Любовь и голуби (сборник) Гуркин Владимир
Пауза.
Ерготун (Штапову). Уходите, Геохгий Николаевич.
Штапов. С тезкой не договорили…
Ерготун. Не надо договахивать.
Штапов (тяжело дыша, улыбаясь). Не в мою пользу?
Ерготун. Ни в чью.
Восоркова (Штапову). Я вижу, вам все это очень нравится, даже увлекает?
Штапов. Очень. Ничего неожиданного. Возможно, в начале и была у вас коммуна или что-то в этом духе, но люди есть люди… Появился лидер… Жор, я про тебя. Уклад, иерархия, у каждого свои лимиты… Ничего нового, даже грехи, а я сначала купился. Слышь, Георгий? (Сел рядом с Собежниковым.)
Собежников. Из интереса, значит, ко мне ходили?
Штапов. А ты думал? Я человек любознательный. Таких, как я, Жора, на дому лечат, бреют, обшивают… На кнопочку нажал: а подать мне!.. И тэ дэ. Лала Тарасовна, вас подвезти?
Восоркова. Подвозите.
Собежников встал, смотрит на Восоркову.
Да, Жора. Да. (Штапову.) Я сейчас… спущусь.
Штапов (кивнул). Жду. (Ушел.)
Восоркова (помолчав). Пусто… Ничего нет. (Поправила грудь.) Здесь есть. (Хлопнула себя по бедрам.) Здесь. (Постучав по лбу.) Не дура, кажется, а пусто. И стирать и жарить, и парить… и детей… Все хочу, а… пусто. Крепко ты меня зажал.
Собежников. Я виноват?
Восоркова (отмахнулась). Что ты, что ты…
Задрав руки вверх, быстро входит Церёшко, падает перед Собежниковым на колени, бьет поклоны.
Церёшко. Барин, не вели казнить, вели помиловать! Раб твой, Церёшко Димитрий, великие муки претерпел, но не дал супостату погубить себя, не дал надругаться над достоинством своим, но приумножил его, поелику возможно, и славу новую, громкозвучную, в дом твой принес. От холопа твоего. (Достал из-за пазухи тоненькую книжицу.) На долгую память с любовью и верой, что не зря.
Молчание.
Восоркова (Собежникову). Я не виню тебя. Промахнули… Профукали жизнь, друг друга… Надо было жить хорошо, а мы богато… То ли мы что-то напутали, то ли научить было некому… Да и не было, и некому – сплошной обман.
Церёшко. Я куда влетел?
Собежников (спокойно). Заткнись.
Восоркова (взяв Собежникова за руку). Как быстро… мы постарели. Мы старые. Ох, слезки побежали. Жалко себя, старушку. (Обняла Собежникова.) Прости меня, пожалуйста. (Сдерживая плач.) Она вернется, я поговорю…
Собежников. Иди…
Восоркова. Все наладится.
Собежников. Уверена?
Восоркова. Не знаю. Нет, не знаю. (Поцеловала Собежникова, уходит.)
Церёшко (пройдя по комнате). Что случилось, хлопцы? Стекло битое… Нино-он! (Заглянув в кабинет.) Батюшки, что за погром?
Домашева (боком выходя из-за двери, как бы успокаивая). И-и, мужики ране тоже так. Живут, горбатятся, потом в празднество како большое напьются, и пошла душа в рай: все топорами поизрубают, повыкидывают… Бабы с ребятишками спрячутся (хихикнула), ожидают: когда хозяин натешится вволюшку. А потом опять жись идет. И уж такой сделается работящий, скромный – куда тебе с добром.
Стоков (взяв книжку у Церёшко, читает). «Дмитрий Церёшко. Настой из подорожника».
Домашева. Простудное, правильно. (Заглянула в книгу.) Хорошо помогает… Однако рецепты у тебя прописаны.
Церёшко (смеясь). В яблочко, бабка.
Стоков. «Молодая поэзия Сибири».
Церёшко (сел за стол). Лепота-а. Занимаюсь чревоугодием, слушаю внимательно. Какие тайфуны, цунами пронеслись под крышей сего дома? (Ест.)
Стоков. «Тираж – три тысячи».
Ерготун. Хохошо бы, Димыч, послушать… тебя.
Стоков. «Цена – тридцать копеек».
Церёшко. Плебс! На качество смотри, не на цену! (Налил из графина.) Кто со мной? Замерззз… (Пьет, продолжает с аппетитом есть.)
Собежников (взяв у Стокова книжку, сел напротив Церёшко). Вкусно?
Церёшко. У-у! Прихожу домой, телеграмма: срочно вылетай, книжка выходит. Сразу в аэропорт на посадку. Если везет, то везет до конца. Улетел. В Новосибирске ребята… Кутнули, разумеется, по этому поводу.
Собежников. Весь гонорар пропил?
Церёшко. Не в деньгах счастье. Жизнь почувствовал! Дух – вот основа.
Собежников. И ничего нам, небожителям, больше не надо: ни денег, ни комфорта, ни карьеры. И вот… собрание сочинений… В сорок лет. Следующая, стало быть, в восемьдесят? А что? Нормально. Друзья накормят, напоят, поддержат благородные забавы. Им, плебсам, это даже полезно…
Церёшко (не принимая всерьез). Если мы друзья, вполне закономерно. На кого мне еще надеяться?
Стоков. Поинтересовался бы хоть, как она, что, бабка твоя.
Церёшко. Интересуюсь. (Оглядывая бабку.) Жива вроде, здорова. Ну, каюсь. Ка-юсь! Увидел телеграмму: за окном ночь, а у меня, в хибаре моей, утро в грудь хлещет, жизнь начинается. Я сам не ожидал… Взял и рванул. Первая все-таки. Хотел позвонить, не успел.
Пауза.
Собежников. Почему игра, Димыч, всегда идет в мои ворота. Всегда. Почему?
Стоков (к Церёшко). Че ты, Димыч, лыбишься? Че ты лыбишься? Дом, можно сказать, рушится, а он… Блин, легкомыслие… фантастическое.
Собежников. Не усердствуй, Генаша. Платить все равно будешь.
Стоков (сникнув). Я не к тому.
Собежников. К тому. Все вы об одном. (К Церёшко.) Сколько ты мне должен, Дима? Не пора рассчитываться?
Церёшко медленно достает из разных карманов рубли, трешки, бросает их на стол.
Все? Я не записывал, но сотая часть, как я понимаю.
Церёшко. Прости, я верну.
Собежников. Не вернешь, никогда. Бабка, спаситель твой пришел. Собирайся.
Домашева (встала, дрожа от страха). Ой, куда же это, на ночь глядя?
Собежников. На кудыкину гору. Он из тех мест.
Церёшко. Жорик…
Собежников. Ну.
Церёшко. Жорик…
Собежников. Ну же, ну.
Церёшко. В Байкал много лет сливали помои, крупный омуль исчез, измельчал, а я надеялся.
Собежников. Мы из другого озера.
Церёшко. Не утешай себя.
Собежников ушел в прихожую, вернулся с одеждой Церёшко и Стокова. Кинул пальто одному, другому.
Собежников. Кончили. Я даю вам расчет, мальчики: вы мне ничего не должны. Но и ко мне чтоб ни ногой. (Подошел к столу, пьет.)
Церёшко и Стоков уходят.
(Ерготуну). Ушли?
Ерготун. Ушли.
Собежников (составляет с полок бутылки, нервно смеясь). А бабку-то! (Кричит.) Бабку-то не забрали!
Из своей комнаты вышел Витька, идет в коридор.
(Подталкивая Витьку в коридор.) Догони их. Верни. Зачем ты с сумкой? Скажи, зову.
Витька. Че толкаешь?
Собежников. Догони, говорю. Витька, ты что? Церёшко там… Ты куда? (Попытался открыть сумку.)
Витька (пряча сумку). Все, па, ухожу.
Собежников. Куда ты уходишь? Я тебе…
Витька (перебив довольно грубо). Ухожу, я же сказал.
Собежников. Да? Витька… Да?
Витька. Пусти.
Пауза.
Собежников. К теще?.. К бабке?.. Э-э, к бабушке?
Витька. Ага. К бабе. Вот такая девочка.
Ерготун. Тихо-тихо. Витя, не лезь в бутылку. Нехохошо.
Витька. А че он не пускает?
Ерготун. Это отец, Витя. Нельзя так.
Витька (усмехнувшись). Отец… Ну и что? Я тоже сын…
Собежников попытался схватить Витьку, но тот довольно ловко и уверенно отскочил.
Витька. Ладно… Ладно…
Собежников (остановившись). Сядь, поговорим. Сядь.
Витька. Не хочу. Дай пройти.
Собежников. Витя… Милый… На колени встать? Хочешь? Сынок, родной мой… послушай. (Сдерживая крик.) Эх… эх…
Ерготун. Витек, пхошу тебя, сядь.
Собежников. Уйди, Боря.
Ерготун. Витя, ты подожди. (Собежникову.) Жоха, мне живется гохаздо тяжелее… Витя, послушай, не гохячись.
Собежников. Ты мужик хороший, но ты лучше уйди. Я с сыном поговорю.
Ерготун. Не поговохить, убить готов! Его, себя… Думай… Откхой глаза. Витек, ты отца любишь? Ну и пхекхасно. Он тебя…
Витька. Нет.
Ерготун. Что?
Витька. Нет.
Ерготун. Пехестань. Сейчас ты из чувства пхотеста…
Витька. Как хотите.
Собежников. Я тебя не люблю?
Витька. И я.
Пауза.
Ерготун. Витя, бывает, что люди и ссорятся. Даже самые близкие.
Витька. Они, что ли, близкие?
Пауза.
Ерготун. Стахик, у меня полгода умихает мать. И мне, сохокалетнему мужику, стхашно. Давно болеет, шесть лет. Два года пластом, даже не говохит… Два года. Бывали моменты, когда я… не ее, а все, что с ней связано в последние годы, ненавидел. Нехохошо так говохить, но, повехь, моя мама тхудный человек и… Говохю, чтоб ты понял. И бед она мне пхинесла больше, чем… Не женился, у меня нет детей. В сохок лет глотать пустоту… Знаешь, пхямо отчаяние охватывает. Сейчас закончу. Я к чему… Спхашиваю себя: люблю мать или нет? Люблю – вот там (постучал себя в грудь) не говохилось. Ну чего себе вхать? Пхавильно? А тепехь умихает, и мне стхашнее в сто хаз. Обидно до слез, но поздно. Ты молодой, Витя… Послушай, послушай. У него (показал на Собежникова) никогда никого не было из ходных. Это у меня, когда выхос, мать нашлась, а у него… Ни бхатьев, ни сестех, ни отца, ни матехи. Но мне кажется, вдумайся, стахичок, бхосать своих ходителей, отхекаться… гохаздо больший гхех, непхостительный.
Витька. А если они бросили тебя?
Ерготун. Даже если они бхосили тебя.
Витька. Ничего себе.
Собежников. Ерготун…
Ерготун. Ухожу, Жоха. Витя, ты знаешь что? Ты книжки читай. У отца на полках… (Махнул рукой.) А ты поставь книжки. Много-много книжек. Если их любить, они помогают. Жить будешь плохо, бедно…
Собежников. А я для кого все это?..
Ерготун. Ухожу. Жоха, а он пхав, Штапов. Мы немножко захолуелись. Кто больше, кто чуть меньше. Вообще, мы тхусы. Поколение тхусливенькое… Спхятаться ноховим… (Витьке.) Нас тхудно любить, но у него, кхоме тебя, нико-го! Я ушел. (Уходит.)
Пауза.
Собежников. Останься, Витька.
Витька молчит.
Денег дать?
Витька. У меня есть. Пока хватит.
Собежников. А потом?
Витька. Подработаю.
Собежников. Где?
Витька. На мясе. Меня зовут. Там клево.
Собежников. Мясником.
Витька. Плохо, что ли? (Пауза.) С матерью мириться будете?
Собежников молчит.
Я у бабки пока поживу.
Собежников. Витя, ты шприц брал… Для себя?
Витька. Один раз попробовали с парнями. Из любопытства. Не понравилось. И потом, топориком махать сила нужна. Я пойду?
Собежников закрыл лицо руками, молчит.
Отец, вообще-то не знаю… Может, и люблю. (Помолчав.) Не запей только. (Заглянув за дверь.) Бабуля, пока.
Собежников. Здесь?
Витька. А куда ей деваться. Ну ладно. (Уходит.)
Собежников (вытаскивая бабку из-за двери). Бабка, сюда… Садись.
Домашева. Ага, ага. Вот тут сидю.
Собежников. Значит так, бабка…
Домашева. Ага, ага…
Собежников. Хорошо сидишь?
Домашева. Хорошо сидю, сладкий мой. Хорошо, сына…
Собежников. Мы идем в райсовет, я тебя там посажу…
Домашева (заговорщицки). Ты, сына, меня в чреждение како-нить. У них стульчаков много.
Домашева быстро и почти делово соглашается с Собежниковым, а по лицу быстро-быстро текут слезы.
Собежников (все больше нервничая). Ты ведь кто такая?..
Домашева. Дура кака-то набитая. Все сидю, встрею, куда не просят.
Собежников. Бабка! Не реви… Я тебя отведу. Ты сядешь и будешь сидеть.
Домашева. Они мне скока еще говорили, а я ж ниче не понимаю, в свою дуду бухаю, никакой на меня управы.
Звонит телефон. Собежников схватил трубку.
Собежников. Да? Кто?!
Домашева (у нее тихой дрожью бьется рука.) Плетешь-плетешь, плетешь-плетешь – оно и заплетается. Ни в каку совесть не попадают.
Собежников (в телефон). Идите в клинику. Его нет. Помер. (Бросил трубку.)
Домашева (продолжает бормотать). Думаю: она почему мне такую сдачу дает? Тут два гривенника и пятачок… Маленько черный… Теперь его выкидывать?
Собежников подошел к кабинету, пнув ногой, раскрыл дверь. Смотрит. Подошел к Витькиной комнате, посмотрел и вошел.
Как закричит на его, ногами затопает, а сам в окошко стреляет – думает, я не вижу. Одно коварство на уме. Ростишь-ростишь, поишь, кормишь их, они все на чужу сторону заворачивают.
Из комнаты Витьки раздался звук баяна.
Собежников (запел).
- За фабричной заставой,
- Где закаты в дыму,
- Жил парнишка кудрявый,
- Лет семнадцать ему.
- О весенних рассветах
- Тот парнишка мечтал,
- Мало видел он света,
- Добрых слов…
Песня оборвалась. Собежников вышел. Остановился в дверях.
Домашева. А у него тетерева во рту.
Собежников. У кого?
Домашева. У медведя. Шел медведь по лесу, а в зубах тетерева. Тут лиса его и спрашивает: «Ты, Миша, откуда путь держишь?» Ему бы тут зубы сцепить да и сказать: мол, с севера. Вот эдак. Сс севера. А он заместо этого раззявил пасть-то: «С за-пада». С запада, говорит. Тетерева и улетели. (Замолчала. Сидит тихо, неподвижно.)
Собежников (бродит по комнате, еле сдерживая рыдания). Ох… Ох… Как же я?.. О-ох! Мать… Никого!.. Опять?! Я же хотел… Жизнь прошла, ма-ать! Ох, мать! (Сел на тахту, горько плачет.)
Молчание.
Домашева. Че уж теперь… Убили Павлика… Рази воротишь? Не убили бы, все по-другому пошло бы. Че уж теперь-то…
Собежников поднял голову, прислушался. Еще текут слезы, но напряжение уже оставило его. Встал, подошел к Домашевой.
Собежников. Пойдем… На улицу пойдем. Хочешь погулять? Погуляем. Ничего. А, мать?
Домашева сразу встала и, семеня, заспешила в коридор. Собежников пошел за ней. Вернулся, ведя Домашеву за руку. В другой руке у него бабкина одежда, валенки. Кинув одежду на тахту, начал одевать Домашеву. Сначала валенки, потом пальто. Одевает ее осторожно, как собирают детей на прогулку. И Домашева безропотно послушна перед Собежниковым, как малый ребенок.
Занавес
Москва, 1988
Золотой человек
Сказка в двух действиях
Действующие лица
Золотой человек
Иван-царевич
Игнашка
Царь
Царица
Министр
Стражники:
Василий
Егор
Катерина-царевна
Кока – крестная царевны
Зверь-страшилище
Действие первое
Картина первая
В самой середке царского сада растет яблоня с золотыми яблоками. Под яблоней сидят два стражника: Василий да Егор. Посидят немножко, встанут, обойдут дозором, опять сядут, опять про разное поговорят.
Василий. Мы когда вора поймаем, забивать его не будем.
Егор. Не бу-удем. Так, маленько попинаем.
Василий. За то, что спать не давал.
Егор. Конечно. Царь гневается, а нам печаль.
Василий. Мало печаль – горе! Скрадут опять яблоко, и голов нам не видать.
Егор. Как своих ушей.
Василий (подумав). Не, уши будет видать.
Егор. А как?
Василий. Ну как… Голова ж с плеч долой. Так?
Егор. Так.
Василий. Во-от. А куда она подевается?
Егор. Куда?.. Покатится куда-нибудь… по дорожке.
Василий. Правильно. Она покатится, а я подбегу да на уши и погляжу!