и увидел бешено дергающегося солдата, которого стремительно поднимали вверх маленькие крылатые чудовища. Твари облепили его, словно черная шелковая мантия, ежесекундно шевелящаяся и подрагивающая десятками крыльев. Он еще кричал, пока нетопыри острыми, не знающими пощады клыками вгрызались в его кожу, наслаждаясь горячей пульсирующей кровью. Оказавшемуся без света человеку не повезло. Это Логнир завел его на гибель в чужую страну, чужой город. Это Логнир обрек его на безвестность и ужасную смерть. Это Логниру еще предстояло держать ответ перед своей совестью.
– Туда! – бегущий первым странствующий убийца нечисти указал факелом на какой-то неприметный лаз.
Он начинался под скособоченной стеной обвалившегося здания и привел беглецов к крепкой двери, ведущей, судя по всему, в погреб. Дверь оказалась накрепко заколоченной, причем в том числе и изнутри, но это не могло остановить Слепня и его ребят. Охотники что-то сделали, из погреба послышался треск – запоры разлетелись на куски. Спустя минуту люди и орки оказались в безопасности, забаррикадировавшись за дверью.
Слепень поднял факел – кругом царили запустение и пыль вкупе с сетями шелковой паутины – никого и ничего. Охотники на ведьм развязали свои мешки и начали высыпать их содержимое у двери и под стенами.
Соляная дорожка соединилась, замыкая в огромный прямоугольник людей и орков. Выжившие оказались в безопасности, относительной, конечно, если учесть мертвый город над головой, все еще полный всяческого неживого сброда, идущего штурмовать единственную укрепленную позицию врага – их дверь. Дверь, на которой снаружи была начертана странная, наполовину выцветшая геометрическая фигура, вроде тех, что рисовали охотники на ведьм для обозначения особо опасных мест, но в данной обстановке никто из беглецов не обратил на нее никакого внимания.
Глава 5
Два короля и одна королева
В руках твоих колода карт,
Огонь в душе, в глазах азарт.
Десятка-желудь, принц сердец,
Расклад удачи – твой венец:
Шестерка лилий – ловкий шут,
Туз бубенцов две розы бьют.
На стол швырнул ты горсть монет,
Но жизнь терять резону нет.
Напрасно мнил ты все игрой:
Здесь армии сошлись войной.
...В схватке жестокой двух королей,
Лишь королева – достойный трофей.
«Два короля и одна королева».
Старая трактирная песня
7 сентября 652 года.
После Трибунала над Ильдиаром
прошло несколько часов. Гортен
В полутьме гнетущего зала он походил на зловещее порождение кошмара, которое выбралось из какой-то норы и теперь блуждает из угла в угол в поисках чего-то, что совершенно точно должно быть где-то тут. Только в огромном, пустом и залитом осенними сиреневыми сумерками помещении этому созданию было уютно, только под этими сводами оно оставалось в столь приятном его душе одиночестве и могло предаться каким-то своим независимым и не касающимся никого мыслям. Все двери были заперты снаружи, он проник сюда через личный потайной ход, и никто здесь не объявится. Здесь было тихо, здесь было спокойно...
Существо, которое с виду было человеком, бродило меж колоннами, совершая широкие угловатые шаги, ступая по шуршащему ковру из налетевших в окна листьев. Оно сомкнуло руки за спиной и сильно горбилось, наклонившись вперед так низко, что при ходьбе едва не задевало носом черно-белые плиты пола. На костлявых плечах его лежала такой же расцветки, как и пол, длинная шахматная мантия, с оторочкой из собольего меха, волочащаяся за ним на три фута. Богатые одеяния отнюдь не придавали величия фигуре своего владельца, а лишь усугубляли облик мрачности, подчеркивая некоторую неправильность его движений и осанки. Длинные русые волосы были спутаны и опадали на лицо, а меж ними блестели два черных глаза, отражающих свет фонарей, которые зажгли за окном смотрители парка с наступлением сумерек.
Человек был худым и болезненным. Последнее выражалось в подчас накатывающей на него мелкой дрожи. Жуткий озноб преследовал его всюду, куда бы он ни направился, от него нельзя было защититься, нельзя было укрыться. И дело тут заключалось вовсе не в огромных распахнутых настежь окнах или холодном камне стен и пола, нет. Уж бродящий кругами по огромному мрачному залу мужчина в этом точно был уверен – холод растекался внутри его тела так, словно он проглотил огромный кусок льда, который все никак не растает...
– А может, ты всему виной? – хрипло проговорил человек, резко обернувшись к невысокому помосту в конце зала.
На возвышении темнели силуэты двух больших кресел. За ними, у кажущейся отсюда черной портьеры, лежал мертвец в черно-белой шахматной мантии. В груди покойника торчал кинжал, кровь растеклась широкой блестящей лужей вокруг его тела; зубастый силуэт короны темнел немного в стороне.
– Нечего было подглядывать за мной, король, – укоризненно проговорил сгорбленный убийца, обращаясь к мертвецу. – Но нет, знаешь, дело все же не в тебе, хоть я – это и есть ты, в некотором смысле... Дело во мне самом! – Он ткнул себя в грудь пальцем и хрипло расхохотался. Гулкое эхо сиплого смеха разлетелось по залу, но вскоре затихло. – Но вот беда – как же мне в себе разобраться, если я сам... не в себе?!
С этой многозначительной мыслью безумец вновь вернулся к своему блужданию.
– Ну и что из того? – рассуждал сгорбленный, помогая своим мыслям и словам резкой жестикуляцией. – И что из того, что я не в себе?! Пусть судят, пусть смеются! Конечно, за глаза, ведь никому не хватит храбрости или того же задора, чтобы открыто поучать меня. А жаль... – тут говоривший сошел на едва слышимый шепот, – жаль, жаль, жаль... Но отчего вы все... – здесь уже с его губ слетел тонкий крик, и бросившийся к стене обладатель черно-белой мантии вскинул изошедшие судорогой руки к едва различимым в темноте зала портретам людей в коронах, – вы все... не соблаговолили оставить мне более справедливое наследство! Хватит закрывать глаза на истину – я, и никто иной, самый несчастный сын, получивший в дар от праотцов вовсе не богатство, а сонм злобных тварей. Отчего мне отвечать за ваши ошибки, смиренно склонив голову и молчаливо отравляя себя тем, что некоторые зовут сыновней благодарностью, не смея роптать и клясть вас только лишь из-за того, что это страшный грех! Грехи... смешные вещи... – кричавший выдохся, на лбу его выступил пот.
И зачем он все это говорит? Кому и что пытается доказать? Им, мертвецам, которым уже все равно, или себе, неспособному что-либо изменить? Грехи и страхи... уже не становится легче от ежедневных полуночных исповедей отцу Мариусу, благословения не тешат, а совесть грызет по-прежнему... Пока что еще на какое-то время он может загнать безумие в угол, прикинуться здравомыслящим и рассудительным, как сегодня на трибунале... или это было вчера? Нет, кажется, в прошлой жизни... И лишь здесь, в этой спасительной тишине, он может не думать ни о чем, но все равно порой нечто злобное и чужое пытается проникнуть в его сознание.
Все еще тяжело дыша после своего яростного припадка, безумец пошагал к окну, опираясь одной рукой о стену. Как здесь все-таки хорошо: без этого желтого огненного света, без мерзкого запаха масла и шипения фитилей на свечах. Без людей с их вонью немытых тел или удушающих духов, без их дыхания и той грязи, которую они выплескивают в воздух с каждым своим словом. Чистая тишина... чистая пустота... С запахом деревьев и легким влажным ветром, что проникает в окна и заносит сюда еще больше листьев. Со свежим дыханием осени. Боги, как же он любит осень... Просто прогуливаясь здесь сейчас, он ощущал, что блуждает по одинокой парковой аллее, а кругом будто бы никого никогда и не было...
Человек вдруг споткнулся, зацепившись за что-то у основания одной из колонн.
– Эй! Что у нас здесь?!
Небольшая деревяшка, которую сгорбленный поднял с пола, оказалась искусно сделанной куклой шута, к рукам, ногам, туловищу и голове которой были привязаны нити, сходящиеся на крестовине, за которую мастер марионеток управляет своим творением.
– Как интересно!
Ловкие пальцы начали споро распутывать нити: находка действительно заинтересовала его. Должно быть, эта вещь принадлежала Шико. Когда же он оставил ее здесь? Наверное, в последний раз, когда открывались двери зала, во время давно отгремевшего бала, если память не изменяет, майского. Выходит, эта кукла пролежала здесь целых четыре месяца...
– Ты будешь зваться Крошка-Шико, – с безумной улыбкой проговорил носитель шахматной мантии. – И мы будем с тобой друзьями. Ты ведь не будешь читать мне наставления, о чем-то просить или запрещать мне что-либо, верно? А я буду о тебе заботиться и любить тебя.
Опасливо осмотревшись, точно замышляя нечто непристойное, сгорбленный человек опустил на вмиг натянувшихся нитях куклу на пол и сделал неуверенное движение крестовиной. Марионетка дернулась вперед, точно ее ужалили. И как это Шико управляет ими так натурально, отчего кажется, будто это не человечки из дерева и ткани, а крошечные живые люди? Аккуратно сняв одну из двух поперечных планок крестовины, новоявленный кукловод отвел нить крохотной ручонки в сторону, и малыш-шут совершил грациозный поклон.
– Ага! – обрадовался, словно какой-нибудь ребенок, безумец и медленно направился по центральному проходу зала в сторону помоста, осторожно держа обе планки, ни на миг не ослабляя натяжения нитей. Марионетка зашагала подле него с поистине королевским видом и вальяжной осанкой – ну точь-в-точь Шико, как живой... Так они и продвигались к чернеющему помосту, где стояли троны и лежал мертвец, и с каждым удачным шагом своего деревянного протеже человек в шахматной мантии обретал все большую уверенность в пальцах, но при этом и утрачивал бдительность. Всего в каких-то пяти футах от ступеней напряженная рука кукловода дрогнула, и марионетка споткнулась.
– Ах, ты ж мерзавец!
Радость мгновенно сменилась яростью. Одинокое создание в большом пустом зале ощутило острую, как игла, пронзающая сердце, ненависть к маленькому деревянному человечку.
Марионетка полетела в сторону и скрылась под ковром из желтых листьев.
– Нет, – одернул себя безумец. – Что же я наделал...
Он бросился следом, рухнул на колени и начал шарить руками по полу в попытках найти куклу. В какой-то миг его пальцы коснулись нити, и он вытащил своего маленького товарища из кучи листьев.
– Прости меня, Крошка-Шико, – моляще зашептал кукловод, прижимая к груди марионетку. – Прости меня. Ты ведь знаешь, что я не хотел сделать тебе больно. Я не хотел тебя обижать. Давай помиримся и снова будем друзьями. Будем играть и танцевать – я по залу, а ты рядом, на своих нитках. Прошу тебя, не молчи, скажи мне что-нибудь... только не молчи. Скажи же мне что-нибудь...
– Ваше величество! – раздался за спиной звонкий женский голос.
Сгорбленное существо в черно-белой шахматной мантии, которое в действительности было королем Ронстрада, вздрогнуло и вскочило на ноги. Мигом преобразившийся – ставший стройным и наделенным гордой осанкой – монарх быстро спрятал куклу за спину, точно ребенок, застигнутый матерью с убитой им камнем птицей.
Небольшая дверца, прячущаяся за крайней слева колонной, была отворена. И именно оттуда появилась высокая женщина с подсвечником в руке. Дрожащий огонек вырывал из мрака прелестных очертаний овал лица, обрамленный длинными светлыми волосами, ниспадающими до самого пояса. Вольность прически удивила короля – должно быть, тому, что фрейлины не заплели волосы своей госпожи согласно порядкам и моде, была какая-то веская причина. Его величество поймал себя на том, что выглядывает за спиной женщины со свечой ее свиту, вечно гомонящую, точно стайка жаворонков, болтающую о чем-то бессмысленном, звонко смеющуюся и невинно строящую глазки всем, кто попадает в поле зрения: от различных дворцовых господ до портретов на стенах. Но в зале, кроме них двоих, никого не было, и тишину нарушал лишь шорох одеяний женщины, спешащей к нему и подобравшей подол своего темно-зеленого, как сосновая хвоя, бархатного платья.
Король бросил взгляд к тронам. Не увидит ли она случайно мертвое тело? Но под портьерой было пусто – ни трупа в шахматной мантии, ни лужи крови, ни короны... Корона была надета на его собственную голову, ее он почувствовал только сейчас.
Когда женщина подошла почти вплотную к монарху, он смог различить столь дорогие его сердцу черты. Но сейчас обычно светлый и будто бы даже светящийся лик утонул в тени, и от жуткого контраста с привычным королю стало не по себе. Уголки ее четко очерченных губ опустились книзу, являя собой нечто походящее на полную печали противоположность улыбки. В отражающих огонь свечи глазах застыла тоска, и даже слегка вздернутый носик королевы, который всегда придавал ей легкий оттенок детской игривости, сейчас показался чрезмерно оттопыренным и походящим на птичий клюв. Что-то во взгляде Беатрис говорило, что она боится его. Но в то же время осторожное прикосновение ее маленькой ладошки к руке супруга выдавало в ней попытку и желание понять и успокоить его.
Его величество вновь стал самим собой, а все происходившее с ним всего минуту назад вдруг уплыло за некий край его сознания, являя собой лишь пугающее воспоминание, подобное запомнившемуся во всех подробностях жуткому кошмару в первое мгновение после пробуждения.
– Я же велел, чтобы никто не открывал дверей.
Король говорил совершенно спокойно, ровным глубоким тоном, он не злился и будто бы не винил супругу, но эта фраза, брошенная ей в лицо, точно прислуге или еще хуже – чужачке, обдала ее, словно потоком ледяной воды.
– Да, сир, – дрогнувшим голосом пролепетала королева. – Но мне нужно с вами поговорить. Может королева Ронстрада хотя бы раз в несколько дней остаться наедине со своим супругом?
– Конечно, дорогая, я тебя слушаю.
Монарх был холоден, отстранен и больше, казалось, думал сейчас о той кукле, которую он неумело прятал за спиной. О, она не сразу позвала его, когда появилась здесь. Несколько минут ее величество стояла у дверцы, с ужасом глядя на супруга, на его безумное поведение и вид.
– Не здесь. – Королева окинула взглядом пугающее запустение и темные очертания некогда величественного пышного зала и вздрогнула. – Пойдемте... пойдемте со мной отсюда...
– Но, Беатрис...
Инстрельда слегка возмутило подобное обращение, но тут он почувствовал, как дрожит ее рука, и буквально кожей ощутил терзающий ее душу ужас. Сейчас она выглядела такой беззащитной и подавленной, что он не смог отказать ей. Король любил эту женщину больше всех на свете.
Его величество кивнул, и они направились к дверце. Пока Беатрис пересекала тронный зал, шелестя подолом платья, король неотступно следовал за ней в двух шагах, но в гостиную залу они вышли уже вместе, под руку. Инстрельд напряг всю силу воли, чтобы не прищуриться от хлынувшего на него потоком яркого света: сотни свечей были зажжены на вкованных в стены резных подсвечниках. Гвардейцы отдали честь и вновь нацепили на себя личины застывших статуй; слуги, пажи и фрейлины, завидев монаршую чету, рассыпались в поклонах. Король лишь хмурился и все больше мрачнел с каждым пойманным на себе взглядом.
Почувствовав его растущее раздражение, королева не стала вести супруга по главному коридору к лестнице, она увлекла его в боковой проход, пока наконец они не оказались перед маленькой железной дверью, ведущей в дворцовый парк.
– Пойдемте, сир.
Двое гвардейцев, карауливших у входа с большими мечами на плечах, вызвались сопровождать их, но король запретил, сделав чуть заметный знак рукой.
Вместе Инстрельд и Беатрис вышли под сумеречное небо и спустились по небольшой лесенке. Здесь был разбит обширный бархатистый розарий, которому лет было ровно столько же, сколько и самому дворцу. За века древние цветы так разрослись, что кусты достигали королю до груди и в некоторых местах подступали к узкой, мощенной камнем дорожке, точно стены живой изгороди. И только весьма цепкий взгляд смог бы оценить по достоинству тяжелый труд главного королевского смотрителя сада, который тратил все свои силы, чтобы придать этим прекрасным зарослям вид ни с чем несравнимого величия и изящества. Ловкие руки садовника подрезали, подправляли, подпалывали и придавали форму кустам так, чтобы ни один выступающий шип не смел коснуться монарха или его венценосной супруги во время прогулки. Инстрельд Лоран любил свой сад, и, было время, он долго любовался этими прекрасными багровыми и шелковыми бутонами, самые крупные из которых были размером с голову младенца, а самые мелкие – с ноготь на мизинце. Он знал, что символизируют эти цветы: когда-то для него они значили страсть, кипящую в крови, а ныне – лишь грусть о былом.
Помнится, когда Инстрельд V Лоран был еще королевичем по имени Тели, он услышал весьма нелестное для себя выражение, которое пробормотал себе под нос господин главный королевский смотритель сада:
«Короли приходят и уходят, а розы остаются...»
Что ж, теперь смысл тех слов был кристально ясен...
Накрапывал дождь, кутая багровеющий бархат лепестков хрустальным одеянием. В воздухе витал аромат свежей жизни и сладкого сна. Монаршая чета рука об руку прошла розарий насквозь и оказалась под огромными раскидистыми деревьями, кое-где еще сохранившими в целости свою золотую крону. Тысячелетние вязы и дубы, выстроившиеся вокруг небольшого темно-зеленого озерка, точно стражи, легко укрыли их от назойливых капель. На поверхности воды плавали белоснежные кувшинки, напоминающие прекрасный шелковый шлейф, брошенный на ровную гладь. Дождь с легким шорохом, словно сотнями серебряных ключей, пытающихся открыть свои замки, рисовал круги на поверхности озера.
Король остановился в нескольких шагах от уреза воды. Здесь корни склонившегося над берегом дуба сплелись в сложную путаную вязь. Его величество глядел на белые плавающие цветки. Лилии – символ Ронстрада, знак красоты и изящества, а сейчас – лишь холодность, отчуждение, строгое безразличие. Да, он был истинной лилией.
– О чем вы хотели говорить со мной, любовь моя? – голос Инстрельда прозвучал тихо.
– Что я делаю не так, сир? – задала она вдруг весьма странный вопрос.
Монарх, конечно, знал, что женщины вообще славятся умением огорошить, но всякий раз в подобных случаях робел перед супругой, как провинившийся ребенок.
– О чем вы, моя королева? – удивился король, по-прежнему не отрывая взгляда от озера.
Читать бесплатно другие книги:
