Солнечный зайчик Леонов Дмитрий

– Он мог ранить тебя, Кимберли, – говорит куда-то мне в макушку Грегори, и я чувствую, что ему больно и тяжело произносить эти слова. – Хуже того – убить.

Вздыхаю. Наверное, если бы Рик выстрелил, я не успела бы сообразить, что сделала. По-видимому, решилась на отчаянный поступок не я сама, а то огромное беспредельное и непостижимое чувство, что родилось во время каникул на ферме Сэмюеля. Да-да, именно оно. То чувство, от которого жизнь потекла по иным законам, и захотелось очиститься от всякой скверны, замолить былые грехи и научиться ценить и видеть лишь главное. Я мечтала спастись от него. И вот благодаря ему спасла Грегори. Своего любимого. Единственного в жизни любимого… На душе делается так хорошо, что губы растягиваются в улыбке.

– Улыбаешься, – бормочет Грегори, наклоняя голову. – Чему же тут радоваться, глупенькая?

– Мы оба живы, – говорю я. – Разве это не повод для радости?

Грегори крепче прижимает меня к себе и снова осыпает поцелуями, от которых хочется закрыть глаза и взлететь на небо. Конечно, вместе с ним.

– Если бы тебя не стало, не жил бы и я, – горячо шепчет Грегори, и я узнаю в его голосе шепот страстного любовника из лучшей в моей жизни ночи. Голова идет кругом. Неужели все вокруг явь? – Честное слово, Кимберли…

Поднимаю голову, и наши взгляды встречаются. В глазах Грегори столько всего – и горечь, и счастье, и облегчение, – что хочется читать их, как книгу, чтобы узнать про него все-все.

– Не жил бы? – Я стараюсь говорить несерьезно, но голос слегка дрожит. – Это как? Бросился бы с моста?

Он печально усмехается.

– Нет, конечно. Руки на себя накладывать определенно не стал бы… – Прищуривается и погружается в непродолжительное раздумье. – Даже не знаю… Нет желания представлять, что было бы. – Зажмуривается, энергично качает головой, будто стараясь отделаться от еще столь свежих впечатлений. – Если в двух словах: я жил бы, но чувствовал бы себя так, будто умерла душа. Она и так почти…

Вспоминаю, что смертельно обидела его, и к щекам приливает краска стыда. Чем закончится эта беседа? Как мне жить дальше после всего, что случилось?

Грегори долго молчит, но я угадываю по его дыханию, что он хочет о чем-то спросить, но не решается. Поднимаю глаза и смотрю на него вопросительным взглядом.

– Послушай, – с несвойственной ему нерешительностью начинает он, берясь за пуговку на моей рубашке и начиная ее крутить, будто штуковины интереснее ему в жизни не попадало в руки.

Что его так тревожит? Боится, что я отвечу на его вопрос не так, как ему хотелось бы?

– Помнишь, перед тем чертовым разговором… Там, на ферме… – Он пытливо заглядывает мне в глаза.

Я снова краснею сильнее прежнего, но тихо спрашиваю:

– Что?

– Ты сказала, что думала, будто относишься к людям, которым не дано любить, – тихо, не сводя с меня темных от волнения глаз, произносит Грегори. – Думала до того, как мы поехали к Сэмюелю… Я правильно тебя понял?

Потупляюсь. Говорить о чувствах после всех потрясений непросто и вместе с тем на удивление легко.

– Ты понял меня правильно, – со спокойствием, какого сама от себя не ожидала, отвечаю я.

– А потом все совершенно изменилось? Так? – Взгляд Грегори до того горяч, что опаляет мне щеки.

– Так, – говорю я, глядя на ту свою пуговку, которую он только что крутил.

– Стало быть…

– Да, – говорю я, хоть вопрос, по сути, не задан.

– Кимберли!.. – Грегори сжимает меня в объятиях так крепко, что я едва не задыхаюсь.

Но мне не страшно. Честное слово! Я и умереть готова от порыва его любви. Не верите? Думаете, я несу чушь? Значит, наверное, никогда не любили, как люблю его я.

Сидим, обняв друг друга, неопределенно долго. Наконец осмеливаюсь взглянуть ему в глаза.

– А ты?… – Мой голос обрывается – опять мучает совесть.

– Что? – с улыбкой спрашивает Грегори.

Как же я соскучилась по его улыбкам!

– Ты веришь мне? Ну… веришь в то, что то мое признание правда?

Лицо Грегори делается серьезным.

– Верю ли я тебе? После того как ты спасла мне жизнь?

Смущенно улыбаюсь.

– Если бы чувства не было, ты наверняка и не подумала бы…

Порывисто обхватываю руками его шею, и мы продолжительно жадно целуемся. Как я жила без этих поцелуев? Жизнь ли это была? Или ее ничтожное подобие? Наверное, половина моей души тоже умирала. А теперь – о чудо! – воскресла. Дай бог, навсегда!

Отстраняюсь и рассматриваю лицо Грегори. Наглядеться на эти глаза, даже морщинки у внешних углов, уверена, не получится никогда. Провожу пальцем по белеющему шраму.

– Все хотела спросить, откуда это у тебя?

Улыбается.

– Почему же до сих пор не спросила?

– Не успела.

Машет рукой.

– Да глупости. Джаспер как-то по молодости ввязался в драку, пришлось бежать ему на выручку. Пустяковая история. Не стоит об этом.

Где-то совсем рядом заливается соловей. У меня замирает сердце. Вот оно, оказывается, какое – настоящее счастье. Приходит, когда его уже не ждешь, проверив на прочность угрозой гибели…

– По тебе Пуш ужасно соскучился, – говорю я, гоня прочь мысли о смерти и безысходности.

– А по тебе Сэмюель, – отвечает Грегори, становясь совсем таким, каким он был там, в окружении лесов. – Так опечалился, что ты уехала, даже кухню забросил.

– Правда? – спрашиваю я, чувствуя, что тоже рада буду увидеть добряка Сэмюеля. В голову вдруг приходит жуткая мысль, и я прижимаю руку к губам.

– В чем дело? – спрашивает Грегори.

– А ты не рассказал ему? – спрашиваю я, глядя на него широко раскрытыми глазами. Грегори я доказала силу своих чувств почти подвигом – случайно, конечно, – по воле самой судьбы. А как оправдаться перед Сэмюелем?

Грегори треплет меня по щеке, как видно ничуть не сердясь при воспоминании о моей подлости.

– Да что ты! Конечно, ничего я ему не рассказал. – В его глазах загораются задорные искорки. – А может, махнем к нему на ферму? Прямо сейчас? Старик умрет от радости!

Меня обдает волной немыслимого счастья. Вернуться туда, где я потеряла голову! Но от безумной затеи приходится отказаться.

– А как же Пуш? – растерянно бормочу я. Мне на лицо падает первая капля теплого дождя. Как здорово! – колокольчиком звенит в голове. Дождь смоет остатки недопонимания и минувших бед. И начнется совсем другая история.

Грегори заботливо стирает каплю с моей щеки, но на нее тут же падает вторая, третья, четвертая…

– Верно, Пуша бросать нельзя. Придется ждать до завтра.

– А теперь пойдем к нему, к Пушику, – вдруг предлагаю я, представляя, что лягу в собственную постель вместе с Грегори, и еще не совсем веря, что такое возможно.

– Отличная мысль!

Он рывком поднимается на ноги, помогает встать мне, и мы бежим сквозь ночь и ласковый дождь в радужное будущее, крепко взявшись за руки, даже не вспомнив об оставшейся на стоянке машине.