Александр Македонский. Наследник власти Гульчук Неля

1

Во второй половине дня внезапно подул сильный ветер. Иссиня-черные тучи стремительно заволокли небо, преждевременно принеся темноту. Сполохи молний освещали бескрайние, несмотря на конец зимы, уже зеленеющие луга, виднеющиеся вдали поселения и военный лагерь. Раскаты грома сотрясали все вокруг.

Воины с испугом смотрели на небо, переговариваясь, что это не к добру:

– После победы над касситами это наша первая стоянка на дороге к Вавилону.

– Лишь бы первая не оказалась последней.

– Какое предупреждение посылают нам боги?

– Неужели это месть за тысячи душ, принесенных нашим царем в жертву богам в память о Гефестионе?

– Рок отнял у нашего царя его любимого друга. Вдруг боги теперь хотят отнять у него непобедимую силу?

– Этого наш великий полководец никогда не допустит!

Вскоре над лагерем армии, возвращающейся из страны теснин после разгрома касситов, последнего независимого горного народа, приведенного к покорности, разразилась невиданной силы гроза.

Воины поспешили укрыться в палатки, военачальники – в шатры.

Природа всей своей мощью словно предупреждала великого завоевателя о надвигающейся опасности. Она указывала непобедимому полководцу, что он беспомощен и бессилен перед ней, что в любое время года, как бы играючи, она может перечеркнуть его грандиозные замыслы, сделать того, перед кем трепещут все народы, послушным и терпеливым.

Каждое утро Александр пристально всматривался в светлеющее на востоке небо, проверяя направление и силу ветра, рассчитывая путь армии в расчете на зной, дождь или песчаные смерчи. После понесенных в Гедросийской пустыне огромных потерь полководец чутко реагировал на непостоянство погоды, стараясь сберечь армию для предстоящих завоеваний. Именно в Вавилоне Александр решил сосредоточить все свои силы, чтобы предпринять новые походы. Армия двигалась неспешными переходами. Каждый день из горных долин к ней присоединялись новые отряды. И вот в первый день стоянки войска вдоль дороги, ведущей к Вавилону, на палатки и шатры обрушился даже не ливень, а мощный потоп. Ветер свирепствовал, пытаясь сорвать и унести прочь походные жилища.

Гроза застала Птолемея в шатре Селевка. Обоим в последнее время было неспокойно.

Птолемей сидел напротив друга, откинувшись на спинку походного кресла. Взгляд его скользил по сотрясающейся от порывов ветра стене шатра за спиной Селевка.

Друзья видели, что за последний месяц после смерти Гефестиона царь сильно изменился. Лицо стало от частого употребления вина напряженным и беспокойным. Глаза еще горели, но не прежним ярким и чистым огнем. Волосы, ранее напоминающие золотую львиную гриву, теперь беспорядочно обрамляли потускневшее лицо. Улыбка гордого торжества сменилась выражением презрительной суровости. Только в состоянии сильного опьянения царь иногда смеялся. Но, как и прежде, никто не мог обвинить его в несправедливости, разве лишь в чрезмерной жестокости. Александр настоятельнее, чем когда-либо, требовал исполнения своих приказов, обнаружив неповиновение, был беспощаден. Полководец избрал для разгрома касситов именно зиму, чтобы жившие в горах племена не могли бежать на покрытые снегом горные вершины. Касситы оказали яростное сопротивление, и в назидание непокорным Александр приказал содрать с их главарей кожу на глазах многотысячной толпы. А скольких касситов он просто казнил. Как полководец царь по-прежнему был неутомим, с большим искусством командовал армией и был полон самых грандиозных замыслов. Но что сулят всем новые походы великого завоевателя?.. Такие мысли в последнее время все чаще и чаще волновали Птолемея. Откровенным он мог быть только с Селевком. Выговориться же о наболевшем было просто необходимо!

Вслушиваясь в грозные раскаты грома, Птолемей задумчиво произнес:

– Если судьба направляет челн нашей жизни в спокойные, тихие воды, мы сами создаем себе затруднения.

Селевк устремил на друга удивленный взгляд.

– Что тебя тревожит? Разбушевавшаяся стихия или вчерашнее сообщение Александра о новых походах?

Птолемей не ответил, сосредоточенно размышляя.

– Пойми, Птолемей! – воскликнул Селевк. – Александр не выносит легкого плавания по течению. Борьба ему необходима, чтобы доказать свое превосходство над всеми другими людьми и заслужить у богов бессмертие.

На губах Птолемея мелькнула грустная улыбка.

– Истинная мудрость, а царь обязан быть мудрым, заключается в том, чтобы никогда не переступить определенного предела.

– Если бы Александр мог тебя слышать! – озабоченно вздохнул Селевк и внимательно посмотрел на друга, который обладал удивительной способностью разбираться в переплетении невидимых нитей судьбы.

– Вместо того чтобы довольствоваться своими великими завоеваниями и думать о благе подданных, Александр уносится мечтами в беспредельные дали. Он мечтает покорить весь мир, при этом себя почти ежедневно отдает в постыдный плен пьянства, – продолжил Птолемей.

Селевк, как мог, попытался успокоить друга:

– Уверяю тебя, Александр остается благороднейшим из людей. В проступках, совершенных в припадках гнева, он тотчас раскаивается и по-прежнему стремится быть справедливым правителем. На днях во время пира, на котором тебя не было, он спросил, какого мнения о нем персы в сравнении с его отцом Филиппом.

Птолемей, зная о льстецах-персах, усмехнулся:

– Что же ему ответили? Персы слишком умны, чтобы говорить правду.

Пытаясь развеселить друга, Селевк со смехом сказал:

– «По-нашему, ты лучше, потому что не только сохранил в целости владения царя Филиппа, но и значительно увеличил их своими новыми блестящими завоеваниями». Александр ударил кулаком по столу и закричал: «Презренные льстецы!» Затем он обратился к Лисимаху с тем же вопросом. Наш мудрый друг ответил: «Мне кажется, Александр, что ты еще не вполне достиг совершенства твоего отца. Ты еще не подарил нам такого сына, какого твой отец оставил нам».

Рассмеявшись, Птолемей наградил друга аплодисментами:

– Слова Лисимаха достойны речей хитроумного Одиссея! И как Александр отреагировал?

– Он крепко обнял Лисимаха и назвал его своим лучшим другом, в дружбе которого никогда не сомневался. Затем сообщил, что скоро подарит государству не одного, а двух наследников.

Лицо Птолемея вновь омрачилось.

– Бедная Статира! Красавица персиянка проводит сейчас не слишком веселые дни. О жестоком и ревнивом характере Роксаны она, наверное, уже наслышана!

– К счастью, Роксана не имеет власти над Александром! – попытался снова успокоить друга Селевк.

Новые раскаты грома сотрясли шатер.

– Боги негодуют! – вздохнул Птолемей.

– Или предостерегают…

– Послушай, Селевк, я скажу тебе сейчас о том, что не дает мне покоя в последнее время.

Селевк внимательно посмотрел на друга. Их взгляды встретились: глаза Птолемея были печальны.

– Низкопоклонство – быстрейшая порча даже самых великих людей, – с горечью произнес Птолемей.

– Ты думаешь об Александре?

– Да. Ему поклоняются миллионы людей, а сколько среди них лжецов, трусов, предателей. К сожалению, их большинство. Для всякого дела в мире есть надлежащее время. И его нельзя упустить…

Селевк, знавший о мудрости и дальновидности своего друга, удивился:

– Разве Александр не распознал свое время?

– Распознал, но мне кажется, что не совсем. Слишком много неоправданных жертв. А если вдруг грянет беда? Огромная империя, им созданная, рассыплется на мелкие части.

Грозные раскаты грома снова напомнили друзьям, что боги негодуют: судьба великого завоевателя вышла за пределы человеческого бытия.

– Грянет беда? – с тревогой переспросил Селевк. – Что ты имеешь в виду?

– Сейчас узнаешь. Я хочу поведать тебе страшную тайну, которую хранил несколько лет. Настало время.

Селевк вплотную приблизился к другу, чтобы ничего не упустить.

– Оракул Амона предсказал Александру, что он проживет немногим более тридцати лет. Сейчас ему тридцать два года, скоро исполнится тридцать три, и возможно… – Страшные слова не сорвались с уст Птолемея, но их подтвердили мощные раскаты грома. – Огромное царство тогда развалится, ибо только Александр в состоянии управлять им.

– Александр знает предсказание? – тихо спросил Селевк и сам же ответил: – Да, знает. Поэтому он так неистово стремится покорить весь мир.

– Если предсказание сбудется, я первый выступлю за раздел империи. Себе буду требовать только Египет.

– А я Вавилонию и Индию.

Но, словно испугавшись услышанного и сказанного им самим, он спросил:

– А если предсказание не исполнится?

– Тогда нас ждут новые бесконечные походы и новые тысячи напрасных жертв…

Утром яркое солнце осветило лагерь.

– Причуды погоды поистине непредсказуемы! – весело сказал другу Селевк, выходя из шатра. И почему-то подумал: «Может быть, действительно Александр избрал не тот путь? Может, дорога силы не самая верная?»

Вот уже несколько дней Апама жила во дворце Селевка в Вавилоне. Ей было тоскливо. Ожидание мужа казалось бесконечным. Роль хозяйки огромного дворца, представлявшаяся совсем недавно такой заманчивой, постепенно наскучила. Со дня их разлуки прошел целый месяц? Или больше? Время словно перестало существовать для Апамы.

Она вновь и вновь возвращалась мыслями к изнурительной дороге из Экбатан в Вавилон, упрекая себя, что согласилась с приказом мужа следовать за похоронной процессией с телом Гефестиона, возглавляемой Пердиккой, а не отправилась вслед за Селевком в горы. Но он в тот день был непреклонен.

Разлука превратилась для Апамы в мучительную пытку. В очередной раз она в мельчайших подробностях вспоминала последний разговор с мужем.

– Селевк, я вздрагиваю при одном слове «война». Сколько женщин сделает она бездетными, сколько погибнет мужчин, сколько лож будет облито слезами, когда ваши Арес и Пал лада взмахнут своими копьями.

– Но как возвеличивается на войне мужчина! Как ликуете вы, жены, когда ваши мужья, осененные славой, возвращаются победителями! Жена македонянина должна радоваться известию о войне.

Несмотря на то что ей дорога жизнь мужа, еще дороже должна быть его воинская слава!

– Иди! Мои молитвы будут тебя охранять!..

Шли бесконечные недели. Лишь когда процессия достигла стен Вавилона, прискакал гонец и сообщил: горные племена покорены и македонское войско скоро возвратится. Но после долгожданного известия дни проходили за днями, а Селевк все не приезжал.

Апама взяла в руки серебряный колокольчик и уже собиралась позвонить и вызвать рабыню, чтобы узнать о последних новостях в городе, как в покои стремительно вбежала Амитида. Остановившись на пороге, она радостно сообщила:

– Армия возвращается!

Этих слов было достаточно, чтобы Апама немедленно собралась. Вскоре легкая повозка уже мчалась к царскому лагерю…

Великий завоеватель, утомленный горой неотложных дел по управлению огромной империей, обрушившихся на него, как река в половодье, неторопливо приближался к Вавилону. Послы из стран всего известного мира явились с поздравлениями, как только Александр встал лагерем в долине перед главными воротами. Царь встречал гостей в своем походном шатре.

Посольства прибыли с богатыми дарами. Одни привели табун лошадей благородной породы, другие – великанов слонов, третьи – буйволов, четвертые – двугорбых бактрийских верблюдов. Многие привезли драгоценные ткани, серебряные и золотые сосуды, бочки с золотым песком, чужеземных зверей для охотничьего парка. Послы в один голос восхваляли Александра, называя повелителем Азии. Все они пришли, заранее посоветовавшись с оракулами, как обычно делают греки перед путешествием к самым почитаемым храмам своей страны.

– Великий царь Александр правит, осиянный светом и славой, – говорили послы. – Вот почему мы ему поклоняемся!..

Ни в первый, ни во второй, ни даже в третий день Апама не смогла встретиться с мужем.

Только на четвертый день к вечеру Селевк появился во дворце.

Апама сразу заметила, что он чем-то озабочен. Сердце персиянки замерло.

– Что случилось?

– Халдейские жрецы предвещают несчастья.

– Тебе грозит опасность?

– Не мне.

– Кому же?

– Александру. Халдейские прорицатели считают, что сейчас Вавилон опасен для нашего царя, что для него этот город несчастливый.

Апама с облегчением вздохнула.

– Я так рада тебя видеть. Не будь мрачным, тебе это не к лицу. Мы так долго не видели друг друга! Забудь, хотя бы в эти минуты, об Александре.

Селевк привлек Апаму к себе, провел по ее волосам пальцами.

– Не могу. Он слишком дорог мне.

– Дороже меня? – Ревность и ненависть к царю всколыхнули душу Апамы.

– Никогда не задавай мне этого вопроса. Я действительно сильно встревожен. Халдеи не могут лгать. Их слава – в правдивых предсказаниях. Они упрашивали Александра не входить в Вавилон, идти на восток, в Сузы. Но все планы и дела сосредоточены в Вавилоне: новый порт, завоевание Аравии, похороны Гефестиона. А вдруг боги разгневались на нашего великого царя за то, что он возомнил себя им равным?

– Он собирается въезжать в Вавилон?

– Да.

– Когда?

– Завтра на рассвете.

– Значит, он не будет следовать советам халдеев?

– Нет. Он согласился с мнением некоторых греческих мыслителей, которые не верят в знамения.

Узнав, что Александр не намерен прислушиваться к предсказаниям халдеев, Апама обрадовалась. Она не сомневалась: это Гефестион тянется к Александру из страны мертвых, зовет его к себе.

Селевк, крепко обняв Апаму, тихо, с нежностью произнес:

– Я тоже очень рад тебя видеть. И постараюсь хотя бы ненадолго забыть о делах.

Мысли о Гефестионе не покидали Александра. Друзья замечали – выражение лица царя резко менялось, едва заходила речь о том, что давно пришло время возводить костер.

Наконец архитектор Дегинократ, возглавив целую армию рабов, плотников и скульпторов, начал сооружать исполинский погребальный костер. Работа шла под неусыпным надзором Пердикки. Военачальники видели, что именно Пердикке царь после ухода в мир теней Гефестиона отдает большее предпочтение.

Александр приказал сделать костер таким величественным, каких еще не бывало. По приказу царя снесли часть вавилонской стены и на десять стадиев расчистили площадь. Костер строили как дворец, в форме зиккурата, из душистых бревен кедра, с основанием из камня и кирпича.

Гигантское сооружение возвышалось пятью этажами высотой в сто сорок локтей и было установлено на искусственной платформе в полстадия шириной. Внутри разместили лестницу, чтобы Гефестиона можно было вознести на самую вершину.

В один из дней накануне погребения, когда строительство было уже закончено, Селевк привез Апаму посмотреть на готовое сооружение.

Апама была поражена увиденным. Подножие костра выложили красивыми плитками. Нижний, самый широкий этаж украсили носы кораблей величиной более настоящих и сцены охоты на диких зверей, блистающие позолотой. На каждом ярусе высились резные скульптуры воинов, львов, быков и всевозможных мифических зверей из дерева. Яркие дорогие ткани, пурпурные ковры, расшитые золотыми и серебряными нитями полотна свешивались по углам уступов с каждой стороны. Блистающие позолотой факелы, украшенные орлами с распростертыми в полете крыльями и змеями, были установлены на каждом этаже. На самом верху, вонзаясь в небо, стояло македонское и персидское оружие и лежали десятки гирлянд из живых цветов.

– Оба народа, – указав на оружие, пояснил Селевк, – и македоняне, и персы, воздают почести умершему. В статуях крылатых сирен разместят лучших певцов Эллады. Они исполнят погребальную песнь перед тем, как все сооружение будет подожжено.

«Но как все это бессмысленно, – подумала Апама. – Ведь вся эта роскошь сгорит дотла! Ни одного царя не хоронили так с начала мира. Александр замыслил эти похороны, словно для себя самого».

– И когда все должно свершиться? – спросила она.

– Царь ждет возвращения послов, отправленных к оракулу Амона.

– Неужели оракул разрешит воздать Гефестиону божественные почести, тем самым признав его божественное происхождение?

– Не забывай, что это просьба царя.

– Просьба или приказ?

– Апама, запомни, наконец: Александр – царь, а я – воин. Ты – жена воина и должна относиться к царю если не с любовью, то хотя бы с уважением.

– Даже когда мы вдвоем?

– Да, – тоном, не терпящим возражений, ответил Селевк.

Вскоре из Египта прибыли послы от оракула Амона. Чтобы придать церемонии особую торжественность, царь решил выслушать послов в тронном зале дворца.

В глубине зала шесть ступеней вели к золотому трону. Над ним был растянут пурпурный балдахин, поддерживаемый четырьмя золотыми колоннами. На верху балдахина виднелись два крылатых диска, на которых был изображен феруэр царя.

По обеим сторонам трона стояли друзья царя, сановники и жрецы.

Стены и потолок зала были покрыты блестящими золотыми пластинками, а пол устилали пурпурные ковры.

Крылатые быки с человеческими головами охраняли вход в зал. Во дворе разместилась почетная стража, копья воинов были украшены золотыми и серебряными яблоками.

Подойдя к ступеням трона, послы пали ниц: в последнее время Александр отдавал предпочтение обычаям персидского двора. Царь сделал нетерпеливый знак рукой, приказывая подняться.

Послы сообщили, что оракул Амона разрешает воздать почести Гефестиону только как герою, признавая его героическое происхождение.

Александр помрачнел:

– Хорошо. Воля оракула будет исполнена. Но герою Гефестиону будет принесено столько жертв, сколько не было и у богов.

Птолемей и Селевк переглянулись. Оба были встревожены услышанным: как бы боги не прогневались и не покарали царя.

Выйдя из тронного зала, Селевк шепнул другу:

– Александр уверен, что Гефестион видит и слышит его.

– Еще бы, – отозвался Птолемей, – ведь они родились в одном месяце, оба дети одного народа и одной страны. И под властью одних и тех же богов.

– А сколько дорог прошли они вместе! Сколько вместе построили новых городов! – Голос Селевка дрогнул от волнения.

Наступил назначенный день. В предрассветном сумраке тысячи людей окружили исполинский погребальный костер. Плечом к плечу стояли воины и командиры, сатрапы и жрецы, знаменосцы и глашатаи, певцы и музыканты. Невдалеке возвышались величественные, красочно наряженные слоны.

Обводя взглядом стройные ряды македонцев и персов, Селевк, невольно сравнивая их, думал: «Как мало осталось среди нас тех воинов, которые помнят все десять лет войны. Горсточка на всю великую армию. Острие непобедимого копья, которое когда-то составляли лучшие, уже надломилось! Все шло хорошо, пока цель была единой и нас не обременял груз колоссальной военной добычи».

У ступеней платформы пылали жаровни, стояли столы с разложенными на них факелами. Накануне внутрь башни были заложены легковоспламеняющиеся материалы и сухие благовонные травы.

Гефестион, самый близкий и жизнерадостный друг царя, перенесший трудности всех походов и битв, лежал в погребальной колеснице спокойный и торжественный.

Гетайры, прошедшие с Гефестионом множество дорог, перенесли на плечах забальзамированное тело своего военачальника к основанию башни. Александр с ближайшими друзьями следовал за ними.

Селевк не сводил глаз с Александра: царь шел с поникшей головой, опухший от бессонницы и слез.

Когда все остановились, он поднял голову. Александр словно не видел окруживших его друзей, в чьих глазах всегда находил поддержку и понимание. Казалось, что сейчас для него вообще никто не существует, кроме уходящего в небытие Гефестиона.

Воины подняли тело наверх по скрытой внутри башни лестнице и возложили на помост, стоящий на колоннах из пальмового дерева. Тут же запели крылатые сирены. Голоса скорби доносились словно с небес. Воины и певцы, не прекращая печальной песни, спустились по лестнице вниз.

Пердикка отдал приказ – подняли хоботы и затрубили слоны. Жрецы зажгли факелы. Царь первым бросил факел, за ним Пердикка, Птолемей, Селевк, Лисимах, Леоннат, военачальники и лучшие из македонских воинов. Сотни факелов падали к подножию страшной башни.

Пламя заревело. Взвивались вверх пурпурные ковры и яркие ткани, опускались распростертые крылья золотых орлов. Желтые, оранжевые, белые языки огня с неистовым гулом сметали все, чем с такой щедростью и любовью украсил костер Александр: носы кораблей, крылатых сирен, статуи мифических героев и зверей.

Какое-то время огненная башня еще стояла во всем своем пугающем ослепительном блеске. Потом этаж за этажом стали проваливаться, увлекая за собой тяжелые резные скульптуры.

Александр напряженно наблюдал, как стремительно исчезает в пламени помост с телом. Вскоре весь погребальный костер уподобился одному гигантскому факелу.

– Гефестион ушел! – тихо сказал царь. – Ушел навсегда! Земля опустела!

Среди рыдающих македонских воинов и военачальников Селевк видел лишь одно лицо – полное скорби лицо Александра.

Всходило солнце. Люди стояли, оглушенные печальной красотой трагического зрелища. Когда от костра не осталось ничего, кроме горы красных угольев и белого пепла, Александр совершил возлияние Гефестиону, а затем пригласил на погребальный пир все свое войско. Для этого пира царь повелел заколоть десять тысяч быков.

Вернувшись в свой дворец, Селевк застал Апаму безмятежно спящей. Плотные занавеси стерегли ее покой. Но Селевку сейчас необходимо было поговорить. Только Апама, прекрасно знавшая обычаи персидского двора, могла дать ответ на происходящие в Вавилоне странные вещи.

Отдернув занавеси, Селевк присел на ложе, нежно погладил волосы жены. Ресницы Апамы затрепетали, она открыла глаза и тут же зажмурилась от ослепительных солнечных лучей.

– Я даже не слышала, как ты вошел.

Она стремительно поднялась и села рядом с мужем.

– Что случилось? Я понимаю, ты расстроен смертью друга, но ведь Гефестиона не вернешь.

– Я о другом… Понимаешь, Апама, когда царь повернулся, чтобы уйти, к нему бросились жрецы всех храмов города.

Апама окончательно проснулась и внимательно слушала.

– Жрецы показались мне расстроенными. Я спросил одного из стражей, чего они хотят от царя. Страж ответил: жрецы спрашивали, нельзя ли вновь разжечь священные огни в храмах Вавилона. Александр резко ответил, что нет, до заката нельзя.

– Царь приказал погасить огонь в храмах? Сегодня, в день погребения Гефестиона? – Апама вопросительно глядела на Селевка.

– Да, в знак скорби.

Селевк заметил в глазах Апамы странный блеск. Он не мог понять, радуется она услышанному или печалится.

– Что все это означает?

– Это делается в Вавилоне только в одном случае.

– В каком?

– Если умирает сам царь.

Молчание Селевка удивило Апаму.

– Разве жрецы не сказали ему об этом?

Селевк стремительно поднялся.

– Я иду к Александру. Мы друзья царя и должны оберегать его. Особенно сейчас. Да хранят его боги!

Селевк не знал, что Апама не сказала ему главного. Следовало немедленно зажечь огни в храмах, чтобы отвратить плохое знамение. Но персиянка промолчала.

Селевк не застал царя во дворце. Храмы простояли во тьме до заката солнца.

2

Жизнь Апамы в Вавилоне протекала так, как и должна была протекать жизнь жены всесильного военачальника, особо приближенного к царю. С детства приученная к рукоделию, она пряла и вышивала. Часто к ней приходил учитель и обучал тонкостям греческого языка, вместе с ним она читала «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, стихи великих поэтов и трагедии великих драматургов Эллады, постигала мудрость философов. Там, где прежде виделись лишь нудные наставления, открывалась твердая вера в то, что только доброе отношение людей друг к другу способствует созданию процветающего государства.

Интересно, куда направит дальше Александр свою сокрушительную армию? Неужели ему по-прежнему будет сопутствовать покровительство всемогущих богов? Поселившись во дворце Селевка в Вавилоне, Апама часто предавалась подобным размышлениям.

Каждое утро персиянка тщательно занималась своей красотой. Около своей повелительницы с момента ее пробуждения суетились шесть юных рабынь, которыми руководила верная Амитида. Поднявшись с ложа и омывшись прохладной водой, Апама накидывала на себя любимый хитон яркого вишневого цвета из тончайшей ткани. Такие ткани, окрашенные в Тире порошком из мельчайших раковин, стоили очень дорого, но Селевк не жалел денег для молодой жены. Вокруг круглого сиденья, на которое садилась Апама, бесшумно переходили с одного места на другое рабыни. Выражение юных лиц было сосредоточенным, ошибиться было нельзя. Одна из рабынь покрывала лицо Апамы массой, напоминающей жидкое тесто, старательно разглаживала щеки, потом снимала живительную мазь мягким полотняным полотенцем. Другая слегка подкрашивала лоб, шею и руки белилами, а на щеки накладывала румяна, от них лицо как бы озарялось утренней зарей; при помощи пуховки, сделанной из перышек цыплят, пудрила его нежнейшим розовым порошком. В это время третья расчесывала костяным гребнем длинные волосы и укладывала их в замысловатую прическу. Еще одна рабыня подкрашивала кармином губы и чуть оттеняла краской глаза; затем, взяв на тонкую палочку из слоновой кости немного жирной мази, изготовленной из обыкновенной сажи с благовониями, осторожно удлиняла и без того длинные ресницы. Вся «красота» была заключена в крошечных флакончиках и шкатулках из серебра и слоновой кости, стоявших на маленьком столике. На мраморном полу ждали своей очереди серебряная чаша и кувшин с горячей водой.

Закончив украшение лица повелительницы, рабыни приносили шкатулку с драгоценностями и с огромными предосторожностями вынимали из нее кольца, ожерелья, браслеты и серьги.

…В этот день все было, как обычно: пока Апаме мыли ноги, покрывали пурпуром ногти и обували в расшитые жемчугом туфли на небольшом каблучке, Амитида принесла нежно-желтый хитон, расшитый зелеными пальмовыми ветвями.

Посмотрев на себя в большое серебряное зеркало, висящее на стене, Апама осталась довольна. Тут в ее покои вошла рабыня Артазостра и принесла письмо. Письмо было от матери. Пармес сообщала, что скоро прибудет в Вавилон.

Полученная новость взволновала Апаму. Она была рада увидеть мать, – они не виделись почти год, и ей хотелось откровенно поговорить о своих женских делах. Но в то же время тревога сжала сердце: ведь она ничего не сделала для того, чтобы исполнить данную матери клятву.

Чтобы успокоиться и подумать о том, как достойно встретить мать, Апама попросила Амитиду подняться вместе с ней на крышу дворца. Там было прохладно даже в дневной зной. Диковинные растения и навесы охраняли от палящих солнечных лучей. Апама часто поднималась сюда и любовалась Вавилоном, этим сказочным городом, о котором много слышала, но в который попала впервые. Каждый раз Апама не переставала поражаться необъятным пространством и величием огромного города. Стены, имеющие пятьдесят локтей в вышину, выглядели совершенно неприступными. Ширина их была такова, что могли свободно разъехаться две колесницы. Двести пятьдесят высоких башен увенчивали громадную твердыню. Город-великан располагался на обоих берегах реки Евфрат. С крыши было видно, как курится фимиам в многочисленных святилищах, как по приказу Александра идет строительство громадного театра Диониса. Были хорошо различимы пересекавшиеся под прямым углом широкие прямые улицы, мощенные терракотовыми плитками. Каждая из главных улиц начиналась и заканчивалась у одних из двадцати пяти ворот. Несмотря на ранний час, жизнь вовсю кипела в городских кварталах. Приходили и уходили многочисленные торговые караваны, приставали к причалам лодки и корабли. Над городом господствовали зимний и летний дворцы царя, чудесно отделанные керамическими изразцами с разноцветными эмалями, которые сияли под солнцем изображениями сказочных зверей и растений. Правители Вавилона выбрали удачное место для строительства летнего дворца: близость реки давала прохладу, а находившиеся на берегу пальмовые рощи – тень и свежесть. Дворец Селевка располагался вблизи дворца царя. Он был подарен Александром и был не менее роскошен, чем царский.