Момент истины Богомолов Владимир

14. Таманцев

Я потратил еще около часа, пытаясь найти окурок, однако безуспешно.

Я мог определенно сказать, что не так давно, судя по всему, позавчера днем, здесь побывали два или три человека, сидели, курили и закусывали. Причем это стреляные воробьи и весьма осторожные. На месте пребывания они не оставили ни клочка бумаги, ни окурка, ни следов пищи. Оказавшиеся несъедобными огурцы заброшены далеко, за край поляны, а обгорелая спичка сунута в густой мох за кустом – обнаружить их без тщательного обыскивания практически невозможно.

Такая предусмотрительность укрепила меня в мысли, что те, кто был здесь, старались не наследить, и более того – зародила надежду, что я наткнулся на место выхода рации в эфир. Хотя от этой поляны до треугольника ошибок[11], определенного при пеленгации слежечными станциями, было не меньше километра.

По обыкновению, я попытался смоделировать действия этих людей и «развернул» рацию, предположив, что передатчик находился там, где примята трава. Скинув опять сапоги, я облазил деревья на краю поляны к западу и северо-западу от этого места, с особым вниманием осматривая ветви от нижних до самой вершины, но при всем старании никаких следов забрасывания антенны так и не нашел.

А если мои предположения ошибочны и у тех, кто позавчера побывал здесь, не было с собой никакой рации? Я стоял босой посреди поляны, побуждая свои извилины к усиленной мозговой деятельности.

Я понимал, что из огурцов, спички и примятости на траве шубы еще не сошьешь. Пока что все это – фактики в мире галактики! А она велика и бесконечна…

В раздумье я остановил взгляд на двух высоких орешинах и дубке шагах в пятнадцати от примятости. На них я не лазил – не выдержали бы, да и росли они в стороне от «раскинутой» мною антенны.

Не без труда пригибая, я стал по очереди осматривать их и на второй орешине на высоте метров четырех в углублении развилки двух верхних ветвей увидел то, что искал: повреждение коры, свежий след – как пропилено – забрасывали проволочную антенну с грузиком, а потом стягивали.

В таком огромном глухом массиве силами всего лишь трех человек обнаружить на вторые сутки место выхода рации в эфир – все равно что углядеть иголку в стоге сена. Или выиграть сто тысяч по лотерейному билету. Мысленно я себе аплодировал; от радости мне хотелось хлопать себя по ляжкам и кричать: «Я самый великий!»

Эмоции эмоциями, а дело делом. Достав один из манков, я приладился и, подражая голосу самки рябчика, засвистел:

– Ти-уу-ти… Ти-уу-ти… Ти-уу-ти…

Выждав с полминуты, повторил зов, и тут же в отдалении послышались ответные клики самца:

– Тии-тии-тиу-ти… Тии-тии-тиу-ти…

Наши условные сигналы означали примерно: «Желательно ваше присутствие», «Иду» – приняв мой зов, капитан уже двигался ко мне через лес. Судя по звуку, он находился от меня примерно в километре.

Пока он шел, я продолжал поиски. Под кустами при выходе на тропу я разглядел на земле крупинки махорки и толченого перца – присыпали следы – и снова отметил осторожность и предусмотрительность побывавших здесь людей. Я ползал на четвереньках в лопушистой траве, выбирая крупинки; время от времени я подавал манком сигналы, чтобы капитан мог на ходу уточнять направление движения.

Раньше Паши, к моему удовольствию, появились настоящие рябчики: старый и два молодых петушка, ладные, с красивыми пепельно-серыми хвостами. Перелетая с дерева на дерево, они достигли края поляны и, обнаружив человека, мгновенно исчезли.

Паша даже не пытался скрыть свою радость. Не говоря ни слова, я показал ему примятость, спичку и огурцы, а затем пригнул орешину; он увидел пропил на коре и не удержался – обнял меня. Такое за ним не водилось, и я это оценил.

– Ну а дальше? – шепотом осведомился я.

Мы обшарили все вокруг, облазили кусты и все тропинки в радиусе не менее пятисот метров, однако ничего больше не нашли. Словно те, кто вел передачу, не ступали затем по земле, а поднялись в воздух или вообще растворились. Теоретически якобы невозможно не наследить, но это только теоретически…

Я знал, что сегодня же к ночи в Москве станет известно, что в таком-то лесном массиве, большом и непроходимом (это отметят непременно), мы отыскали место выхода рации в эфир, и в сообщении, должно быть, упомянут и мою фамилию. Это, разумеется, приятно, ну а дальше?..

По существу, имелось с десяток вопросов, на которые мы должны были бы теперь ответить. Однако на три из них, пожалуй основные, мы не могли бы сказать ничего определенного:

откуда пришли и каким путем ушли те, кто вел передачу?

сколько здесь было человек (два или три?) и, главное, кто они?

откуда и кто мог их видеть на подступах к лесу?

Усталые и голодные, мы молча возвращались под вечер к Шиловичам. Мы были чисты перед начальством и перед Москвой – как ангелы. Но проку пока что от этого – шиш да кумыш!

15. Придется их устанавливать…

Не доходя Шиловичей, Андрей свернул от опушки влево, где над рощицей поднимался легкий дымок. Вскоре сквозь кустарник он различил укромную полянку, почерневший котел над костром и дюжую фигуру Хижняка с поварешкой в руке. На траве возле костра стояли наготове чистые алюминиевые миски. Ни Алехина, ни Таманцева еще не было, и Андрея это весьма огорчило.

Уходя от хутора, он спешил сюда, чтобы сообщить об офицерах, а дальше, как он надеялся, все делалось бы по усмотрению Алехина или Таманцева. Сам Андрей при всем желании не мог определить, в какой степени эти офицеры представляют интерес и следует ли ими заниматься. Однако Алехин и Таманцев еще не вернулись, и получалось нескладно.

Взяв в машине бинокль, Андрей вышел кустами к всполью и улегся под орешиной. Прямо перед ним широкой полосою расстилалось несеяное поле, вправо было видно шоссе, слева – опушка леса.

По шоссе время от времени проезжали машины, груженные боеприпасами, ящиками и мешками с продуктами. Тупорылый тягач медленно буксировал громоздкое артиллерийское орудие; потом со стороны Лиды на северо-запад потянулся стрелковый полк.

Лежа под кустом, Андрей в бинокль разглядывал двигавшихся по шоссе солдат. В полном боевом снаряжении, обвешанные автоматами, малыми саперными лопатками, поясными сумками и с вещмешками за спиной, они шагали рота за ротой, колоннами по четыре, мерно и неторопливо.

Где-то они будут через неделю?.. За Мариамполем, у Шауляя или, может, под Сувалками?..

Андрею вспомнился родной гвардейский полк, в котором он провоевал около года и где знал чуть ли не всех офицеров, многих сержантов, солдат; вспомнились бойцы его, Андрея, взвода. Где они сейчас?..

«Теперь бы идти да идти… На запад!.. А здесь?.. Ищи да собирай окурки…»

Тоскливая грусть овладела Андреем. Последняя повозка полкового обоза скрылась за поворотом, и шоссе на время опустело, а Андрей в печальном оцепенении все лежал, опустив бинокль и устремив глаза вдаль…

Он очнулся, заслышав на поляне голоса Алехина и Таманцева, и оглянулся. Таманцев подходил к костру быстрой упругой походкой так легко и бодро, словно весь день отсыпался где-то неподалеку и, только что проснувшись, поспешал к ужину. Андрей подумал, что Таманцев сейчас или после ужина будет еще обязательно не менее получаса тренироваться в силовом задержании, в «качании маятника», в различных прыжках, финтах и перебежках, будет до третьего пота вырабатывать суплес[12], и Андрей с особой силой ощутил свою неполноценность.

Надо было подняться и подойти. Высвобождая занемевшую руку, Андрей перевалился на бок и при этом невольно повел взглядом влево. По полю от леса к шоссе, шагах в двухстах от Андрея, шли двое. Андрей машинально поднес бинокль к глазам и замер от неожиданности, а в следующий миг отодвинулся за орешину: это были те самые офицеры, которых он видел час назад на хуторе у опушки леса. Причем – он заметил это сразу – вещмешка у них не было!

– Т-товарищ к-капитан, сюда! – оборотясь, взволнованно позвал Андрей. – Б-быстрее!

Алехин подошел и, взяв протянутый ему бинокль, стал за кустом возле Андрея; тотчас здесь же оказался Таманцев.

Офицеры со сложенными плащ-палатками в руках шли по полю, о чем-то переговариваясь. Андрей торопливо рассказывал, как увидел их на хуторе, как залаяла собака и он был вынужден ретироваться. Трижды он упомянул о вещмешке.

– Кто же подходит к собаке с подветренной стороны?! Кулема!.. – сплюнул Таманцев. – Выйдут к шоссе и будут голосовать за развитие автотранспорта, – предположил он, переступая между орешинами и осторожно отклоняя ветвь рукой.

В это мгновение шедший справа коренастый капитан обернул свое круглое лицо в сторону деревни, и Алехин в бинокль, а Таманцев своими дальнозоркими глазами смогли его разглядеть.

– Я его, кажется, видел в Лиде, – проговорил Алехин неуверенно.

– Ввек бы их не видеть! – с чувством сказал Таманцев. – Я жрать хочу, понимаете, жрать! А теперь придется их устанавливать!

Он был прав. Алехин молча смотрел в бинокль. Офицеры находились уже метрах в пятидесяти от шоссе.

– Чего думать-то?! – раздувая ноздри, нетерпеливо и с недовольством воскликнул Таманцев. – Надо ехать за ними!

Выйдя к шоссе, офицеры перепрыгнули кювет и стали на ближней к разведчикам обочине, судя по всему, намереваясь остановить попутную машину. Наблюдая за ними в бинокль, Алехин еще несколько секунд молчал.

– К машине! – наконец приказал он. – Едем.

Таманцев и Андрей бросились сквозь кустарник к полуторке. Хижняк, ничего не подозревая, с поварешкой в руке стоял у костра и мурлыкал что-то под нос.

– Готово, – не оборачиваясь, сообщил он.

– Моторы! – скомандовал Таманцев. – Выезжаем!

Откинув задний борт, он и Андрей поспешно вбрасывали вещи в кузов. Хижняк некоторое время смотрел не понимая, затем подбежал к машине, запустил мотор и, быстро вернувшись, в растерянности стал у костра. Таманцев, оттолкнув его, ухватил котел и решительным движением вылил всю жирную дымящуюся жидель на огонь.

– Бульон!

– К черту! – выругался Таманцев, заливая костер водой. – По местам!

Скользя меж кустами, он бросился к всполью – спустя полминуты выбежал и сообщил Андрею:

– Они сели на машину! «ЗИС» И 1-72-15…

Вслед за ним из орешника выскочил Алехин. Таманцев и Андрей как по команде разом полезли в кузов.

– Останешься! – приказал Таманцеву капитан. – Осмотри дорожку следов: на пашне должны быть хорошие отпечатки… Связь в городе через коменданта…

Он впрыгнул в кабину, крикнув Хижняку:

– В Лиду!

16. Оперативные документы

ЗАПИСКА ПО «ВЧ»

«Срочно!

Егорову

Спецсообщение

Сегодня, 15.08.44 г., на рассвете оперативно-войсковой группой отдела контрразведки армии был скрытно окружен хутор Залески (18 км северо-западнее города Лида) с целью изъятия подпольной радиостанции АК и ареста содержателей передатчика Святковских Витольда и Янины, выявленных нами по связям с отрядом «Рагнера».

При появлении наших офицеров (под предлогом покупки молока) Святковские вместе с третьим аковцем Юзефом Новаком, состоящим якобы в одной с ними террористической, так называемой «ликвидационной» группе, заперлись в доме, уничтожая компрометирующие улики, а затем оказали ожесточенное сопротивление. В результате Святковская и Новак были убиты, а Святковский подорвал себя противотанковой гранатой.

В развалинах дома обнаружены: две сильно поврежденные и обгоревшие рации – аппарат английского производства типа АП-4 выпуск 1943 г. и коротковолновый приемник типа КС-1. В разбитом зеркале-тайнике найдены старые кодовые таблицы и два неначатых оперативных журнала для фиксации данных о связи (позывные, волны, слышимость) и количестве принятых и переданных корреспонденции.

Большую часть документов Святковским и Новаку удалось уничтожить. Собрать цельный пепел для восстановления текста не представилось возможным.

При раскопках у задней стены амбара обнаружен тайник, из которого нами изъяты: ящик с радиодеталями и запасными батареями для раций и три комплекта советского военного обмундирования, из них один – офицерского состава, с пятнами крови на груди и на правом плече.

По имеющимся у нас проверенным данным, 12 и 13 августа Святковские отсутствовали и дом их пустовал. Не исключено пребывание Святковских 13 августа в час радиосеанса передатчика с позывными КАО в районе Шиловичского леса, находящегося в зоне действий отряда «Рагнера», всего в тридцати километрах от их дома-хутора Залески.

Понтрягин».

ЗАПИСКА ПО «ВЧ»

«Понтрягину

Примите все меры, чтобы установить, где находились Святковские 13 и 7 августа сего года во второй половине дня.

Особый интерес для нас представляют сведения о радиошифре, которым они могли пользоваться, а также режим и любые подробности радиопередачи.

Егоров».

17. В Лиду!

Когда Хижняк проулком выехал на шоссе, трехтонный «ЗИС», на который сели двое офицеров, уже скрылся из виду.

Стрелка на спидометре полуторки дрожала между цифрами «40» и «50»: скорость для булыжного покрытия немалая, но, как казалось теперь Андрею, все же недостаточная. Алехин откинулся в угол кабины и, обернув бинокль платком, прижал к глазам. У следующей вёски он смог хорошо рассмотреть ехавший далеко впереди «ЗИС».

Это была потрепанная трехтонка со слабо различимым на заднем борту номером И 1-72-15. Кроме молодого офицера (круглолицый капитан сел в кабину) в кузове машины ехало человек семь гражданских, судя по одежде, крестьян, и двое солдат. Кусок заднего борта с левой стороны вверху был выломан: «Приметная машина!»

Вскоре у одной из деревень «ЗИС» остановился; было видно, как крестьяне снимали мешки с машины, а затем, сгрудясь у кабины, расплачивались с водителем. Хижняк, чтобы сохранить дистанцию, вынужден был притормозить, и сейчас же колонна «студебеккеров», с десяток автомашин, обогнала «газик» и поехала перед ним. Это разведчиков никак не устраивало: между полуторкой и «ЗИСом» с обломанным бортом должно было быть – для прикрытия – не более двух-трех машин.

– Обгоняй! – приказал Алехин.

Хижняк поочередно обогнал несколько грузовиков; перед «газиком» теперь катил кургузый «виллис». Хижняк сигналом трижды просил принять вправо, однако шофер «виллиса» продолжал ехать как ехал. Обсаженная с обеих сторон деревьями дорога была довольно узка, что затрудняло обгон, а в данном положении делало его совсем невозможным. И все же, выбрав удобный момент, Хижняк в нарушение всех правил пошел на обгон с правой стороны и поравнялся с «виллисом»; какое-то мгновение машины неслись рядышком бок о бок. Сидевший подле шофера усатый майор-танкист что-то негодующе прокричал и погрозил Хижняку кулаком. Хижняк не обратил на это внимания, но «виллис» выскочил вперед, и шофер, очевидно по приказанию майора не уступая дороги, снова катил по самой середке. Сквозь заднее стекло кабины Андрей видел, как Хижняк, возбужденно размахивая рукой, говорил что-то Алехину. Как и большинство опытных шоферов, Хижняк не терпел быстрой езды, а тем более гонки по неровной дороге; обычно спокойный и несколько флегматичный, он в таких случаях, распаляясь, выходил из себя и ругался на чем свет стоит.

До Лиды оставалось четыре километра.

Впереди на переезде путеобходчица, приземистая женщина в выгоревшем ситцевом платке и старых сапогах, опускала полосатый шлагбаум.

«Виллис» рванулся и проскочил под перекладиной, которая все опускалась. Хижняк и Алехин закричали из кабины в один голос – женщина обернулась, у нее было красное, с очень светлыми бровями, сонное лицо. Алехин пулей вылетел из машины, вырвав у нее веревку, толкнул шлагбаум кверху, и под оглушающе-тревожный гудок паровоза полуторка, подпрыгнув на рельсах, перескочила полотно.

Далеко впереди завиднелись освещенные неярким вечерним солнцем окраины Лиды.

Хижняк быстро нагнал «виллис» и опять засигналил; маленькая кургузая машина, по-прежнему не торопясь, упрямо ехала по самой середке. Дорога стала пошире, и Хижняк, решившись, неожиданно резко прибавил скорость и по самой обочине, чуть не слетев в кювет, впритирку обошел «виллис».

Теперь ему ничто не мешало, и он гнал вовсю. Перед полуторкой мчались грузовые машины, впереди них время от времени был виден «ЗИС» И 1-72-15; в кузове на скамье у самой кабины в профиль к разведчикам сидел молодой светловолосый офицер.

На контрольно-проверочном пункте при въезде в город по обе стороны шлагбаума скопилось десятка три машин. Девушки-регулировщицы проверяли у водителей проездные документы и пропускали машины поочередно с той и другой стороны. Полуторка остановилась, между ней и «ЗИСом» с обломанным бортом было шесть грузовиков. Хижняк сразу вылез и пошел вокруг полуторки, осматривая и обстукивая баллоны ногой; Алехин, соскочив на обочину, разглядывал, что делается впереди.

Из подъехавшего «виллиса» с грозным видом вылез усатый майор; он был еще молод, лет двадцати шести.

Похлопывая себя прутом по голенищу хромового сапога, он властно и нетерпеливо крикнул Хижняку:

– Сержант, ко мне!..

Хижняк вопросительно посмотрел на Алехина.

– Садись за руль, – приказал Алехин, и Хижняк, пригнув голову, втиснулся в кабину.

– Капитан, идите сюда! – весь красный от бешенства, вскричал майор.

Алехин подошел и отдал честь.

– Да как вы смеете… – задыхаясь, проговорил майор, – обгонять легковую машину… старшего по званию!..

Алехин молча достал и показал ему свое служебное удостоверение, вернее, обложку с вытисненной надписью «Контрразведка…».

– Но я же не знал, – произнес майор растерянно. – Поверьте, товарищ капитан, не знал…

– А вам и нечего знать, – вполголоса заметил Алехин. – Есть правила движения, обязательные для всех, и надо их соблюдать…

Козырнув, он пошел вперед и догнал полуторку – машины медленно одна за другой подвигались к шлагбауму.

– Уйдут… т-товарищ капитан! – не выдержал Андрей.

– Не подымайся в кузове, – велел ему Алехин и быстро направился к дощатой будке КПП; он понимал, что, пока проверят шесть передних грузовиков, «ЗИС» будет далеко.

Андрей видел, как Алехин зашел в открытую дверь. Спустя какие-то секунды у водителя «ЗИСа», за которым они следили, проверили документы, и машина тронулась от шлагбаума.

– Выворачивай влево! – приказал Андрей Хижняку. – Живо!

Хижняк выехал влево и умудрился рывком проскочить к шлагбауму, но уже двинулась встречная машина, и он вынужден был затормозить, успев, однако, в последнее мгновение вывернуть вправо так, что полуторка стала наискось, загородив дорогу. Сержант-регулировщица с загорелым, ставшим от злости некрасивым лицом, размахивая флажком, бросилась к полуторке.

– Куда?! Куда прешься?! – охриплым голосом кричала она.

И спереди и сзади яростно сигналили; слышались бранные выкрики возмущенных шоферов. Хижняк, приоткрыв дверцу, ступил ногой на подножку и, не снимая руки с крестовины руля, высунулся из кабины, осматриваясь. В эту критическую минуту появился Таманцев – он только что подъехал на попутной машине. Ни о чем не спрашивая, он обежал полуторку и рванулся к встречной машине.

– Назад!.. Назад осаживай! – сделав свирепое лицо, зычным голосом заорал он на водителя и нагло представился: – Военный автоинспектор!.. Ты что делаешь?! Назад осаживай!..

Рябой старшина, водитель встречного «ЗИСа», несколько оторопев от такого натиска, начал было оправдываться, но Таманцев, распахнув дверцу кабины, решительно отодвинул его и, сам вскочив за руль, проворно откатил машину назад и вправо, к самому кювету.

Меж тем регулировщица, став перед полуторкой, ругала Хижняка, несомненного виновника затора, к тому же не желавшего осаживать назад, за обочину, на арестную площадку, как она требовала.

– Не шуми! У меня нет заднего ходу! Понимаешь, нету! – умоляющим басом клялся Хижняк, грязной тряпкой утирая пот с лица. – Ну не ори. Сейчас разъедемся… И зачем вас на войну берут?! Тьфу, дьявол! – в сердцах сплюнул он.

Из дощатой будки к шлагбауму уже спешили Алехин и массивная, злая начальница КПП.

– Пропусти их! – дожевывая на ходу, закричала она регулировщице.

…Домчать до поворота и, почти не сбрасывая скорости, развернуться вправо, куда скрылся «ЗИС», было для Хижняка делом одной минуты, но впереди… впереди не было видно ни одной машины…

– Прямо! – приказал Алехин.

Полуторка пронеслась по улице несколько кварталов, и вот на одном из перекрестков на параллельной улочке промелькнул «ЗИС» с военными в кузове. Хижняк тормознул так, что Андрея и Таманцева с силой прижало к переднему борту, и тотчас стал разворачиваться назад, но Таманцев, перегнувшись в кабину, закричал:

– Это не та машина!

Полуторка остановилась; Алехин вылез на подножку, росинки пота блестели у него на лбу.

– Р-развернемся влево, – посоветовал Андрей нерешительно, – п-проскочим назад, мимо базара и к с-станции.

– Наши армейские сапоги, – сказал Алехину Таманцев, – сорок первый и сорок второй размеры, массового пошива, широкой колодки… Ношеные, с выраженными индивидуальными признаками… С теми отпечатками, что у родника, разумеется, ничего схожего… Но установить их все равно придется, – имея в виду офицеров, заметил он. – С нас потребуют!.. Что же касается машины, полагаю, что «ЗИС» с фронтового продсклада. Знаете, возле станции огороженные штабеля?

– И мне так думается, «зисок» с продсклада, – не совсем уверенно вступил Хижняк.

– Что же ты раньше молчал?

– Ручаться не могу. И вам ведь люди нужны, а не машина, – сказал Хижняк понимающе. – А они, может, сойдут, и тогда…

– Разворачивайся! На склад!

18. На фронтовом продскладе

Как только машина подъехала к территории склада, Таманцев на ходу перевалился через борт и, пока Алехин, выйдя из машины, объяснялся у въезда с часовым, прошмыгнул в ворота.

На большой ровной площадке под брезентами, штабелями ящиков, бочек и мешков были сложены различные продукты. Все вокруг находились в движении: шофера и кладовщики, этот беспокойный полустроевой люд, более чем кто-либо исполненный сознания своей значительности и необходимости на войне, получатели из частей и солдаты в перепачканных мукой гимнастерках, что таскали ящики и мешки на весы, грузили в автомашины. В правом углу, у изгороди из колючей проволоки, с враждебной настороженностью уставилось стволом в небо зенитное орудие.

Возле штабеля мешков с мукой, у вереницы машин, ожидавших очереди на погрузку, Алехин разыскал начальника склада, пожилого майора, толстого, с большим выступающим животом, однако на редкость подвижного и энергичного. Узнав, что Алехин из контрразведки, он, оставив дела, провел его в просторную землянку, где помещался штаб склада, попросил двух сержантов-писарей выйти и только тогда, усевшись сам и усадив Алехина, спросил, что его интересует.

– «ЗИС» И 1-72-15 ваша машина?

– И 1-72-15?.. Моя. А что случилось?

– Пока ничего, – успокоил Алехин. – Она только что вернулась со стороны Алитуса: очевидно, из Мариамполя или же Каунаса. У нее еще сзади выломан кусок борта.

– В Мариамполь машина ходила. Какая – точно не скажу. И насчет борта не знаю: транспортом ведает мой заместитель… Сейчас выясним, – пообещал майор и поднялся.

– А шофера вы знаете?

– И 1-72-15?.. Борискин… Откровенно говоря, знаю его мало. Он у нас недавно, месяца два… Но плохого ничего сказать не могу. Шофер как шофер.

– Мне бы хотелось побеседовать с ним. И посмотреть книгу учета личного состава. Только чтобы без шума, – попросил Алехин.

– Понятно.

Выйдя из землянки, майор что-то сказал одному из писарей, затем вернулся и, по армейскому обыкновению спросив Алехина, не хочет ли он поесть, молча принялся рыться в стареньком канцелярском шкафу. Он, как видно, был нелюбопытен, лишних вопросов не задавал; во всех его действиях чувствовалась спокойная деловитость, и Алехин не мог это не оценить.

В дверь постучали.

– Войдите!

– Товарищ майор, ефрейтор Борискин по вашему приказанию прибыл…

Алехин увидел перед собой невысокого худого блондина с темными хитроватыми глазами на бледном немытом лице. На Борискине были грязные, промасленные шаровары и гимнастерка с солдатскими погонами, а на ногах старые, с порыжевшими голяшками хромовые сапоги; он быстро перевел взгляд с майора на незнакомого капитана и, по-видимому не ожидая для себя ничего хорошего, сразу насторожился.

– Садись, – предложил майор.

– Ничего… постоим… – Борискин снова быстро посмотрел на Алехина.

– Ты когда борт обломал?

– Это прошлой ночью на разгрузке. Я не виноват! «Студер» задним ходом разворачивался и врезал. А я тут ни при чем. Я докладывал помпотеху…

– Ладно. Проверю… Вот капитан хочет с тобой побеседовать. – Майор кивнул в сторону Алехина.

– Это насчет чего? – прищурился Борискин.

– Узнаешь, – сказал майор и, склонившись к уху Алехина, шепотом спросил: – Мне уйти?

– Почему? Оставайтесь… Садитесь, ефрейтор, – предложил Алехин, и Борискин уселся на табурете шагах в трех от стола.

Алехин как можно непринужденнее задал ему несколько общих вопросов: откуда родом, кого из родственников имеет, с какого времени в армии, доволен ли службой в части, много ли приходится ездить, куда и с каким грузом.

Борискин отвечал не спеша и довольно лаконично, с какой-то настороженностью обдумывая каждое слово и избегая при этом смотреть Алехину в глаза.

– Сегодня куда-нибудь ездили?

– Ездил… В Мариамполь. Мешки возил… Вот маршрутный лист. – Борискин с готовностью достал из кармана гимнастерки сложенный вчетверо помятый листок бумаги и, развернув, положил на стол перед Алехиным.

– А кто еще сегодня ехал на вашей машине?

– Как кто? Никто.

– Может, подвозили кого-нибудь?

– Нет! У нас это не положено. Продуктовая машина! Порожним разве когда офицера подвезешь, и то своего, из начальства. А гражданских ни-ни!.. Насчет этого бдительность…

Он говорил так убедительно, что можно было ему поверить. Можно, если бы Алехин своими глазами не видел, как Борискин вез на машине людей и получал деньги с крестьян.

Майор между тем отыскал в шкафу большую тетрадь в картонной обложке, став спиной к Борискину, разложил ее на столе, полистал и прочел что-то такое, отчего в лице его выразилось удивление. Сделав какую-то пометку, он пододвинул тетрадь Алехину; капитан уже догадался, что это форма четыре – книга учета личного состава.

Продолжая разговаривать с Борискиным, Алехин прочел: «…Водитель… ефрейтор… Борискин Сергей Александрович, 1912 г. р., б/п… образование 4 класса, в плену и под оккупацией не был… В 1936 году судим по ст. 162-й[13] п. «д» на пять лет… Награды: медали «За боевые заслуги» и «За оборону Москвы».

Отметку о судимости майор отчеркнул сбоку карандашом. Когда Алехин, просмотрев запись о Борискине, глянул на майора, тот, колыхнув грузный живот, понимающе вздохнул.

– Значит, сегодня вы никого не подвозили? – продолжал Алехин.

– Нет!

– Никого за всю дорогу?.. Припомните получше.

– Чего тут припоминать-то, – обидчиво сказал Борискин. – Один ехал – зачем мне врать?

…Чего от него хотят, он не мог понять, предположил же поначалу совсем иное.

Уже несколько лет он был в основном чист на руку, но сегодня на рассвете перед поездкой в Мариамполь, как на грех, не удержался и, когда кладовщик отвернулся, сунул в кузов под мешкотару коробку с американским пиленым сахаром. Сделал он это не оттого, что его тянуло украсть или выпить (страдая желудком, он пил редко и мало), а просто потому, что кладовщик этот, с шоферами и солдатами беспричинно грубый, перед начальством лисил, имел славу бабьего угодника, частенько выпивал и ходил в офицерском обмундировании – словом, преуспевал. Сахара же у него было несколько вагонов, и, по понятиям Борискина, он не мог не воровать.

И вот стоило после стольких лет праведной жизни украсть, как его попутали! – так он решил, когда вызвали к начальнику склада; он был уверен, что Алехин из военной прокуратуры. Попался! И как же это могло получиться?.. Видеть его никто не видел, в этом он не сомневался, сахар же был продан барыгам в Мариамполе, а оставшиеся грамм двести, завернутые в тряпочку, спокойно лежали в кабине под сиденьем. И неужто дознались, он и придумать не мог, как не мог понять, какое отношение к краже сахара имеют вопросы этого капитана; Алехин казался ему прожженным хитрецом: «Издалека подъезжает!»

Подвозить же по пути пассажиров запрещалось, а калымить тем более – по головке за это не гладили, – и Борискин все отрицал, сразу решив, что признаваться не следует. И, начав врать, он врал все дальше. А вежливость Алехина, та самая вежливость, которой Борискину в жизни перепадали жалкие крохи, еще более настораживала его.

Алехин же старался уяснить себе, почему Борискин лжет – с какой целью? Он с самого начала полагал, что неизвестные офицеры были случайными пассажирами машины И 1-72-15, и Борискин интересовал Алехина только как источник получения хоть каких-либо сведений об этих офицерах для их дальнейшего розыска.

Алехин еще минут десять бился с Борискиным, а тот упрямо врал, пока не начал смекать, что дело тут не в сахаре, а в чем-то другом, а поскольку он себя больше ни в чем существенном виновным не чувствовал, он помалу успокоился и стал несколько откровеннее. Однако сознаться во лжи было не так-то легко.

– Послушайте, Борискин. – Алехин поднялся и, улыбаясь, подошел к шоферу. – Вот вы утверждаете, что сегодня никого не подвозили. Так ведь?.. – весело спросил он, наблюдая за выражением лица Борискина. – Так!.. Однако не более как полчаса назад здесь, в городе, с вашей машины сошли двое офицеров…

Борискин посмотрел на Алехина, словно припоминая, озабоченно сдвинул брови и закусил губу, затем уставился глазами в землю и, почесывая затылок и стараясь скрыть некоторую растерянность, проговорил:

– Обождите, обождите… Ах да! – вдруг радостно воскликнул он, поднимаясь, и облегченно заулыбался. – Точно! Совсем забыл!.. По дороге попросились двое, и я их подвез. И чего тут плохого? Что ж им, пешедрала топать?

– Пешедралом скучновато, – согласился Алехин, угощая папиросой повеселевшего Борискина и закуривая сам, – хорошие знакомые?

– Не. Я их не знаю!.. Гад буду, товарищ капитан, – приложив руку к груди и глядя Алехину в глаза, поклялся Борискин. – Попросились, я и взял. Пожалел!..

– Кто они и откуда, не говорили?

– Нет. Да я и не спрашивал: мне это ни к чему. Ссадил их возле комендатуры – вы же видели… Один капитан, в годах уже, лысый. Обходительный такой, газеты мне еще на курево дал. – Борискин зашарил руками по карманам и, усмехаясь, поинтересовался: – Они небось натворили чего?.. А другой молоденький, лейтенант; у него еще слева фикса, ну, зуб золотой… Через эту жалость одни неприятности… Знал бы такое дело…

19. Вечером и ночью в городе

Пока Алехин беседовал в землянке с Борискиным, Таманцев умудрился проникнуть в автопарк, где стоял «ЗИС» с выломанным бортом, и буквально на глазах у часового обшарил кабину и кузов машины, не забыв заглянуть под сиденье и в ящик для инструментов. На самом дне под промасленной ветошью он нашел сахар, завернутый в тряпочку, подумал, что он, наверно, ворованный, но ничего, представляющего интерес для дела, обнаружить не смог.

Кусок газеты, что дали Борискину на «курево», оказался обрывком сегодняшнего номера лидской газеты «Уперад».

Очевидно, неизвестные, замеченные Блиновым, утром выехали из Лиды; вечером же они вернулись в город и сошли у комендатуры. Оставалось установить их среди офицеров, посетивших комендатуру после девятнадцати часов, а также проживающих по соседству, – дело представлялось вроде бы ясным и простым.

Комендант города, худой, с ввалившимися щеками, мрачного вида майор, знал Алехина еще с сорок первого года, по боям под Москвой, и был рад оказать содействие. Он принес регистрационные книги, и Алехин выписал четырех офицеров из числа тех, кто проживал поблизости или побывал в комендатуре за последние полтора часа и по установочным данным имел некоторое сходство с бритым капитаном и его товарищем. Таманцева Алехин сразу же послал на станцию.

Вызванные по распоряжению коменданта с квартир офицеры (трое, одного не нашли) были незаметно показаны Алехину и Андрею: интересующих разведчиков людей среди них, увы, не оказалось…

А всего в городе, по данным комендатуры, размещалось на частных квартирах свыше пятисот офицеров из разных частей и до двухсот командированных.

– Вот смотрите. – Майор, достав из сейфа, разложил на столе план Лиды с обозначением частей и соединений, дислоцированных в районе города. – Сложность в том, что окраины города закреплены за частями. Это их районы расквартирования… В Северном городке и в Южном, – он показал пальцем на карте, – свои комендатуры. А мы осуществляем только общий надзор. Учеты у них аховые, и проверить по-настоящему – дьявольски трудно!

Алехин поднялся: на улице стемнело, надо было спешить, в комендатуре же делать больше было нечего.

– Я ночую здесь, – сказал, прощаясь, майор. – Если понадоблюсь – беспокойте.