За чертой Лариков Андрей

— Билли!

— Что?

— Они знали, как меня зовут.

— Знали, как тебя зовут?

— Они звали меня. Кричали: «Бойд! Бойд!»

— Это ничего не значит. Спи.

— Как будто они какие-то мои приятели.

— Спи давай.

— Билли!

— Что?

— Тебе не обязательно пытаться это дело представить лучше, чем оно есть.

Билли не ответил.

— Уж как оно есть, так и есть.

— Я знаю. Спи.

Утром они сидели и ели, время от времени осматривая горизонт, как вдруг вдали, на фоне восхода, среди стального цвета глиняной глади, что-то начало проявляться. Через некоторое время поняли, что это всадник. Он был, возможно, где-то в миле и приближался в виде сразу нескольких полупрозрачных зыбких образов, которые в тех местах, где почва под ногами была под водой, вдруг прибавляли в росте, а потом съеживались и вытягивались снова, так что всадник, казалось, то надвигался, то пятился, то опять надвигался. Вставшее из-за горизонта солнце накрыли красные полоски облаков, собравшихся над восточным берегом, и всадник сразу стал как-то ближе, да он и в самом деле почти пересек уже все озеро шириной десять миль и глубиной три дюйма. Билли встал, сходил за ружьем, вернулся и, положив его под одеяло, снова уселся.

Лошадь под всадником была то ли цвета местной почвы, то ли была ею основательно перепачкана. Всадник ехал по мелкой стоячей воде; вытесняясь из-под копыт его лошади, она давала яркую световую вспышку, которая в тот же миг исчезала, как свинцовая чушка в чане. Выехав из воды, он направил лошадь по тропинке вдоль берега, засыпанного белым, будто содовым, песком, из которого торчали редкие пучки травы; подъехав к мальчишкам, окинул их взглядом из-под шляпы, затенявшей глаза. Ничего не сказал. Опять посмотрел на них, оглянулся, осмотрел озеро и дюны, наклонился, сплюнул и снова на них уставился.

— Вы не те, за кого я вас принял, — сказал он.

— А за кого вы нас приняли?

Этим вопросом всадник пренебрег.

— А вы-то что тут делаете? — спросил он.

— Мы ничего не делаем.

Он посмотрел на Бойда. Посмотрел на коня.

— Это что у вас там под одеялом? — спросил он.

— Ружье.

— Меня хотите застрелить?

— Нет, сэр.

— Это твой брат?

— Он может сам за себя ответить.

— Ты его брат?

— Да.

— Так… гм… что вы тут все-таки делаете?

— Мимо шли.

— Мимо шли?

— Да.

— Мимо шли… и куда?

— Мы идем в Дуглас, Аризона.

— Да ну?

— У нас там знакомые.

— А здесь у вас нет знакомых?

— Нам городская жизнь не подходит.

— Это ваш общий конь?

— Да.

— Тогда я знаю, кто вы.

Мальчики промолчали. Оглянувшись, мужчина посмотрел на сухое озеро, на дне которого лежал тонкий слой стоячей воды, в утреннем безветрии похожей на свинец. Опять наклонился, сплюнул и обратил взгляд на Билли:

— Я доложу мистеру Боруфу то, что вы мне сообщили. То есть что вы теперь просто пара бродяг. Но если хотите, могу вас подождать, поедем обратно вместе.

— Мы не поедем обратно. Но все равно спасибо.

— Я вам еще кое-что скажу, если сами не понимаете.

— Скажите.

— Вы ношу себе взяли не по силам.

Билли не ответил.

— Тебе сколько лет?

— Семнадцать.

Мужчина покачал головой.

— Что ж… — сказал он. — Смотрите, будьте осторожны.

— А можно вопрос? — сказал Билли.

— Ну…

— А как вы нас заметили? Аж оттудова…

— Я ваше отражение видел. В таких местах, как эта плайя, иногда можно видеть вещи, которые вроде как чересчур далеко, чтобы их видеть. Некоторые из ребят спорили, будто бы вы — это не вы, а мираж, но мистер Боруф знал, что это не так. Уж он-то к тутошним местам присмотрелся. Уж знает, где мираж, где нет. Да и я тоже присмотрелся.

— А вы присмотритесь через часик снова — увидите нас или нет.

— Обязательно.

Он кивнул каждому из них по отдельности: на той пустынной полосе то ли берега, то ли дна они сидели друг от друга чуть поодаль, потом ему на глаза попался онемевший пес.

— Да-а, не очень-то с него будет много проку как с охранника, а?

— У него было горло перерезано.

— Это я знаю, — сказал всадник.

После чего развернул лошадь и по плоской грязи, переходящей в озеро, поехал обратно. Въехал в солнце, сразу сделавшись силуэтом, и, несмотря на то что, когда они сами сели верхом и начали движение на юг вдоль борта этой серой сковородки, солнце поднялось и не слепило уже глаза, взгляд, брошенный на дальний берег озера, куда уехал всадник, там никого не обнаружил, будто он канул в воду.

Ближе к полудню они пересекли границу штата Аризона. Преодолели невысокий горный хребет, спустились в долину Сен-Симон-Вэлли — в том месте, где она идет с севера на юг, — и расположились полдничать у реки в тополиной роще. Они напоили и стреножили коня, потом сидели голые в неглубокой галечной запруде. Бледный, тощий, грязный, Билли не сводил глаз с брата, пока тот не встал, вперив взгляд в него.

— Может, хватит меня выспрашивать? Чего ты ко мне пристал?

— Да не буду я у тебя ничего выспрашивать!

— Будешь.

Еще понежились в воде. Пес, сидевший в траве, не сводил с них глаз.

— Он теперь ходит в папиных сапогах? Да? — сказал Билли.

— Ну вот, опять.

— Повезло тебе. Могли ведь убить с ними вместе.

— Не знаю, много ли тут везенья.

— Нельзя так говорить. Глупо.

— Ты не все знаешь.

— И чего это я не знаю?

Но Бойд не сказал ему, чего он не знает.

Расположившись в тени тополей, поели сардин с крекерами, потом поспали, а под вечер двинулись дальше.

— Одно время я уж подумывал, не уехал ли ты в Калифорнию, — сказал Бойд.

— И что бы я там делал, в Калифорнии?

— Не знаю. В Калифорнии тоже ковбои есть.

— Никогда не хотел в Калифорнию.

— Да и я тоже.

— Вот, может быть, в Техас…

— А в Техас зачем?

— Не знаю. Никогда там не был.

— Так ты нигде никогда не был. Это что, причина?

— Когда другой нет…

Едут, едут… В длинных тенях пробегали зайцы — скакнет, скакнет и опять замрет. Немой пес не обращал на них внимания.

— Почему полиция не может арестовать их в Мексике? — спросил Бойд.

— Потому что это американская полиция. В Мексике на нее всем плевать.

— Ну а мексиканская полиция?

— В Мексике вообще нет полиции. Она там просто шайка негодяев.

— А дробью номер пять можно убить человека?

— Можно, только надо почти в упор. Такая будет дыра — руку просунешь.

Вечером они пересекли шоссе (чуть восточнее Боуи) и свернули по старой дороге к югу через хребет Дос-Кабесас. Разбили лагерь, Билли насобирал дров, пошустрив в неглубоком каменном русле, они поели и сидели у костра.

— Как думаешь, они не захотят вернуться, чтобы и нас убить? — спросил Бойд.

— Не знаю. В принципе могут.

Он наклонился, пошуровал в углях палкой и положил палку в огонь. Билли следил глазами.

— Только им нас не поймать.

— Это точно.

— Почему ты не скажешь то, что у тебя на уме?

— А у меня нет ничего на уме.

— Ничьей вины в этом нет.

Бойд сидел, глядел в огонь. На гребне к северу от их лагеря тявкали койоты.

— Ты так себя с ума сведешь, — сказал Билли.

— Да я и так уже…

Он поднял взгляд. Его светлые волосы казались седыми. Он выглядел на свои четырнадцать и в то же время на столько, сколько не бывает. У него был такой вид, словно он и в начале времен там сидел, ждал, пока Господь сотворит вокруг него деревья и камни. Казался реинкарнацией своей собственной реинкарнации. Но более всего при взгляде на него бросалась в глаза переполняющая его ужасная печаль. Как будто он таит в себе весть о страшной потере — такую весть, ничего равного которой никто и никогда еще не слыхивал. О вселенской трагедии, вызванной не событием, не происшествием и не аварией, а просто тем, как устроен этот мир.

На следующий день, пройдя высоким горным проходом, они оказались на перевале Апачей. Бойд сидел сзади, болтая тощими ногами по бокам коня, и вместе они в четыре глаза обозревали местность впереди. День был солнечным, дул ветер, и над южными склонами в восходящих токах парили вороны.

— Вот еще одно место, где ты не был, — сказал Билли.

— Такие места везде, разве нет?

— Видишь там линию, где цвет меняется?

— Да.

— Там начинается Мексика.

— Что-то она совсем не хочет приближаться.

— В каком смысле?

— В том, что давай уже поехали быстрей.

К середине следующего дня они выбрались на шоссе 666^{50} и из долины Серных Источников выехали уже по гудрону. Миновали город Эльфрида. Миновали город Макнил. Вечером проехали по главной улице Дугласа и остановились у пропускного пункта на границе. В дверях будки стоял пограничник, кивнул им. Посмотрел на пса.

— А где Гилкрист? — спросил Билли.

— Сегодня его нет. И до утра не будет.

— Можно, я оставлю для него деньги?

— Да пожалуйста. Оставляйте.

— Бойд, дай-ка мне полдоллара.

Бойд выпростал из кармана кожаный кошель, расстегнул. Деньги в нем были сплошь пяти- и десятицентовики, были монеты и по одному центу. Он отсчитал запрошенную сумму, пересыпал в горсть, протянул через плечо Билли. Тот взял монетки, разложил их у себя на ладони, пересчитал, потом опять зажал в горсти, наклонился и протянул вниз кулак:

— Я ему должен полдоллара.

— Хорошо, — сказал пограничник.

Билли коснулся поля шляпы указательным пальцем и тронул коня.

— А пес что, тоже с вами? — спросил пограничник.

— Это как он сам захочет.

Пограничник проследил, как они уехали со псом, семенящим следом. Переехали короткий мост. Мексиканский пограничник поднял на них взгляд, кивнул — мол, проезжайте, — и дальше потянулись домики уже Агва-Приеты.

— Я тоже умею считать, — сказал Бойд.

— Что-что?

— Считать, говорю, я умею. Тебе совершенно не обязательно было пересчитывать второй раз.

Билли обернулся, посмотрел на него и снова отвернулся.

— Хорошо, — сказал он. — Больше не буду.

Они купили у лоточника два брикетика мороженого и сели у ног коня на обочине, стали смотреть, как пробуждается вечерняя улица. Пес лежал перед ними в пыли, хотя и не совсем спокойно: вокруг бродили городские собаки, дыбили шерсть на спинах, принюхивались.

Зашли в местный гастроном, купили муки, сухой фасоли и сухофруктов, запаслись кофе, перцем и солью, приобрели небольшую эмалированную сковородку и кастрюлю с крышкой, коробок хозяйственных спичек и кое-какие ложки-вилки, а оставшиеся деньги поменяли на песо.

— Смотри, какой ты богатенький дяденька, — сказал Билли.

— Как негр на «кадиллаке» без бензина, — сказал Бойд.

— Ну, все ж таки богаче, чем был я в первый приезд.

— Это не шибко утешает.

На южном конце городка с дороги съехали, направились вдоль реки, текущей в берегах, обложенных бледно-серым булыжником, выехали в пустыню и лагерь обустраивали в темноте. Билли приготовил ужин, а поев, они сидели, смотрели в костер.

— Тебе надо перестать об этом думать, — сказал Билли.

— А я об этом вовсе и не думаю.

— А о чем ты думаешь?

— Ни о чем.

— Ни о чем — это не так просто.

— А вдруг с тобой бы что-нибудь случилось?

— Не надо все время думать о всяких «вдруг».

— Но вот а вдруг!

— Хочешь — можешь вернуться.

— К Вебстерам?

— Ну.

— После того, как мы их обворовали и все такое?

— Во-первых, воровал не ты. Ты, я думаю, в тот момент вообще ни о чем не думал.

— Не думал. Но все равно осадок неприятный.

Билли наклонился, сплюнул в костер:

— Не сцы. Все у тебя будет в порядке.

— У меня и так все в порядке.

Весь следующий день они ехали вдоль обмирщенной реки с ее булыжниковым руслом, а ранним вечером достигли придорожной деревушки Охито. Бойд всю дорогу спал, уткнув лицо в спину брата, проснулся потный и помятый, достал шляпу, которая в скомканном виде была засунута между ними, надел.

— Где это мы? — спросил он.

— Понятия не имею.

— Есть охота.

— Знаю. Мне тоже.

— Как думаешь, у них тут что-нибудь едят?

— Понятия не имею.

Остановив коня около мужчины, стоявшего в дверном проеме осыпающейся глинобитной стены, они его спросили, нет ли у него какой-нибудь еды; мужчина на секунду задумался, а потом изъявил готовность продать им курицу. Поехали дальше. Там, куда вела безлюдная дорога, в степи на юге, начиналась гроза, местность накрыло тучами, и вся округа под ними сразу сникла, а вдалеке, над синими голыми горами, то и дело вспыхивали тонкие прожилки молний, причем в полной тишине, словно гроза беснуется за стеклом. Они попали в нее перед самой темнотой. Стена дождя рванула по пустыне, гоня перед собой стаи диких голубей, ребята въехали в нее и промокли мгновенно. Сотней ярдов дальше спешились, встали в роще придорожных деревьев и, держа коня, смотрели, как струи дождя роют грязь. К тому времени, когда гроза прошла, тьма вокруг была хоть глаз выколи, на небе ни звезды, и они стояли и дрожали, слушая, как в тишине падают капли.

— Что собираешься делать дальше? — спросил Бойд.

— В седло и вперед, наверное.

— На такого мокрого коня противно лезть.

— Про тебя он может сказать то же самое.

Колонию Морелос проезжали за полночь. Фонарь в начале улицы горел тускло, как будто это они принесли с собою темноту. Билли укутал Бойда своей курткой, и теперь тот, спящий, тряско ерзал по его спине, тогда как конь, с чавканьем вытаскивая копыта из грязи и опустив голову, шлепал вслед за псом, рыскающим впереди среди огромных луж. На развилке свернули вправо — тем же маршрутом, которым нынешней весной, но словно целую вечность назад он однажды уже проходил, следуя за странниками, шедшими на ярмарку. Чтобы скоротать остаток ночи, забрались в какой-то брошенный jacal[232] у самой дороги, а утром развели костер, приготовили завтрак и высушили одежду, после чего поседлали коня и снова отправились по дороге на юг. Еще через три дня такой езды (всего в стране они уже пробыли семь дней, один за другим оставляя позади убогие глинобитные поселки на реке) въехали в Басерак. Перед беленым домиком в тени высокой бузины, опустив головы, стояли два коня. Рослый чалый мерин со свежим тавром на левом бедре и — надо же! — их конь Кено: стоит себе под тисненым мексиканским седлом.

— Глянь-кося… — сказал Бойд.

— Вижу. Слезай.

Бойд сполз с коня, Билли тоже спешился, передал поводья брату и вытащил из седельной кобуры дробовик. Пес на дороге остановился и, повернув голову, смотрел на них. Билли переломил ружье, убедился, что оно заряжено, вновь защелкнул ствол и бросил взгляд на Бойда:

— Коня вон туда отведи и держись в сторонке.

— Понял.

Билли подождал, пока Бойд не перевел коня через дорогу, а потом повернулся и пошел к дому. Пес стоял, переводя взгляд с одного на другого, пока Бойд, свистнув, не отозвал его.

Обойдя Кено вокруг, Билли потрепал его по шее, и конь сразу прижался лбом к его рубашке, обдав долгим сладостным выдохом. Тогда он прислонил ружье к стволу бузины и, подняв стремя, надел его на седельный рожок, после чего, потянув из пряжки латиго, расстегнул ее, выхлестнул ремень, потом распустил и заднюю подпругу и, взявшись за рожок и заднюю луку, снял седло и поставил его на землю. Затем стащил с коня вальтрап, положил его поверх седла, взял в руку ружье и, отвязав коня, повел его через улицу туда, где дожидался Бойд.

Сунув ружье обратно в кобуру, оглянулся на дом.

— Садись на Бёрда, — сказал он.

Бойд ступил в стремя, запрыгнул в седло и обернулся к нему.

— Веди лошадей вон туда и смотри, чтоб из дома не видели. Я тебя встречу на южном краю города. Не высовывайся. Я тебя сам найду.

— Что ты собираешься делать?

— Попробую понять, кто в доме.

— А если это они?

— Это не они.

— А ты будто знаешь, кто там.

— Нет, я не знаю. По-моему, там кто-то помер. Давай езжай.

— Ружье-то с собой взял бы.

— Не надо. Езжай.

Подождав, когда он проедет по узкой грязной улочке и скроется из виду, Билли повернулся и снова пошел к дому.

Стукнув в дверь, постоял, держа шляпу в руках. Никто не явился. Он надел шляпу, прошел вдоль стены и потолкался в старые, щелястые двустворчатые ворота в стене, но они оказались заперты на засов. Окинул взглядом верх стены. Из саманных блоков торчали кверху вмазанные в глину бутылочные осколки. Вынул нож и, сунув в щель между створками, стал понемногу, по полдюйма зараз, сдвигать старый деревянный брус, пока его конец не вышел из зацепления со скобой. Тогда он приоткрыл дверь, вошел внутрь и затворил ее за собой. На земле никаких следов волочения: ничего не втаскивали и не вытаскивали. Залитые ярким светом дня, на нижних ветках дерева сидели куры. Прошел по патио к черному ходу и остановился. За открытой дверью шел длинный коридор. На низкой скамье стояли глиняные горшки с цветами. Только что политыми. Вот и под скамьей на плитках следы влаги. Он снял опять шляпу, прошел по коридору и остановился в проеме на другом конце. В затемненной комнате на кровати лежала женщина. Около нее такие же, словно сестры, в одинаковых темных платках-ребосо. На столе горела свеча.

Женщина на кровати лежала с закрытыми глазами, держа в руках стеклянные четки. Умершая. Одна из стоявших на коленях женщин повернула голову и посмотрела на мальчика. Потом перевела взгляд в ту часть комнаты, которую ему не было видно. Через некоторое время, на ходу надевая пиджак, оттуда вышел мужчина; мальчику, стоящему у двери, он вежливо кивнул.

— Quin es?[233] — сказал он.

Высокий и светловолосый, он говорил по-испански с иностранным акцентом. Билли отступил в сторону, и они оба вышли в коридор.

— Estaba su caballo enfrente de la casa?[234]

Мужчина остановился, пиджак повис на одном плече. Кинул взгляд на Билли, потом устремил его по коридору, в сторону выхода.

— Estaba?[235]