Ловушка для опера Сухаренко Алексей

Пробуждение опера

Что приходит в голову проснувшемуся утром человеку? Какая его первая сознательная мысль? Обобщение здесь не вполне уместно. Все зависит от пола просыпающейся особи, возраста. К примеру, просыпается утром молодая девушка. Рубль за сто первое, что она подумает: «…еще пять минут посплю». Женщина же в возрасте, если не замужем и нет детей, скорее всего, подумает о том как ей сегодня одеться. Она не будет тратить драгоценное утреннее время перед работой даром, а лучше сделает себе освежающую маску для лица и всякое такое. Старые женщины встают рано от звука радио точки, и чем они старше, тем радостнее их мысли о посланном Богом еще одном дне жизни. Исключение составляют разбитые параличом и проевшие свои пенсии. У тех одна мысль – «Скорей бы уже!!!» Мужики обычно просыпаются без мыслей, и только подходя к туалету, а большинство непосредственно в процессе удаления из организма отработанного материала задумываются. И что самое странное думают не о семье или работе а о законах вселенского разума и тайнах бытия. Хотя в отношении мужчин одно обобщение допустимо – с похмелья все просыпаются с матом и одной только мыслью.

От того проснулся человек один или с супругом так же возможны различные варианты. А если и вовсе с незнакомым человеком одного с ним пола? Тут уж зависит от половой ориентации проснувшегося – либо радость либо стресс.

Оперуполномоченный уголовного розыска 45-летний Сергей Иванович Бодряков ни чем до сегодняшнего утра не отличался от прочих особей мужского пола, и по утрам обычно без всяких мыслей вставал и шел в туалет. И сегодня он проснулся не с перепоя. В постели не было ни жены, ни любовницы, ни тем более другого мужика, что вполне объяснялось так как, не смотря на холостое семейное положение, Бодряков был совершено нормальным мужчиной, без всяких сексуальных проблем. Ну, может за исключением обострившегося простатита, так у кого его нет. У Вас? Ошибаетесь у Вас всего лишь скрытая форма…

И вдруг, сегодня, как только он открыл глаза на него «черным потолком» обрушилось – Повеситься что ли? И так ему стало тошно, словно веревка уже захлестнула его горло. Будучи неплохим оперативником и обладателем аналитического склада ума он попытался проанализировать, откуда такая «безнадега», но навязчивая мысль вылезшая из подкорки бубнила: Повеситься и вся не долга, повеситься…, повес…, полностью заполоняя собой сознание и лишая возможности осмыслить происходящее.

«А что меня на самом деле сдерживает? – стала капитулировать под таким натиском голова Бодрякова. Семьей не обзавелся, родни нет, друзья – коллеги по работе, да только уже 25 лет выслуги и скоро на пенсию. А какая на пенсии жизнь? Что делать? Простатит лечить в ведомственной поликлинике?

В настоящем и будущем ни чего привлекательного нет. Попытка вспомнить чего-нибудь хорошее из прошлого только усугубило положение. Сережка Бодряков родился в семье участкового инспектора Бодрякова Ивана Ивановича уроженца Калужской области, устроившегося после армии по лимиту в Московскую милицию, и женившегося на его матери, проживавшей в рабочем бараке Марьиной Рощи. Его мать в те годы была очень видной девкой и если верить молве, то его будущий отец первый раз встретил ее при разгоне блатной «хазы», которых в ту пору было в Марьиной Рощи хоть «пруд пруди». У матери в то время был большой роман с местным блатным по кличке Жорик, который после облавы на той «малине» загремел за разбои на десять лет. Мать же поставили на учет в милицию, а надзор и ее исправление было поручено местному участковому. Результатом полного исправления было – снятие с учета в милиции и законный брак со своим наставником, в следствии чего и появился на свет Сережа Бодряков. Все было хорошо, но через девять лет вернулся с лагеря Жорик, и мать опять стала крутить с ним роман. Узнав от своих коллег о происходящем, отец почистил свой наган и, переодевшись в штатское, вышел из дому с явно определенными намерениями. Эта решимость и предсказуемость его мыслей передалась и матери Сережи, которая вслед за отцом так же выбежала на улицу, оставив девятилетнего ребенка наедине со школьными уроками и предчувствием надвигающейся беды. На следующий день у мальчика не стало отца, в спину которого загнали лагерную заточку. Жорика осудили на пятнадцать лет и сослали обратно валить лес. Именем Сереженого отца назвали улицу, на которой проживало семейство Бодряковых. Толи не выдержав раскаяния и пересудов, толи от большой и дикой любви вслед к своему урке уехала и Сережина мать, оставив его на свою больную бабушку, которая умерла через два года не дождавшись от внучки не единой весточки. Дальше все было просто – детдом, армия милиция. Может, этой жизненной трагедией и объяснялось отсутствие семьи, а так же выбор профессии – месть за отца. По этой же причине не сложилась и служебная карьера Бодрякова, который в каждом уголовнике видел убийцу родного человека, и его методы дознания отличались особой изощренностью, за что начальство, ценя в нем эти качества, все-таки на всякий случай задерживали очередные звания служебными выговорами. Поэтому экскурс в прошлое капитану Бодрякову не принес ни чего кроме подведения жирной черты под прожитой жизнью и устоявшегося мнения в знаменателе – Повеситься и вся не долга. Он представил, как в телевизионном криминальном выпуске покажут репортаж об очередном суициде в рядах правоохранительных органов, и симпатичный диктор скажет что-нибудь о социальной незащищенности уходящих на пенсию милиционеров.

«А интересно кто приедет на труп?» – Бодряков стал прокручивать в мозгах предстоящую мизансцену осмотра тела.

«Начальник отделения конечно, с дежурным опером, кто-нибудь из прокуратуры и конечно эксперт. А если сегодня дежурный эксперт – Татьяна? Да ни очень-то по-джентльменски получится. Несколько лет баба, на глазах всего управления и без всякого стеснения ко мне клеится, и даже вроде я ей какие-то надежды подавал. А тут на те, вот Ваш жених – «жмурик». Окоченел немного, но еще не разложился, пользуйтесь, пока совсем не остыл. А ей каково? От всей надежды на красивое и большое чувство останется одна радость – градусник засунуть в анальное отверстие любимому. А потом будут по всему Управлению небылицы ходить по поводу этой «эротической» сцены и дальнейшей судьбы анального термометра. И ведь ни кто по мне не заплачет. Татьяна? Нет, она с досады от такого исхода еще чего доброго, прокрадется ночью в морг и скальпелем «разрисует» мое достоинство. Она помнится, однажды так и пошутила: не женишься на мне – отрежу. Хотя нет, пару бандюков узнав, что не успели меня на «пику» посадить могут смахнуть скупую слезу досады. А соседка – собачница с верхнего этажа, та и вовсе рада будет и всем соседям скажет, что собачек не любил поэтому и кончил так».

Он на секунду задумался, о том, что может быть не стоит доставлять своей смертью радость людям, и в этот момент почувствовал позывы в мочевом пузыре.

«Нет только не это!» – Зачем ему терпеть жуткие рези при мочеиспускании, когда можно сейчас вылечиться от всего-всего на свете.

«Все решено!» – Бодряков встал с кровати и подошел к стулу, на котором висели его брюки и оперативная кобура с пистолетом.

«А может пулю в лоб? Да нет, что я благородных кровей или коррупционер в погонах. Это только им насрать на то отвращение, с каким кто-то будет соскребать их разлетевшиеся мозги с потолка. А мне не хочется, чтобы кто-нибудь посторонний, и совсем не знающий меня человек, выругался или сблевал в моей квартире. Нет, решено – вешаться!»

Вытащив брючной ремень, он привязал его к потолочному крюку над своей кровати, предварительно сняв простенькую люстрочку, и просунул голову в петлю.

– Теперь осталось только поджать ножки – вырвалось у него вслух.

Позывы мочевого пузыря усилились.

«Черт, сто процентов обмочусь в судорогах» – с досадой поморщился Бодряков – «Прямо на кровать. И буду висеть и вонять. А люди будут нос зажимать и материться. И скажут: не мог свинья в туалет перед смертью сходить. Нет, надо немного о коллегах своих подумать. Мне бы какого было если я пришел бы труп своего коллеги описывать».

Капитан Бодряков, исполненный профессиональным патриотизмом и подпираюшей жидкостью слез с кровати и засеменил в туалет. Не успел он проявить заботу о коллегах, как зазвонил телефон.

«Да черт с ними, пускай звонят» – огрызнулся Бодряков и заорал от резкой рези в причинном месте.

Телефон продолжал звонить. В причинном месте продолжало резать… И все же он выстоял. Исполнил «последний долг». Толи от жары, толи от боли его прошиб пот, но он мужественно занял исходное место в петле так и не попив холодного боржоми.

«Так, что теперь? Ах да, поджать ножки» – вспомнил он.

На кухне опять раздался телефонный звонок.

«Что опять вылезешь из петли?» – иронизировал над собой Бодряков, – «Да ты просто дрефишь. Нет. Тогда скажи, зачем тебе сдался этот звонок?».

«А жара? Я же разложусь за два дня, а когда меня найдут – представляешь картинка. Надо подойти к телефону и кто бы не звонил сказать, что бы сегодня вечером выламывали дверь, и снимали меня с петли».

Не получив от своего внутреннего оппонента возражений он спрыгнул на пол и побежал к телефону.

– Алле – голосом сорвавшегося висельника прохрипел он в трубку.

На другом конце кто-то задышал и зашмыгал носом.

– Бодряков слушает – добавил Сергей Иванович, вслушиваясь в шмыгающие звуки и не отождествляя их не с одним из своих знакомых.

Шмыгание прекратилось и, как показалось оперативнику, перешло на всхлипывание.

«Женщина? Но кто? Татьяна так себя ни когда не вела. Даже после того как я отказался с ней переспать»

Неожиданно в уши Бодрякова полился поток бессвязной скороговорки маленького ребенка. Причем к тому же и шепотом. Сергей Иванович ни чего не понял, и первой мыслью у него промелькнуло, что его кто-то разыгрывает. Он стал лихорадочно вспоминать у кого из его знакомых маленький ребенок. Но так и не вспомнил. На том конце провода снова раздались всхлипывания и бормотания.

– …я Зиву Лядом с маКаСином… – все, что смог понять в очередном потоке детского лепета оперативник.

– Ты чей, кто твой отец? Позови кого-нибудь из взрослых – попытался подыскать ключик к разговору Сергей Иванович.

– нет ни коКо, мне стЛаСно, кваЛтиЛа на пеЛвом этаЗе, пЛихоТи быстЛей – нос опять зашмыгал.

В тревожном шепоте маленького человечка была какая-то завораживающая сила и секрет. Немного адаптировавшись к его шепоту, он понял, что какому-то малышу очень плохо и страшно и он просит его к нему прийти. Он попытался понять где живет эта маленькая перепуганная, одинокая Тайна, но трубка замолчала.

– Алле! – закричал Бодряков – Малыш, где ты живешь, тебя как зовут?

В трубке была тишина, потом раздался вздох и он услышал – «Папа», а затем короткие гудки.

«Папа? Что имел в виду ребенок? Может подошел его отец? Ну не меня же он назвал отцом? Хотя дети в таком возрасте могут выдумать что угодно. А в каком примерно возрасте? Годика три – четыре, максимум пять?».

Сергей Иванович даже не заметил как стал вспоминать свои немногочисленные любовные истории пяти-шестилетней давности. Скорее просто так не с надеждой, а просто для очистки совести.

«Но почему так противно сосет под ложечкой? Как будто в чем-то виноват?».

И вдруг, так же неожиданно как мысль о смерти, он понял, что больше всего на свете хотел бы сейчас быть виноватым, хотел бы, что – бы этот звонок не был ошибкой – нелепой случайностью. Его даже прошиб пот. В мыслях начался хаос. Он смахнул со лба испарину, словно пытаясь привести мысли в порядок. Но где – то в голове уже начинала играть незатейливая, но приятная попса: Мои мысли мои скакуны… Он пытался вернуться к анализу случившегося, но голос Газманова не позволял сосредоточиться снова и снова начиная сначала один и тот же куплет, с каждым разом наполняя его опустошенную ауру жизненной энергией. И все же «эскадрон» ускакал, и первое, что почувствовал Бодряков это сожаление об отсутствии в телефоне АОНа. Был бы записан номер телефона звонившего ребенка, и он бы уже к вечеру мог бы быть на той квартире. А так придется потрудиться, прежде чем получить шанс на встречу с этим мальчиком. Или девочкой? Но трудиться Сергей Иванович не боялся. А уж кому не искать как профессиональному сыщику с 25-летним стажем. Главное, что после этого телефонного звонка жизнь горе – висельника опять обрела полный смысл. Ведь как не пытался сам себя обмануть Бодряков, не сознаваясь в укрепившейся мысли, у него это не получалось. Звонил ЕГО ребенок.

Первым делом опытный сыщик окунулся в воспоминания пятилетней давности и определил круг поиска. Круг поиска был вполне реальным, так как женщины ни когда не были основным любимым занятием Бодрякова. Все занимала работа. Но все равно за изыскиваемый период им был составлен список из восьми женщин. Он еще раз пробежался по списку, расставляя приоритеты и степень вероятности исходя из 5-ти бальной системы.

1. Галина. Примерно 24 года Серебряный бор (нудистский пляж, подвел презерватив) – 4,

2. Алевтина Козырева, потерпевшая по угону автомашины, адрес в отделении – 4,

3. Светлана – медсестра – 5,

4. Клавдия Петровна, заведующая магазином, 45 лет (вряд ли по возрасту) – 0,5,

5. Надежда – хозяйка казино «Чикаго» – 5 +,

6. Оксана – свидетельница на свадьбе Замутилова -5,

7. Катя – Воронцовская баня – 5,

8. Наташа? – общежитие Хлебозавода – 5.

У Бодрякова была своя система сыска, он в отличие от своих знаменитых и не очень знаменитых коллег проводил поиск не по принципу наибольшей вероятности, а используя метод исключения. Тем самым, продлевая радость рабочего процесса и избегал ненужных ошибок. Поэтому первая, подлежащая по его методу наиболее вероятному исключению, была заведующая овощным магазином, на сегодняшний момент 50-летняя женщина, Клавдия Петровна Груздь.

Егорша

Во дворе одноподьездного дома не было не души. Жильцы дома преимущественно проводили выходные на дачных участках и возле водоемов. Даже постоянных завсегдатаев дворовых скамеек – пенсионерок не было на привычных местах.

«Может отчасти сработал телевизионный рекламный ролик, и все дети, вспомнив о доме, позвонили родителям, и теперь перегруженные телефонные линии удерживают пожилых людей дома, проливая бальзам на их души, внося умиротворение и комфорт, сравнимый с прохладным дождем орошаемым потрескавшуюся от зноя почву. А может, сработала другая реклама и все, оставшиеся в городе жители, занялись на выходных грандиозной стиркой, скопившегося за время социализма и дефицита стиральных средств, грязного белья. И все же, скорее всего первый вариант… про дождь, его хотя бы не исключает огромная дворовая лужа, которая растеклась от детской площадки до входа в подъезд. А еще вероятней это наличие самой лужи, и люди, заблокированные этим водоемом, стали вынужденными заложниками стихии».

Егорша обрадовался, что разгадал сложную загадку, и теперь стал из окна своей квартиры, расположенной на первом этаже у входа в подъезд, познавать действительность через отражение в луже. Его грязные, взъерошенные светло – русые волосы торчали в разные стороны, а большие выпуклые глаза, не смотря на свою привлекательность, ни чего не выражали. Дотошный наблюдатель, кроме странноватой внешности, мог еще увидеть улыбку, хорошо спрятавшуюся в уголках его губ. Его возраст – толи двадцать лет толи тридцать пять, так же трудно угадывался, поскольку его хозяину, похоже, до этого, как и до своей внешности, не было ни какого дела. В луже отражаются стены дома, балконы, кроны тополей, четыре вялых облака, небесный свод. Скрипнув тормозами, в самой середине неба останавливается машина скорой помощи. Водитель сдал назад на сушу. В замутившейся воде исчезли отражения. Из машины появилась неземной красоты существо в белом халате. Прелестная фарфоровая статуэтка на шпильках. Нитка жемчуга на шее и две огромные жемчужины – глаза. Кумулятивный аромат «Шанель» доносится до Егора, и он на мгновение забывает как дышать. Увидев в распахнутом окне первого этажа странную «статую» врачесса обворожительно улыбнулась.

– Вы кем будете больной?

Егор попытался ответить, но у него не получилось. Вместо этого он просто расплылся в самой естественной в таких случаях дурацкой улыбке, отчего созвездие веснушек на его лице собрались в сплошной Млечный Путь.

– Сын, – он представился богине медицины с такой интонацией как будто попробовал свой голос на вкус.

Врачеса обернулась к санитару и водителю.

– Заносите…

Медбрат и шофер извлекли из недр автомобиля носилки на которых, совершено без движений, лежала мать Егора. Передний край носилок, из-за лужи, они поставили на подоконник первого этажа и с помощью Егора затащили больную в квартиру. В комнате медбрат помог Егору положить больную на кровать и вышел на кухню, предварительно исследовав жилище цепким взглядом, но так ни за что им не зацепился. В комнату вошла врачесса. Она открыла медицинский чемоданчик и, достав из него зеркальце, осмотрела свое приятное личико. Вполне довольная свои видом она перевела взгляд на мужчину, который сидел на кровати и, улыбаясь, гладил по голове больную мать. Он был одет в старые, заплатанные джинсы, доходившие ему лишь до щиколоток, растянутый джемпер ручной вязки и, выглядывшие из-под джинсов синие тренировочные. Стоптанные сандалии на босых ногах завершали весь его гардероб. Остановив свой взгляд на еще не вполне стерильных руках, гладивших волосы больной, девушка поморщила носик.

– Кормить кашей, молоком, супом – проинструктировала она родственника.

– У нее же всего лишь зуб болел, – о чем-то вспомнив, недоуменно повернулся Егор к обворожительной врачессе.

– Паралич. Говорить не может – отчеканила девушка, удаляя заусенец на одном из своих перламутровых ноготков.

Егор недоуменно, переваривая сказанное, смотрел на ее кукольные ручки ловко орудовавшие маникюрной пилочкой.

Коллега врачессы тем временем исследовал на кухни содержимого холодильника «ЗИЛ». Открыв жесткую, сопротивляющуюся дверцу, он оказался один на один со скромной сморщенной котлетой. Поглощая «раритет» санитар вышел из кухни и, видя, что врачесса собирается уходить, и уже складывает маникюрные причиндалы в медицинский кофр, попросил задержаться еще на одну минутку показав указательный палец. Врачесса видимо понимала его без слов, так как недовольная присела на свой стул. Медбрат прошел во вторую смежно – изолированную комнату. У окна комнаты, глядя на улицу, сидел на подоконнике ребенок одетый во взрослую одежду, из-за непомерной длины больше напоминающей смирительную рубаху. В чертах его лица было что-то мальчишечье, но однозначно сказать, что это был мальчик мешали длинные волнистые волосы, обладательницей которых могла быть только девочка. Работник «скорой» посмотрел сквозь ребенка в окно на улицу, не понятно почему не заметив сидящего на подоконнике, подошел к вещевому шкафу и осмотрел его пустоты. Собираясь уже выходить из этого беспросветного вакуума, он неожиданно усмотрел дверки стенного шкафа, и с надеждой потянул за одну из них. Раздался страшный грохот, и на него посыпались ведра, лопаты, грабли и др. хозинвентарь. В дверях показалась его очаровательная коллега с надменно-лукавым выражением лица.

– Поехали – мягко прожурчал ее голос, и ласково прибавил, – козел…

После ухода детей Гиппократа ребенок слез с подоконника, и подойдя к темной комнате, стал загружать в нее обратно вывалившийся инвентарь. Егор, четко следуя инструкции фарфоровой нимфы, приготовил манную кашу. Каша получилась не очень, с комками, и заботливый сын тщательно размял комки ложкой. Поддерживая голову матери, он стал кормить ее с ложки, предварительно дуя на каждую подносимую к ее рту очередную порцию. Каша стекала по подбородку, но он ловко собирал ее ложкой и вновь отправлял пищу в рот.

– Ну, вот и молодец! – видя, что больная уже наелась, Егор вытер перепачканное кашей лицо матери и стал доедать остатки своей стряпни.

– Табачку бы, – услышал Егор голос матери.

«Что это было?» – Егор посмотрел на больную, силясь понять, не ослышался ли он.

– Понюхать бы – опять раздался голос матери.

При этом последние слова были произнесены как-то странно. Не размыкая губ. С восковой маской на лице.

«Парализована. Говорить не может». – Вспомнил сын заключение милой эскулапши.

«Так как же она говорит? Чревовещает что ли?» – он приложился ухом к маминому животу, надеясь найти разгадку.

Живот на самом деле «разговаривал», урча и булькая в процессе пищеварения.

«Ну, вот значит, как она теперь говорит» – обрадовался сын возможностью поддерживать общение – «это же, как азбука Морзе. Урч – тире, бульк – точка, длинный урч – двойное тире».

Егор обрадовался возможности выяснить, как так получилось, что несколько дней назад мать ушла лечить больной зуб, а в результате, ее привезла скорая помощь совершено без движения. Задав ей вопрос, он приник ухом к ее животу.

«Урч, бульк, бульк, бульк… Все понятно, нерв удаляли и потянули не за тот, ох уж эти молодые специалисты» – «перевел» чревовещание Егорша и успокоился разгаданной ситуацией.

– Так как насчет почихать? – опять раздалась просьба больной матери.

– Прости, совсем забыл – обрадовано засмеялся Егор и, подойдя к серванту, достал металлическую коробочку из-под чая.

Увидев, что нюхательный табак закончился, Егор в сердцах бросил коробку в угол комнаты. Посмотрев на мать, и прочитав на ее восковом лице просьбу, он засуетился и выглянул в окно. Во дворе дома стояла красивая иностранная машина. Егорша обрадовано подмигнул сидящему на подоконнике ребенку, и, повернувшись к матери, добавил – Сейчас принесу!

Схватив старый изорванный зонт, он спрыгнул из окна, и, подойдя к автомобилю, несмотря на сухую и жаркую погоду, раскрыл зонт над своей головой, и, посмотрев сквозь его дырки на балкон второго этажа, взялся за дверцу авто. В ту же секунду в тишину дворика ворвался пронзительный писк сигнализации, вперемежку с громким и радостным гыканьем Егора.

Начало поиска

Бодряков подходил к овощному магазину полностью погруженный в свои мысли. Он размышлял о том, как ему правильней построить беседу с Клавдией Петровной Груздь. Хотя шансы на то, что звонивший ребенок мог родиться от нее, были, по его мнению, ничтожны.

«Хотя, если у женщины на склоне лет нет семьи, то она готова родить не только от случайного мента, но и даже от спившегося грузчика из своего магазина, лишь бы использовать последний шанс – впрыгнуть на уходящий поезд жизни».

Он познакомился с Клавдией Петровной по роду своей деятельности, при осуществлении контрольной закупки. В отделение к Сергею Ивановичу, тогда дежурному оперу, обратилась инициативная группа граждан из трех человек, приобретшая в магазине у Груздь бананы, с общим недовесом на троих более одного килограмма фруктов. Бодряков не любил заниматься делами БХСС, и наверняка при других обстоятельствах его встреча с заведующей не состоялась, но один из инициативников оказался героем Советского Союза, а ветеранов Сергей Иванович чтил. Контрольная закупка, проведенная с помощью еще двух дружинников, дала такой же в точности результат. Недовес на трех «покупателей» составил более килограмма. Бодряков тут же изъял весовые гири, и в свежевыкрашенной трех килограмовке обнаружил, что ее внутренности залиты паяльным оловом. Заливка была легче высверленного чугуна на 350 грамм, что и позволяло работникам торговли уходить с работы под грузом неподъемных сумок, а заведующей отягощать кошелек на изрядную денежную сумму. Воспользовавшись тем, что заведующая еще не приехала с плодоовощной базы, Бодряков, расположившись в ее кабинете, приступил к опросам продавцов. Застуканный продавец – немолодая, и обремененная многочисленным семейством женщина, размазывая по лицу сопли и губную помаду, призналась, что ее заставила работать с этой гирей заведующая – Груздь. Она же пошла на это из-за мужа алкоголика и четырех несовершеннолетних детей, забота об которых полностью легла на ее плечи. Другие продавцы так же подтвердили, что эту гирьку именно Груздь с месяц назад рекомендовала им к применению. Поэтому к приезду заведующий перед оперативником уже лежал материал вполне достаточный для предъявления Клавдии Петровне обвинения по нескольким статьям уголовного кодекса РСФСР. Груздь оказалась на редкость обаятельной, и даже можно сказать красивой сорокапятилетней женщиной. Умение в этом возрасте следить за своей фигурой и внешностью сразу бросилось в глаза ее «гробовщику». Но еще больше Сергей Иванович был поражен той выдержкой и хладнокровием с которым эта женщина встретила этот удар правоохранительной системы. Не было не заискиваний, не жалобливой интонации. Он представился и встал, что бы освободить ее директорское место, но она остановила его движением руки.

– Да сидите, Сергей Иванович, оно я так понимаю, все ровно уже подо мной не останется?

– Но почему же? Может это все недоразумение – сделал притворно-удивленный вид Бодряков, и почувствовал, что это у него плохо получилось.

– Да ладно капитан, попалась так попалась, чего уж там. Вам раскрытие и майора, мне три года и конфискацию – она произнесла эти слова так спокойно, как будто предупреждала покупателей о закрытии магазина на обеденный перерыв.

Бодряков почувствовал к ней неподдельное уважение.

«Не надо строить тактику допроса, запугивать сроками, предлагать признаться в «чистуху» обнадеживая условным наказанием. Всегда бы так работать с правонарушителями. Даже жалко женщину. Тем более такую красивую для ее лет. Эх, было бы ей лет на пятнадцать поменьше… А чем это я? Черт».

Он поймал себя на этой мысли и стушевавшись глубоко вздохнув. Видимо что-то передалось и заведующей и она, томно вздохнув с ним в унисон, закинула ногу на ногу продемонстрировав молодые и красивые икры.

«А ноги как у двадцатилетней» – моментально отреагировала профессиональная наблюдательность оперативника.

«Да и груди под блузкой как узбекские дыни в ее магазине» – продолжало провоцировать мужское начало капитана, идя напрямую в разрез со служебными принципами.

– Ну что ж давайте я Вас опрошу. Работа есть работа – попытался взять себя в руки Бодряков, но в его голосе прозвучала не наигранное сожаление.

– Да, пожалуйста – женщина своим видом выражала смирение монахини и готовность подчиняться любым требованием представителя закона.

– Только один вопрос, Сергей Иванович, Вы меня сегодня арестуете, или потом, когда дело передадите в суд – впервые в ее голосе прозвучала беззащитность перед молотом государственного правосудия.

– Да помилуйте, Вы же только просверлили эту гирьку, а не затюкали ей до смерти чью-то голову.

– Сергей Иванович, спасибо Вам за снисходительность, мне и впрямь повезло, что на Вашем месте не оказалась какая – то безкультурная и малосимпатичная личность. Ваше общество, такого приятного мужчины во всех отношениях, хоть бы немного скрашивает серьезность и безвыходность моей ситуации. Давайте выпьем по рюмочки коньяка за знакомство.

Пока Бодряков думал отказываться или нет, заведующая достала бутылку армянского коньяку, посыпала сахаром нарезанные дольки лимона, открыла коробку конфет.

«А собственно, почему бы и не выпить с красивой женщиной? Это же не взятка, а то, что она обманывала покупателей это еще не повод для отказа ей в человеческом общении».

– За что? – вопросительно поднял оперативник рюмку с коньяком.

– За нашу странную встречу – прозвучал ее первый тост.

«Мы странно встретились и странно разойдемся, мне в отделение – тебе в народный суд» – сколомбурилось в голове Сергея Ивановича.

Тосты продолжались: «За человечность», «За благополучный исход», «За женскую красоту», «На брудершафт». После последнего тоста Клавдия Петровна особенно расчувствовалась, и, выразив сожаление по поводу их встречи при таких обстоятельствах, вышмыгнула в подсобное помещение. Через минуту она вернулась обратно и села на маленький диванчик напротив Бодрякова, закинув ногу на ногу. Оперативник, разливая остатки коньяка, скосил взгляд в район Клавдиных коленок как раз в тот момент, когда она закидывала ногу, и сделал неожиданное открытие – под юбкой у Петровны отсутствовала одна деталь туалета. Это было как в только что вышедшем американском фильме «Основной инстинкт» – любимом фильме Бодрякова. Только натуральный эффект оказался в несколько раз сильнее. Может потому, что они были одни, а может, усилению эффекта способствовал хороший армянский коньяк, но с этой секунды Сергей Иванович напрочь забыл, кто он и что он здесь делает.

«А может мне померещилось?» – он сделал запоздалую попытку остудить жар своего основного инстинкта, и словно прочитав его мысли, Клавдия Петровна переменила ноги.

Результат «следственного эксперимента» превзошел все ожидания.

«Ни какой ошибки!!!» – констатировала последняя здравая мысль в голове оперативника.

Откуда-то, возможно, что из подсобки, доносился островато-сладкий, дразнящий аромат спелых ананасов…

Все закончилось угрызением совести, и куда-то неожиданно исчезнувшим основным вещественным доказательством – запаянной гирьки. Дело развалилось еще по причине того, что Груздь, в отсутствии вещдока, не призналась в своей вине, и Бодрякову пришлось выносить постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. После этого Клавдия Петровна еще в течение трех месяцев зазывала оперативника в гости, но эротическое шоу в ее исполнении уже не интересовало оперативника, обманутого в лучших своих чувствах.

Увидев старого знакомого, заведующая сначала испугалась, но, не увидев понятых, обрадовалась и поправила прическу. Что испытывал обманутый оперативник? Да ни чего. Перед ним стояла одна основная задача и одна факультативная. С основной задачей все было понятно, но как раз факультативная мешала сосредоточиться на основной. Дело в том, что брючной ремень Бодрякова так и остался висеть в петлевидной форме посреди комнаты. Из-за сухощавого строения тела и широких в поясе штанов теперь приходилось контролировать, чтобы брюки не сползали неприлично низко. Поэтому приходилось держать руки в карманах брюк, то и дело, подтягивая их наверх. Поэтому Бодряков с огромным облегчением присел на предложенный ему уже знакомый диванчик.

– Сергей Иванович, вы не представляете, как я рада Вас увидеть – Петровна гостеприимно улыбнулась.

– Что – то Вы не очень бодро выглядите, может жару плохо переносите? – по-матерински заботливо осведомилась она у оперативника.

«Вы то же овощная моя пожухли за пять лет немного, как тот овощ на грядке» – отпарировал в мыслях Сергей Иванович.

– Моя фамилия еще не гарантирует бодрого вида ее носителя – юморнул Бодряков.

– Может коньячку по старой памяти? – попыталась спровоцировать мужчину на былое хитрая женщина.

«Для выяснения интересующего меня обстоятельства не помешает» – Бодряков в согласии кивнул головой.

После тостов: «За встречу» и «За любовь», оперативник поднял рюмку – «За наших детей».

Дама видимо больше желала услышать про знакомый брудершафт, поэтому выпила явно без энтузиазма, и не спровоцировалась на развитие темы.

– Извините Клавдия Петровна…

– Клава – настоятельно поправила женщина мужчину.

– Извини Клав, я вот тост произнес, а сейчас думаю, а тактично ли я поступил, не зная, есть ли у тебя дети.

– Да все нормально, у меня их двое – Петровна явно неохотно касалась этой темы, и это только разжигало охотничий азарт оперативника.

– Младшему наверно не более пяти? – попытался в лоб пробить искомое Бодряков.

– Вы Сережа мне явно льстите – уклонившись от прямого ответа, кокетничала Петровна.

– А все же? – не мог уняться Бодряков.

– Да, что Вы в самом деле о детях, давайте поговорим о нас, о нашей первой и последней встрече – сопротивлялась женщина – а то я могу подумать, что Вы пришли мне предложение делать.

– Я до сих пор не могу забыть того сумасшедшего дня – она опять стала наполнять рюмки.

Бодрову показалось, что ее губы стали нашептывать: брудершафт…

– Я интересуюсь только потому, что восхищен Вами и Вашей внешностью, при двух маленьких детях – пустился на хитрости оперативник.

– Да почему маленьких – клюнула на удочку Петровна – моему старшему сыну уже двадцать восемь, а дочери двенадцать.

– Так значит у Вас нет маленького ребенка?! – облегченно выдохнул Бодряков, и его эмоция не осталась не замеченной опытной женщиной.

– Так вот почему Вы пришли. Вы меня в очередной раз удивляете Сережа. Вы хотите узнать не забеременела ли я от той нашей с Вами встречи.

Бодряков вопрошающе промолчал.

– Да нет, успокойтесь, разве я похожа на наивную девочку. Я же выходила в подсобку не столько для снятия трусиков, сколько для принятия контрацептивной ампулки. Так, что можете спать спокойно мой хороший.

«Интуиция не подводит – 0,5 баллов отработаны» – подвел итог этой встречи оперативник и, забывшись про отсутствующий ремень, встал со стула, намереваясь распрощаться.

Брюки по предательски скользнули вниз, показав Петровне мужское нижнее белье. Заведующая поняла это по своему и, предложив гостю подождать ее одно мгновение, побежала в подсобку. В ее кабинете почувствовался знакомый аромат спелых ананасов.

«Неужели ее климакс не коснулся?» – воспользовавшись ее отсутствием, в спешке покидал магазин удивленный Сергей Бодряков

Новые лица

Егор продолжал смотреть сквозь дыры зонтика на балкон второго этажа, откуда должен был, встревоженный орущей сигнализацией появиться поющий Семен. Поющего Семена Егорша считал своим другом. Его мать, до болезни работала дворничихой, и иногда помогала соседу сверху убирать его большую трехкомнатную квартиру, в которой тот проживал вдвоем с женой. Егор так же частенько мыл его автомобиль, за что получал от своего приятеля импортные сигареты или просто немного денег. Кем работал Семен ни кто точно не знал, но поскольку, тот частенько оглашал соседние квартиры раскатистым пением, то по оперному репертуару поющего, Егор предполагал, что он был солистом Большого театра. Он даже вместо простой, бытовой речи частенько объяснялся на распев, чем заслужил большое уважение и любовь Егора.

Семена давно вывела из себя орущая сигнализация его машины, но он не мог вот так просто встать с кровати и нажать дистанционку. Причиной этому была лежащая на нем сверху дородная ухоженная женщина с высокой и чрезвычайно сложной прической на голове. Именно эта прическа и покорила Семена – любителя всего классического, при их первом знакомстве. И все же занудный писк сирены, похоже, достал не только его. Татьяне данная сирена ни как не способствовала сосредоточиться на достижении оргазма, который казалось уже «стучался в дверь». Но опытная женщина решила продлить себе сладкую истому ожидания, о чем теперь крайне сожалела.

– Да что же там такое – «свалилась» с Семена уставшая бороться с психологической помехой пассия.

– Слушай Татьяна, – присел на кровати Семен, ища глазами ключи от машины и свое мужское достоинство.

Ключи лежали на тумбочке, а мужское достоинство не было видно из-за массивного живота, нависающим карнизом и прикрывающим его от глаз хозяина.

– Я давно хотел тебя спросить, почему ты никогда не распускаешь волосы?

– А тебе, что не нравится? – ее лицо выражало неудовлетворенность, а руки инстинктивно проверяли целостность возведенного на голове чуда парикмахерского искусства.

– Да нет, простое любопытство – пожал плечами мужчина, не желавший обидеть женщину.

– Мне же еще на работу в ЗАГС, что же после постели мне в парикмахерскую опять бежать?

– Резонно – удовлетворил свое любопытство Семен.

Он взял ключи, пачку сигарет, завернулся в покрывало, и направился к балкону.

Выйдя на балкон и видя у машины своего придурковатого соседа, он поднял, стоящее на балконе, как раз для таких случаев, ведро с водой и опрокинул его на голову копошившегося внизу Егора. Зонт, разумеется, Егора не спас. Наверное, он остался бы суше, если был бы вообще без него, а так он прогнулся внутрь, и вся вода, практически без потерь протекла на него обильным душем. Подняв мокрое лицо, Егор увидел своего соседа, завернутого в покрывало, и напоминающий своим видом римского патриция. Егор почувствовал себя в ложе Большого театра, загоготал и захлопал в ладоши. У соседа на голове откуда-то появился лавровый веночек, и он, положив правую руку на грудь, а левую вытянув вперед, запел:

Поймав, брошенную соседом пачку, Егор, подражая его голосу, пропел в ответ:

– Чего там говорили про твою жену? – спросила Татьяна, как только, закутанный в одеяло мужчина вернулся в постель.

– Да ничего, сосед с первого этажа, этакий городской юродивый, хотя малый добрый, еще не знает, что я с женой развелся.

Татьяна вспомнила развод Семена, который она сама и оформила в Загсе, кто же знал, что спустя две неделе она окажется у него в койке. Она в очередной раз оглядела стены комнаты, увешанные подлинными картинами, старинными иконами, коллекционным оружием.

– Я все не привыкну. Как будто сплю в антикварном магазине. У тебя здесь, наверное, на миллионы? – уважительно произнесла она.

– Ха, – Семен опять стал забираться поближе к нагретому месту, не без гордости поправляя ее принципиальную погрешность. – На миллиарды!

– И ты собираешься уехать на неделю, не боясь оставить такое богатство? – возмущено переживала женщина, пытаясь оказать видимое сопротивление копошащемуся мужчине.

– У меня хата на охране. Мне сам черт не страшен – самодовольно ответил Семен, наконец-то найдя удобное положение, и сломив «сопротивление» своей пассии.

Егор покрошил добытые сигареты, тщательно перетирая табак ладонями рук.

– Ну, что уже готово? – мать поправила подушки, подложив их себе под спину, и теперь восседала на кровати в ожидании привычной церемонии.

«И почему врачи так торопятся поставить страшный диагноз? Паралич! Не может говорить! Может, тем самым они само утверждаются. Одно дело сказать – У Вашей матери насморк или корень зуба загноился, совсем другое испугать параличам. Тут родственников охватывает оцепенение. Они смотрят на поставившего страшный диагноз врача с безысходной тоской побитой собаки. А врач, исполненный выполненного долга, разведет руками, как бы говоря – А что Вы хотите от бесплатной медицины»

Егор с любовью посмотрел на мать.

«Нет, мы назло бесплатной медицине и плясать будем и песни петь».

Он сел на ее кровать и подал коробочку с натертым табаком. Мать Егора нетерпеливо запустила в нее пальцы, и стала закладывать табак в ноздри. Сын последовал ее примеру.

– Апчхи! Апчхи! – почти одновременно вырвался семейный дуплет.

– Будь здорова! – радостно пожелал Егор матери, и в подтверждении ее слов женщина опять чихнула.

– Все будет хорошо – Егор погладил мать по голове, опуская ее с подушек – нос у нас уже в табаке.

У матери опят стало восковое лицо. Она уже спала. На кухне загремел посудой странный ребенок. Егор прижал палец к губам, призывая его быть тише.

Семен чертыхнулся, когда старый запорожец подрезал ему дорогу, заставив резко затормозить. От неожиданности Татьяна, сидящая рядом, подалась вперед, и если бы не ремень безопасности, наверняка ударилась головой.

– Фу! – вздохнула она с облегчением – Еще мне не хватало разбить физиономию.

– А что, хоть с дочерью бы увиделась – философски изрек мужчина – А то ей всегда некогда.

– Думаешь легко на «скорой» вкалывать да еще готовиться в ординатуру? Если бы у меня были деньги, – она внимательно посмотрела на невозмутимую физиономию собеседника, – я бы дала кому следует, и не пришлось бы ей во второй раз поступать.

– Дело не в деньгах, просто она маленького роста, а профессора любят баб покрепче, вроде тебя, – он заржал, видя недовольное выражение лица своей подруги.

В машине повисла тишина.

«Где справедливость?» – задумалась женщина – «Вот этому жирному кабану от отца коллекционера досталось наследство достаточное до конца дней утопать в роскоши. Жена при разводе не стала делить имущество, а когда я со своим мужем разводилась, так эта пьяная ханыга и квартиру разменял и даже посуду с ложками поделил. Вот, что ему стоит дать мне денег. Хотя бы как любовнице. Так нет, удавится, а ни копейки не даст. Классику он любит. Почему всех толстых тянет на утонченные вещи?»

Неожиданно поток ее мыслей прервался из-за очередного маневра водителя, и она, что бы не удариться, была вынуждена упереться руками в лобовое стекло.

– Семен, ты меня точно сегодня угробишь, прекрати.

Любовник посмотрел на ее перепуганное лицо и расхохотался. Наконец они доехали до ее места работы. Машина притормозила у районного Загса, а Семен продолжал исторгать инерционные смешки. Наконец-то он сделал над собой усилие.

– Извини, Татьяна, просто я представил тебя с разбитой «вывеской» поздравляющей новобрачных.

– Ты когда прилетишь? – едва сдерживаясь, чтобы не треснуть любовника гаечным ключом поинтересовалась его подруга.

– Через 7 – 10 дней.

– Когда увидимся? – спросила женщина, про себя решившая больше ни когда не встречаться с этим «жирным козлом».

– Я тебе телефонизирую – самодовольно ответил Семен, любящий в женщинах, кроме классических линий, собачью преданность и не навязчивость.

«Жди меня и я вернусь, только очень жди» – на романтической нотке расставался Семен.

«Лети голубок, а я о твоей голубятне позабочусь» – более приземлено подумала его подруга.

Поиск продолжается

На следующий день, по приходу на работу Сергей Иванович с удовлетворением вычеркнул из своего списка самую возрастную кандидатуру заведующей магазином.

«С кого продолжить? Проще всего отработать заявительницу, так как ее данные есть в книге регистрации заявлений. К тому же и степень вероятности у нее небольшой. Решено».

Друга и «сожителя» по его кабинету оперуполномоченного Замутилова Петра еще не было, и поэтому Бодряков, установив адрес Алевтины Козыревой, не спешил уйти. Ему нужно было дождаться своего друга, чтобы выяснить адрес Оксаны свидетельницы его жены на свадьбе, у которых он был свидетелем со стороны жениха, и как часто бывает в таких случаях «подженился» на свидетельнице. Как назло позвонил дежурный по отделению и попросил допросить вора, только что задержанного на обворованной им квартире милицейским патрулем. Ему в кабинет доставили фиксатую личность лет сорока, руки которого были обильно размалеваны тюремными татуировками а, судя по наколотым на пальцах перстням, эта личность побывала в зоне у «хозяина» уже раза четыре.

«Хороший» клиент» – мелькнуло в голове Бодрякова.

«Сука ментовская» – параллельно подумал доставленный вор.

Обменявшись, таким образом первыми впечатлениями, задержанный сел напротив Бодрякова. Их разделял письменный стол, который для противоборствующих сторон символизировал баррикаду. На одной стороне, на которой был закон в лице нагруженного личной проблемой опера, а на другой стороне полное беззаконие и беспредел. А может быть даже совсем наоборот, ведь на дворе был 1999 год, с уродливой гримасой на правовом лице российского государства.

«Ну что же ты сигаретку не просишь?» – подумал опытный опер об обычном штампе блатняков – «Где же твои: Начальник угости табачком».

«Интересно сразу начнет мутузить, или для порядка о чем-нибудь спросит» – текли мысли по другую сторону баррикады.

«Все расскажешь как миленький, у меня не такие как ты, авторитеты кололись» – начал заводить себя Бодряков, настраиваясь на рабочую атмосферу.

«А может припадок симулировать? Как положено с пеной», – попытался схватиться за соломинку умудренный воровской жизнью задержанный и, нащупав в кармане брюк маленький обмылок, не заметным движением отправил его в рот.

Бодрякову этот клиент мешал сосредоточиться на своей актуальной проблеме, и это его нервировало. Он встал. Его нервозность передалась и доставленному, занятым мусолиньем обмылка и взбиванием языком пены. Его нервы не выдержали первыми. Видя вставшего из-за «баррикады» опера, и по причине не взбивающейся во рту пены, он жалобливо к нему обратился.