Колдун и Сыскарь Евтушенко Алексей
Он достал из кармана рабочий блокнот и ручку.
– Левой-то сможешь?
Иван утвердительно закрыл и открыл глаза.
Андрей держал блокнот так, чтобы Ивану было удобно, и тот левой рукой слегка коряво, но вполне читаемо вывел на чистом листке два слова.
«Береги Свету».
– Само собой… – пробормотал Сыскарь, затем вскинул на друга тревожно-возмущённый взгляд серых глаз. – Ты что это? Что за мысли, Лобан? Мы же договорились, помнишь? Нет уж, давай, выздоравливай, и мы продолжим осаду. Чтобы всё по-честному и победил достойнейший. Обещаю, ни шага без тебя в этом направлении не сделаю! Блин, даже не ожидал от тебя такого пессимизма. Подумаешь, волк слегка потрепал. Так ведь зашили же! Заживёт всё до свадьбы, я уверен. Мне вообще кажется, что Светлана тебя выберет. И правильно сделает, между прочим. Я для неё слишком шебутной и непредсказуемой. Опять же, выпить люблю…
Он прервался – Иван опять показал рукой, что хочет что-то написать.
На этот раз на листке появилось три слова.
«Это не волк», – прочитал Сыскарь.
Но ничего сказать по данному поводу не успел. Да, наверное, и не смог бы толком ничего сказать – слишком был ошарашен. К тому же как раз вошла медсестра и самым безжалостным образом выгнала его из палаты, заявив, что отпущенные пять минут давно прошли и чтобы раньше вечера, а лучше всего завтрашнего утра, он и не вздумал пытаться увидеть раненого, первейшее лекарство для которого на данном этапе – полный и безусловный покой.
В открытое окно кроссовера задувал прохладный весенний ветерок. Смешиваясь с сигаретным дымом, он прямо в салоне творил восхитительно парадоксальный микс из запахов травы, цветов и леса пополам с табаком.
Сожалеть о том, что опять начал курить, Сыскарю не хотелось. Он уже неоднократно переживал по данному поводу – надоело. Когда-нибудь он обязательно бросит, это несомненно, но, значит, вот именно теперь – не судьба. Слишком много стрессов. А сигарета, как ни крути, помогает. Нет, понятно, что эта помощь – большей частью самообман. Но почему бы и не обмануть себя слегка, если от этого становится легче? Обманываем же мы друзей и близких, не желая сообщать им правду, которая, как известно, чаще всего довольно жестока и неприятна.
Да, правда, чтоб ей. На сегодня правда состоит в том, что их с напарником миссия под условным названием «Лёгкая прогулка в соседнюю область» превратилась в одну сплошную кучу проблем. Это ж надо было так учудить – влюбиться обоим в одну девушку! Выполнили, называется, пожелание клиента на свою голову. А потом ещё и взялись за работёнку, которую и провалили с великолепным треском, нанеся при этом серьёзный ущерб собственному здоровью и репутации. Потому что порванное хищным зверем горло – это, признаемся, не побоимся, – ущерб здоровью весьма серьёзный. Что же касается репутации, то и вовсе со стыда хоть под землю провались. Особенно больно чувствуется профессиональная, скажем так, неудача здесь, в деревне, где все друг друга знают и обсуждают каждый твой шаг. Он чуть ли не кожей ощущал всякую сплетню, любой шепоток и хохоток, гуляющий сегодня по Кержачам в связи с ночными событиями.
«Привет, сосед! Слыхал, как московские ночью на ферме Сашкиной обо…лись? Волк телёнка чуть не на их глазах зарезал и ушёл. Хорошо, ещё сами живы, хоть один и в больнице. Дай бог, чтоб выздоровел. А и то – здесь тебе не Москва, парень, ухо надо востро держать!»
Б-блин с чебурашкой…
И ведь опять – правда, вот что обидно. Горькая, как недоспелая рябина. Сами виноваты. О каком профессионализме можно говорить, если из шести произведённых выстрелов (четыре раза стрелял он и дважды Лобан) ни один не достиг цели? Слегка попорченная шкура не считается. Но что хуже всего – эти разговоры наверняка услышит она, Светлана. И что подумает о двух залётных молодых красавцах-сыщиках из Москвы? Пижоны и недоучки. Кроме столичных понтов, ничего за душой. Эка невидаль – девушку отыскали, которая опостылевшего любовника бросила и уехала из города в деревню. А как дошло до серьёзного мужского дела, где оказались? Гусары, молчать.
Сыскарь аж зубами заскрипел от накатившей, подобно тяжёлой и вязкой волне, досады. Проигрывать он не любил. Наверное, потому, что проигрывал редко. А также в силу характера. Он мог быть и был каким угодно шалопутом и раззвиздяем в обычной жизни, в отношениях с женщинами и друзьями, но, когда дело касалось выполнения взятых на себя профессиональных обязательств, шёл до конца и отступал лишь в тех случаях, когда обстоятельства были сильнее его и по-настоящему непреодолимы. Именно из-за этого свойства характера ему и пришлось уйти из органов правопорядка. Ментовско-полицейское начальство не любит тех, кто слишком упрям, слишком глубоко копает да ещё при этом держит себя слишком независимо. Сразу три «слишком» – это слишком. Извините за каламбур. Всякий сверчок знай свой шесток. А с теми, кто больно умный и жаждет – хе-хе – справедливости и равноправия для всех, мы расстанемся. Быстро и безболезненно. Для органов безболезненно, разумеется.
Вот и расстались.
Однако урок, что называется, не пошёл впрок, и характер у частного сыщика Андрея Сыскарёва по прозвищу Сыскарь ничуть в этом смысле не изменился. Именно поэтому вместо того, чтобы снять номер в районной гостинице, через два дня забрать из больницы друга Ивана и уехать с ним домой, в Москву (чтобы потом, когда напарник выздоровеет, вместе с ним вернуться к Светлане и честно попросить её выбрать себе в женихи одного из двоих или никого), он ехал сейчас в Кержачи.
Глава 7
Дом колдуна Григория стоял на отшибе, и вела к нему даже не грунтовка, а просто наезженная колея вместе с вьющейся рядом тропинкой для тех, кто предпочитал ходить пешком.
«Интересно, как тут зимой, – подумал Сыскарь, выйдя из машины и оглядываясь по сторонам. Вместе со сторожем Петровичем, при свете дня, он ещё раз осмотрел и коровники, и ограду с предполагаемым местом проникновения. Ничего интересного и нового не нашёл и теперь приехал сюда. – Небось всей снегоуборочной техники – совковая лопата. И проверенный веками русский мат в качестве моральной подмоги. Нет, ребята, как хотите, а я предпочитаю город. Причём чем больше, тем лучше. Потому как величина города прямо пропорциональна степени развития в нём коммунального хозяйства. Как правило. Особенно у нас в России».
«А Светлана? – немедленно осведомился внутренний голос. – Ты уверен, что она разделяет твои предпочтения? Из Москвы-то она, можно сказать, убежала. И, судя по всему, вполне здесь счастлива. Без всякого развитого коммунального хозяйства. Да она и сама это говорила, помнишь?»
Вопрос был неожиданный. И, самое главное, у Сыскаря не было на него внятного, быстрого и убедительного ответа. Поживём – увидим, вот и всё, что он мог, по сути, на это сказать. В конце концов, он даже ещё не признался Светлане в своих чувствах, о каком выборе места жительства можно говорить?!
«И всё-таки, – не унимался внутренний голос. – Чисто теоретически. Представим себе, что ты признался, предложил руку и сердце, и она их приняла. Но с одним условием. Жить здесь, в Кержачах. А?»
«Заткнись, пожалуйста, – попросил внутренний голос Сыскарь. – Не до тебя сейчас».
Он подошёл к калитке и постучал, видимо, специально для этой цели укреплённым на ней массивным, на вид бронзовым, кольцом, отметив про себя, что сей предмет для российской деревни, что нынешней, что прежней, весьма необычен.
Тишина.
– Эй, хозяин! – позвал громко, заглядывая через забор во двор. – Есть кто дома?!
Дверь отворилась, на крыльцо вышел Григорий.
Чёрные с проседью волосы до плеч, клетчатая хлопчатобумажная рубаха навыпуск, синие джинсы, босой.
Приложил руку ко лбу, заслоняясь от солнца, глянул жёлтыми пронзительными глазами, кто пришёл, не говоря ни слова пригласительно махнул рукой – заходи, мол. И скрылся за дверью.
Сыскарь хмыкнул, открыл калитку – она оказалась незапертой – и пошёл к дому. Из кустов бузины справа выскользнул громадный чёрный котяра с мышью в зубах. Покосился на человека бедовым зелёным глазом, не торопясь перебежал дорогу и скрылся за сараем.
– Приятного аппетита, – негромко пожелал вслед добытчику Сыскарь, поднялся на крыльцо, толкнул дверь и вошёл внутрь.
– Проходите сюда, на кухню, – послышался низкий, с хрипотцой, голос. – Прямо и ошуюю. Обувь можно не снимать.
Ошуюю. Ни хрена себе. Это слева, что ли? Вероятно. Потому что одесную – значит, справа. Если я правильно помню.
Сыскарь проследовал, куда было сказано, бросив на ходу взгляд в приоткрытую дверь справа (одесную, блин!), ведущую, судя по всему, в комнаты. Увидел на столике у стены немаленький, полный мутноватой воды то ли аквариум, то ли террариум, внутри которого на специальном мостике уместилась толстая серовато-зелёная жаба и пучила глаза на гостя. Белый мягкий жабий зоб в такт дыханию вздымался и опадал.
Во как. Сначала кот – чёрный, заметим! – теперь жаба. Интересный зоопарк. Кто будет следующим? Ворона и змея-гадюка?
Но он ошибся.
Серьёзных размеров ушастый филин сидел на правом плече хозяина, а тот, расположившись в свою очередь за столом, кормил его с ладони кусочками сырого мяса, приговаривая:
– Кушай, Филя, кушай, не торопись. Всё, что на тарелке, – твоё.
– Здравствуйте, – сказал Сыскарь.
– И тебе не болеть, добрый человек, – произнёс хозяин, скосив на гостя свои необычные, жёлтого цвета, глаза. – Бери табурет, присаживайся. Сейчас Филю докормлю и побеседуем.
Андрей выдвинул табурет из-под стола, уселся, наблюдая, как филин Филя, ничуть не стесняясь незнакомого человека, насыщается мясом.
Интересно, чьё это мясо, пришла неожиданная мысль.
– Телячья вырезка, – пояснил Григорий. – Мне нарочно из города привозят, когда попрошу. Филя и сам умеет себе пропитание добыть без особого труда, но иногда мне хочется его побаловать.
– Вот как, – сказал Сыскарь, чтобы хоть что-то сказать. Ему стало не по себе.
Этот колдун что, мысли читает?
– Нет, – усмехнулся колдун. – Мысли не читаю. Но догадаться, о чём человек думает, несложно. В большинстве случаев.
– Впечатляет, – признался Сыскарь. – Вас бы в нашу профессию – цены бы не было.
– Это в сыщики, что ли? – прищурился на гостя Григорий.
– Ага. Что-то вроде этого.
– Приходилось мне помогать вашему брату. И не единожды.
– Интересно. И как?
– Вельми удачно. Но однажды я нашёл того, кого на самом деле находить было не нужно. – Он посмотрел на Сыскаря и подмигнул. – Истинного виновника. Знакомо, а? С тех пор стараюсь в эти дела не лезть. Ахнуть не успеешь, как сам в колодках окажешься на каторге заместо татя или душегубца. Очень даже запросто. А климат в Сибири – не сахар, ну его.
А ведь непрост колдун. Ох, непрост. И проницателен, зараза, как чёрт, и речь странная. Все эти старорусские «ошуюю», «вельми», «тать», «душегубец». Сибирь зачем-то приплёл, колодки… Можно подумать, у нас зэка по сю пору в колодках по Владимирскому тракту в Сибирь гонят. На каторгу. Ха-ха. Или специально голову морочит, образ лепит? Что ж, правильно. Колдун деревенский в понимании городского человека среднестатистической образованности и должен, наверное, примерно так говорить. Ну, говори, говори. Авось, что полезное и скажешь.
Филин проглотил последний кусок мяса и завертел головой в разные стороны. Казалось, он может безо всякого труда повернуть её на триста шестьдесят градусов.
– Всё, Филя, – сказал Григорий. – Хорошего понемножку. Лети к себе, завтра тебя жду. Гость у меня, видишь? Серьёзный гость с серьёзным разговором.
Птица издала сложный горловой звук, снялась с человеческого плеча и, на мгновение заполнив распахнутыми крыльями половину кухонного пространства, исчезла в открытом окне.
– Так он у вас ручной? – поинтересовался Сыскарь. – Хотя что это я. Понятно, что ручной, если ест с руки. Вот уж не думал, что филина можно приручить.
– Приручить можно всякую живую тварь, – сказал Григорий. – И даже мёртвую. Было бы умение. И желание.
– У вас, значит, они есть? – машинально осведомился Сыскарь, а сам подумал: «Мёртвую? Что это он, совсем меня за лоха держит, колдовские понты в ход пошли? Русский вуду, блин».
– У меня много чего есть, мил человек, – усмехнулся колдун. – С избытком. Хорошо бы знать, чего тебе не хватает. Ты же не просто так в гости зашёл?
– Не просто.
– Излагай. Хотя нет, погоди, дай сам догадаюсь. Вы с другом этой ночью в засаде сидели у Сашкиных коровников, хотели поймать того, кто телят режет?
– Верно. Небось всё село уже судачит?
– Не без этого. Волка вы упустили, так?
– Упустили. Ловкий зверюга попался.
– Ловкий и сильный. Другу твоему чуть горло не перегрыз?
– И это правда. Иван сейчас в больнице, его жизни ничто не угрожает.
– Будем надеяться. И ты пришёл ко мне спросить, был ли это в самом деле волк или кто-то другой, надевший волчью личину, – скучным голосом произнёс Григорий. – Оборотень по-нашему. Пришёл ко мне, потому что про оборотня тебе напел сторож Петрович. А я – единственный человек на всю округу, который хоть что-то в таких делах понимает.
– Всё правильно, – улыбнулся Сыскарь своей самой широкой, добродушной и открытой улыбкой. – Восхищаюсь вашей проницательностью.
– Нет, – сказал Григорий. – Не восхищаешься.
Они встретились глазами. Закалённая сталь против жёлтого бешеного пламени. Столкнулись, как бы пробуя, кто сильнее, и тут же отступили. Не время пока. И не место.
– Выпьешь? – неожиданно предложил Григорий.
– Я за рулём, – привычно ответил Сыскарь. – Да и не затем сюда шёл.
– Когда хозяин предлагает, отказываться не принято. Опять же, напиваться не обязательно. А польза большая.
– Кому? – хмыкнул Сыскарь.
– Нам обоим. Ты же русский человек?
– Странный вопрос.
– Не вижу ничего странного. Но можешь не отвечать, я и так вижу, что русский. Значит, должен понимать, что от совместной выпивки двум русским людям может быть только польза. Если в меру, понятно.
То-то и оно, что в меру, подумал Сыскарь. Где она, та русская мера, и кто её видел? Но вслух ничего не сказал. Может быть, это и впрямь неплохое предложение – выпить. Язык-то у выпившего человека быстрей развязывается. А за свой он спокоен.
– Да и куда тебе сегодня ехать? – продолжал Григорий. – Друга ты уже навещал, врачи наверняка сказали, что раньше завтрашнего дня тебе в больнице делать нечего, только мешать будешь. Так?
– Вроде того, – вынужден был согласиться Андрей.
– Ну вот. А где переночевать, найдёшь. Хоть у Сашки – у него дом большой, места хватит, хоть у той же Нины, завуча, где вы с другом уже были. Только к Светлане ночевать не ходи.
– Это ещё почему? – Сыскарь даже несколько растерялся, что бывало с ним крайне редко.
– По кочану, – блеснул глазами колдун.
То ли показалось Сыскарю, то ли и впрямь было в этом коротком блеске что-то личное, затаённое?
– Ты парень залётный, столичный, а ей здесь жить.
Жить, значит. Ну-ну. И с кем же это ей жить, интересно? Уж не с тобой ли? Нет, в бутылку и на рожон мы лезть не станем. Не дождёшься. Но и лапки кверху сразу задирать не стоит.
– Вообще-то и в мыслях не было, – произнёс он с тягучей ленцой. – До тех самых пор, пока ты мне эту мысль не подкинул. Теперь деваться некуда, буду её думать.
И самым серьёзным видом посмотрел на Григория.
Повисло молчание.
– Шучу, – засмеялся Сыскарь. – Нужна мне ваша Света, как же. Своих в Москве девать некуда.
– Вот и молодец, – сказал Григорий.
– А то! – бодро подхватил Сыскарь. – Таких молодцов днём с огнём не сыскать, а ночью и вовсе не берись. А раз так, можно и выпить. Только мне неловко. С пустыми руками пришёл.
– Не бывает, чтобы совсем с пустыми руками человек ко мне приходил, – ответил Григорий.
Он встал, прошёл на середину кухни, поднял крышку погреба и полез внутрь по короткой деревянной лестнице.
– Всегда есть, что отдать и что взять, – донесся из-под пола его голос. – Ну-ка, прими да на стол поставь.
Из тьмы погреба на божий свет явились литровая бутыль с прозрачной жидкостью (самогон, вероятно, что же ещё?), две банки с огурцами и помидорами, банка с грибами, небольшая связка лука, завёрнутый в чистую тряпицу преизрядный шмат деревенского сала и каравай черного хлеба. По виду и запаху – домашней выпечки.
Да, сглотнул набежавшую слюну Сыскарь, выставляя все это богатство на стол. Хороша закусь, ничего не скажешь. Это тебе не из магазина. Оно и по-любому перекусить неплохо, завтракал я рано, а время к обеду…
Разложить по тарелкам солёные помидоры и огурцы с грибами маслятами прошлогоднего урожая и сбора, нарезать хлеб, лук и сало, достать стаканы и вилки – всё это заняло у Григория не более пяти минут.
– Ну, – спросил он, взяв бутыль и разливая по стаканам, – за что выпьем?
– А что пьём-то? – спросил в ответ Сыскарь. – Самогон?
– Ржаной полугар. Слыхал?
– Нет. Что это?
– Сейчас узнаешь. Не бойся, проверено веками. Чисто русский напиток. Увы, забытый.
– Я всегда считал, что национальный русский напиток – водка.
– Большая ошибка. Национальный напиток всегда тот, который можно произвести дома и самостоятельно. Но это долгий разговор. Так за что пьём? Первое слово гостю.
– Тогда за этот дом, – произнёс Сыскарь, поднимая стакан. – Пусть минуют его беды.
– Пусть, – согласился Григорий.
Выпили.
Полугар оказался не крепче водки, но мягче и с явным хлебным привкусом.
Надо будет потом узнать, что это за полугар такой, решил про себя Андрей, закусывая хлебом с салом и солёным помидором. И впрямь интересный напиток. То есть понятно, что самогон по сути, но необычный. Хотя это сейчас мне интересно, когда я сижу за деревенским столом и его пью. А вернусь в Москву, так сразу из головы вон. Сто раз проверено. Не буду же я его сам делать, верно? Не буду. И хлеб печь не буду, и огурцы с помидорами солить. Максимум, на что я способен, – сварганить себе летом окрошку, а зимой сварить борщ. Когда уж совсем магазинная да псевдоресторанная еда поперёк горла становится. Эх, жизнь холостяцкая… Жениться пора, вот что. И я даже знаю на ком.
Потом выпили за здоровье гостя, скорейшее выздоровление Ивана и процветание села Кержачи.
Разговор сам собой зашёл о занятиях Григория.
– Так ты что же, всегда был э-э… колдуном, с юных лет? – поинтересовался Сыскарь.
– Да, всегда. А что? Профессия не хуже других. Кормит.
– Профессия?
– Что же ещё? Для того чтобы стать колдуном, я хочу сказать, настоящим колдуном – не тем, которых по телевизору показывают, – таланта мало. Нужно очень много учиться и очень много работать. На это уходят годы и десятилетия.
– И где же на колдунов учат?
– А нигде. Нужно самому этого хотеть и тогда, возможно, учитель сам объявится. И не просто хотеть – желать этого и стремиться всем своим существом. Или как в моём случае… – Он умолк и разлил по стаканам.
– А как было в твоём случае? Если не секрет, понятно.
– Никаких секретов. Так вышло, что я рано осиротел. И наверняка бы сгинул. Но повезло – меня взял на воспитание один старый и мудрый волхв. Давай помянем его. Многим я ему обязан. Хоть и не всем.
Выпили, не чокаясь.
– Волхв, ты сказал? – удивлённо переспросил Сыскарь, отправляя в рот нежнейший шматок сала вслед за хлебом и луком.
– Волхв. Ты что же, не знаешь, кто такие волхвы?
– Знаю.
- «Волхвы не боятся могучих владык,
- А княжеский дар им не нужен;
- Правдив и свободен их вещий язык
- И с волей небесною дружен»,
– процитировал он наизусть.
– Отменно сказано, – похвалил Григорий. – Так ты ещё и пиит? Не знал.
– Э… я, конечно, иногда кропаю стишки под настроение, но вообще-то это Пушкин. «Песнь о вещем Олеге», – не стал присваивать чужой славы Сыскарь. – Неужто не читал?
– Как-то не довелось. Но теперь буду знать, что Пушкин ухватил о волхвах саму суть.
– Так на то он и Пушкин. Только писал он об этом чуть не двести лет назад. Уже в его время волхвов давным-давно не было. Так откуда же тогда этот твой учитель-волхв взялся? Переместился во времени из прошлого?
– Напрасно смеёшься. Пока будут существовать русские люди, верующие в Перуна, Рода, Велеса, Ладу и других славянских богов, будут и волхвы. Как же иначе. Моего учителя звали Велеслав и служил он, как можно понять из имени, богу Велесу. Хороший бог, сильный и справедливый. Повелитель русских лесов и его обитателей больших и малых. Хочешь дружить с лесом – поклонись Велесу. А леса у нас, в России, сам знаешь, необъятные. До сих пор не извели, хотя уж как старались и продолжают стараться!
Как мог внимательно Сыскарь посмотрел на колдуна, чтобы понять, шутит тот или нет, но не понял.
Волхвы, значит. О'кей, Гриша, послушаем, что дальше скажешь.
– Так это язычники, что ли, современные? – осведомился небрежно. – Видел я их. Ничего серьёзного. Ролевые игры молодёжи в чистом виде, не более того. Энергию девать некуда, вот и резвятся. Кто-то мечами самодельными машет, а кто-то на Ивана Купалу через костёр прыгает. Ерунда. Наиграются, вырастут и забудут.
– Так это ведь с какой стороны посмотреть, – усмехнулся Григорий. – Кому и христианство игра. Или там магометанская вера. А кто-то за них кровь лить готов и жизни класть.
Если не хочешь быстро поссориться с малознакомым человеком, вспомнил Сыскарь старое правило, никогда не говори с ним о трёх вещах: о религии, о политике и о футболе. Три самые взрывоопасные темы. Вот же блин с чебурашкой, подумал он. Наверное, оттого в России и разлад вечный, что только об этом и талдычим, нервы себе портим. Мда. Перевести разговор? Нет, рано. Главное – не спорить, пусть вещает.
«Давай, давай, юноша, – думал в это же время Григорий, снова наполняя стаканы и нарезая ещё сала. – Ты меня подозреваешь и правильно делаешь. Разговорить хочешь, вдруг сболтну что во хмелю. Хе-хе. Надо признать, есть у тебя и талант сыскаря-ищейки, и хватка. Есть. Да только молод слишком, горяч, нетерпелив. А знаний нужных с умениями и опытом и вовсе нет. Это тебе не ворьё с грабителями-убийцами ловить. И не за чужими жёнами следить. Так что зря ты ко мне пришёл. Совсем зря. Очень скоро это поймёшь, но поздно будет. По-хорошему встать бы тебе сейчас и уйти… Нет, всё равно поздно. Нужно было вам обоим сразу уезжать, не оставаться в ту, первую ночь. Тогда, может быть, и уцелели бы. Нет, даже и не жалко мне вас, глупцов молодых. Да и с какой стати жалеть? Не вы первые, кто встал у меня на пути вольно или невольно, не вы и последние…»
– Ну, ради язычества нашего славянского доморощенного вряд ли кто у нас кровь проливать станет, – заявил Сыскарь самым безапелляционным тоном. – Это тебе не какой-нибудь там девятый или десятый век. И даже не девятнадцатый. А уж класть жизни – тем более.
– Как скажешь, – неожиданно легко согласился Григорий и поднял стакан. – Не настаиваю. Мне достаёт того, что я могу помочь людям, когда никто больше помочь не в силах. А уж как я это делаю – колдовством ли языческим либо молитвой православной или латинской – неважно.
– Хор-роший тост, – произнёс Сыскарь с чувством. – За своевременную помощь людям!
Они чокнулись и выпили.
Глава 8
Саундтрек из «Крёстного отца» назойливо лез в уши, прогоняя сон.
– Speak softly, love and hold me warm against your heart… – пел Энди Уильямс.
«О, господи, не надо говорить нежно люблю, замолчи, а?»
– I feel your words, the tender trembling moments start, – не унимался певец.
«Это точно, уже весь дрожу. Заткнись».
– We’re in a world, our very own.
– Sharing a love that only few have ever known, – резюмировала легенда американской эстрады.
«Всё. Достал»
Не открывая глаз, Андрей нащупал на стуле телефон и сбросил звонок.
Уф-ф…
«Стоп, чего это я. Кто звонил-то? Может, из больницы или Ирка из Москвы?» – немедленно подало голос чувство долга. И был этот голос понастойчивей тенора Энди Уильямса. Тот всего лишь спел песню о любви до самой смерти в фильме о смерти ради любви и о своеобразно понятом чувстве долга. После чего в качестве рингтона попал в сотовый телефон Сыскаря. А тут сам этот долг во всей своей красе. И никуда от него не деться.
Пришлось открывать глаза, садиться на постели и определяться. Со звонком, временем, пространством и самочувствием.
Лучше всего в обратной последовательности.
Самочувствие. Не фонтан, бывало и лучше. Но и не сказать, что полная долина Мегиддо. Жить можно. Хотя, конечно, рассольчика бы хлебнуть не помешало. Должен же быть у фермера Сашки рассольчик? Должен. И позавтракать. Необходимое это дело после обильных возлияний. Наполнить желудок едой, чтобы не требовал опохмелки. У колдуна-то выпито было не сильно много, но фермер Саша, который любезно предоставил Сыскарю ужин и ночлег, тоже в стороне не остался и угостил гостя как полагается. Хорошо хоть не очень поздно легли… Вот и с пространством определились и временем заодно. Он в доме фермера Саши, в гостиной, на диване. Время… Сыскарь посмотрел на часы – девять часов тридцать две минуты. Утра. Поздновато, но зато он выспался. А это главное. Главнее любого рассола и завтрака.
Он как раз успел принять душ, побриться и одеться, когда телефон запел снова.
– Сыскарёв на проводе, – сообщил он в трубку ровным голосом человека, готового ко всяким неожиданностям.
И они не замедлили последовать.
– Доброе утро! Андрей Владимирович? Это вас Владимир Борисович беспокоит. Врач.
– А! Здравствуйте, Владимир Борисович. Слушаю вас. Надеюсь, с Иваном всё в порядке?
– Более чем. Я поэтому и звоню. Мы говорили о том, что везти его в Москву вы сможете в лучшем случае завтра. Но динамика такова, что я склоняюсь к мысли даже о сегодняшнем дне. Давненько мне не попадались пациенты, на которых так быстро всё заживает.
– То есть можно забрать его уже сегодня?
– Об этом я и говорю. Если есть такое желание. Часам к двенадцати подъезжайте, я оформлю бумаги.
– Отлично, буду. Спасибо за хорошие новости.
– Не за что.
Он сунул телефон в карман и отправился на кухню. Настроение заметно улучшилось. Торчать без дела в Кержачах ещё сутки Сыскарю не хотелось. То есть, не дай он Ивану и самому себе обещание оставить Светлану в покое до полного выздоровления друга, дела бы нашлись. Да ещё какие дела! Ого-го, а не дела! С огнём в крови и сладкими замираниями в сердце. Но… слово есть слово. Значит, что? Правильно. Нужно убраться от соблазна как можно скорее, а уж потом, когда все условия снова будут соблюдены, приступать к планомерной осаде любимой. Или, наоборот, лихому и безоглядному штурму. Как фишка ляжет.
Когда Сыскарь, уже подлечившись ядрёным огуречным рассольчиком, позавтракав яичницей с колбасой и запив это всё большой чашкой крепчайшего сладкого и горячего чая, а также попрощавшись с хозяином и его женой Ларисой, садился в машину, песня из «Крёстного отца» зазвучала в его кармане снова.
– Смольный слушает! – бодро откликнулся Сыскарь. Остатки похмельного синдрома после завтрака улетучились окончательно, и он был готов принимать мир так, как старался делать это всегда – без уныния и занудности.
– Простите… Кто? – удивлённо переспросил в трубке девичий голос.
– Не кто, а что, – пояснил Сыскарь. – Смольный институт благородных девиц. Позже – штаб большевиков, откуда они руководили Октябрьской революцией одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Стыдно не знать историю своей страны, девушка.
– Я знаю историю, – сказала девушка. – Даже в школе её преподаю. Между прочим. Андрей, это вы?
– Ой, – сказал Сыскарь. – Света?
– Да, это я. Здравствуйте, Андрей.
– Здравствуйте, Света. Тысяча извинений, неудачная шутка, бывает.
– Раз шутите, значит, у вас хорошее настроение. Я угадала?
– В самую точку. А сейчас, когда вы позвонили и я вас слушаю, моё настроение и вовсе парит на крыльях… – он чуть не ляпнул – «любви», но вовремя прикусил язык. Этого ещё не хватало. Во-первых, пошло так, что дальше некуда, а во-вторых, не время. «Попридержи коней, Сыскарь», – сказал он себе, а в трубку промурлыкал: – В общем, рад слышать ваш голос. Чем могу помочь? Я в полном вашем распоряжении… – он глянул на часы, которые показывали без десяти одиннадцать, – целых сорок минут. А то и все пятьдесят! Вы где сейчас, дома? Могу подъехать.
– Я не дома, на остановке автобуса, на трассе, знаете?
– Э… кажется, да. Нет, вспомнил, точно знаю. А что вы там делаете?
– Вам звоню. Понимаете, я опоздала на автобус в райцентр, а следующий только через два часа. Вот и подумала, вдруг вы не откажетесь меня отвезти? Если, конечно, вам не очень трудно.
– Мне исключительно легко, Света. Легко и радостно. Уже мчусь, ждите. Буду через пять минут.
Он отключился, завёл двигатель и, не оглядываясь по сторонам, повел кроссовер к выезду из Кержачей. Счастье само плыло в руки, и в душе Сыскаря разливалась песня: «Speak softly, love and hold me warm against your heart…»
На длительные и сложные колдовские операции всегда уходит неимоверное количество сил. Слишком много обстоятельств следует учесть, а затем изменить. Начиная от прочтения ближайшего наиболее вероятного будущего интересующих тебя людей и заканчивая направлением этого будущего в нужное тебе русло. Каковое направление требует в свою очередь проведения соответствующих обрядов и произнесения тщательно подобранных заклинаний. Древних, могущественных и очень-очень опасных. Но что ему, живущему на свете без четверти тысячу лет, любая опасность? Смешно. Опасней тех сущностей и сил, с которыми он когда-то связался ради достижения своей цели, ради мечты и ради любви, просто не существует ни в одном из миров. Говоря современным языком, с такой опасной крышей, как у него, можно чувствовать себя в безопасности. Парадокс, но жизнь сплошь и рядом состоит из парадоксов. Разумеется, в безопасности можно себя чувствовать лишь до определённой степени. Пару-тройку раз за эти столетия находились те, кто был способен бросить ему настоящий вызов, без дураков. Люди, обладающие знаниями, ресурсами и, главное, железной несокрушимой волей. В результате он всё равно брал верх, но победа всегда обходилась очень дорого. И очень больно. К тому же победы эти были относительны. Будь иначе, он давно бы уже завершил свой долгий путь, полный любви, ставшей ненавистью, и ненависти, превратившейся в неутолённую страсть.
Силы, да. Энергия. Её никогда не бывает слишком много. А уж в таких случаях, как этот, – тем более. Возможно, следовало поступить проще – сразу убить обоих? Ещё в первый вечер, когда они стояли на дороге над упавшим оленем. Нет, это могло вызвать слишком много подозрений, часть из которых наверняка свалилась бы на него – человека с поддельным паспортом и выдуманной биографией. Начали бы копать, проверять, и что тогда? Снова бежать, прятаться, менять личину? А как же Светлана? Нет, нужно всё сделать чисто. Так, чтобы ни у кого не возникло ни малейших сомнений в естественном ходе событий. Один умер, задранный диким зверем. Бывает. Леса же кругом. Второй исчез без следа. Что может быть естественней? В какой-то передаче по радио он слышал о том, что в одной Москве пропадают тысячи людей в год, и каждый десятый из них – безвозвратно, с концами, без всякой надежды на малейшие сведения о том, что и как с ним произошло. Не говоря уже обо всей России. Так что одним больше, одним меньше – без разницы. А уж он постарается сделать так, чтобы и впрямь не нашли. Ни при каких условиях. Что же касается сил и энергии, то мы их сейчас восстановим. Не впервой.
Григорий остановился, высматривая подходящее дерево. Ага, вот он. Молодой крепкий дуб в полтора обхвата. Лет восемьдесят, не больше. Жалко, да, но деваться некуда. А жертва Велесу – владыке лесов уже принесена и все нужные слова произнесены.
Шаркающей старческой походкой – сил оставалось едва-едва, чтобы хоть как-то держаться на ногах – он подошёл к дереву и обнял ствол, прижимаясь к нему всем телом. Закрыл глаза, отрезал сознание от окружающего мира, оставив только крохотного, но никогда не теряющего бдительности сторожа на самом краю.
Привычно настроился.
Услышал движение мелких насекомых под корой, ощутил, как листья впитывают лучи солнца, а корни мощно тянут влагу из земли, почувствовал… нет, не мысли – настроение дуба. Как он радуется своей молодости, здоровью и этому чудесному майскому дню. Долгая зима позади. Впереди – красное лето.
Извини, приятель.
Пробирающаяся неподалёку по своим делам лиса замерла и опустила морду, принюхиваясь. Пахло вроде бы человеком. Мужчиной. Без оружия. Но было в этом привычном запахе что-то ещё. Притягивающее и в то же время страшное. Не человеческое, не звериное и не относящееся к миру людских вещей. Что-то очень древнее, о чём сама лиса никак не могла помнить, но где-то в глубинах её существа, в крови, костном мозге, нервах и клетках лежала тень этой памяти, передаваемая по наследству бесчисленными поколениями лис.
Бежать или глянуть одним глазком?
И тут же бежать.
Будь лиса постарше, вряд ли она стала бы сомневаться. Но это была хоть и вполне взрослая, но ещё молодая лиса. Поэтому любопытство в ней пересилило страх, и она, неслышно прокравшись ближе, осторожно выглянула из-за куста боярышника.
Человек в чудном – рыжем с коричневым – плаще обнимал дуб, прижимаясь к нему всем телом. И дубу это активно не нравилось.
Понятно, что лиса не знала слов «человек», «плащ» или «дуб». Но эти существа и предмет обозначались в её мозгу определёнными, понятными только ей и другим лисам символами, коими она и оперировала, наблюдая и оценивая открывшуюся перед ней картину.
Читать бесплатно другие книги:
