Путь императора Мазин Александр
– У него вообще нет тела и облика. Яго – во всем.
Фаргал мигнул. Это было слишком сложно для его ума. Нифру сжалилась.
– Когда-то,– сказала она,– у Ашшура был сын. Ашшур подарил ему наш мир, очистив его от старых богов. И сын его правил Четырьмя Империями тысячу тысяч лет. Так говорят. И было у сына Ашшура две жены-богини, Всадница Ирзаи и Прекрасная Таймат. И обе любили мужа, как умеют любить только богини. И любовь их оказалась так велика, что сын Ашшура был разорван ею пополам. Хоть тоже был богом.– Нифру лукаво улыбнулась. – А поскольку он был богом,– продолжала рассказчица,– то каждая половинка тоже стала богом. Одну из них нарекли Яго, а другую – Аш.
Нифру поглядывала на Фаргала, слушавшего ее с приоткрытым ртом и блестящими глазами, и вспоминала, как ей самой, пятилетней девочке, рассказывали сказку о разорванном боге. О том, что это сказка, Нифру узнала, когда уронила первую кровь. А спустя три года маг Хестис открыл ее истину: детская сказка о Таймат, Ирзаи и разорванном сыне Аша – правда. Но такая правда, которую верно не постичь человеческому уму. Даже уму мага.
– Ха!
Деревянный меч Фаргала стукнул о бамбуковый щиток на ноге Большого, слишком высоко поднявшего щит.
– Я достал тебя, достал! – радостно завопил мальчик.
И тут же, охнув, согнулся пополам. Меч наставника ткнул его в живот, оставив вмятину на коже куртки.
– Нечестно! – отдышавшись, возмутился Фаргал. – Я тебя ранил!
– Но не убил,– невозмутимо парировал бывший солдат.– Всего-то какая-то дырка в ноге. А ты уже труп.
– Ах так!
Фаргал взмахнул мечом, но Большой ловко подставил щит и ногой пихнул мальчика в колено. Тот растянулся на траве, и деревянный клинок наставника коснулся его шеи.
– Еще один труп,– констатировал Большой.– Четвертый сегодня, да?
– Пятый,– мрачно поправил Фаргал и отпихнул меч Большого.
– Вот это будет воин,– сказал Мимошка Бубенцу.– Не то что ты!
– Если бы дядька возился со мной столько, сколько с ним…– пробормотал Бубенец. Но, вспомнив, что Фаргал его друг, а завидовать стыдно, добавил: – Дед же говорит, что он – дар Ашшура? Если б меня сделал бог, я бы тоже…
– Я думаю, его делали так же, как и тебя! – Мимошка засмеялся.– Просто ты, братишка, немного трусоват.
– А ты дурак! – обиделся Бубенец.
– Прекрати, Пушинка,– сказал Тарто четырехлетней внучке, пытавшейся вскарабкаться по его спине.
– А ты дай мне барабан! – потребовала Пушинка.– А то буду залазить, пока не дашь!
– А по попке? – спросила Нифру.
– А вот и нет!
Девчушка отпрыгнула назад, уперла кулачки в бока и показала Нифру язык.
– Ага, кто бабушку дразнит? – подошедший сзади Кадол подхватил Пушинку под мышку, шлепнул и опустил на землю.
Девочка фыркнула, одернула тунику и с интонацией Мили заявила:
– А тебя не спрашивают!
– Кыш! – сказал Кадол.– Вон мать идет!
– Где? – испуганно спросила Пушинка. И, не обнаружив Мили, радостно запищала: – Соврал, соврал!
– Как сходили? – спросил Тарто сына.
– Не сошлись. Корабельщик просит три золотых за каждый день.
– Ну и ладно, поедем по суше, не расстраивайся,– сказал старшина.
Кадол сел рядом с матерью (Нифру ласково потрепала его по затылку), вынул кошель и передал его Тарто.
– Что слышно с юга? – спросила Нифру.
– Да ничего. Войны нет. Купцы торгуют, пираты их грабят, а сокты грабят пиратов. Вот и все новости. Да, еще жрецы Таймат объявили третий день месяца Обновления большим праздником богини. Работать запрещается, воевать – тоже. Мир и любовь, одним словом. Император должен издать соответствующий указ.
– Ну, месяц Обновления еще не скоро,– заметил Тарто.– К тому времени мы будем далеко.
– В Верталн? – равнодушно спросил Кадол.
– В Верталн. Пора показать Фаргалу столицу.
Верталн, первый город империи Эгерин, не так уж велик в сравнении, скажем, с Великондаром[1] или Кандиуром[2]. И сравнительно молод – какие-нибудь полторы тысячи лет. Расположенный на северном берегу реки с тем же названием, Верталн в последние столетия так густо оброс предместьями, что подножие его стены можно было увидеть только со стороны реки, а городки и селения лепились друг к другу так плотно, что не оставалось места для полей: одни огороды и маленькие садики. Зато десятки оросительных каналов избороздили землю, сотни дорог и дорожек паучьей сетью разбежались во все стороны от столицы. Впрочем, главных дорог – только четыре. Две уходили на север, третья пролегла в сторону моря, по левому берегу реки, четвертая – на запад. Милях в десяти от нее ответвлялся южный тракт, ведший к мосту через Верталн и дальше, к большому приморскому городу Буэгри. Западная же ветвь прорезала густые кедровые леса предгорий и заканчивалась на печально знаменитых серебряных рудниках.
Фургоны цирковых (теперь их стало три), переправившись через Верталн по каменному мосту (самому большому в Эгерине), свернули на восток и покатились к столице вдоль левого берега реки. По правую руку – возделанные земли, по левую – пологий речной берег. Рыбачьи хижины на черных от ила сваях; бесконечные сети, развешанные на столбах; ребятишки, плещущиеся на мелководье. Неистребимый запах рыбы – справа и аромат цветущих садов – слева. А сзади и спереди – пыльная дорога, и по ней, нескончаемым потоком,– телеги, повозки, всадники; стада коров и отары овец, которых гонят на убой, чтобы накормить эгеринскую столицу.
Фаргалу было весело. Он одинаково широко раскрытыми глазами взирал и на рослых воинов Императора, ударами хлыстов расчищавших дорогу, и на тощего деда-пастуха, с помощью трех страхолюдных псов ухитрявшегося направлять гурт жалобно блеющих овец в нужную сторону. Вон благородный едет на кауром жеребце в окружении слуг. Тощий и важный жрец Аша с громовой стрелой на остроконечной шапке вышагивает, помахивая посохом. Безногий нищий копошится в дорожной пыли прямо под копытами лошадей.
– Дед,– спрашивает Фаргал,– здесь столько зрителей; почему мы шатаемся по волчьим углам?
– Приедем в столицу – сам поймешь,– усмехается старшина.
Он тоже любит большие столичные дороги, скрип десятков тележных колес, ругань погонщиков и мычание понукаемых волов. Но еще больше Тарто любит новые земли и особенно места, куда не доберется ни один бродячий цирк. Любит не потому, что там щедро платят. Вернее, не только поэтому.
– Смотри,– говорит он названому внуку.– Это Верталн.
Фаргал вскакивает, прикрывает глаза ладонью, козырьком, от солнца. И верно, милях в десяти впереди – какие-то башни.
– Куда прешь, кривая спина! – звонко кричит кому-то Бубенец, обосновавшийся в последнем фургоне. И после паузы, видимо в ответ на реплику «кривой спины»: – Отец твой ворует рыбьи хвосты! Жена его – шлюха, а ее вонючий…
Слышится бас Большого, Бубенец замолкает, а Фаргала мучит зависть: его язык подвешен далеко не так хорошо, как у приятеля.
Западные ворота Вертална, тридцать шагов от одной сторожевой башни до другой,– распахнуты во всю ширь. И все равно плотно сбившаяся масса желающих въехать в столицу заняла без малого четверть мили. Цирковые фургоны движутся со скоростью улитки, правая упряжная нервничает и пытается дотянуться зубами до ноги погонщика на соседнем возу. Гвалт стоит неимоверный, но Тарто совершенно невозмутимо восседает на своем месте, а Фаргал, взобравшись на верх фургона, глазеет на толчею перед воротами, где по меньшей мере дюжина стражников и столько же чиновников-сборщиков суетится вокруг фургонов и телег, взимая деньги и выглядывая подозрительные физиономии. Здесь только въезжают – желающие покинуть столицу могут сделать это через любые из двух северных ворот.
Сразу же за привратными башнями поднималась сплошная стена, превращавшая въезд в Верталн в подобие тупика. Тем не менее заплатившие въездную пошлину и оказавшиеся внутри куда-то девались. В чем тут фокус, Фаргал узнал, когда цирковые фургоны наконец миновали ворота и двинулись вслед за груженной овощами арбой налево, в узкую щель между двумя крепостными стенами.
– Это зачем? – спросил Фаргал старшину.
Тарто щелкнул кнутом над головами лошадей, чтоб пошевеливались, и неторопливо пояснил:
– Предположим, ты враг. Предположим, ты разбил ворота. А дальше что? Войдут твои солдаты в этот коридор, а на головы им с двух сторон – кипящее маслице. А из привратных башен – баллисты и лучники. Это, малыш, военная ловушка. Будешь когда-нибудь водить войско – держи ушки на макушке.
– Я запомню,– деловито сказал мальчик.– А какие еще бывают ловушки?
– Это ты у Большого спроси,– уклонился старшина.– Он у нас солдат, а я так, понемножку.
– Врешь ты, дед! – засмеялся Фаргал.– Нифру рассказывала…
– Вот пусть она и рассказывает.– Тарто прищурил единственный глаз и насмешливо поглядел на внука.– Ты лучше не болтай, а смотри!
Защитная петля кончилась, и фургон выкатился на вымощенную крупным булыжником площадь. Половину ее занимал рынок, к которому тут же свернула ехавшая впереди арба, а за второй, открытой, возвышался белый, легкий, словно сотканный из кружев храм богини Таймат.
Фаргал застыл с открытым ртом, а фургон не спеша катился вперед, постукивая железными обручами колес, прямо под сень высокого портика, над которым, раскинув руки, словно собираясь взлететь, наклонясь вперед, на цыпочках, замерла изваянная из белого мрамора прекрасная богиня. За ее спиной вскинулись снежные, как будто просвеченные солнцем крылья. Запрокинутое лицо с распущенными волосами и чуть приоткрытым ртом было невероятно красиво.
– Никогда не пойму, как это сделано,– пробормотал старшина.– Каждый раз еду и боюсь – вдруг рухнет.
Фаргал удивленно посмотрел на него:
– Кто рухнет?
– Да она.
Тарто показал кнутом на статую.
Фаргал шевельнул бровями. Он не понял деда. Сам-то мальчик знал наверняка: если богиня и покинет свой пьедестал, то не упадет, а взлетит.
Задрав голову, Фаргал глядел на мраморную Таймат, и на какое-то мгновение ему показалось, что богиня слегка склонила голову набок и посмотрела на него.
Фургон докатился до края площади, тень простертой руки Таймат коснулась головы Фаргала – и волосы у него на затылке поднялись дыбом: у мальчика возникло такое ощущение, будто чьи-то прохладные пальцы коснулись его макушки.
Фургоны оставили на постоялом дворе. Заплатив особо за охрану, а за самой охраной оставив приглядывать рабыню-карнагрийку, цирковые отправились гулять по столице.
Тарто в Верталне знал каждый переулок, и для каждого переулка у него находилась своя история. Но Кадол, Мимошка и Налус слышали эти истории раз по десять, потому не прошло и часа, как их рядом не оказалось. Затем отстал Большой, встретивший приятеля-ветерана (не зря в Эгерине говорят, надолго расставаясь: «Увидимся в Верталне»), а потом, прихватив дочку, отделилась и Мили, зачарованная витринами ювелирных лавочек. Таким образом, их осталось четверо: Тарто, Нифру, Бубенец и Фаргал. Тарто рассказывал истории, Фаргал внимал, а Бубенец клянчил подарки. Иногда они останавливались, чтобы послушать уличных музыкантов или поглядеть на кукольников, представлявших какую-нибудь сказку или кусочек из жизни давно умерших Императоров.
На каждой площади, даже на пятачках перекрестков кто-нибудь да пытался увеселить народ: мимы, жонглеры, танцоры, фокусники. Но народ столицы, казалось, уже насытился зрелищами. Если и собиралось вокруг десятка два любопытных – уже много.
Фаргал понял, почему Тарто предпочитает возить свой цирк по окраинным землям. Здесь им не заработать и пригоршни медных монет. Одна лишь Нифру с легкостью затмила бы уличных плясуний, но дед и здесь разочаровал Фаргала, сказав, что настоящие танцовщицы не пляшут на улицах. На то есть Императорский театр и дворцы благородных вельмож – тут Тарто ухмыльнулся, потому что именно во дворце танцевала Нифру, прежде чем старшина цирковых сумел ее умыкнуть и сделать своей женой.
Очень скоро Фаргал почувствовал, что ум его доверху переполнен новыми впечатлениями. Пестрая толпа, причудливые решетки вокруг дворцов, уличные фокусники, бродячие собаки, слоняющиеся под каменными мостами и вдоль городских каналов…
Угадав его состояние, Нифру предложила пообедать.
В харчевню заходить не стали, расположились на траве, близ поскрипывающей водяной мельницы. По узкому каналу плавали утки, время от времени нырявшие в грязную воду. Бубенец запустил в них камнем и тут же схлопотал подзатыльник.
Фаргал жевал кусок сдобренного чесноком пирога с гусятиной и смотрел на Нифру.
Фетсианка устроилась под искривленной зонтичной пальмой. Опершись спиной на светло-желтый ствол, она вытянула ноги (глянцевые виноградные листья на ее бедрах казались более живыми, чем короткая тусклая трава) и маленьким ножом срезала морщинистую верхушку плода мигони. Затем деревянной палочкой аккуратно вынула кусочек сладкой сердцевины и отправила в рот. При этом ни одна капля оранжевого сока не упала на ее тунику. По маленьким ступням Нифру ползали муравьи. Фаргалу даже глядеть на это было щекотно, а фетсианка не обращала на насекомых никакого внимания. Мальчик вспомнил, как донимали их москиты на кринских болотах, всех, кроме Нифру. Ее не укусили ни разу.
Фаргал доел пирог, запил водой из собственной фляжки и вытер руки о траву. На противоположной стороне канала берега вода плескалась прямо у кирпичных фундаментов. Фаргал подумал, что Верталн, конечно, красивое место, но жить здесь ему не хочется. Слишком тесно.
– Довольно крупный мальчишка. Для своих лет,– заметил Карашшер.
Таким же тоном он похвалил бы лошадь.
Маг промолчал. Ему было безразлично мнение Карашшера. Жрец Аша специально приехал в Верталн, чтобы взглянуть на Фаргала. Последователь Мудрого бога желал убедиться, все ли идет как надо. Магия ясновидения плоха тем, что она – магия. В нее можно вмешаться и наложить ложный след, иллюзию. А вот обмануть глаза такого чародея, каким был слуга Мудрого, способен разве что обладающий силой бога.
Жрец стоял на крыше дома и отлично видел расположившихся на противоположной стороне, на узкой зеленой полоске, людей. Никто из них, даже колдунья-фетсианка (в первую очередь она) не могли увидеть его самого. Жрец придирчиво разглядывал Фаргала, но не рост и здоровье мальчика интересовали его. Слуга Мудрого пытался обнаружить ниточки чужого волшебства. Ребенок с такой судьбой все равно что каменная скала на равнине. Скрыть его от умеющих видеть необычайно трудно. Но пока удается.
– Завтра утром мы уезжаем,– через некоторое время произнес маг.
– Может быть, стоит приглядеть за ними здесь? – предложил Карашшер, которому не хотелось покидать Верталн.– Мало ли какие опасности встречаются в здешней столице.
– Рыбу в воде не оберегают,– сказал слуга Мудрого.– К тому же завтра утром уедут и они.
– Куда?
– Не важно. Важно, что через два года в это же время они будут в Буэгри.
Карашшер не спросил, почему это важно. Его хозяин все равно не удостоил бы воина ответом.
«Через два года – в Буэгри,– подумал Карашшер.– Надеюсь, мы не проторчим все эти два года в его подземельях».
Опасения Карашшера не оправдались. Спустя несколько месяцев маг отправил его в Великондар.
На следующее утро Тарто, несмотря на недовольство половины цирковых, велел собираться.
– Нам тут нечего делать,– заявил он.– Верталн – город бездельников.
И они уехали. Как всегда решение старшины было окончательным.
9
Маршрут, который выбрал Тарто на этот раз, вел сначала на север, по тучным срединным землям империи, потом сворачивал на восток, к морскому побережью. Первое выступление труппа устроила в большом селении милях в пятидесяти от Вертална. Сборы оказались умеренными: лишь несколько дней назад из селения ушли бродячие кукольники.
Всю первую неделю цирковые ночевали на постоялых дворах. На тракте пошаливали разбойники, а местный Владыка, занятый сварой с соседом, даже не пытался навести порядок. А может, люди Владыки и грабили.
Срединный Эгерин довольно скучен. Бесконечные поля и пастбища, глиняные хижины арендаторов, огороженные частоколами усадьбы землевладельцев, грязные поселки, где тощие свиньи и еще более тощие ребятишки роются в отбросах, а обленившиеся стражники постоянно норовят содрать сверх положенного. Но с Тарто эти фокусы не проходили.
Наконец равнинные земли кончились, вокруг тракта зашумел лиственный лес. Часть его принадлежала непосредственно Императору, часть – вообще никому, но под пашни деревья тут не вырубали. Какой-то тысячелетней давности закон запрещал тревожить эту землю плугом. Здесь уже не встречалось постоялых дворов, и близ дороги то и дело попадались следы стоянок. Но Тарто никогда не устраивал лагерь на обочине, на виду. Опасно. Хотя вдали от границ разбойнички цирковых особо не задевали. Добыча невелика, а то, что среди циркачей полно колдунов, ни для кого не секрет.
Как только миновали густонаселенные земли, Фаргал заметил, что Нифру на каждой стоянке уходит из лагеря и возвращается затемно. Причем уходит одна. Это было необычно. Понятно, если в лес идут мужчины с луками, понятно, если уходят Большой с Мили или кто-нибудь из сыновей Тарто уводит по мужской надобности рабыню-карнагрийку. Но Нифру-то уходила одна.
Фаргал терпел долго, почти целую неделю, но потом не выдержал.
Улучив момент, когда никто не обращал на него внимания, Фаргал нырнул в чащу. Он запомнил, в каком направлении ушла Нифру, и, пробежав не больше четверти мили, углядел впереди ее черноволосую голову. Теперь следовало быть очень осторожным. Выслеживать фетсианку потрудней, чем оленя. Зеленая одежда Нифру сливалась с зеленью листьев, и мальчик боялся потерять женщину из виду. Но подойти ближе тоже опасался: если Нифру его обнаружит, то в лучшем случае немедленно отправит обратно в лагерь. Фаргал, впрочем, почти убедил себя, что не совершает ничего плохого. Он сказал себе, что идет за Нифру, исключительно чтобы помочь, если что случится. Обмануть самого себя не так уж трудно… если очень хочется.
Примерно через милю фетсианка остановилась. Фаргал тут же упал на землю и зарылся в заросли папоротника. Спустя некоторое время он решился поднять голову. Нифру стояла неподвижно, запрокинув голову. Трава вокруг нее была усыпана желтыми листьями. Из травы кое-где выглядывали алые головки ядовитых грибов.
Нифру присела, погладила ближайший по яркой шляпке. Фаргал был разочарован. Если фетсианка уходит, чтобы собирать лекарственные растения, это совсем не интересно. Но очень скоро он понял: растения ни при чем.
Нифру развязала пояс туники, сняла ее и повесила на сучок. Затем распустила набедренную повязку. На ней остался только магический талисман на золотой цепочке и кожаный ремешок на правом запястье.
Фаргал много раз видел фетсианку обнаженной. Он знал каждую деталь рисунков на ее коже, каждое перышко сокола, каждый листок винограда… Но сейчас что-то изменилось. Фаргал смотрел на женщину, и до него наконец начало доходить: его поступок не так уж безобиден. Мальчик почувствовал: сейчас может свершиться нечто запретное. Не зря же Нифру уходит так далеко от лагеря.
Конечно, Фаргал мог встать и уйти. Или хотя бы закрыть глаза…
Но он не закрыл глаза, а наоборот, сгорая от нетерпения, ждал: что дальше?
Нифру выдернула заколки, и черная коса тяжело соскользнула вниз. Женщина поймала ее, смотала с запястья ремешок из тонкой кожи и принялась аккуратно, виток к витку, накладывать его на конец косы. Заинтригованный Фаргал смотрел во все глаза.
Нифру закрепила ремешок. Из сходящихся кожаных колец выглядывал пушистый кончик. Как кисточка.
Фетсианка сжала между ладонями волшебный камень, наклонилась к нему, словно что-то нашептывая.
В кронах зашумел ветер, и сорванные листья поплыли между деревьями. Кто-то прошуршал в папоротнике в шаге от Фаргала. Змея?
Нифру разжала ладони и вдруг подпрыгнула высоко вверх, разворачиваясь в воздухе. Тяжелая коса со свистом рассекла воздух.
И началось.
Такого танца Фаргал не видел никогда. Фетсианка вертелась, кружилась, ходила колесом, прыгала вверх, и тогда взлетавшая коса сбивала мелкие веточки. Нифру двигалась так быстро, что Фаргал взглядом не поспевал за ней. Он дрожал. Это невероятный танец Нифру заставил его дрожать.
Вдруг женщина резко остановилась. Коса, как живая, обвилась вокруг вытянутой руки, обмотанная кожей часть – в кулаке Нифру.
Фаргал видел, как блестит от пота кожа женщины, видел, как втягивается в такт частому дыханию ее живот и вздрагивают на нем виноградные листья.
Нифру присела, нет, скорее упала на корточки. Веки опущены, рот полуоткрыт. Рука с косой начала медленно опускаться вниз, пушистая черная кисточка скользила по коже: по горлу, между грудей, по животу…
Вдруг тело фетсианки выгнулось назад, и она, страшно вскрикнув, упала на спину.
Фаргал подскочил. Он похолодел от ужаса.
– Нифру! – закричал он, бросившись к женщине.– Нифру, что ты делаешь!
Он подбежал к фетсианке, но женщина уже перевернулась на бок, открыла глаза:
– Фаргал?
Мальчик растерялся. Промямлил что-то… Зря он испугался. С Нифру явно ничего плохого не произошло. Почему же она так кричала?
Женщина села, скрестив ноги, потянула мальчика к себе.
– Смотри сюда,– сказала она.
На ее раскрытой ладони лежал волшебный камень.
Фаргал глянул на него – и лес вокруг закружился и пропал.
– Я его выдеру,– пообещал Тарто.– Совсем мальчишка от рук отбился.
– Не поможет.– Пальцы Нифру поглаживали морщинистую шею мужа, но мысли ее были далеко.– Он любопытен, как все мальчишки.
– Никто из твоих сыновей не выслеживал тебя, жена,– буркнул Тарто.– Даже я не спрашиваю тебя, куда ты уходишь и зачем. Хотя и мне любопытно,– не удержался старшина.
– Лучше тебе об этом не знать, муж,– мягко сказала фетсианка.– Поверь мне.
Смуглые пальчики запутались в седой шерсти на груди Тарто.
– Я стал слишком стар для тебя,– огорченно проговорил старшина.
– Это не важно.– Она угадывала его мысли так же легко, как направление ветра.– Ты же знал, что будет, когда брал замуж женщину Фетиса.– Нифру убрала руку и поправила одеяло.– И маленькая женщина Фетиса тоже знала, когда выходила за тебя замуж. Мне намного важнее, муж, что для тебя я – не расписная куколка и даже не волшебница, а человек. Не наказывай Фаргала, ладно?
Тарто притянул ее к себе, в руках у него оставалось достаточно силы, и потерся шершавой щекой о подставленную ладошку.
– Хорошо,– пообещал он.– Не буду.
– Оп! – крикнул Мимошка, и Фаргал, разбежавшись, резко оттолкнулся от земли, дважды перевернулся в воздухе и четко приземлился на ноги.
– Хор-рошо! – Мимошка хлопнул Фаргала по спине.– Я сам не сделал бы лучше!
Месяц назад Фаргалу исполнилось тринадцать лет. Если считать, что в тот день, когда Тарто в первый раз увидел его на дороге, мальчику было ровно четыре. За девять лет Фаргал научился вертеть сальто не хуже Мимошки, бегать по канату проворней, чем Кадол, и всаживать в мишень ножи и топоры с меткостью Большого. Вот только топоры его были раза в два полегче. Сверх того бывший солдат научил его владеть мечом (деревянным, а не стальным – боевое оружие в Эгерине простому человеку не дозволялось) и за пятьдесят шагов попадать стрелой в бычий глаз.
«Мужчина должен уметь сражаться»,– заявил бывший вояка.
Пожалуй, Фаргал умел побольше, чем обычный солдат. Мало кто способен вспрыгнуть на скачущую лошадь и устоять в седле, пока она сделает два круга по рыночной площади. Фаргал – мог. Он многое мог, этот мальчишка, и старшина Тарто уже чувствовал: год-два – и названый внук покинет труппу. Так же, как это сделал когда-то сам Тарто. Пока другие тренировали мускулы Фаргала, старшина постарался вложить побольше в его голову.
– Не спеши принимать решение,– говорил Тарто.– Сначала оглядись вокруг, потом подумай, потом посоветуйся с теми, кто тебе близок, и со своим сердцем. И только тогда выбирай путь. Но, решив, не отступай, даже если узнаешь нечто новое. Будь спокоен, как кедр, спокойствие – признак силы. И мудрости. Хотя ты обещаешь вырасти могучим мужчиной, а от таких не ожидают мудрости. Ум же может стать твоим тайным оружием. Но не думай, что кто-то глупее тебя, если у него хуже подвешен язык или кожа черного цвета. И не задирай нос перед волком – он бьет снизу.
Фаргал слушал и запоминал, хотя иной раз наставления старшины казались ему скучными и длинными, как утро в Мокрый месяц.
10
За два последних года труппа Тарто проехала около восьми тысяч миль. Три месяца назад они снова побывали в Верталне, где задержались на целых три недели – меняли колеса фургонов. Затем, знакомой дорогой, цирковые двинулись на юг, к Буэгри, а утром восемнадцатого дня месяца Золотой Луны с вершины холма Фаргал снова увидел море.
Разрисованные фургоны подкатили к северным воротам Буэгри незадолго до захода солнца. Вовремя успели, еще час – и пришлось бы ночевать за городской стеной. В Буэгри им не пришлось останавливаться в гостинице. Давний друг старшины, хозяин одной из строительных верфей, предоставил им кров.
На следующий день Тарто решил дать труппе отдых. Представлений не будет, тренировок – тоже. Позволил всем спать чуть ли не до второй утренней стражи, выдал молодым: Бубенцу и Фаргалу – по три серебряные монеты. Большие деньги, осла купить можно.
После завтрака Фаргал, Бубенец и Мимошка… нет, теперь уже солидно, по-взрослому – Мимош – отправились гулять по городу. Сначала – в порт, полюбоваться на корабли.
Фаргал уже бывал в Буэгри, пять лет назад. Все, что осталось в его памяти,– это зеленый дворец Владыки и огромные, на каждый запросто поместятся две дюжины цирковых фургонов, корабли.
За пять лет город не изменился. Но изменился сам Фаргал. Когда-то Буэгри поразил мальчика множеством народа. Теперь, после шумной столицы, Фаргалу не показалось, что здесь так уж много людей. Дворец Владыки был по-прежнему красив, только юноша помнил его зеленым, как молодая трава, а дворец оказался темно-изумрудным с серебряными узорами на колоннах и цветными окнами из настоящего стекла. За чугунной, выкрашенной под серебро решеткой – огромный парк. В прудах – черные лебеди и белые изящные домики посреди воды. И лотосы. Стражники у ворот – на полголовы выше Фаргала. А ведь тот уже так вытянулся, что почти догнал Большого. И доспехи на них – золоченые. Словом, есть на что полюбоваться, даже после Вертална.
Мимош с Бубенцом переглянулись. Младший брат показал на заглядевшегося Фаргала и хихикнул.
– Пойдем,– сказал Мимош, потянув за руку.– Еще насмотришься.
Он спешил в порт, чтобы узнать свежие новости.
А вот Бубенца и Фаргала больше интересовали корабли.
Узкие, хищные, с тремя мачтами и окованным форштевнем, боевые сокские; высокопалубные, искусно раскрашенные, с выпуклой кормой – из Фетиса; пузатые коротенькие, выкрашенные серым – из Самери. Но в основном – здешние или из соседней Карнагрии: всех мастей – от длинных боевых галер с эгеринским Драконом на носу до рыбачьих скорлупок, провонявших селедкой.
Еще интересней – люди. Темнокожие сокты с мужественными лицами и удивительными, густой синевы глазами. Захваченные соктами пленники, совсем черные, тощие, длиннорукие, с волосами, как шерсть черного барана, и глазами выпуклыми и блестящими, словно маслины.
– Табиты,– брезгливо сказал Бубенец.– Дикари-людоеды. Кому нужны такие рабы?
– Дурак,– с оттенком превосходства произнес Мимош.– Император платит по золотому за голову.
– Зачем? – удивился Фаргал.
– Денег много! – ухмыльнулся Бубенец.
– И это мой брат! – воскликнул Мимош.– Ашшур, если в эту голову вместилось столько глупости, почему не нашлось места для капли ума? Император платит соктам, чтобы сокты перехватывали табитские тримараны. Кроме того, они вполне годятся для гаданий по внутренностям и жертвоприношений.
– Если ты такой умный,– едко произнес Бубенец,– то почему ты не Владыка?
И отпрыгнул назад, чтобы избежать тумака. При этом он толкнул какого-то моряка-самерийца, и тот немедленно двинул цирковому в ухо.
Бубенец свалился, а Мимош бросился на самерийца. Но Фаргал, который был ближе, успел первым. Уроки, преподанные Большим, не прошли даром. Моряк перевернулся в воздухе и воткнулся лицом в брусчатку.
Рядом кто-то одобрительно засвистел.
Бубенец встал, потирая ухо. Поднялся и моряк. Потрогал разбитый нос, сплюнул кровь и вдруг пронзительно свистнул.
– Сматываемся!– Мимош дернул Фаргала за руку.
Но тот не сдвинулся с места.
– Ах ты сопливый щенок! – с гортанным самерийским выговором процедил моряк.– Смерти хочешь?
– Мало тебе? – спросил Фаргал.– Добавить?
Из троих он – младший, но именно его учил бою старый солдат. И он не понимал, почему должен бежать. Пусть удирает тот, кого побили.
– Сматываемся, дурак! – закричал Мимош.– Вон же его корабль стоит!
Но Фаргал уперся… И отступать стало поздно.
Дюжины две моряков-самерийцев подвалили на свист земляка и окружили цирковых. Те встали спина к спине, хотя положение было явно безнадежное. Разве что стража подоспеет или вступится кто. Но кто захочет связываться с такой сворой?
Первый, ушибленный Фаргалом, моряк достал нож.
– Молись своим божкам, щенок,– прошипел он.– Сейчас я тебя разрисую красным!
В руках Фаргала тут же оказались метательные ножи (он никогда с ними не расставался).
– Вряд ли,– сказал юноша.– Интересно, будут ли блевать здешние псы от твоих вонючих кишок?
Отлично сказано! Фаргал покосился на Бубенца: оценил ли? Но тому было не до шуток. У парня даже нос вспотел от испуга. Репутация у самерийцев самая скверная. Только бы к себе на корабль не затащили!
А вот Фаргал чувствовал себя прекрасно. Он видел, как эти свирепого вида плосколицые мужики поглядывают друг на друга: кто сунется первым? Трусят, разорви их псы! Жаль только, топора нет, с топором…
Бубенец вскрикнул: кто-то кинул в него камень. Но следующий камень был пойман Мимошем и отправлен обратно. Теперь завопил один из моряков.
– Эй, торгаши!– закричал один из соктов, сопровождавший скованных дикарей.– Никак вы трех мальчишек испугались?
На него зыркнули злобно. Но… корабль соктов тоже пришвартовался совсем недалеко.
Несколько самерийцев бросились к своему судну. За настоящим оружием.
– Ну, влипли так влипли,– прошептал Бубенец.
Первый самериец свирепо ухмылялся, поигрывая ножом. Фаргал тоже усмехался. Презрительно.
Посланные на корабль вернулись. Пострадавшему тут же сунули меч и небольшой прямоугольный щит.
– Вот так, щенок,– сказал самериец, шмыгнув кровоточащим носом.– Конец тебе.
Он шагнул вперед, и Фаргал отвел руку для броска. В глазах его было столько уверенности, что моряк заколебался.
Впрочем, вернувшиеся с корабля самерийцы не только принесли оружие. Они еще привели с собой того, кто никогда в жизни не отступал перед противником.
Невысокий коренастый воин в стальной кольчуге, с толстенной косой, свернутой на затылке, и длинным мечом за спиной раздвинул кольцо моряков.
– Хархаздагал! – обрадованно воскликнул ушибленный Фаргалом.– Убей его, Хархаздагал!
Фаргал перевел взгляд на воина. О да, этот не боялся!
Воин вскинул руку – и меч словно сам собой прыгнул ему в ладонь.
«Он меня убьет»,– по-прежнему без страха, скорее с удивлением подумал юноша.
И не раздумывая метнул нож. И тут же – второй.
Воин отшиб оба небрежным взмахом клинка.
Самерийцы радостно загалдели.
Хархаздагал внимательно, очень внимательно оглядел Фаргала и спокойно спросил:
– У тебя есть меч?
– А ты не видишь? – дерзко ответил тот.
– Не вижу,– тем же ровным голосом произнес воин. И, повернувшись к своим: – Я не стану его убивать. Это оскорбит честь моего клана.