Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром Данн Патрик

В предыдущей главе я упомянул о том, что в заклинаниях присутствуют знаки нашей дописьменной истории и мы можем с пользой возвращаться к своим корням или, по крайней мере, получать знания о них. Однако в этой главе я хотел бы поговорить о магическом использовании самого выдающегося изобретения человечества – письма. Сам по себе язык не является изобретением. Мы обладаем некой биологической (или духовной?) предрасположенностью к использованию языка. Мы рождаемся готовыми говорить, и тот факт, что человек учит свой родной язык настолько быстро, будучи еще не способным к иным абстрактным умственным операциям, является доказательством наших врожденных языковых способностей. А вот писать люди учатся гораздо позднее, поскольку письмо искусственно, в отличие от естественной устной речи. Более того, хотя мы и не знаем, кто заговорил первым и при каких обстоятельствах, у нас есть определенное представление о том, где и кем была изобретена письменность. Наконец, если общение по каким-то причинам становится трудным или невозможным, в ходе преодоления этих коммуникативных помех возникают новые языки[74]. Письменность же на протяжении всей истории человечества создавалась лишь несколько раз.

Систем письменности было изобретено всего три. Наиболее часто изобретавшаяся система называется идеографической, или логографической. В ней один символ обозначает одно слово. В Древнем Китае, например, нарисованное дерево обозначало слово «дерево». Древнеегипетские иероглифы тоже зачастую представляют собой рисунки того, что они обозначают, – если изобразить глаз, то это и будет значить «глаз». Шумерская клинопись в своем раннем виде – это рисунки на глиняных табличках, изображающие предметы. Такие ранние идеографические системы письменности, к сожалению, столкнулись с простой проблемой: язык не всегда конкретен, слова могут обозначать абстрактные понятия. Как, например, нарисовать «красоту»? Китайцы разработали оригинальную систему сочетания знаков: один обозначал звучание абстрактного термина, а другой указывал на его общее значение. Другой вариант – комбинация двух знаков, которые в сочетании обозначают определенную идею. Иногда такие комбинации бывают весьма остроумными. К примеру, слово «добро» обозначается сочетанием иероглифов «мать» и «ребенок». Некоторые комбинации символов, менявшиеся на протяжении тысячелетий, сейчас кажутся странными: так, «красота» обозначается «овцой» в сочетании с «человеком», поскольку в древнекитайском слово «овца» было созвучно со словом «красота». Древние египтяне пришли к простому решению: они рисовали музыкальный инструмент, и в определенном контексте это означало «красоту». А иногда они добавляли специальный символ или даже обозначение звука или слога из другого слова, чтобы показать, должен ли иероглиф читаться как идеограмма[75]. Таким образом они быстро перешли к двум другим типам письма: силлабическому[76] и алфавитному.

В силлабическом письме каждый символ обозначает один слог. В английском языке для этого потребовались бы сотни символов, но многие языки имеют более простую слоговую структуру. Например, японцы и по сей день пользуются слоговой системой письменности. Ее довольно легко использовать и развивать, доказательством чему служит тот факт, что ее изобретали несколько раз. Даже китайское письмо можно считать не идеографическим, а очень сложным слоговым с элементами идеографии. Древние греки первоначально пользовались слоговым письмом, а когда неграмотный кузнец Секвойя захотел создать письменность для своего племени чероки, он разработал слоговую систему, несмотря на то что до этого видел (хотя и не читал) только алфавиты.

Алфавитная система считается наиболее гибкой из всех систем письменности. В ней символы используются для обозначения отдельных звуков (фонем). Алфавит был изобретен лишь однажды протоханаанитами, передавшими его финикийцам, которые, в свою очередь, и распространили его по миру[77]. Этот первый алфавит – а точнее абджад, алфавит без гласных, – лег в основу еврейской, а затем и греческой письменности. Греки оказали миру огромную услугу, добавив в него гласные, и этим нововведением впоследствии воспользовались римляне и древние скандинавы. Этот же алфавит лег в основу и латиницы, на которой написана эта книга, и греческой, и ивритской систем письменности, и кириллицы, которой пользуются русские, и североевропейского рунического письма. В каждом из этих вариантов несколько изменена форма букв, но родовое сходство сохранено.

Письмо в магии: исторические сведения

Из самых ранних известных нам источников мы знаем, что письмо использовалось в магии. По сути, первые письменные знаки, найденные в Китае, представляют собой отметки на гадальных костях. Кости или черепашьи панцири помечались иероглифами, а затем нагревались. Образовавшиеся трещины интерпретировались в зависимости от того, какие знаки они пересекли. Мы также знаем, что китайские иероглифы в стилизованном виде использовались колдунами-даосами для талисманов и для магических жестов: их вычерчивали в воздухе мечом или веером, взывая к их силе. Иероглифы, применявшиеся даосскими колдунами, по манере написания сильно напоминают знаки на гадальных костях. Следовательно, либо существовало две разных формы письма – одна для магии, а другая для повседневных нужд[78], либо «магическое» письмо было просто более ранним вариантом иероглифов, который использовался до изобретения кисточки и бумаги.

Еврейские каббалисты пользовались написанным именем Бога как самостоятельным магическим талисманом. Например, в истории о пражском Големе рассказывается о том, как написанное имя Бога, вложенное в уста глиняного истукана, оживило его, а слово «истина» на его лбу поддерживало эту жизнь. Более того, стерев первую букву в этом слове, можно было вывести Голема из строя, поскольку слово «истина» превращалось тогда в слово «смерть». Простое написание слова инвоцировало силу, которую это слово выражало.

В Древней Греции и в Древнем Риме практика написания слов, предназначенных для вызова соответствующих сил, получила развитие в дефиксионах (по-гречески – катадесмах). Они представляли собой свинцовые таблички или кукол с начертанными на них заклинаниями. Их бросали в колодец. Часто таблички сворачивали и скрепляли гвоздем – отсюда и название дефиксион (defixio), означающее «нечто пригвожденное»[79]. В археологии они больше известны как «таблички проклятий», поскольку обычно на них писали не благочестивые и безобидные слова, а именно проклятия. Как правило, дефиксионы имели практическую направленность: спутать кому-то речь в суде, устроить проигрыш в спортивном состязании, досаждать человеку, пока он не полюбит (или не разлюбит) проклинающего. Эти письменные заклинания редко создавались как благословения или, как принято говорить сегодня, для благих целей. Вероятно, противоречивое отношение греков к письму (Платон называл его ядом, убивающим память[80]) заставило их разработать систему, в которой оно изначально предназначалось для негативной магии. Более того, если, произнося заклинания, мы можем представлять, что бог, к которому мы обращаемся, находится поблизости, то большинство дефиксионов были обращены к хтоническим или подземным богам – к тем, кого современные язычники называют темными или теневыми божествами. Говорение вслух подразумевает присутствие говорящего неподалеку (по крайней мере, так было до появления звукозаписывающих устройств и телефонов), тогда как письмо предполагает дистанцию в пространстве и во времени. Написать заклинание и бросить его в колодец – все равно что послать письмо в нижний мир. Оно проклинает и при этом позволяет самому проклинающему держаться на некотором расстоянии от могущественных и порой непредсказуемых хтонических божеств. Более «добрые» заклинания, вероятно, произносились, а не писались, а посему считались достаточно эфемерными.

Дефиксионы специфичны по форме. В Древней Греции и в Древнем Риме устные заклинания могли произноситься «на эмоциях». Вспомнить хотя бы данное Феокритом описание любовного заговора колдуньи Симайты, в котором она страстно восклицает: «О, жестокая любовь, зачем ты присосалась ко мне, как пиявка, и высасываешь всю темную кровь из моего тела?»[81] А вот в письменных заклинаниях использовался стиль, который современному человеку может показаться более подходящим для юридического документа. Отчасти эта эмоциональная холодность могла объясняться опять-таки тем, что заклинания были обращены к хтоническим божествам, лучшей защитой от которых, наверное, являются рациональный подход и холодная голова. Но, с другой стороны, здесь мог иметь место мотив «обезьяньей лапы»[82]: человек должен быть осторожен в своих желаниях, поскольку они могут исполниться. Осторожность и точность формулировок авторов дефиксионов говорят о том, что, по крайней мере, некоторые из них получали желаемое. А другие ожидали получить именно то, о чем просили.

Необычным элементом дефиксионов, особенно характерным для поздних образцов, является добавление особых знаков – сигилов. Эти сигилы не обладают общепринятым значением, хотя и демонстрируют некоторое сходство с символами, которые использовались древними астрологами для обозначения неподвижных звезд. Кроме того, многие из них похожи на буквы магических алфавитов, описанных Френсисом Барретом и другими[83]. Это линейные изображения различных конфигураций с кружочками на концах линий. Иногда они имеют идеографическую природу – например, изображение человека с булавками или стрелами, прокалывающими его конечности. Возможно, идеографические сигилы должны были обладать иконическим, или симпатическим, эффектом: изображая то, что желаем получить, мы обретаем над этим власть.

Другая разновидность знаков на дефиксионах – не иконические, абстрактные. Они также не имеют общепринятого значения, то есть мы не можем сказать, что имел в виду человек, их нарисовавший. Хотя некоторые знаки повторяются от таблички к табличке, в целом они настолько просты, что сам факт повторения может и не указывать на какую-то устоявшуюся традицию. С другой стороны, у нас есть работы некоторых магов, в которых присутствуют такие знаки, используемые для определенных заклинаний. И то, с какой тщательностью записаны знаки и с какой серьезностью они рекомендуются, красноречиво свидетельствует об их важности. Возможно, такие знаки маги получали от духов-покровителей или богов в сновидениях или при помощи тех или иных методов гадания. Также не исключено, что они представляли собой попытку приблизиться к божественному или потустороннему языку. Логика была примерна такая: то, что не может быть понято человеком, возможно, окажется понятным для ангела или духа. Другие теории основаны на более циничной идее: знаки окружают того, кто их использует, мистической, таинственной аурой. В этом случае знаки выполняли экономическую функцию, делая продукт (дефиксион) более «магическим» и могущественным с точки зрения покупателей. Но, хотя этот вариант может показаться весьма убедительным тем, кто ищет экономическое обоснование человеческому поведению, он не объясняет того факта, что некоторые дефиксионы изготавливались не профессиональными магами, а обычными людьми для собственных нужд. Вероятнее всего, знаки использовались, поскольку символизировали нечто такое – обыденное или оккультное, – что невозможно было передать простыми словами.

Сигилы были и остаются карманными ножичками магической практики. Например, в средневековой магии каждому духу присваивалась печать, которая и использовалась для вызова этого духа и управления им. Такие печати передавались от мага к магу в письмах или в книгах, именуемых гримуарами. В более позднюю эпоху, в начале ХХ века, маг Остин Спэр создавал свои собственные сигилы для индивидуальных нужд. Он составлял сигил для решения конкретной задачи, а потом уничтожал. Практика создания одноразовых сигилов для определенных целей была возобновлена в сообществе хаотической магии и в последние годы распространилась почти во всех магических школах. Механизм прост: вы комбинируете буквы, слова или предложения, составляя из них единый знак. Преимущество этого метода состоит в том, что целое предложение можно выразить в одном графическом образе, не имеющем сходства с первоначальным выражением желания. Некоторые теоретики[84] считают, что данная практика позволяет выйти за рамки рационального сознания, мешающего осуществлению магии. Другие[85] полагают, что с подсознанием, из которого и исходит магия, более эффективно работать при помощи символов, а не вербальных конструкций. К сожалению, эта теория игнорирует тот факт, что вербальные конструкции, по сути, тоже являются символами. Однако в ее пользу свидетельствует тот факт, что информационное содержание сигила объемнее, чем содержание соответствующей ему фразы, а посему он способен быть более эффективным передатчиком информации подсознанию.

Представление о том, что сигил содержит больше информации, чем предложение, требует некоторых пояснений. В сигиле так много информации, что другой человек не в состоянии его расшифровать. Даже его создатель может не знать, что сигил означает, а чего не означает на сознательном уровне. Многие пользователи сигилов рекомендуют забывать их предназначение после использования. Это звучит парадоксально, но именно перегруженность информацией делает сигил бессмысленным, однако смысл и информация – это не одно и то же. Дощечки ронго-ронго с острова Пасхи бессмысленны, поскольку никто из ныне живущих не может понять зашифрованной на них информации. Однако они по-прежнему содержат эту информацию, и мы даже имеем возможность теоретически измерить ее количество, проанализировав частоту встречаемости определенных символов (хотя из-за маленького размера образцов шрифта ронго-ронго результаты будут во многом гипотетическими). Точно такими же бессмысленными были и египетские иероглифы, пока их не расшифровали, хотя это не мешало им хранить свою первоначальную информацию. Слишком малый объем информации в системе делает ее бессмысленной – возьмем, например, слово the[86] само по себе, без контекста. С другой стороны, слишком большой объем информации в системе мы обычно воспринимаем как результат случайного сочетания знаков – как, например, в последовательности букв uytoyhugbv, полученной при ударе ладони по клавиатуре. Сигил содержит настолько много информации, что он не может быть декодирован обратно в нечто доступное для осмысления рациональным сознанием. Тем не менее информация в системе остается, поскольку в процессе создания сигила она сохраняется, хотя при этом становится неясным обычное значение. Таким образом, включение данных символов в текст повышает его информационную насыщенность.

Использование магических писем или дефиксионов, казалось, должно было бы сойти на нет после возвышения христианства. Однако и в средние века такого рода письма свободно продавались; впрочем, они были предназначены не для проклятий, а для защиты. В них часто содержались инвокации магических персонажей (святых, ангелов и Девы Марии) и ссылки на религиозные авторитеты. Многие такие письма были украшены символами различных святых, их изображениями, а в протестантской традиции – знаком креста или монограммой имени Христа (то есть сигилом!). Американская книга «Пау-Вау, или Давно потерянный друг» – это гримуар, колдовской справочник американской народной магической традиции гексенкрафт, в которой смешаны протестантские (как правило, лютеранские) магические практики и традиции коренных американцев. Книга заканчивается утверждением: «Кто бы ни носил эту книгу с собой, будет защищен от всех врагов, видимых и невидимых; и кто бы ни носил ее, не умрет без причастия, не утонет в воде, не сгорит в огне, и не будет возведено на него несправедливых наговоров. Да поможет мне Бог»[87]. Инвокация запечатана тремя крестами, причем это равносторонние, или солярные, кресты, а не более распространенное распятие. Большинство защитных писем и благословений умещались на одной странице, и владелец носил ее с собой или вывешивал в своем доме. Включение такого благословения в книгу гарантировало ей успех, поскольку она становилась не только полезным руководством, но и самостоятельным талисманом.

Письмо в современной магии

Позднее практика использования магических писем возобновилась в движении «Новое мышление» (New Thought), которое послужило прообразом нью эйдж. Это движение провозглашало важность позитивного мышления и визуализации. После публикации в 1976 году маленькой брошюры «Это работает» многие люди начали применять дефиксионы, не понимая их смысла[88]. В этой работе не утверждалось, что процесс записи желаний с целью их выполнения является магическим. Однако в ней излагался ряд других основополагающих магических принципов: человек должен подробно записать (сформулировать) свое желание, часто думать о нем так, как если бы оно уже исполнилось (приглушить жажду результата), и не рассказывать о нем до тех пор, пока оно не исполнится (поддерживать магическую добродетель молчания и не допускать вторжения чужих сомнений). Более поздняя книга «Запишите, осуществите: знать свои желания – значит осуществить их!» предлагает более свободный подход – по сути, ее главный тезис сформулирован в названии[89]. Традиции использования знаков, сигилов, «магических имен» и помещения дефиксиона в колодец в данной работе не рассматриваются.

Насколько мне известно, в настоящее время есть маги-практики, которые добиваются успеха, просто записывая и сжигая формулировки своих желаний. В «Храме психической юности» (Thee Temple of Psychick Youth, TOPY), ныне почти прекратившем свое существование (хотя такая анархическая группа вряд ли может полностью исчезнуть), бытовала следующая практика: желание записывалось в лаконичной форме, запись смазывалась слюной, кровью и спермой (или вагинальной жидкостью) и отправлялась в штаб «ордена». Это хрестоматийный вариант дефиксиона, и он заставляет меня задуматься о том, не изучал ли Джинезис Пи-Орридж, основатель «Храма», классическую магию. В отличие от модели, предложенной в книге «Это работает», здесь используются знаки и сигилы, жертвоприношение или ритуальное действие, посылание-передача самого сигила. Человек мог считать себя полноценным членом TOPY после создания двадцати трех «сигилов», или дефиксионов.

Практики, описанные в книге «Это работает» и других текстах «Нового мышления», положили начало практике позитивных аффирмаций. Аффирмации – это короткие утверждения, которые записывались и повторялись снова и снова. Интерпретировались они либо в обыденном ключе, чтобы придать человеку уверенности при преодолении трудностей, либо в магическом, чтобы вызвать непосредственное изменение во Вселенной. Большинство магов как минимум экспериментировали с подобными аффирмациями и сочли их недостаточно эффективными. Однако аффирмации до сих пор популярны – следовательно, для некоторых людей они работают. Тем не менее им не хватает качеств классических дефиксионов, и эта нехватка может быть причиной ограниченности их действия.

Традиции и инновации

Вряд ли дефиксионы в ближайшее время утратят свою актуальность. Более того, я думаю, что сфера магического письма – это широкое поле для экспериментов. Исторические записи полезны для изучения суждений, которые наши предки высказывали о магии, но важно не впадать в рабскую зависимость от прошлого. Так, применение свинца как материала для написания дефиксионов в Древней Греции объяснялось тем, что он был доступен и на нем легко было наносить знаки. Только в относительно поздних дефиксионах физические и магические свойства свинца использовались по симпатическому принципу: например, просили богов сделать человека, названного в записи на свинцовой табличке, таким же тяжелым и холодным, как свинец. Первые создатели дефиксионов, вероятно, воспринимали свинец примерно так, как мы воспринимаем пергаментную или бескислотную бумагу – как неплохо сохраняющийся, в каком-то смысле особый, но не очень уж необычный материал для письма. Так что для нас, живущих в ХХI веке, использовать свинец для письма – значит серьезно опережать предков, а не следовать им. Для нас пергаментная и тряпичная бумага – гораздо более уместный выбор, если мы хотим придерживаться соответствующего символического значения материалов. Конечно, мы можем вообще отказаться от этого значения и по той или иной причине осознанно игнорировать древнюю практику.

Например, в древней практике дефиксионов буквы наносились на свинец стилосом, инструментом, состоящим из острия и рукоятки. Этот инструмент для письма не считался в то время диковинкой. Возможно, он не был настолько распространен, как в наше время шариковая ручка или карандаш, но являлся вполне доступным для людей со скромными средствами. Буквы вырезали на материале, используемом для письма (свинце). Мы же почти всегда пишем так, что буквы выступают над поверхностью, то есть кладем вещество для письма поверх материала, на котором пишем (в большинстве случаев это чернильные или графитовые частицы на бумаге). И хотя «выступающее» письмо было известно в Древней Греции и в Древнем Риме, принцип вырезания там являлся все же более распространенным.

Смысл этого исторического отступления в том, чтобы читатель понял: когда мы сидим с ручкой, бумагой и чернилами, у нас есть три предмета, а у древнего грека или римлянина их было только два: стилос и свинцовая табличка. Так что, если мы захотим придать своему действию максимальную символическую значимость (это вообще хорошая магическая практика), нам придется устранить чернила. Неизвестно, что в данном случае использовали древние маги – если они вообще что-то использовали. Поэтому я не собираюсь отстаивать определенный набор символических ассоциаций как лучший из всех. Но в собственной практике я пользуюсь специальной ручкой (с металлическим пером, ее подарил мне друг) и воспринимаю ее как axis mundi, центр мира и точку входа во все возможные миры. К бумаге я отношусь как к поверхности самого сознания, к субстанции, на которой пишется Вселенная – а я своим действием собираюсь редактировать или дополнять ее. Наконец, я смотрю на чернила как на жидкость из глубин моего подсознания, черную, но пронизанную светом разума. Так что я наношу субстанцию своего подсознания на поверхность вселенского сознания при помощи оси мира, являющей собой вход во все возможные миры. Другим практикам могут казаться более эстетичными и привлекательными иные символические системы. Я не рассчитываю, что кто-то будет следовать моей эзотерической и довольно сложной космологии, если она не покажется ему привлекательной.

В начале своей работы с дефиксионами я просто оставлял их на алтаре, а потом, когда желания исполнялись, сжигал или каким-то иным способом уничтожал их на открытом воздухе. Однако вскоре я прочел статью, изменившую мое отношение к дефиксионам достаточно очевидным – по крайней мере, для стороннего наблюдателя – образом. Статья называлась «Зверь под мостовой». В ней обсуждалось использование ситуационистской[90] техники derive, или дрейфа, брожения, в магии[91]. Дрейф первоначально был способом интеграции художественной восприимчивости и окружающей среды при помощи намеренного приведения чувств в беспорядок и брожения от места к месту, которые воспринимаются как незнакомые, чужие. Другими словами, это был способ изменить сознание художника таким образом, чтобы сделать знакомое незнакомым в надежде освежить восприятие и избежать давления экономических и социальных факторов, которые, как считают ситуационисты, лежат в основе всей культуры. Практика применения дрейфа в магии не вполне соответствует ситуационистским принципам в их оригинальном виде, но она обеспечивает способ восприятия мира не как чужого произведения искусства, но как аналога астрального плана. Меня привлекает в данной практике то, что она совмещает в себе астральную работу (которой я занимаюсь очень интенсивно) и уличную магию (которая также меня привлекает).

Говоря коротко, практика заключается в том, что некая точка воспринимается как вход, освященный и охраняемый различными божествами-привратниками. Я использую Двуликого Януса, поскольку у меня с ним уже сложились отношения. Человек совершает приношение этим богам и проходит через «ворота» с намерением остаться в физической реальности, но одновременно интерпретирует ее как духовное, астральное сообщение. Таким образом практикующий успешно путешествует в двух мирах.

Существует историческая связь между практикой магического дрейфа и дефиксионами. Один из важнейших элементов дефиксиона в его античном варианте – размещение в надлежащем месте: в колодце, в могиле или на специальной стене. Маг писал дефиксион в одном месте, а потом относил его в другое – для доставки по назначению. Маг перемещался из одного места в другое, а вместе с ним перемещалась от потенциальности к воплощению и формулировка желания. Если античный практик, вероятно, относился к размещению дефиксиона как к способу доставки его хтоническим богам, то нам с вами нетрудно будет представить, что мы доставляем его не богам, а в хтонические глубины собственного сознания, где индивидуальный разум и Разум Вселенной становятся одним. Дефиксион можно написать в одном месте и пронести, физически или астрально, через портал в другой мир, а затем поместить его одновременно и в символически значимое физическое место, и в астрально важное магическое место.

Дефиксион с дрейфом: пример

Приведу пример такого рода работы, чтобы вы могли увидеть, как это выглядит изнутри. Конечно, этот рассказ описывает мои действия, а не ваши. Весь процесс представляет собой последовательность различных магических действий, которые я выполнял. Стороннему наблюдателю некоторые из моих ритуальных действий могли бы показаться странными или даже глупыми. Смысл ритуальной магии отчасти заключается в том, чтобы вести себя необычно, осуществлять то, что в ином случае было бы невозможно. У меня этот принцип работает, и он приносит мне удовольствие и успех. Возможно, сработает он и у вас.

Я начинаю любую подобную операцию, тщательно обдумывая, какой будет формулировка желания. Причем добиваюсь наибольшего успеха, когда формулирую желание в прямых позитивных выражениях. Под прямой я понимаю формулировку с минимумом модификаторов (прилагательных и наречий), поскольку они малоинформативны. По той же причине можно было бы исключить артикли a и the, но это привело бы к грамматическим ошибкам, что для меня неприемлемо. Многие люди предпочитают исключать негативные выражения, такие как ничто, не, нет и никто, заменяя их позитивными. Обычно они объясняют это тем, что подсознание не понимает отрицаний, поэтому удаляет их. Пока мне не доводилось видеть доказательств подобного. Я предпочитаю исключать их из своих формулировок просто потому, что позитивное утверждение, которое соответствует негативному, обычно можно сформулировать более четко и прямо. Кроме того, оно заставляет сознание допустить некую возможность, а негативное утверждение этого не делает. Например, предложение «Пусть я не простужусь» менее прямое, чем «Пусть я буду здоров». И оно не попадает в средоточие истинного желания – желания быть здоровым, а не просто избежать одной конкретной простуды. «Пусть Мэри не изменяет мне» – тоже неважно сказано, поскольку эта формулировка подразумевает, что маг даже представить себе не может порядочную подругу – только изменницу. Конечно, здесь также возникают этические вопросы, поскольку Мэри заставляют делать то, чего она, возможно, делать не хочет. Формулировка «Пусть я обрету верную возлюбленную» в этом плане более эффективна: если Мэри способна быть верной и будет таковой по своей воле – значит, у вас все получится. Если нет, то, может быть, на следующей неделе вы встретите в баре Теда и узнаете о самом себе что-то новое.

Решив, какой будет формулировка моего желания, я отправляюсь в свое рабочее помещение, где лежат мои магические инструменты. Для данного ритуала мне понадобятся ручка, чернила и бумага. Вначале я провожу ритуал изгнания (обычно это бывает Малый ритуал Пентаграммы), а если спешу, то могу очистить себя освященной водой и дымом шалфея. Я благодарю и приглашаю богов и духов, от которых хочу получить помощь. Конечно, если вы не желаете иметь никаких отношений с богами и духами, этот шаг можно пропустить.

За очищением следует переход в иное состояние сознания. Существует множество способов его достижения, и, в зависимости от настроения или времени, я прибегаю к одному из них. Задача – войти в состояние сознания, которое можно поддерживать достаточно долго, чтобы записать формулировку желания. Четырехкратное дыхание, описанное в главе 2, – простой метод успокоения сознания и вхождения в легкий транс. Такое дыхание повышает содержание кислорода в крови, и это помогает достичь измененного состояния сознания. Некоторым людям нравится игра на барабанах. Ровный ритм с четырьмя-пятью ударами в секунду также может погрузить сознание в транс. А кто-то достигает такого состояния при помощи покачивания или вибрации. Какой бы метод вы ни использовали, добившись результата, берите ручку, погружайте ее в чернила и записывайте свою формулировку.

Я пытаюсь визуализировать записывание формулировки желания так, словно пишу ее непосредственно на субстанции самой реальности огнем. Уделяйте внимание не значениям слов, а форме букв, как будто бы это абстрактные знаки. Бывает полезно смотреть в пространство между буквами – в негативное пространство, как это называют художники, и воспринимать формы, образуемые соседними буквами. В этот момент моя рука обычно хочет спонтанно создавать сигилы: я могу нацарапать на бумаге три или четыре знака, не имея представления о том, откуда они взялись и что означают. Я воспринимаю такое автоматическое письмо почти как встряхивание модема – оно позволяет мне понять, что я соприкасаюсь с чем-то глубоким в своем сознании, с чем-то обладающим способностью передавать сообщения в обоих направлениях.

Закончив, я каким-либо образом сворачиваю бумагу – например, скручиваю в трубочку и перевязываю нитью подходящего цвета. Древние дефиксионы закрывались при помощи гвоздей, о чем говорит и само их название, но я предпочитаю символику связывания. Экспериментировал я и с восковыми печатями, но у меня был белый ковер и не хватало терпения. Скрепив дефиксион, я кладу его на алтарь, произношу благодарности, выполняю ритуал изгнания и привожу в порядок свои инструменты. Затем надеваю пальто, беру дефиксион и отправляюсь в путь.

Мой дрейф часто начинается с ближайшего перекрестка или у входной двери моего дома. И то и другое – примеры переходного пространства, из которого человек может попасть на астральный план. Я вполголоса произношу молитву Двуликому Янусу, богу дверей и перекрестков, прося разрешения войти в дрейф. Затем представляю открывающуюся передо мной дверь, помня о том, что она ведет в мир, похожий на мой, но близкий к астральному плану, и что в нем я найду место для отправки своего дефиксиона. Я вхожу в дверь.

После того как я символически вошел в иной мир, у меня есть несколько вариантов. Неподалеку расположен парк, и обычно я отправляюсь туда, но иногда могу пойти в сторону университета или в город. Я часто выискиваю указатели направления: летящих птиц, странные машины или заметные бамперные наклейки – что-нибудь в этом роде. Также использую обычные лужи в качестве гадальных зеркал. Конечно, есть вещи, которые кто-то может принять за совпадения, но я предпочитаю думать, что совпадения – это способ коммуникации. Выбрав направление, я продолжаю прогулку. Если я иду в парк, то там меня ждут тропа и ручей. Ручей – хорошее место для размещения дефиксиона, поскольку вода – признанный символ глубин подсознания. Кроме того, в парке есть деревья с дуплами, норы животных, а также другие углубления – в каждое из них можно положить дефиксион. А в городе имеются решетки канализации, подземка и стройплощадки. Задача состоит в том, чтобы найти место, которое символически четко идентифицируется с пунктом назначения вашего дефиксиона. Такая идентификация может достигаться просто за счет ощущения правильности, а может заявлять о себе недвусмысленным знаком – у меня чаще происходит именно так: я вижу насекомое, приземлившееся в определенном месте, маленький пылевой вихрь или еще какой-то указатель. В городе ключом способен стать обрывок случайно услышанного разговора. Вы также можете столкнуться с определенным вызовом: вам будет указано некомфортное или заставляющее вас нервничать место. И вам придется решить, стоит ли игра свеч. Главное на протяжении всей прогулки – сохранять двойную осознанность: физической и астральной реальности одновременно.

Обычно я сопровождаю отправку дефиксиона короткой молитвой со строчками: «Подсознание, доставляю это желание тебе, чтобы ты действовало и осуществило его согласно моей воле, не причинив никому вреда». Я прилагаю все усилия к тому, чтобы не думать в этот момент о содержании дефиксиона, а просто отправить его с верой в осуществление желания, каким бы оно ни было. Конечно, произносить вслух молитву, находясь на городской улице, проблематично… Кому-то это может показаться показухой, кому-то глупостью, а кто-то и вовсе сочтет это невозможным. Однако я вижу одно из ценных качеств данного метода в том, что он заставляет меня разрушать барьеры и преодолевать страх общественного осуждения. С этой целью, если дрейф приводит меня в город, я заставляю себя произносить молитву вслух или, как минимум, шепотом. Выкрикивать ее было бы, пожалуй, чересчур, да это и неправильно с исторической точки зрения. В классических кодексах заклинаний есть несколько упоминаний о том, что их бормотали или нашептывали. Впрочем, одной из причин понижения голоса являлась «незаконность» заклинаний. Нам очень повезло, что мы живем в обществе, которое воспринимает магическую практику как эксцентричное, но не преступное занятие. Поэтому, хотя мы порой и сталкиваемся с неверием и неодобрением окружающих, нам не грозят стычки с вооруженными стражниками, пытающимися увести нас в тюрьму (если, конечно, в процессе размещения дефиксиона мы не нарушили какой-либо из земных законов). Большинство наших ритуальных действий в данном случае являются ментальными. А для большинства наблюдателей данный ритуал – просто прогулка со случайными остановками и созерцанием грязных луж или полетов птиц. С другой стороны, дефиксион может потребовать от вас совершения чего-то необычного и странного, возможно даже нелепого. Например, с одним дефиксионом я почувствовал потребность преклонить колена и пропеть молитвенный пеан молодому деревцу, росшему рядом с заброшенной парковкой. С другим – оставил приношение в виде леденца на пешеходном переходе перекрестка (оснащенного светофорами). Я рассчитывал на то, что люди проигнорируют столь странные действия, особенно если дело происходит в университетском городке.

Отправив дефиксион, я обычно возвращаюсь назад тем же путем, если, конечно, какие-то знаки не указывают мне, что следует поступить по-другому. В дрейфе вы не полностью контролируете ситуацию – об этом говорит и его название. Вы перемещаетесь по местности, отражающей астральный ландшафт, в который вы поместили свой дефиксион. Соответственно, в дрейфе вы можете найти указания на то, как осуществить свое желание. Однако важно не ждать подобных знаков и не думать о желании. Чтобы «не думать о белых обезьянах», я обычно повторяю про себя мантру – какую угодно. Но, если вам все же трудно переключиться, попробуйте Ом, традиционное санскритское слово, обозначающее совершенство творения. Можете напевать про себя имя подходящего божества или духа: Афродиты – для любовных дефиксионов, Гора – для дефиксионов защиты и правосудия.

Когда я прихожу на перекресток, то снова молюсь Двуликому Янусу, снова прохожу через портал, на этот раз – с намерением вернуться домой, а затем в течение нескольких секунд заземляюсь и центрируюсь. Заземление и центрирование, если говорить просто, заключается в осознании собственного тела и пространства внутри него, а также действия на него силы тяжести. Это способ убедиться в том, что вы существуете, все понимаете и находитесь в обычном состоянии сознания (что бы оно собой ни представляло). В таком состоянии я и возвращаюсь домой. По дороге я делаю над собой усилия, стараясь замечать тривиальные, земные вещи, не имеющие отношения к моей цели. И стараюсь удалить дефиксион из своей головы, как символически удалил его из этого мира.

Сложный ритуал, описанный выше, – лишь один из способов отправки дефиксиона. Мне удавалось добиваться такого же успеха, просто записывая свое желание на бумаге и помещая ее на алтарь. Однако вы можете взять предложенный здесь ритуал за основу и поэкспериментировать, упростив или, напротив, усложнив его. Что касается усложнений, то это могут быть определенные церемониальные приемы, такие как метод создания талисманов «Золотой Зари» или включение в магическое послание объектов природной магии: трав, камней и т. д. А кто-то предпочитает обходиться без лишних сложностей: один мой друг создает дефиксионы, просто формулируя свое желание с максимальной точностью. По его мнению, чтобы добиться его исполнения, необходимо потратить какое-то время на запись. В конце концов, имея четко сформулированное желание, он возвращается к своим делам, будучи уверенным в его осуществлении. У нас с ним есть одно общее правило, правило Зеро, которое гласит: «Если что-либо – сложность ритуала, нехватка необходимых материалов и т. п. – в настоящий момент мешает вам выполнять магическую работу, откажитесь от нее». Проще говоря, если вам нравится сложный ритуал, который я описал выше, но у вас нет времени, чтобы его применять, – значит, вам надо от него отказаться и найти магические методы, более соответствующие вашему графику. Говорят, что Гете как-то сказал: «Если вы можете сделать что-то или мечтаете о чем-то, начните сейчас! Отвага заключает в себе талант, силу и волшебство»[92].

Теория

В магии практика – это главное. Теория вторична. Магия – прежде всего вещь практическая, и дефиксионы это доказывают. Они предназначены для решения практических задач: победить врага, выиграть пари, привлечь возлюбленного, избавиться от нежелательного поклонника. Дефиксионы существуют параллельно с другой, более редкой формой магии, теургией, которая занимается достижением богоподобного состояния посредством общения с богами. В теургии, как мы увидим в последующих главах, есть своя привлекательность, особенно для мага, интересующегося языком, но именно в дефиксионах язык используется по своему магическому назначению, почти в чистом виде. Даже знаки, которые встречаются на табличках, возможно, были лишь чем-то вроде «сверхъязыка», языка духов или богов. Так что дефиксионы являют нам однозначный пример языка, применяемого для магических целей на протяжении веков и, вероятно, до наших дней.

Несмотря на то что практика в магии важнее всего, сложно быть магом и при этом не интересоваться теорией. Человеку свойственно быть любопытным, люди любят свои теории. Мы убедились, что дефиксионы работают. Вопрос в том, почему они работают? От какого механизма зависит их влияние на мир в целом?

У древнего грека или римлянина, использовавшего дефиксионы, было четкое представление о механизме их действия. Все делают божества. Иногда люди почему-то считают древних греков и римлян в вопросах религии этакими простаками, которые навоображали себе антропоморфных богов, занимающихся сексом с животными и т. п. И хотя человекоподобие греческих и римских божеств не следует недооценивать, у приверженцев античных религий все же были и более сложные представления о богах, в чем-то схожие с теми, что существуют у многих современных индусов. Например, хотя боги эллинистической Греции были многочисленны и антропоморфны, философы-неоплатоники воспринимали их как аспекты единого высшего божества. Стоики также считали всех богов составляющими сознания Зевса, которого чаще всего характеризовали как «огонь» и основополагающую реальность. Эта последняя теория удивительным образом напоминает идею Спинозы о Боге как первичной субстанции бесчисленных качеств (что, может быть, не так уж и странно, поскольку Спиноза был знаком с философией стоиков). Римляне вообще редко представляли своих богов человекоподобными, пока не начали контактировать с греками. Ранняя римская религия была анимистической – в ее основе лежало представление о том, что каждое природное явление имеет дух, или ноумен. Ноумены могущественных и важных природных феноменов становились богами. Бросить в колодец или в углубление в земле письмо означало попросить ноумен этого места сделать что-то для вас в этом мире. В этом смысле дефиксионы имеют нечто общее с шаманской практикой: они действуют через духов природных стихий.

Более современное представление о магии основано на том, что вся она осуществляется посредством некой тонкой энергии. В своей наиболее материалистической форме эта теория предполагает, что есть энергия, не выявленная наукой, которая пронизывает всю реальность и которую мы можем перемещать своим сознанием. Соответственно, таблички – это талисманы, объекты, особым образом заряженные такой энергией для решения конкретной задачи. Послать дефиксион – значит отправить энергию работать в этом мире. Обратите внимание: достаточно заменить в этой цепочке понятие об энергии представлением о духах – и все вернется к первоначальной, шаманистической концепции работы дефиксионов. Отличие, конечно же, заключается в том, что в энергетической парадигме энергия исходит от самого человека. Я называю такое представление о магии современным, поскольку оно сформировалось под влиянием идей, возникших в Европе в XVIII веке. Например, сторонники данной парадигмы иногда говорят, что «все есть энергия», а натурфилософ XVIII века вполне мог бы сказать, что «все есть магнетизм». Существуют древние парадигмы, обладающие определенным сходством с энергетической. Так, идея маны, часто используемая в видеоиграх, принадлежит жителям Полинезии. Они верили, что каждая вещь во Вселенной обладает своим запасом маны (здесь можно констатировать сходство с идеей ноумена). Мана наделяет вещи властью и силой, внушает к ним благоговение. Если у человека много маны, он силен и удачлив. Человек может стать более удачливым, накопив ману при помощи определенных ритуалов поклонения или посредством магии. Правильным переводом слова мана, соответственно, является «личная сила». Термин энергия как метафорическое обозначение такого типа «личной силы» представляется мне вполне разумным и полезным в рамках описания магических процессов. Получается, что человек бросает дефиксион в колодец, поскольку тот обладает определенного типа маной и какая-то ее часть отразится на его жизни.

С другой моделью, или парадигмой, объясняющей принцип работы дефиксионов, мне очень нравится работать – отчасти из-за ее новизны, а отчасти потому, что она позволяет делать открытия, к которым я, возможно, не пришел бы, следуя иным концепциям. Информационная парадигма, как уже известно читателям моей предыдущей книги, – это модель, представляющая весь мир в виде системы переплетающихся друг с другом символов. Магия воздействует на эти символы, чтобы вызывать физические изменения. Можно представить себе этот мир как пену материи на гребне волны великого моря сознания, а наше маленькое сознание взаимодействует с этим морем, сообщая свои желания и вызывая изменения. Отправка дефиксиона – это материальный аналог магического акта, который заключается в посылании сообщения этому Вселенскому Разуму – подсознанию.

Понять, как осуществляется магическая работа, очень важно, однако, возможно, еще интереснее осознать, почему работает магия. Если мы понимаем, как работает магия, то можем усовершенствовать свои магические технологии, чтобы действовать все эффективнее. Конечно, возможно и даже вполне вероятно, что магия работает не одним-единственным способом. Она, как и человеческая психика, работает по-разному у каждого человека. Тот факт, что один маг добивается успеха, пользуясь одним методом, а другой – иным, доказывает верность этого предположения. Магия так же многолика, как и само человеческое сообщество. Тем не менее существуют определенные принципы и основы, которые мы можем открывать и изучать для повышения своих запасов маны или для более полноценного общения со своим подсознанием. Есть смысл в отправке дефиксионов, которую наши предки практиковали еще тысячу лет назад, но также есть смысл и в попытке понять, как мы можем усовершенствовать приемы древних и перейти на наш собственный, постмодернистский магический язык.

Многие исследователи, от магов до философов и ученых, пытались найти так называемый первоязык – тот, на котором говорили ангелы в небесах, духи или первый Homo sapiens. Попытки отыскать его варьировались от «говорения на языках» до тщательного воспроизведения таблиц и схем «ангельского языка» Джона Ди – языка, часто называемого енохианским. В основе всех этих вариантов первоязыка лежит идея о том, что когда-то, в отдаленном мифологическом прошлом, человеческие существа говорили на совершенном языке, который мы с вами утратили.

Интерес к истокам проявляется в разных культурах по-разному. В иудео-исламо-христианской традиции, частично или полностью господствующей в западном мышлении со времен распада Римской империи, бытует линейное, или прогрессивное, представление о времени. У нас есть начало, есть настоящее, есть будущее – и все это относительно постоянно. А поскольку наше настоящее несовершенно, то будущее, как мы надеемся, дарует нам совершенство. Однако такое представление о времени не является единственно возможным. Хастон Смит описывает время в понимании так называемых первичных религий как циклическое и регрессивное. Аборигенные, шаманистские культуры не стремятся к некоему будущему спасению, но видят период совершенства в мифологическом прошлом. Жить в настоящем – значит снова и снова возвращаться к мифологическому «времени сновидений», как называют его австралийские аборигены[93]. Наша культура помещает совершенство в будущее, для первичных культур оно находится в прошлом. Однако эти два варианта не являются взаимоисключающими, как может показаться на первый взгляд. Ведь когда-то даже еврейские племена, положившие начало основным философским течениям западной цивилизации, были первобытными или, другими словами, аборигенными. И мы имеем доказательства того, что у них тоже была идея первичного источника совершенства, находящегося в прошлом: Адам и Ева лишились благодати Господней из-за своего непослушания. Впрочем, евреи также развили идею будущего совершенства в своей концепции Мессии, который должен освободить еврейский народ из рабства. Однако в этой концепции есть и своя цикличность, поскольку Моисея можно считать первопредком, освободившим евреев, а Мессия будет уже соотноситься с этим архетипическим событием.

Подобного рода противоречие присутствует и в первоначальных мифах о языке, изложенных в Торе. Книга Бытия дает нам два мифа о происхождении языка. В первом из них Адаму дается задание создать язык, который, очевидно, должен в основном состоять из существительных:

Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей.

И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему[94].

Первоязык Адама состоял из имен, данных в первую очередь животным. Это неполный язык, и доказательств того, что до Адама языка не существовало, нет. Бог ведь говорил на каком-то языке, приказывая Адаму не есть плодов с Древа познания добра и зла. Стало быть, Адам не изобрел язык, а лишь дополнил его. А сам язык исходил от Бога и был дан Адаму как врожденный дар. Из этого вытекают две истины, касающиеся языка: осваивать и использовать тот или иной язык – врожденное свойство человека, и все языки подлежат изменению и обновлению говорящими на них людьми.

Данный миф говорит скорее о предназначении первоязыка, нежели о его происхождении. Адам не просто именует животных, чтобы было как их называть, – в этом случае ему бы пришлось также давать имена камням, деревьям и кустам. Он дает имена животным, чтобы оценить их способность быть полезными для него. Другими словами, Адам ищет партнера, отмечая именами окружающих его зверей. Закончив, он понимает, что не преуспел в своих поисках. И тут вмешивается Бог, создавая для Адама подходящего партнера – первую женщину, которую Адам называет Ashah, или женой, поскольку, по его словам, она «взята от мужа (‘ish)» [Бытие 2:23]. В иврите между словами ‘ashah и ‘ish существует очевидная связь, которая в английском языке отсутствует. Они звучат очень похоже. Однако после грехопадения Адам изменил имя жены: «И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих» [Бытие 3:20]. Имя Ева (по-еврейски Хавва) происходит от семитского корня, означающего «жить»[95]. И, что интересно для нас, язычников, тот же семитский корень присутствует в имени ассирийского божества Эа.

Язык определяет и проверяет взаимоотношения Адама с окружающим миром. Адам выявляет возможности своих партнеров-животных, давая им имена, а когда его отношения с женой изменяются из-за грехопадения, он меняет и ее имя, чтобы оно отражало новое положение дел. Также интересно отметить, что в этот момент она становится человеком с именем, созданным специально для нее. Ее больше не зовут «отмужняя», теперь она – «источник жизни». Она больше не цель, но начало, не предмет, а человек. Гностики могут толковать этот элемент мифа, как пожелают. Другой миф о происхождении языка в Библии объясняет, как мы перешли от первичного состояния единого языка к состоянию колоссального многообразия. Люди, говорившие на иврите, жили в тесном соседстве с множеством людей, говоривших на других языках; при этом многие языки имели лишь отдаленную связь с ивритом. Вместо того чтобы признать, что язык крайне изменчив и может трансформироваться даже в течение нескольких лет – факт, который прекрасно известен сегодняшним лингвистам, – Библия создает миф (пусть и не очень обоснованный с точки зрения логики) о том, откуда взялось такое многообразие:

На всей земле был один язык и одно наречие.

Двинувшись с востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там.

И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести.

И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.

И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие.

И сказал Господь: вот один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать;

сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.

И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город [и башню][96].

Из этого мифа мы узнаем о месте и времени разделения языков: это случилось в Вавилоне вскоре после возникновения городов. В буквальном смысле нам становится известно, что один язык ко времени строительства первых городов уже разделился на множество языков и диалектов. Однако метафорически эта библейская история говорит о том, что ее автор считает развитие городов, во-первых, вызовом власти Бога и, во-вторых, помехой для общения. При этом не исключается возможность, что где-то на Земле по-прежнему существует первоязык.

Первоязык и идея превосходства

На роль первоязыка выдвигалось немало «претендентов», причем некоторые предположения были достаточно нелепыми с точки зрения современной этимологии и истории языка. Наиболее популярным носителем титула первоязыка является иврит. В Книге Бытия на нем говорит Бог, Адам отвечает ему тоже на иврите, так что именно этот язык можно считать первым. Ближайшими соседями иврита были языки, довольно близкие к нему, но в то же время ощутимо от него отличавшиеся. В такой ситуации людям, говорящим на иврите, легко было представить, что окружающие их народы разговаривают на «плохом иврите». Конечно, те, кто говорил на арамейском, вполне могли подумать обратное, но иврит заслужил репутацию языка, важного в культурном плане. Представление о том, что именно иврит был первым появившимся на Земле языком, сохранялось довольно долго. Однако не будем забывать, что лингвистика как отрасль науки появилась лишь около столетия назад.

Отсутствие официальной науки о языке не мешало некоторым людям проводить эксперименты, направленные на обнаружение первоязыка. Геродот рассказывает о подобном эксперименте, проводившемся неким Псамметихом. Этот египетский фараон пожелал определить, какой народ самый древний. Вместо того чтобы заняться исследованиями или археологическими раскопками, он взял двух новорожденных детей и поселил их в пастушьей хижине. Никто не должен был с ними говорить, пока дети не заговорят сами.

1. Псамметих сделал это и дал такие указания, потому что хотел услышать, какая речь зазвучит из уст детей первой, когда они достигнут соответствующего возраста. И его желание исполнилось: в один прекрасный день, через два года, когда пастух открыл дверь в хижину, оба ребенка бросились к нему, протягивая руки и крича «бекос!».

2. Затем и сам Псамметих услышал, как они говорят, и спросил, какому языку принадлежит слово «бекос». Выяснилось, что это фригийское слово, означающее «хлеб».

3. Египтяне признали, что фригийцы – более древний народ, чем они сами. Это история, которую я слышал от жрецов храма Гефеста в Мемфисе. Некоторые греки говорят, что детей воспитывали женщины, у которых были отрезаны языки[97].

Современные лингвисты и историки относятся к этому свидетельству как к наивной выдумке. Более поздние случаи с детьми, росшими вне языковой среды (к счастью, достаточно редкие), показывают, что у них вообще не развиваются речевые навыки. Причем если критический период полового созревания проходит до знакомства с языком, то, как свидетельствуют немногочисленные доказательства, языковые способности человека уже никогда не проявляются. По правде говоря, в качестве подтверждения этой теории мы располагаем лишь парой случаев с брошенными или очень запущенными детьми, у которых, возможно, были и другие физические или эмоциональные проблемы, связанные с плохими условиями жизни.

Псамметих придавал большое значение открытию первоязыка, поскольку полагал, что язык принадлежит определенному народу, и, найдя самый первый с точки зрения происхождения язык, можно выяснить, какой народ является самым древним. Однако языки меняются и переходят от одной этнической группы к другой. Соответственно, язык, хотя он и привязан к культуре, нельзя отождествлять с народом. Геродот не задавался такими вопросами, однако оригинальная история, записанная им, призвана подтвердить первенство определенной этнической группы. Она показывает, какое значение придавалось «истоку», «первенству» в культурах, не основанных на линейной модели времени. А вот Геродот, вероятно, был сторонником идеи о линейности, поэтому воспринимал этот анекдот примерно так же, как мы с вами: интересная история, быть может, доказывающая некую историческую истину. Впрочем, в первую очередь эта история показывает, как далеко готовы зайти люди, чтобы доказать свое первенство. Она также содержит допущение, которого бы не сделал современный ученый: факт первенства актуален одновременно и в прошлом, и в будущем. В истории, пересказанной Геродотом, от детей настоящего времени ожидали «возвращения» к далекому историческому прошлому, и это свидетельствует о присущем тем египтянам нелинейном представлении о времени.

Идея происхождения всех языков от одного не противоречит научным представлениям – большинство лингвистов готовы ее принять, поскольку не существует доказательств неоднократного изобретения языка. Однако мысль о том, что первоязык превосходит остальные (скажем, более точно отражает реальность или придает людям дополнительную силу), – не научная концепция, а поэтическая метафора. Представление о превосходстве протоязыка (первичного языка) – это составляющая концепции о превосходстве далекого прошлого, наших истоков, над современностью. Мы верим в то, что сейчас человечество опустилось, находится ниже прежнего высшего состояния: на духовном уровне эта идея воплощается в мифе о грехопадении, а на бытовом – в тоске по «старым добрым временам». Что касается языка, то люди часто замечают, что раньше все говорили «лучше» и что сленг и нелитературные выражения испортили наш английский. Отчасти это представление поддерживается со стороны письма, которое фиксирует образцы прежней речи и придает им силу и внушительность, – такой возможности мы были бы лишены в полностью устной культуре. Другими словами, современный человек может проследить за изменением языка со времен Шекспира до наших дней, а поскольку мы высоко ценим Шекспира, то полагаем, что он говорил лучше, чем мы. С лингвистической точки зрения такое рассуждение – нонсенс. Принцип равенства, одна из основополагающих аксиом лингвистики, гласит, что все языки равны в своей способности выражать человеческие идеи. Эбоникс[98] не в большей степени является ухудшенным английским, нежели французский – ухудшенной латынью. Но все равно на бытовом уровне мы продолжаем возвращаться к первоначальному, воображаемому «хорошему» английскому. Британский акцент кажется американцам «шикарным», тогда как англичане американский акцент воспринимают как речь «придурков с заложенными носами»[99]. Одна из причин – почтительное отношение к своим корням.

Енохианское наречие: изобретение или находка

Отвергаемая в научных кругах идея поиска языка, позволяющего наиболее эффективно общаться с духами или с нашим собственным подсознанием, в магии весьма популярна. Наиболее известный результат предпринятых попыток – язык, часто называемый енохианским (создатель этого языка Джон Ди называл его «ангельским»). Сам Джон Ди, придворный астролог королевы Елизаветы I (XVI век), характеризовал свои действия, направленные на установление контакта с ангельскими сущностями и изучение их языка, как попытку вернуться к протоязыку, на котором говорил Адам до грехопадения.

В конечном итоге Ди при помощи своего друга Эдварда Келли получил набор коротких стихотворных высказываний и великое множество имен, которые составлялись при помощи сложных таблиц. Келли был известен как шарлатан (к примеру, он прославился попыткой выдать фальшивое золото за результат успешных алхимических манипуляций), и в записях, касающихся его работы с Ди, есть места, где он пытается, причем довольно-таки очевидно, соврать о том, что говорят духи, однако отбросить все его труды как фальшивку не так-то просто. Ди поручал Келли сидеть за столом и смотреть на магический камень или какое-то другое гадательное устройство. Вероятно, Келли впадал в некий транс, пока Ди просил ангелов появиться. В конце концов Келли провозглашал присутствие ангела, а Ди разговаривал с ним, используя Келли в качестве переводчика. Эта процедура привела к созданию ряда сложных таблиц, заполненных буквами. Таблицы получились настолько логичными и последовательными, что если все-таки считать Келли шарлатаном, то придется признать его еще и обладателем феноменальной памяти. Из этих таблиц, используя код, до сих пор не вполне нам понятный (хотя у нас и есть записки Ди), ангелы выбирали определенные буквы, которые Келли сообщал Ди, а тот, в свою очередь, их записывал. Этими буквами были записаны восемнадцать ангельских ключей, или воззваний, причем в перевернутом виде. Затем ангелы давали перевод ключей, который Ди пытался побуквенно сопоставить с первоначальным вариантом, ключом.

Наиболее привлекательно в системе Ди то, что в ней предусмотрено почти бесконечное количество ангелов, которые, как отмечает Дональд Тайсон[100], ассоциируются с различными регионами Земли. Ди, будучи активным участником политической жизни при дворе королевы Елизаветы, конечно же, находил это весьма привлекательным, поскольку в эпоху Ренессанса магия воспринималась прежде всего как средство выпрашивания помощи у духов, демонических или ангельских. Благодаря открытиям Ди сформировалась очень гибкая магическая система со множеством имен ангельских (а значит, добрых) сущностей, к которым можно было обращаться с различными просьбами в разных частях света. Другими словами, Ди составил исчерпывающий гримуар «белой» магии.

Эвокация таких духов обсуждалась во множестве книг, и, поскольку эта тема до сих пор остается спорной, я смогу внести в нее не больше ясности, чем кто-либо другой. Меня гораздо больше интересуют не имена, а ключи, или воззвания. Лингвист здесь сталкивается с рядом головоломных вопросов.

 Являются ли эти воззвания языком и если да, то откуда он взялся?

 Каково их предназначение?

 Каково их происхождение?

 Для чего мы можем их использовать?

На первый из этих вопросов – является ли енохианское наречие языком – ответить легко: нет – если иметь в виду традиционное понимание термина язык. И хотя в енохианском наречии есть элементы, напоминающие язык, например грамматические окончания, даже беглое исследование показывает, что они абсолютно несистемны. Можно, конечно, предположить, что здесь мы имеем дело с языком, в котором нет ничего, кроме неправильных глаголов[101]. Однако такое предположение означало бы, что это, безусловно, язык нечеловеческих существ, который не поддается изучению, и глагольные окончания в нем случайны. Если в словах с одинаковым грамматическим значением времени, рода, числа и лица глагольные окончания различаются, можно заключить, что они ничего не значат. Конечно, ангелы в своем языке могли таким способом помечать глаголы для какой-то непостижимой для нас цели. Если это так, в чем я сомневаюсь, – значит, человеческий анализ мало что может дать в такой ситуации.

Однако, не являясь языком, в целом енохианское наречие все же не совсем беспорядочно. Слова постоянно означают одни и те же вещи, а словарный состав на редкость согласован. Если Келли или Ди сфабриковали его, то сделали они это очень и очень тщательно. А если так, то почему они с таким же тщанием не подошли и к грамматике? Енохианское наречие на самом деле представляется не языком, а сложным подстановочным кодом, именуемым релексификацией. При релексификации слова одного языка заменяются другими, иногда придуманными словами. Знаменитый пример такого подстановочного кода – использование языка навахо для шифровок во время Второй мировой войны. Военные нанимали индейцев этого племени, чтобы они заменяли распространенные и важные слова фразами кода навахо. Он был чрезвычайно сложен для расшифровки. Чтобы расшифровать его, нужно было собрать большое количество сообщений и связать их с различными контекстами, а к этому моменту схема релексификации могла уже измениться. И хотя выдвигались предположения, что Ди разработал енохианский язык для подобных целей, никаких доказательств использования его для шпионажа или передачи сообщений нет. К тому же для такого применения енохианский язык недостаточно похож на естественный и в нем нет некоторых важных слов, которые могут потребоваться шпиону, – к примеру, солдат или война.

И тут возникает второй вопрос: каково предназначение данного «языка»? Ангелы, если они просто хотели передать гримуар, могли бы продиктовать таблицы и способ извлечения из них имен, не давать ключей или дать их на английском. Однако создается впечатление, что ангелы сосредоточились в основном на языке. Они хотели, чтобы Ди выучил его. Для чего? Дональд Тайсон предполагает, что ключи могли быть средством осуществления конца света, или имманентизации эсхатона (приближения конца времен), как некоторые это называют. Он упускает из виду тот факт, что, хотя ключи полны апокалиптических образов, их там ничуть не больше, чем в обычных проповедях того времени и даже в проповедях, относящихся к периоду возникновения английской письменности. Другими словами, существует древняя традиция англоязычной апокалиптической литературы. Енохианские ключи Ди и Келли вполне вписываются в рамки этого жанра.

Ди часто спрашивал ангелов об имевшейся у него книге, которая была заполнена похожими таблицами, написанными, как он предполагал, рукой самого Адама. Ангелы в конце концов неохотно согласились с тем, что книга происходит от Адама, как и енохианский язык. В этом – ключ к данному языку: ангелы считали его первичным кодом для интерпретации магического мира. Как Адам определил свои отношения с животными при помощи ряда имен, так и Ди – по моему мнению – должен был определить свои отношения с миром при помощи подобного ряда. Ключи – это начало процесса «переопределения». Однако язык не завершен, а средства, которыми ангелы передавали его, таковы, что он и не мог быть завершен до смерти Ди. Если Ди состоял в контакте с какими-то сверхъестественными сущностями, у них должно было быть на уме что-то еще. Тайсон убедительно доказывает, что Ди не являлся тем человеком, которому было суждено довести работу над енохианским наречием до конца[102]. Но он не выдвигает предположений о том, кто мог бы это сделать.

Отсюда вытекает и третий вопрос: каким является енохианский язык по своему происхождению – сверхъестественным или человеческим? Хотя многие ученые считают, что Келли обманывал Ди и сам создал енохианское наречие, лично я все-таки склоняюсь к мысли о некоем сверхъестественном влиянии. Келли часто не понимал, что происходит. Он многократно задавал ангелам вопросы об алхимии, на которые они не желали отвечать. Келли немного знал латынь и совсем не знал греческого. Но однажды он вел длительный разговор на греческом – языке, которого не понимал. В другой раз создал сложный латинский акростих, а это довольно трудно сделать на языке, который плохо знаешь. Более того, информация, передаваемая ангелами, нередко оказывалась до такой степени еретической, что, если бы об этом узнали власти, Келли и Ди были бы казнены. Так что никаких выгод передача подобных ересей Келли не сулила. С другой стороны, первые наброски некоторых таблиц Ди нашел в вещах Келли. Объяснения Келли по этому поводу были весьма невнятными. Ангелы говорили на плохой латыни – когда вообще изъяснялись на ней. Они также противоречили сами себе, а в некоторых случаях делали абсолютно неправильные предсказания. Часто они доводили Ди до паранойи. Однако он не был слишком уж легковерным. Он указывал ангелам на возникающие противоречия и искал независимого подтверждения многих заявлений. Самая необычная ситуация сложилась в тот момент, когда ангелы потребовали, чтобы Ди и Келли обменялись женами. В одной из предыдущих работ я писал, что они не стали этого делать – таково было мое мнение на тот момент. Теперь я его изменил. Досконально изучив источники, я понял, что в них есть некоторые завуалированные ссылки на этот обмен. Возможно, речь идет о попытке Келли получить гомосексуальный опыт. Если предположить, что енохианский язык был порождением ума одного из них, возникает вопрос: какой смысл был создавать нечто столь сложное и в то же время последовательное? Даже несогласованность в грамматике не отменяет необходимости точного зазубривания, которого бы потребовал обман. Такое мошенничество было бы более трудоемким, чем любое честное ремесло! А если учесть, что ни Ди, ни Келли не сделали на енохианском языке никаких денег, то получится, что весь этот изощренный обман проделывался почти или вовсе без всякой материальной выгоды. Ди даже прятал большинство своих записей, чтобы не быть обвиненным в ереси. Очень уж сложный вариант мистификации.

Использование енохианского наречия

Последний вопрос – для чего мы можем использовать енохианское наречие в наши дни – самый непростой. Почти никто (за редкими исключениями) не применяет его так, как это делал ДжонДи. Только создание восковых табличек, на которых он работал, может занять несколько месяцев. Практикующие енохианскую магию чаще делают это в рамках магической традиции «Золотой Зари», возникшей в XIX веке, то есть через пару столетий после смерти Ди. Итак, у нас есть множество таблиц, несколько ключей и целая куча вопросов. Человек может вызывать ангелов и духов – но что ему делать с языком? Орден Золотой Зари располагает проработанной системой привязки ключей к различным енохианским ангелам[103]. Однако доказательств, что данные ключи предназначались именно для этого, не существует. В сатанинской церкви Антона Лавея ключи используют в качестве литургии, что весьма забавно, если учитывать, сколько раз в них упоминается Бог. Лавей пытался заменить упоминания о Боге упоминаниями Сатаны, но некоторые из них все же пропустил, в результате чего нередко возникала путаница. Подобные нелепые варианты применения языка меня мало занимают. По-настоящему интересными мне кажутся случаи, когда люди используют его для создания новых композиций.

Алистер Кроули использовал енохианское наречие для создания эвокации, основанной на той, что имеется в «Гоетии». Но даже Кроули пришлось придумывать новые слова и решать грамматические проблемы. Грамматика енохианского наречия во многом схожа с грамматикой английского языка елизаветинских времен, и у нас нет оснований полагать, что в ней есть нечто священное. При желании мы могли бы с таким же успехом использовать грамматику американского английского. Поступая таким образом, мы получаем возможность создавать собственные енохианские заклинания. Но делать это без введения новых слов – значит обеспечивать себе головную боль. В качестве эксперимента я предлагаю короткую инвокацию Высшего Духа, написанную на енохианском наречии без введения новых слов (хотя при необходимости я использовал неологизмы Кроули):

Ol vinu drilpi hami, obelisong od arp de ors. Ol gru noan pire, ar ol biah a-gi a salman de iaiadix. Ofekufa-ol od prdzar hoxmarch, gohed.

Я вызываю великое существо, спасителя и победителя тьмы. Пусть мои деяния будут праведными, чтобы я мог оказаться с тобой в чертоге славы. Возвысь меня и заглуши мой страх до скончания веков.

Каждого, у кого хватит смелости поэкспериментировать с моей композицией или, что еще лучше, составить свою собственную, я бы попросил сообщить мне об этом.

Возможно, сейчас, когда у нас есть то, о чем Ди и мечтать не мог, а именно – средства быстрой передачи знаний, мы могли бы приступить к созданию нового енохианского наречия, более подходящего для магической практики. Конечно, любая попытка сделать это приведет к несоответствиям в словарном составе. Значит, необходимо разрушить догму и избрать многообразие. Попытки создания магических языков уже предпринимались, но ни одна из них не базировалась на енохианском наречии. Если же мы хотим писать на енохианском, то предлагаю использовать ряд базовых правил, которым я следовал при создании вышеприведенной инвокации.

Прежде всего, лучше трактовать глаголы как неизменяемые и выбирать подходящий глагол в соответствии с эстетическими предпочтениями, не пытаясь применять к ним правила спряжения. Во-вторых, я бы советовал воспринимать части речи как взаимозаменяемые. Например, слово arp, означающее «побеждать», вы можете использовать также в значении «победитель» или «победа». Есть много реальных языков, в которых наблюдается такая ситуация, – например, китайский. При этом если существует отдельное слово для именной формы, я бы использовал именно его. Рекомендую применять базовую английскую грамматику: прилагательные перед существительными, подлежащее перед сказуемым, дополнение после глагола и т. д. Я бы даже предложил применять de, аналог предлога to, для обозначения косвенного дополнения. Также допустимо использовать de как универсальный предлог взамен недостающих – в некоторых языках вообще всего один или два предлога. При создании неологизмов я бы рекомендовал прибегать в первую очередь к составным словам: например, слово «компьютер» можно получить, соединив слова angelard, «мышление», и aviny, «жернов». Устройство для мышления – это и есть компьютер, так что словом, обозначающим его, будет angelardaviny[104]. Советую вам записывать вновь образованные слова для дальнейшего использования.

При создании абсолютно новых слов мы можем использовать метод Ди – если у нас, конечно, хватит на это смелости. Для этого нужно войти в транс и пристально вглядываться в кристалл, вызывая ангела. Ди использовал для этого молитвы и псалмы, однако мы можем составлять собственные эвокации. Для тех, кто не слишком опытен в эвокациях, этот метод, наверное, будет не очень полезен. Возможно, подойдет метод, применяемый в «Золотой Заре». Если вы хотите попробовать его как средство расширения своего енохианского лексикона, советую вам обратиться к источникам Ордена Золотой Зари, особенно к работе Регарди «Золотая Заря». Начав создавать и открывать новые енохианские слова, мы, скорее всего, получим не единый енохианский язык (хотя такое возможно!), а целый ряд идиолектов, персональных языков. Каждый из нас уже говорит на идиолекте: в моем, например, слово cool[105] выражает одобрение, а слово gonna[106] – маркер будущего времени. Енохианские идиолекты, вероятно, будут отдаляться друг от друга, продолжая при этом вращаться вокруг изначального ядра, как и все идиолекты англоговорящих людей вращаются вокруг воображаемого конструкта «стандартного английского».

Другие попытки обнаружить первоязык

Ди был не единственным мыслителем, пытавшимся обнаружить первоязык. Философ и ученый Готфрид Лейбниц, например, не только изобрел двоичный код и еще в XVII веке предсказал появление компьютера, но также пытался создать «всеобщий язык», который мог бы выразить любую идею с совершенной точностью и безукоризненной логикой. Его метод, в отличие от метода Ди, являлся аналитическим и математическим, хотя результаты были далеко не столь впечатляющими. Впрочем, открытия и теории Лейбница совершили революцию в формальной логике и вычислительной технике, так что нам не стоит с излишней поспешностью отбрасывать научный подход.

Попытки найти первоязык, предпринимавшиеся в западной герметической традиции, можно считать довольно-таки систематическими и даже научными, поскольку они сопровождались экспериментами и сбором информации в окружающем мире. Действия первооткрывателей, таких как Джон Ди, нельзя назвать научными в полном смысле слова, так как они не следовали научному подходу, возникшему именно в ту эпоху. По сути, хотя научный метод и был открыт вскоре после Ди, он до недавних пор не применялся к языку. Лингвистическая наука как таковая появилась лишь в XIX веке, а реконструкция протоиндоевропейского языка началась всего лишь около ста лет назад, и многие вопросы в этой области до сих пор остаются дискуссионными. Индоевропейский язык – это язык группы людей, вторгшихся в Европу и поселившихся в ней около десяти тысяч лет назад. У них не было письменности, но были такие признаки цивилизации, как одомашненные лошади, колесо и система законов и соглашений. Их культуру нельзя считать единой (как, возможно, и язык[107]).

Со временем их язык разделился на ветви: романскую (к ней относятся латинский, а в дальнейшем – испанский, французский и итальянский языки), славянскую (русский, словацкий, польский), германскую (немецкий, английский, исландский) и гэльскую (ирландский, шотландский)[108]. За пределами Европы к индоевропейским языкам относятся в числе прочих санскрит и хинди. Индоевропейцы стали второй языковой группой из тех, что наиболее прочно обосновались на территории расселения (первой были полинезийские языковые группы, заселившие большинство островов Тихого океана). Все это нам известно, поскольку мы имеем возможность проследить историю данных языков. Фонетические изменения носят систематический, упорядоченный характер, в отличие от изменений смысловых, поэтому мы можем восстановить первоначальную форму слова, хотя и не всегда знаем, что оно могло означать. Например, слово *ekwo-[109] можно вывести, проанализировав слова, обозначающие в разных индоевропейских языках лошадь, и прокрутив далеко назад их изменения в звучании. Возьмем, к примеру, греческое слово ippos и латинское equus. На первый взгляд они не кажутся родственными. Однако то, что в латинском стало <qu>, в греческом превратилось в эмфатическое <pp>. Зная это, мы видим, что на самом деле перед нами латинский и греческий варианты одного и того же слова: *ekwo-, «лошадь». Впрочем, английское horse (а английский принадлежит к германской языковой группе) никак не могло произойти от *ekwo-. Никто точно не знает, откуда взялось слово horse, но есть версия, что оно произошло от латинского корня curs-, означающего «бежать». Все эти примеры показывают, что такого рода реконструкции зачастую носят гипотетический характер.

Протоиндоевропейский язык не был первым языком на Земле. И лишь немногие лингвисты взялись бы отрицать вероятность такой ситуации, когда на Земле жила только маленькая кучка людей, говорившая на единственном языке. Попытки реконструировать еще более древний, действительно первичный язык предпринимались, но ученые чаще всего их игнорировали. Как считает большинство из них, если мы, даже имея возможность сравнить и изучить множество древних письменных языков, способны лишь приблизительно реконструировать слова, бывшие в ходу всего десять тысяч лет назад, то способов распространить методы реконструкции на язык первых людей, живших двести тысяч лет назад, у нас попросту нет. Даже попытки продвинуться еще на один шаг «в глубину веков» и найти протоязык для индоевропейского оказались бесплодными[110]. Однако стоит отметить одно особенно интересное исследование, в котором свободная форма сравнительно-исторического метода, позволившего реконструировать индоевропейский язык, применялась ко множеству языков всего мира. Результатом данного исследования, пусть и весьма спорным, стал ряд слов, которые предположительно могли относиться к очень раннему человеческому языку. Среди них tik – «один», ak’wa – «вода»[111]. Лингвистическое научное сообщество почти единогласно признало эту попытку интересной, хотя и почти лишенной научной обоснованности.

Относительно наших с вами задач эта научная попытка подтверждает тот факт, что в человеческом сознании важна идея первенства, предшествования. При этом первенство не обязательно связано со временем. Первоязык Ди был языком Адама, значит, имел привязку ко времени, но он также был и языком ангелов, следовательно, стоял ближе к Богу в Великой Цепи Бытия. Любая попытка реконструировать язык, бывший первым в плане временного предшествования (то есть первый язык, на котором люди говорили двести тысяч лет назад), обречена на неудачу. У нас для этого просто нет и не может быть необходимых данных, если, конечно, мы не разработаем какие-то радикально иные археологические технологии. С научной точки зрения такая реконструкция пока невозможна. В магическом же смысле подобная попытка будет в лучшем случае сомнительной, если вы будете претендовать на историческую точность. Например, енохианское наречие многим кажется интересным и полезным, но нет никаких доказательств, что на нем говорили первые люди. По сути, этого и не могло быть, поскольку ему недостает системной грамматики, необходимой любому языку.

Самостоятельное создание персонального первоязыка

Единственное, что мы можем сделать, – это предпринять попытку создания собственного языка-предшественника, сосредоточившись на поиске слов, которые находят наиболее сильный отклик в нашем сознании. В земном плане эта задача напоминает борьбу с ветряными мельницами. Создание персонального языка воспринимается в лучшем случае как эксцентричное хобби. Однако в магическом плане это дает нам возможность реконструировать собственное сознание или хотя бы более полно его исследовать. Давая, как Адам в Эдеме, имена объектам из своего окружения, мы устанавливаем связь между ними и нашими идеями и узнаем, как они взаимодействуют с нашим восприятием и порождаемой им персональной реальностью. Например, я просыпаюсь однажды утром, смеясь над развеселившим меня сном, и пребываю в хорошем настроении весь день; однако я могу недооценить это сложное эмоциональное событие, поскольку у него нет названия (насколько мне известно, ни в одном языке). Но, дав ему имя, полностью выдуманное (предположим, я назову эту эмоцию filliastor) или составленное из латинских и греческих корней, как и многие другие английские слова (к примеру, somnifelicity[112]), я смогу его назвать, если оно случится снова, и буду относиться к нему как к настоящему чувству, анализируя его в соответствии со своими потребностями. Более того, я могу создавать слова, воплощающие сложные идеи, для описания которых мне требовалось раньше много слов, и манипулировать этими идеями более эффективно. Если можно прибегнуть к помощи алгебры, чтобы сказать x = 4 + y, а затем использовать х как означающее для операции сложения 4 + у, то и для обозначения сложной идеи можно взять простое слово, а следовательно, думать о ней более эффективно. Трудно думать о чем-либо не имеющем имени.

В магии у нас есть возможность подбирать обозначения для сложных желаний, что позволяет манипулировать ими в магических действиях более эффективно, как алгебраическими выражениями. Британский маг и художник Остин Спэр разработал такую систему и назвал ее «алфавитом желаний». Не вполне ясно, из чего составлен его алфавит. Отдавая дань уважения работе Спэра, маг хаотического направления Питер Кэррол разработал собственный алфавит желаний, который составлен из двадцати двух символов. Это обозначения двадцати двух эмоций, выстроенные в основном парами противоположностей: например любовь/ненависть[113]. Есть некоторые доказательства того, что система Спэра содержит элементы грамматики: так, он явно использовал петлеобразную линию после сигила для обозначения множественного числа. Возможно, его алфавит желаний был самостоятельным языком. В нем, вероятно, не было устной составляющей – Спэр, по всей видимости, на нем только писал. Однако почему бы нам с вами не создать язык, на котором можно будет разговаривать? Точно так же нам совсем не обязательно зацикливаться на идее создания целого языка. Для решения конкретной магической задачи может быть достаточно набора слов. Фратер У.·. Д.·. в своей книге о магии сигилов предлагает создавать сигилы для конкретных желаний и записывать их для повторного использования в дальнейшем. Таким образом, магический язык разрастается органично, по мере необходимости, как и естественные языки.

Позвольте мне привести пример, доказывающий полезность магического языка. Давайте представим, что вы хотите провести ритуал свечной магии, чтобы привлечь возлюбленного. Вы подготовили две свечи, символизирующие вас и любимого, и смазали одну из них розовым маслом, чтобы обозначить себя. На второй свече вы хотели бы перечислить качества и черты, которые мечтаете видеть в своем избраннике. Можно просто написать их на свече булавкой, нараспев повторяя. Но проблема в том, что часто мы недостаточно определенно формулируем свои желания. Если одно из перечисленных вами качеств – «по-настоящему хорошо слушает», то во время ритуала вы, возможно, будете представлять себе партнеров, которые не очень-то хорошо слушают друг друга. А также думать о том, что такое «хорошо слушать», сомневаться, что вы заслуживаете того, чтобы вас слушали, и т. д. Избежать этого можно, переведя желание на другой язык – например, на латынь или енохианский, чтобы оно стало просто чередой звуков. Однако идея «чтобы по-настоящему хорошо слушал» может что-то потерять при переводе. У вас в голове есть ясный образ желаемого, но выразить его на имеющихся языках сложно.

Проделайте следующее. Перед ритуалом сядьте, подготовив предварительно бумагу и ручку, и максимально расслабьтесь. Представьте, причем как можно более детально, как бы мог выглядеть тот, кто «по-настоящему хорошо слушает». Сфокусируйтесь на том, как вы себя чувствуете, когда вас слушают. Вы должны суметь по крайней мере на мгновение выбросить из головы все, кроме мысли о данном конкретном качестве. И в это мгновение вы сможете создать символ, машинально нацарапав его на бумаге или произнеся произвольное магическое слово. Когда вы это сделаете, у вас появится знак, который будет символизировать это сложное состояние сознания. Теперь при проведении свечного ритуала вам не нужно представлять того, кто «по-настоящему хорошо слушает», и бороться со своими сомнениями – это действительно непросто, тем более если вы думаете и о других качествах (чтобы был «привлекательным», «имел хорошую машину» и т. п.). Ведь в каждом из качеств есть своя неопределенность. Все, что нужно сделать, чтобы указать на эти качества, – это использовать нарисованный вами сигил или произнесенное вами слово (или и то и другое вместе). Можете забыть первоначальную формулировку желания и просто помнить о том, что данный символ как-то связан со слушанием или, еще лучше, представляет одно из качеств, которыми должен обладать ваш возлюбленный. Если вы забываете первоначальные формулировки, это указывает на то, что вы переходите от обычных кодов, с помощью которых интерпретируете мир, к новому коду, который даст вам возможность этот мир изменить. А вам удастся сэкономить место на свечке.

Поиск первоначального языка, протоязыка, – это поиск первичного кода. Не исключено, что такой код невозможен. Спрашивается, зачем люди стали бы придумывать шестьсот отличающихся друг от друга языков, если бы у них был один, более ранний или более совершенный, чем остальные? Тем не менее у нас есть возможность создать код, отражающий наше собственное сознание: иероглифический, арго[114] или полноценный язык. Таким образом мы можем достичь главенства собственного сознания и более глубокого понимания того, что значит быть самим собой.

Есть один интересный способ создания такого кода, особенно если вы имеете склонность к систематизации. Нужно составить список существительных (можно использовать глаголы или какие-то еще части речи, но проще начинать именно с существительных), принадлежащих к одному и тому же семантическому полю[115]. Так, например, можно взять семантическое поле «погода» и записать, беря просто наугад, слова гром, молния, ветер, дождь, снег, град, гололед, облако, солнце. Такой список, конечно, всегда будет неполным, и позднее, поразмыслив, вы включите в него новые слова, а какие-то уберете. Например, гром и молния – очень тесно связанные понятия, и в некоторых языках они обозначаются одним словом. Когда у вас будет список, пусть и незавершенный, ритуализированное размышление над каждым из терминов может обеспечить вас прекрасным символическим материалом. Подумайте, например, как каждый символ соотнесен с другими: гром и дождь тесно связаны, тогда как солнце и облако противоположны друг другу. Подумайте, какие эмоции представляет каждое из явлений: гром может символизировать ярость, дождь – печаль, ветер – радость. Процесс создания таблицы или схемы соответствий между этими словами, а также между ними и другими идеями – это медитативное упражнение, «ревизия» собственных магических кодов. Каких богов вы связываете с каждым понятием? Какие растения? Минералы? День или время суток? Образуют ли они круг, сеть, линию или какую-то более сложную фигуру? Тем, кого такое упражнение заинтересует (а оно может превратиться в самостоятельную магическую систему), я рекомендую книгу Билла Уиткомба[116], в которой рассматриваются многие символы и даются их распространенные значения.

Спэр, как и Питер Кэррол, включает в алфавит желаний эмоции. Вы можете задействовать металлы, камни, явления природы и т. п. Важно решить, что вы будете использовать в качестве базовых символов. Например, каббалистические тексты содержат информацию о взаимосвязи камней и растений, но базовыми символами каббалы являются десять цифр и двадцать две буквы еврейского алфавита. Коды, регулирующие их отношения, определяют и отношения вторичных символов. Использование разных наборов базовых символов приводит к тому, что взаимодействие элементов определяют разные системы кодов. Отказ от заранее предписанных кодов магической системы, которую вы обычно используете, может явиться мощным способом выхода за пределы вашего текущего понимания. Другими словами, создание новой магической системы, опирающейся на ваше собственное сознание, способно стать катализатором посвящения.

Как я уже говорил в предыдущей главе, один из подходов к первоязыку – восприятие его во временном контексте: это язык, который исторически является максимально близким к появлению Homo sapiens. Другой подход – считать первичный язык близким к некоему изначальному «идеалу». Этот второй вариант можно считать платоническим. Он предполагает, что где-то вне всех наших конкретных языков существует протоязык. Согласно философии Платона, этот идеал, или «форма» языка, проявляется во всех существующих языках, оставаясь достижимым, однако, лишь для рационального мышления и логики. Такую точку зрения на язык разделяют многие, если не все, лингвисты. Поддерживая теорию Ноама Хомского[117], они полагают, что в фундаменте всех человеческих языков лежит «универсальная грамматика». Эта грамматика не похожа на ту, которую мы учим в школе и которая гласит, что, например, «множественное число образуется добавлением – s». Универсальная грамматика – это, скорее, набор «переключателей» в нашем сознании, которые мы приводим в ту или иную позицию, когда учим родной язык. Например, один из этих переключателей таков: «Помечается ли в моем родном языке множественное число существительных?» Для английского языка ответ на этот вопрос – «да». Для мандаринского диалекта китайского языка – «нет»[118]. Но сам переключатель есть в каждом языке, и он находится в определенном положении. Так, не существует языков, в которых бы прошедшее время глаголов отражалось на форме существительных, но нет и причины, по которой бы этого не могло быть вовсе. Такие правила языка, предположительно идущие от универсальной грамматики, называют лингвистическими универсалиями. Существование лингвистических универсалий – доказательство того, что все языки имеют схожую базовую грамматику, даже если ее проявления в реальности сильно разнятся.

Я определяю такой подход к языку именно как платонический, поскольку Платон утверждал, что для каждой вещи, существующей в нашем мире, есть идеальная форма, пребывающая в мире идеальном. К примеру (по ряду причин этот пример приводится многими), у нас имеется такая вещь, как кресло. Более того, в наше время можно найти всевозможные виды кресел: складные, шезлонги, мягкие с откидными спинками, бескаркасные. Однако все их мы называем креслами, признавая, что они обладают качеством «кресловости». Но где, спросил бы Платон, находится эта «кресловость»? Он предполагает, что она имеет первоисточник в мире форм, где существует форма кресла, отражением которой являются все кресла нашего мира. Существуют также, что гораздо важнее, идеальные формы красоты, истины, добра и т. д. Вот почему мы можем понять, что тот или иной поступок является добрым, не будучи способными дать определение добра или перечислить все возможные добрые поступки. Согласно Платону, мы рождаемся с пониманием этих форм, памятью, даваемой нам до рождения, а наше столкновение с не столь идеальными версиями форм в физическом мире пробуждает эту память. Мы можем прийти к пониманию форм и посредством чистого рационализма. Ближе всего к миру форм стоит математика. В частности, для Платона и других греческих философов примером идеала в реальности была геометрия. Например, мы можем определить правила для идеального треугольника, которые будут работать в реальности достаточно хорошо для того, чтобы предсказать форму актуализированного треугольника – скажем, нарисованного на песке. Но мы также понимаем, что наши идеальные правила, будучи примененными к реальным треугольникам, никогда не находят совершенного воплощения. С точки зрения Платона, треугольник, нарисованный нами на песке, как бы мы ни старались, никогда не будет равен идеальному треугольнику с суммой углов в 180 градусов[119]. Язык, в платоническом понимании, – это репрезентация в реальности идеала, который никогда не получает полного воплощения. Примечательно, что большинство ученых игнорирует теории Платона как устаревшие или ошибочные, но лингвистика их принимает. Или, точнее, лингвисты, сами того не осознавая, вновь пришли к идеям Платона. С магической точки зрения данная параллель с Платоном интересна потому, что многие магические течения обязаны своим развитием неоплатоникам. Неоплатоники полагали, что материальный мир – это результат прогрессивной последовательности манифестаций, происходящих из одного источника, обычно определяемого как Благо или Единое. Эта идеальная форма ведет к Разуму, который, в свою очередь, дает возможность проявиться Душе, а та – Природе[120]. Неоплатоники проповедовали форму магии, именуемую теургией, или «божественным деянием». Она предполагала обратное восхождение по цепи манифестаций при помощи символических аналогов – прямо к высшему началу. Таким образом, неоплатонизм оказал серьезное влияние на развитие каббалы, лежащей в основе большинства западных церемониальных магических школ.

Если мы хотим использовать неоплатоническое понимание реальности, чтобы достичь Единого – или Блага – посредством языка, то нам необходимо отыскать первоначальный язык. В предыдущей главе уже говорилось, что можно сделать это посредством либо откровения, либо реконструкции. Реконструкция в настоящий момент – тупиковый путь. Мы не можем реконструировать настолько древний язык: наш максимум – десять тысяч лет назад, тогда как история человечества, вероятно, насчитывает двести тысяч лет! Откровение же приводит нас к языкам типа енохианского, которые могут быть полезны в качестве магических, но не соответствуют первому человеческому языку. Так что наше стремление найти первую, идеальную форму языка наталкивается на необходимость изменить свое понимание первоязыка: этот изначальный язык будет не первым по времени появления, а ближайшим к идеальной форме. Попытки отыскать такой язык были более успешными, чем исторически ориентированные, если, конечно, верить имеющимся данным.

«Варварские» слова

Довольно легко найти примеры слов, которые, предположительно, более тесно связаны с исходной реальностью, чем наши повседневные языки. Многие из них – например, абракадабра – стали известны как магические слова, другие просто ставят в затруднительное положение ученых. Некоторые из этих слов являются очевидной транслитерацией[121] ивритских, иногда искаженных вследствие ошибок при переписывании. Но значительная их часть не имеет отношения к ивриту, равно как и к любому другому языку. Например, в одном классическом заклинании маг обращается к магической лампе со словами: иеу, иа, ио, иа, иоу[122]. Хотя иа может быть транслитерацией Иах, еврейского имени Бога, а иоу – транслитерацией Яхве, об этом трудно судить с уверенностью, и подобные выводы остаются лишь предположительными. Вероятнее всего, эти «варварские» слова не имеют значения как такового. Определение варварские в словосочетании варварские слова на самом деле означает «иностранные» с точки зрения носителей латинского и греческого языков. Такие слова считались исполненными силы лишь потому, что происходили из других языков и изначально казались непривычными и странными. Это и делало их заметными и «таинственными». В некоторых заклинаниях маги якобы даже говорят на персидском, хотя в действительности повторяют бессмысленные (с нашей точки зрения) наборы слогов.

Один из самых известных примеров заклинания, содержащего «варварские» слова силы, – это «обращение к богу», более известное как ритуал Нерожденного. Этот ритуал направлен на инвокацию бога «без начала» или «без головы» (акефалос) с целью изгнания из человека некоего духа[123]. Он используется в магии, ориентированной на традицию «Золотой Зари», как инвокация широкого назначения. Однако Кроули модифицировал его в Liber Samekh, чтобы применять для инвокации Святого Ангела-Хранителя. В этой модификации он дает толкование множеству пассажей из «варварских» слов, приписывая им значения, основанные на буквенном и звуковом символизме. Например, он определяет Ар как «О дышащее, струящееся Солнце», поскольку еврейская буква Алеф связана с воздухом, а буква Реш – с солнцем. В других случаях он опирается на прямой перевод: так, греческое слово iskhure, которое означает «могущественный, сильный», Кроули просто заменяет английской фразой: «Слушай меня, Могущественный и Нерожденный!»[124] Нет сомнений, что изначально эти слова не имели такого значения (конечно, за исключением слова iskhure). Ар могло быть именем египетского или персидского божества или какого-то духа, а могло вообще не иметь конкретного значения. Когда Кроули вносил свои изменения, он придавал форму бесформенным словам силы, и зачастую эта форма была непосредственно связана с его собственным направлением в магии. В этом нет ничего плохого, и многие люди считают Liber Samekh полезной книгой. Но с нашей стороны не мешало бы помнить о том, что придание каббалистического значения именам – это не исконная практика, а нововведение.

Среди ученых, изучающих «варварские» слова, распространено мнение, что это просто уловка, призванная приводить в замешательство клиентов мага. Однако есть определенные текстуальные доказательства того, что употребляющие их люди все же приписывают им определенные значения. Часто «варварские» слова называют «истинными именами». Представление о длинных цепочках гласных или бессмысленных наборах слогов как об «истинных именах» указывает на то, что «варварские» слова были не просто «по-иностранному» звучащими фразами, но попытками постигнуть нечто изначальное – первоязык истинных имен.

Термин «варварские», описывающий эти слова, – намек на их изначальное предназначение. Они должны были быть непонятными, загадочными словами силы. Загадочность могла решить две задачи: во-первых, окружить мага аурой таинственности в глазах клиентов; во-вторых – и это наиболее важно, – поразить разум самого мага непонятными для него словами. Если вы когда-нибудь слушали длинный разговор на неизвестном вам языке, то, вероятно, замечали, что пытаетесь сосредоточиться на элементах, которые можете понять: мимике, интонациях и т. п. Точно так же благодаря семантическому сдвигу при использовании «варварских» слов в инвокации мы получаем возможность обратиться к смыслам иного порядка. Слова, со всем своим содержанием, «кричат» громче, чем другие, более тонкие средства передачи смысла. «Бессмысленность» помогает пробиться сквозь «вопли» слов.

Глоссолалия

Один из способов добиться такой «бессмысленности» – проверенный временем метод глоссолалии, иногда называемый в христианской традиции «говорением на языках». Некоторые исследователи (в том числе и я) предполагают, что длинные цепочки гласных и псевдогреческие заклинания на самом деле были попытками записать глоссолалические высказывания. Одним из самых ранних доказательств того, что глоссолалия использовалась в религиозной и магической практике, является бормотание пифии, дельфийской жрицы, в ее предсказаниях. Бормотание пифии переводилось жрецами на «осмысленный» греческий, причем в стихотворной форме. Перевод бессмыслицы на язык смысла иллюстрирует потребность в промежуточном варианте между языком бога и языком жрецов. В христианской практике тоже бывали попытки «переводов» глоссолалии, трактовавших ее как сообщения и предсказания.

Лингвистический анализ глоссолалии показывает, что она не содержит ни лексической, ни грамматической информации. Язык, чтобы быть языком, должен иметь синтаксис (способы объединения слов в предложения), семантику (конкретные значения отдельных слов) и прагматику (способы использования слов в контексте и изменения их значений в зависимости от контекста). Если один из этих трех элементов отсутствует, мы говорим, что перед нами не язык (хотя данное утверждение не означает отсутствия информации в такого рода высказывании). Например, крики большинства животных обладают семантическим содержанием («еда здесь» или «опасность»), но им недостает синтаксиса, или грамматики. Собака может своим лаем сказать «опасность!», но не способна сообщить, что «опасность будет завтра». Получается, что в криках животных присутствует семантическое значение. Глоссолалия не язык, но она несет прагматическое значение. Прагматика в лингвистике – это изучение того, как язык взаимодействует с ситуативным контекстом. Например, фраза «Не могли бы вы передать соль?» в буквальном (семантическом) значении – это вопрос о вашей способности переместить солонку. Но из контекста ситуации мы на прагматическом уровне знаем, что если вы задаете человеку такой вопрос, то просто вежливо просите его передать соль.

Переводы глоссолалии, по крайней мере согласно одному исследованию[125], весьма противоречивы. Легко интерпретировать эти переводы как преднамеренный обман в религиозной практике. В качестве подтверждения такого объяснения выдвигают отсутствие в «оригинале» смысла, но, как показывает мой опыт, глоссолалия несет определенный смысл. Хотя эти звуки могут и не быть языком, они сопровождаются интонацией, жестами и имеют прагматическую направленность. Выявление в глоссолалии такого рода смысла не вполне корректно считать переводом. Точнее будет сказать, что человек конструирует значение, основываясь на прагматическом содержании и собственной интуиции и проницательности. Нахождение смысла не обязательно является обманом, а его создание во многом похоже на перевод с одного языка на другой. По сути, «перевод» фрагмента глоссолалии, то есть основанное на услышанных звуках конструирование смысла, – это то, что мы делаем, когда извлекаем смысл из чужого или даже из родного языка. В настоящем языке у нас больше информационных каналов (синтаксический, семантический и прагматический), тогда как в глоссолалии – только один канал, соответственно, большую часть значения мы должны реконструировать самостоятельно. Но в обоих случаях смысл конструируется в сознании на основе вербальных сигналов, а не передается с помощью языка самого по себе. Значение существует только в сознании.

Интересно отметить, что к числу скептиков относятся не только те, кто полагает, что глоссолалия бессмысленна. Некоторые христианские церкви пошли еще дальше и объявили «говорение на языках» делом рук сатаны. А на так называемом междисциплинарном религиозном веб-сайте приводится одно из самых смехотворных заключений: «Было выяснено, что „говорение на языках“, практиковавшееся в различных христианских церквях и отдельными христианами, идентично языку заклинаний вудуистов, практикующих на самых темных континентах этого мира»[126] (rehcbd jhbubyfkf)/ Хотя вуду – это синкретическая религия, созданная в Северной Америке на основе верований африканских племен и христианства, мне было бы очень любопытно узнать, какой же континент наш автор считает «светлым». А если серьезно, ясно, что глоссолалия оказывает мощное воздействие на людей. Тот факт, что критики часто подвергают нападкам ее использование в других религиях (а таковых множество), по моему мнению, доказывает, что эта практика вновь и вновь открывалась «страждущими спасения» всех мастей.

Большинство людей, использующих глоссолалию в христианском или ином контексте, применяют ее для молитв в одиночестве или в узком кругу. Кому-то может показаться странным соотнесение слова «молитва» с данным действом, поскольку молитва подразумевает донесение некой мысли до божества, а глоссолалия не содержит ни лексической, ни грамматической информации. Глоссолалия передает чисто прагматическое содержание, то есть информацию об эмоциональном состоянии человека и ситуативном контексте. Это способ молиться без умствований и рационального мышления. Ведь многие христиане заявляют, что вообще не могут эффективно молиться в традиционной манере, пока не начинают молиться «на языках», то есть посредством глоссолалии. Какую ценность для молящегося имеет молитва без содержания (или «значения» в традиционном смысле, то есть без информации, которую можно расшифровать точно)? Эффект прагматического, но лишенного семантики общения выявить нетрудно, поскольку существует множество подобного рода высказываний, которые люди ежедневно используют для достижения определенных целей.

Эти коммуникации, в которых отсутствует семантика, иногда называют фатическими или пресимволическими. В их число входят этикетные выражения, такие как «Доброе утро» и «Как дела?», а также банальности вроде возгласа «Осторожнее!», когда кто-нибудь спотыкается. В них важно не семантическое содержание, которое может быть нулевым, но прагматическая и эмоциональная составляющие. Например, выражение «Доброе утро!» на самом деле означает: «Я вижу вас, знаю, какое сейчас время дня, и отношусь к вам дружелюбно». Вопрос «Как дела?», если, конечно, он не произнесен с особой интонацией, подразумевающей, что ответ должен быть буквальным, обычно означает: «Я вижу вас и настроен по отношению к вам дружелюбно». Возглас «Осторожнее!», прозвучавший после того, как кто-то споткнулся или ушибся, явно не может быть предостережением от подобных действий в будущем, зато у него есть прагматическое содержание: «Ваша боль и ваше смущение вызывают у меня сочувствие, если бы я мог, то предотвратил бы это». С. И. Хаякава, который занимается философией языка, по поводу ритуальных высказываний, почти не имеющих семантического содержания для аудитории (такова, например, латинская месса или санскритские мантры), пишет следующее: «Какую пользу приносят нам ритуальные высказывания? Они подтверждают социальную сплоченность»[127] (курсив оригинала). Казалось бы, молитва «на языках», совершаемая в уединении, противоречит мысли Хаякавы о том, что предназначение ритуального языка заключается в создании общности. Если, конечно, не принимать во внимание связь, которую человек устанавливает между самим собой и божественным началом во время молитвы. Одно из преимуществ глоссолалии в создании такой общности, как указывает Хаякава, состоит в том, что пресимволический язык имеет эмоциональное, а не интеллектуальное содержание. Это способ передачи эмоций без необходимости их анализировать или пояснять.

Христиане – не единственные, кто пытался установить связь с Богом при помощи глоссолалии. Тунгусские шаманы порой невнятно бормочут во время ритуалов, заявляя, что это другой язык, на котором говорит их удха, дух-помощник. Иногда они утверждают, что говорят по-китайски или по-монгольски, – в этом случае связь устанавливается не просто с удха, а с его родиной[128].

Техники глоссолалии