Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений Стомма Людвиг

На утро турки опять начали стрелять из пушек, и когда разгромили несколько стены, то выстрелили из большой пушки, ожидая, что разрушат стену ту до основания; но ядро пролетело выше стены, захватя только семь зубцов, и ударясь о стену церковную, разлетелось на части. В полдень они стали приготовлять ту пушку ко второму выстрелу, но Зустеней навел свою пушку противу той, и велел выстрелить, и случилось так, что ядро попало прямо в устье большой пушки и разбило ее. Увидев это, Махомет воспалился яростию, и убеждал своих воинов употреблять все силы к одолению греков.

С страшными криками устремились турки и морем и сушею на приступ города. Греки противились как могли, стреляя из пушек и пищалей, и убивали многих турок. Кроме людей Духовного звания, все без исключения греки участвовали в этой битве. Сам Царь, объезжая стены со всеми своими вельможами, укреплял дух сражающихся; также и Зустеней поспевал везде и ободрял воинов, которые, вдруг услышав звон у церквей, произведенный по повелению Константина, укрепились вдвое и храбро дрались с неприятелем. Убитых и раненых было с обеих сторон чрезвычайно много: турки падали беспрестанно, а греки как снопы валились со стен. Кровь текла рекою, и рвы наполненные трупами убитых служили как бы мостом для турок. К счастью греков, ночь прекратила дальнейшие действия, ибо они так утрудились и изнемогли, что падали, быв не в состоянии преодолеть своей слабости. При наступлении ночи и турки удалились в свой стан. Всю ночь был слышен вопль и стоны раненых, оставшихся на месте битвы.

На другой день греческий Царь приказал собрать тела убитых для погребения, и раненых для пользования, – и было собрано мертвых трупов греков, немцев и армян и других пришельцев пять тысяч семьсот человек. После, того Зустеней, взошед на стены, смотрел на трупы турок, и донес Патриарху и Царю, что число убитых неверных должно простираться до тридцати пяти тысяч. Несмотря на сие, Царь слезно плакал, видя падение своих, и не ожидая ниоткуда помощи; но Патриарх и вельможи старались утешить Царя, и все вошедши в церковь, всю ночь молились Господу Богу.

Махомет, сначала не хотел собирать своих убитых, а вознамерился ими стрелять из пушек в город, в том чаянии, что они там сгниют и осмрадят жителей; но узнав, что город чрезмерно пространен, приказал собрать все трупы и сжечь. Потом в девятый день он вновь повелел полкам своим приступить к Константинополю, и большую пушку отделать как можно крепче. Намерения его были: всякий день поражать греков.

Видя и зная все то, Зустеней пришел с Патриархом и вельможами к Царю, и сказал ему: мы видим, о Царь, как Махомет, неприятель наш, не ослабевает в деле своем, но еще к жесточайшим готовится браням; мы же, не надеясь ни на какую помощь, что можем предпринять к отражению его великих сил? А потому я советую тебе, Царь, выйти из города, и когда окрестные народы узнают о том, то, я уверен, поспешат к тебе на помощь; да и неприятель, услыша о том, отступит от города. – Царь, обливаясь горьчайшими слезами, долго не мог произнести ни одного слова – так велика была скорбь его, наконец он сказал: благодарю за совет, поелику он может быть и полезен мне: но как я могу его исполнить и оставить церкви Божии, и царство, и народ в столь величайшем бедствии? Что обо мне скажут и другие народы? Нет, я не сделаю этого, и умру вместе с вами. Патриарх и вельможи старались поскорее окончить совещание, дабы о том не узнали греки и не пали бы духом. Царь еще раз послал в Амморию и в прочие острова просить о помощи. Во время же бездействия греки выходили за город ночью, делали подкопы и ставили в них сосуды с порохом; на стенах же готовили сосуды с серою и смолою и поскони с порохом.

После сего двадцать пять дней бились почти беспрестанно.

По прошествии оных, турки вновь приступили к городу с большою пушкою, которую утвердили железными обручами; но когда выстрелили из нее, то она опять расселась на части. Махомет рассердился и велел подкатить со всех сторон туры и большие древеса; он хотел турами, древесами и землею наполнить рвы и приблизить многие пушки к городу. Но когда турки, исполняя повеление вождя своего, начали засыпать рвы, тогда греки тайно зажгли порох, поставленный ими в подкопах, и вдруг загремел ужасный гром, земля поднялась с турами, древесами и народом, яко буря сильная, на чрезвычайную высоту, и страшно было слушать треск, вопль и стон турок, так что и сами греки бежали от мест своих в ужасе; люди и древеса с высоты своей упадали кто в город, кто в стан турецкий, кто во рвы и оные все наполнились трупами. Когда греки пришли вновь на стены, то увидели турок в чрезвычайном множестве лежащих во рвах, лили на них смолою и серою, и таким образом умертвив их в бесчисленном количестве, избавились в тот день от поражения и спасли град.

Махомет, со множеством избранных своих стояв вдали, смотрел на гибель своих воинов, и в страхе и недоумении не знал, что делать. Страх этот овладел и теми из его полков, которые остались живы и отступили от города. Греки же, вышедши за город, добивали турок, остававшихся не убитыми, и собравши целые громады турецких трупов зажгли их вместе с древесами и со всеми орудиями, оставшимися при удалении неприятеля.

Царь, Патриарх, вельможи и народ исполнились чрезмерною радостию и ходили по церквам, совершая благодарственные молебствия: они думали, что наступил уже конец брани. – После этого сражения, столь невыгодного для турок, Махомет многие дни советовался что предпринять, и умыслил уже отступить от города, тем более, что и морской путь становился уже удобным, и он полагал, что тогда к грекам придут кто-либо из союзников. Царь же и Патриарх со всем Синклитом советовались также, и придумали, к несчастию своему, отправить к Махомету послов и склонить его к миру. Махомет, быв крайне хитр, очень обрадовался тому, ибо понимал, что только одна крайность принудила греков к таковому посольству, и он отвечал послам: я не иначе соглашусь на мир, как тогда только, когда Царь изыдет в Амморию, а Патриарх и прочие, кто куда хочет, и я сделаю с вами вечный мир, не вступлюсь никогда в Амморию и в острова ее; если же им не захочется выйти из города, то пусть останутся в нем и живут под моею державою, со всем своим достоянием, без вреда и печали.

Когда послы известили Царя о решении Махомета, то он и Патриарх и весь народ, восстенали от сердца и, воздев руки к небу, молили Господа, да не оставит их; потом стали опять готовиться к бою, грустя о том, что посылали послов к неприятелю, тогда как он готов уже был удалиться от пределов их.

Чрез три дня после того, как Махомет принимал посланников, его известили, что большая пушка устроена крепчайшим образом, и он отдал приказание полкам идти к городу и открыть битву. Все это было попущением Божиим, за грехи народа, и так сбывается все предреченное о граде том.

Мая в шестой день Махомет приступил к городу, приказав открыть огонь из всех пушек и это продолжалось три дни; когда же надломали стену, то ударили из большой пушки и стена разрушилась во многих местах; при втором же ударе стена пала, и открылось большое пространство оной, куда тотчас вбежало множество турок; но греки крепко сражались и хотя турки целую ночь продолжали стрелять в то место, чтобы воспрепятствовать грекам заделать пролом, но сии последние успели, несмотря ни на что, на место палой стены, соорудить башню довольно большую и крепкую.

Утром, после сего, неприятель вновь ударил из большой пушки пониже первого места, и стена сокрушилась; при втором ударе и третьем, она пала, и опять турки с криком бросились в пролом, греки же, встретив их, сразились с ними как дикие звери и страшно поражали друг друга.

Тогда Зустеней, собрав часть воинов, устремился на турок и прогнал их со стен; некто же из янычарских начальников, по имени Амурат, крепкий и храбрый воин, бившись с греками, достиг до Зустенея и начал драться с ним так жестоко, что Зустуней начал уже ослабевать; но один из благородных греков, соскочив со стены, отсек Амурату секирою ногу, и тем избавил Зустенея от неминуемой смерти.

Потом Флабузар Мустафа, воевода восточный и Амарбей с своими полками напали на греков, и сильно одолевали их. Но на помощь гражданам приспел стратиг Рагкавей, и тот прогнал турок до самого Амарбея, который видя, что Рагкавей побивает турок, напал на него с обнаженным мечем, но Рагкавей, имея необычайную силу, поднял обеими руками свой меч, и так поразил Амарбея по раме, что рассек его надвое. После сего турки в большом количестве напали на Рагкавея, и рассекли его на части, ибо он один не мог сопротивляться множеству. Таким образом, по многократным жарким битвам турки принудили греков возвратиться обратно в город, где вскоре произошел великой плач о Рагкавее, за то, что он был очень мужествен и любезен Царю. Наконец настала ночь, и обе стороны принуждены были разойтись по своим местам; но все еще турки на пролом не переставали стрелять. Однако граждане успели вместо упалой стены несколько подалее воздвигнуть башню, и тайно поставили в ней несколько пушек. Когда поутру неприятели увидели незаделанную стену, то с криком устремились туда и бились с греками; чем более ослабевали греки, тем дерзновеннее становились турки и уже думали одолеть весь город. В одно время турки сгустились в одно место, и греки с умыслом разбежались и тут вдруг ударили из нескольких пушек, и побили многих турок. Из города напал на неприятеля Палеолог Стратиг со многими воинами, и сильно побеждал всех сопротивлявшихся ему; он встретился с восточным воеводою Флабураром Мустафою с довольным числом турок и не мог устоять против сего, так что вынужденным нашелся с греками обратиться в город. Тогда Феодор Тысячник совокупился с Зустенеем и оба сразились с турками, которые уже повсеместно одолевали греков. В ту минуту Царь, окруженный боярами и Стратигами, был в притворе великия церкви, и между прочими советами, сказал всем бывшим с ним: «Сколько уже дней мы беспрестанно сражаемся с турками, сколько народа погибло в это время, и если еще так продолжаться будет, то и всех нас умертвят и овладеют городом – а потому я предлагаю всем: выйдем из города ночью на удобное место, и, да поможет нам Господь! нападем на неприятеля сзади и, – тогда, или умрем за церковь Божию, или получим избавление».

На такой совет были многие согласны, зная храбрость и силу Царя, но Архидукс и Николай Епарх и некоторые другие, помолчав и размыслив хорошо, отвечали: пять месяцев уже прошло, как мы воюем с турками и, если на то будет воля божия, то война может продолжиться и еще пять месяцев. Без помощи Божией, что можем мы сделать? В один час погибнем все и погибнет град наш. Будем просить Господа и надеяться на Него. – Великий же Доместик, Логофет и другие давали совет Царю, изойти из града, и сзывать на помощь Христиан. Когда советь их еще ничем не кончился, прибежали к Царю, и известили его, что турки взошли уже на стену и одолевают греков. Царь, быстро вскочив, побежал со всеми с ним бывшими на сечу. Зустеней и Стратиги храбро защищались и поражали неприятеля; но турки конные и пешие входили в город, и страшно били греков, так что если бы не подоспел Царь на помощь им, то конечно была б конечная гибель городу. Когда Царь достиг до места битвы, то устремился храбро на неприятеля, с одним только мечом в руках, и нещадно поражал всех, кто только встречался на пути его. Страшно было смотреть, как благочестивый Царь мужественно кидался в самые опасные места, как многих рассекал надвое, а иных с головы до конского хребта. Турки же бросали в него всякого рода орудия и стреляли непрестанно, но как говорится, бранной победы и Царского падения без Божия промысла не бывает – все орудия и стрелы пролетали мимо Царя. Итак турки, не в силах будучи переносить поражений Царя и других вельмож, побежали к разрушенному месту в стене, но и там греки мужественно встретили их и прогнали за рвы. Так ввечеру все отступили от города. Николай Епарх велел гражданам, на другой день пометать из города вон все трупы убитых турок, на показание и страх неприятелям, – и оказалось таковых шестнадцать тысяч, которых турки, взявши, сожгли.

Епарх велел также разрушенное место заделать все деревянною стеною и поставить башню. Махомет в течении целых трех дней собирал своих Пашей и прочих советников и, совещаясь с ними, говорил: мы видим гяуров сих охрабрившихся на нас, и если будем продолжать так долее с ними драться, то я не надеюсь их одолеть, потому что об одном только разрушенном месте многим биться несовместно, а малым числом, то они нас одолевают. Итак, сделаем, как прежде, большой приступ, подвигнем туры и лестницы к стенам во многих местах, и когда греки разойдутся по всем им, для сопротивления нам, тогда мы приступим к разрушенному месту. – Итак, утвердясь на этом, он приказал исполнить все так, как было им назначено. Когда же туры, лестницы и прочие приступные орудия были приготовлены в достаточном количестве, то турки бились с греками несколько дней, не давая им нимало времени для отдохновения, дабы привести их в большее изнеможение.

В 21 день мая было страшное знамение над городом, именно: ночью внезапно озарился весь город светом великим, так что стражи, видев то, подумали, что турки зажгли весь город, и потому бежали с ужасным криком, на который собралось множество людей, и увидели, что у великия церкви Святыя Софии из верхних окон изошел сильный огненный пламень, продолжавшийся долгое время; а потом пламень тот изменился и был неизреченный свет, который опять скрылся в высоте. Все, видя то, ужаснулись, и, горько заплакав, восклицали: Господи, помилуй нас!

Когда же свет тот достиг до неба, то оное разверзлось и прияло свет, чем и окончилось видение.

На утро, следовавшее за сим, стражи уведомили о видении Патриарха, и он, собрав бояр и советников, пошел с ними к Царю, и вновь уговаривал его: выйти с Царицею из города; когда же Царь отказал по-прежнему, – Патриарх сказал: «Я знаю, что тебе, о Царь, известно все предреченное о граде нашем, и нынешнее страшное видение не подтверждает ли то: свет, паче же благодать Духа Пресвятого, действующего во Святой Великой Церкви, с прежними светильниками, вселенскими Архиереями и Царями благочестивыми, также и Ангел, от Бога поставленный на хранение великия Церкви и града сего (при Иустиниане Царе великом), а эту ночь отошел на небо, и сие служит знамением, что милость Божия и щедроты Его отошли от нас, и что Господь Бог хочет ради грехов наших предать и город сей и нас неприятелям нашим!» – После сего Патриарх представил Царю стражей и некоторых из народа, видевших знамение, и они все подробно рассказали о видении том.

Царь, услышав то, упал как мертвый, и несколько времени не говорил ни слова, так что его с трудом привели в чувство. После того Патриарх и весь сигклит опять уговаривали Царя: да изыдет он из града с избранными им и ищет помощи. Царь настаивал в прежнем отказе, и между прочим сказал им: «Если Господь Бог соизволил быть сему, то где мы избегнем Его гнева! И прежде меня сколько царей славных и великих пострадали и получили смерть за любезное мне отечество, и я разве не могу сделать того же! Я решился уже умереть здесь вместе с вами!».

Через день после описанного видения, когда все жители Константинополя узнали о нем, то страх и ужас наполнил [20] сердца их, и все их мужество и храбрость растаяли как воск. Патриарх утешал народ, сколько ему было возможно, обещая оному помощь Божию; сам же с Архиереями и священным собором, взяв Святые Иконы и Животворящее древо, обходил стены города, и с слезными молитвами просил Господа о избавлении города; и весь народ наполнял храм, с жарчайшим усердием возносил моление свое ко Господу, умолял Его о помощи; но турки и в это время нападали на греков и не давали им покоя. Султан Махомет, собрав всех своих военачальников, разделил им места, где каждому делать приступ: Карачибею повелел быть противу царского дворца, Калихорею противу деревянных ворот, Беклербегу и восточному Мустафе Флабурарю противу Глигии и золотого места, западному Беклербегу против Херсона, сам же назначил себе место посреди их против врат Святого Романа и разрушенного места. Морским его воеводам приказано было Балтаули Паше и Гаган Паше атаковать город с обеих сторон моря, так чтобы в одно и то же время и по морю и посуху наносить грекам тягчайшие удары.

И мая в двадцать шестой день, турки совершив свою молитву, с криком и угрозами устремились к Константинополю, влача с собою все нужные для осады орудия, и пушки и пищали, и туры, и лестницы и все другие стенокрушительные орудия. В тоже время и со стороны моря подошли все их корабли и каторги близко к городу и страшная битва в минуту завязалась со всех сторон. Туркам скоро удалось сбить греков со стен, и они, перекинув мосты чрез ров и придвинув деревянные городки и башни, силились проникнуть на стены; но Греки мужественно сопротивлялись им, и не допускали их до того. Сам Махомет, приказав ударять с шумом и громом в разные орудия, окруженный многочисленным воинством, как сильная буря приближился и стал против разрушенного места, надеясь тем привести всех греков в страх и трепет. Градские Стратиги, Зустуней и многие благородные воины находились против Султана и страшно сопротивлялись всем усилиям турок. Хотя греки и гибли повсюду, но последний час их конечной гибели не приспел еще, и они боролись с неприятелем с неимоверным мужеством и храбростию. Битва эта далеко превосходила все прежде бывшие. Патриарх и весь собор во Святой великой Церкви с плачем и рыданием просили Господа и Пресвятую Его Матерь о низложении врагов и о укреплении Христианского воинства. Царь поспешил сам к разрушенному месту с главными, избранными им воинами, и увидев тяжкую брань, с плачем воззвал к воинству: «Други и братия мои! вот наступило время обрести нам вечную славу; – более же всего, мученические венцы пострадавшим за Православную веру!» – и, ударив коня своего, хотел перескочить через разрушенное место и достигнуть самого Махомета, чтобы отмстить на нем пролитие Христианской крови; но был удержан Стратигами, представившими ему сколь опасно было такое предприятие, и тем более, что Султан находился посреди всего своего воинства. Тогда Царь устремился на других турок и рассекал их, как и прежде, с удивительною силою и мужеством. Турки вынуждены были удалиться из города, даже за рвы, и несмотря на крики и понуждения самого Махомета, они не могли снова ворваться в город, ибо греки метали на них со стен зажженную посконь со смолою и серою. – Греки утвердились в разрушенном месте, и делая чудеса храбрости, беспрестанно восклицали друг другу: умрем за Церковь Божию! Так дрались до полночи, и тогда по причине совершенной темноты турки удалились в свои притины – чем и прекратилась, на сей раз, битва. Турки, удалясь от города, зажгли огни, и поместясь возле их, стерегли город и свои стенобитные орудия, оставшиеся на месте, дабы греки, во время ночи не истребили их. Сам Махомет оставался с ними и провел вместе всю ночь.

В двадцать седьмой день мая, Махомет снова приказал громить стены города, и в девятом часу навести большую пушку на разрушенное место. Выстрел был жесток и разбил башню, но греки держались отчаянно, и день тот кончился тем, что турки не сделали ничего особенного в свою пользу.

При наступлении ночи, Зустуней с воинами начал опять делать башню, но вдруг каменное ядро, пущенное от неприятелей, ударило его в грудь, и он упал замертво; но его тотчас подняли и отнесли в дом. Бывшие с Зустунеем при устроении башни, не знали что им делать без него, ибо одно только его благоразумие и мужество могли быть полезными в таком затруднительном положении греков. Царь, узнав о происшедшем, весьма опечалился и пошел с вельможами своими к Зустунею, где уже собравшиеся врачи трудились над ним всю ночь, оказывая возможное вспомоществование, и Зустуней, почувствовав облегчение, вкусил немного пищи и заснул; но сон его был краток, и он велел нести себя в то место, где устраивалась башня, и там при его распоряжениях, дело устройства приняло совсем другой оборот.

В двадцать восьмой день мая, поутру, как скоро турки увидели, что греки делают башню, то тотчас устремились к разрушенному месту. Флабурар же восточный с великим множеством турок, в числе коих было пять человек страшных видом и чрезвычайно больших ростом, напал с быстротою на греков и нещадно умерщвлял их. На эту сечу поспешил Протостратор, с сыном своим и воинами, и ударили на турок с яростию. Тогда началась престрашная сеча. На одной из стен городских стояли в то время трое благородных воинов, братьев, которые, увидя, как пятеро великанов турецких жестоко побивали греков, соскочили со стены, и напали на них; и так храбро и искусно дрались, что им удивлялись сами турки. Убив двоих из тех великанов, герои эти удалились от прочих без вреда. Наибольшая брань кипела в том месте, где была разрушена стена, и турки жестоко стесняли греков; но Стратиги, вельможи и Зустуней крепко держались на своих местах, и мертвые падали с обеих сторон в чрезвычайном количестве. Пушки гремели беспрестанно. Одно ядро оторвало часть большего бревна, и оно ударилось в правое плечо Зустунея, так сильно, что он упал, как мертвый; но видевшие то вельможи с горькими слезами взяли его и отнесли с места сражения. Турки, услышав стенание и вопль греков, происшедший от горести по Зустунею, с вящим жаром устремились на них, топтали их конями своими и в беспорядке прогнали в город. Видя таковое стремление турок, Стратиги и прочие старались всеми силами удержать бегущих греков, и собственным примером вдохнуть в них мужество, но, быв отовсюду одолеваемы, принуждены были и сами обратиться в бегство, и гибель города была бы тогда же совершена, если б сам Царь Константин не успел прибыть им на помощь. Он, встретив Зустунея, которого несли чуть жива, горько заплакал, и в ярости сердца, устремился на неприятеля с своими храбрыми воинами, все опровергая и нещадно убивая турков, и имея в руке только один меч; но удары его были так быстры, что никто не успевал от них уклониться, и так сильны, что никакая броня не могла устоять от них. Он рассекал надвое, даже и всадников и коней их. Турки чувствовали всю силу ударов Царя и, потеряв надежду на победу, отбежали к разрушенному месту, но и там были встречены множеством собравшихся греков, побивавших их жестоко. Наконец турки были прогнаны за город, а те, которые не успели удалиться вместе с другими, были умерщвлены на улицах.

Так Константинополь избавился еще раз от неприятеля, и греки предались отдохновению. Та ночь прошла без всяких военных действий. Царь, Патриарх и прочие, полагая, что уже был конец войнам, пошли в великую Церковь и благодарили Господа Бога. Весь народ превозносил громкими похвалами мужество, геройство и храбрость Царя.

Уверяют, что и Царь сам несколько возгордился своею храбростию, и слишком понадеялся на нее – думая, что неприятель оставит дальнейшие действия; но увы! не ведал воли Божией, хотевшей того. Махомет, видев, что Турок пало бесчисленное множество, и слыша, как превозносили похвалами храбрость, и мужество Царя, провел всю ночь без сна, и советуясь с своими военачальниками: не отступить ли им в ту же ночь, чему и морской путь благоприятствовал; но по воле Божией, намерения его не состоялись.

В ту же ночь было над городом следующее знамение: в седьмом часу ночи, появилась над городом густая и мрачная тма, и воздух чрезвычайно сгустился, и начали упадать на город капли, подобные слезам, величиною с воловое око, и цветом червляные и оставались те капли лежащими на земли очень долгое время. Все ужаснулись и были в непомерном страхе. Патриарх же и сигклит, видя таковой гнев Божий, решились снова придти к Царю и умолять его, говоря ему следующее: сам знаешь, Царь, все предсказанное о нашем городе премудрыми мужами, по воле Божией за грехи наши, что ныне и сбывается с нами. Прежде сего ты видел отшествие отсюда на небо всякие Святыни, ныне же и сама тварь является плачущею, – что не иное что, как гибель нашего града возвещает; а потому и молим тебя, изыди из града, да не погибнем все вкупе.

Царь не внимал их молению, но говорил: «Да будет воля Господня! Я обещал уже вам не один раз, пострадать вместе с вами за любезное отечество наше, более же за веру Христианскую и за православных Христиан!»

Махомет Султан, видев тму, бывшую над Константинополем, созвал своих книжников и спрашивал их, что они думают о сем, и они отвечали ему: «Тма эта ничто иное являет, как только гибель города». Махомет весьма обрадовался сему, и отменил свое намерение оставить осаду города, но готовился с возможною поспешностию на новую брань.

Мая в двадцать девятой день султан повелел идти вперед тмочисленной своей пехоте, за ними везти пушки и пищали, и, пришед, построились прямо против разрушенного места и начали производить такую страшную стрельбу, что вскоре отбросили назад греков; тогда пехота турецкая, очистивши путь конным воинам, равняла рвы, и в разных местах делала мосты. Когда путь коннице был очищен, то она понеслась прямо в город, и топтала всех сопротивлявшихся греческих воинов и граждан. Тут Стратиг и Магистр со многими конными воинами поспешил встретить турок, уже рыскавших по стогнам города. В это время и Царь с вельможами и войском вмешался в ряды сражающихся и принудил турок отступить к разрушенному месту; но Флабурар Мустафа со всем своим полчищем, прискакав, сделал столь сильный натиск, что рассеял полки греческие, и с копьем в руке устремился на самого Царя Константина. Царь отвел щитом копье и поразив Мустафу мечом в голову, рассек его надвое. Турки с громким криком схватили труп Мустафы и отвезли к Султану. Тут греки успели выгнать неприятеля за город; но вскоре свежие турки принялись за сечу, и утесняли, ужасным образом, уже ослабевших греческих воинов. Султан, узнав о смерти Флабурара, сильно опечалился, ибо крайне любил его за храбрость и благоразумие, и решился сам итти на брань с новыми силами, а на Царя велел навесть пушки, страшась его мужества. Новые силы, пришедшие с Султаном со многими пушками, принудили вновь греческих воинов отступить далее в город.

Махомет послал еще пашу Балтаули с новыми пушками в среду сражающихся, а противу Царя отрядил три тысячи воинов с повелением поймать его или убить; – в противном случае угрожал им смертию.

Вельможи, Стратиги и магистры греческие, постигнув дерзкое намерение неприятеля, старались отвести Царя, и тем избавить от явной гибели, но Царь, обливаясь слезами, говорил им: «Оставьте меня! Пусть я умру с вами вместе ради веры Христианской». – Однакож вельможам удалось его отвести несколько от народа, и тогда они вновь уговаривали его всеми возможными средствами и просьбами, оставить тотчас город – но Царь не согласился. Тут, вельможи, видя, что ничто не может принудить Царя исполнить их просьбу, простились с ним, отдав ему последнее целование и устремились все к разрушенному месту, где встретили пашу Балтаулия с его полками, и, вмешавшись в ряды своих соотечественников, усилили еще более свирепствовавшую там битву. Эта битва была жарче всех; множество вельмож, Стратигов и магистров падали ежеминутно, воины ложились целыми рядами и готовы были пасть от изнеможения. Некоторые греки известили о том Царя, и благочестивый Царь, слыша гибель войск, пошел в великую Церковь, и, упав на землю, каялся, прося у Господа отпущения грехов.

Он простился с Патриархом и прочими, отдал последнее целование супруге своей, благочестивой Царице и двум дочерям своим, еще девицам; после того поклонился на все стороны до земли, и приобщился Святых Таин. Сколько слез было тогда пролито, сколько стонов раздавалось повсюду! Все, кто только был тогда в Церкви проливали слезы и испускали]тяжкие воздыхания и вопль, от которого, казалось, колебался сам храм. Царь спешил удалиться от подобного зрелища, и, выходя из храма, сказал: кто хочет пострадать за Божии церкви и веру Христианскую, тот пусть идет со мною. И, сев на коня, он поскакал к Святым воротам, в том чаянии, что найдет там и Махомета Султана. К нему присоединилось всего войска только три тысячи человек, и они нашли у ворот множество турок, стрегущих их. Царь сразился с ними и многих убивал; но его желание было встретиться с Султаном и отмстить ему за кровь Христианскую – для чего он тщился достигнуть врат градских, но по причине множества валявшихся трупов не мог того сделать. На пути к вратам Царь был окружен множеством турок, с которыми долго боролся он, но как их было чрезвычайно много, и беспрестанно присоединялись еще и другие, то он изнемог. Но если б имел крепость льва или тигра, то и тогда бы не мог противиться, поелику так было угодно Богу. Он был убит турками.

Так пострадал благочестивый Царь Константин и приял славную мученическую кончину, за Церковь Божию и за православную Христианскую веру, в лето от сотворения мира 6961 мая в 29-й день, умертвив множество турок собственною своею рукою. С ним пало много и вельмож греческих.

Тогда город представлял странное зрелище: священные сосуды и одежды расхищаемы, Святые храмы попираемы, священников и монахов, связанных, как овец, влекли на заклание, благородных жен, девиц и вдов – мучительски насиловали и терзали…

Несмотря на то греки еще сопротивлялись туркам и в тот день много еще пало народа. Даже ночью, греки убивали турок и метали на них с верхов домов камни и плиты. Паши и Сенжаки, ужасаясь сего, послали к Султану, и велели сказать ему, что если он сам не внидет в город, то они не в состоянии покорить его совершенно, потому что греки явно и тайно еще сопротивлялись им.

Султан, страшась, не был ли еще Царь жив, велел призвать к себе вельможей, Стратигов и Магистров греческих и послал их вместе с своими Пашами и Сенжаками в город для прекращения брани, обещая верным Султанским словом, соблюсти всех невредимыми, не делая никакого убийства; но если же его не послушают, то всех без исключения, даже жен и детей клялся поразить мечом. Греки поверили всему им сказанному и предались в волю вельможам и Стратигам греческим и Пашам турецким.

Как скоро султан узнал, что граждане покорились ему совершенно, обрадовался тому несказанно, и повелел в городе очистить все улицы, площади и дома от мертвых трупов, и сжечь их вне города.

В одиннадцатый день по взятии Константинополя, Махомет со всеми чиноначальниками своими и со всем воинством отправился в город Святыми вратами Святого Романа к великой Церкви, где уже был Патриарх с прочим духовенством и бесчисленным множеством народа, мужей, жен и детей.

Пришед на площадь пред великую Церковь, Султан слез с коня, и пал ниц на землю, взял перст и посыпал на главу свою. Удивляясь прекрасному зданию города, он сказал: «Не дивлюсь, что греки так храбро защищали город; где можно найти лучше его?»

Патриарх и весь народ возопили со слезами, и пали на землю. Султан махнул рукою и когда все умолкло, сказал: «Тебе говорю, Анастасие и всей дружине твоей и народу, что не бойтесь гнева моего, ни убийства, ни пленения». – И обращаясь к военачальникам, повелел чтобы воины его не делали ни малейшего зла народу, если же кто дерзнет повеление его нарушить, умрет смертию. После того велел всем выйдти из храма, имея желание видеть сокровища церковные; но как народу было множество и не могли все скоро выйти, то Султан вышел сам, и увидев столь великое стечение народа, наполнившего всю площадь, дивился как можно было такому числу людей поместиться в одном храме. Оттуда Султан пошел ко дворцу, и встретил некоего Сербянина, несшего главу благочестивого Царя Константина. Султан тому обрадовался, и призвав вельмож и Стратигов греческих спрашивал у них, действительно ли та глава была царева. Они утверждали что так. Султан поцеловал ее и сказал: «Бог определил тебя к миру, почто же ты суетно погубил себя?» – Он отослал главу ту к Патриарху, дабы сохранял ее как знает сам. Патриарх вложил ее в серебряный ковчег и, как говорят, скрыл в великой церкви под престолом.

О теле же его повествует, что будто оно было взято кем-то с места сражения, и скрыто где-то тайно. Царица же, простясь с супругом своим в храме, в тоже время, с некоторыми Стратигами, вельможами, женами и девицами благородными отправилась на кораблях зустунеевых на острова Амморские к своим сродникам. Когда же Султан спросил о царице и ему донесли, что она была отпущена великим Дуком, великим Доместиком и претостраторовым сыном Андреем и братом его Палеологом и Епархом Градским Николаем, то он приказал, истязав их, умертвить всех в один день; детей же великого Дуки заколоть пред глазами отца их.

Итак, Махомет Султан (попущением Божиим) сделался обладателем Константинополя и всем царством греческим. Таким образом сбылось реченное премудрыми мужами: «Яко же Констонтином первым скиптр самодержавия в нем обновися, такожде Константином и конец прия: занеже согрешения превзыдоша главы оных, и злодейство превращает престолы сильных».

Таковое падение славной монархии должно оплакивать: о сколь велика сила греховного жала! О сколько зла творят законопреступления и гордость! о горе, горе тебе седмихолмный град, тобою владеют чуждые!

Но возвратимся к истории.

Историки Кромер и Стриковский пишут, что туркам взять Константинополь помог один грек, по имяни, или прозванию Гертук, убежавший из города и сообщавший им удобность приступов, указав слабейшие места городских стен. Но Махомет узнав, что Гертук пользовался особенными благодеяниями от Царя Константина, возгнушался его изменою и повелел четвертовать. Так нечестивец этот приял достойную награду за измену свою.

Пишут еще, что когда Султан овладел городом, то повелел жителям сносить все свои сокровища в одно место, и когда все было снесено, то удивился Султан чрезмерному их богатству, и сказал: «О безумный народ! где ваш прежде бывший разум! Этим сокровищем не только мне, но и всякому могли бы вы сделать отпор, и заставить отойти от вас; а потому вы недостойны более жить, губители своего отечества». – И тотчас приказал всех мужей благородных и знатных предать смерти, а оставить только простой народ, жен и детей.

По взятии царственного города, Султан легко покорил и все прочие города под власть свою. С того времени Султаны турецкие перенесли престол свой от Адрианополя в Константинополь и утвердились в нем. Сидя на престоле своем, Махомет одолел гордого Артарксеркса, истребил Троаду, обороняемую четырьмя царями и победил большую часть вселенной.

Историк Кальвизий на 1112-м листе описывает эту плачевную историю следующим образом:

В лето от Рождества Христова 1453-е, Махомет Султан турецкий в третье лето своего царствования напал на Константинополь с великим воинством в четырехстах тысячах воинов заключающимся; пушки у него были пребольшие, [33]которых ядро было весом четырехсот фунтов. Одна пушка была так велика, что ее везли семьдесят пар волов, и тащили две тысячи человек. На море же у него было тридцать больших кораблей и до двухсот маленьких судов.

Осада началась в 5 день апреля и продолжалась пятьдесят четыре дни. Махомет указал пост, и обещал тому, кто первый вскочит на стену, целую провинцию, какую захочет в Европе, а войску всему, все те сокровища, которые им достанутся в городе, в течение трех дней.

Константин, устрашась такого нападения, посылал послов просить о мире, и Махомет предложил ему договор: чтобы он всякой год платил ему по сту тысяч червонных золотых и уступил бы всю Фракию; если же сего не сделает, то вышел бы немедленно со всем своим имением из города. Константин не согласился ни на одно из сих предложений, а город был взят в тот же 1453-й год, в 29 день мая месяца.

Иоанн Людовик Готофрет в своей «Архонтологии» на листу 630-м о начале Константинополя воспоминает так:

Когда греки, в древние времена, умыслили покорить знаменитый город во Фракии, и не могли между собою согласиться, то вопрошали (по своему неверию) Аполлона, и получили в ответ, чтобы они фундамент нового города основали во Фракии прямо пред слепыми, так тогда назывались халкидоняне, которые хотя первые пришли в эту землю, но не рассмотря хорошенько [34]местоположения земли, отошли на другой, противный берег; и состроили город на сухом, бесплодном и пустынном месте – потому их в то время слепыми и называли. Но это кажется баснословным, и ничуть не правдоподобным. Яснее же говорят: когда Виз, князь мегарских войск, получил от жены своей дочь, по имени Антию, и дал имя городу свое и своей дочери, то есть Византия. Город носил это имя долгое время и процветал между прочими греческими и фракийскими городами. Сначала он был под спартанским владением до Рождества Христова за 670 лет и служил как бы дверью Европе, или мостом из Европы, приводящим в Азию. Когда же великий Царь греческий Константин пожелал оставить по себе вечное имя благочестия своего к Богу, тогда, оставя Папе город Рим со всею Италиею, сам пошел на восток, и, пришед в Византию, привел с собою италианцев немало, и построил многие домы, приобщив их к Византии, которую и назвал тогда своим именем Константинополь, то есть Константинов град.

Константин, подражая украшениям древнего Рима, собрал в Константинополе разные вещи, служащие к украшениям, и все, чем только мог хвалиться восток; что свидетельствуют крепкие стены города, высокие прекрасные здания, мраморные столбы – одним словом все там было достойно удивления. Там есть и доныне превеликая церковь Святыя Софии, которую соорудил Иустиниан, царь греческий; стены ее, как внутри, так и снаружи, покрыты мрамором белым, червленым и другими драгоценными каменьями; паперти, храм окружающие, отделаны с величайшим искусством.

С каким же тщанием и иждивением сей храм Св. Софии созижден, о том повествует летописец греческий печатный Дорофея Митрополита Монемвасийского, и именно:

В лето от воплощения Христа пятьсот тридцать первое, при греческом Царе Иустиниане было конское рыстание, где погибло тридцать пять тысяч человек, – о чем Царь печалился и скорбел и не знал чем умилостивить Создателя своего Господа Бога. И пришла ему мысль соорудить великий храм; он писал ко всем своим подданным, дабы они присылали к нему мрамор и всякие иные материи для сооружения храма. И таким образом собрано было все нужное в пол-осьма века.

И в первоенадесять лето царствования его было заложение сей великой церкви, следующим образом:

Вышед из храма Св. Воскресения, Патриарх с Царем и всеми людьми несли Животворящий крест Господень и Святые Иконы в первом часу дня и, сотворив молебствие, Царь взял своими руками известь и камень и, попросив Бога о помощи, сам положил начало во основании; потом начали и магистеры.

Царь же видел прежде в сновидении Божественного Ангела, который показал ему меру храма; было же всех начальных созидателей сто человек, и у каждого из них было учеников и подчиненных по сту человек – и того десять тысяч человек.

Первый архитектор был великий художник. И таким [36] образом был воздвигнут великий и прехвальный храм Святые Софии, земное небо, новый Сион, похвала вселенной, слава церквей, и стоит даже и доныне (но превращен в мечеть турецкую, увы!) Созидая оный храм, Царь издержал все богатства царства своего, и был в великой печали о казне, затрудняясь, чем было окончить начатое, и явился ему в то время, как он смотрел на работу в храме, юноша, и сказал: «Владыко Царю! Отчего так стоишь печален!» Царь же отвечал: «Я издержал всю казну моего царства и, не имея более оной, не знаю, что дать моим работникам за труды». – Светоносный тот юноша весело сказал царю: «Не печалься о сем, но поутру пришли ко мне князей своих со мсками; я буду ждать у золотых ворот и я дам тебе злата». Царь, услышав то, так обрадовался, что забыл спросить юношу, кто он, как его имя и откуда пришел?

На утро по словам юноши Царь послал Киестора Василида, Епарха, Феодора Патрикия и своего Воеводу с пятидесятью служителями и при них было двадцать мсков и сорок мехов, а на каждом мске по два меха, к золотым воротам, где они и обрели юношу на коне, который повел их к Трибуналу, и они увидели прекрасные палаты. Юноша велел им слезть с мсков и повел по чудной лестнице в палаты, где и увидели они на помосте премного чистого золота. Юноша взял лопату, насыпал в каждый мех золота по два кентикариа и сказал им: идите и отдайте это Царю Иустиниану, потом запер палаты. Князья привезли Царю золота и он, удивляясь, видя такое богатство, спросил князей: кто этот юноша, сделавший им такое благодеяние. Князья рассказали ему, где его палаты. Царь тщетно ожидал к себе опять того юношу, но видя, что он не приходит, послал одного из князей к нему, а другого к палатам его. Князья, возвратясь, объявили, что не нашли ни юноши, ни палаты его. Царь, услышав то, изумился и понял, что тот юноша был Ангел, посланный от Бога. Он воздал благодарение Господу и сказал: «Ныне познах, яко послал Бог Ангела Своего, и дарова мне толикий дар: воистину дивен Бог во Святых Своих».

Вне храма и внутри было столбов две тысячи, и каждого столба глава и подножие были позлащены и освящены мощами Святых.

Когда Царь совершил чудный тот храм, то весьма обрадовался и размышлял, как бы ему оный наименовать, и Ангелы открыли ему, да освятит он храм во имя Святые Софии. Царь возрадовался и так нарек созижденную им великую церковь.

Царь пожелал устроить и святую трапезу, то есть престол, и для того созвал художников и премудрых мужей, советовался с ними, как бы это сделать, и согласились все: положить в горнило золото, серебро, медь, железо, стекло, камни многие, яхонты, смарагды, бисер, касидер, магнит, онухий, алмазы и другие, даже до семидесяти двух различных вещей.

После того растопленное вылили в форму, и вышла Святая трапеза литая, разноцветная, пречудная.

Притом, сверху украсили ту трапезу золотом и многоцветными каменьями, и поставили на двадцати серебряных столбах, освятив прежде Мощами Святых Мучеников.

Место под святою трапезою, степени к оной и помост весь устроили серебряные.

И когда кто смотрел на оную, то она представлялась то белою, то как сафир, а иногда блистающею различными огнями. Утверждают, что венециане, пленив Константинополь, увезли эту трапезу с собою, и что она потонула в море.

Кругом Трапезы были написаны следующие слова:

«Твоя от Твоих Тебе приносим рабы Твои Христе, Иустиниан и Феодора, яже благосердно приими, Сыне и Слове Божий, воплотивыйся и распныйся за ны, и нас в православей Твоей вере соблюди, и жительство Твое, еже нам верил еси, в Твою славу умножи, и сохрани молитвами Святые Богородицы и присно Девы Марии».

Горнее место и степени его сделаны были все серебряные, амвон украшен золотом, серебром и драгими каменьями, а над оным поставлена была златая глава, и на ней золотой крест во сто литр. Там положено было и устье колодеза, на котором Христос беседовал с самарянкою, и который царь привез из Самарии. Это устье и доднесь там, внутри церкви Святые Софии.

Все это здесь помещено только для тех, которые не читали Истории цареградской; читавшие же, а наиболее видевшие, знают, сколько в том граде пречудных вещей, из которых некоторые находятся еще и доныне.

VI. Грановский Тимофей Николаевич – русский историк-медиевист, заложивший основы научной разработки истории западноевропейского Средневековья в России. Профессор всеобщей истории Московского университета (1839–1855). Идеолог западничества. Блестящий лектор, отводил большое значение особой роли личности в истории.

ГРАНОВСКИЙ Т.Н.

ЛЕКЦИИ ПО РУССКОЙ ИСТОРИИ

(Отрывок)

Лекция № 44

Предметом настоящего чтения будет в кратких указаниях история Германии со времени отречения от престола Карла V. Этот период германской истории замечателен тем, что господствующими двигателями событий были здесь вопросы религиозные. Германия* вследствие своего положения и этих религиозных вопросов, сделалась в XVI столетии средоточием европейской политики: отсюда сообщалось движение остальным странам Европы и здесь отражалось. Но трудно представить что-либо запутаннее и сложнее тогдашнего состояния Германии. Мы видели, какие религиозные мнения господствовали здесь после Аугсбургского мира. С одной стороны, католичество реорганизованное, возобновленное Тридентским собором, удержало за собой часть земель и выговорило в свою пользу reservatum ecclesiasticum[1], которым лишило протестантских сановников права отнимать у католической церкви земли, ей принадлежащие. С другой стороны, стояли во всем разгаре молодого мнения два большие отдела протестантизма – кальвинисты и лютеране. Обстоятельства благоприятствовали им после отречения Карла

V. Первые преемники его, Фердинанд I и Максимилиан II, были люди отменно умные, но кроткие и умеренные, особенно Максимилиан. Фердинанд, несмотря на свое убеждение в истинности католицизма, был слишком дальновидный политик, чтобы противопоставить другой оплот против распространения протестантизма, кроме мер благоразумия и умеренности. Он принял протестантизм уже как факт, вошедший в действительность. Его деятельность обращена была в другую сторону: он старался поднять чины к борьбе с турками, которые никогда не были так опасны после Магомета II, как теперь.

Внутреннее разложение Турецкой империи не могло быть заметно современникам, она стояла на высочайшей степени своего величия: янычарская пехота была стройна и крепка по-прежнему, состоя из крови и плоти христианской; турецкая конница превосходила, числом всю конницу европейских держав вместе. Это сильное государство было послушным орудием в руках одного властителя, столько замечательного дарованиями, как Солимана II (Сулеймана II Великолепного – Прим. ред.). Империя заключала в себе, кроме Византии и славянских государств, Малую Азию, Египет, значительную часть Венгрии до Офена и восточную часть персидских областей. Турки охотно вмешивались в распри между Габсбургским домом и Венгрией; когда возник спор между Фердинандом и Запольей (Johann Zapoija), они приняли сторону последнего. Но помощь, оказанная ими, была корыстна: они дошли до Офена, заняли всеюжные области Венгрии и оставили Заполье один королевский титул. Потому Фердинанд I старался также о примирении религиозных партий, чтобы противопоставить соединенные силы против общего врага, турок. К счастью, внимание султана было беспрерывно отвлекаемо распрями с новою династией Сефи на престоле персидском. Здесь вопрос шел не об одних границах, а также о религии: известно, что турки по вероисповеданию своему – сунниты, персы – шииты; ненависть между этими двумя подразделениями исламизма, обвинявшими взаимно друг друга в расколе, приняла характер самого жестокого фанатизма. Турки не раз проникали в глубину персидских владений, но не могли удержаться там. Солиман лично предводительствовал туда тремя походами; в один из них взят был даже Таврис – столица Персии.

Дело, однако ж, кончилось миром, по которому турки отдали Персии Багдад и обещали не вмешиваться в дела ее. Как бы то ни было, но эта война была полезна для Европы, отвлекая внимание султана. Император Фердинанд I умер в 1564 году, не достигнув своих целей: он оказал плохую помощь Европе против магометан, не вступился за владения Венгрии по смерти Запольи и даже обязался еще платить туркам значительную дань.

Место Фердинанда занял Максимилиан II. Он принадлежал к числу тех благородных умов и характеров, которые не часто встречаются в век, волнуемый религиозными страстями и фанатизмом. По образу мыслей своих он стоял выше современников, равно чуждый и католического фанатизма, и протестантских увлечений, хотя при этом был человеком глубоких религиозных чувств. Он думал водворить спокойствие уступками протестантам. С этой целью он разрешил дворянам свободу отправлять протестантское богослужение в их городах, деревнях и домах; в городах же, принадлежавших правительству, совершалось только католическое богослужение. Недовольные этими уступками дворяне прибегали к такому средству: они покупали в государственных городах дома, переписывали чужие дома на свое имя, надеясь беспрепятственно отправлять свое богослужение, несмотря на частые замечания императора. Вообще если взять сумму явлений, характеризующих тогдашнюю религиозную жизнь Германии, то мы увидим, что в течение времени от Аугсбургского мира до Максимилиана II успех был на стороне протестантов. Надо сказать в оправдание католицизма, употребившего прежде во ало свое преимущество, что и протестантизм не совсем честно воепользовался своим перевесом. Так, по смерти наумбургского епископа, знаменитого богослова Пфлуга, на его место был избран протестант, и капитул сделан также протестантским. Та же участь постигла чрезвычайно важное архиепископство магдебургское, где сделан был архиепископом принц бранденбургский; наконец, то же самое имело место в Гальберштадте и некоторых других, наконец, в значительной части аббатств в Саксонии. И замечательно, что это движение совпадало везде с интересами княжеских династий: на место аббатов протестантские князья садились сами или сажали своих родственников, не заботясь о соблюдении reservatum ecclesiasticum.

В разборе этих злоупотреблений Максимилиан не хотел доводить дело до войны, ограничиваясь одними увещаниями. О тревожном состоянии тогдашней Германии дает ясное понятие состояние, известное под именем die Grumbachische Handel[2] Некто рыцарь Грумбах поссорился с вюрцбургским епископом Мельхиором Цобель; у них завязался процесс: суд решил в пользу Грумбаха, но епископ отказался исполнить решение суда. Грумбах решился действовать силою, напал на Мельхиора, но дело приняло трагический оборот: в схватке епископ был убит. Этого Грумбах не ожидал. Родственники убитого вступились в дело; между обеими сторонами разгорелась продолжительная вражда, но скоро эта частная война приняла характер очень опасный и более общий. Грумбах был человек недюжинный: он понял, что с этой войной можно соединить более обширные замыслы. Известна участь, постигшая Иоанна Фридриха, курфирста саксонского, после проигранной им битвы; его курфиршество перешло к Морицу Саксонскому, и детям досталась только часть тюрингских владений. Упиверситет Виттенбергский перешел также в линию Морица, во главе которой стоял принц Август, весьма умный и деятельный. Но дети бывшего курфирста Иоанна Фридриха смотрели, разумеется, с негодованием на своих родственников, занявших их владения, и вообще па порядок вещей, данный Карлом V Германии. Чтобы дать этой вражде религиозное значение, они основали университет Иенский в противность Виттенбергскому. Между обоими университетами развилась резкая противоположность. Виттенбергцев, во главе которых стоял Меланхтон, подозревали в не совсем последовательном лютеранизме, в изменении чистоты последнего и в криптокальвинизме. И в самом деле, некоторые протестантские учения развиты здесь были иначе, нежели в Иене. Виттенбергцы допускали участие благих дел и воли человека в искуплении; в учении о причастии они ближе подходили к кальвинистам; во мнениях о благодати и предопределении были также несогласия между ними и иенцами.

Следовательно, не только между католиками, лютеранами и кальвинистами, но и между самими лютеранами развились две враждебные партии. К сыну бывшего и сверженного курфирста саксонского, по имени также Иоанн Фридрих, прибегнул Грумбах со своим делом и овладел совершенно умом и волею этого недальновидного самого по себе князя: он дал ему мысль возвратить владения отца и стать во главе политики. Уверения свои он простер еще далее (монография об этих событиях Raumer’a); из дошедших до нас известий видно, что Иоанн Фридрих был человек ограниченного ума, ибо Грумбах успел уверить его, что Елизавета Английская заочно влюблена в него и не преминет помочь ему, а также уверил его в содействии со стороны Франции, Нидерландов и т. д. Заодно с Грумбахом действовал и канцлер герцога Брюк (Br ck). Задушевные и тайные планы их нам не совсем известны, и потому, вероятно, также многие обвинения, на них взносимые, не все справедливы; но что они хотели ниспровергнуть и преобразовать тогдашнее устройство Германии, это несомненно. Началась война; курфирст саксонский Август собрал значительные силы, Иоанн Фридрих был разбит, взят в плен и отвезен в Вену, где и умер; земли его достались его брату. Но Грумбах и Брюк были жестоко пытаны и потом четвертованы. Император Максимилиан публично выразил свое сожаление о судьбе их: «Лечение было хуже болезни», – сказал он.

Дело Грумбаха показывало, с одной стороны, в каком беспорядке было тогдашнее положение общества в Германии, с другой – показывает, что этот порядок вещей не находил общего признания и мог бы быть ниспровергнут и заменен другим. Можно сказать без преувеличения, что если бы между протестантами было тогда полное и общее согласие, то Германия могла бы вся сделаться протестантской. Но в 1563 году западная вестфальская Германия отделилась принятием кальвинизма и составила особый, Гейдельбергский катехизис. Между лютеранами и кальвинистами вражда была, можно сказать, сильнее, нежели лютеранами и католиками; потом возникли раздоры между лютеранами и криптокальвини[стами] и между последними и кальвинистами. Попытка восстановить единство между лютеранами изданием (в Торгау, 1576) Concordien, или Einigungs formel[3], на основе большого и малого катехизиса Лютерова, Шмалькальденских статей и некоторых толкований. Попытка дела осталась неудачной вследствие несогласия некоторых лютеранских богословов: они продолжали спорить между собой и дали возможность католицизму возвратить утраченное.

В год составления упомянутой формы согласия умер Максимилиан, оставив преемником сына своего Рудольфа II, выбранного еще при жизни отца имперскими чинами. Но Рудольф был не в уровень с обстоятельствами. Он был человек высокого образования, глубокий знаток химии, приверженец астрологии, но при всем том бессильный и слабый характером, воспитанник иезуитов, которые убили в нем последнюю волю. Ему-то пришлось стоять во главе Германии в то время, когда боролись в ней три разнородные партии. Между самими…[4] Габсбургского дома не было полного согласия в действиях, они были разделены на линии. От Фердинанда I осталось три сына;

Максимилиан II получил австрийские земли и императорский титул, второй сын, Фердинанд, получил Тироль, третий, Карл – Штирию и передовые австрийские земли. Но род Фердинанда пресекся с его смертью, и владения должны были перейти впоследствии к потомству Карла. Но правление Карла в Штирии было неудачным; вдесь было много протестантов; не только дворяне, но городское и сельское сословия охотно переходили к протестантизму. Карл умер в горе, видя невозможность удержать распространение грешного, по его мнению, учения. После него остался сын, известный впоследствии Фердинанд

II. Опекунами его были Рудольф и герцог Баварский Вильгельм. Последний дал Фердинанду воспитание вместе о сыном своим Максимилианом под надзором иезуитов. Мы увидим, до какой степени дошло их влияние в Германии под правлением этих двух юношей. Они сообщили им прекрасное образование, Фердинанд и Максимилиан могли стать наряду с самыми образованными современниками; но они сообщили им и страшные понятия, впоследствии приложенные к делу. Когда Фердинанд вступил в совершеннолетие, он прежде всего отказался от присяги, данной прежде чинам, защищать все верования в своих владениях, говоря, что присяга против религии не может быть обязательна. В 26 году вступил он на престол, а в 28 году велел закрыть все протестантские церкви, сжечь все немецкие переводы Библии и протестантские книги и выгнать пасторов и учителей протестантских. Народное восстание по этому случаю было подавлено силою. Тогда народ толпами бежал из земель молодого и энергического, но жестокого князя. Отобранные экземпляры переведенной Библии и протестантские сочинения были сожжены, а на месте их сожжения построен монастырь капуцинов, ревностно участвовавших в этом деле. Максимилиан не имел надобности прибегать к таким мерам в своих баварских владениях, ибо там с самого начала протестантизму не было дано большого ходу. Но он отличался глубоким пониманием государственных отношений; он поставил Баварию на такую ступень политического значения, на какой она не стояла ни прежде, ни после. Таким образом, во главе католической партии в Германии стали двое молодых, образованных и решительных князей, готовых на все средства для своих целей.

Рудольф играет в этом движении страдательную и слабую роль; хотя в душе своей он был ревностный католик, но он не пользовался уважением ни той, ни другой стороны из боровшихся партий. Между тем до какой степени были тогда натянуты и напряжены отношения, до какой степени доходило извращение понятий, это обнаружилось по поводу введения календаря. В 1582 г. изменен был Юлианский календарь по повелению Григория XIII на том основаеии, что в течение 16 веков по 6 часов накопилось лишних 10 дней в году. В 1583 г. католики держали уже новое летоисчисление, принятое с 15 октября, но протестанты в этом простом и ясном деле видели нарушение имперских прав. Забавнее всего их доказательство в пользу своего мнения: они говорили, что прежний календарь введен Юлием Цезарем, признан императором Константином и потом Карлом Великим и, следовательно, папа не имеет никакого права изменять его. Таковы были обстоятельства, готовившие в Германии Тридцатилетнюю войну.

После торжества Фердинанда II все силы были, собственно, на стороне лиги, и видно, что Фердинанд неохотно уступал Максимилиану титул курф[ирста] Пфальцского; Англия изъявила готовность помогать протестантам (Фридрих V был женат на сестре Якова VI), вступив в отношения с королем датским; также Нидерланды, угрожаемые испанцами. Христиан, не успевший соединиться с маркграфом Баденским, который поэтому был разбит, в сшибке упал с лошади и дал время неприятелям усилиться. Фердинанд боялся лиги: он вызвал на сцену Валленштейна. Он был чех, родители, рано умершие были протестанты; он был воспитан дядею-католиком под руков[одством] иезуитов. Он был отлично образован, много путешествовал, воевал с турками и венграми; во время мятежа в Чехии стал в стороне, бежал с кассою к императору, награжден, женился на богатой вдове и скупил много поместьев, делал фальшивую монету и был первым землевладельцем в Германии. Он был любимец войска, при дворе поддерживался фамильными связями.

В 3 месяца по требованию императора он поставил 50 000 удальцов, походивших более на разбойников: он отлично подчинил [их] дисциплине. После того двинулся он на север Германии для соединения с Тилли, разбившим Христиана, и при Дессау разбил Мансфельда, который хотел пробраться к границам Венгрии и умер в одном местечке Далмации. Протестанты были подавлены. Валленштейн и Тилли страшно разорили Ютландию. Северная Германия потерпела все ужасы от солдат его. Ныне не подлежит сомнению, что Валленштейн хотел утвердить самодержавие Габсбургского дома, изгнав князей и заменив их новой аристократией. Сам он был сделан герцогом Фридландским, Мекленбургским, генералиссимусом. Его начали бояться императоры, особенно Максимилиан. Он хотел уступить протестантам, выгнать иезуитов, грозился разграбить Рим. В это время Штральзунд отдался под покровительство Швеции на 20 лет, Густава Адольфа, заключившего союз с Данией. В это время Фердинанд в 29 г. издал эдикт возвращения, который отодвигал на целое столетие все права протестантов; они должны были возвратить 3 архиеп[ископства], 15 еписк[опств]; кальвинисты лишены были свободы богослужения. Валленштейн противился изданию этого эдикта. В 1630 г. по случаю избрания Фердинанда III собрался сейм в Регенсбурге. Максимилиан и князья соглашались на все с условием отдаления Валленштейна, а Валленштейн советовал прямо захватить здесь князей. Император послал приказ Валленштейну: он спокойно оставил войско и ушел в свои чешские владения.

Густав Адольф воевал в это время с Польшею; Ришелье склонил Польшу к перемирию, а его – к помощи протестантам; шведский сейм согласился с радостью. Война была, собственно, не по силам Швеции: Франция не выставила войска, но только давала денежную помощь. В 1630 г. Густав Адольф высадился в Померании с 6000 ветеранов. Но в Германии ни один князь не двинулся к нему на помощь. Почти силою он занял Померанию и склонил курф[ирста] Бранд[енбургского] присоединиться. В это время Иоанн Георг Саксонский хотел устроить 3 партии, которые бы противились эдикту и иностранцам. Тилли спешил отнять у Шв[еции] точки опоры, особенно важно было разорение Магдебурга. Теснимые саксонцы соединились со шведами, встретились с императорскими войсками при Лейпциге, и Густав Адольф одержал первую победу. Он прошел до Рейна (саксонцы между тем до Богемии), потом поворотил к Дунаю; Тилли, разбитый еще раз, умер. Бавария была занята, Максимилиан ушел в Регенсбург: тогда начали говорить, что Густав Адольф, как Мориц, хочет провозгласить себя протестантским] государем. Стесненный император обратился к Валленштейну: Валленштейн согласился на условиях почти самодержавной власти. В 32 г. он двинулся и 2 месяца стоял у Нюрнберга против Густава Адольфа; голод заставил их отступать; они шли рядами,

наблюдая друг друга. Валленштейн занял Саксонию на зимпие квартиры, а Панкенгейма послал в Северную Германию. Шведы его захватили, произошла битва при Люцене. В самом ее начале Густав Адольф, заехавший далеко при осмотре страны, был убит австрийским полковником Фалькенсбергом, но Панкенгейм погиб, весь обоз достался шведам. Начальство принял Бернгард Саксен-Веймарский. (В Мадриде и в Вене доныне празднуется день погибели Густава Адольфа.) Валленштейн не смутился, однако, и готовился к новым действиям.

Обвинения и заслуги Густава Адольфа[5].

Лекция № 45

Мы остановились на смерти Густава Адольфа, мы видели последствия Люценской битвы для обеих партий. Победа шведов не вознаградила им смерть короля, зато в столице католического мира смерть короля произвела радостное впечатление и заставила забыть о поражении. Место Густава в шведском лагере занял шведский канцлер Аксель Оксенштирп. Он не был полководец, но великий государственный муж. Так как наследницей осталась дочь Адольфа, Христина, то на время ее малолетства составился государственный совет, порученный управлению Оксенштирна. В Южной Германии он тотчас составил Гейль-бронский союз 1633 года, во главе которого назначен был директором. Ему вверен был главный надзор за делами протестантов; в решительных случаях он был окружен 6 советниками. Но к этому лагерю пристали только южные княжества, Бранденбург и Саксония остались вне союза. Начальниками войска был поставлен Бернгард Саксен-Веймарский, предводитель немецких отрядов, и Горн, командовавший шведами. В 1633 г. этот союз составился при содействии Франции. Но военные действия скоро восстановились; внимание всех привлечено теперь было таинственным поведением Валленштейна. Он в Богемии привел в порядок войска и в 33 году был еще сильнее прежнего. Нетерпеливые католики ждали, что он одним ударом разобьет врагов, но Валленштейн не двигался. Он дал время шведам разорить Баварию, что могло еще быть объяснено из личной ненависти его к курфирсту Баварскому, бывшему причиной его увольнения в первый раз. Только тогда он воспрянул из праздности,’когда шведское и протестантское войска хотели один раз обойти его при Штейнау. Ловким и быстрым движением он обошел их и захватил многих в плен. Граф Турн был в числе их; его с нетерпением ждали в Вене, но Валленштейн отпустил его, говоря, что, пока такие полководцы будут врагами короля, ему нечего бояться. Это возбудило опасения. Но эти опасения еще увеличились, когда узнали его сношения с Французским] двором. Посланник французский, маркиз, часто посещал Валленштейна. Чех, родственник его, граф Канский также часто ездил от Валленштейна к шведам. Между тем Валленштейн жаловался на происки врагов; ему предложили оставить начальство, он отказался; ему предложили в товарищи взять сына Фердинандова – он также отказался.

В генваре 1634 г. он собрал офицеров своей армии и предложил подписать бумагу, что они будут служить ему всегда, везде и против всех, кроме императора. Говорят, будто были две бумаги; в другой, поданной к подписи, не было оговорки. Мы знаем [это] из изданных ныне фактов процесса между Валленштейном и Габсбургским домом (особенно важна переписка Валленштейна, изданная Форстером, Gfr rer история Г[устава] Адольфа и в Истории Австрии Mailath’a; результаты же этих исследований – в краткой статье Реппеля в Раумеровом альманахе). Как бы то ни было, враги Валленштейна предупредили его при дворе; прежде чем ему самому дано было знать и даны были ему запросы, он объявлен изменником; за голову его назначена цена, имения конфискованы и обещаны другим генералам – Пикколомини, Галласу и др. В 34 г. большая часть армии отложилась от него, принужденная начальниками. Он увидал опасность, он отправился к крепкому замку – Eger, где надеялся соединиться со шведами. Но он не был таким человеком, который мог бы явиться беглецом к шведам; он мог составить крепкую армию для шведов, но он не был допущен к соединению с ними. Несколько офицеров убили его: все шотландцы и ирландцы, итальянец был один, немцев и чехов не было. Обвинением было то, что он хотел соединиться с Францией и Швецией, возложить на себя титул короля чешского и утвердиться самостоятельно. Мы не имеем на это твердых доказательств, сам Фердинанд не был уверен в его вине, но смертью его он был смущен, велел служить панихиду. В Габсбургском доме сохранилось предание о его невиновности: Леопольд после обратился с укором к показавшему на дом Валленштейна как на изменника. Наконец, Ришелье, ведший с ним переговоры, отозвался о нем как о жертве неблагодарности князя, которому он служил. Но что в характере его было много загадочного, темного, таинственного – это несомненно. Он любил звездочетство, он высказывал мысль, что, выгнав шведов и утвердив Австрийский дом, он обратится против турок и выгонит их из Европы.

Смерть его отдала опять в руки императора войско, которое более зависело от полководцев. Начальником назначен был сын Фердинанда, советниками его были верные генералы Пикколомини и Галлас. Действия нового главнокомандующего увенчались успехами, которыми он, впрочем, обязан оплошности Бернгарда. Шведы взяли было важный пункт Регенсбург, но он взят опять католиками. Бернгард при неблагоприятных обстоятельствах дал битву при Нордлинген, 1634 г. Они потеряли пропасть убитыми, сам Бернгард едва ускакал. Горн был взят в плен. Шведам не было тогда возможности удержаться в Германии, особенно когда курфирст Саксонский перешел на сторону Австрийского] дома. Император не думал настаивать, и осенью он составил прожект мира между курфирстом Саксонским, некоторыми князьями и Австрийским домом в Праге. Все земли протестантов до 1627 г. остались за ними на 40 лет до дальнейшего исследования; курфирст Саксонский получил часть Лузации и обещание Померании; на стороне шведов остался Гессен-Кас-сель, Виттенберг, Баден и Бернгард Саксен-Веймарский, у которого было большое наемное войско.

Если бы не Франция, дело шведов погибло бы, но кардинал Ришелье принял армию Бернгарда во французскую службу, поддержал членов союза обещаниями, и началась война с новым жаром. Место Горна занял Баннер, одержавший значительную победу при Витштоке. Отсюда (от 36–38 до заключения) война ведется с постоянным успехом на стороне шведов, но силы их были не равны с противниками, и потому они не могли воспользоваться вполне успехом. Наиболее обращал на себя внимание Бернгард. У него было свое войско наемников, находившееся на службе Франции, хотя в сущности он действовал самостоятельно. Он занял Эльзас и на берегах Рейна, близ Франции, думал основать самостоятельное государство, надеясь присоединить земли гессенские посредством брака с Амалией. Он был молод, необычайно талантлив, смел и внушал равные опасения и императору и Франции, но в 39 г. он скоропостижно умер – пронесся слух об отравлении, впрочем недоказанный. В армии его, оставленной без начальника, явились агенты от Австрии и Франции, торговавшиеся с полковниками; Франция пересилила, они перешли к ней, отдав войска и завоеванный Бернгардом Эльзас. С той поры он остался за Францией.

За 3 года до Бернгарда сошел в могилу Фердинанд II. Некоторые» хотели видеть в нем защитника германского единства; не такова была роль его, не такую память он оставил. Жестокий защитник католицизма, он с неумолимой ревностью гнал всех иноверцев; ему нельзя только отказать в некоторой твердости. Преемник его, Фердинанд III, был мягкий и образованный, но без особенных качеств. Сначала полководцами были на театре действий Галлас и др., потом – Конде и Тюрень (Тюренн – прим. ред.). Здесь-то они составили себе громкую славу. По смерти Баннера место его занял самый талантливый полководец Торстенсон; он был физически слабый человек, его носили на носилках, но оп напомнил Австрии времена Густава Адольфа; прорвался в Богемию, завоевал Силезию, грозил Вене, потом, назад обернувшись, разбил еще австрийцев и занял южные земли датские под предлогом, что Дания вошла в сношения с Австри-ей. Здесь они хотели найти обильные запасы и не обманулись. В продолжение трех лет он три раза грозил Вене, болезнь наконец заставила его сместить начальство; преемником его был в 46 году Врангель.

Но силы Германии были истощены. Самые начинатели 30-летней войны желали ей конца, так, например, курфирст Максимилиан Баварский; он снова пристает к императору Австрийскому. Ручательства за верность войск не было, они переходили от одного государя к другому; полководец Максимилиан ушел было с целой армией баварской к императору. Деморализация была совершенная. Между тем переговоры о мире шли 5 лет. В 43 г. начались уже они в Вестфалии, в Оснабрюке и Мюнстере. Переговоры эти кончились в 48 г. Вестфальским миром. Этот мир, упрочивший 150-летний мир Европы, замкнул одну из самых страшных эпох.

Франция удержала Эльзас и некоторые имперские города, право держать гарнизон в Филиппсбурге, но не вошла в состав немецких княжеств, не[мецкий] союз. Швеция получила всю переднюю Померанию и часть задней с Штеттином, сверх того Висмар, Бремен. В вознаграждение уступки Мекленбурга Мекленбургский герцог получил епископство Шверинское. Замечательно, что вознаграждения эти преимущественно даются духовными имениями; большими воспользовался наградами менее всех действовавший бранденбургский курфирст Фридрих, названный Великим. Он занял нейтральное положение и потому получил епископства Магдебургское, Гальберштадское в вознаграждение, как говорили, отказа его от Померании. Князья немецкие окончательно получили право земского державства, власть императора окончательно] сокрушилась. Прежние земские привилегии чинов пали; таким образом, князья освободились от императорской опеки и, с другой стороны, от оппозиции собственных чинов своих. Общие дела решались на сейме, который с 63 года съезжается в Регенсбурге, 240 голосов, 3 камеры, одна – курфирстская, 2 – духовные и светских чинов, 3 – городов; сюда присылаются поверенные, не сами князья. Допущены кальвинисты к правам лютеран, и принят нормальным годом относительно имений церковных г. 1624. Сын курфирста Пфальцского получил Нижний Пфальц, но зато курфирстский титул; так что в Германии являются 8 курфирстов.

Может быть, ни одна война не имела таких гибельных влияний. Целые земли опустели; в одном Гессене исчезло совершенно 17 городов и 300 сел без следа. В Богемии осталось из 3 000 000–800 000. Образование упало, села остались без учителей. Большая часть деревень осталась без священников. Пасторы должны были заниматься другими ремеслами; они шили сапоги, делались портными. Бедность была несказанная. К этому присоединился совершенный упадок религиозного духа, народ одичал во время ужасной войны наемников. Доказательство – литература, в которой образовался безобразный язык из смеси немецкого, французского и латинского языков.

Тогда-то образовалось и странное педантство в немецком характере после 30-летней войны, в эпоху упадка нравственных и умственных сил народа. Выиграли одни князья, но не на благо народа; они брали образцы с Людовика XIV, занимая не изящные формы двора, но нечто худшее. Чтобы дать понять о характере того времени, можно указать [на] придворную инструкцию членам двора одного графа Гарденберга в 1666 г.: при таких-то княжествах воспитался тот мелкий и узкий взгляд на жизнь, который остался долго и который едва мог быть снят великим движением литературы XVIII столетия.

VII. Оскар Егер – немецкий историк, автор фундаментального труда по всеобщей истории, охватывающего период от первых древнеегипетских династий до конца XIX века.

ЕГЕР О.

ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ (Т. 4. НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ)

(отрывок)

Книга III. Война за освобождение Европы от наполеоновского ига 1812–1815

Глава IV. Венский конгресс. Возвращение Наполеона с острова Эльбы и «Сто дней». Ватерлоо.

Остров Святой Елены.

Второй Парижский мир

Венский конгресс

3 ноября в Вене открылся этот конгресс государей и уполномоченных; собрание, какого не бывало несколько столетий, со времен больших сеймов Римско-Германской империи времен Гогенштауфенов. Само собой понятно, что после тяжких военных трудов, здесь вполне наслаждались жизнью. Все ничтожные и шумные удовольствия придворной и барской жизни, со всеми присущими им блеском и легкомыслием, были к услугам знатного общества, которому не приходилось уже преклоняться перед саном какого-нибудь адвоката, ни угождать его министрам и камердинерам. Достаточно было и серьезной работы: материал был беспредельный; все возможные интересы, все лица, пострадавшие при потрясениях последнего времени, или которым хотелось провести какое-либо важное дело – члены уничтоженных монашеских орденов, знатные вельможи, рыцари, католическое духовенство, книжная торговля с законом о перепечатках, владетельный дом Турн и Таксис, хлопотавший о своей почтовой привилегии, фамилия Паппенгейм с ее наследственным правом государственного маршальства, адвокаты и прокуроры старинного имперского суда, добивавшиеся вознаграждения, – все, малые и великие, являлись в собрание: скромно и с угрозами, умоляя, выпрашивая, нищенствуя, с памятными записками, выписками из законов и всякого рода документами.

Среди многих вопросов, какие при помощи труда и терпения удалось постепенно разрешить, было два, которые представляли собой новую серьезную опасность: польский и саксонский, а за ними стоял еще более обширный и в ближайшем будущем вообще неразрешимый вопрос об устройстве Германии. При обсуждении первых двух, Россия и Пруссия были солидарны; требование России, чтобы ей отдали всю Польшу, Пруссия поддерживала более, чем это было благоразумно с ее стороны. Против них восставали Англия и Австрия. Главный министр ее, теперь князь Меттерних, опасаясь грозного преобладания России, защищал интересы своего государства, может быть, и справедливо, но такими средствами, которых он, правда, не стыдился всю свою дальнейшую жизнь, такими интригами и ложью, которые, однако, в частной жизни безусловно были бы признаны бесчестными. К этим двум державам присоединилась Франция; несмотря на известную тайную статью, она сумела приобрести здесь влияние и нашла себе достойного представителя в Талейране. Он, министр революции и империи, придал определенный образ и силу мало определенному понятию государственного или народного права, назвав его удобным словом законности (legitimite); защитником ее он явился в ноте от 19 декабря.

Как известно, король саксонский не покинул Наполеона даже в самую трудную минуту; когда Лейпциг был завоеван, он был просто взят в плен и лишен возможности оставаться союзником Наполеона. Страна отдана была в управление центральному совету; 8 ноября управление ею приняла на себя Пруссия. Возможно, что во время войны Пруссия могла бы при удобном случае выговорить себе Саксонию, как прекрасное вознаграждение; но теперь сделать это было трудно, и препятствия возникали со всех сторон. Высказывали, что саксонский король, все же есть законный государь. «Жестоко свергнуть государя с престола!» – говорил император Франц.

В начале понятие о законности было окружено большой неопределенностью и лицемерием; но в сущности и за ним скрывалась вражда к Пруссии со стороны Австрии, всегда существовавшая, а теперь с каждым десятилетием усиливавшаяся; точно так же, как соперничество среднегерманских государств Баварии, Вюртемберга, государи которых по народному праву были несколько менее, а по законам нравственности, точно так же виновны, как король саксонский. Перехвачено было письмо вюртембергского короля к Наполеону, в котором этот образцовый немецкий государь выражал надежду, что он скоро станет опять под победоносные знамена Наполеона. Наконец, сознательно или бессознательно, саксонский вопрос все более и более соединяли с вопросом о польском вознаграждении России, а недоверие Англии к России выразилось недовольством ее в отношение Пруссии. Дошло до того, что Англия, Австрия и Франция 3 января 1815 года заключили союз для охраны «от недавно заявленных притязаний».

Положение дел во Франции

Ситуация, сложившаяся во Франции могла бы заставить руководителей других могущественных держав серьезно задуматься над происходящим. Вновь водворенная на французский престол династия Бурбонов, оказалась полностью неспособной управлять страной. Бурбоны и их ближайшее окружение вернулись с теми же самыми убеждениями и мировоззрением, которые у них были в 1789 году, совершенно не понимая, что это другая страна. За истекшие 20 лет произошло столько событий, столько потрясений, что старый мир оказался полностью разрушенным и на его развалинах уже зародился другой, совершенно отличный от прежнего, а Бурбоны, со своими архаичными уже на тот момент убеждениями, выглядели как пришельцы с того света. В этот момент им были крайне необходимы разум, кротость, твердая нравственная сила, которыми обладают очень немногие люди, для того, чтобы установить во Франции мир и согласие, – что было необычайно сложной задачей, особенно если принять во внимание необузданное природное высокомерие этого народа, которое еще, вдобавок ко всему, в течение нескольких десятков лет сознательно подпитывалось и развивалось.

Террриториальные притязания Австрии и Пруссии на Венском конгрессе

Сознание возможности новой катастрофы в этой необузданной стране, необходимость предотвратить ее, прежде чем она разразится, заставили конгресс составить по этому затруднительному делу взаимное соглашение. Прусский министр Гарденберг представил 8 февраля новый проект компенсации военных издержек для Пруссии, по которому у Саксонии отрезалось в пользу Пруссии 850 000 жителей, и кроме того Пруссия соглашалась принять предложенные ей Австрией в разных местах вознаграждения по Рейну; Австрия изъявила согласие на этот проект 10 февраля. После этого легче было разрешить остальные вопросы, и работа была в полном разгаре, когда 7 марта, после продолжительного заседания конференции, князь Меттерних получил депешу из Генуи; на ней была надпись: «Весьма нужное». Открыв ее, он прочитал, что Наполеон исчез с острова Эльбы. Необыкновенная драма, казалось, подходившая к концу, видимо, нуждалась еще в эффектном эпилоге.

Наполеон покидает Эльбу

Утром прибыли курьеры, подтверждавшие неожиданное известие. Наполеон 26 февраля отплыл с острова Эльбы, с ним было 900 человек; 1 марта он высадился на берег недалеко от

Канна, и с каждым днем в его ряды становилось все больше и больше людей. Войска, направленные против него, перешли на его сторону, увлеченные его именем и обаянием славных воспоминаний. В парижских газетах 28 февраля было объявлено, что корсиканец покинул остров Эльбу; 7 марта, что Бонапарт пристал к берегам Прованса, а 11-го, что генерал Бонапарт вступил в Гренобль; 17-го, что императора принимали в Лионе, а 20-го, что уже ожидают прибытия его императорского величества в Тюльерийский дворец.

Это произошло так: бурбонский двор бежал; людей этих как будто и не бывало. Предлогов для этой дерзкой выходки Наполеон нашел достаточно. Обязательства договора в Фонтенебло не исполнялись; притом он был государь острова Эльбы, а это очень нехорошая тюрьма для такого узника, да он и не отказывался никогда от права начать новую войну. Он возлагал большие надежды на разногласия, господствовавшие на конгрессе, о ходе которого его конечно извещали, а также надеялся расположить к себе население Франции либеральными обещаниями, а народы Европы успокаивал обещаниями мира.

Но Наполеон ошибся по всем трем статьям. В Вене известие о его появлении опять сплотило членов коалиции. 13 марта державы обнародовали воззвание (он сам тому их научил) против врага и нарушителя спокойствия в мире; все его требования были отклонены без всякого рассмотрения и обсуждения. Он не встретил большого воодушевления и во Франции, исключая войска, и то на уровне низших чинов. Либеральные люди и законы, которые он выдвинул, добавочные статьи к конституции империи и торжественное объявление их на площади 1 июня никого не обманули. Настоящее положение дел было бы несовместимо с конституционным правлением. Ни один мыслящий человек, даже он сам, не мог бы себя убедить, что Наполеон может когда-либо быть конституционным правителем.

Наполеон в Париже

Вопрос можно было разрешить только одним путем – оружием; и в этом отношении положение дел было гораздо лучше, чем весной прошлого года. Гарнизоны крепостей, многочисленные пленные успели вернуться на родину; больные и раненые выздоровели или умерли. У него было под рукой около 270 000 человек войска и один союзник. Безумный неаполитанский король Иоахим, оскорбленный тем, что ничего не добился своей изменой Наполеону, и что его все-таки лишили престола, вновь перешел на другую сторону и двинул свои войска в Северную Италию. Утверждают, что Наполеону гораздо выгоднее было оставаться во Франции и защищаться оттуда. Это было во всяком случае не в его духе; он решил сделать нападение на правый фланг союзников, прежде чем подавляющему превосходству сил, которое конечно соберется скоро со всех сторон, удастся отразить его своей массой. Правый фланг составляли две армии, расположенные в Нидерландах и состоявшие под командованием герцога Веллингтона и Блюхера, нового князя фон Вальштадта; в первой было 95 000, а во второй 130 000 войска.

Битва при Линьи

В действительности же, этому правому флангу пришлось одному сражаться в эпилоге великой войны. 12 июня Наполеон выехал из Парижа; 14-го его армия стояла при Шарлеруа, готовая к бою. Он предполагал не допустить соединения двух своих противников и надеялся разбить каждого отдельно; мысль его с военной стороны была, как всегда, проста и хорошо задумана, но здоровье его было уже не то, и его обвиняют, что он не воспользовался одним из основных орудий победы – временем. Из Шарлеруа на север и северо-восток идут две дороги: одна, восточная, на Намюр и Люттих, другая, западная, в Брюссель. На первой стоял Блюхер, на второй Веллингтон. Линия соединения их, строго с востока на запад, обозначается Сомбреффом (восток) и трактиром «Quatre bras».

16-го Ней двинулся на запад по брюссельской дороге, наткнулся у трактира Quatre bras на войска Веллингтона и завязал с ними ожесточенное сражение. Наполеон вел, между тем, при Линьи главную битву против Блюхера. Нападение началось поздно, между 2 и 3 часами пополудни; к ночи он одержал победу, после жестокого боя – пруссаки потеряли 12 000 человек и 21 орудие; Блюхер был ранен. Наполеон преувеличивал свой успех и не преследовал неприятеля. Пруссаки двинулись не по дороге к Намюру, а направились к северо-западу. К полудню 17-го, или к вечеру, Блюхер успел собрать в Ваврэ два из трех корпусов, участвовавших в сражении, и ожидал Бюлова, который еще не подошел. Блюхер известил Веллингтона, что 18-го он двинется к нему на помощь. Союзники как нельзя лучше воспользовались днем 17-го, тогда как Наполеона можно упрекнуть, что он ничего не сделал в этот роковой день.

Битва при Ватерлоо

В сложившихся обстоятельствах Веллингтон решился принять сражение и ожидать нападения Наполеона. Он расположил на высотах Сент-Жан, к югу от Брюсселя, 67 000 человек своего войска, состоявшего из 24 000 англичан, испытанных воинов под командованием опытных военачальников, 30 000 немцев – ганноверцев, нассаусцев на английской службе, брауншвейгцев и 14 000 нидерландцев. Наполеон радовался возможности разбить отдельно и этого противника. Против Блюхера он послал своего маршала Груши, который ошибочно искал неприятеля на пути к Намюру.

В этот день шел дождь, почва размякла, и Наполеон мог начать нападение лишь незадолго до полудня. Пришлось еще промедлить, так как вдали показались войска – это были пруссаки Бюлова. Атаки следовали одна за другой все время после полудня; кавалерия и пехота нападали поочередно; горячие атаки отражались хладнокровно. Между 5-ю и 6-ю часами французы заняли важную позицию Ла-Ге-Сэнт, поселок, расположенный напротив центра Веллингтона; вопрос был в том, смогут ли войска герцога, ослабленные тяжким пятичасовым боем, выдержать еще одно нападение? «Наш план очень простой, – объяснял Веллингтон, – Блюхер или ночь».

Пруссаки были недалеко, корпус Бюлова, выступивший первым, шел впереди, но плохие дороги замедляли их движение. К половине пятого пополудни загремели на высоте Фришемона первые прусские пушки против правого фланга французов. Постепенно подходили полки, огонь боевой линии усиливался. Наполеон выслал против них корпус графа Лобау, который, однако же, отступил после сражения, продолжавшегося не более часа, к селению Плансенуа, лежавшему за центром французов, и тут произошел жаркий бой. Полуразрушенное пруссаками селение снова перешло, около 7 часов, в руки французов.

Свежих войск у Наполеона было всего 5000 человек гвардии. На приход Груши он не мог рассчитывать, так как он послан был против Блюхера. Положение было настолько опасное, что благоразумный полководец прекратил бы сражение. Но Наполеон решился послать против позиции Веллингтона, между 7 и 8 часами, последний резерв свой, подготовив его атаку шквальным картечным огнем из Ла-Ге. Еще раз в этот день французы отбросили поредевшую передовую линию. Сам Веллингтон повел несколько немецких батальонов во встречную атаку, а когда под предводительством Нея подошла часть гвардии, 4 батальона, то главнокомандующий крикнул первому гвардейскому полку англичан, бросившихся на землю: «Встать, гвардейцы, готовься!» – за их залпом почти в упор последовал удар в штыки, и атака французов не удалась, таким образом, по всей линии.

В этот день с таким результатом сражение могло бы завершиться, если бы в то же время пруссаки не завладели селом Плансенуа, что окончательно определило поражение Наполеона; не он побил обе враждебные армии, а скорее они окружили его соединенными силами. Вблизи селения, за центром французской позиции, у мызы «La belle alliance» сошлись оба победоносных главнокомандующих. Оба были того мнения, что надо немедля идти к Парижу.

Для Наполеона вся эта кампания была потеряна поражением при Ватерлоо (английское название селения), где находилась главная квартира герцога. Преследование врага, которое предпринял и вел Гнейзенау весьма энергично, не давая покоя бегущему врагу, расстроило окончательно его армию. У победителей были громадные потери. Британская часть войск, выдерживавшая большую половину дня непрерывный артиллерийский огонь и атаки, насчитывала около 11 000 человек, пруссаки, бившиеся в тылу французов за решающее обладание селом, около 7000 ранеными и убитыми; французы потеряли, вероятно, половину своих 72 000 пленными, ранеными, без вести пропавшими, и где и как соберутся оставшиеся – трудно было предсказать. Сам Наполеон потерял присутствие духа. Он понял, что его дело потеряно. Гвардейские конные егеря окружили его и вынесли из свалки, но карета его была захвачена прусскими преследователями.

Действительно, история Бонапартов была закончена. Она продолжалась всего восемнадцать лет, со времен итальянской войны 1796 года, и никогда еще в истории человечества не бывало примера, чтобы в такое короткое время один человек мог причинить столько несчастий и погубить столько человеческих жизней. А между тем эта губительная жизнь продолжалась только сорок пять лет; теперь он был безопасен на весь остаток своих дней.

Холодно принятый в Париже, враждебно встреченный противниками, прихрабрившимися за последнее время, всеми покинутый, Наполеон должен был подписать во второй раз свое отречение 22 июня в Елисейском дворце, четыре дня спустя после сражения. «Моя политическая жизнь кончена, и я назначаю императором французов моего сына, под именем Наполеона II». Но он уже потерял всякое значение. 7 июля Блюхер уже был в Париже, 8-го вернулся в Тюльери и Бурбон. Наполеон медлил покинуть французскую территорию, и когда он приехал в Рошфор, думая бежать в Америку, то гавань была заперта английскими судами. 13-го он написал письмо принцу-регенту английскому, в котором говорил, что он, подобно Фемистоклу, садится к очагу британского народа и отдает себя покровительству его законов. Сравнение оказалось неверным; письмо было неточно адресовано, так как регент не мог действовать без своего парламента и без своих союзников. Капитан корабля, на который он вступил, объявил ему, что теперь уже он не свободен в решениях своих, и что он смеет принять его только как военнопленного. Английское правительство, с согласия своих союзников, назначило ему местом заключения остров Святой Елены, самый уединенный в Атлантическом океане, и 18 октября, через два года после Лейпцигского сражения, в Джемстоунской бухте бросил якорь корабль «Беллерофон», который доставил туда Наполеона.

VIII. СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА.

ОТ ОБОРОНЫ К НАСТУПЛЕНИЮ

(документы)

Запись переговоров по прямому проводу Верховного главнокомандующего и заместителя начальника Генерального штаба с Главнокомандованием юго-западного направления

13 июня 1942 г.

Конец 22 ч 30 мин

У аппарата ТИМОШЕНКО[6], БАГРАМЯН[7], КИРИЧЕНКО.

У аппарата генерал БОДИН[8].

БОДИН. Ставка сейчас подойдет к аппарату[9]. Мне поручено начать переговоры. Прошу доложить обстановку на вашем фронте по последним данным.

ТИМОШЕНКО. Обстановка на 16.00 по 28-й армии следующая: части армии, сдерживая сильный порыв пехоты противника с танками при поддержке большого количества бомбардировщиков, прикрывающихся большими группами истребителей, отошли с боями на рубеж Ефремовка, Захаровка, Благодатное, Пролетарское, Вел[икий] Бурлук, имея влево связь с 3-м гв. кавкорпусом (6 гв. кд, 6 гв. тбр и одна бригада первой истребительной дивизии), занимающим фронт Вел[икий] Бурлук, Маков Яр. Южнее части 38-й армии на прежнем рубеже. На всем фронте 28-й армии и перед 3-м гв. [кавалерийским] корпусом противник в течение всего дня проявлял большую активность танковыми группами: одной в составе 3 тд, наступающей в направлении Белый Колодец, Приколотное, и другой группой, состоящей более чем из 200 танков, из района Гнилица Вторая, Ново-Александровка, лес северо-восточнее Ново-Александровки, направляющей свой удар на фронт Подсередняя, совхоз «Червонная хвыля». Наибольшие усилия танковых групп направлены на участок Приколотное, Вел[икий] Бурлук. С 16.00 сильному воздействию бомбардировочной авиации подверглись районы: Ольховатка, Мал[ый] Бурлучек, Хатне, переправы на участке Купянск, Уразово и высоты западнее Купянска. Большая группа бомбардировщиков с истребителями бомбила Валуйки, район станции. До 16.00 нашей авиацией отмечается в районе рощи, что западнее Веселого, до 150 танков, врытых в землю. Эта группа танков также отмечалась наземными войсками и авиацией. Непрекращающееся движение автотранспорта по направлению Волчанск, Белый Колодец, Приколотное из района Печенега, Василенково в направлении Ново-Александровка, Гнилица Первая. Основная группа танков противника к данному времени находится в районе Приколотное, Ново-Александровка (что юго-западнее Веселого 6 км), Гнилица Вторая. В эту группу входят 3 тд, наступающая на Белый Колодец, и две-три танковые дивизии, наступающие с юго-запада, предположительно 23, 16 и 14 тд. По показаниям захваченного в ночь на 13.06 пленного, из района Графово 7 тд наступала на Булацеловку. Отмечается в течение всего дня, в том числе и весь вчерашний день, движение небольших групп танков (от 10 до 30 штук) из Белгорода на Муром и далее Юрченково, Ново-Александровка. Нужно прямо сказать, что части 28-й армии, плохо управляемые Рябышевым[10] и его штабом, в течение трех дней сильно деморализованы воздействием и беспрерывными налетами мощной авиации противника и требуют решительных мероприятий по приведению их в порядок. Сам Рябышев окончательно деморализован, бросил армию и прибыл к 16.00 без всякого спроса в штаб фронта под видом устройства своего командного пункта и доложил Военному совету до крайности тяжелую обстановку армии, причем место нахождения ни одной дивизии точно определить не мог. Пришлось все выяснить через своих людей, которых направили с задачей остановить армию на рубеже вышеуказанном и закрепить. Усилили штаб армии, допустив вместо Мартьянова[11] генерала Ветошникова[12], оставив Мартьянова заместителем.

Наши мероприятия:

1) 23-й танковый корпус в составе 6 [гв.] тбр, 114 тбр и 65 тбр и 9-й мотострелковой бригады выдвигаем в район Ольховатка, Мал[ый] Бурлучек, Петриково, Хатне. В районе сосредоточения с утра 13.06 уже находится 6 гв. тбр. К 4.00 14.06 подойдет и 9-я мотобригада. 13-й танковый корпус без 65 тбр подчиняем генералу Крюченкину, у которого имеется на месте свежая 6 гв. тбр.

2) 22-й танковый корпус в составе трех тбр выведен в район ст. Гусинка, Моначиновка и леса в этом районе. 1-я истребительная дивизия к утру 14.06 устраивается на рубеже Буденновка, Григорьевка, Нововасильевка.

3) 5-ю гв. кавдивизию из состава 57-й армии в ночь на 14.06 выдвигаем на рубеж (иск.) Уразово, Лиман Второй. Таким образом, на угрожаемом для нас направлении мы к утру 14.06 будем иметь за линией фронта три танковых корпуса и в тылу этих танковых корпусов 1-ю противотанковую[13] дивизию без одной бригады и на реке Оскол оборону 57-й армии (правда, слабую от Уразово до Двуречной и далее более прочную до Боровой включительно). Наиболее слабым местом у нас является стык между 21-й и 28-й армиями. Для укрепления этого стыка мы просим разрешить выгрузить идущие две новые танковые бригады (158-ю и 167-ю) в районе Волоконовки и сосредоточить их западнее 15 км. В этом районе для той же цели мы просим усилить нас в ближайшие дни двумя-тремя стрелковыми дивизиями. Особенность изложенной нами обстановки заключается в том, что противник имеет большое преимущество в воздухе. Из направленного нам количества истребителей сегодня принимало участие три полка, остальные еще не прибыли – находятся в состоянии переброски. В дальнейшем, видимо, быстро будет наращиваться деятельность нашей истребительной авиации и, если не будет оказана нам немедленная помощь, то мы будем иметь падение и [без] того ограниченного количества бомбардировщиков и штурмовиков, каким на сегодняшний день располагаем. Нам нужны одна-две дивизии бомбардировочной авиации. Мы просим поставить на ближайшие ночи задачу Голованову бомбить аэродромы района Харьков, Чугуев, Белгород. Если можно, мы просим полка три У-2 для массированных налетов ночью по расположению танковых групп противника перед фронтом. Все. При передаче изложенного прибыл и присутствовал кроме перечисленных в начале разговора товарищ Хрущев[14].

У аппарата СТАЛИН.

СТАЛИН. Где находятся дивизии 28-й армии, сколько из них окружено противником и сколько вышло?

ТИМОШЕНКО. Не имеем данных об одной 244 сд. Остальные занимают рубеж и ведут бой: 169 сд без одного полка – на фронте Ефремовка, Захаровка; 15-я гв. [сд] – на фронте Ивановка, (иск.) Приколотное; 226 сд выведена во второй эшелон в район Благодатного; 175 сд – восточнее Приколотного; 13-я гв. сд – на фронте Пролетарское, (иск.) Вел [кий] Бурлук; 38 сд – во втором эшелоне в районе Мал[ый] Бурлучек. В хорошем состоянии 15 и 13 гв. сд. Сильно потрепанными оказались 169, 175 и 300 сд. Один полк 169 сд более полный находится в составе 301 сд 21-й армии, куда он примкнул во время прорыва противника. По докладу Рябышева и его начальника артиллерии 169, 38 сд сохранили свою артиллерию. [Из] 175 и 300 сд данных о потерях артиллерии нет, посланы люди во главе с начальником артиллерии фронта генералом Гавриленко для приведения в порядок артиллерии и учета истинных потерь. К утру будем знать. Все.

СТАЛИН. 1) Две танковые бригады можете спустить на Волоконовку и направить дальше по вашему усмотрению.

2) Стрелковых дивизий не можем дать, так как у нас нет теперь готовых дивизий. Придется обойтись собственными силами, улучшить управление войсками.

3) Танков у вас больше, чем у противника, беда в том, что они либо стоят у вас, либо пускаются в бой разрозненно отдельными бригадами. Ставка предлагает вам сосредоточить действия 22-го танкового корпуса, 23-го танкового корпуса и 13-го танкового корпуса где-либо в одном месте, скажем, в районе Великого Бурлука и ударить с фланга по танковым группам противника. Если бы наши танковые корпуса действовали сосредоточенно и большой массой, у вас не было бы той картины, которая создалась.

4) Рябышев, конечно, слаб, но что он мог сделать, если вы не дали ему танков и если вы дали противнику возможность прорваться своими танковыми группами в тыл 28-й армии.

5) Несколько полков У-2 можем вам послать. Голованову[15] будет поручено, чтобы он действовал сегодня по аэродромам противника. Хорошо было бы вам силами своей авиации бомбить переправы через Донец, чтобы помешать противнику подвоз всего необходимого в его танковые группы. Возможно, нам удастся несколько полков штурмовиков направить вам, это еще надо выяснить. Подумайте о том, чтобы наша истребительная авиация действовала массированными контрударами. Ворожейкин[16] теперь у вас, он вам поможет.

6) Не следует ли 24-й танковый корпус поднять на север где-нибудь западнее Уразово, а 140-ю или 255-ю дивизию двинуть также на север, хотя бы в район Уразово?

7) Почему у вас Южный фронт за все время операции молчит и бездействует? Он мог бы произвести демонстрации, артиллерийские налеты, чтобы приковать к себе противника. Нам вообще непонятно полное бездействие Южного фронта за весь период операции. Все. Сталин.

ТИМОШЕНКО. 1) Наша беда сейчас в отсутствии бомбардировщиков для дневных действий, поэтому не только [бомбардировки] переправ, но и воздействие по наземным целям непосредственно перед фронтом мы не имеем возможности осуществлять. Будем сосредоточивать поочередно, исходя из своих возможностей, массированные действия на переправы противника днем и ночью, но очень просим как можно скорее усилить нас дневными бомбардировщиками.

2) Становится ясным, что нам нужно обходиться количеством своих дивизий, поэтому мы просим Вас оказать нам помощь вооружением – винтовками и пулеметами. Было бы хорошо, если бы у Вас была возможность подбросить нам полка три УСВ и полка два полковых [пушек] РГКА.

3) Крайне нежелательно, прямо считаем невозможным в ближайшие дни ослабить участок Сватово, Старобельск ввиду того, что в районе Славянск, Артемовск противник все время усиливает свою группировку, кроме того, создается вторая группировка в районе Чистяково.

Следует ожидать, что противник, рассчитывая на успешное завершение удара в направлении его действий сейчас, может предпринять в последующем удар на стыке Юго-Западного и Южного фронтов в общем направлении на Старобельск. Это обстоятельство нас вынуждает держать на нашем левом фланге 140, 225 сд и 24-й танковый корпус.

Южный фронт, перегруппировав свои силы, готовится к отражению этого возможного удара. Одновременно Малиновский усиливает свою группировку против чистяковского направления. Сейчас мы считаем невозможным требовать от Малиновского развития активных действий. Ваши указания в отношении сосредоточенного использования танковых корпусов будем выполнять, хотя в этой операции, нужно прямо сказать, несмотря на ряд недостатков использования танков, мы использовали их более чем когда-либо массированно. Благодаря именно массированным танковым ударам на купянском направлении с нашей стороны противник не мог развить успеха и отклонился от своего основного удара.

4) Для [усиления] района Уразово мы за счет перегруппировки сил на юге нашего фронта выводим 343 сд и перебрасываем автотранспортом в район Уразово, Валуйки. Все.

СТАЛИН. 1) Насчет дневных бомбардировщиков вы неправы. Наши штурмовики Ил-2 считаются лучшими бомбардировщиками дневными для ближнего боя. Они могут дать больше эффекта, чем юнкерсы, для воздействия на танки, на живую силу противника и на переправы тоже. Наши штурмовики берут 400 кг бомб. По моим данным, у вас штурмовики имеются. Может быть, они плохо у вас используются?

2) Переправы по Донцу можете разрушать ночью при помощи ночных бомбардировщиков, река является хорошим ориентиром ночью.

3) Противотанковые орудия УСВ и другие можем послать. Есть ли у вас противотанковые ружья? Недавно Белов[17] подбил одними только противотанковыми ружьями 80 танков.

4) Вы плохо маневрируете своими резервами, у вас за рекой Оскол торчат дивизии и бездействуют, вы могли бы взять оттуда две дивизии.

5) Мало вероятно, чтобы противник полез теперь на Ворошиловград, когда он имеет успех на севере. У Ворошиловграда противнику придется форсировать реку, а на севере у него свободный простор. Опасность в районе Ворошиловграда, конечно, существует теоретически, но эта опасность – возможная, тогда как вы имеете реальную опасность на севере, не теоретическую, а реальную. Если противник разовьет дальше свой успех и заберет Валуйки, Южный фронт попадет в отчаянное положение.

Это тоже надо учесть. Я не настаиваю на переброске 24-го танкового корпуса на север, но я прошу иметь в виду, что настоящая опасность у вас теперь не на юге, а на севере.

6) Массировать удар танков – это значит выдвинуть на фронт по крайней мере 200–300 танков. Для массированного контрудара одного танкового корпуса недостаточно, коль скоро у противника имеется на фронте свыше 200 танков. Поэтому и предлагается пустить сосредоточенно на фронт не один танковый корпус, а три танковых корпуса. Только таким образом можно создать перевес на стороне наших войск. Все. И. Сталин.

ТИМОШЕНКО. Все понятно, займемся изучением и решением, на основе Ваших указаний, доложим.

СТАЛИН. Всего хорошего, желаю успеха. Не бойтесь немцев – не так страшен черт, как его малюют. И. Сталин.

ТИМОШЕНКО. Благодарим за пожелание. Немца не боимся и бить его будем. До свидания. Тимошенко, Хрущев, Баграмян, Кириченко.

Переговоры окончены в 22.30.

ЦАМО. Ф. 96а. Оп. 2011. Д. 26. Л. 81–89.

Опубликовано: Русский архив:

Великая Отечественная. Ставка ВГК.

Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 245–249.

№ 6

Запись переговоров по прямому проводу Верховного главнокомандующего и и.о. начальника Генерального штаба с Командованием Юго-Западного фронта

20 июня 1942 г.

У аппарата ВАСИЛЕВСКИЙ.

ВАСИЛЕВСКИЙ. Здравствуйте. Товарищ Сталин сейчас будет. Ставка просит вас кратко доложить обстановку. Ваше отношение к перехваченным у немцев документам и какие мероприятия вы считаете необходимыми провести в ближайшее время.

ТИМОШЕНКО. Перехваченные документы с планами действий противника не вызывают сомнений, потому что направлялись они боевым самолетом, на котором были офицеры. Самолет в силу плохой погоды потерял ориентировку и попал в сферу нашей войсковой зенитной артиллерии, которой был сбит. Два офицера, в том числе летчик, при падении самолета сгорели и один офицер в звании майора оставался живым, пытался уничтожить документы и скрыться, но был настигнут нашими войсками в момент падения на землю и убит в перестрелке. Кроме переданных вам документов, захвачено еще много других, которые расшифровываются. Среди них уже расшифрован один документ, в котором указывается, что это наступление отложено до 23 июня. Не исключена возможность, что противник узнает о том, что самолет его сбит в расположении наших войск и может внести кое-какие изменения или отложить по времени. Нам думается, что коренного изменения не последует, поскольку группировки противника, видимо, в основном уже сосредоточены и направление, избранное им для удара, до сегодняшнего дня являлось выгодным. По части наших мероприятий. До получения настоящей директивы мы намечали следующее решение:

1) Вывести на фронт Сурково, Нестерное еще две стрелковые дивизии и расположить их в обороне, имея в первом эшелоне две стрелковые дивизии и во втором эшелоне одну. Эти две сд мы берем от Рябышева, у которого остается пять сд.

2) На этот же фронт за пехотой предполагали вывести 13-й танковый корпус.

3) Просим дополнительно к решению Ставки Верховного Главнокомандования утвердить изложенное наше решение.

4) Нам несколько неясно, что предпринимается Ставкой для обеспечения нашего стыка с Голиковым, поскольку там противник замышляет главный удар.

5) Сегодня к исходу дня нашей авиацией выявлена к югу от Изюма крупная группировка танков и мотопехоты и к этому месту во второй половине дня обнаружено движение танков и автомашин со стороны Барвенково.

6) По нашей оценке, замысел противника сводится к следующему: противник стремится нанести поражение нашим