Инферно Браун Дэн
— Ничего подобного. Мы использовали шиме-ваза — удушающую технику дзюдоистов. У нас не было желания причинить вам вред.
— А кто стрелял в меня сегодня утром?! — возмутился Лэнгдон, отчетливо вспоминая лязг пули о крыло трайка, стремительно уносящего их с Сиеной. — Ваша пуля чуть не попала мне в поясницу!
Глаза вошедшего сузились.
— Если бы я хотел прострелить вам поясницу, я бы ее прострелил. Я сделал один-единственный выстрел, которым пытался пробить заднюю шину вашего мопеда, чтобы не дать вам уехать. Мне было приказано войти с вами в контакт и выяснить, какого черта вы так странно себя ведете.
Не успел Лэнгдон переварить услышанное, как в каюту вошли и двинулись к его койке еще двое в черном.
Между ними шла женщина.
Женщина-призрак.
Эфирная и неземная.
Лэнгдон мгновенно узнал в ней свое видение. Длинные серебристые волосы, красивое лицо, на шее голубой амулет из ляпис-лазури. В прошлый раз она явилась ему среди жуткого пейзажа с мертвыми и умирающими, и теперь Лэнгдон не сразу уразумел, что она стоит перед ним живая, во плоти.
— Профессор Лэнгдон, — сказала она, подходя к его койке с усталой улыбкой. — Я рада, что с вами ничего серьезного. — Она села и взяла его руку, чтобы узнать пульс. — Мне сообщили, что у вас амнезия. Вы меня помните?
Лэнгдон помедлил с ответом, вглядываясь в нее.
— Вы… возникали в моих видениях, хотя саму встречу я не помню.
Женщина наклонилась к нему, ее лицо выражало сочувствие.
— Меня зовут Элизабет Сински. Я директор Всемирной организации здравоохранения, и я обратилась к вам за помощью, чтобы обнаружить…
— Новую чуму, — сообразил Лэнгдон. — Которую создал Бертран Зобрист.
Сински удовлетворенно кивнула:
— Помните, да?
— Нет, я очнулся в больнице со странным маленьким проектором и с видениями в голове, в которых вы требовали, чтобы я искал и нашел. Именно это я и пытался делать, но они хотели меня убить.
Лэнгдон кивком показал на агентов. Силач ощетинился, явно желая ответить, но Элизабет Сински движением руки велела ему молчать.
— Профессор, — мягко проговорила она. — Я вижу, вы потрясены, сбиты с толку. Я втянула вас во все это, я в ужасе от произошедшего, и мне отрадно, что вы в безопасности.
— В безопасности? — отозвался Лэнгдон. — Меня насильно удерживают на судне!
И вас тоже!
Женщина с серебристыми волосами понимающе кивнула.
— Из-за вашей амнезии многое из того, что я сейчас расскажу, боюсь, покажется вам диковинным. Но время на исходе, в вашей помощи нуждается множество людей.
Сински умолкла, словно раздумывая, как лучше продолжить.
— Прежде всего, — заговорила она, — мне надо, чтобы вы поняли: агент Брюдер и его люди никогда не пытались сделать вам ничего плохого. У них был прямой приказ: восстановить с вами контакт любыми средствами, какие понадобятся.
— Восстановить? Но я не…
— Прошу вас, профессор, просто послушайте. Все разъяснится. Я вам обещаю.
Лэнгдон откинулся на койку лазарета, и чем дольше доктор Сински говорила, тем более бурно крутились мысли у него в голове.
— Агент Брюдер и его люди — группа из Службы поддержки по надзору и реагированию. Сокращенно — ПНР. Они работают под эгидой Европейского центра профилактики и контроля заболеваний.
Лэнгдон посмотрел на нашивки с буквами ECDC. European Centre for Disease Prevention and Control.
— Его группа, — продолжила она, — специализируется на распознавании и нейтрализации рисков заразных заболеваний. Грубо говоря, это спецназ для экстренного сведения к минимуму крупномасштабных угроз здоровью людей. Я ищу источник инфекции, которую создал Зобрист, мои главные надежды были связаны с вами, и, когда вы исчезли, я поручила группе ПНР вас разыскать… Это я вызвала ее во Флоренцию себе на помощь.
Лэнгдон был ошеломлен.
— Эти агенты работают на вас?
Она кивнула:
— Временно прикомандированы от ECDC. Вчера вечером, когда вы исчезли и перестали выходить на связь, мы подумали, что с вами что-то случилось. Только сегодня рано утром, когда наша группа технической поддержки увидела, что вы заходили в свою гарвардскую электронную почту, мы поняли, что вы живы. В тот момент казалось, что причиной вашего странного поведения может быть только переход на другую сторону… мы предполагали, что кто-то другой, кто тоже ищет источник этой инфекции, соблазнил вас большими деньгами.
Лэнгдон покачал головой:
— Полнейшая нелепость!
— Да, это выглядело крайне маловероятным, но это было единственным логически приемлемым объяснением. Ставка чрезвычайно высока, и мы должны были свести риск к минимуму. Конечно, мы и вообразить не могли, что у вас амнезия. Когда наша группа технической поддержки зафиксировала внезапную активацию вашей гарвардской электронной почты, мы установили по IP-адресу, в какой квартире во Флоренции находится компьютер, и прибыли на место. Но вы скрылись на мопеде с женщиной, и это усилило наши подозрения, что вы стали работать на кого-то еще.
— Мы мимо вас проехали! — задыхаясь от волнения, воскликнул Лэнгдон. — Я увидел вас на заднем сиденье черного фургона между оперативниками. Я решил, вы пленница. Казалось, что вы не в себе, что вас чем-то одурманили.
— Вы нас видели? — удивилась доктор Сински. — Как ни странно, вы не ошиблись… Они действительно делали мне уколы. — Она сделала паузу. — Но только потому, что я им так велела.
Лэнгдон был уже полностью сбит с толку. Она велела себя одурманить?
— Вы этого, конечно, не помните, — сказала Сински, — но, когда наш «C-130» приземлился во Флоренции, изменилось давление и у меня случился приступ позиционного пароксизмального головокружения. Это острое состояние, которое у меня иногда бывает, оно связано с нарушением деятельности внутреннего уха. Состояние преходящее и не слишком серьезное, но головокружение и тошнота такие сильные, что даже голову трудно поднять. Обычно я ложусь и терплю эту тошноту, но ситуация с Зобристом требовала неотложных действий, поэтому я попросила каждый час делать мне инъекции метоклопрамида, чтобы меня не рвало. У этого препарата есть серьезный побочный эффект: он вызывает сильную сонливость; но я по крайней мере могла отдавать распоряжения по телефону с заднего сиденья фургона. Группа ПНР хотела отвезти меня в больницу, но я им запретила до тех пор, пока мы не получим вас опять в свое распоряжение. К счастью, во время перелета в Венецию головокружение наконец прошло.
Обескураженный Лэнгдон лежал на койке без сил. Я весь день бегал от Всемирной организации здравоохранения — от тех самых людей, чье поручение должен исполнять.
— Теперь внимание, профессор, — требовательно продолжила Сински. — Источник инфекции Зобриста… имеете вы представление, где он может быть? — Она смотрела на него сверху вниз с видом крайне напряженного ожидания. — У нас очень мало времени.
Он далеко отсюда, хотел сказать Лэнгдон, но прикусил язык. Он поднял глаза на Брюдера — на человека, который утром в него стрелял, а потом чуть не задушил. У Лэнгдона так быстро уходила из-под ног почва, что он понятия не имел, кому можно доверять.
Сински наклонилась к нему с еще более напряженным видом.
— У нас создалось впечатление, что источник здесь, в Венеции. Это так? Скажите нам, где именно, и мы пошлем группу на берег.
Лэнгдон колебался.
— Сэр! — нетерпеливо рявкнул Брюдер. — Вам явно что-то известно… Говорите, где он! Вы что, не понимаете, что может произойти?
— Агент Брюдер! — прикрикнула на него Сински. — Хватит вам!
Снова повернувшись к Лэнгдону, она заговорила негромко:
— Учитывая, через что вы прошли, вполне можно понять, что вы сбиты с толку и не знаете, кому верить. — Она помолчала, пристально глядя ему в глаза. — Но время на исходе, и мне я просила бы поверить.
— Лэнгдон может подняться? — спросил новый голос.
В двери появился малорослый холеный человек с густым загаром. Он обратил на Лэнгдона изучающий, натренированно-спокойный взгляд, но Лэнгдону в этом взгляде почудилась опасность.
Сински жестом попросила Лэнгдона встать.
— Профессор, с этим человеком я предпочла бы не сотрудничать, но ситуация такова, что выбора у нас нет.
Лэнгдон неуверенно спустил ноги с койки и, встав, не сразу обрел равновесие.
— Следуйте за мной, — сказал загорелый, двинувшись к двери. — Мне надо вам кое-что показать.
Лэнгдон стоял на месте.
— Кто вы такой?
Загорелый помедлил, сведя пальцы под подбородком.
— Имя не имеет значения. Можете называть меня шефом. Я руковожу организацией… которая, увы, допустила ошибку, оказав Бертрану Зобристу помощь в преследовании его целей. Теперь я стараюсь эту ошибку исправить, пока не поздно.
— Что вы хотите мне показать? — спросил Лэнгдон.
Собеседник устремил на Лэнгдона твердый взгляд.
— То, после чего у вас не останется сомнений, что мы все на одной стороне.
Глава 78
Лэнгдон последовал за загорелым по тесному лабиринту клаустрофобных подпалубных коридоров; доктор Сински и люди из ECDC двигались сзади цепочкой. Когда подошли к трапу, у Лэнгдона возникла было надежда, что они поднимутся к дневному свету, но нет: пришлось спускаться дальше в глубь судна.
В его недрах шеф провел их через рабочее помещение, состоящее из стеклянных кабинок, — у одних стенки были прозрачные, у других матовые. Во всех этих звукоизолированных отсеках сидели сотрудники, по горло занятые работой: кто-то печатал на компьютере, кто-то говорил по телефону. Тех, что поднимали головы и замечали проходящую группу, присутствие незнакомцев в этой части яхты, похоже, всерьез тревожило. Загорелый успокаивал их кивком и энергично двигался дальше.
Куда я попал? — спрашивал себя Лэнгдон, проходя через новые компактно спланированные рабочие зоны.
Наконец хозяин вошел в просторный конференц-зал, остальные друг за другом проследовали за ним. Когда расселись, он нажал кнопку, раздалось шипение и стеклянные стены стали непрозрачными. Лэнгдон, никогда такого не видевший, был сильно удивлен.
— Где мы находимся? — не выдержал он наконец.
— На моем судне — на «Мендации».
— На «Мендации»? — переспросил Лэнгдон. — От латинского слова, означающего ложь? У греков бог обмана — Псевдолог, римляне называли его Мендацием.
На шефа эрудиция Лэнгдона, похоже, произвела впечатление.
— Это мало кто знает.
Не слишком благородное название, подумал Лэнгдон. Мелкий божок, властвующий над духами неправды и фальсификации.
Владелец судна достал красную флешку и вставил в электронное устройство у дальней стены. Огромный плоский жидкокристаллический экран ожил, верхний свет померк.
После нескольких секунд молчаливого ожидания Лэнгдон услышал тихий плеск воды. Поначалу он подумал, что звук доносится из-за борта, но потом понял, что он идет из динамиков экрана. Медленно проступило изображение: мокрая стена пещеры, на ней колышется красноватый свет.
— Этот видеосюжет снял Бертран Зобрист, — сказал хозяин. — И попросил меня обнародовать его завтра.
Молча, не веря своим глазам, Лэнгдон смотрел диковинный фильм… озеро в каком-то подземелье, подернутое рябью… камера опускается в воду… приближается к запачканному илом плиточному полу, к нему привинчена табличка с надписью: В ЭТОМ МЕСТЕ И В ЭТОТ ДЕНЬ МИР ИЗМЕНИЛСЯ НАВСЕГДА.
Подписано: БЕРТРАН ЗОБРИСТ.
Дата — завтра.
Господи! Лэнгдон в полумраке повернулся к Сински, но она с отсутствующим видом уставилась в пол: она явно уже видела фильм и была не в силах смотреть его еще раз.
Камера стала поворачиваться влево, и Лэнгдон, к своему смятению, увидел в воде слегка колеблющийся прозрачный пластиковый мешок с густой желто-коричневой жидкостью. На поверхность мешок не всплывал: похоже, нежную сфероподобную оболочку соединяла с полом какая-то привязь.
Что за чертовщина? Лэнгдон смотрел на раздутый пузырь из пластика во все глаза. Вязкое содержимое, казалось, медленно кружится… точно варево.
У Лэнгдона перехватило дыхание. Вот она, новая чума Зобриста.
— Остановите фильм, — сказала в темноте Сински.
Изображение застыло: пластиковый мешок в воде, не всплывающий из-за привязи… жидкое, герметически замкнутое облачко, висящее в пространстве.
— Думаю, вы догадались, что это такое, — сказала Сински. — Вопрос — как скоро оно вырвется наружу? — Она подошла к экрану и показала на маленькую надпись на прозрачном пластике. — Увы, это нам говорит, из чего сделан мешок. Можете прочесть?
С бьющимся сердцем Лэнгдон вгляделся в надпись, которая явно была товарным знаком: Solublon®.
— «Солюблон». Эта компания — крупнейший в мире изготовитель пластика, растворимого в воде, — сказала Сински.
У Лэнгдона свело мышцы живота.
— То есть мешок… растворяется?!
Сински мрачно кивнула.
— Мы связались с компанией-производителем и получили неутешительные сведения: они делают десятки сортов пластика, который растворяется за любое время от десяти минут до десяти недель — смотря какой выбран сорт. Время растворения, кроме того, немного варьируется в зависимости от характера воды и температуры, но нет сомнений, что Зобрист тщательно учел эти факторы. — Она сделала паузу. — Мешок, мы полагаем, растворится к…
— Завтрашнему дню, — перебил ее шеф. — Эту дату Зобрист обвел кружком в моем календаре. И она же значится на табличке.
Лэнгдон сидел в темноте, не в силах вымолвить ни слова.
— Покажите ему остальное, — сказала Сински.
Фильм пошел дальше; камера теперь скользила по подсвеченной воде и сумрачным стенам подземелья. Лэнгдон не сомневался, что именно про это место говорилось в стихотворении: в кроваво-красных водах, куда не смотрятся светила.
Вспоминались картины ада у Данте… река Коцит, текущая через пещеры преисподней.
Озеро это, где бы оно ни находилось, обступали мшистые стены — стены искусственные, чувствовал Лэнгдон. У него, кроме того, возникло ощущение, что снята лишь малая часть обширного внутреннего пространства; на это указывали, например, очень бледные вертикальные тени на стенах. Тени были широкие, столбообразные и шли через равные расстояния.
Колонны, сообразил Лэнгдон.
Потолок пещеры поддерживают колонны.
Водоем находится не в пещере, а в огромном зале.
Затем подземный отыщи дворец…
Но не успел Лэнгдон открыть рот, как его внимание привлекла новая тень на стене… тень, похожая на человеческую, с длинным носом-клювом.
Боже милостивый…
Тень заговорила — слова звучали глухо, это был пугающий ритмический шепот, разносящийся над водами:
Я ваше спасение. Я Тень.
Следующие несколько минут Лэнгдон смотрел самое жуткое кино в своей жизни. Горячечный монолог безумного гения — Бертрана Зобриста в обличье чумного доктора — изобиловал отсылками к «Аду» Данте, и суть его речей была совершенно ясна: численность человечества неконтролируемо растет, и это ставит под вопрос само его существование.
Голос с экрана вещал:
Сидеть сложа руки — значит приветствовать Дантов ад, где все мы погрязнем в грехе, будем голодать и задыхаться от тесноты. И я отважился принять вызов. Кто-то отшатнется в ужасе, но спасение никогда не дается даром. Когда-нибудь мир оценит красоту моей жертвы.
Лэнгдон содрогнулся, увидев, как на экране, одетый чумным доктором, внезапно появился сам Зобрист. Когда он затем сорвал маску, Лэнгдон уставился на худое лицо, на безумные зеленые глаза, понимая, что вот оно наконец — лицо того, кто заварил всю эту кашу. Зобрист заговорил теперь о любви к человеку, которого назвал своим добрым гением:
Я оставляю будущее в твоих заботливых руках. Мои труды внизу окончены. И для меня настал час подняться к горнему миру… и вновь узреть светила.
Фильм кончился, и в последних словах Зобриста Лэнгдон узнал концовку дантовского «Ада».
В темном конференц-зале Лэнгдон почувствовал: все страхи, которые он испытал сегодня, кристаллизовались в нечто определенное, реальное и ужасающее.
Бертран Зобрист обрел лицо… и голос.
В зале зажегся свет, и Лэнгдон увидел, что все смотрят на него в ожидании.
Элизабет Сински, встав, с застывшим лицом нервно поглаживала свой амулет.
— Профессор, — сказала она, — времени у нас, как вы понимаете, крайне мало. Единственная обнадеживающая новость на данный момент — то, что до сих пор не было сообщений об обнаружении патогена или о вспышке инфекции, поэтому можно предполагать, что оболочка из солюблона пока цела. Но мы не знаем, где искать. Наша задача — нейтрализовать угрозу до того, как мешок прорвется. Но это, конечно, удастся сделать только в том случае, если мы немедленно выясним, где он находится.
Теперь встал и агент Брюдер, пристально глядя на Лэнгдона.
— Вы приехали в Венецию, как мы предполагаем, потому, что именно здесь рассчитываете найти источник новой чумы Зобриста.
Лэнгдон обвел глазами напряженные лица собравшихся. Всех томил страх, все надеялись на чудо, а ему нечем было их порадовать.
— Мы не в той стране, — сказал Лэнгдон. — То, что вы ищете, находится в полутора тысячах километров отсюда.
Когда «Мендаций» пошел по широкой дуге, беря курс на венецианский аэропорт, глубинный рокот двигателей яхты, заработавших на полную мощь, отдался эхом у Лэнгдона внутри. На борту царила дикая суматоха. Шеф метнулся из конференц-зала, на ходу отдавая громогласные приказы. Элизабет Сински схватила телефон и потребовала от пилотов «C-130», чтобы немедленно готовили транспортный самолет ВОЗ к вылету из Венеции. Агент Брюдер уткнулся в ноутбук в попытке заранее создать там, куда они направлялись, передовую группу.
Там, очень далеко от Венеции.
Шеф вернулся в конференц-зал и деловито обратился к Брюдеру:
— Есть что-нибудь от венецианских властей?
Тот покачал головой:
— Ничего. Они ищут, но Сиена Брукс исчезла напрочь.
Лэнгдон ушам своим не поверил. Они ищут Сиену?
Сински договорила по телефону и переспросила:
— Что, никак не могут ее найти?
Шеф покачал головой.
— Если вы не против, ВОЗ, я считаю, должна санкционировать задержание ее силой при необходимости.
Лэнгдон вскочил на ноги.
— Почему?! Сиена Брукс тут совершенно ни при чем!
Шеф метнул на Лэнгдона взгляд темных глаз.
— Профессор, мне есть что рассказать вам про мисс Брукс.
Глава 79
Торопливо протиснувшись через толпу туристов на мосту Риальто, Сиена Брукс снова перешла на бег; она двинулась на запад вдоль Большого канала по набережной Фондамента-Вин-Кастелло.
Роберт у них в руках.
Она и сейчас видела его отчаянные глаза, смотревшие на нее из световой шахты, когда оперативники тащили его обратно в крипту. Она почти не сомневалась, что захватившие его люди тем или иным способом быстро уговорят его сообщить им все, к чему он пришел.
Мы не в той стране.
Но еще намного трагичней было сознание, что эти люди не преминут открыть Лэнгдону глаза на истинное положение дел.
Простите меня, Роберт.
За все простите.
Поймите, у меня не было выбора.
Как ни странно, Сиена уже скучала по Лэнгдону. Среди венецианских толп она чувствовала, как погружается в знакомое одиночество.
Ничего нового.
Сиена Брукс с детства чувствовала себя одинокой.
Исключительно одаренная интеллектуально, Сиена росла как чужестранка… как инопланетянка в чуждом ей мире. Она пыталась дружить, но у сверстниц и сверстников на уме были пустые вещи, которые ее не интересовали. Она понуждала себя уважать старших, но они в большинстве своем казались ей взрослыми детьми, не понимающими даже простейших основ окружающего мира и, что самое неприятное, не питающими к нему любопытства и не испытывающими тревог на его счет.
Я чувствовала себя неприкаянной.
И Сиена Брукс научилась быть призраком. Невидимкой. Научилась быть хамелеоном, притворщицей, изображающей из себя всего-навсего одно из бесчисленных лиц в толпе. Она не сомневалась, что детская страсть к актерской игре — одно из проявлений мечты всей ее жизни, мечты о том, чтобы стать кем-то еще.
Стать нормальной.
Выступление в шекспировском «Сне в летнюю ночь» помогло ей почувствовать себя частью чего-то, и взрослые исполнители, поддерживая ее, обращались с ней как с равной. Радость, однако, длилась недолго: она испарилась в ту минуту, когда Сиена, сойдя со сцены после премьеры, оказалась в окружении изумленных репортеров, а остальные актеры тихо прошмыгнули в боковую дверь, никем не замеченные.
Теперь и они меня возненавидели.
К семи годам Сиена прочла достаточно медицинской литературы, чтобы диагностировать у себя глубокую депрессию. Когда она сказала об этом родителям, они были ошарашены — обычная их реакция на все странное в дочери. Так или иначе, они послали ее к психиатру. Врач задал ей массу вопросов, которые Сиена уже задавала себе сама, и прописал амитриптилин в комбинации с хлордиазепоксидом.
Сиена в ярости вскочила на ноги.
— Амитриптилин?! — возмутилась она. — Я хочу быть более счастливым человеком, а не зомби!
Психиатр, к его чести, сохранил перед лицом этой вспышки полное спокойствие и предложил другое решение:
— Что ж, Сиена, если вы не хотите принимать препараты, давайте испробуем более холистический подход. — Он сделал паузу. — Создается впечатление, что вы не можете выйти из круга тягостных мыслей о себе и о том, что вы не вписываетесь в окружающий мир.
— Это правда, — ответила Сиена. — Я пытаюсь перестать, но не могу!
Он спокойно улыбнулся ей.
— Конечно, не можете. Человеческий ум физически не в состоянии прекратить деятельность. Душа жаждет эмоций и будет продолжать искать топливо для этих эмоций — положительных или отрицательных. Ваша проблема в том, что вы подбрасываете им не то топливо.
Сиена никогда раньше не слышала, чтобы о душевной жизни рассуждали так механистически, и мигом была заинтригована.
— А как мне подбросить им другое топливо?
— Вам надо изменить точку приложения своего интеллекта, — сказал психиатр. — Сейчас вы думаете большей частью о себе. Задаетесь вопросом, почему вы не вписываетесь… и что с вами не так.
— Это правда, — повторила Сиена. — Но я стараюсь решить эту проблему. Я стараюсь вписаться. Как я смогу решить проблему, если не буду о ней думать?
Врач усмехнулся.
— Я полагаю, что размышление о проблеме… и есть ваша проблема.
И он предложил ей попробовать отвлечь внимание от себя, от своих проблем… и обратить его на окружающий мир… и на его проблемы.
Вот когда все переменилось.
Она начала тратить всю энергию не на жалость к себе… а на жалость к другим. Целиком отдалась благотворительной деятельности, разливала суп в приютах для бездомных, читала книги слепым. Невероятно, но никто из тех, кому Сиена помогала, казалось, даже не замечал, что она не похожа на других. Они просто были рады, что кому-то есть до них дело.
День ото дня Сиена трудилась все неистовей, сознание, что столько людей нуждается в ее помощи, не давало ей спать по ночам.
— Сиена, притормози! — уговаривали ее. — Спасти мир тебе все равно не по плечу!
Какие ужасные слова.
Занимаясь общественной деятельностью, Сиена познакомилась с несколькими членами одной местной благотворительной группы. Когда они пригласили ее поехать с ними на месяц на Филиппины, она ухватилась за эту возможность.
Сиена воображала, что они будут снабжать пищей бедных рыбаков или крестьян в сельской местности — в настоящей стране природных чудес, судя по тому, что она читала: восхитительные морские берега, красивейшие равнины… Поэтому, когда группа обосновалась среди толп Манилы — самого густонаселенного города в мире, — Сиена пришла в ужас. Она никогда раньше не видела такой массовой бедности.
И что может изменить помощь отдельным людям?
На каждого человека, которого Сиена могла накормить, приходились сотни других, смотревших на нее несчастными глазами. Манила — это шестичасовые транспортные пробки, удушающее загрязнение среды и страшный сексуальный рынок, где торговля идет главным образом несовершеннолетними; их зачастую продают сводникам родители, находящие утешение уже в том, что их дети по крайней мере будут сыты.
Среди этого хаоса, в окружении детской проституции, попрошайничества, карманного воровства и многого, что еще хуже, Сиену вдруг точно парализовало. Повсюду вокруг, видела она, над человечностью берет верх первобытный инстинкт выживания. Когда человек приходит в отчаяние… он превращается в животное.
Мрачная депрессия нахлынула на Сиену с новой силой. Внезапно она увидела человечество таким, какое оно есть. Увидела и поняла: мы — вид, дошедший до края.
Я ошибалась, подумалось ей. Мне и правда не по плечу спасти мир.
Словно обезумев, Сиена бросилась бежать по городским улицам, она проталкивалась через скопления людей, отпихивала их, сбивала с ног в поисках свободного пространства.
Меня душит человеческая плоть!
Она бежала и снова чувствовала на себе людские взгляды. Она опять выбилась из общей массы. Высокая светлокожая блондинка с мотающимся сзади конским хвостом. Мужчины пялились на нее как на голую.
Когда ноги обессилели, она понятия не имела, где находится. Вытерев слезы пополам с пылью, она увидела, что стоит в окружении лачуг — в необъятном городе, застроенном жилищами из кусков ржавого металла и листов картона. Со всех сторон доносился плач грудных детей, в воздухе висела вонь экскрементов.
Я вбежала в адские врата.
— Turista… — глумливо произнес сзади густой мужской голос. — Magkano?[59]
Сиена резко обернулась и увидела троих парней; они приближались, истекая слюной, как волки. Она мигом поняла, что они опасны, и метнулась прочь, но они стали окружать ее, точно стая хищников.
Сиена принялась звать на помощь, но никто не обращал на крики внимания. Всего в нескольких шагах сидела на автомобильной шине старуха и счищала ржавым ножом гниль с луковицы. Она даже головы не подняла.
Когда Сиену схватили и потащили в хибару, у нее не было иллюзий насчет того, что сейчас произойдет, и ее объял всепоглощающий ужас. Она отбивалась как могла, но парни были сильные, они быстро повалили ее на старый грязный матрас.
Они разодрали на ней рубашку, царапая нежную кожу. Когда она закричала, ей засунули рваную рубашку в рот так глубоко, что она подумала: «Все, сейчас задохнусь». Потом ее перевернули на живот, притиснув лицом к вонючей кровати.
Сиена Брукс всегда питала жалость к тем невеждам, что способны верить в Бога, живя в мире, где столько страданий; но теперь она молилась… молилась всем сердцем.
Прошу тебя, Господи, избавь меня от этого зла.
Но сквозь молитву она слышала, как парни издевательски гогочут, а их грязные руки тем временем стаскивали с ее брыкающихся ног джинсы. Потом один улегся ей на спину, взмокший и тяжелый, и его пот потек по ее коже.
Вот, значит, как это у меня будет в первый раз.
Вдруг молодчик скатился с ее спины, и глумливый гогот сменился воплями злости и страха. Теплый пот внезапно заструился по спине сильнее… а с нее на матрас, расплываясь красным пятном.
Читать бесплатно другие книги:
