Парижский шлейф Машкова Диана

Глава 2

Разбудил ее грохот разъезжающихся ворот. Она открыла глаза и огляделась: высоченная черная стена медленно расползалась в стороны, образуя зеленеющий проем. Взгляду постепенно открылся узкий кусок бетонной дороги, поле газонной травы, тонкие, едва прижившиеся, деревца и невероятный по смешению стилей громадный дом. Основная его часть состояла из трех этажей, а по обеим сторонам постройки возвышались квадратные башни. Заканчивались они острыми конусами зеленых крыш, в кирпичных телах красовались убогие карикатуры стрельчатых окон. Фасад здания украшало огромное крыльцо, поддерживаемое четырьмя колоннами серого мрамора, из него же была вырублена лестница. Крыша из серой черепицы пожирала солнечные лучи с такой голодной яростью, что Настя, глядя на нее, поежилась.

Она еще раз окинула дом беглым взглядом и с удивлением подумала, что если не смотреть на него по частям и не разбивать на отдельные кусочки, общее впечатление получается приятным. В нем была необъяснимая устойчивость, сила. Всепоглощающая воля к жизни. Настя хотела даже вслух сказать, что дом ей понравился, но обида, которая засела в сердце как клещ – ничем не выманишь, – остановила. Лучше всего дождаться, когда Николай сам загладит вину.

Ворота образовали необходимой ширины проем, и «Рено» беззвучно проехал по бетонной дороге почти до самого крыльца. Николай открыл дверь и вышел, Настя молча последовала за ним. Она никак не могла отделаться от тяжести на душе, все думала, ждала, когда же любимый обнимет ее, прижмет к себе, попросит прощения. А Николай, казалось, не замечал ее состояния и вел себя так, будто Насти вообще не существовало.

Он застыл перед домом, осмотрел его внимательно от крыши до крыльца, а потом повернулся к Насте и взял ее за руку. Поднял на нее глаза: в них было столько печали, столько раскаяния и вины, что сердце девушки непроизвольно сжалось от внезапно нахлынувшей жалости. Она уже готова была сама его утешать, говорить, что все наладится и страшного ничего нет. Но даже рот открыть не успела: Николай горько улыбнулся и повел ее к дверям – вверх по пологой, но ужасно скользкой лестнице. Краем глаза Настя успела заметить, как за руль их машины сел человек в форменной одежде и «Рено» плавно поплыл по бетонной полынье сквозь зеленую гладь.

Спрашивать Настя ни о чем не стала – откуда и зачем такой размах, сколько в доме прислуги, – внезапная молчаливость и печаль Николая совершенно сбили ее с толку. Кажется, даже не осталось сил и вдохновения на злость. Все внутри сникло, оцепенело.

Тяжелые двери отворились сами собой прямо перед их носом, и навстречу выступил невысокий подтянутый мужчина лет шестидесяти все в той же зеленой форме. Он учтиво поклонился, нарисовал на лице широкую, почти подобострастную улыбку и открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако Николай нервно дернулся и жестом остановил его.

– Это Сергей, – кинул он Насте через плечо. – Мой управляющий. Проходи.

Он подтолкнул девушку вперед.

– Куда? – Настя обернулась. Дребезжащие, испуганные нотки в интонациях Николая вызвали у нее страх и отвращение. Она никогда не слышала его таким.

– Наверх, – Николай кивнул в сторону огромной лестницы из тяжелого, покрытого темным лаком дерева. На изгибе ее устроилась небольшая площадка, ровная и гладкая, как крохотный подиум.

Впервые за весь год, что они были вместе, Насте вдруг стало рядом с Николаем по-настоящему страшно. И в этом страхе не было привычной примеси возбуждения: холодность и тоска в любимом человеке давили, словно многотонный пресс. Некуда было деться, невозможно развернуться и уйти: дом в лесу – живое хищное существо – уже поймал ее и запер внутри себя. Настя едва нашла в себе силы, чтобы унять дрожь, противно расползавшуюся по всему телу, и оглядеться.

На первом этаже расположился огромный холл. И пол, выложенный темной крупной плиткой, и белые стены, увешанные полотнами в тяжелых резных рамах, излучали холод. В искривленном свете, пробивавшемся сквозь причудливый рисунок оконных мозаик, Насте удалось разглядеть картины в стиле Тулуз-Лотрека: там и тут обнаженные женские ножки, взмывающие вверх из-под красно-черных юбок, мужские фигуры в надвинутых на глаза цилиндрах, ярость и распутство вечерних улиц Парижа. Ломаные линии, грязно-мутные краски. Мрачное великолепие пустого пространства становилось только еще более зловещим от этих жутковатых картин. Настя просто не узнавала Николая в помпезной и бессмысленной роскоши дома: ее любимый вдруг предстал перед ней совершенно в другом свете. Такой интерьер мог сотворить только человек хищный, необъяснимый. Иначе откуда столько мрака, нет, даже агрессии. Или дом не его? Ведь все, что он сделал в их квартире, было трогательным и светлым. Милые аксессуары, приятные глазу и сердцу детали.

Николай осторожно подтолкнул Настю к лестнице, заставляя идти наверх. Она бездумно поднялась на несколько ступенек и встала, не зная, куда ей дальше.

– Иди-иди, – нетерпеливо и раздраженно выкрикнул он, – я скажу, когда остановиться.

Настя резко обернулась – хотела было ответить, что не позволит говорить с ней таким тоном, не намерена терпеть дольше этого хамства, – и тут столкнулась взглядом с управляющим, который спокойно стоял, прислонившись спиной к двери. Человек ухмылялся и откровенно пялился на нее, прощупывая взглядом с головы до ног. Настя чуть не задохнулась от злости: как Николай мог такое допустить? Почему не отсылает этого Сергея прочь, не одергивает его? Она отвернулась и побежала вверх по лестнице, решив, что выскажет ему все, как только они останутся наедине.

– Стой! – окрик Николая донесся до нее уже на площадке. – Повернись к нам лицом!

Настя и не думала останавливаться, но от ужаса задрожали колени, и она едва смогла подняться только еще на две ступеньки.

– Стоять!!! – Николай буквально задохнулся от крика. – Я сказал, стой спокойно, не дергайся!

Настя окончательно потеряла контроль над собой – слезы брызнули из глаз. Она застыла с широко открытым от беспомощного возмущения ртом, боясь пошевелиться.

– Повернись ко мне лицом.

Настя безвольно повиновалась. Сквозь влажную пелену она видела, что человек у двери поменял позу, встав поудобнее и опершись плечом о косяк. Она снова попыталась бежать, подняться до конца наверх, но ноги уже не слушались. Настя с силой зажмурила глаза.

– Спустись на площадку. Вот так. – Николай теперь говорил спокойнее. И голос его, казалось, вздрагивал от боли. – Теперь посмотри на меня.

Веки ее открылись. Словно намокшие крылья бабочки вспорхнули тяжелые от слез ресницы. Настя посмотрела на Николая – как он велел – и утонула в бездонных карих глазах, в водовороте чувств: боли, злости, любви.

– Пуговки расстегни на блузке. – Голос его звучал глухо.

Сложив руки на груди, Николай словно гипнотизировал девушку взглядом. – Только не спеши, помедленней.

Настя не могла оторвать глаз от его глубоких зрачков, она не видела перед собой ничего, кроме внутренней бури эмоций, которая захватила и ее. Глупые пальцы отделились от разума: дрожа и путаясь, они теребили гладкие пуговицы, которые охотно выскакивали из шелковых петель. Лицо ее стало белым как полотно, а руки упорно продолжали работу, отринув и разум, и волю. Пальцы добрались до последней пуговицы и примерзли к ней.

– О-о-о! – Сергей издевательски ухмыльнулся и подался всем телом вперед.

Николай бросил на него испепеляющий взгляд, но не произнес ни слова. Настя стояла в оцепенении, крупные капли катились по щекам и падали на блузку, оставляя после себя прозрачные полосы. Сергей что-то шепнул Николаю на ухо, тот болезненно поморщился, но кивнул.

– Подними юбку, – он отдал приказ и отвел взгляд от Насти. Его глаза теперь сосредоточенно смотрели в пол. Человек у двери застыл в сладком напряжении.

Настя, выпутавшись из паутины зрачков Николая, наконец сообразила, что делает. Ее пальцы оставили в покое края блузки, руки безвольно упали. Она вся сжалась, присела на корточки и, обхватив себя руками, отчаянно замотала головой. Сквозь глухие рыдания были слышны ее неразборчивые слова: «Нет, нет». Николай, испугавшись, подошел к ней, а управляющий отвернулся и с досадой сплюнул сквозь зубы. Николай с трудом поднял Настю с пола, разжал своими пальцами ее судорожно стиснутые руки и повел наверх.

– Пойдем, – он обнял ее за талию. Ему пришлось не просто поддерживать Настю, он буквально тащил девушку на себе.

Коридор второго этажа был похож на холл дорогого отеля:

стены, увешанные репродукциями, задумчивое, неброское освещение и толстый ковролин на полу. Николай пинком распахнул одну из дверей и подхватил начавшую оседать на пол Настю на руки.

В себя она пришла только в постели: нервный шок, сковавший разум, медленно отступал. Николай, склонившись над ней с намоченным холодной водой полотенцем в руках, сидел рядом. Как только Настя подняла на него глаза, он тут же отвел виноватый взгляд.

– Теперь это твоя комната, – заискивающей скороговоркой затараторил он. Господи, как эти плебейские интонации на него не похожи! – Вот шкаф, туалетный столик, там дверь в ванную. Все необходимое есть. Очень удобно.

Настя попыталась его прервать, но ее вдруг затрясло в истерике, маленькие кулачки бессмысленно заколотили по его твердой груди.

– Не надо, – Николай попытался дотянуться ладонью до ее макушки и погладить, – ничего уже не изменишь.

Настя отпрянула от его руки словно от змеи, нет… от склизкого подвижного клубка дождевых червей из утреннего сна – она вспомнила наконец, что именно ей снилось! Неужели сон был предостережением, которого она не сумела разгадать? Жестоким, въедливым предостережением от уже совершенных ошибок.

– Малыш, – Николай поймал длинными пальцами ее влажные дрожащие кулачки и с тоской посмотрел девушке в глаза, – ты умная девочка. Не мне тебе объяснять, что рано или поздно за все в жизни приходится платить.

Настя возмущенно вскинула брови и отняла свои руки. Она хотела выкрикнуть: «За что?! За свои чувства, за преданность?» Потом поняла, что и это тоже он имел в виду, а еще ее беззаботность, несамостоятельность, готовность, не задумываясь жить за чужой счет. Настя спрятала в ладонях лицо и разревелась. Ее трясло от тяжелых, изнутри разрывающих сердце слез и ледяного страха в груди.

– Я б-б-боюсь, боюсь тебя, – только и смогла выдавить она.

– Боишься?! – Глаза Николая стали бычьими, покраснели от злости. Он вскочил с кровати и начал расхаживать взад-вперед по комнате. Голос его задрожал от необъяснимой злобы. – Странно! Раньше была такая смелая – я же не вызывал у тебя никаких опасений. Ты толком не знала, чем я зарабатываю на жизнь, где живу, с кем, почему не хочу знакомиться с твоими родителями. Тебе было плевать, лишь бы я доводил тебя до самозабвения в постели и обеспечивал твою жизнь.

– Н-нет! Нет! – слова ее тонули в потоке слез.

– Да, Настенька, да! – Николай кричал. – Ты – милая славная девочка – оказалась жадной до секса и денег, как все остальные! Ты использовала меня – не без моей инициативы, конечно, – теперь мой черед.

– О чем ты? Я т-тебе верила, я любила! – Настя говорила с лихорадочным жаром – ее трясло, а по всему телу от сердца расползалась навязчивая боль. Из всех возможных чувств осталось только отчаяние. Она уже не могла понять не только того, что творится вокруг, но даже и того, что сама ощущает. Ее мутило от испуга, от ненависти, но ей по-прежнему была невыносима мысль о потере самого дорогого и желанного в жизни – ее Николая.

– Любила? Больше – нет?! – Он присел на край постели и посмотрел на девушку долгим пристальным взглядом. – Милая моя, еще и двух часов не прошло с тех пор, как ты обещала сделать для меня все, что угодно. И исключительно благодаря своей безумной любви. А теперь, когда мне понадобилось это самое «все», закатываешь истерики. Хочешь отставить?

– Н-нет, – Настя, обессиленная, уронила голову на грудь, съежилась, как побитый щенок. Ее слова глухо прорывались сквозь слезы: – Но так нельзя! Что ты вытворяешь?! Я хочу знать, что произошло!

– Успокойся, – он взял ее за руку и притянул к себе. Настя послушно, не соображая, что происходит, прижалась к нему, – просто пока ты не знаешь, во что мы с тобой с самого начала играем. Но ты обязательно поймешь, ты же умница.

От темных жестковатых волос Николая пахло свежей травой и ветром, к этим запахам примешивался слабый терпкий аромат каких-то незнакомых, чуть слышных духов. Он дотронулся губами до ее шеи, едва коснулся мочки уха и нежно поцеловал в лоб. Она опустила голову на его плечо и закрыла глаза. А потом почувствовала, как боль отступает. Может быть, дело действительно в сложной игре, которую он затеял, а ей временно отвел тяжелую, но нужную роль. Вдруг она, Настя, понадобилась Николаю как приманка, а Сергей вовсе не управляющий, а его партнер по бизнесу? Такой партнер, которого нужно убрать с дороги. С помощью Насти. Но попросил бы по-человечески, объяснил все как есть! Ради любви Николая, ради того, чтобы прожить с ним всю жизнь, она бы наверняка согласилась!

– А теперь ты будешь хорошей девочкой, ладно? – Николай погладил ее по шелковистым волосам. – Приди в себя, успокойся. Мне очень нужно, чтобы к вечеру ты хорошо выглядела и была полна сил. Обещаешь? Ради меня.

Все ее предположения в одну секунду подтвердились. Но почему было заранее все не рассказать? Зачем попрекать деньгами и устраивать скандал, если нужна ее помощь?! Да, наверняка аморальная, гадкая, но ради его карьеры и своего женского счастья Настя готова на все.

– Ах да, – продолжил Николай как ни в чем не бывало, – тут в шкафу замечательное вечернее платье. Все остальное в ванной комнате за этой дверью, о'кей?

Настя приподняла голову, заглянула в его глаза – в них были обычные, так хорошо ей знакомые тепло и нежность.

– Не знаю, – она осторожно дотронулась рукой до его щеки.

– Еще кое-что – у нас будут гости, – Николай на ее «не знаю» внимания не обратил, – ужасно серьезные и важные люди. Постарайся понравиться им.

Он помолчал некоторое время, потом тяжело вздохнул и слабо улыбнулся. Нежным поцелуем прикоснулся к ее губам и отстранился. Встал, оглянулся с какой-то особой нежностью, словно этот взгляд был последним перед долгой-долгой разлукой, и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Настя чувствовала себя отвратительно. Неожиданный перелом в поведении Николая оказался для нее тяжелым, поразившим весь организм вирусом. Он отзывался тяжелой ломотой в теле и острой болью в висках. Картина собственной жизни, яркая и счастливая, разлеталась в труху. Получается все не так, как ей казалось, не по велению чувств: Николай считал каждую копейку, потраченную на нее, упрекает теперь своим временем, вниманием, деньгами. Боже, как унизительно! И что он затеял?

Еще больше сбивали с толку привычные ласковые взгляды и нежность. Если он просто хочет ее помощи и поддержки в каком-то, пусть даже нелегальном, деле, неужели нельзя было этого объяснить, подготовить ее заранее?! Он же знает, что отказать она не сможет: слишком сильно, до потери разума, любит. Настя вытерла мокрые щеки краями блузки и встала.

На ватных ногах подошла к окну: вид со второго этажа открывался красивый. Внутренний двор был весь усажен молоденькими яблонями и грушами. Дальнюю часть юного сада занимал ряд железных гаражей, аккуратно прижатых к черному боку заграждения. Из-за высокой стены ограды было плохо видно, однако, судя по всему, владения эти заканчивались прямо на обрыве – сразу за верхним краем стены виднелись только голубоватые воды реки. Противоположный берег был так далеко, что его силуэт едва вырисовывался за голубизной широких вод. Но день стоял на удивление погожий, и можно было разглядеть, что в отличие от крутых обрывов этой стороны противоположный берег пологий. Волга поражала широтой своего серебристого покрывала, волнуемого каждым порывом легкого летнего ветерка; она удивляла разительностью контраста: крутизной правого берега и ровностью левого. Настя долго смотрела на это непонятное смешение, созданное природой, и думала о Николае. Одно она знала точно – никогда он не будет для нее тем же, чем был до сегодняшнего дня. Но и забыть его, похоронить свои чувства она не сможет. Настей вдруг овладело полное безразличие к себе и своей судьбе: захотелось от всего отрешиться, плыть по течению – неважно, что будет хуже, пусть бросает то на глинистые отвесные стены, то на желтый пляжный песок. Женщина потому и женщина, что должна подчиниться воле своего единственного мужчины. С природой не поспоришь.

Она отвернулась. Какое-то время бессмысленно бродила из угла в угол, потом открыла дверь, на которую указывал Николай, и оказалась в просторной ванной комнате. Шум льющейся воды всегда успокаивал – Настя повернула вентиль крана и стала смотреть, как белоснежная емкость наполняется прозрачной голубизной.

Через час на столике возле кровати зазвонил телефон.

Мужской голос вежливо сообщил, что гости собрались и с нетерпением ждут появления хозяйки. Сил удивляться уже не было. Хорошо, пусть будет хозяйка – маленькая и глупая «хозяйка большого дома». Нужно будет просто потребовать побольше вина к ужину и надраться, чтобы не изводить себя мыслями о том, «как быть», «как разлюбить» и «почему все катится к чертям». Николаю плевать на ее чувства и состояние – ей не должно быть дела до его непонятных интересов. Да, ясно, что он собирается использовать ее, очевидно, что это нужно для карьеры, но пока он не объяснит все по-человечески, она и пальцем не пошевельнет. А если не объяснит? Она же по-прежнему хочет за него замуж, и, кажется, на любых условиях. А потому вынуждена будет помочь. Настя сама себя не узнавала – после того, что сегодня произошло, ее должно было тошнить от одного только слова «Николай»: он же сам доказал, что никакой он не «принц», а, значит, как и все вокруг, заслуживает безразличия. Но вместо этого она ощущала покорную безысходность и жалость к себе. И еще – неспособность разрубить этот гордиев узел, плюнуть на все и уйти. Да и куда ей сейчас? Она всего лишь за год попала в абсолютную зависимость от любимого мужчины: без него негде жить – вернуться к родителям и признать поражение невозможно, нечего есть, не на что одеваться и самое главное – некого любить. Все чувства и переживания наполнены только им. Если он уйдет, что останется ей, кроме болезненной, отрешенной от всего мира пустоты?

Настя, все еще завернутая в банное полотенце, тяжело вздохнула и, сев перед зеркалом, начала приводить себя в порядок.

Потом встала, открыла дверцу шкафа и извлекла оттуда платье. Едва взглянув на него, помимо воли улыбнулась и грустно подумала, что у человека с таким божественным вкусом не может быть черствого и злого сердца. Платье было чудесным. Белый рельефный, довольно тяжелый материал напоминал на ощупь парчу. Покрой поражал простотой и изысканностью: никаких лишних деталей, все великолепие – за счет изящества и правильности линий. Настя скинула влажное полотенце, сняла необыкновенный наряд с плечиков и, расстегнув «молнию» сзади, осторожно надела. Ткань была ласковой и приятной на ощупь, она нежно обнимала тело, словно успокаивая и усыпляя. Насте всегда нравилось так жестоко выбитое у нее сегодня из-под ног ощущение безмятежности и покоя. Она привыкла к нему. Сначала родители ограждали ее от всех проблем, потом Николай: Насте никогда ни о чем не приходилось волноваться. Все решали за нее. Она постояла, разглядывая себя в зеркале, охваченная теплом и негой, потом завела руки за спину и застегнула «молнию». Платье сидело великолепно, плотно обтягивая стройную фигуру и выгодно подчеркивая нежные линии бедер и груди. Настя ощущала себя в нем королевой.

В шкафу она нашла еще и туфли, такие же новые и белоснежные, как платье. Только ни нижнего белья, ни чулок обнаружить не удалось. Ее собственные трусики явно не подходили: темно-синего цвета, они бы просвечивали сквозь белую ткань, а принести сумку с вещами из машины Коленька, конечно, не догадался. Настя почувствовала себя неловко. Но не успела она как следует обдумать, что же делать и стоит ли вообще спускаться вниз в таком виде, как в дверь постучали.

– Да? – Настя вздрогнула от неожиданности.

– Мне можно войти? – Голос Николая был совершенно чужим и отстраненным.

– В чем дело? – Настя задала вопрос грубо, с раздражением. Ей была противна эта двуликость: сначала он приказывал и распоряжался, теперь пресмыкается и смиренно просит разрешения войти. Однако Николая ее резкий тон, судя по всему, не волновал ничуть.

– Настя, нас ждут внизу. Прошу тебя, заканчивай со своими приготовлениями и спускайся. Надеюсь, ты нашла все, что нужно.

– Нет! – Настя говорила, превозмогая головную боль. – Для нормальной человеческой уверенности в себе мне не хватает самой малости – трусиков и желательно лифчика!

В ее голосе отчетливо прозвучали капризные нотки. Но Николай упорно не желал замечать Настиного недовольства.

– Боже мой, солнышко, ты же не будешь ханжой и не испортишь нам важный вечер из-за отсутствия пары дурацких тряпочек. Ну, извини, забыл. Выходи, пожалуйста. Ты мне очень нужна!

Для чего именно «нужна», Настя допытываться не стала. Голос любимого по-прежнему делал из нее преданного щенка. Еще раз взглянув на себя в зеркало, она провела расческой по волосам и отворила дверь.

Вниз они спустились под руку: Николай услужливо предложил ей локоть, чтобы она в своих туфлях на высоченных каблуках не оступилась и не свалилась с лестницы. Настя судорожно вцепилась в его руку, боясь упасть. Голова все еще болела и немного кружилась.

Настя огляделась и с трудом узнала холл, который видела совсем недавно. В дальнем углу появился массивный обеденный стол, рядом – шесть мягких стульев и большие бронзовые подсвечники, расставленные по двум противоположным углам. Неясный пляшущий свет множества свечей оставлял на стенах причудливо дрожащие тени. Окна оказались затянуты тяжелыми темными портьерами, электричество выключено.

За столом уже сидели трое мужчин – все одетые в костюмы. Полумрак и прямые молчаливые фигуры за столом придавали обстановке схожесть с мрачной атмосферой средневекового замка. Николай подвел Настю к столу и начал знакомить с гостями.

Мужчины галантно поднялись, и он представил их своей спутнице. Первый – Олег, высокий и худой, – выглядел лет на сорок. Второго Николай назвал Стасом. Этот был лет на десять моложе и оказался гораздо симпатичней. Его немного смущенный взгляд чем-то понравился Насте. Последнего Николай представил как Сергея Сергеевича. Настя подняла на него глаза и застыла, словно изваяние, – перед ней стоял «управляющий», который всего пару часов назад наблюдал за ее принудительным стриптизом и позорной истерикой. Она сделала над собой усилие, стараясь ничем не выдать внутреннего отвращения. На лице появилась болезненная гримаса. «Управляющий» в ответ и бровью не повел – он словно впервые ее видел и широко скалился, активно демонстрируя радость по поводу приятного знакомства. Сколько Настя ни пыталась убедить себя в том, что от страха ошиблась, ей это не удалось.

Николай выдвинул для Насти стул, и вся мужская компания села, последовав ее примеру. Стол уже был накрыт. За гостями ухаживал Стае – разливал вино, подавал блюда, менял приборы. Вел он себя скованно и даже немного нервно, словно попал не в свою тарелку. О Насте все на время забыли, и она тихо сидела, размышляя о том, что ее сегодня ждет, и уткнувшись носом в тарелку с улитками. В отличие от первого, последнее занятие было вполне конструктивным – длинной, раздвоенной на конце спицей извлекать содержимое из раковины, придерживая ее специальными щипчиками. Есть ей совершенно не хотелось, и она складывала маленькие серовато-белые комочки на тарелку, каждый раз выдавливая на образовавшуюся горку сок из лежавшей на тарелке четвертинки лимона.

– Настя, а почему вы все время молчите? – Стае посмотрел на нее внимательно и чуть виновато. – Вам не интересна тема разговора?

– Простите, я не слышала, о чем речь, – Настя не ожидала, что с ней кто-то заговорит.

– Ну, вообще-то… – он немного замялся, – вы образованная девушка, мне интересно ваше мнение. Стали бы вы покупать плакат Тулуз-Лотрека за семьдесят тысяч долларов?

Настя чуть не поперхнулась от удивления. Как-то не ожидала она, что в этой компании принято изъясняться с такой уважительной почтительностью и в застольной беседе прицениваться к Лотреку.

– Простите, не знаю. Мне не приходилось думать о подобных вещах. – Про себя она отметила, что ей, к счастью, вообще мало приходилось думать о ценах: раньше оберегали родители, готовя к успешному браку, потом заботился Николай. – Могу только сказать, что работы Лотрека мне нравятся, но пытаться оценить их я не в силах.

– Понятно, – Стае нервно заерзал на стуле, – но если вам нравится, то это уже многое значит. А кого вы купили бы за любые деньги?

Настя удивилась странному вопросу, но все же задумалась, превозмогая немного ослабевшую боль в висках. Только вот зачем он вообще об этом говорит?

– Я не очень разбираюсь в живописи. Другое дело – литература, – Настя, благодаря постоянно опустошаемому бокалу с вином, уже понемногу начала забывать о своем страхе перед Сергеем Сергеевичем и осторожно отвечала на вопросы Стаса.

– Понятно, – он робко улыбнулся, – вы любите стихи Бодлера?

Настя удивленно вскинула брови.

– Ас чего это Бодлер пользуется в вашем обществе такой популярностью? – сама того не замечая, она уже вполне расслабилась в разговоре со Стасом, который показался ей безобидным.

– Что, Николай тоже о нем говорил?! – теперь пришла очередь Стаса удивиться. – Неужели мнит себя такой же тонкой и противоречивой натурой?

Он неожиданно презрительно рассмеялся:

– Настя, вы ему только не верьте, договорились?

– Я не понимаю вас, – Настя разозлилась.

– Боюсь, что очень скоро поймете. – Стае осторожно наклонился к Насте и продолжил: – Вы – прекрасная девушка. В вас такое редкое сочетание ума и красоты, такой искренний блеск наивности в глазах, что я даже не уверен, существуете ли вы на самом деле! Если вы согласитесь выслушать меня…

– Прекратите, – Настя отодвинулась от него, – по-моему, вы забываетесь!

– Простите, – Стае опустил голову, – извините меня. Но слова Стаса приятно подействовали на Настю – после того как Николай дал ей почувствовать себя полным ничтожеством, комплименты другого мужчины понемногу отогревали душу. Возвращали уверенность в себе. Еще лучше было то, что Николай мог все это слышать: пусть знает, какая она на самом деле и вообще, может, хотя бы начнет ревновать. Настя решила чуть-чуть пофлиртовать со Стасом, чтобы привлечь внимание Николая. Для того чтобы начать, не хватало только хорошего настроения и храбрости, которые, впрочем, легко можно было компенсировать вином. Напиваться она, конечно, не собиралась, но решила, что немного непринужденности ей не повредит.

Николай внимательно наблюдал за их беседой, а Стае продолжал задавать Насте ничего не значащие вопросы, не забывая при этом угощать гостей и подливать в бокалы вино. Застолье постепенно стало более оживленным: мужчины разговаривали друг с другом, обсуждая какие-то дела, Настя шаг за шагом избавлялась от дрожи внутри и мерзкого чувства отчаяния. Единственным, что мешало ее настроению исправиться окончательно, было присутствие Сергея Сергеевича, на которого она то и дело поглядывала с опаской. Но он, совершенно поглощенный разговором, казалось, даже и не смотрел в ее сторону. Зато Николай все время косился на нее и на Стаса и казался крайне недовольным. И это обстоятельство не могло не радовать Настю.

Ужин закончился, публика переместилась в соседнюю комнату, дверей в которую Настя поначалу даже и не заметила. Комната оказалась проходной – ее широкие стеклянные двери выходили в сад и сейчас были приоткрыты. Сквозь эту щель в комнату пробирался пряный, дышащий летним теплом воздух. Кожаный диван и пара кресел расположились вокруг журнального столика, на котором стоял поднос с маленькими чашками и изящным кофейником, источающим аромат свежесваренно-го кофе.

Настя уже чувствовала в голове приятное помутнение от выпитого. Ей хотелось уйти с Николаем наверх, прижаться к нему крепко-крепко и попросить, чтобы он сказал, будто сегодняшний день ей просто приснился – от начала до конца. Иногда человеку в голову лезут такие кошмары! И нужно просто правильно проснуться, а потом все забыть. Тогда жизнь вернется на круги своя. Она посмотрела на Николая в надежде, что он сделает ей какой-нибудь знак, уведет наконец с собой. Но когда они встретились взглядами, Настя, к своему изумлению, не увидела в его глазах ничего, кроме плохо скрываемой боли и бессильной ярости. Подумав, что виноваты в этом ее наивные заигрывания со Стасом, она разозлилась на глупость Николая и отвернулась. Дурак! Ведь она-то лишь хотела, чтобы он в правильном свете увидел ее: красивую, желанную, лучшую.

Когда все расселись в креслах и на диване, Настя снова оказалась рядом со Стасом. Он нервничал и почти не смотрел на нее, а она расстроилась из-за того, что не Николай сел с ней рядом. Мужчины, не переставая говорить, закурили. Николай как-то странно посмотрел на Настю: и с грустью, и вопросительно. Увидел в ее глазах обиду и тут же отвернулся, так что она даже не успела заметить, как поменялось выражение его лица. Он попытался спрятать глаза, но через мгновение понял, что никому из мужчин нет дела до его ощущений или анализа душевного состояния по блеску в зрачках.

– Кстати, – прервал мирно журчащий разговор непонятный «управляющий», – у меня идея. Как насчет танцев?

– Сергей Сергеевич, – Стае заметно разволновался, – вы уверены, что все уже готовы? Да и девушка у нас одна. Просто ерунда получается: кто-то развлекается, а кто-то смотрит?

– Неважно, – Сергей Сергеевич ухмыльнулся, – если милая Настенька не возражает.

– Я не против, – Настя испуганно и заторможенно улыбнулась. Алкоголь окончательно одурманил ей голову. Сосредоточившись на мыслях о Николае, она даже успела забыть о страхе перед Сергеем Сергеевичем. Ей и в голову не пришло, что, возможно, и с ним ей придется танцевать.

– Хорошо, – Николай встал со своего места и подал Насте руку, – думаю, мадемуазель не откажет мне в праве быть первым.

– Не откажет, – Настя глупо обрадовалась, ей показалось, что сцена заигрываний со Стасом явно привела к положительным переменам в Николае.

– Что ж, – Сергей Сергеевич весело подмигнул, – сосредоточимся пока на созерцании прекрасной Настеньки и твоей, Николаша, постной физиономии. Но ты учти, долго мы ждать не будем, – последние слова он произнес вполне серьезно, даже и не пытаясь пошутить. Затем коротко бросил, даже не повернув головы в сторону человека, к которому обращался: – Олег, выйди. – Олег тут же испарился. Настя оказалась в абсолютном замешательстве, не понимая, что происходит. А Николай вывел ее на небольшое пространство между стеклянными дверями и кофейным столиком. Маленький музыкальный центр на полке будто бы сам по себе ожил приятной мелодичной музыкой. Николай положил руки Насте на талию, она ему – на плечи, и они стали медленно и плавно кружиться по комнате. Разговоры затихли, можно было подумать, что созерцание мирно танцующей пары гораздо важнее и интереснее всех обсуждавшихся дел. Николай приблизил губы к уху Насти и шепотом спросил:

– Ты готова?

– К чему?! – Настя ответила так же шепотом, сделав круглые от удивления глаза.

– Ко всему. Я как раз о том «всем», которое ты мне сегодня пообещала.

Настя на время задумалась, пытаясь сообразить, чего именно он хочет. После значительной паузы произнесла:

– А ты меня любишь?

Язык у нее уже заплетался, и она призывно смотрела любимому прямо в глаза.

Николай замолчал, закинув голову к потолку и прикрыв веки, словно пытаясь отстраниться от какой-то ноющей боли. Потом решился и произнес хриплым голосом:

– Люблю, – чувствовалось, что каждый звук дается ему с трудом. – Но лучше бы не любил.

– Слушай, мне надоели твои загадки и недомолвки сплошь и рядом, – у Насти с новой силой разболелась голова – теперь уже от вина, идиотских кружений под музыку и нелепых разговоров. – Завтра ты мне все по-человечески объяснишь, а сегодня… – Она поморщилась от внезапного головокружения и приступа тошноты. – Раз я обещала сделать ради тебя что угодно, то свое слово сдержу.

Николай внезапно остановился. Он крепко обнимал Настю за талию, стоя лицом к дивану. Потом переместил руки ниже, на обтянутые тканью бедра, и прошептал совсем тихо ей на ухо:

– Не бойся, – сам он еле заметно дрожал всем телом, словно от холода.

Музыка продолжала играть, заполняя пустое пространство и выскальзывая в щель из приоткрытых дверей – на свежий воздух. Стае едва заметной тенью вслед за Олегом тоже вышел из комнаты и, встав спиной к танцующим у стеклянных дверей, начал смотреть в сад. На диване остался только Сергей Сергеевич.

Настя почувствовала, как ладони Николая сжались, комкая белоснежную материю платья. Девушка даже не успела испугаться – так привычно и сладостно было ощущать его руки на своем теле, – как подол, еще пару секунд назад касавшийся щиколоток, добрался до колен. Настя вздрогнула и попыталась прижать руки любимого к себе так, чтобы они успокоились и прекратили движение. Николай снова наклонился к ней:

– Не надо. Если я для тебя хоть что-то значу – просто подчинись.

Его голос прозвучал устрашающе: нет, он больше не пытался орать на нее, не кричал во всю глотку, но в интонации прослеживалось что-то безысходно мертвенное. Настя в ужасе убрала руки, безвольно уронив их.

Его пальцы продолжали двигаться, собирая платье в неровные крупные складки. Настя перестала дышать и затихла – сердце стучало как сумасшедшее, будто намеревалось выскочить из груди. Не хватало воздуха, голова кружилась от страха. Подол тем временем добрался до самых ягодиц. Николай ухватил его и неспешным движением переместил массу ткани девушке на талию. Настя попыталась вырваться, ее не пускали. Она колотила кулаками по шее, груди, лицу Николая, пыталась добраться ногтями до его глаз. Николай стоял, намертво прижав ее к себе, только отклонив лицо от мечущихся рук, а с дивана доносились обрывки фраз, которые Настя уже не в силах была разобрать.

– Красивая девочка, – Сергеич от души наслаждался зрелищным, по его заказу сыгранным спектаклем.

– Наклони ее вперед, – отдал он приказ Николаю.

Тот, продолжая правой рукой придерживать платье, отступил влево, а свободную ладонь положил Насте на спину и с силой надавил. Девушка вскрикнула от боли и согнулась. Николай успел подхватить ее за талию, и она кое-как устояла на ногах. В голове шумело, в ушных раковинах разливалось тошнотворное тепло, еще чуть-чуть, и она готова была потерять сознание.

– Детка, ноги расставь, – теперь Сергеич обратился к ней, но Настя не слышала. Шум в голове неуклонно нарастал.

– Ты что, только Николая своего слушаться будешь? Так, милая, не пойдет, – голос наполнился раздражением. – Объясни этой телке, что к чему, – кинул Сергеич Николаю.

– Настя, – тот послушно склонился к девушке и просунул холодную ладонь между стройных ног, – давай, двигайся.

Она не пошевелилась. Николай сам расставил ей ноги и выпрямился, продолжая придерживать бесчувственное тело за талию. Сергеич встал со своего дивана и подошел к девушке сзади, тесно прижавшись мясистыми бедрами, упакованными в дорогие брюки, к шелковым ягодицам. Прикрыл глаза, ощутив подзабытую волну нарастающего возбуждения, и тихо застонал. Его пальцы ползали, щипали, трогали Настины бедра, спину, грудь. Сквозь помутненное сознание девушка чувствовала омерзительные прикосновения повсюду – копошение жирных, пожирающих плоть червей.

По команде Сергеича Николай потянулся к «молнии» на ее спине, расстегнул платье. Извлек тонкое беззащитное тело из вороха перекрутившейся белой ткани и поднял девушку на руки. Голова Насти откинулась назад, глаза закрылись – она была без сознания. Николай отнес ее к дивану и опустил на холодную черную кожу.

– Спиной поверни, – Сергеич, сопя как паровоз, уже расстегивал ремень на брюках.

– Девочка моя, – Николай, переворачивая Настю, бессмысленно бормотал едва слышно и напряженно, как врач, уговаривающий тяжелобольного пациента, отходящего от наркоза, не волноваться, – все пройдет. Заживет до свадьбы.

Настя его не чувствовала и не слышала. Сергеич подошел к дивану вплотную, встал на колени между ног девушки. Николай болезненно вздрогнул и отодвинулся.

– Слушай, а она у тебя красавица! – Сергеич продолжал в исступлении шарить руками по ее бедрам и ягодицам. – А теперь пошел вон! – прохрипел он, нетерпеливо вытаскивая одной рукой пуговицы на ширинке из узких петель.

Николай вслед за Стасом пулей выскочил из комнаты в сад. Мужчины не заговорили друг с другом, не переглянулись – раздраженно разошлись в разные стороны и встали чуть поодаль от двери, словно сторожевые псы, охраняющие покой господина. Резко поднялся ветер. Тонкие деревья чуть слышно стонали, сгибаясь под его напором, а напуганная трава боязливо прижималась к земле и шептала. О чем она шептала? О чем?!

Глава 3

Через пару минут все было кончено. Сергей Сергеевич вышел из стеклянных дверей, сладко потянулся и подозвал помощника.

– Стасик, отнеси ее в спальню. Пальцем тронешь – убью, понял? – И, дождавшись, когда Стае бросится выполнять указание, обратился к Николаю: – Проходи, садись.

Стае осторожно завернул девушку в плед, лежавший в кресле, дрожащими руками поднял ее и вынес из комнаты.

– Так, – Сергеич с удовольствием плюхнулся на освободившийся диван и налил себе остывающего кофе, – я тебя слушаю.

Николай уселся в кресло напротив и положил нервные руки на колени. Выглядел он нелепо, словно проштрафившийся ученик, представший перед лицом директора. Голос прозвучал слабо и неуверенно, словно в горле застрял громадный ком.

– Мне нужно пятьдесят тысяч долларов, – выдавил он, втянув голову в плечи и глядя в пол. Сейчас в нем не осталось ничего от самоуверенного мужчины, в которого была влюблена наивная Настя.

Сергей поперхнулся и закашлялся. Коричневая жидкость неопрятными каплями стекла по подбородку. Тыльной стороной ладони он утер лицо.

– Слушай, девочка, конечно, вполне… Но ты, похоже, совсем зарвался. – В голосе прозвучала угроза. – Раньше всегда было не больше двадцати. С чего ты взял, что я стану так переплачивать?!

– Брось. – Николай наконец взял себя в руки и перестал напоминать затравленного помойного щенка – расправил плечи, вернул глазам привычный наглый взгляд, развалился в кресле. – На этот раз я особенно постарался. Ты же именно такую хотел? Все уши мне прожужжал про «длинные светлые волосы, тонкие черты лица, хрупкую фигурку и невинный взгляд»! Учти, я ее содержал, квартиру снимал, мебель купил – почти десять тысяч вышло. Так что, принимая во внимание качество, практически как всегда прошу.

– Молчи! – Сергей, похоже, не на шутку разозлился. – Это твое дело, что ты там купил. Мог бы не разоряться! Я с тебя еще удержать должен за то, что так долго тянул. Она с тобой больше года была. Какого черта?!

– Да я же для тебя старался! – Николай все больше распалялся, злился и остановиться уже не мог. – Она понятия до меня не имела, с какой стороны к мужику подойти. Зато теперь – будь уверен – все может. Куда угодно и в какой захочешь позе!

– Хватит околесицу нести! – Сергей вытер выступившие на лбу капли пота: похотливое воображение снова разыгралось не на шутку. – Она – красавица и прелесть, но если каждый раз будет хлопаться в обморок, какого черта все это затевать?!

– Не будет, – Николай секунду помолчал, – просто поаккуратнее надо с девочкой – тогда и к тебе привыкнет. А ты как бизон!

– Что-то ты нервный сегодня, – Сергей польщенно хмыкнул, видимо, восприняв «бизона» как комплимент. Потом помолчал и пытливо посмотрел Николаю в глаза. – Отдавать не хочешь? Смотри, за такие шутки можно и нарваться, ты знаешь. Тогда уж точно тебе никто не нужен будет – ни девки, ни денег.

– Успокойся, – Николай отвел взгляд и посмотрел на тени, оставляемые на стене заходящим солнцем, – для меня на первом месте бизнес. Иначе всех клиентов упущу.

– Ох, – Сергей захохотал так, что даже слезы брызнули из глаз, – это ты свое блядское сутенерство бизнесом называешь?! Ну, обнаглели! Одни разворовывают страну под грифом «политика», другие оружие продают под знаком «миротворство», третьи бабами торгуют и зовут это «бизнес». Делом бы лучше занялся! Жиголо!

– Ты… – Николай привстал из кресла, опершись на стол. Глаза его налились кровью.

– Ладно, – Сергей примирительно похлопал его по плечу, – скажешь, как заставить твою ученицу нормально работать, сорок пять тысяч дам. Хоть ты и сволочь редкостная.

– Я?! – Николай окончательно вышел из себя. – Да ты на себя посмотри! С твоими причудами любая баба за год превращается в тряпку. Сколько я уже для тебя девок обучил и что ты со всеми сделал?! Хрен знает как извращался! Может, хоть за такие деньги беречь будешь, инквизитор чертов!

– Хорош учить! – Сергей Сергеевич прихлопнул сверху руку Николая, лежавшую на столе. – Я, кажется, вопрос тебе задал.

– Просто скажешь, – Николай сник, сделал долгую паузу и уперся взглядом в дверь, – что убьешь меня, если не станет делать как надо.

– И это все?! – Сергей снова захохотал. – Да после того как она придет в себя и поймет, во что ты ее втравил, сама готова будет придушить тебя голыми руками.

– Слушай, либо ты мне веришь, либо я забираю Настю и уезжаю! – Николай зло, с тайной надеждой в заблестевшем взгляде, ухмыльнулся. – И ты впредь девиц завоевывать будешь сам.

– Угомонись, – попытался вклиниться Сергей в скороговорку Николая, но тот уже разошелся так, что его было не остановить.

– А я с тобой больше никаких дел не имею – пусть вся Москва узнает о твоих сексуальных причудах: ты же без женщины не выдержишь, по проституткам тут же побежишь!

– Да заткнись ты, болван! Лучше скажи, другой заказ выполнил?

– А? – Николай осекся, что-то с трудом вспомнил и пробормотал: – Да, для твоего приятеля все нашел. Через пару месяцев покажу, сам посмотришь. На чем там этот мужик помешан? Восточная сексуальная практика? Как раз к его юбилею успеем.

– Ладно-ладно, – Сергей недовольно вздохнул, – будем считать, что ты свой полтинник заработал. Иди. Олег с тобой рассчитается, я скажу. И чтоб духу твоего сегодня же в моем доме не было. Проблемы будут – найду.

– Знаю, – Николай уже встал и собрался уходить, но вдруг остановился. – Ты, кстати, зачем этот фарс затеял: форму напялил, двери сам открываешь?

Сергей хмыкнул в ответ.

– Жить скучно стало. Решил посмотреть, как ты выкручиваться будешь. Да и девчонку хотелось увидеть заранее, наслышан был – не терпелось.

– Ясно, – безжизненно улыбнулся Николай.

– Ну-ну, давай, вали отсюда. Профессионал, – Сергей громко расхохотался.

Николай быстрым шагом направился к двери. Возвращаться нужно было сегодня, а до Москвы еще ехать и ехать. Построил этот хрыч себе тайную резиденцию – не доберешься. Хотя и правильно, с другой стороны. С его-то образом жизни.

Как только за Николаем закрылась дверь, Сергей развалился на диване и, прикрыв глаза, размечтался в предвкушении массы новых и острых удовольствий. Девочкой он остался доволен. За такую на самом деле никаких денег не жалко. Давно уже ему хотелось поэкспериментировать, попробовать новые темы, да все не попадалось приличных объектов. А эта Настя заводит с пол-оборота одним своим видом. Сергей тяжело вздохнул. Поосторожней только надо, Николаша прав – его девки за год становятся измученными привидениями с затравленным взглядом. С такими уже и радости никакой.

Сергей повернулся на бок и с наслаждением погрузился в грезы, упиваясь яркими картинами, благосклонно предоставленными ему неугомонным воображением. Все они рисовали одну-единственную героиню в разных позах и состояниях. Его новенькую Настю.

Николай молча забрал у Олега полиэтиленовый пакет с деньгами и сел в машину. Пересчитал. Ровно пятьдесят тысяч долларов. Кажется, такой суммы сразу он никогда еще не держал в руках. Если за год стоимость квартир не слишком изменилась – в девяносто девятом, когда он искал себе жилье, наизусть знал все цены во всех районах Москвы, – то это приличная трехкомнатная на окраине города. Вот дернул черт связываться с центром! Пустое пижонство. Теперь все в оплату долга, как в прорву. Да еще и счетчик включили: вовремя не смог долг вернуть. Ладно, довезти бы деньги в целости до Москвы, можно будет разом все отдать. И жить спокойно.

Машина неслась по шоссе на бешеной скорости. В пакете, небрежно брошенном на переднем сиденье, лежал гарант благополучия – собранные в аккуратные пачки доллары. Вокруг все сгущалась и сгущалась тьма, только дальний свет фар выхватывал из пространства отчетливые серые прямоугольники. Пел Джо Дассен, но настроения это не прибавляло. Николай больше не мог себе врать – он знал, что усталость и острое желание спать тут ни при чем. Ему было жаль Настю. И было еще что-то, кроме жалости, – кажется, чувство вины и отвращения к себе. С этими навязчивыми ощущениями нужно было бороться, не в первый же раз он, в конце концов, отдавал прирученную к себе девчонку, давно пора привыкнуть. Сам виноват – нельзя в таком деле допускать привязанности. И зачем он каждый раз откладывал этот день, пытался вырвать у жизни еще кусок, еще несколько дней. Только хуже стало, а назад ничего не вернешь. Поэтому, что ни говори, а основной задачей сейчас было избавиться от жалости, выбросить из головы все, что напоминало о Насте, и забыть ее, как рассеявшийся сон.

Николай очнулся от мрачных мыслей только через несколько часов, на Кольцевой. Тряхнул головой, пытаясь вытеснить из головы упреки взбудораженной совести, и, бросив взгляд на соседнее сиденье, обругал себя последними словами. Деньги лежат на самом виду, а он носится как сумасшедший, подставляясь на радость гаишникам и… кому там еще по ночам не спится. Ладно, на этот раз каким-то чудом пронесло. Он сбросил скорость и запихал сумку под сиденье. Через двадцать минут «Рено» остановился около подъезда крепкого сталинского дома неподалеку от Старого Арбата. Начинало светать. Машину Николай решил в гараж не ставить – сил уже не было, просто приткнулся поближе к тротуару. Достал пакет. Подойдя к подъезду, нажал на брелок – машина отозвалась, моргнув огнями и ласково пикнув.

Дома едва доковылял до спальни, бросил пакет в шкаф, стянул брюки и плюхнулся на кровать. Последнее, о чем успел подумать, – в понедельник нужно съездить к Меньшову, деньги отдать. Больше тянуть нельзя ни дня.

Дрема навалилась тяжело и быстро. Мелькали обрывочные красно-черные картины, куски, выдранные то ли из реальности, то ли из полотен сюрреалистов. Потом пятна соединились в четкую киноленту сна. Теперь Николаю виделись празднично одетые люди за круглыми столиками кабаре, старая деревянная сцена. Перед почтенной публикой скакали располневшие матроны в омерзительно открытом белье, а у картонных декораций вяло шевелились прикованные к стене цепями белые тела. Вскоре музыка стихла, тетки застыли в немыслимых позах, а на сцену вышел человек, одетый в черные брюки и рубашку. Удивительно, как не сочетался его мрачный костюм с безумной пестротой обстановки. Теперь уже Николай наблюдал за действом не со стороны: он обнаружил себя сидящим за дальним столиком кабаре. Вокруг витал густой табачный дым – явно ощущался его сладковатый запах, – шелестели голоса и одежды, звенели приборы. Перед ним стояла тарелка с неясной снедью, горела свеча, в бокале сиял коньяк. Человек на сцене что-то прокричал на непонятном языке, по залу пронесся ропот, публика заволновалась, многие повскакивали с мест, чтобы лучше видеть. Похоже, один Николай не осознал исключительности момента, и оттого ему стало не по себе. Он откинулся на спинку стула и вперил в сцену напряженный взгляд. Человек в черном тем временем отстегнул от стены и вытащил на середину сцены одно из сопротивляющихся тел – светловолосую девушку. В бессистемных движениях ее не было ни четкости, ни мысли, казалось, что она либо смертельно пьяна, либо под действием ударной дозы наркотика. Черный едва справился с тем, чтобы поставить девушку на колени – она то и дело норовила свалиться, – и торопливо взмахнул невесть откуда взявшимся в его руках мечом. Публика в напряжении застыла, вытянулись любопытные шеи. Раздался единый общий вздох, и обезглавленное тело разразилось молчаливым фонтаном крови. Зрители в первых рядах отпрянули. Николай почувствовал, что сердце его колотится в бешеном неровном ритме, в голове помутилось и накатывает тошнота. Он опустил глаза и тут, сквозь клокочущий в зрачках туман, увидел, что по проходу между столами прямо к нему катится голова. Спутанные пряди окрасились красным, в разрезе до мельчайших подробностей виднелись рассеченные сонная артерия, аорта, тонкие вены. Голова подкатилась к ножке его стула, перевернулась на затылок и открыла глаза. На Николая смотрела Настя. Она узнала его и улыбнулась. Он задрожал, поднял глаза на сцену и встретился взглядом с самим собой – в черных брюках, рубашке, с высоко поднятым над головой окровавленным мечом. В ушах застучало, сердце взбесилось. Чтобы не свалиться, он схватился обеими руками за край стола, на котором в тарелке копошились красные плотные клубки дождевых червей.

Николай проснулся в холодном поту так резко, словно его кто-то намеренно выдернул из привидевшегося сна. Сердце колотилось, в висках пульсировала невыносимая боль. Он лежал несколько минут без движения, боясь случайно закрыть глаза, опасаясь даже моргнуть. Потом опустил ноги с кровати и поморщился – каждое движение отзывалось новым приступом боли и тошноты. Нужно было срочно приводить себя в чувство.

Он наклонился над стоявшим рядом с кроватью старинным комодом, выдвинул из него ящик до основания и стал медленно перебирать содержимое. Под стопкой дизайнерского тряпья обнаружились таблетки, спичечный коробок с гашишем и бумажный конверт с остатками порошка. Николай высыпал содержимое последнего прямо на отполированную поверхность комода, извлек из бумажника какую-то дисконтную карту и с ее помощью соорудил две белые дороги.

Не сразу, но голову начало отпускать. Он встал и побрел по длинному коридору на кухню, чтобы сварить себе кофе и что-нибудь съесть. Аппетит вдруг проснулся зверский. Николай прекрасно помнил, что идти всего десять метров, но путь растянулся на километры. Медленно, до безумия медленно сменяли одна другую дощечки дубового паркета, проплывали развешанные по стенам картины. Половину из них он недавно привез с Монмартра, купив сомнительные полотна у никому не известных художников за копейки. Пока неизвестных. Черт его знает, что будет дальше. Его не оставляла надежда, что кто-нибудь из этих бедолаг вдруг появится на страницах сразу всех глянцевых журналов, модных каталогов, станет мировой знаменитостью, и тогда ему, Николаю, посчастливится стать обладателем целого состояния. Такая вот наивная и прекрасная мечта. Пока доплелся до сияющей белизной и стеклом итальянского гарнитура кухни, желание есть пропало. Открыл холодильник, безразлично посмотрел на содержимое, поморщился и тяжело вздохнул. Достал с полки бутылку «Chivas» и брезгливо захлопнул дверцу. А потом начались поиски стакана. Хрен их знает, куда они все сразу могли подеваться?! Николай открывал и закрывал кухонные шкафчики, смотрел на полках, потом рассвирепел, выругался, схватил первую попавшуюся кружку и, наполнив ее до краев, тут же жадно отпил. Хорошо, что никто его сейчас не видит – не хватало только заслужить репутацию лоха, хлебающего коньяк из кружки, как какой-нибудь вонючий турист у мерзкого костра в лесу. Хотя нет, эти пьют разбодяженный спирт. Николай поежился, опустился на стул и уставился в окно. Думать не было сил, куда-то идти или что-то делать – тоже. Он тупо сидел, не выпуская из рук кружки и бутылки, то и дело подливая себе спиртное. Пару раз, перед тем как подлить, забывал отхлебнуть – жидкость сочилась по пальцам, переливаясь через край. На светлом полу оставались неопрятные прозрачно-коричневые капли. Наконец он смог встать, сунул опустевшую бутылку в мусорное ведро и прошлепал с кружкой в кабинет. Нужно было проверить почту.

Подключиться к Интернету с первого раза не удалось – вечная история: как выходные, ни черта у них толком не работает. Попробовал соединение снова – на этот раз повезло. Только скорость была хуже некуда и странички открывались до умопомрачения медленно. Это ужасно раздражало. Николай привычно порылся по сайтам знакомств, почитал новые анкеты «девушек, ищущих друга». Обычный дегенеративный бред: «Хочу, естественно, любви», «Ищу, само собой, состоятельного», «Бедных, нервных, сирых, женатиков просьба не беспокоить». Николай криво усмехнулся – по всем заявленным искательницами приключений параметрам он подходил. Не бедный, не женатый, и так дальше по списку – бла-бла-бла. Выбрал парочку более-менее вменяемых на первый взгляд объявлений, накропал сентиментальных писем, не забыв присовокупить к ним свою фотографию десятилетней давности. Проверил на предмет непрочитанных сообщений почтовый ящик, без энтузиазма взглянул на присланные изображения и окончательно загрустил.

Вообще-то на Интернет надежды всегда было мало: девочки попадались либо страшненькие, либо маленькие, и всем позарез требовался скучающий принц на белом коне. Были, конечно, еще проститутки в неимоверных количествах, но с профессионалками он дело заведомо не имел. Их потрепанный вид и усталый, лишенного всякого блеска взгляд отпугивал его требовательных клиентов еще на подходе. Они, конечно, за деньги что угодно вытворят, но его работа заключалась не в этом. Никогда, ни при каких обстоятельствах, не был он сутенером. Он был учителем страсти. Знакомился с юными чистыми созданиями и под грифом любви обучал их всем премудростям плотских утех. Кого, чему и как учить, заранее обговаривалось с клиентами, сообразно вкусу каждого. Затем Николай находил подходящую девицу, соблазнял ее, готовил и только потом передавал хозяину. Клиенты требовали «чистых» девочек: чтобы без прошлого, без наркотиков, без болезней и прочих неприятных вещей. Большинство, кроме внешних данных, обращали внимание на душевные качества, на присутствие мысли. Кому из взрослых состоявшихся мужиков приятно совокупляться с созданием не умнее овцы? Бывает, конечно. Но надоедает слишком быстро: такая тебя ни выслушать не сможет, ни разговор поддержать, ни пожалеть.

Для начала девчонок, по обыкновению, запугивали, где не помогало – запирали. После этого они становились как шелковые и не пытались «искать правды», даже надоев хозяину и получив вольную.

В общем, прибыльное нормальное дело. По крайней мере, в отличие от многих он не убивал, не торговал наркотиками или оружием, не уничтожал и не разорял целые заводы ради личной наживы. Наоборот, всем приносил добро: пожилым мужикам доставлял последние, может статься, предсмертные радости, молодых девчонок обучал и готовил к взрослой жизни. Нельзя же до седых волос оставаться наивной дурочкой и не снимать розовых очков. Нужно знать реалии жизни. Понимать, что в этом мире почем. Единственное, в чем он старался себе не признаваться, – эта самая «реальная жизнь» опротивела ему так давно и окончательно, что хотелось выть…

С того самого времени, как умерла его Майя, он ни разу не был по-настоящему, по-детски счастлив. А прошло уже одиннадцать лет. Случались, конечно, короткие яркие вспышки, особенно много их было за последний год – он даже подумал было, что влюбился в Настю, оттаял, но потом все бесследно ушло. Все равно она была не такая – добрая и бескорыстная, – как Майя. И потому от общения с Настей иногда накатывали на Николая тоска и одиночество. Интересно, а она полюбила его по-настоящему или, как и все, попалась на крючок красивого образа жизни, который он создавал?

А тогда, в юности, звенело безумное счастье и длился нескончаемый полет. Им с Майей было всего по семнадцать лет, оба оканчивали школу и ни дня не могли прожить друг без друга. Вместе утром, за одной партой на уроках, вдвоем до самой ночи. От одного взгляда на Майю Николаю становилось горячо, накатывала такая нежность и такое возбуждение, что никакими силами его нельзя было удержать. Да они и не сдерживались. Весь крошечный подмосковный город знал об этой трогательной любви – стоило только взглянуть на сияющую вечным праздником пару. Знали все, кроме их родителей. Тем в тот период было не до заигравшихся во взрослую жизнь детишек: мать Николая была занята разводом с алкоголиком-отцом; Майя, родители которой уехали работать за границу, жила со старенькой бабушкой. Учителя пытались как-то вмешаться в отношения ребят, поговорить с ними, но они не желали никого слушать, неизменно отвечая, что давно все знают о взрослой жизни и уже готовятся к свадьбе. Что-либо доказывать юной паре оказалось бесполезно. И от влюбленных отстали.

После школы оба поступили в местный филиал финансового института, проучились почти год, и Майя вдруг забеременела. Совершенно неожиданно, случайно: Николай даже не мог понять, как это произошло. Он-то прекрасно знал, что если вовремя вынимать, ничего страшного не случится: все старшие товарищи в один голос так говорили. Он и старался – осечки не было ни разу, и вдруг! Тогда ему даже в голову пришло, не путалась ли его ненаглядная с кем-нибудь другим, но эту мысль он быстро отбросил. Они же не расставались ни на минуту! Только его мать, перегруженная делами, кажется, не заметила, что Майя уже практически переехала жить в комнату сына – в то время, как все в городе давно об этом знали. Зато когда родственнички получили весть о беременности, такое началось! Ни о какой свадьбе не могло быть и речи. Все вокруг твердили про деньги, учебу, загубленную жизнь. Николай не понимал. До тех пор, пока мать не сообщила ему, что раз уж они стали достаточно взрослыми для того, чтобы делать детей, то и кормить-содержать будут своих чад сами. Прилетела из Германии мама Майи, накинулась с претензиями на его родителей: «Куда смотрели? Как допустили?» В ответ получила наотмашь: «Нечего было ради денег дочь бросать». Поссорились насмерть. Счастливая любовь двух юнцов превратилась в адскую вражду семей. Майя плакала дни напролет. Николай угрюмо молчал. Родственнички с обеих сторон, каждый по-своему, наседали, требуя сделать аборт. Время шло. Ребенок в животе Майи рос. И Николай решил, что настало время действовать.

Если хочешь спастись от родственников и спрятаться так, чтобы тебя никто не нашел, нужно уехать в Москву. Это ясно и пятилетнему ребенку, а Николаю было без двух недель девятнадцать. Он собрал институтский рюкзак, Майю и поехал на железнодорожную станцию. Новоявленный глава семейства, не имеющий ни малейшего понятия, где и на что жить, решил спокойно родить ребенка вдали от родни. Без криков и без скандалов.

Дальше было самое тяжелое лето в его жизни – об этом Николай после запретил себе вспоминать. А в начале осени, темной и по-южному душной ночью, он слишком долго не мог найти телефон, чтобы вызвать «Скорую»: в старом бараке под снос, где они жили, не было даже света. Пришлось бежать, задыхаясь, три квартала, пока не попался первый телефон-автомат.

Майю спасти не успели – что-то там произошло непоправимое. Не выдержал истощенный бездомной жизнью и ослабленный беременностью организм. Зато ребенок – мальчик – выжил. Николай изо всех своих сил желал, чтобы было по-другому. Наоборот. Но что он мог сделать, кроме как бессмысленно, беспрестанно выговаривать свою боль вслух и страдать?! И то ли он слишком тихо произносил дрожащими губами слова молитвы, то ли Москва не самое частое и любимое пристанище Бога – Всевышний его не услышал. С первого попавшегося почтамта Николай отправил телеграммы с адресом злосчастного роддома своим родителям и родителям Майи, истратив на это последние, заработанные на продаже разного хламья в метро деньги, и ушел в неизвестность, бесследно затерявшись в огромном городе. Тогда Николаю требовалось только одно: скрыться. Раствориться. Забыть.

Голубой монитор компьютера давно погас, сменив чернотой с логотипом Windows пошлые сердечки и глупые сообщения очередного сайта знакомств. Хотелось удавиться, глядя в глубокую черноту экрана. Николай раздраженно ткнул курсором в кнопку «завершение работы», встал из-за стола и подошел к книжным полкам. До боли хотелось не думать ни о чем. Но то ли виски и кокаин были ни черту, то ли напряжение нервов оказалось за крайней чертой – ни наркотик, ни алкоголь не возымели спасительного эффекта. Снова трещала голова, опять вернулись мысли. Во что бы то ни стало нужно их подавить. Он пробежал по корешкам книг глазами, думая, что выбрать. Взгляд случайно упал на старый, порядком потрепанный том, и Николай задрожал перед ним так, словно неожиданно окунулся в ледяную воду. Это было издание Бодлера 1926 года. Удивительно, как Настя умудрилась его добыть! Однажды Николай проговорился, что лет с пятнадцати до восемнадцати Шарль Бодлер был в его понимании единственным стоящим поэтом. Потом стало не до лирики. На следующий день Настя преподнесла ему в подарок вот это. Первый том полного собрания сочинений Шарля Бодлера. Николай не без содрогания извлек книгу из надежных тисков разместившихся рядом новых, в твердой обложке, томов. Раскрыл. На него смотрело спокойное лицо некогда любимого поэта. Николай и Майю в свое время приучил читать его стихи, объясняя каждую строчку. Кажется, она не до конца понимала и не разделяла его взглядов, но всегда благодарно слушала до последнего слова. Ч-черт!

Николай прирос к полу, впившись взглядом в портрет на обложке. В глазах поэта так явно читались смертельная усталость и тоска, что становилось не по себе. Заложенная за обшлаг куртки рука придерживала грудь, словно не давая беспокойному сердцу выскочить вон. «Цветы зла», Париж, издательство «Кальман-Леви». Николай с ранней юности считал, что в глубине души и сам чем-то похож на поэта. То ли осознанием несправедливости и враждебности бытия, то ли тайным, с детства проснувшимся любопытством к исследованию порока, то ли неизвестно как перемешавшимся с лирикой цинизмом. Наугад раскрыв дышащий на ладан том, Николай аккуратно придержал страницы обеими руками, чтобы они не распались на ворох отдельных обтрепанных листков. Местами в книгу были вложены тонкие, похожие на кальку странички – не вошедшие в книгу стихотворения Бодлера, выведенные каллиграфическим почерком. И их тоже Николай когда-то знал наизусть. Настя объяснила, что бывшая хозяйка – старенькая профессор зарубежной словесности, вышедшая на пенсию и вынужденная теперь, чтобы выжить, распродавать свою библиотеку, – больше полвека назад дописала и вложила в книгу «осужденные» стихотворения «Цветов зла», которые были запрещены к переизданию. Ни Насти, ни самого Николая тогда на белом свете еще в помине не было.

Он тяжело вздохнул и прочел первые попавшиеся на глаза, строки. «La Debauhe et la Mort sont deux aimables filles…»[2] – Николай произносил слова медленно, с трудом ворочая языком и едва шевеля губами. Дойдя до конца первой строфы, остановился. Кровь прилила к голове и учащенно запульсировала в висках, все вокруг закружилось. Он пошатнулся, втиснул потрепанный том на прежнее место и, придерживаясь за стену, вышел. Голова опять раскалывалась от боли, на душе было мерзко, тело била дрожь. Читать больше он не мог, жить, кажется, тоже.

Он дополз до кухни, выпил таблетку и побрел одеваться – на шесть вечера была назначена встреча с очередным клиентом.