Подпольные миллионеры: вся правда о частном бизнесе в СССР Козырев Михаил

Ответ: Он очень колеблется. Даже не по сезонам, а по дням – праздники, выходные. Имеет значение качественный вид товара. Здесь надо иметь интуицию, чтобы товар не залежался, и не было больших потерь.

Вопрос: База всегда удовлетворяет ваши заявки?

Ответ: По возможности, конечно, удовлетворяет. Хороший товар, правда, может пойти в тот магазин, где есть личный контакт по принципу «ты мне – я тебе». Хороший товар незнакомым людям не дадут. Хороший товар – это тот товар, который пользуется спросом, с хорошей кондицией. Магазин живет на кондиции. Из своего кармана приходится платить десяткам людей – это деньги, которые я нигде не должен показывать («живые» деньги).

Вопрос: Откуда берутся деньги в торговле?

Ответ: Допустим, тебе дают кондицию: 2 тонны апельсинов – это на 4 тысячи рублей. На них установлен, казалось бы, небольшой процент отходов – всего 1,5 %. Но если апельсины хорошие, то практически отходов будет не больше 0,20,5 %. Остальной процент остается у тебя. От 4 тысяч – это 40 рублей. Если за день все продано, то эти 40 рублей у тебя в кармане. Можно «сделать» деньги на таре. Ящик весит 2 кг, а тебе в накладной пишут 2 кг 200 г. Если умножить 200 г на 200 ящиков, получается лишних 40 кг товара, это дает в день 80 рублей.

Вопрос: Этот процент отходов – милость базы или нет?

Ответ: Нет. Весь товар, который приходит на базу, осматривается экспертами. Если товар импортный, то экспертами внешнеторговой палаты. Они и «дают» этот лишний процент на кубинские апельсины и венгерские яблоки. Раньше он был более льготный, сейчас подзажали. По слухам, эту палату чуть ли не целиком арестовали, поэтому они сейчас очень осторожно оценивают, процент отходов сведен до минимального уровня, зачастую в него уже не укладываешься.

Вопрос: А откуда берутся в ящиках лишние 200 г?

Ответ: Когда товар приходит, в накладной есть графа «вес с ящиком». Но ящики бывают разные. Вес ящика пишет товаровед базы или начальник цеха, который отпускает товар. Он пишет своему знакомому такой вес, какой им обоим надо. После реализации товара они делят деньги пополам.

Вопрос: А как с незнакомым лицом?

Ответ: Когда вес ящика принимаемого с базы, не устраивает, то вызывают представителей базы, и они вес данного ящика пересматривают. Поэтому эксперт с базы бывает склонен несколько подстраховаться. Но с другой стороны, на него могут оказывать давление, чтобы он этот процент записывал поменьше. Например, на базе товар сгноили, в нем отходов 20 %, а эксперт не может написать больше 5 %, иначе на базу придет проверка, будет разбирательство и т. п. Тут у базы с магазинами могут возникать такие договоренности: где-то они дают завышенный процент некондиции, а где-то заниженный, чтобы одно компенсировало другое, и директору магазина досталась некоторая сумма денег за услугу.

Следующей статьей «живых» денег является левый товар. Сейчас он почти не практикуется, так как это связано с большим риском. Левый товар берется также на базе по липовым документам. Его принимают, быстро продают и нигде не фиксируют, остаются «живые» деньги.

Вопрос: А бывает ли наоборот, когда платить приходится вам?

Ответ: Конечно, бывает. Ошибешься, например, в качестве завезенного товара, он начинает гнить. Эти убытки тебе никто

не покроет, если ты вовремя не дал телефонограмму по качеству. К примеру, пришли апельсины, и по ним указан процент некондиции – 2 %, а ты посмотрел – там все 10 %. Надо очень быстро дать телефонограмму, чтобы приехал товаровед.

Вопрос: У вас такое право есть?

Ответ: Да, есть. Но если прошло установленное инструкцией время после поступления товара, а ты телеграмму послать не успел, то все – поезд ушел. Ты сделал ошибку, за которую будешь расплачиваться сам. Для скоропортящихся товаров (виноград, клубника) этот срок составляет 4 часа, а для остальных товаров – до одних суток.

Вопрос: По каким причинам можно не уложиться в эти 4 часа?

Ответ: Визуально осмотрел товар – вроде ничего. В магазине суматоха. А потом товар вдруг потек. На базе он был переморожен, и сразу не было видно. Бывает, что товар не пошел в продажу из-за того, что не вышли работать лоточники, а товар нежный, угорает.

Чтобы избежать убытков, надо еще уложиться в нормы хранения товара, его естественной убыли. Норма естественной убыли при обороте магазина в 150 тысяч рублей в месяц составляет примерно 700 рублей, но их надо еще не превысить. Вообще, если говорить о расходах «живых» денег материально ответственных работников магазина, то эти расходы достаточно велики. Например, плата любому шоферу в любом магазине обязательна с любого товара, который он привез. Она составляет 2–3 рубля за дешевый товар. Если товар хороший – 5–7 рублей, тем более что он помогает разгружать машину. Таким образом, если в день принято 5-10 машин, примерно 30 рублей надо отдать.

Существует такса для каждого грузчика – ежедневно 1 рубль ты должен дать ему на обед, в больших магазинах – 2 рубля. В магазине «Овощи-фрукты» работает обычно около 5 грузчиков. Значит, еще пяти рублей нет.

Был такой случай. Хотели посадить одного директора магазина, но никак не могли. Тогда сотрудники ОБХСС собрали всех грузчиков и допросили. Те сознались, что по 2 рубля в день получали на обед. Умножили численность грузчиков на количество рабочих дней в году и на количество проработанных лет этого директора в магазине и подсчитали количество денег, отданных за это время грузчикам. Было предъявлено обвинение: «Где вы взяли 15 тысяч рублей, чтобы кормить своих грузчиков?» На этом основании его и посадили.

Вопрос: А что будет, если не «кормить» грузчиков?

Ответ: «Не кормить» их нельзя. Начнут злиться. Директор зависит от грузчиков. Грузчик – это его «правая рука». От него зависит, как будет принят товар. Он может разбить ящик, может стащить товара больше, чем «положено». Грузчика обижать нельзя. Вообще, в торговле никого нельзя обижать, даже пьяную уборщицу и фасовщицу ты не можешь поставить на место, так как они знают, что творится в магазине, и могут донести в ОБХСС, а там реагируют на каждый звонок, даже анонимный. Они тут же придут с проверкой. Зачем тебе нужны такие приключения? Получается, что тебе надо погонять работников, но одновременно и заискивать перед каждым. Точно так же и перед покупателем. Покупатель может попасться грамотный, и, если его разозлить, он позвонит в ОБХСС или в торгинспекцию. «Книга жалоб и предложений» – это лишь украшение, она надо мной не довлеет. В ней советский гражданин изливает свою «боль и скорбь» впустую. За жалобы, которые в ней изложены, еще ни разу никто не был наказан. Вот звонок в ОБХСС, если он сделан грамотно, – это дело другое, последствия могут быть серьезными.

Вопрос: Какие еще статьи расходов «живых» денег есть у материально ответственных работников?

Ответ: Очень велик расход по вывозу тары. Вывоз из магазина машины с порожней тарой на базу или на тарный завод стоит от 10 до 15 рублей. В принципе эта работа должна выполняться централизованно, но реально она нигде не выполняется. Практика такая: сначала надо позвонить на базу и сделать заказ. По этому звонку приедет шофер, и ты должен дать ему указанную сумму. Если ты этого не сделаешь, то к тебе больше никто никогда не приедет. Ты «завалишься» тарой, тебя оштрафуют за это и даже могут уволить по статье.

Вопрос: Эта такса (10–15 рублей) платится ежедневно?

Ответ: Практически да. За ежедневный вывоз тары и мусора. К тому же тара делится на возвратную и невозвратную. Например, импортные ящики ничего не стоят, но их надо вывозить; если они скапливаются во дворе, то могут быть жалобы жильцов. Вывоз одной машины мусорной тары стоит около 20 рублей. Расходной частью являются, конечно, все проверяющие организации. Чтобы «поправиться», им надо дать «товарчик», а многие берут и деньгами: административная инспекция, пожарная охрана, санэпидстанция.

Вопрос: Как они приходят, ведь не в одиночку?

Ответ: Многие в одиночку. Например, пожарные, представители санэпидстанции. Чтобы не посылать работников на медосмотр (они на этом не менее половины дня потеряют), приходится «покупать» врача, чтобы он осмотрел их на месте. Приезд врача стоит десять рублей.

Есть магазины, которые платят проверяющим органам, включая ОБХСС. Им платят около 500 рублей в месяц. Если в объединении 20 магазинов, то 2–3 из них обычно платят органам. Работники органов с них хорошо живут, а план по «отлову» выполняют на остальных 18 магазинах. На дела тех, кто им платит, они, ясное дело, смотрят сквозь пальцы.

Вопрос: Такова их сознательная политика?

Ответ: Да, конечно. За это те два магазинчика, которые отстегивают денежки ОБХСС, могут продать «левый» товар и провернуть другие дела.

Вопрос: А сейчас, в последние годы, ничего не изменилось?

Ответ: Сейчас больше боятся. Работники ОБХСС боятся и поэтому берут, но с большой оглядкой. Доходы у них, конечно, уменьшились. До этого они миллионерами были.

Вопрос: Кому еще приходится давать деньги? Все проверяющие организации берут деньги или нет?

Ответ: Не обязательно все. 30–40 % могут не брать, но у них могут быть свои магазины, с которых они «кормятся». Коли они у тебя не берут, то это не значит, что не берут в другом магазине, где их давно знают.

В общем, резюме: массовые «посадки» и репрессии 1982–1984 годов мало что изменили в системе московской торговли. Разве что участники нелегальных операций стали действовать более осторожно, а оборот ценностей в «системе» замедлился.

Через год после того, как Сергей Белановский взял процитированное выше интервью, был расстрелян Амбарцумян. Это был 1987 год. Уже вот-вот должен был быть принят закон о кооперации. Торговлю вот-вот собирались сделать, и «спекуляция» должна была превратиться в легальную деятельность. С этим надо было что-то делать, советская государственная торговля находилась в состоянии коллапса. Люди были бы и рады воровать, но воровать уже было нечего. Надо было что-то менять. Это витало в воздухе.

7

С тех пор прошло больше двадцати лет. Воротилы того, советского торгового бизнеса за очень редким исключением – я, честно говоря, даже с ходу и не вспомню никого, – построить нечто большое, серьезное, с оборотами в миллиарды долларов в 90-е годы так и не смогли. Хотя, казалось бы… Вот что говорит про своих коллег, менеджмент среднего и чуть выше уровня советской торговли, собеседник Сергея Белановского:

…Это сильные люди. Они знают, во что играют. Находятся под большой реальной ответственностью. Это в министерствах или на предприятиях можно миллионы «сгноить», и никто за это не ответит. А в магазине на 1000 рублей «прогорел» – и в тюрьму. Эти люди сильны в психологическом отношении. Знают людей, умеют с ними работать. Если дать им определенные возможности, они проявили бы себя с лучшей стороны. Это, конечно, мечта. Сейчас самые выдающиеся организаторы нашей торговли – это те, которые сидят по тюрьмам. То, что называют у нас жульничеством в торговле – это не жульничество. Это нелепые правила игры, от которых могут серьезно пострадать те, кто в нее играет…

Из интервью директора плодоовощного магазина Сергею Белановскому, 1984 год

Хотелось бы им заняться своим делом? Зарабатывать деньги собственной сметкой, изворотливостью, креативом, умением строить схемы? Но не воровством, крысятничеством? Да, конечно: «… все бы хотели иметь свое собственное «дело». Если бы дали возможность организовать его как положено, какой нормальный человек от этого отказался? Душу на это бы положили».

Может быть, этот директор кривил душой. В конце концов, к нему пришел человек с диктофоном, задает странные вопросы. Почему он должен ему говорить только правду? Но, скорее всего, он действительно так думал. Однако между «думать» и «сделать» – настоящая пропасть. Возможно, многие советские директора думали заняться частным бизнесом. Но действительно развернуться смогли совсем другие люди.

Воротилы советского торгового бизнеса за очень редким исключением построить нечто большое, серьезное, с оборотами в миллиарды долларов в 90-е годы так и не смогли.

Сергей Галицкий, выстроивший «с нуля» торговую сеть «Магнит», занялся в начале 90-х годов торговыми операциями, можно сказать, случайно. Евгений Чичваркин, открывший более 5000 магазинов под брендом «Евросеть», тоже к советской торговле отношения не имел. Как не имел его и Лев Хасис, человек, построивший торговую сеть «Перекресток». Что-то не дало «монстрам» той, еще советской закалки, преуспеть в годы, когда главным стало не ловко пихнуть взятку начальнику овощной базы, а понять, что действительно нужно народу и как это лучше ему продать.

И вот теперь выясняется, что все-таки дача взятки становится более важным искусством, чем умение торговать и чувствовать своего покупателя, рынок. Закон о торговле, о котором шла речь выше, фактически отдает на откуп чиновникам вопрос, где стоит открывать магазины, а где нет. Какая торговая наценка оправдана, а какая – завышена. Десятки, если не сотни все новых и новых способов «присосаться», проконтролировать.

Закон о торговле фактически отдает на откуп чиновникам вопрос, где стоит открывать магазины. Какая торговая наценка оправдана, а какая – завышена.

Кое-кто думал, что фарш нельзя провернуть назад. Что, выпустив торговлю на свободу и получив в результате полные прилавки магазинов и удовлетворенный спрос населения, государство не осмелится вновь ее взнуздать. Так думал, например, Евгений Чичваркин, пытаясь доказать сотрудникам органов, «крышевавшим» нелегальный импорт телефонных трубок, что может прожить и без них.

Он демонстративно пренебрег намеками людей из Управления «К» МВД, которые неоднократно предлагали ему встроиться в систему. Чичваркин хотел платить деньги только тем, кому хотел сам. А наверх, «крыше» не хотел платить вовсе. Не вышло. Государственная машина сыграла против бизнеса. Против Чичваркина, и его сотрудников были возбуждены многочисленные уголовные дела. «Евросеть» обложили проверками. Итог – Чичваркин в Лондоне. «Евросеть» сменила хозяев.

Кто-то скажет – ну так ведь это обычные бизнес-разборки в стиле 2000-х. Конкуренция коррумпированных силовиков (или лучше сказать – бизнеса силовиков), борьба «крыш» и политическая эмиграция в Лондон для того, чтобы решить исключительно экономические проблемы. Возможно, доля правды в этом есть. Но по стилю, по неуловимому «запаху» это слишком сильно напоминает подковерную возню в «совковой» торговле 70-х – начала 80-х годов. Вязкая среда. Мутные люди, делающие деньги на своей должности. Система клиентов и «доверенных контрагентов». А главное, общее ощущение – ведь нельзя так! Оно не работает. Воровать скоро будет нечего. И завинчивание гаек лишь усугубляет эффект.

Глава X Образ жизни

Но я опять отвлекся. Вернемся к советским предпринимателям. Что они были за люди? Как жили? На что надеялись, во что верили?

Да разные были. Как обычно и бывает. Были среди них жадные, скупые. Были щедрые. Были безрассудные. Были осторожные. Разные. Но было и нечто, что их всех объединяло.

1

Константин Саймс, отец известного американского советолога Дмитрия Саймса, эмигрировавший из СССР в 1977 году, до отъезда был известным в Москве адвокатом. В этом своем качестве участвовал в крупных процессах против цеховиков. После эмиграции он опубликовал несколько работ о том, как функционируют подпольные предприятия в СССР и каков образ жизни их хозяев.

Описанное ниже базируется на материалах дела с участием Сайсма, рассмотренного Московским городским судом в 1964 году. Обвиняемые – группа подпольных бизнесменов. Из показаний свидетелей и материалов обвинения складывается вполне характерная картинка образа жизни воротил советского бизнеса того периода.

Центр Москвы. Запущенная коммуналка. Одиннадцать комнат, восемь семей. Около двадцати человек. На всех – одна кухня, одна ванная комната и одна уборная. Обычные советские люди – рабочие, доктора, инженеры. В просторной, хоть и запущенной, кухне – восемь столов, две газовые плиты, вечно занятые утром и вечером, когда стряпают завтрак и ужин обитатели коммуналки. Казалось бы, никаких секретов. Все знают все. Кто что ест и кто что покупает.

Две комнаты занимает семья евреев. Муж – скромный мастер-настройщик в цехе чулочно-носочной фабрики. Семья вроде как не бедствует, но живет и без особого достатка. По крайней мере в еде – никаких излишеств. По утрам – сырники из самого дешевого творога по 26 копеек. Вечером – котлетки по шесть копеек за штуку из местной кулинарии. Картошка, макароны. Иногда – супчик на мясном бульоне, сваренный на говяжьих мослах.

Но вот чего не знают соседи, так это того, что поздно вечером, когда все спят, эта дешевая стряпня выкидывается в мусорный бак или сливается в унитаз. И уж точно они не знают, что в задней, самой маленькой из двух комнат, что занимала семья сотрудника чулочной фабрики, на маленькой электроплитке готовилась совсем другая еда. Здесь шли в дело настоящие деликатесы, недоступные обычным смертным. Холодильник, стоящий в маленькой комнате, был обычно под завязку набит продуктами, которые в тогдашней Москве было просто не сыскать – дорогим сервелатом, ветчиной, хорошей вырезкой, фруктами, икрой, красной рыбой и т. п.

Комичная деталь – когда семья садилась ужинать, на стол выставлялись еда и той и другой «партии». В случае если кто-то из соседей стучался в дверь, и выставить визитера было бы слишком невежливо, «настоящую» еду выносили в заднюю комнату. Все это выяснилось, когда скромный «мастер-наладчик» был арестован, а его соседям пришлось давать показания следователям.

Только тогда стало ясно, что этот человек, вечно одетый в старое пальтишко и стоптанные ботинки, был на самом деле подпольным миллионером, владельцем цеха на той самой фабрике, где числился наладчиком. А его доход в месяц на порядок превосходил совокупный годовой заработок всех остальных обитателей коммуналки. Только вот куда девать все эти деньги?

2

Советские предприниматели не могли инвестировать свои средства в расширение производства. Они не могли заметно увеличить масштаб своего цеха и обороты свой торговой схемы. С одной стороны, рост масштабов бизнеса неминуемо увеличивал вероятность репрессий со стороны властей. С другой стороны – чтобы увеличить объемы продаж, недостаточно было только инвестиций в закупку нового оборудования или увеличения оборотных средств. В конечном итоге все упиралось в людей. Надо было найти пути получения сырья, договориться о каналах сбыта. То есть нужны были скорее навыки личного убеждения, правильного выстраивания отношений с людьми. А не деньги как таковые.

Вы скажите – можно платить большие взятки? Но как бы парадоксально на первый взгляд это ни выглядело, не всегда ценность подношения определяется его размером. Важно, как и при каких обстоятельствах переданы деньги. Да это могут быть вовсе и не деньги, а некая услуга или одолжение. Так что и расходы на взятки не были той статьей расходов, которая могла пожрать все доходы от дела. Как пишет Саймс, на взятки советские бизнесмены тратили, судя по материалам дел, в которых он непосредственно участвовал как адвокат, от 15 до 20 % своих доходов.

Советские предприниматели не могли инвестировать свои средства в расширение производства. Рост масштабов бизнеса неминуемо увеличивал вероятность репрессий со стороны властей.

Таким образом, на руках цеховиков, спекулянтов, толкачей и прочих участников негосударственной экономической активности оставались крупные по советским временам суммы. Но на что они могли их потратить? Предметы роскоши? Возможности такого рода расходов в Советском Союзе были жестко ограничены, даже для тех людей, кто мог подтвердить свои доходы легальными источниками. Что мог себе позволить, скажем, популярный актер, у которого действительно были большие легальные деньги? Купить четырехкомнатную кооперативную квартиру – 15 000 рублей. Автомобиль «Волга» – еще 10 000 рублей. Построить дачу по индивидуальному проекту эстонского дизайнера и обставить ее сделанной под заказ мебелью? Ну допустим, 150 000 рублей.

Пожалуй, это все, что теоретически могли позволить себе наиболее активные участники «второй» экономики СССР. То есть у них были такие деньги. Однако как быть с подтверждением их легальности? Каждая покупка, каждая крупная трата денег делалась большинством подпольных советских миллионеров с оглядкой через плечо. Как там ОБХСС, не следит? И неважно – шла ли речь об обеде в дорогом ресторане или о покупке жене меховой шубы.

Доминирующей моделью поведения советских дельцов было сбережение заработанного.

Так что доминирующей моделью поведения советских дельцов было сбережение заработанного. Конечно, приведенный выше пример с семьей, для конспирации готовившей ужины и обеды из самых дешевых продуктов, это уж совсем из ряда вон выходящий случай.

Тем более что описанные события имели место в разгар хрущевских репрессий, когда масштабные «посадки» и выносимые судами «расстрельные» приговоры заставляли предпринимателей вести себя максимально незаметно. Но общую тенденцию он отражает верно.

А она заключалась в том, что большая часть подпольных миллионеров пыталась обеспечивать своим семьям достойный и намного выше среднего уровень жизни, но при этом не сильно выделяться на уровне общей массы. Хотя, конечно, это «не сильно выделяться» в разных местах выглядело по-разному. Одно дело в Москве или в Одессе, и совсем другое – в Грузии.

3

В 70-е годы Верховный суд Грузинской ССР осудил на 20 лет тюрьмы некого Гоглиадзе, который заправлял несколькими цехами по пошиву одежды. Так вот, он вполне легально владел двумя роскошными домами – в Тбилиси и в Цхнете, местном аналоге современной московской Рублевки. Оба дома были обставлены изысканной антикварной мебелью, добытой через нелегальных антикваров и скупщиков Москвы и Ленинграда. Во дворе был оборудован настоящий винный погреб (мара-ни) с зарытым в землю квеври – гигантскими глиняными кувшинами, наполненными вином. Во время обыска у Гоглиадзе было конфисковано около 45 000 рублей, не считая украшений жены. Как объяснил позже Гоглиадзе на допросах, это были деньги на каждодневные расходы – они просто лежали на видном месте.

Гоглиадзе не боялся УБХСС и прочих проверяющих – верхушке местных контролирующих органов он платил ежемесячные «взносы». В садах его домов практически постоянно стояли накрытые столы для дружеских пирушек, куда приглашались десятки гостей. Играл нанятый оркестр, старики исполняли традиционные грузинские песни. Вино из рогов, цветистые здравицы и тосты лились рекой. Тут же в саду резали барашков и жарили шашлык.

Роскошный образ жизни и показное потребление Гоглиадзе не были чем-то уникальным для Советской Грузии. Здесь, как и в соседних Азербайджане и Армении, гайки были закручены далеко не так туго, как на территории Советского Союза за Кавказским хребтом.

Конечно, кое-кто и в Москве вел похожий образ жизни. Тот же Константин Саймс пишет об одном из своих клиентов, что у него при обыске нашли несколько десятков дорогих костюмов. У его жены, балерины Большого театра, были конфискованы многочисленные дорогие украшения. Пара регулярно бывала в самых дорогих московских ресторанах, и этим не могла не привлечь внимания ОБХСС. Долгое время, уплачивая борцам с хищениями социалистической собственности солидные подношения, клиент Саймса умудрялся оставаться на свободе и проворачивать свои дела, но итог был неизбежен – арест.

Большая часть состоятельных людей в Москве, на Украине или в прибалтийских республиках ситуацию оценивали более прагматично, и не позволяли себе вести «грузинский» образ жизни. По крайней мере в 60-70-е годы.

Они проворачивали сложные операции по размену комнат в коммуналках, чтобы в итоге получить (но ни в коем случае – не купить вдруг и сразу) одну большую квартиру. Модную дачу они, конечно, строили, но оформляли на родственников. Задействовав свои возможности из области «ты мне – я тебе», оформляли путевку, допустим, на черноморские курорты Болгарии, и там могли себе позволить наконец прилично одеться и в целом вести себя в соответствии с реальными доходами.

Чтобы по-настоящему «оторваться», советским миллионерам надо было выбраться за пределы обычного окружения. Рассказывают, что во время гастролей Аллы Пугачевой в Армении несколько цеховиков, приехавших на концерт звезды, организовали в ее честь банкет. И чтобы произвести впечатление, заварили для певицы кофе, используя в качестве топлива 100-рублевые купюры. Был такой случай или нет – сказать сложно. Но фактом остается то, что вести действительно роскошный образ жизни обладатели крупных по советским временам состояний, могли лишь вдали от мест постоянного жительства и вне среды обычного общения.

Вести действительно роскошный образ жизни обладатели крупных по советским временам состояний могли лишь вдали от мест постоянного жительства и вне среды обычного общения.

Многие богачи тратились на произведения искусства, благо страна была наводнена трофеями, привезенными после войны из Германии и Маньчжурии. Полный набор золотых зубов – еще один путь выгодно вложить заработанные деньги. Хотя, конечно, попадались и более оригинальные увлечения. В 70-е годы прошлого века в Алма-Ате, после ареста одного из местных крупных цеховиков, на последнем этаже его трехэтажного частного дома обнаружили настоящую обсерваторию с мощным цейсовским телескопом. Официально он был выписан для республиканского планетария, но в результате пары комбинаций оказался в распоряжении состоятельного астронома-любителя, зарабатывавшего деньги пошивом одежды.

В одном из номеров журнала «Крокодил» того времени была опубликована карикатура про Mercedes, которому снится ночью, что с него сняты руль, обивка, значок с трехлучевой звездой, и он превратился в «Запорожец» – чтобы только не высовываться. И это был очень актуальный ход.

4

В своих воспоминаниях генерал-майор в отставке Иван Скороделов приводит характерный пример. У него в разработке долгое время находился некто Зусев, директор оптовой базы Микояновского мясокомбината. «Сидя» на лимитах, он распределял поставки мяса по перерабатывающим производствам и магазинам. Нежная телячья вырезка! Кто помнит начало 80-х – большего дефицита не сыскать. Но главное – на пересортице (продаже дешевых видов мяса по цене более дорогих) начальники и продавцы мясных отделов магазинов «поднимали» огромные деньги. Устроиться в мясной отдел означало тогда надежно устроить свою жизнь.

И Зусев в этом бизнесе играл ключевую роль. Через него проходило мясо. И в его силах было кому-то дать больше, а кому-то меньше. За взятки – иногда деньгами, а чаще натурой (копчеными колбасами, шейками, мясными рулетами и прочими деликатесами) Зусев отгружал нужным людям сверхлимитные фонды. Тем же, кто ничего не платил, доставалось мясо похуже и строго по лимиту. Схема типовая для советского пищепрома. Однако начальник базы Микояновского мясокомбината разработал оригинальную схему конвертации полученной колбасы в наличность. Доставшиеся ему мясопродукты он продавал в одном из магазинов Московской области, рядом со своим загородным домом. Директор магазина и продавцы были, естественно, в доле.

Отдел Скороделова эту схему вскрыл. Под благовидным предлогом из магазина, через который Зусев реализовывал свой товар, были изъяты документы для проверки. Проверили – получалось, что никаких колбас и мясных деликатесов в магазин не поставлялось. А вот местные жители на допросах дали показания, что с некоторых пор их поселковый магазин превратился в настоящий рог изобилия, где было все. Магазин закрыли на инвентаризацию и ревизию. Провели осмотр и обнаружили в подсобках большую партию мясных деликатесов, только что завезенных Зусевым. Одновременно была обнаружена недостача 12 000 рублей, которые директор магазина передал Зусеву за товары.

Вся эта история любопытна, впрочем, другим. А именно – стилем потребления «мясного» дельца. Зусев получал достаточно большую по советским меркам зарплату. Его жена одевалась в тех же привилегированных магазинах, что и жены высокопоставленных чиновников. Пользовалась ателье, обслуживавшим членов политбюро и их жен, со многими из которых она поддерживала дружеские отношения.

Однако деньги, которые Зусев выручал от продажи «своего» товара, он не тратил. На свой доход он мог в месяц приобрести с десяток «Жигулей». Но на себя и для семьи брал минимум, лишь скупал на них золото и драгоценности, а затем прятал по тайникам. Скороделов приводит историю, более всего поразившую его в деле подпольного «мясного короля».

У Зусева (ему накануне ареста исполнилось 60) была любовница, красивая студентка Ксюша, восемнадцати лет. За каждое свидание директор базы платил ей по 10 рублей. Встречи происходили в гараже. Как брезгливо пишет генерал Скороделов, побывавший на месте – в «антисанитарных условиях». Свою «любовь» Зусев привозил на место свиданий в багажнике личной «Волги». Таким же образом и вывозил. Чтобы никто не видел – сообщил директор позже на допросе. После чего высаживал на дороге метрах в трехстах от гаражей. Оттуда Ксюша добиралась до дома на перекладных. За все время знакомства состоятельный любовник не подарил ей ни единого подарка, не сводил в ресторан. «То было просто чудовище в облике директора оптовой базы!» – восклицает Скороделов, подводя итог этой истории в своих воспоминаниях.

Но чудовище или нет, а на допросах Зусев, явно испугавшийся перспективы провести остаток дней за решеткой, обрушил на следователей поток информации о том, кто, когда, что и на каких условиях брал у него на базе. В этот список попали как большие люди из московского горкома, так и высокие чины из столичной милиции. Судя по обилию подробностей и деталей, Зусев не врал. «Разумеется, Зусев хотел нас запугать своими связями, но из этого ничего не получилось: при всем желании покровителей развалить доказательную базу его преступления было невозможно», – резюмирует Скороделов. Зусеву действительно дали большой срок. Однако большей части накопленных им ценностей найти так и не удалось.

5

Конвертация в золото, червонцы царской чеканки, драгоценности, украшения – другого пути у советских рублей, заработанных теневыми дельцами, не было. Во время обысков в тайниках у них обнаруживались килограммы, иногда – десятки килограммов драгметаллов.

«Шакерман, для чего такие накопления?» – спрашивал следователь у арестованного в Москве в начале 60-х цеховика, одного из хозяев подпольного трикотажного цеха, организованного при неврологическом психдиспансере. У Шакермана в тайниках было обнаружено около 10 килограммов золота и серебра. Он отвечал: «На всякий случай. Разумеется, чтобы жить хорошо и ни в чем не нуждаться. Это главное. Во-вторых, может быть, удалось бы уехать за границу и там пустить эти ценности в оборот. Например, заняться торговлей. Словом – делать бизнес».

Окно в мир открылось в 70-е годы, когда стала возможна еврейская эмиграция. Разрешение на выезд давалось по запросу проживающих в Израиле родственников. Естественно, «приглашение» имело свою цену, и далеко не все ее могли потянуть. Кроме того, в лексикон советских граждан вошло выражение «жена как средство передвижения», после того, как вполне массовый характер обрели фиктивные браки на еврейках с целью организовать выезд.

Конвертация в золото, червонцы царской чеканки, драгоценности, украшения – другого пути у советских рублей, заработанных теневыми дельцами, не было.

Открывшимися возможностями воспользовались многие из «серьезных людей», скопивших серьезное состояние. Естественно, вывести золото из СССР никто бы не дал. Поэтому семейные сбережения конвертировались в украшения. С формальной точки зрения ограничений на количество вывозимого, что называется, на себе, золота не было. «Почему женщина не может надеть на каждый палец кольцо с пятикаратным бриллиантом? Это от бабушки досталось. Мы участвовали в таких выездах. Ну что мы могли сделать – пусть уезжают. Мы всех знали, кто уезжал», – вспоминает Скороделов.

Кроме дорогих украшений, выезжающие из СССР охотились за антикварной мебелью и иконами. С собой семье разрешалось вывезти два контейнера вещей. Их старались набить как можно более ценным на Западе имуществом – старинной мебелью, иконами, картинами. Всем тем, что могло быть ликвидно за рубежом. Естественно, большая часть эмигрантов оставалась в пересылочных лагерях в Вене или в Риме, а оттуда ехали в США или в европейские страны.

Что еще? Знак эпохи – валютные чеки, по которым можно было купить что угодно в сети магазинов «Березка». Чеками расплачивались с советскими гражданами, работавшими за рубежом. Возвращаясь на родину, те чеки не отоваривали – все и так уже было, а продавали за деньги. Образовывался их вторичный рынок.

Идем дальше. Черный рынок выигрышных лотерейных билетов – помните персонажа в «Бриллиантовой руке», выигравшего в лотерею «Москвич»?! Так вот, это – не анекдот.

Импортные джинсы Levi Strauss и Wrangler, которые считались признаком принадлежности к обеспеченным слоям населения. Баночное пиво. Автомобиль «ВАЗ-2106» – в просторечии «шестерка», самый престижный из теоретически доступных для частных лиц легковых автомашин. Бытовая техника – импортный холодильник и – кричащая роскошь! – видеомагнитофон.

Те 5–6 % социально активных граждан, способных к зарабатыванию денег даже в условиях государственной системы, карающей уголовным преследованием за частное предпринимательство, жили, не шикуя.

Вот пожалуй и все. Те 5–6% социально активных граждан, способных к зарабатыванию денег и умудряющихся это делать даже в условиях государственной системы, карающей уголовным преследованием за частное предпринимательство, жили, не шикуя. Особенно по сравнению с сегодняшним днем. А если вспомнить, на каких условиях и какой ценой доставалось это благосостояние… Необходимость лгать, изворачиваться, раздавать взятки, чтобы заниматься бизнесом. Неудивительно, что следующее поколение предпринимателей, люди, заработавшие свои большие деньги в 90-е годы, без удержу ударились в показное, отвратительно безвкусное, но очень дорогое потребление. Было бы странно, если было бы по-другому.

6

Но чего у советских бизнесменов не могла отнять даже официальная пропаганда, так это активности, настойчивости, упорства и предприимчивости. Они по-разному тратили заработанное. И были разными людьми – кто-то вызывал симпатию, кто-то отвращение. Но их объединяло одно. Они могли взяться и сделать дело, выстроить работающий процесс, предложить востребованный населением (смежником, партнерами) продукт.

В 1973 году в «Литературной газете» была опубликована серия материалов, посвященных деятельности бригад шабашников в новостройках Москвы. Корреспондент «Литературки» устроился работать в одну из государственных контор по благоустройству. Отработав там два месяца, он написал репортаж о том, почему частники работают лучше, чем сотрудники государственного учреждения. Шабашники, которые обивали дерматином двери, циклевали полы, клеили обои в квартирах новоселов, были названы, естественно, хапугами и дельцами. Автор признал, что они, конечно, работают в чем-то лучше, чем госконтора. Но милиции надо разобраться с этим явлением – из примерно 14 млн рублей, что москвичи тратят каждый год на ремонты в новых квартирах, 10 миллионов уплывает частнику. Непорядок!

А через пару месяцев в редакцию «Литературной газеты» пришло, и что самое удивительное, было опубликовано, анонимное письмо от бригады шабашников:

…Учтите, что если нам запретят заниматься дверьми и циклевкой (как в свое время фотоделом), мы найдем себе новые формы работы. В нашем деле инициатива, смекалка, изобретательность и коммерческая расторопность окупаются мгновенно и очень щедро. Потому что в сфере бытовых услуг и особенно новых форм мы – шабашники – доминировали и будем доминировать. Нам ведь не нужно согласовывать и носить на подпись тысячу бумажек, чтобы вбить лишний гвоздь или изменить устаревший стандарт.

Анонимное письмо от бригады шабашников, «Литературная газета», 1973 г.

Понятно, что «Литературка» – это не официозная «Правда». И публикация письма шабашников – это скорее фрондерство, а не признание легальности частного уклада. Но характерен сам факт – даже в официальных советских СМИ подтверждается, что частник более качественно работает, он предприимчив и более гибок, чем неповоротливые профильные госструктуры.

31 января 1982 года в местной газете «Советское Зауралье» была напечатана статья «Крах фирмы Марка Шермана и К°». Автор – завотделом фельетона Михаил Забегай. До суда, естественно, как принято. Так вот, в этой статье хоть автор и кривляется, называя меня преступником, но проглядывает ко мне уважение. В части дела, его объема… Называя меня дельцом и жуликом, он все вопрошает: как так частник может, а снабженческие организации не могут? Это я, конечно, по памяти цитирую. Все-таки восемь лет прошло…

«Записки советского брокера», Марк Шерман

И действительно, как так? Он может, а официальные плановики и снабженцы нет. Ответ прост. Надо по-настоящему жить делом, которым занимаешься. И если в среде сотрудников госучреждений энтузиазм на рабочем месте был, несмотря на все пропагандистские усилия, скорее исключением, чем правилом, то цеховик, толкач, да тот же фарцовщик не мог заработать своих денег, а тем более больших денег, не вложив в дело всю свою энергию и деловую хватку. Им надо было действительно работать, а не отбывать рабочий день в конторе.

Ян Рокотов, расстрелянный в 1962 году по обвинению в незаконных золотовалютных операциях, на допросе у следователя показал:

– Устав от валютных сделок и почувствовав, что начинают сдавать нервы, я решил отдохнуть. Достав в санаторий путевку на 24 дня, я отправился в Крым, к Черному морю. Пробыв там неделю, я сбежал. Не выдержал. Лежишь на пляже, а в голове сверлит мысль: там, в Москве, мои конкуренты делают бизнес, зарабатывают большие деньги, а ты здесь валяешься на песке, загораешь. Через неделю я прибыл в Москву и занялся своим делом.

Примерно так же говорили и другие. Ройфман, партнер Шакермана по трикотажному цеху при психдиспансере:

– Надо было держать в голове десятки операций по сбыту продукции, приобретению сырья, помнить все расчеты с соучастниками… В то же время надо было думать, чтобы не попасться. Тут не до книг и газет…

«Дух стяжательства и наживы заполнял все их жизненные интересы» – так официально трактовалась одержимость советских предпринимателей своим делом. Сами они, естественно, говорили об этом по-другому.

Если в среде сотрудников госучреждений энтузиазм на рабочем месте был скорее исключением, чем правилом, то цеховик, толкач, да тот же фарцовщик не мог заработать, не вложив в дело всю свою энергию и деловую хватку.

Советский адвокат Константин Саймс вспоминает, что одним из его клиентов был арестованный цеховик преклонного возраста. Ему было под 70. Это был массивный, уверенный в себе мужчина. Хозяин нескольких подпольных фабрик, производивших хозтовары и белье. В ходе обысков у него были обнаружены ценности на несколько миллионов рублей. Цеховику грозило провести остаток жизни в тюрьме или даже расстрел. Саймс защищал его в суде и встречался в Бутырской тюрьме, где тот содержался во время следствия.

Как-то раз Саймс спросил:

– Абрам Исакович, почему вы не ушли на пенсию хотя бы десять лет назад? Продолжали заниматься этим всем, несмотря на риск? Ведь того, что вы уже заработали, хватило бы вам и вашим детям, даже если бы вы прожили по сто лет?

– Ты, что, действительно не понимаешь? Ты действительно думаешь, что мне нужны были деньги?! Мне нужно было жить. А моей жизнью было мое дело!

Глава XI Что с ними стало?

Но куда же они все делись? Казалось бы, сотни тысяч хватких, предприимчивых людей. Обладающих опытом ведения дел пусть и в полулегальной, но вполне рыночной экономике. Цеховики, крупные подпольные воротилы… Люди, похожие на Крымова в исполнении Станислава Говорухина, главного отрицательного героя культовой в конце 80-х «Ассы». Обладатели больших денег.

Казалось, перед ними открывались в 90-е годы самые широкие перспективы. По идее именно они, с их жизненным опытом и деловой хваткой, должны были стать пионерами новой частной российской экономики. Имея на старте приличные по советским меркам деньги, преуспеть в приватизации, построить бизнес-империи с миллиардной капитализацией. Наконец, сформировать костяк нового класса собственников – стать хозяевами магазинов, небольших предприятий, сервисной инфраструктуры.

Они и стали. Но далеко не все. Многие предприниматели «советского» типа в силу специфики бизнеса, которым они промышляли до начала реформ 90-х, не смогли, что называется, встроиться в рынок. Другие, наоборот, адаптировались к современным условиям. Однако подпольное и полукриминальное прошлое не позволило высоко подняться.

Многие вовсе и не стремились к громкому успеху.

Многие предприниматели «советского» типа в силу специфики бизнеса, которым они промышляли до начала реформ 90-х, не смогли, что называется, встроиться в рынок.

Но кое-кому удалось добиться действительно ошеломляющих результатов. Например, братьям Черным, цеховикам из Ташкента. По справедливости их можно было бы назвать настоящими делателями миллиардеров. По крайней мере, несколько богатейших людей современной России начинали подручными у Черных. Правда, сами обладатели миллиардных состояний предпочитают сегодня об этом не вспоминать.

1

Его зовут, допустим, Сергей. Когда я встречался с ним в феврале 2009 года, ему было 58. Мы просидели за разговором часа четыре. Он успел много и откровенно рассказать о том, за что сидел, как освободился, как построил свой бизнес. Разрешил писать из этого все, что я захочу. Но попросил об одном одолжении – не называть его настоящих фамилии и имени. Не то чтобы он стыдился прошлого и считал что-то сделанное неправильным. Ему, как он сказал, не хочется шепотков за спиной и «понимающих» взглядов.

Так вот, пусть его зовут Сергей. Свой первый срок он получил в 1972 году – пять лет за операции с золотовалютными ценностями. К тому времени он вполне себе представлял что к чему и как работает бизнес в

СССР Сергей вспоминает – был летом вместе с родителями в Батуми. Куда-то поехал на троллейбусе. Дал водителю 20 копеек за билет, который стоил пятачок. Ждал сдачу. Вместо сдачи получил – «Пошел вон отсюда!» Уже потом старшие объяснили – человек заплатил за свое место, и ему надо деньги отрабатывать.

К своим двадцати Сергей, студент МАИ, уже занимался фарцовкой, «работал» с иностранцами, покупал при случае золото, чтобы потом «толкнуть» его подпольным стоматологам. Как-то раз к нему обратился приятель – сказал, что знакомый дедок хочет купить золото. Вроде бы как зубы собирается делать. Сергей дал пару золотых царских червонцев. На встречу пошли вдвоем. Приятель должен был поговорить с потенциальным покупателем. А Сергей – наблюдать за этим со стороны.

Вроде бы все прошло нормально, с дедком поговорили, разошлись. Но приятелю приспичило кому-то позвонить. Он подошел к Сергею, попросил у него монетку. Так их вдвоем и «срисовали» – дедок был подставной, обэхаэсэсники следили за встречей. Обоих продавцов арестовали. Но отсидев свои пять лет, Сергей освободился, что называется, с профессией в руках.

Он отбывал срок в одном из лагерей Коми АССР Зона занималась заготовкой леса. Сергей, человек смышленый и подкованный в экономических вопросах, к концу срока заключения свел тесное знакомство с замначальника колонии по хозяйственным вопросам. А у того был свой бизнес. Или, вернее сказать, он сидел на «схеме».

Зона – это, считай, целый лесозавод со своей лесосекой, лесопилкой и гигантскими открытыми складами со сложенной в штабеля готовой к отправке продукцией. И, как и на всяком советском лесозаготовительном предприятии, здесь высились настоящие курганы отходов.

Туда уходили некондиция и просто неучтенные остатки. Что за остатки, спросите вы? Да очень просто. Возьмем конкретный пример, хотя бы с «тарной дощечкой».

Так назывались тонкие деревянные планки в полметра длиной, из которых сколачивали ящики – один из наиболее распространенных в СССР видов упаковки. По нормативам зазор между планками должен был составлять один сантиметр. В реальности он мог составлять и два, и три сантиметра. Разумеется, мужики, сколачивавшие ящики, широкие щели оставляли с ведома и по прямому указанию начальства. Возникала специфическая экономия этой самой тарной дощечки.

Сэкономив, снабженцы плодоовощных баз, где изготовляли тару, договаривались с лесозаготовителями, чтобы те поставляли им поменьше дощечки, но побольше доски или кругляка. Ведь эту тарную дощечку ни на что, кроме как на сколачивание ящиков, не используешь. А доска, брус, да и просто кругляк можно было с выгодой продать – желающие стояли в очереди. Получалась длинная бартерная цепочка.

Но в самом ее начале возникали лишние отходы – ведь чтобы получить один кубометр дощечки, надо было распустить 3 кубометра леса. А на один кубометр доски-пятидесятки уходило всего лишь 1,5 куба кругляка. Разница шла в отвалы. По большей части их просто гноили, а уж когда отвалы обретали совсем циклопические размеры, и не мог не возникнуть резонный вопрос – оттуда столько отходов – сжигали.

Однако кое-кто из числа более жадных, или, так тоже можно сказать, предприимчивых, отходы не жег, а продавал налево. В число этих предприимчивых входили и люди из администрации зоны, где сидел Сергей. Сам он к концу своего срока тоже стал одним из заметных участников схемы. Вел учет поставленному «левому» товару. Организовывал работы на «лесной бирже» – площадке, где хранился лес. Ну и так далее.

2

Освободившись, он продолжил «лесное дело». Сергей колесил по колхозам Украины, Молдавии, юга России и предлагал сверхлимитные поставки леса. Почему по колхозам? Им была разрешена продажа продовольствия на рынках и просто с машин. Поэтому водилась неучтенная наличность.

За эти наличные Сергей оформлял документы на поставки леса от якобы работавших в Коми бригад лесорубов. Никаких бригад, конечно, не было – лес поставлялся за счет тех самых остатков, которые в противном случае бы просто сожгли. А паспорта лесорубов, с которыми Сергей приезжал к председателям колхозов, были поддельными, их изготовляли зэки по заказу администрации колонии.

Схема исправно функционировала около пяти лет. Кроме леса, Сергей занимался еще кое-каким делами. Женился, родились двое детей. Числился на какой-то непыльной работенке. Свой тогдашний доход он оценивает в 700-1000 рублей в месяц. На эти деньги он купил трехкомнатную кооперативную квартиру в Москве на улице Усиевича. «Жигули» третьей модели («копейка» с кузовом «универсал»), построил дачку. Мог сходить в самые дорогие московские рестораны. По добытым через знакомых валютным чекам одевал семью в «Березке». Иными словами, вел жизнь вполне типичного представителя советской бизнес-прослойки.

Однако в 1983 году «лавочку» прикрыли. Как это обычно и бывало, все вскрылось случайно. Один из зэков, задействованный в нелегальных поставках леса с зоны, проигрался в карты. Платить было нечем, и он побежал за защитой в оперативный отдел колонии. Опера существовали несколько особняком от прочей администрации – они действительно занимались расследованиями, проводили допросы зэков, проверяли приходившие на них запросы, так что в лесные дела, которыми ворочала хозяйственная часть, посвящены не были. Неудачливого игрока приняли, вошли в положение, внимательно выслушали. А тот, набивая себе цену, рассказал про творящиеся прямо здесь, в колонии, махинации.

Мол, что-то не то происходит с вагонами. По документам в ремонт должны отправиться 50 вагонов. А на самом деле уходит 45. Остальные загружаются лесом и куда-то отправляются. Информация была принята к сведению. Уже в ближайшую ночь на складе была устроена засада. Первая же нелегальная отгрузка была обнаружена. Всех, кто оказался на месте, задержали. Начались допросы. В итоге следователям удалось размотать ниточку вплоть до замначальника колонии. Но тот умер в СИЗО. И дальше расследование вверх не пошло.

Зато Сергей оказался одним из основных фигурантов. Ему было предъявлено обвинение в хищении имущества в особо крупных размерах. Всего речь шла о 12 вагонах и доказанном ущербе для государства в 112 000 рублей. Он, конечно, утверждал, что всего лишь оформлял бумажки с колхозами. А бригады, как ему говорили, были настоящие. Что про реальный источник поставок леса он не знал. И про то, что паспорта, с которыми он приезжал в колхозы, были фальшивыми, тоже был не в курсе. Но все это суд во внимание не принял. Приговор – 13 лет колонии. Освободился он досрочно – в 1993 году, по письму из Верховного суда.

Было принято решение пересмотреть его приговор в связи с изменением законодательства. Приехав в Москву, бывший зэк увидел совсем другую жизнь. Другими были и страна, и люди вокруг.

3

Про свои 12 лет, проведенные на зоне, Сергей вспоминает без особого воодушевления. Впрочем, и душераздирающих историй тоже не рассказывает. «Тяжело. Прежде всего морально. Живешь как в свинарнике. В помещении 15 человек. Все курят махорку, хоть топор вешай. К вечеру голова раскалывается. Тут же плюют, блюют прямо на пол», – говорит он. Кто были его соседи? В основном осужденные за мелкие хищения и бытовуху. Кто-то украл у соседки в деревне мешок сухарей. Дали пару лет. Кто-то по-пьяни порезал собутыльника – дали «пятерку». О чем можно говорить с людьми, на полном серьезе пересказывающими историю о мужике, который надрессировал мышку, чтобы она ему золотые монетки приносила? Тупеешь просто», – говорит Сергей.

Авторитеты на зоне были, по его словам, сплошь «черные», с Кавказа. К нему самому особо не придирались – одна из его статей была «по золоту», а это могло оказаться полезным потом, на свободе. С ним пытались завести деловые отношения. Но он на вторую «ходку» зарекся участвовать в «операциях». Хотя, конечно, не обошлось и без конфликтов. Сергею запомнилась стычка с одним полублатным. Тот пытался самоутвердиться за счет посаженного барыги. Дело, впрочем, обошлось легкой потасовкой.

Когда идет колонна зэков, то в передних шеренгах – самые «уважаемые». Они видят, где впереди лужа или грязь, могут их обойти или переступить. Те, кто идет сзади, вынуждены месить грязь. Сергей, по его словам, ходил в первой шеренге.

Непохожесть и на воле люди не прощают. Но тут ее тем более не терпят. От угнетения люди ненавидят друг друга. От бедности, от духоты. Без правил жизни отношения заключенных между собой переходят в естественный отбор.

Но свои отношения с зоной я отрегулировал. Мне не нужно кривляться и на кого-то походить. Меня приняли таким, какой я есть и зовут просто – «Михаил», без клички и погонялы, как выражаются тут.

Стоит только перешагнуть порог – тюрьма видит, кто ты и что ты. Надо знать жизнь и быть уверенным в ней. Тюрьма уважает сильных.

«Записки советского брокера», Марк Шерман

Навыки жизни на зоне пригодились, когда Сергей освободился. Квартиры уже не было – жена ее продала и выехала в Израиль. С одной лишь справкой, выданной при освобождении, он был в Москве никому не нужен.

Ютиться приходилось на квартире у старого приятеля. Потом все-таки удалось в ЖЭКе выбить комнатку в коммуналке. На $300, взятых в долг, купил подержанную «девятку», начал таксовать. У «Лужников», на прикормленном месте, куда чужих «бомбил» не пускали, ввязался в стычку с местными. Сломал монтировкой руку одному из братков, которые запрещали брать пассажиров. Боялся, что в ментовке прицепятся к двум прошлым судимостям, и история добром не кончится. Но пронесло.

Заработал денег. Начал снимать квартиру. Потом через знакомых устроился на работу в контору, которая торговала аккумуляторами. Там быстро дорос до начальника отдела продаж. Какое-то время посидел там, а потом подался на вольные хлеба. Торгует все теми же аккумуляторами. Завозит, растаможивает, распихивает по региональными дилерам. Сейчас оборот его компании – около $10 млн в год. Человек пятнадцать сотрудников. Офис – в сером здании старого института рядом со МКАД.

Когда я зашел в кабинет, Сергей сидел за компьютером, что-то высчитывал, изучая котировки акций на сайте ММВБ. Дело было, напомню, в феврале 2009 года. Тогда многие, кто купил акции «на дне», сразу после драматического падения рынков в августе-сентябре 2008 года, смогли неплохо заработать.

Особенно те, кто купил бумаги «Сбербанка». Акции «Сбера» показали из «голубых фишек» самую энергичную динамику восстановительного роста. Сергей, когда я к нему зашел, был в хорошем настроении. Разве что не насвистывал на радостях. Заработал на «Сбербанке» с Нового года около $50 000, – доложил он спустя полчаса, когда разговорились. Для него «бизнес» – это по-прежнему, как и в 70-е, казино, риск, ощущение, что можешь выиграть там, где выиграть не можешь по определению.

А вот когда речь заходит об аккумуляторах, Сергей заметно скучнеет. Послушать его, дела шли кисло. Строительные компании еще год назад, до кризиса, – основной покупатель, – теперь «сдулись». У прочих дела тоже шли вяло. Пока мы говорили, Сергею пару раз позвонили из Екатеринбурга. Один раз кто-то из его сотрудников, а другой – похоже, следователь. Я спросил, в чем дело? Выяснилось, что исчез один из дилеров. Теперь ищут либо деньги, либо отданный ему на реализацию товар. Уже поговорили с женой, с матерью. Те вроде как не знают, куда человек делся. Я спросил: а кто говорил-то, братки местные? Сергей криво усмехнулся. Ответил, что с бандитами дела старался ни в 90-е, ни сейчас не иметь. Работает с ментами. Так выходит надежней.

4

Ну вот и вся история. Мог ли Сергей стать действительно богатым и влиятельным человеком в новой России? Трезво глядя на вещи – вряд ли.

Конец 80-х он провел в колонии. Освободился в 93-м. Пока он сидел на зоне, в бурлящем котле советского общества формировался слой «новых» предпринимателей. Тех, кто в 90-е фантастически обогатится. Кто они были? По большей части активные «игроки» системы. Например, бывшие комсомольцы, у которых были связи и доступ к информации. Это они организовывали первые «научно-технические центры» и прочие хозрасчетные «нашлепки» при крупных предприятиях, которые быстро превращались в каналы по обналичиванию и выводу с госпредприятий гигантских по тем временам средств. Эти деньги вкладывались в импорт компьютеров, одежды, продовольствия. На них были сколочены первые постсоветские состояния.

Те же люди через цепочки знакомств сумели внедриться во власть. Получить доступ к информации и механизмам принятия решений. А чуть позже – реальную возможность отхватить в ходе приватизации свой «кусок пирога». Блестящий пример тому – Михаил Ходорковский. Это сегодня он главный политический «сиделец» страны. А в 90-х – циничный «комсомолец», пройдоха, не стесняющийся в средствах делец. Можно ли представить на его месте человека с двумя судимостями за плечами, маргинала, только что вернувшегося из лагеря? Как редкое исключение из правил, наверное, да. Однако конвертация бывших экономических зэков в успешных приватизаторов массовым явлением не стала. Не получилось и у Сергея.

Это с одной стороны. А с другой – советские предприниматели были очень специфическими предпринимателями. Для того чтобы заработать, надо было украсть, ну или «достать». Неважно – торговля, производство товаров, услуги для населения, – легальных путей не существовало. Сырье, комплектующие, помещение, энергия, рабочая сила – ничего этого купить было невозможно. Соответственно предпринимательская активность советских граждан направлялась на то, чтобы это «достать». А затем столь же нелегальным образом продать.

Конвертация бывших экономических зэков в успешных приватизаторов массовым явлением не стала.

Естественно, даже учитывая всепроникающую коррупцию, такого рода схемы могли существовать лишь в относительно небольших масштабах. Кроме того, они не подлежали тиражированию. «Советский» предприниматель, в отличие от своих западных коллег, действовавших в условиях прозрачных, открытых рынков с понятными правилами игры, не мог отладить бизнес-процесс и потом лишь заниматься их масштабированием. Нет, он должен был действовать «вручную», буквально все делать сам. Ведь вероятность провала росла пропорционально количеству задействованных в сделках людей.

И какой вывод? Да очень простой – эти люди не были готовы к тому, как обернутся дела после развала государства, десятилетиями до этого преследовавшего их. Что надо будет действовать в условиях достаточно жесткой конкуренции. Решать вопросы не за взятку, а все-таки, в большинстве случаев, предлагая рынку более качественный продукт. Они, как ни крути, были частью системы. Пусть и полу-, а то и вовсе нелегальной, но частью системы, существовавшей в СССР. И с крахом советской системы для многих из них исчезла и возможность делать «бизнес». Приведу пример.

Известен случай, говорит Леон Косалс, профессор Высшей школы экономики – человек работал шофером, возил водку с завода в «Березку». По договоренности с человеком, отпускавшим продукцию с завода, он в каждую машину брал с десяток «своих» ящиков. И все это продавалось в «Березке» за валюту и чеки. Схема начала работать в середине 80-х, и к началу перестройки у оборотистого шофера в заначке было около $1 000 000. У него было все – квартира на Проспекте Мира, машина, импортные телевизор и видеомагнитофон. Но стал ли он миллионером? Нет, говорит Косалс. Большую часть своего капитала этот человек вложил в МММ. И все потерял.

Сергей, хозяин «аккумуляторного» бизнеса, вспоминает своего знакомого, который работал проводником поезда «Москва-Берлин». Лет тридцать назад даже не требовалось объяснять, что это может означать! Сейчас это пустой звук. Как вы говорите? Проводник в поезде? Ха! Но в начале 80-х человек, регулярно бывавший за границей, пусть это была и ГДР, мог с полным на то основанием считать, что жизнь удалась. Привозя (вполне, заметим, легально!) пару-тройку добротных гэдээровских вещей (куртки, плащи, костюмы, обувь и т. п.) за раз и перепродавая их здесь, доходы можно было иметь в разы выше, чем в среднем по стране.

Именно так обстояли дела у знакомого Сергея – кооперативная квартира, дача, машина, жена не работает. Однако когда границы в начале 90-х открыли, и «челноки» получили возможность свободно провозить все то, что раньше было предметом дефицита, бизнес проводника резко сдулся.

«Люди привыкли иметь доходность в 1000 % [на операции]. Даже 100 % им казалось мало. При этом дефицит исчез. Надо было все начинать заново. Они просто растворились», – говорит Сергей о своих бывших партнерах и контрагентах еще по тому, советскому, бизнесу. Зато он поддерживает отношения со своим приятелем, который в начале 80-х промышлял фарцовкой, а потом эмигрировал в США. Про то, чтобы заняться там своим делом, он не помышляет. Более того, ни в одном официальном документе, ни на одном из собеседований ни разу не сказал, чем занимался в СССР У него стабильная, высокооплачиваемая работа – водит на дальние рейсы – между штатами – двухэтажный автобус. Зарплата – около $50 000 в год. На жизнь хватает. Скоро на пенсию. И никакого бизнеса.

5

Но вернемся к судьбам советских предпринимателей. Как только их бизнес вырастал, его закрывали. Либо надо было каким-то образом встраиваться в систему, конвертировать свои деньги в продвижение по партийной или хозяйственной части. Это мало кому удавалось. В подавляющем большинстве случаев наградой за деловые успехи была тюрьма, а то и расстрел.

Николай Коварский, питерский бизнесмен, заставший еще последних советских воротил, говорит о еще одной причине, по которой предприниматели из СССР не оказались на первых ролях в экономике «новой» России. По его мнению, андроповские репрессии все же изрядно обескровили подпольную советскую экономику. Многие действительно знаковые деятели попали под «тяжелые» статьи и отправились в лагеря. С другой стороны, с 70-х годов из СССР стало возможно выехать по линии «еврейской» эмиграции. Кое-кто в условиях закручивания гаек в 1982–1984 годах этим воспользовался. И уж совсем массовым, по словам Коварского, был отъезд в конце 80-х, когда границы фактически открылись.

В подавляющем большинстве случаев наградой за деловые успехи была тюрьма, а то и расстрел.

Люди, десятилетиями жившие под страхом внезапного ареста, благосостояние которых висело на невероятно тонкой ниточке подношений коррумпированным чиновниками и силовикам, практически не колебались, принимая решение уехать или остаться. Особенно те, кто сумел скопить действительно приличные состояния и хранил их в золоте и прочих «вечных ценностях». «Я помню все эти разговоры. Все люди, кто зарабатывал деньги, все были настроены сугубо уезжальчески. Сколько у меня было знакомых из числа «старших товарищей», уехали практически все», – говорит Коварский. В горбачевскую перестройку они, естественно, не поверили. И как только возникла такая возможность – выехали.

Возможно, Коварский утрирует, но, по его словам, в начале – середине 80-х годов в советской «второй» экономике сформировался «бедный кислородом слой». Произошел «разрыв поколений» – как в результате «посадок», так и массового выезда за границу. А тут как раз подоспели «комсомольцы», молодые ребята из первых кооперативов, знавшие все ходы-выходы. Молодая поросль затенила предшественников. Тем более что «старые кадры» действительно привыкли делать дела по-другому, чем это стало принято в начале бурных 90-х.

Ведь кроме «комсомольцев», появились и другие знаковые персонажи 90-х. Взять хотя бы проблему рэкета и бандитских «крыш», ставшую одной из наиболее характерных примет времен становления современной российской частной экономики. Конечно, советские предприниматели сталкивались с организованной преступностью. Налетчики вычисляли квартиры богатых спекулянтов и цеховиков, грабили их, похищали за выкуп родственников.

Этим, например, промышлял Вячеслав Иваньков, будущий Япончик. Начинал он в 60-е в знаменитой тогда банде Геннадия Корькова (Монгола), сумевшего сколотить группировку из тридцати настоящих отморозков. Часто их жертвами становились подпольные миллионеры, цеховики, фарцовщики, известные коллекционеры и работники торговли. Люди Корькова вывозили их в лес, иногда прихватывая и семьи, подвешивали жен к деревьям, пытали, заставляли рыть себе могилы. Позже Иваньков сколотил собственную банду, с которой колесил по Союзу и занимался примерно тем же. В Свердловске, например, он совершил налет на квартиру цеховика Айсора Тарланова и угрозами заставил его дочь отдать несколько килограммов драгоценностей.

Однако на суде, когда Иванькова задержали по другому делу, Тарланов отказался от каких бы то ни было претензий. Это было в порядке вещей. И жертвы, и нападавшие знали, что обращений в милицию не будет – слишком многое пришлось бы объяснять по поводу происхождения похищенных предметов или явно нетрудовых и возмутительно высоких для советского времени доходах пострадавших.

Советский государственный аппарат работал без сбоев, государственная репрессивная машина была эффективна вплоть до конца 80-х годов.

Но существовало ли явление системного «крышевания» организованной преступностью советских теневых предпринимателей? Четкого ответа на этот вопрос нет. Кое-где, наверное, было – например, в Грузии, где мощные воровские объединения сложились еще в советский период. Существует также легенда о состоявшейся в начале 80-х годов общесоюзной воровской «сходке» то ли в Ставрополе, то ли в Одессе, на которой был установлена общепринятая норма обложения «барыг» 10-процентным (а кто-то говорит и про 20 %) сбором со всех их доходов. И якобы исходя из этой нормы и строились в дальнейшем отношения между ворами, с одной стороны, и цеховиками и прочими дельцами – с другой.

Однако Марк Шерман, например, в своих записках с зоны ни о каких ворах и их «крыше» не упоминает. В деле бакинского цеховика Рамиза Шабанова об этом также нет ни слова. Если он кому и платил «взносы» – так это местным ментам, прочим проверяющим и администрации фабрики. Что понятно – советский государственный аппарат работал без сбоев. Отдельных его представителей можно было коррумпировать, но как система, государственная репрессивная машина была эффективна вплоть до конца 80-х годов. Уж во всяком случае, никакие воры и местная приблатненная шпана и близко не стояли с райотделом милиции по ресурсам и возможностям контролировать территорию.

Новая реальность наступила в 90-е. Органы дезорганизованы, кадры разбегаются, нищенские зарплаты и катастрофическое падение престижа службы. Зато появились энергичные и жестокие парни в спортивных костюмах с претензиями на часть доходов любого понравившегося им бизнеса. Милиция против них бессильна. Защиту могут дать только такие же энергичные, но лучше – еще более свирепые, люди. Так возникают бандитские «крыши». Для цеховиков и иже с ними это была новая реальность. Далеко не все ее смогли переварить. Закономерным итогом во многих случаях стал переход контроля над бизнесом (если он выживал в новых условиях рынка) в руки представителей «крыши».

Какой вывод из всего сказанного выше? Советские предприниматели не были неудачниками. Они действительно были более предприимчивы, активны и изобретательны, чем средняя масса населения Союза. Но, как и у большей части граждан СССР, слом системы вызвал в их среде дезинтеграцию и потерю ориентиров. В этом смысле цеховики стали такой же жертвой эпохи, как и многочисленная советская интеллигенция. В новое время им пришлось искать себе новое место под солнцем. Получилось это далеко не у всех. И это главная, видимо, причина того, что деятели подпольной советской экономики не составили явно преобладающей части нового бизнес-сословия на постсоветском пространстве.

6

Хотя некоторым из бывших нелегальных советских предпринимателей удалось практически невозможное. С самого дна они поднялись до командных высот целых отраслей российской экономики. Речь, конечно, прежде всего, идет о легендарных братьях Черных.

Старший из них, Михаил, родился в 1952 году в украинском городке Умань. Вскоре после этого семья перебралась в Ташкент, где появились на свет и два других брата – Лев и Давид. Тогда многие евреи из европейской части СССР перебрались в среднеазиатские республики. Нравы там были терпимее, и заниматься разнообразными частными «промыслами» было гораздо проще.

Черные жили большой семьей – в одном доме с Михаилом, его братьями и родителями обитали также дед по отцовской линии и родители мамы. Отец работал на заводе энергетиком, мать – бухгалтером. Их официальный заработок был мизерным, что-то около 200 рублей на двоих. Однако кроме официальной работы у отца были и другие заработки – он сколотил бригаду шабашников и брал частные подряды на строительство. Старший из сыновей, Михаил, уже лет с семи принимал участие в этом бизнесе.

«Ташкент был достаточно «диким» местом во времена моего детства», – вспоминал Михаил Черной. Для ликвидации последствий катастрофического землетрясения 1966 года в Ташкент съехались рабочие со всего СССР К «большой стройке» подтянулись и асоциальные элементы всех мастей – от мошенников и махинаторов до откровенных уголовников. В этой среде, на городских улицах, прошло детство и юность братьев.

Михаил, старший, с детства увлекался спортом – занимался боксом, играл в баскетбол. В комсомол его не приняли. Но на улице он пользовался уважением. Свой первый бизнес он вместе с такими же крепкими ребятами организовал в городских парках Ташкента – проводил розыгрыши лотереи. Издалека все действительно выглядело солидно. Во вращающийся барабан закладывались шары, на которых были нанесены цифры. Барабан вращался, шары доставались наугад, объявлялся выигравший номер.

Формально устроителем лотереи вроде бы как выступало местное спортивное общество ДОСААФ. Но на самом деле обо всем через знакомых-спортсменов договаривался Михаил Черной – с дирекцией парков, с райисполкомами. Те выдавали разрешение. «Шары» в лотерейных барабанах были шариками для настольного тенниса. Выигрышей было минимально возможное количество. А большую часть собранных денег устроители забирали себе. «Вскоре мы зарабатывали по 30 000 рублей в месяц», – вспоминал потом Михаил Черной. Естественно, он платил регулярные взятки милиции. А также, по его собственному выражению, кое-кому при необходимости «демонстрировал мускулы».