Тертый калач Максимов Кирилл

4

Летний ветер несся над полем, перерезанным ровной лентой узкого шоссе. Асфальт был старый, кое-где подлатанный, но местами зияли выбоины. Новенький микроавтобус ехал неторопливо. Водитель берег подвеску. В салоне были сняты задние ряды сидений. На оставшихся двух расположились Князев с Выгодиным. Униформа охранной фирмы на Петре топорщилась, еще не успела обноситься, бывший лейтенант то и дело запускал пальцы под воротник и оттягивал его.

– Черт, словно картонная, кожу скребет, – пожаловался он.

– Привыкнешь. Еще пару стирок – и замечать ее перестанешь, – подбодрил Богдан.

С водителем микроавтобуса Артемом успели неплохо познакомиться. Парень ездил забирать оборудование не впервые. Дорога, отходившая от трассы, упиралась в широкие металлические ворота. На них виднелись красные звезды, оставшиеся еще с советских времен. Над звездами чернели двуглавые орлы. Здание КПП отдельного инженерного полка было аккуратно побелено.

Прибытия микроавтобуса уже ждали. Стоило автомобилю остановиться, как из застекленной двери КПП вышел немолодой офицер в камуфляже, вяло козырнул, невнятно представился:

– Майор…

Князев не расслышал фамилию, но она ему в общем-то была и не важна. То ли Пахов, то ли Паков. Какая разница? Майору предстояло лишь сопроводить транспорт до бокса, где их уже поджидал груз.

– Бандитская пуля? – покосился на забинтованную голову Богдана майор.

– Почти.

Микроавтобус катил по территории военной части. В душе Князев ощутил что-то вроде радости, смешанной с волнением. Они проехали мимо взвода солдат, идущих строем в столовую. За деревцами виднелись казармы. Вроде бы и не так давно покинул бывший прапорщик ВДВ вооруженные силы, но теперь ему казалось, будто служба была в другой жизни.

– Сюда, – указал пухлой рукой майор.

Свернули к парку инженерной техники. Возле боксов стояли старые полуразобранные траншеекопатель на базе артиллерийского тягача и инженерная машина разграждения на танковом шасси. Возле них неторопливо работали солдаты в замасленных комбинезонах – ремонтировали, промывали детали в ведрах с соляркой.

– Вот так и живем, – проговорил майор, указывая на закрытые ворота крайнего бокса. – Поставь где-нибудь рядом транспорт.

Микроавтобус загнали под самый железобетонный забор. Майор достал мобильник, бросил в него:

– Капитан, дуй в парк. По твою душу приехали.

Вскоре появился и капитан. Завидев Выгодина, он тут же широко улыбнулся и радостно пожал ему руку.

– Какими ветрами, Петька, тебя сюда занесло?

– И я не ожидал тебя тут увидеть, – отозвался Петр.

Оказалось, что капитан и Выгодин в прошлом были довольно близки, но потом их развела судьба.

– Надо как-то встретиться без спешки, посидеть, поговорить, – предложил Петр.

– Сделаем, телефон я тебе сейчас сброшу, созвонимся.

Капитан и Выгодин защелкали клавишами на мобильниках, вводя друг другу свои номера. Распечатали ворота. Внутри у самой стены стояли один на другом три прочных дощатых ящика, выкрашенные краской защитного цвета. Довольно большие, только вдвоем и утащить.

– Что там такое? – поинтересовался Князев.

– Не знаю. Оборудование какое-то, еще советское, его с консервации прямо в утиль. Ни дня не работало. Тут у нас раньше испытательный полигон военного завода был, чего только от них не осталось. Хорошо, что теперь распродать позволили. Не бойтесь, не радиоактивные, проверял.

Ящики оказались больше громоздкими, чем тяжелыми. Проверили пломбы, подписали накладные. Загрузили ящики в салон. Князев ждал, пока Выгодин договорит с капитаном. Майор сопровождать микроавтобус не стал, просто связался с КПП и распорядился, чтобы машину выпустили из части.

Вскоре микроавтобус уже вновь мчался по трассе. Дорога предстояла неблизкая. Водитель потянулся к панели настройки приемника, стал менять станции, ни на одной долго не задерживаясь.

– Чем тебе старые песни не нравятся? – спросил Петр, когда Артем ушел с волны, где крутили шлягеры восьмидесятых.

– Я вообще стараюсь музыку в дороге не слушать. Убаюкивает. Глаза сами слипаются. Вот когда разговор передают, то я слушаю. Думать начинаю. Сон и проходит.

Еще пару щелчков кнопкой – и в динамиках зазвучал низкий голос уверенного в себе человека.

– …московские подземелья – это неисчерпаемая тема. Я занимаюсь ею практически всю свою жизнь, но не могу сказать, что постиг и десятую долю их тайн…

Князев непроизвольно стал вслушиваться. В динамиках раздался и бодрый голос журналиста:

– Именно поэтому мы и пригласили вас в студию. У нас открыта телефонная линия, слушатели могут задать интересующие их вопросы. Напоминаем, что у микрофона доктор исторических наук…

Богдана и его спутников тема заинтересовала, ведь до этого Князев рассказывал им об обрушении клиники, а новость о погибших диггерах крутили в вечернем телеэфире на всех каналах.

Доктор исторических наук, по-видимому, сел на своего конька. Он принялся рассказывать об истории московских подземелий начиная со времен Ивана Грозного, когда в Москве началось массовое строительство из камня. Он плавно переходил от одного столетия к другому, пока не добрался до новейшей истории.

– Очень много секретных подземных сооружений возводили во времена Сталина. Подземные ходы пронзают все пространство под столицей. Просто удивительно, что ими еще не пользуются террористы. Такими ходами можно незаметно пробраться в любой квартал центра города, где расположены правительственные здания и госучреждения. Пока спасает только то, что террористы не ориентируются в катакомбах, но это вопрос времени. А еще есть подземные реки, заключенные в коллекторы, которые давно не ремонтировались. Существуют карстовые пустоты. Старые водоотводы и канализационные коллекторы дают течь. Происходит подмывание фундаментов, где и когда в следующий раз образуется провал, предсказать практически невозможно. Центр Москвы можно сравнить с минным полем. Никто не застрахован от того, что окажется в центре очередной катастрофы.

Радиопередача длилась около часа. Все это время Князев, Выгодин и водитель внимательно слушали. Следом пошел выпуск новостей. Радио выключили и стали обмениваться соображениями.

– Теперь заоблачные цены на жилье в центре резко пойдут вниз, – заключил Петр.

– Кто-то и на этом наживется, – сказал Князев. – Аварийные дома станут сносить. Освободятся участки под застройку. Ведь клинику, как я знаю, реставрировать не собираются.

Князев осекся. Выгодин смотрел на него.

– Кажется, я знаю, о чем ты подумал.

– Если бы не было обрушения, его следовало бы устроить, – произнес Богдан.

– И я того же мнения.

– Ну, ребята, вы даете, – отозвался водитель. – Я понимаю, что у нас, русских, привычка повсюду видеть «теорию заговора». Но ваши предположения – это уже слишком.

– Я не утверждаю, – проговорил Князев. – Но и такой шанс исключать нельзя. Как говорил Шерлок Холмс, ищите, кому это выгодно.

– Тоже мне, сыщик, – засмеялся водитель. – Холмс литературный персонаж.

– Но мысль-то правильная.

Спорили до самой Москвы. В итоге сошлись во мнении, что строить предположения легко, особенно если нет достоверной информации. В конце концов, есть специалисты, им и разбираться.

Возможно, спор пошел бы и по второму витку, но микроавтобус подъехал к воротам бывшего проектного института, на базе которого располагался офис и склады ЗАО «Геотехнологии».

Охранники сдали груз – опечатанные ящики.

– Может, по пиву после работы, когда вернемся? – предложил Выгодин.

Князев подумал и отказался. Не то чтобы ему самому не хотелось выпить, но решил не провоцировать приятеля.

…Весь следующий месяц Богдан вводил в курс дела Выгодина. Тот старался. Валерий Павлович Карачун остался доволен новым работником. Если Богдану сперва казалось, что тема обрушения здания клиники, поднятая в прессе, быстро сойдет на нет, то он ошибся. Люди, конечно, предпочитают забывать о жертвах, не думать о плохом. Так уж устроена человеческая психика. Однако забыть москвичам об угрозе не давала сама жизнь. Каждая следующая неделя регулярно приносила новость, связанную с подземной Москвой. Разрушения были не такими масштабными, как в случае со зданием госпиталя, но теперь на них люди уже смотрели словно через увеличительное стекло. На Гоголевском бульваре провалилась проезжая часть. В воронку сползли три автомобиля с пассажирами. Теперь блогеры стали обращать внимание и выкладывали снимки трещин в стенах старых домов. Тут же выкладывались советы, как правильно устанавливать гипсовые маячки, чтобы зафиксировать расхождение трещины. Подобные фотографии размножились в Интернете, словно компьютерные вирусы. Трещины расходились. Затем в Китай-городе просел еще один памятник архитектуры – на этот раз промышленной. Раскололся, но выстоял небольшой заводик по окраске мануфактуры середины девятнадцатого века.

Панические настроения дружно поддержали и печатные издания, и телевидение. Все редакции, телеканалы спешили делиться новостями, не всегда проверяя их, действуя по принципу «главное – не достоверность, а рейтинг». Цены на недвижимость в центре Москвы пошли вниз. Теперь некоторые жители старых домов сами просили городские власти признать их дом аварийным, чтобы получить другое жилье.

Князев в отличие от Выгодина специально не следил за этими новостями. Петр же на них подсел. Все свободное время, как говорил сам, проводил в Интернете. Богдану это хоть и не нравилось, но для себя он решил, что Выгодин просто решил вытеснить одну – алкогольную – зависимость другой – компьютерной. И это неплохо. Потом с зависимостью от Интернета справиться будет легче.

Валерий Павлович Карачун сдержал свое слово, пусть даже Богдан и не напоминал ему. Владелец охранной фирмы вызвал его к себе. Заставил написать заявление на отпуск и вручил документы на туристический тур в Барселону.

– Все, парня ты ввел в курс дела, работать он сможет и без тебя. А ты через пару дней будешь у теплого моря, – сказал он.

Князеву почему-то не верилось, что он скоро окажется в Испании. Ну не было такого чувства, хотя билеты на самолет в оба конца лежали перед ним. И вот за день до отлета ему позвонил Выгодин.

– Привет! Что, пропажу заметил?

– Какую пропажу?

– Да ключик в кармане ветровки, которую ты мне в последнюю встречу дал. Когда я под дождь попал по пути на работу.

– А, вспомнил. Да, это от дачи, я потом уже вспомнил, но у меня запасной есть. Так что не парься, отдашь как сможешь. Я тебе по другому делу звоню. Как оказалось, я не зря тратил время. Многое удалось узнать.

– О чем это?

– Есть связь между… – сказал Петр и осекся.

– Связь между чем? – спросил Князев.

Выгодин вздохнул.

– Если я прав, а это почти наверняка, то говорить по телефону не стоит. Давай встретимся.

– Где и когда?..

5

У восемнадцатилетней Маши Глобиной голова шла кругом от того, что случилось в последние дни. Неделю тому назад она еще еле-еле сводила концы с концами, подрабатывая официанткой в кафешке на Московской кольцевой дороге. Ей удалось вырваться в Москву из захудалого городка в Нечерноземье, а это нелегко для девушки из неполной семьи, поступить в художественное училище и окончить его, и она на лето осталась в столице, чтобы подготовиться к поступлению в художественную академию.

И тут внезапно ее мать, особенно о ней не беспокоившаяся, появилась в Москве. Раньше же могла и месяцами не звонить, не интересоваться личной жизнью дочери – с кем она, как? И не просто мамаша появилась! Оказалось, что у нее теперь трехкомнатная квартира в столице. Правда, в районе Кольцевой, но в новостройке. При всем при этом мамаша оставалась недовольной.

– Мог бы и получше чего мне купить, – заявила она дочери.

Выяснилось, что отыскался отец Маши – Григорий Иванович Диваков, в настоящее время преуспевающий бизнесмен в области строительства. Можно даже сказать, олигарх. Отыскался он не по своей воле. Постарались журналисты. Окольными путями они докопались в социальных сетях до информации, что в студенческие годы, когда он сам «был никем и звали его никак», у Гриши Дивакова случился короткий роман с Ларисой Глобиной. От которого впоследствии и родилась Маша. В «желтой» газете появилась хлестко написанная статья – вот, мол, какое мурло на самом деле у олигарха Дивакова. У него внебрачная дочь, о которой он никогда не заботился.

Вроде бы и приятно обнаружить, что у тебя есть взрослая дочь. Но если к этому прибавить, что ты ею все эти годы не занимался, не вспоминал о ней, не давал на ее воспитание денег, а сам теперь ворочаешь сотнями миллионов, то репутация твоя как бизнесмена может пошатнуться. Диваков вовремя сориентировался. Из скандальной истории следовало сделать слезливую мелодраму в стиле телевизионных сериалов – народ такое любит и, самое странное, верит в подобное.

Он приехал к своей бывшей зазнобе Ларисе и предложил ей элементарно откупиться. Григорий приобретает ей квартиру в Москве, дает кое-какие деньги, а она в обмен на это расскажет журналистам историю, похожую на правду. Мол, она сама во всем виновата, не сказала ему, что беременна. Думала, что толку из Григория не получится. А вот потом, спустя долгие годы, узнала его, увидев по телевизору. Поняла, что обездолила дочку, отыскала Дивакова и во всем ему призналась. Сюжет с мамашей журналисты, купленные бизнесменом, уже сняли и выпустили в эфир, написали статью, которую планировалось издать в гламурном журнале. И теперь увидеться с отцом предстояло самой Маше. А чтобы сюжет получился по-настоящему гламурным, девушка должна была приехать к отцу, чтобы встретиться с ним на его яхте в Средиземном море. Так Дивакову посоветовали имиджмейкеры.

И вот теперь Маша стояла, держась двумя руками за ветровое стекло катера. Плавсредство стремительно мчалось, подпрыгивая на волнах. Соленый ветер бил в лицо, трепал распущенные волосы. За штурвалом стоял вышколенный матрос в белоснежной униформе. За спиной у Маши работал телеоператор. Снимал трогательную историю встречи дочки с отцом, которого она никогда прежде не видела.

Глобина щурилась от яркого солнца, вспоминая наставления мамаши. Та перед отъездом учила, что требовать нужно максимально много. Всего не даст, но что-то «лишнее» обломиться может.

– Больше он тебе ничего солидного никогда не предложит. Так, копейками откупаться станет.

Маша понимала, что мать, скорее всего, права. Честно говоря, ей не слишком хотелось видеться с отцом. Поскольку вспоминались и другие слова матери, которые она говорила в сердцах дочери, когда они поругались. Было это еще до появления Дивакова в новом качестве.

«Представляешь, я, дура, все думала, что он на мне женится. Потому и тянула с абортом. А когда поняла, что перетянула, то пришла к нему денег на аборт просить. Он мне их не дал. Дал бы – и тебя б не было. И нужно-то было немного».

Воспоминание было не из лучших. Маше живо представлялось, что на свет она появилась случайно, без особого желания родителей.

Чайки носились над водой, пикировали в пенный след катера, спеша подхватить клювами оглушенную рыбу.

– Маша, повернитесь, пожалуйста, в профиль, – просил оператор. – И волосы придержите, чтобы на глаза не падали. Вот так. Только подбородок чуть поднимите и мечтательно улыбнитесь. Вдаль глядите. Отлично получилось. Вы не на актрису учитесь? Стоит попробовать.

Катер мчался к большой серой моторной яхте, которую Маша, прежде чем увидеть, представляла себе совсем по-другому. Ей казалось, что яхта должна быть непременно деревянная, под парусами. Пусть и не алыми, а белыми. Но теперь они приближались к мрачной серо-стальной громаде. Зеркальные стекла надстройки, вращающаяся антенна радара. Судно скорей напоминало современный военный корабль в миниатюре, чем яхту.

Катер сбросил скорость, подошел к борту яхты, сверху спустили шторм-трап.

– Я взойду первым, – предупредил оператор, взбежал на борт и, заняв позицию, стал снимать.

Маша поднималась медленно, глядела не вперед, а под ноги, боясь оступиться. Пышное белое платье трепетало на ветру. Вот наконец ее нога ступила на палубу. Девушка подняла взгляд. Перед ней, раскрыв объятия, стоял холеный мужчина с цепкими глазками. Казалось, что вместо зрачков у него два острия тонких гвоздиков.

– Доченька, – с широкой неискренней улыбкой произнес он. – Подойди, я обниму тебя.

Оператор, снимая, стал приближаться. Маша нетвердо ступила вперед, Григорий Иванович обнял ее, погладил по волосам.

– Доченька, – еще раз проговорил он, изображая тронутого встречей отца. – Если б я только знал о тебе. Но мама не сказала о тебе ни слова.

Маша не почувствовала никаких чувств. Скорее, испытала даже легкое отвращение. Ей вспомнилось, что точно так же пытался притянуть ее к себе выпивший посетитель кафе. И тон у него был такой же приторный, ненатуральный. Вроде не хотел и обидеть, но лез туда, куда его не просят, – в душу.

Маша напряглась. Григорий Иванович почувствовал это и наконец-то отстранился.

– Дай-ка посмотреть, какая ты у меня. – Он отступил и всплеснул руками. – Какая большая! Дорого бы я дал за то, чтобы можно было все вернуть назад. Я бы тебя в парке за ручку водил. Мороженое бы покупал. – Диваков так вошел в роль обретшего дочь отца, что даже достал носовой платок и промокнул сухие глаза.

– Поворачивайтесь, Маша, поворачивайтесь, – прошептал оператор.

Девушке не хотелось, как дрессированной собачке, исполнять команду. Но и новообретенный отец показывал ей – махал ладонью. Пришлось поворачиваться, словно она была школьницей и демонстрировала на новогоднем карнавале костюм принцессы.

– Хороша, хороша. Пости меня, доченька.

– Извините, Георгий Иванович, – вклинился оператор. – Вы сказали «пости», а надо «прости». Давайте переснимем этот момент.

Пересняли. На этот раз Диваков произнес «прости» подчеркнуто.

– Я понимаю, что виноват перед тобой. Держи, – Диваков протянул ей, предварительно продемонстрировав на камеру, кредитную карточку и связку ключей. – Вот тебе ключи от квартиры в Москве и ключи от машины. Ну и деньги на расходы. Этим, конечно, не отменишь того, что случилось, – Диваков изобразил вздох. – Но теперь мы будем вместе. Мы знаем друг о друге.

Маша взяла подарок, отказываться в ее положении было глупо. Но тут же всплыло в памяти предостережение матери. Папаша оказался предприимчивее своей дочери. Он не дал ей возможности попросить хоть что-то. Дал ровно столько, сколько посчитал нужным.

«Ну и черт с ним, – подумала Маша. – Наверное, и квартирка маленькая, на окраине и машина дешевая».

Вновь встрял оператор:

– Я не хотел бы мешать вашей встрече. А потому давайте я сразу досниму несколько моментов, а потом улетучусь, чтобы вы могли спокойно поговорить.

– Хорошо. К сожалению, доченька, на экране не все так, как в жизни.

– Станьте у борта и возьмитесь за руки. Просто смотрите вдаль, – продолжал распоряжаться оператор. – А теперь, Георгий Иванович, положите руку на плечо дочери… Пройдитесь вместе… Подайте ей руку, чтобы она могла спуститься на трап… Отлично. Все снято, – доложил он, опуская камеру.

Широкая улыбка сползла с лица Дивакова.

– Только не забудь мне показать смонтированный ролик, – напомнил он оператору.

– Непременно. Я работаю профессионально – заказчик всегда прав.

– Надеюсь, я не зря тебе деньги плачу.

– Все будет в лучшем виде. Я еще немного компьютерной графики добавлю. Ну там солнечные блики на волнах, блеск в глазах на «крупняках». – Оператор почувствовал, что им уже тяготятся. – До встречи, до свидания, – откланялся он и сбежал по трапу в катер.

Вскоре плавсредство уже чертило на море дугу белопенного следа. Диваков проводил его взглядом. Маша чувствовала в душе странную пустоту. Вроде бы стоило радоваться. Нашелся отец, сделал очень дорогой подарок, о котором она не могла и мечтать – собственную квартиру в столице. Да и денег подкинул. Правда, сколько не сказал, но это можно будет проверить в любом банкомате.

Однако пустота из души не уходила. Рядом с ней стоял абсолютно чужой ей человек.

– Пошли, дочка, – сказал Диваков, указывая на раздвижную дверь зеркального стекла.

Яхта казалась безлюдной, хотя было понятно, что на ней находится команда. Маша оказалась в просторной кают-компании. Три стены стеклянные, одна глухая, облицованная какой-то дорогой древесиной.

– Мореный дуб, – пояснил хозяин яхты.

– Понятно, – сказала девушка.

Посередине стояли два огромных дивана-бегемота, обтянутые шкурами зебры. На глухой стене была распята шкура белого медведя. Довольно экзотичная для здешних широт, но, наверное, она должна была напоминать о российском происхождении яхты.

– Садись, дочка, – Диваков указал на диван.

– Спасибо.

Маша присела на самый краешек. Сам Георгий Иванович подошел к бару, открыл дверцу, внутри загорелся мягкий желтый цвет.

– Ты что будешь пить? – спросил он так, словно бы бар был безразмерным, и в нем могло найтись все, что угодно.

– Я не пью. – Маша и сама бы не объяснила, почему соврала, она себе иногда позволяла немного выпить.

– Странно, – пожал плечами Диваков. – Мать твоя выпить любила, и немало, – как о покойнице, в прошедшем времени, сказал о Людмиле Георгий Иванович. – А я вискаря глотну. Разволновался. Честно, разволновался.

Диваков вернулся к мраморному столику между диванами с бутылкой виски и бутылкой минеральной воды, двумя стаканами. Плеснул себе спиртного, затем налил дочери воды.

– Ну за знакомство, Маша.

– За знакомство.

Девушка почувствовала, что не в состоянии сказать отцу «ты».

– Как у тебя дела? Поступать собралась?

– Собралась. Мама просила привет передать, – вспомнила Маша.

– Спасибо.

Пока удавалось обходиться фразами, где не надо было употреблять обращение «ты» или «вы». Диваков прочувствовал и этот момент.

– Говори мне «ты», «папа», ну, в крайнем случае, «отец».

– Хорошо, отец.

– Ты же сама слышишь, как неправильно это звучит. Скажи мне «папа».