Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни Оллестад Норман

– Я сейчас проедусь по ту сторону гребня и проверю, нет ли лавин.

– Смотри не упади!

– Не упаду.

Он пересек гребень, и тут же с вершины сорвался кусок снега и устремился вниз по желобку, который спускался с гребня.

– Выглядит супер! Давай, Оллестад, скатись по нему, – сказал отец откуда-то сверху, с торца желоба.

Я задвигал ногами, пытаясь развернуть лыжи в нужном направлении. Потом посмотрел вниз – склон и впрямь был очень крутой.

– Глубокий снег поддержит тебя. Не бойся разгоняться на спуске! – напутствовал меня отец.

Я погрузил палки в снег, и они ушли туда полностью, до самых ручек. Тогда я их вытащил, несколько раз качнулся вперед-назад и начал спуск.

– Вверх-вниз! Пружинь ногами! – кричал отец.

Я пытался сгибать и разгибать колени. Снег был очень глубокий и доходил мне до груди. Я рванулся всем телом, пытаясь повернуть. Сквозь снег, покрывавший стекла защитных очков, было видно, что передо мной уходит вверх изогнутая боковина желоба. Я вновь попытался пружинить ногами и вдруг резко повалился вперед: ноги выскользнули из креплений, и я упал лицом вниз, на стенку желоба. Рот залепило снегом, и я не мог дышать. Я с усилием пошевелил руками. Они были плотно прижаты к бокам. При попытке выплюнуть снег я после каждого выдоха непроизвольно вдыхал новую его порцию. Чем сильнее я старался вдохнуть, тем больше снега забивалось мне в горло. Невозможно было закрыть рот.

Отец за ноги вытянул меня из желоба. Я отплевывал снег. Я плакал. Я выкрикивал все плохие слова, которым научился в Топанга-Бич. Отец протер мне очки и сказал, что он здесь, со мной. Я бы ни за что не задохнулся, ведь он был рядом.

Когда я выпустил весь пар по поводу гор и успокоился, отец снова приладил мне очки на шлем и вставил ботинки в крепления.

– Пап, мы должны вернуться наверх, – сказал я.

– Снег очень глубокий.

– Вот поэтому нам и не надо было сюда лезть. Здесь слишком глубоко.

– Слишком глубоко никогда не бывает, Оллестад.

– Нет, бывает! Здесь так глубоко, что ничего не видно и нельзя двигаться.

– Надо сразу же пружинить ногами, пока лыжи еще не нырнули под снег.

– Это невозможно! – воскликнул я. – Почему ты заставляешь меня это делать?

– Когда научишься, сам поймешь, как это великолепно.

– Нет тут ничего великолепного!

– Когда-нибудь будет…

– Нет, не будет!

– Посмотрим, – заключил отец. – Vamonos![16]

– Все закончится тем, что я опять упаду, и виноват в этом будешь ты!

– Не забывай пружинить ногами.

– Да не могу я…

Я оттолкнулся и взметнул руки в стороны и вверх – как птица раскрывает крылья. Мне хотелось продемонстрировать отцу, как я застряну, но лыжи внезапно выехали на поверхность.

– Вот и получилось, Оллестад! Колени чуть выше!

На поверхности лыжи поворачивались легче, чем в вязком сугробе. Снова погрузившись в снег, я прижал колени к груди. Под воздействием противовеса носки лыж поползли вверх, словно корабль во время качки, и я покатился вперед, миновав еще одну снежную глыбу. Я продолжал двигаться в неизменном ритме, вверх-вниз, вырываясь из толщи снега прежде, чем лыжи успевали туда погрузиться. Тут я услышал крик отца, и мгновение спустя снежная волна залепила мои очки, ослепив меня. Я успел очистить левое стеклышко – ровно настолько, чтобы увидеть, как на меня обрушивается новая волна. Я снова принялся очищать стекла и тут вспомнил, что нужно подтянуть колени. Но было поздно. Я вылетел из креплений, кувыркнулся – и приземлился на спину.

Я стряхнул снег с лица и, наконец, смог вздохнуть. Я лежал, пока не услышал крик отца. Тогда я приподнялся и сел. Мимо меня к центру желоба пронеслась еще одна белая волна – казалось, их гонит подземный великан.

На секунду на поверхности этой снежной волны показалась голова отца. Затем он остановился прямо надо мной. Усы его напоминали белые замороженные сосиски. Бежевая дубленка и черные брюки были покрыты снежными катышками. Мне был виден один его глаз – голубовато-серый под розоватым стеклом, он отливал шальным блеском, словно у дикого зверя, который только что убил и сожрал свою добычу.

– Оллестад Великолепный! – изрек отец сквозь клубы пара.

Мне хотелось прыгать от восторга, но я сдерживался – это лишь раззадорило бы его, и он потребовал бы от меня новых подвигов.

– Ну, теперь-то мы поедем домой? – спросил я.

Отец тяжело вздохнул.

– Да ты у нас просто pulver hund! – заметил он. Я знал, что в переводе с немецкого это означает «фанат целинных спусков».

– Погоди, вот доберемся до Альты, штат Юта, – сказал отец. – Рассекать там целину – все равно что парить на облаке.

На секунду я тоже замечтался о сверхскоростных спусках Альты, но тут же остановил себя и отвернулся – отец не должен был видеть, что я свечусь от радости.

Порой меня раздражала его несокрушимая харизма: он подавлял всех вокруг и всегда оказывался на коне. Но я все равно очень хотел быть похожим на него.

Путь до шоссе по глубокому снегу потребовал недюжинных усилий. Грузовик дорожной службы подкинул нас до парковки. Я видел, что отец хочет скатиться еще раз, даже предвидел его аргументы: «Такие денечки выпадают не часто, и надо брать от них все». Мне хотелось разделить с ним удовольствие от этих золотых деньков, но все-таки больше тянуло поиграть с друзьями.

В тот день отец почему-то не стал настаивать, и полтора часа спустя мы остановились у дома Бобби. Я вбежал внутрь в полной экипировке и обнаружил, что ребята уже прикончили шоколадный торт. Я расплакался, перестал разговаривать с отцом и даже не смотрел на него. Мамы моих друзей глазели на нас – в мокрых лыжных костюмах, с грязными спутанными волосами, мы явно выглядели неуместно. К тому же от нас разило потом… Они-то недавно принимали душ и пахли сиренью, а мы только что выползли из леса. Не обращая на это внимания, отец тут же очаровал всех дам, а потом с аппетитом умял целую тарелку овощей. На фоне остальных я казался себе грязным и неотесанным и держался в сторонке, тщетно пытаясь ухватить нить беседы и присоединиться к всеобщему веселью. У меня не было ничего общего с этими ребятами. В который уже раз я пожалел, что не могу жить так же, как все мои сверстники – гонять с ними на великах после школы и играть в мяч в каком-нибудь тупичке.

– А я пропущу чьи-нибудь дни рождения? – спросил я отца, когда он протянул мне только что открытую бутылку воды. Жара в пустыне Баха начиналась с раннего утра.

– По-моему, нет.

Заметив мой сердитый взгляд, он добавил:

– Да все дни рождения одинаковы…

Я скорчил кислую мину и отвернулся. Отец похлопал меня по спине.

– Тебе еще повезло, Оллестад, – проговорил он. – А вот твоя бабушка, бывало, вытаскивала меня с бейсбольного поля прямо в разгар игры и тащила в танцевальный кружок. Ты только представь! Черт, а от тебя требуется всего лишь кататься на серфе да на лыжах. Сплошное удовольствие!

Я повернулся к нему.

– Ты занимался танцами? Это было что-то вроде степа?

– Хуже. Балет.

– Вот это да! – выдохнул я. – А зачем?

– Она мечта-ала, – проговорил отец, растягивая это слово, – чтобы я снимался в кино.

В фильме «Оптом дешевле» отец играл старшего сына, лет 12–13, и я вспомнил, что в первой же сцене на нем была бейсбольная форма.

– Это была твоя идея – что твой герой в «Оптом дешевле» будет носить бейсбольную форму? – спросил я.

Отец улыбнулся до ушей.

– Целиком и полностью.

– Пап, это очень здорово, – сказал я.

– Ну, знаешь, часами трястись в автобусе в очередную студию, а потом еще тупо ждать два или три часа – это было совсем не здорово. Я пропустил много интересного из-за этой ее мечты.

Сейчас отец был похож на маленького мальчика, ищущего сочувствия, и я понял, что он до сих пор злится на бабушку.

– В этих очередях я просто спал стоя, привалившись к стене, – поведал он.

– И ни разу не упал? – спросил я.

Отец поглядел на дорогу и покачал головой.

– Зато ты заработал денег, – заметил я, пытаясь подбодрить его.

– Ну да… Они-то и помогли мне попасть в колледж, – сказал он.

Мы остановились перекусить и заправиться, а затем продолжили путь. Теперь дорога шла вверх, по гористой части страны. Остаток дня прошел в знойной пелене: я клевал носом, то и дело пил воду и пялился в окно на однообразный пейзаж – земля, заросли чапараля[17] и кактусы. Я ныл, что приходится все время глотать пустую воду. Мне хотелось чего-то другого, какого-нибудь сока. Отец приподнял бровь и отхлебнул из бутылки с водой.

– Ммм, – промычал он, облизываясь. – Фруктовая водичка! Вкуснота!

И передал бутылку мне.

– Ну конечно, фруктовая водичка! – возмутился я.

– А ты попробуй, – посоветовал отец с таким видом, словно это блестящее открытие, которое неплохо бы отпраздновать.

Я сделал глоток.

– Ммм, фруктовая водичка! – только и сказал я.

Ближе к закату дорога опять завернула вниз, к морю, и ту ночь мы провели в отеле, где был слышен прибой. Из-за жары я ворочался с боку на бок и, силясь заснуть, все представлял, что брожу где-то на холоде. Я неотвязно думал о нашей с отцом поездке в Альту, штат Юта, в прошлые пасхальные каникулы.

Он чистил зубы перед зеркалом в ванной отеля «Литл Америка» в Солт-Лейк-Сити. В зеркале отражался его висящий член. Ягодицы были куда бледнее ног, мускулистую спину рассекала крутая ложбинка.

Душ выключился, и в облаке пара возникла Сандра. Я видел ее призрачный силуэт: вот она потянулась за полотенцем и обернула его вокруг груди. Полотенце прикрывало ее ниже пояса. Ноги казались совсем тощими – «цыплячьи ножки», дразнил ее отец. Сандра вынырнула из тумана, увидела, что я за ней наблюдаю, и глаза ее сузились. Интересно, догадывается ли она, что прошлой ночью я смотрел с другого конца комнаты, как она скачет на моем отце? Лицо ее искажала гримаса боли, но во вздохах звучало блаженство.

– Норм, – сказала она, обращаясь к отцу. – Не мог бы ты одеться?

– Как скажешь, дорогая, – с улыбкой отозвался он.

– Такое впечатление, что у нас тут хлев, – бросила она.

Он рассмеялся, а Сандра пошла в туалет и закрыла за собой дверь. Отец подошел к окну и отдернул шторы.

– На нашем «Порше» слой снега сантиметров в тридцать, не меньше, – сообщил он.

Резко подул ветер, и стекло запорошило снегом. Отец взглянул на меня. В глазах его я увидел азарт.

Сандра вышла из туалета в длинном термобелье. Увидев в окне метель, она замерла на месте.

– Ты прикалываешься, да? – сказала она.

Отец отошел на другой конец комнаты. В предвкушении заснеженного спуска взгляд его заволокло дымкой. Он протянул мне мой лыжный костюм.

– Пошли, Чудо-Мальчик.

– Норм, к чему такая спешка? – спросила Сандра. – Ты только посмотри на это!

– Вот именно. Ты только посмотри! Это ж мечта, ставшая явью!

Мы уселись в первое кресло подъемника. В лицо мне летел колючий снег, а я все ломал голову, почему Сандра осталась попивать коньяк в баре гостевого дома «Альта Лодж».

На вершине подъема мы с отцом сошли с кресла и заскользили вперед, борясь со встречным ветром.

– Иди по моим следам до следующего подъемника, – сказал отец.

На втором подъемнике тоже никого не было, и работник долго не хотел нас пускать. Раскачиваясь на ветру, наше кресло лязгало о головную подъемную башню. Тут облака прорезала вспышка молнии, и я прижался к отцу. Он уютно спрятал мою шею у себя под мышкой.

– Подъемник сейчас закроют, – заметил он. – Нам еще повезло, что мы прорвались.

– Повезло?

Прогремел гром, и отец ничего не ответил, а лица его я не видел. Для этого пришлось бы вылезти из-под крылышка, чего мне ужасно не хотелось.

На вершине мы слезли с подъемника. Стоя спиной к ветру, я ждал, пока отец разведает местность. Он поехал к гребню горы по следам лыжного патруля.

Отец появился на той стороне гребня. Он склонился над краем, и фигура его напоминала сосну, только совсем без иголок. Я ждал сигнала. Мне послышался свист, но это мог быть и ветер. Отец помахал рукой.

Я подъехал к нему. Резкий порыв ветра смел с продолговатых сугробов сухую снежную крошку, похожую на россыпь бриллиантов. На небе показалось огромное серебристое облако и тут же рассыпалось на множество мелких. Они завихрились, словно пустившиеся в пляс привидения.

– Ни черта не видно! – пожаловался я.

– Надо найти деревья.

– А где они?

– Где-то там, внизу.

– Я замерз.

Он потер мне спину рукой в перчатке.

– Вперед, Чудо-Мальчик. Испытай этот снежок.

– Мне кажется, нам лучше спуститься по обычной трассе, – сказал я.

Отец покачал головой.

Перемахнув через гребень, я оказался по колено в снегу, и он все прибывал. Мои ноги с трудом протискивались сквозь мириады белых кристаллов. Разлетаясь от груди, они окутывали меня сияющим ореолом. Мы с кристаллами двигались как одно целое. Ветер улегся, облака исчезли, и казалось, что за пределами моего хрустального шара вообще ничего нет. Я подтянул колени и с силой оттолкнулся вверх, а потом понесся вниз, и кристаллы разлетались из-под лыж в разные стороны. Я продолжал движение, не чувствуя никакого сопротивления, никаких толчков – только непрерывное парение наедине с метелью. Так вот о чем грезил отец, вот что приводило его в такой восторг – эта невероятная снежная пустота!

Я парил, как чайка в воздушном потоке, и ничто больше не имело значения – только это свободное падение да слепящий

снег.

Я услышал крик отца. Он скользил рядом со мной, и теперь мы оба были окружены одним сверкающим облаком. Я мог с трудом разглядеть его дубленку.

Вжиииииих! Облако рассеялось, и отец скрылся из виду, умчавшись вниз по скату. Я снова был один в своем низвержении в невесомость.

Впереди торчала гряда деревьев, они отражались на снежной поверхности. Тропинок нигде не было. В лесу снежные хлопья падали строго вниз, потому что там не было ветра. Я двигался вдоль кромки леса, пока не увидел прогалину. Я завернул и проехал внутрь. Облако растаяло у меня за спиной. Здесь было больше света. Вокруг стволов намело сугробы, и я лавировал между ними, как скаковая лошадь между шестами. Снежные подушки лопались, и перышки оседали у меня на лице. Мне очень нравилось это ощущение, и я выискивал самые большие подушки. Еще мне хотелось, чтобы все это увидел

отец.

Внезапно земля ушла у меня из-под ног, я полетел кувырком и застрял где-то вверх ногами. Снег забивался под парку и через ворот сыпался мне в волосы. В полуметре от моего лица был ствол дерева, подо мной – мерзлая земля и корни. Мои лыжи торчали сверху, под нависавшими ветвями. Их носки упирались в ствол, а пятки касались наружной границы ловушки, в которой я и висел головой вниз.

Я потянулся вверх, чтобы ухватиться за лыжи. Слишком хрупкая кора затрещала. Тогда я закричал:

– Отец! Отец!

Ни звука. А вдруг он меня не найдет? Ему придется прочесать склон снизу доверху. Но он может подумать, что я уже закончил спуск, и вернется в гостевой домик. А ведь если отец не придет в ближайшее время, следы мои занесет снегом, и уже никто не сможет меня найти. Я здесь замерзну насмерть.

– Отец! Отец!

У меня окоченели ноги, и голова отяжелела от прилившей к ней крови. Я расстегнул молнию на брюках и достал свой член. Зубами я стащил одну перчатку и обхватил его рукой. Он был теплым. От того, что я держу в руках что-то свое, родное, я успокоился и забыл об угрозе замерзнуть насмерть.

Видимо, в какой-то момент я убрал его обратно в штаны: когда я почувствовал, что лыжа задергалась, в руках у меня уже ничего не было.

– Малыш Оллестад! – позвал отец.

Слезы и кашель.

– Все в порядке, – сказал он. – Я здесь.

Он с треском ворвался в ловушку, мои лыжи рухнули со своей опоры, и мы оба повалились на мерзлую землю. Головой в шлеме я ударился о ствол и заехал отцу по плечу одной из лыж.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да вроде, – ответил я.

Отец отстегнул мне лыжи. Когда он распрямился, я увидел, что его голова достает как раз до отверстия ловушки.

– Сейчас я тебя вытащу, – сказал он.

Отец обхватил меня за талию. Посадил себе на плечи. Затем мы сцепили наши ладони в замок и вместе распрямили руки.

– Становись на ноги, – приказал он.

Я подтянул колени и встал ему на плечи. Он подался вперед, и меня выбросило из ямы. Я пополз прочь от ловушки.

Следом за мной из ямы вылетели мои лыжи. Потом показалась голова отца. Одной рукой и ногой он упирался в ствол, а носком другой ноги и второй рукой – в снежную стену. Он напоминал звезду с расходящимися лучами. Отец резко поднял руку и ухватился за ветку. С сосен сорвался снег и облепил ему голову. Оттолкнувшись обеими ногами от ствола, он вынырнул из ямы и приземлился рядом со мной.

Отец встряхнул головой – так делала Санни, выходя из океана. Затем поднял очки на лоб.

– Вот это настоящий экстрим, Оллестад.

– Я знаю.

– Как тебе эта целина?

Я смотрел на яму, и в тот момент мне было трудновато проникнуться наслаждением от спуска. Глаза отца сверкнули, словно бурю прорезал золотистый солнечный луч. Мой восторг вернулся.

Он протянул мне раскрытую ладонь и рывком поднял меня на ноги.

– Спустимся вон в ту долину, – сказал он. – Думаю, там, внизу, можно будет отлично покататься, Чудо-Мальчик.