Дело гастронома № 1 Латий Евгений

11

Церковь была небольшая, но тихая, чистенькая. Беркутов, не спеша, разглядывал старые, потемневшие иконы, развешанные по стенам, когда к нему из-за алтаря вышел священник. Тот был уже в преклонных годах, но живой и острый взгляд выдавал духовную мощь его натуры. Беркутов приблизился, перекрестился, а потом и поклонился святому отцу.

– Я Беркутов Георгий Константинович, – негромко проговорил он, и священник кивнул.

– Да-да, мне передавали.

Беркутов оглянулся. В церкви, шаркая подошвами, ходили две старухи, выбирая из чаш для свечей недогоревшие огарки и протирая церковную утварь.

– Извините, я мог бы с вами поговорить наедине? – обратился Беркутов к батюшке.

Священник пристально взглянул на него.

– Ты хочешь исповедоваться, сын мой?

Беркутов кивнул.

– Только я неверующий, даже наоборот, состою в коммунистической партии, так что… – Он запнулся, вытащил платок, вытер испарину.

Легкая улыбка мелькнула на губах священника. Он сочувственно взглянул на Беркутова.

– Мы никому в исповеди не отказываем!

– Только давайте назовем это разговором. Или беседой, мне так будет легче!

– Как вам угодно. Прошу!

Он провел Беркутова за алтарь, в небольшую комнату, где хранилась церковная утварь. Они присели на деревянную скамейку. Священник взял в руки крест.

– Я вас слушаю! – сказал он.

Георгий Константинович на мгновение задумался.

– В последнее время я часто думаю, что обеднил себя, лишив общения с Богом. Меня скоро арестуют, я стану изгоем, врагом государства, и все будут требовать моего расстрела, казни, распятия, как это все уже было не однажды, вы помните, а Бог, как мне кажется, никогда бы не оттолкнул меня от себя! Ведь правда?

Священник кивнул.

– Господь ко всем милостив! – кротко выговорил он. – Особенно к раскаявшимся!

– Вот я и хотел спросить: мог бы я молиться Господу и разговаривать с ним?

– Вы крещеный? – спросил священник.

– Да, бабушка в детстве меня тайно окрестила, надела крестик, и я всю войну носил его, даже Бога вспоминал на войне. Оттого, видимо, Господь меня в живых и оставил. Ни одного ранения не получил. А как только крестик снял, так и начались напасти!

Священник снова кивнул.

– А за что вас собираются арестовывать? – поинтересовался священник.

– Они считают, что я вор, взяточник! Но все, что я зарабатываю, я зарабатываю своим трудом, с детства чужой копейки не взял. Да, законы, возможно, нарушаю. Они меня осудят, но Господь пусть сам рассудит. Так можно?

– Можно!

Беркутов заулыбался, поднялся со скамейки.

– Спасибо вам, батюшка, за поддержку! Мне и вправду полегчало! Я долго собирался и, выходит, не зря к вам пришел. Спасибо вам, отче! Как много я потерял, что прежде не ходил к вам!

Беркутов не выдержал и поцеловал руку батюшке.

Георгий Константинович с тихой улыбкой на лице вышел из церкви. День был хоть и осенний, но теплый, солнечный. Беркутов, по обычаю, раздал нищим милостыню. На паперти сидели четыре калеки, и он выдал каждому по красненькой, по десять рублей. Те обрадовались, стали креститься и желать ему милостей Господних. Обернувшись, директор заметил сутулую фигуру филера в сереньком плащике, тоскливо поджидавшего его, но даже это не испортило ему хорошего настроения после встречи с батюшкой. Беркутов с облегчением вздохнул и не спеша двинулся по улице. Филер огляделся по сторонам и направился следом.

«Слежка длится третью неделю, филеры меняются каждые четыре часа подряд, раньше их не было, значит, они всерьез намерены меня арестовать, – с грустной усмешкой размышлял Беркутов. – Все играется по классической схеме. Объявление о намерениях и смертельный удар в сердце. Они следят, чтобы я не сбежал. Видимо, испрашивали разрешения наверху и ждали, когда Гришин умчится из Москвы. А он вчера уехал отдыхать. И теперь они свободны в своих действиях. Западня захлопнулась! С радостью сбежал бы куда глаза глядят, да уж не спастись! Только родных и сослуживцев насмешу!»

Беркутов свернул в переулок. Там стояла его «Волга». Максимыч сидел за рулем и, надев очки, читал «Известия». Беркутов сел в машину. Максимыч отложил газету, завел машину и медленно стал выезжать из тесного переулка. Филер отвернулся и тотчас стал что-то говорить, наклонясь к воротнику. Значит, там у него была рация.

Скачко зашел к генералу, отдал честь. Тот был возбужден, сразу же поднялся на ноги, замахал рукой, радостно приветствуя полковника, и даже двинулся навстречу, чего никогда раньше за Култаковым не наблюдалось. Взял под руку, отвел в сторону, оглянулся на дверь, за которой сидел Красавин, зашептал на ухо:

– Поздравляю тебя! Завтра начинаем операцию «Беркут»! Сегодня берите ордера, готовьте группу захвата, все должно быть исполнено молниеносно и неожиданно!

– Ваш кабинет прослушивают? – не понял Скачко.

Генерал сурово взглянул на полковника, сжал кулаки, но, заметив его хмурое выражение лица, пришел в недоумение.

– А ты чего как неродной? Хмурый какой-то, рассеянный? – вдруг спросил он. – Сейчас, наоборот, надо сосредоточиться! Быть как сжатый кулак! Ты меня понял?

Скачко кивнул. Но это генерала не устроило.

– Что-то случилось?!

– Да так. С женой вот расстались! – Он дернул желваками. – У Бокова пока поживу.

– Из-за чего расстались?!

– Она мне изменила.

Култаков возмущенно хмыкнул.

– Как это так?! Педагог советского вуза, пусть и беспартийная, а набралась наглости изменить мужу-коммунисту?! Это, я бы сказал, из ряда вон! – Он нахмурился. – Хочешь, я позвоню в партком? Они быстро во всем разберутся!

– Не надо! Это дело семейное, и моя вина налицо.

– Как это твоя вина налицо?! На чье лицо?! – возмутился Култаков. – Я со своей, между прочим, провел ряд воспитательных бесед. Поначалу было трудно. Как со стенкой говоришь! Но постепенно мы пришли к принципу мирного сосуществования! Как-нибудь расскажу, это весьма любопытно! А сейчас за работу! О жене не жалей! Как говорят, еще неизвестно, кому повезло! – И он похлопал Скачко по плечу. – Садись, давай вместе проработаем все детали ареста и первого допроса. Это очень важно! Подожди-ка!..

Култаков озабоченно нахмурился, быстрым шагом вышел в приемную, точно хотел застать кого-то врасплох, но на месте Красавина никого не было. Генерал удовлетворенно кивнул, плотно закрыл двери кабинета и вернулся на свое место.

Скачко вернулся в свой кабинет и увидел Ширшова. Капитан сиротливо сидел на стуле, держа в руках скромный узелок. Там, скорее всего, была смена нижнего белья, бритва и гигиенические принадлежности. Ширшов приготовился отправиться в камеру. Внезапный приход полковника поверг капитана в смятение, Ширшов не знал, что ему делать: то ли встать и отдать честь, провинившийся был в штатском, то ли не вставать. Капитан все же попытался подняться, но полковник решительным жестом усадил его назад. У стола сидел Боков.

– Привет, капитан, – Скачко занял свое место. – Так, говоришь, черт попутал?

Ширшов отважно взглянул на полковника.

– Я за эту неделю, товарищ полковник, о чем только не передумал! И считаю, что за такую провинность, мной совершенную, прощения недостоин! Майор Боков прав: такие, как я, не должны состоять в рядах органов госбезопасности! А потому готов понести любое наказание! Жена знает обо всем, я ее подготовил, так что…

Он развел руками, показал узелок и шумно вздохнул. Полковник с Боковым такого искреннего признания не ожидали, хмыкнули и переглянулись.

– Иллюзий никаких не держу! – продолжил Ширшов. – Что касаемо причин, то с малолетства имел мечту о собственном автомобиле. Еще в школе сдал на водительские права, одно время даже участвовал в автогонках. Зациклился, словом. Идиот, что тут сказать?!

Ширшов смотрел на Бокова. Тот нахмурился. Скачко же был попросту растерян. Он взглянул на Бокова, и майор расценил этот взгляд как призыв вынести свой вердикт.

– Согласен: этому оправдания нет! Я рад, что капитан трезво осудил свой поступок, и вижу: этот кратковременный арест, что называется, пошел ему на пользу.

Он умолк, так и не высказав своего мнения, как им поступить с Ширшовым: казнить его или помиловать. Скачко хмыкнул, откинулся на спинку кресла и понял, что решать судьбу подчиненного должен он сам. Полковник поднялся:

– Словом, так! Деньги или машину возвратишь студенту. Закроешь вопрос полюбовно. Еще полгода – испытательный срок! Все поощрения отменяются! Ну а дальше посмотрим. Завтра в восемь утра на работу. Возражения есть?

Скачко взглянул на Бокова. Майор молча кивнул. Ширшова словно дубиной огрели, он не мог выговорить ни слова. Скачко нахмурился, взглянул на Бокова. Тот подался к Ширшову:

– Вопросы есть?

Но Ширшов был так растерян, что не совсем понимал, что требовал от него полковник.

– Вы хотите сказать, что д-д-доверяете мне? – заикаясь, переспросил Ширшов.

– Пока доверяем! – сказал Скачко.

Ширшов, услышав эти ободряющие слова, поднялся, слезы блеснули в его глазах. Он вытянулся по струнке и не сразу, из-за сильного волнения, смог ответить Скачко.

– Мои уважаемые, дорогие товарищи, я клянусь вам и всему руководству, что оправдаю ваше доверие, – хрипло прошептал он.

Волнение и слезы капитана тронули полковника. Он нахмурился и заявил:

– Ты наш товарищ, и мы рады, что ты осознал! Хотя я тебя понимаю. Я тоже с детства мечтал о машине, и генерал помог мне купить «Волгу» из конфиската, практически за себестоимость. Так и я тебе помогу! Будет и у тебя машина!

Скачко вдруг улыбнулся, а Ширшов так просиял, словно его только что наградили орденом.

Беркутов и Старшинов сидели в закрытом кабинете ресторана «Узбекистан» и пили чай. В рюмках был налит коньяк, но Беркутов к своей не притрагивался. В вазочке лежала черная икра, на блюдце – тонкие ломтики лимона. Старшинов взглянул на официанта, стоявшего поодаль, кивнул ему, и тот вышел из кабинета.

– Мне тут рассказали, как бушевал Рыбинец, узнав, что Анилину дали всего пятнадцать лет, а не расстрельную статью! – сообщил Беркутову Старшинов, намазывая икру на белый хлеб. – Недопонял, видите ли, председатель суда секретаря ЦК КПСС. Но, чтоб не ошибиться, судьи дали пятнадцать лет и Вере Петровне, увы, невиновной!

Он с горечью усмехнулся.

– Гришин перед отпуском ходил к Брежневу, но безуспешно. Война с Афганистаном сжирает по 400 тысяч рублей в день, из-за этого и БАМ никак не достроят, и вся экономика наперекосяк. А Рыбинец как бы указал, где можно добыть неплохие деньги. И все вдруг радостно согласились. Арест Анилина и Аримина, найденные для госнужд тысячи долларов Брежнева прямо-таки воодушевили. Так что теперь уж Андропова не остановить! Ты не обижайся, но Еве я посоветовал, чтоб она не очень с тобой сближалась, – доедая икру, хмуро обронил Старшинов, затем лихо махнул рюмку коньяка. – Сам понимаешь, ни к чему это!

Беркутов кивнул. Старшинов снова наполнил свою рюмку, поднял ее, побуждая выпить и Беркутова. Тот помедлил и поднял свою. Они чокнулись. Старшинов выпил, Беркутов лишь пригубил. Николай Иванович пристально взглянул на Георгия.

– Ты какой-то тихий, благостный сегодня, словно из церкви вернулся, – он улыбнулся. – Бабушка моя после каждой заутрени такой же возвращалась, – снова наполнив свою рюмку, прокомментировал он. Беркутов кивнул, грустно улыбнулся.

– Еще бы хоть разок за грибами сходить! – мечтательно проговорил Беркутов. – Сейчас, говорят, опята пошли. С опятами хорошо картошку жарить. Вкуснота, не хуже грибовницы! Да и маринованные опятки не хуже. И собирать их легко. Сядешь – и полкорзины нарезал! А рядом с опятами обязательно есть грузди. Ты знаешь, что такое грузди?

Старшинов удивленно смотрел на Беркутова.

– Так давай сходим?! – загорелся Николай Иванович. – Ты знаешь, я тоже собирать грибы люблю! Когда поедем?

– Давай с утра в воскресенье?

– Туда же?!

Беркутов кивнул.

– Тогда на моей машине, а то ты и полрюмки выпить не можешь! Договорились?

Старшинов улыбнулся, Беркутов кивнул. Они оба подняли рюмки, чокнулись.

– До дна! – предложил Старшинов.

Беркутов не стал возражать и махом опрокинул рюмку. Старшинов кивнул и выпил свой коньяк.

Весь сквер был усыпан желто-красными кленовыми листьями. Боков, сохраняя на лице ласковую улыбку, сидел с Любой на лавочке в тихом сквере и держал ее за руку. Некоторое время они молчали. Люба первой не выдержала, выдернула свою руку и напористо заговорила:

– Ты сам сказал, что я могу вернуться к тебе, что мы одна семья, и вдруг приглашаешь к себе пожить этого Скачко! Может, он и хороший, но я его уже не помню! Хоть ты и говоришь, что он был на нашей свадьбе. Хоть убей – не помню!

Боков нахмурился:

– Я Пашу не приглашал. Он вызвал меня в кабинет и объявил: я поживу у тебя. Что я мог ответить, он же мой начальник?!

– Начальник по работе! – не сдавалась Люба. – Но у тебя, как у всякого советского человека, есть и должна быть личная жизнь! Это везде записано! И она неприкосновенна! А я и есть твоя личная жизнь. Сколько он хочет пожить у тебя?

Боков нахмурился, развел руками.

– Он не сказал.

– Мне стоило большого труда уговорить мамину сестру, чтоб она пожила с мамой, а моего племянника, сына сестры, переселить ко мне, чтоб я могла переехать к тебе, понимая, как это важно для нас обоих, но тетушка поставила мне условие: скакать туда-сюда не будем! И я уже не могу всех их разворачивать в обратную сторону. Скажи это своему Скачко! Он же начальник, для него в пять минут подыщут комнатку! Чего тесниться-то?! Или я не права?

Боков шумно вздохнул:

– Хорошо, я поговорю с ним.

– Да уж, поговори, пожалуйста. Если на денек-два, ну, максимум на неделю, это мы с тобой, как стихийное бедствие, переживем, но если на больший срок, то я, боюсь, не выдержу! – Глаза ее наполнились слезами. – Извини!

Он сжал ее руку, кивнул.

Беркутов с Зоей пили чай. Беркутов с нежностью посматривал на нее. Зоя сидела с напряженным лицом и старалась не смотреть на директора. Улыбалась, но невпопад.

– Ты вернулась какой-то совсем другой, – он пристально взглянул на нее. – Что-то в поездке случилось?

– Я вернулась, а сын влюбился в замужнюю женщину! Она старше его на десять лет. Про ее мужа я даже не говорю! Он военный, полковник, просто рвет и мечет!

– Он что, в курсе?

Зоя поморщилась, грустно махнула рукой. Беркутов сочувственно покачал головой.

– Большие детки, большие бедки! – вздохнул он. – С вашим сыном все понятно, в юности все влюбляются в опытных женщин. А ей-то мальчишка зачем? У нее что, нелады с мужем?

– Да кто ее знает?! – отмахнулась она. – Но вы-то, я вижу, тоже стали другим!

– Каким это другим?

– Тихим, спокойным. Мне даже трудно определить, что с вами-то случилось?!

Она пристально посмотрела на него, стараясь разгадать его тайну. Беркутов улыбнулся.

– Просто книгу хорошую читаю.

– Какую?

Он достал небольшую по формату книжицу, умещающуюся в кармане пиджака, показал ей. Это были все тексты Евангелия. От Матфея, От Иоанна, от Луки и от Марка. Зоя пролистнула ее, удивилась:

– У меня дома тоже Евангелие и Библия есть! Но у меня старинные еще издания. От бабушки достались. Тисненые обложки с медными застежками.

– Ты их сама-то читала, эти тисненые?

– Обе книги напечатаны еще с ятями, на церковно-славянском языке! А я его не знаю! – Зоя усмехнулась. – Надо бы где-нибудь на русском раздобыть.

– А я оторваться от этих посланий не могу! – вдруг взволнованно проговорил он. – И знаешь, словно заново мир начал постигать! Странное ощущение.

Зоя с интересом слушала его. Беркутов посмотрел на часы, быстро поднялся.

– Извини, но через пять минут разговор с Алтаем! Они посылают нам сорок тонн молодой баранины, каждая партия по двадцать тонн, через десять дней вышлют еще два вагона. Как там у нас со спросом на баранину? Узнай! Если не очень высок, я уже договорился с «Узбекистаном», они с радостью возьмут, а мы за труды свое вознаграждение получим. Разузнай все! И давай включайся в работу.

Он подмигнул ей, двинулся к двери. Вдруг дверь отворилась и ворвалась Лида. Беркутов оторопел, приготовился к обвинениям, но она бросилась на шею мужу. Зоя с трудом скрыла усмешку.

– Поздравляю! У нашей Веры дочка родилась! Вес три шестьсот, рост пятьдесят восемь!

– Слава богу! – прошептал Беркутов.

Он заулыбался, легким движением осенил себя крестом. Бросилась поздравлять Лиду и Зоя.

Зоя бродила между полок в книжном магазине. Оглядела полки с «Философией, религией, историей», но, не найдя того, что искала, подошла к продавщице.

– Скажите, а у вас Евангелие или Библия есть в продаже?

Продавщица покраснела, оглянулась по сторонам, словно их кто-то мог подслушивать.

– У нас церковной литературы не бывает! – строго заметила она. – Я удивлена, что вы таких вещей не знаете.

– Но мне сказали, что в серии «Литературные памятники» издавали Библию? Или я ошибаюсь?!

– Ошибаетесь.

И продавщица снова покраснела. К Зое сзади незаметно подошел Скачко.

– Я знаю, где продают Евангелие. И в хорошем переплете. Кстати, как раз туда еду, могу подбросить!

Зоя удивленно взглянула на него, вспыхнула. Продавщица тотчас оживилась:

– Ой, а мне с вами можно?!

– Увы, у меня только одно место! – он приторно улыбнулся. – Я на велосипеде!

Продавщица хмыкнула. Зоя не принимала участия в разговоре.

– Жаль! А где этот магазин находится? – не унималась продавщица.

– В Елоховском соборе! Прямо при входе небольшой ларек. И продают свободно.

Он весело взглянул на Зою.

– Ну что, едем, Зоя Сергеевна?

Зоя вздохнула, развернулась и двинулась к выходу. Полковник подмигнул продавщице и последовал за Зоей.

Они ехали по Москве. За рулем сидел Скачко, Зоя с мрачным видом сидела рядом.

– Завтра можешь не выходить на работу?

– Могу. А что? – Она недоуменно взглянула на него.

– Вот и не ходи!

Зоя вдруг догадалась, о чем он говорит, и тревога, как быстрое пламя, охватила ее.

– Завтра вы его арестуете?!

Полковник не ответил, Зоя похолодела. Она вытащила сигареты из сумочки, нервно закурила. Полковник хмуро взглянул на нее, но одергивать не стал.