Русские истории Расторгуев Андрей
© Расторгуев А.П., 2014
© Колинько Ю.А., оформление, 2014
© Издательство «Генри Пушель», 2014
© Издательство «Российский писатель», 2014
Русские истории : Стихи, поэмы / Андрей Расторгуев ; художник Ю. Колинько. – Екатеринбург : Генри Пушель; Москва : Российский писатель, 2014. – 192 с.
ISBN 978-5-905672-16-3 (Генри Пушель)
ISBN 978-5-91642-141-5 (Российский писатель)
Всегда – с надеждой
Заглавие этой книги – «Русские истории» – отнюдь не означает, что речь в ней идёт об исключительно русских делах и людях. Напротив: составляя рукопись, сам удивился, сколько в ней оказалось инородцев: армяне, финно-угры, евреи, немцы, даже персы – правда, тысячелетней давности…
Хотя удивляться вроде нечему: пускай словечко «нацмены» из советского индустриального новояза на родном Урале временами ещё звучало, интернационал в большом городе, который возник в 1929 году вместе с металлургическим комбинатом, воспринимался совершенно естественно. Была, однако, у этой межэтнической идиллии оборотная сторона: собственная моя принадлежность к крупнейшему из народов многонационального Отечества на выходе из школы определялась, по сути, только записью в паспорте.
Всё произошло потом. И погружение в русский фольклор, который отнюдь не без труда отвоевал себе место у иных ладов и звуков. И узнавание собственного родового древа – кстати, тоже отнюдь не моноэтнического и размахнувшегося корнями не только на Великую, но и на Малую и Белую Русь… И жизнь в северной республике, ярко явившая не только общую необходимость уберечь родные языки и культуры перед лицом наступающей глобальной унификации, но и национализм некоторых из представителей титульного народа. И осознание: именно те, кто умеет соединить открытость миру с пониманием причастности к своим народам и общности их судеб, способны сохранить Россию хотя бы в её нынешних пределах.
Всё это имеет прямое отношение к поэзии – во всяком случае, той, которая ощущает взаимную связь с чем-то бльшим, нежели причудливо выраженные переживания автора по поводу сугубо личных неурядиц и радостей. Однако такой поэзии тем более необходимы искренность и художественное мастерство, проникающие под затёртую кожу.
К этому и стремился многие годы, плоды которых вошли в эту книгу. Без лишнего пафоса и теперь уже без особых иллюзий. Но всегда – с надеждой…
Андрей Расторгуев
След на земли
Русская карта
I
- Я и в Господа слабо – не то, что в судьбу или карму:
- одному не под силу – сумеем рядком да ладком…
- А намедни вгляделся в родимую русскую карту —
- и овеяло тёплую плоть изнутри холодком.
- На брюхатой кобыле, на миг обернувшейся твердью,
- едет маленький всадник полярные дни напролёт.
- Он спиной на восток прислонился к морозному ветру,
- а на запад лицом проголосную песню поёт.
- То ли грудь выгибается в длинном серебряном звуке,
- то ли тонкие плечики долгой дорогой свело —
- раскрываются миру его неокрепшие руки,
- упираются ноги в подбитое мехом седло.
- Так рысит и поёт бессловесно – ребёнок ребёнком,
- и молозиво каплет с кобыльих сосцов на жнивьё…
- А когда, наконец, разродится она жеребёнком —
- всё равно не убавится тяжкая ноша её.
II
- Смешанных памятей и кровей,
- мы отродясь о себе забыли.
- То ли невиданный муравей
- тащит на запад брюшко Сибири,
- то ли неведомый скарабей,
- пену холодной волны глотая,
- от монотонных степных скорбей
- катит угрозою ком Китая,
- то ли громадный живучий краб,
- чувствуя жгучую боль в грудине,
- держится, чтобы ни край, ни град
- не разорвались посередине.
«Вот сюжет традиционный…»
- Вот сюжет традиционный
- со времён Луи Дагера
- или красочных портретов
- принаряженных инфант:
- перед фотообъективом
- двое – девочка и мальчик.
- У неё – витые кудри,
- у него – на блузе бант.
- Даты нет на обороте —
- лишь рекламные медали
- да по толстому картону
- надпись: «Тереховъ и Сынъ».
- В старом Екатеринбурге
- это в нескольких кварталах
- от Ипатьевского дома,
- что ещё не знаменит…
- Вот ещё сюжет сюжетов:
- у старинного буфета
- смотрит девочка другая
- удивлённо в объектив.
- С нею рядышком – старуха.
- И едва ли уловимо
- сходство с девочкою первой
- на морщинистом лице.
- Между девочками теми —
- поколения и горы,
- панихиды и крестины,
- две германские войны.
- А прошла – и уместилась
- под картонною обложкой
- одного фотоальбома
- человеческая жизнь…
Печорский складень
I
- В истоке великой Печоры
- я воду прохладную пил…
- Какого, казалось бы, чёрта
- я в этом ручье позабыл?
- Глядеть с вертолёта на ельник
- и остерегаться беды,
- чтоб горный сорвать можжевельник
- да чистой напиться воды?
- Но так заберёт имярека
- недолгое слово «исток» —
- любая цена не морока
- за животворящий глоток
- и чтобы в мирской дешевизне
- на слово и тело своё
- узнать завершение жизни,
- вкусив и начало её.
II
- Когда родниковой водой
- прочистить мужицкие глотки,
- на той же воде не гадай —
- потребуют водки…
- Пошли разговоры искристей —
- рыбалка, рецепты ухи…
- И через распахнутый блистер
- стекло полетело во мхи!
- Сосед, поклоняясь природе,
- пустил опустелый сосуд —
- на память нетленную вроде,
- что мы побывали и тут…
- И сердце ударило глухо,
- и дрогнула линия гор
- с диковинным русскому слуху
- названием Маньпупунёр,
- где по суетливости нашей
- у звёздно-земных берегов
- оставлены семеро стражей
- одним из вогульских богов.
- Сейчас отзовутся по лонам
- удары тяжёлых шагов.
- Сейчас вознесутся над склоном
- семь жестоколобых голов…
- Но, глядя в речные долины
- и видя небесное дно,
- остыли давно исполины
- и остолбенели давно.
- И, метя железные стрелы
- в их каменные глаза,
- вдогонку за нами гремела
- в бессильной досаде гроза,
- покуда гряда междуречья
- виднелась в туманной дали…
- Дурацкая блажь человечья —
- оставить свой след на земли.
III
- Избитая брёвнами запань
- уже далеко позади.
- Откидывай выцветший запон,
- на палубу выходи!
- Блескучие блики похожи
- на пряди серебряных трав,
- и, словно по скошенной пожне,
- идут по реке катера.
- В бору земляника поспела,
- и скоро черника пойдёт.
- А там и важнейшее дело
- рыбацкое – сёмужий ход.
- Охота на всякого зверя —
- в открытую и отай…
- И напоминаньем о мере
- на вырубках – иван-чай.
Тридцать шесть и семь
- В городке не высоком, не низком
- и тебе от рождения близком
- ты живёшь, не меняя прописку,
- от добра не желая добра.
- Хоть жена мне – а не декабристка.
- Да и незачем, коль севера.
- Я и сам полюбил их воочью
- потаённою белою ночью,
- упоённый печорскою мощью,
- и того не стереть, хоть убей,
- даже тучами, рваными в клочья
- о крюки обнажённых ветвей.
- И как будто любовь между нами.
- Но, как будто в дешёвом романе,
- ты меня упрекаешь в обмане
- и печальный подводишь итог:
- мол, приехал, наплёл, отуманил,
- а теперь норовишь за порог…
- Севера вы мои, севера…
- Я на свет родился не вчера.
Вот и мы первый тайм отыграли
I
- Вот и мы первый тайм отыграли.
- Тридцать шесть, как один, миновали,
- и подумать о том не пора ли,
- где роднее и мягче земля?
- Все могилы мои на Урале —
- за две тысячи верст киселя…
- Молодые пускай отмахнутся,
- пожилые пускай усмехнутся,
- но мгновение – и запахнутся
- от промозглого сквозняка,
- если в толще земной ворохнутся
- потревоженные века.
- Я уже отмахнуться не смею,
- усмехнуться – ещё не умею,
- и осенней порою немею,
- глядя, как высыхает трава
- и река, остывая, темнеет,
- и редеет живая листва…
- Что за обереги и чуры?
- Повышение температуры,
- или просто литература
- перехлёстывает за край?
- Утончённые мы натуры —
- всё Дантеса нам подавай.
- Тридцать семь – и зайдётся сердечко,
- и мерещится Чёрная речка,
- и картонные человечки,
- и возвышенные слова…
- И затеплившаяся свечка
- перед образом Покрова…
- Сколько начато – будто начерно,
- сил потрачено – точно в дым…
- Годы минули – силы схлынули.
- Вполовину ли – поглядим…
- Или это холодной тьмой —
- окаянный тридцать седьмой?
- Он у каждого века свой,
- если даже век золотой…
- Помню похороны отца.
- Мы с ним ссорились без конца.
- Лей поболе свинца в словца —
- лишь бы не потерять лица…
- Провожатые вразнобой
- сокрушались, что молодой.
- Я внимал, головой кивал,
- а душою – не понимал.
- Но всё менее мне пути
- до его сорока пяти…
- А как маму мою несли,
- не хватило ей там земли,
- и лежит от него вдали,
- и растут над ней бодыли…
- На погосте трава густа,
- есть в ограде ещё места —
- для себя, а не для меня
- припасла их моя родня.
- И расти мне в земле иной
- новой веткою корневой.
- Над Печорой?
- Двиной?
- Невой?
II
- Поубавилась ныне Россия —
- коренные да некоренные…
- Сколько ратников пьют стременные,
- сколько путников на посошок —
- так пласты шевелит временные
- и волосья иной корешок.
- Если он до нутра доберётся,
- всё расколется да распадётся —
- московиты да нижегородцы…
- Как свою ни вынашивай спесь,
- из-под всякой земли отзовётся
- чудь, земигола, меря иль весь.
- Да и сами, сойдясь именами,
- мы доныне живём племенами.
- И иными когда временами
- мы от лучших времён далеки,
- кто поможет хотя бы словами?
- Корешки, свояки, земляки…
- Но куда инородцу податься
- и какому народцу поддаться,
- за какие колодцы сражаться,
- а какие оставить навек?
- Где бедою понудишься – братцы! —
- и откликнется хоть человек?
- Кто, на торную глянув дорогу,
- за обитые сталью ворота
- перехожему вынесет воду
- и не справится, чая вреда:
- а какого ты племени-роду
- и какого явился сюда?..
- В экипаже, по сути, убогом,
- упираясь горбом или рогом,
- по чащобам, степям и отрогам
- материк опоясавших гор
- по ухабистым русским дорогам
- я изрядно резины истёр.
- И в земле золотой или медной,
- замечательной и незаметной,
- изработанной и заповедной,
- в суете городской и в глуши
- и закатной порой, и рассветной
- не встречал неприветной души.
- Спелых яблок на тракт выносили,
- невысокую цену просили,
- кто, откуда, куда – вопросили
- не однажды, а всё не за страх —
- любопытствующих не судили
- никогда ни Христос, ни Аллах…
- Не во многом расходятся правды
- у неверных и басурман.
- Воды Калки и воды Непрядвы
- воедино смешал океан.
- И единая нам основа
- на грядущие времена —
- коль не воинство Пугачева,
- так Отечественная война.
- И когда, выходя на дорогу,
- мне потомок ордынских татар
- вдруг воскликнет: «Аллаху акбар!»,
- я отвечу ему: «Слава Богу…» —
- чтобы в утро лугами росными
- не дымами плыла заря,
- чтобы яблони медоносные
- не ломились плодами зря…
III
- Но и впрямь: что нас гонит и гонит
- в неизведанные пути?
- Отчего изнывает и стонет
- неприкаянный дух взаперти?
- Отчего, только вскроются реки
- и подсохнет окольная грязь,
- бьётся птица в живом человеке.
- о пруты костяные стучась?
- То ли ведреная погода,
- то ли ветреная порода,
- то ли вечная несвобода
- или вешняя колгота.
- То ли ветхая изгорода
- или дальняя долгота…
- От рассвета и до рассвета
- нас тревожит и то, и это,
- перекатывается лето,
- и ещё, и ещё одно —
- всё быстрее кружит планета
- житевое веретено.
- И непрочная нить стекает,
- время зыбкое истекает
- то подёнщиной, то стихами.
- Но и звуки – надолго ли?
- И яснее моих стихали,
- занесённые в ковыли.
- Но в ковыльном тугом колчане
- и угрюмом лесном качанье,
- крике птицы и пса ворчанье
- всё хранится живая речь.
- Не услышать, не устеречь —
- задохнётся земля в молчанье…
- Так, смирясь или руки в боки,
- безымянны и одиноки,
- мы пройдём в стрежевом потоке
- неизмеренной глубины —
- доморощенные пророки,
- местечковые плясуны…
- Но досада буравит темя:
- мол, ещё остается время.
- чтобы ногу – в златое стремя,
- а железного не приму.
- Дело вовремя – не беремя,
- коль по норову да уму.
- Коль поётся – без перепева,
- безымянно – именовать!
- Коль не любится королева,
- так супругу короновать!
- А поётся – в пути раздольном,
- а корона – во граде стольном
- да в биении колокольном
- в раззолоченном во дворце
- тяготой на челе невольном
- да заботою на лице…
- Вот я, милая, и катаюсь —
- то ли, гордостию питаясь,
- удоволить её пытаюсь,
- то ли дело себе сыскать,
- чтобы силы, пока остались,
- суетою не расплескать.
- Но столица взирает строго:
- мол, одна – а наезжих много…
- Замыкает кольцо дорога.
- и опять во дворе стою.
- Остаётся поверить в Бога
- и во близость к нему твою.
IV
- Хлопоча поутру на кухне,
- ты боишься, что мир твой рухнет,
- и полуденный свет потухнет,
- хохотнут за окном сычи,
- и остынет постель в ночи,
- сердце мёртвой тоской набухнет.
- Или всё нажитое – комом,
- чтобы в городе незнакомом
- снова обзаводиться домом
- и чужих узнавать людей,
- что привыкли к иным законам —
- откровеннее и лютей…
- Но покуда ценой такою
- не куплю своего покоя.
- Хоть порою до паранойи
- бессловесная давит глушь,
- остаюсь. Я отец и муж
- в этом городе над рекою.
- Всё имеет и цель, и суть,
- основанье и приращенье,
- если даже столетний путь
- завершается возвращеньем.
- Всё имеет и свет, и след,
- осязаемо и упруго,
- если двадцать протяжных лет
- Пенелопа ждала супруга.
- Но, грядущим певцам в пример,
- допускать не желая фальши,
- хитроумный слепец Гомер
- не пропел, что случилось дальше…
«Из трещинок и нор…»
Брату Борису
- Из трещинок и нор
- невемые года
- в ладони старых гор
- стекается вода —
- как будто человек,
- дав хлеба лошадям,
- подставился навек
- светилам и дождям.
- В жары да холода
- заветрел, употел —
- хотел умыться, да
- уснул, не утерпел.
- И, влагой поглотя
- несметные срока,
- сбегает по локтям
- прохладная река…
- Ай, воля-голытьба!
- Да много ли труда,
- коль сгнили желоба,
- исчезли привода?
- Душе да голове
- по нынешней поре —
- лишь кони на траве
- да церква на горе,
- коровы на мостах
- в ошмётках кизяка,
- да речи на устах
- в домах из листвяка,
- да шедшие сюда
- утеху обрести,
- покуда есть вода
- в родительской горсти…
«Стрижи, как будто хлопья сажи…»
- Стрижи, как будто хлопья сажи,
- и хлопья сажи, как стрижи,
- почти неразличимо схоже
- закладывают виражи.
- Кругом подвох, везде обманка —
- ни в чём незыблемости нет:
- едва уверился – на свет
- уже является изнанка…
- Но с приближением концовки
- припоминается и то,
- как мама зимнее пальто
- сдавала для перелицовки
- и как великие умы,
- дивясь, разглядывали снимки
- обратной стороны Луны —
- совсем не тёмной половинки…
Куросан[1]
- Слово знаю – Куросан.
- Смутно да красиво…
- Куросан – не круассан
- и не Куросио:
- в небо выйдя, говоришь
- с целой степью разом,
- хоть рукой подать – Париж
- с Фершампенуазом.
- От недюжинной войны
- дюжинного года
- эхо прежней старины,
- дальнего похода.
- Да иная новина
- меньше ли жестока?
- Приходили имена
- после и с востока…
- Упирается быльё
- разворошенное:
- это местное, своё,
- доморощенное…
- Кочевали степняки
- здесь – да миновали.
- Казаки да мужики
- не именовали.
- Ветерок по волосам,
- перекат лопочет…
- Куросан так Куросан —
- кура перескочит.
- Временами пролились
- молодые воды,
- языками заплелись
- разные народы —
- скотоводы да купцы,
- пахари да стражи…
- А бывали огольцы,
- что ныряли даже!
- Так рассказывал отец
- в давнем разговоре:
- разбегается малец —
- по колено море…
- Проезжаю мимо сам —
- сердце отдыхает:
- и неполон Куросан —
- а не пересыхает.
«Бабьим летом на сытой ярмарке…»
- Бабьим летом на сытой ярмарке
- в яр да морочный раскардаш
- продавал наливные яблоки
- избоченившийся торгаш.
- С прибауткою да прибавкою
- всё нахваливал, зазывал
- и промеж разговора бабкою
- громко маму мою назвал.
- Будь варначьи дела посильными —
- обязательно бы убил…
- Будь те яблоки молодильными —
- обязательно бы купил.
«Сбережение памяти – долгий невидимый труд…»
- Сбережение памяти – долгий невидимый труд
- обработки доставшихся от прародителей грядок…
- В каждом городе мёртвых живые порядок блюдут,
- а известно, какой у живых с городами порядок.
- Утверждение правила – все по исходу равны:
- даже камень не долее двух или трёх поколений
- уцелеет под натиском неистребимой травы,
- а тем более – ежевесенних её опалений.
- Наставление родича – родичей не оставляй:
- коли что приключится, то издали не обиходят…
- Остывают архивы, спекается времени край.
- И встречаются души – и места себе не находят.
«Здравствуй, мама!..»
- Здравствуй, мама!
- Ты уйдёшь со мною
- с этой удивительной земли,
- где льняной качают сединою
- гибкие степные ковыли,
- где слоятся над земною грудью
- бурые пласты железняка,
- где в листве былой тугие грузди
- обещает свет березняка.
- Облака идут тяжёлой цепью —
- в них вода до края налита.
- Долго ли продержится над степью
- железобетонная плита?
- Долго ль на эмали медальонной
- уцелеют милые черты
- над землёй, зимою прокалённой,
- летом выжигающей цветы?
- Друга друг мы наново не поняли,
- и теперь не знаю, отчего
- внучки не застали, не запомнили
- голоса и взгляда твоего.
- Даже если родичи по чести
- выполют пожухлую траву —
- мама,
- ты уйдёшь со мною вместе.
- Если брата я переживу.
«Снова потратили в отпуске тысячу баксов…»
- Снова потратили в отпуске тысячу баксов.
- Снова затягивать пояс до новой зарплаты.
- Что тут поделаешь, ежели Север неласков,
- дети хворают, а мы ни бедны, ни богаты?
- Господи Боже, как осточертела Анапа —
- суетный пляж и заросшая зеленью бухта!
- Но принимаю как неотвратимое: надо
- вывезти дочек на солнце и свежие фрукты.
- Скиснет вино молодое в пластмассовых банках:
- мы ведь не пьём – отпиваем из разного сорта.
- Август рассыпался грушами на полустанках,
- яблочный Спас над шоссе ароматом апорта.
- Мимо базаров рулишь по кубанским станицам —
- жалко до слёз, что в багажнике мало простора.
- Скоро над ними гусиным лететь вереницам,
- что по весне обживают лесные озёра.
- Пусть и Анапе помашет гусиная стая,
- где, как хозяин, курортного ждущий сезона,
- наши монетки рачительно перебирая,
- Чёрное море ворочаться будет бессонно.
Анапское солнце
Маису и Ольге Мхоян
I
- Анапское солнце печёт и не располагает
- ни к рифме, ни к мысли глубокой, особенно если
- два раза на дню, как на службу исправный чиновник,
- на пляж пробираешься мимо торговых палаток,
- где справа и слева соседствует крем для загара
- с таким же на вид, но уже для леченья ожогов;
- купальники всяких калибров – с махрой полотенец,
- откуда зазывно глядят неодетые девы;
- акулы, дельфины, иная надутая живность —
- с трусами, халатами и остальной дребеденью,
- что раньше назвали бы колониальным товаром,
- доставленным по морю, в бурю
- и лично для нас контрабандой…
- А в ноздри плывёт-затекает летучая дымка:
- призыв шашлыка, исходящего соком на углях,
- шурпы, шаурмы, хачапури, лаваша и плова.
- И – голос разносчика, точно напев муэдзина:
- – Горячая молодая кукуруза, медовая пахлава,
- сладкая чурчхела, вафельные трубочки, свежая пицца,
- домашнее вино, вареные раки, холодное пиво…
- На месте турецкой мечети давно православная церковь,
- а нечто восточное слышится в этом напеве —
- наверно, и в том виновато анапское солнце,
- на коем блестят серебром самолётные тушки,
- как будто хамса и селёдка на рыбном базаре,
- иль россыпь мальков, на рассвете снующих у пляжа,
- иль свежая плоть северян, что спустились по трапу
- и воздух солёный вдохнули прохладною грудью,
- и тотчас попали, как выпали, в цепкие руки
- настырных анапских извозчиков и квартирьеров.
- А встречным потоком метнуло косяк меднокожий,
- гремящий в карманах последней заначенной медью,
- не брошенной в море, поскольку ещё до аванса
- семейству полмесяца надо на что-то кормиться…
II
- Анапское солнце печёт и не располагает
- к телесной любви, ибо тела на пляже навалом,
- и тонкая ткань не скрывает ничьих достояний,
- тем паче иные и сами не слишком таятся,
- стараясь открыться лучам и рассеянным взглядам
- (открытий великих при этом еще не случалось).
- И ежели дева бесстыдно раскинется топлесс,
- являя округе свои равнодушные формы, —
- округу бесстыдство такое заденет едва ли:
- анапское солнце печёт и не располагает…
- Но после заката, омыты короткой прохладой,
- людские тела – точно солнцем налитые кубки,
- что переливают друг в друга горячую влагу,
- вобравшую море и ветер, и зелень магнолий,
- настоянный запах самшита, сосны и полыни,
- упругую плоть абрикоса, черешни и сливы
- и радостный ливень тяжёлого свежего мёда,
- и пряное млеко из вымени матки пчелиной,
- и сок огуречный, и кровь помидора и вишни,
- и первые сладкие слёзы лозы виноградной —
- но тихо и бережно, чтоб, не дай Бог, не проснулись
- усталые дети, что спят на соседних кроватях,
- наполнены теми же соками солнца и почвы.
III
- Анапское солнце печёт и не располагает
- к раздумьям о вывертах жизни, особенно если
- нас вечером дядя Маис, хлебосольный хозяин,
- за стол приглашает, коньяк наливает армянский —
- мол, нынче такого не сыщешь – и тост возглашает
- за отдых хороший и доброе наше здоровье.
- За время почти ежегодных июльских гощений
- мы пятую комнату в доме его обживаем,
- что летом, подобно иным черноморским усадьбам,
- числом постояльцев походит на суетный улей:
- как пчёлки, они поутру норовят за ворота,
- спеша напитаться нектаром анапского солнца…
- Пожалуй, на фоне иных, по сегодняшним меркам,
- глядится сей улей весьма и весьма неказисто:
- сосед вон уже трёхэтажные вывел хоромы,
- а дядя Маис и второго никак не достроит.
- – Что делать, – он мне говорит, – самолёт нынче дорог…
- Он сам ни ногой из Анапы,
- но дети, племянники, внуки… —
- веками армян рассыпает по белому свету.
- Зимой ереванская правнучка вдруг заболела:
- сюда привезли, показали анапским светилам,
- а это светила земные, без денег не лечат…
- Его самого прихватило на прошлой неделе —
- в больницу ложиться не стал, а теперь полегчало
- и праздник в семье – у свояченицы день рожденья,
- а эта семья нас почти как своих привечает…
- Шашлык в доме дяди Маиса – отдельная песня.
- Запев – рано утром на рынке, где свежее мясо
- сурово-придирчиво дядя Маис выбирает,
- ворча, что пришли поздновато и выбора мало,
- потом баклажан-маклажан, помидор-момидоры
- и травы-приправы…
- А после обеда вступают в мелодию угли
- на чёрном, как Робсон и Эллингтон
- или же Армстронг, мангале,
- и дядя Маис – дирижёром за Герберта фон Караяна.
- И апофеоз: поедание сочной свинины,
- приправленной соусом из маклажан-момидоров,
- запитой домашним вином из хозяйских запасов
- под здравицы в честь дяди Миши,
- как все его здесь величают,
- и в честь тёти Оли, его черноглазой супруги…
- До песни такой мы к полуночи и расстаёмся,
- на сон предстоящий послушав рассказ дяди Миши,
- как в шестидесятые, бегая от прокурора,
- он года четыре на Западной жил Украине,
- покуда в Анапе грозил ему срок шестилетний
- за то, что теперь почитается за добродетель.
- А впрочем, к раздумьям о нашей причудливой жизни
- анапское пекло нимало не располагает…
IV
- Анапское солнце палило и располагало
- лишь к долгой сиесте, когда, утомлённые зноем,
- гружённые спелой черешней с Казачьего рынка,
- привычной дорогой мы к нашему дому вернулись,
- и тихая Рита сказала, что дедушка умер…
- Армянские женщины чёрные платья надели,
- мужчины на лавочках хмуро курили и ждали решенья,
- когда хоронить – как положено или позднее:
- два брата в Тбилиси, покуда им выправят визу,
- пока прилетят, да к тому же бумагу о смерти
- напишут и выдадут завтра не раньше полудня…
- Назавтра с утра широко распахнули ворота,
- и вместе с последним, ненужным ему документом
- вернулся домой на последний ночлег дядя Миша.
- И мы с тётей Олей в ночи посидели у гроба —
- на случай нашлась у жены даже чёрная блузка
- (как всё-таки женщины нас приспособленней к жизни!),
- а я по-простому, в футболке – прости, дядя Миша…
- И нам тётя Оля сквозь слёзы поведала, как он
- своими ногами до «скорой» и после, в больнице,
- дошёл до каталки и лёг, и просил: «Помогите…»,
- и капли холодного пота на лбу выступали….
- А медики пили спокойно предутренний кофе.
- Но их тётя Оля ни в чем обвинять не хотела —
- врачи, говорила, наверное, всё уже знали…
- Шесть красных гвоздик продавщица
- вручила мне книзу цветками.
- Я нёс их по городу, точно опущенный факел,
- какие видал на могильных камнях древнеримских.
- А в доме дудук причитал, и задумчивый голос
- пел нечто восточное – мне показалось, про горы,
- на склонах которых стоят Ереван и Тбилиси.
- И стол, за которым три ночи назад дядя Миша
- коньяк наливал нам и тост говорил про здоровье,
- был ножками вверх опрокинут – последней опорой
- его домовине служили теперь эти ножки…
- А солнце всё так же с небесных высот полыхало,
- на берег песчаный бежала волна за волною,
- и падал с ветвей абрикос на двухтысячелетние стены
- Горгиппии – города, что основали здесь древние греки.
- – Как будто всё так и должно быть… —
- сказала потом тётя Оля
- за тем же столом, пригласив на поминки соседей,
- и не было ропота в этих словах её горьких.
- Анапское солнце…
«Нынче такая жара…»
- Нынче такая жара —
- голуби падают с неба.
- Даже когда вечера,
- хочется свежего снега,
- да не с январских полей —
- н щеку тыщами острий,
- и не с больших тополей,
- нащекотавшего ноздри…
- Путает головы зной —
- и не пьяны, а поёны,
- а через порох земной
- лезут на свет шампиньоны,
- напоминая: привет,
- полной погибели плоти
- в солнечном круговороте
- нет – хоть и вечности нет…
Игра в города
«Прихотлива человечья воркота…»
- Прихотлива человечья воркота,
- да поверить невозможно и на горсть.
- Разве город голубиный Воркута?
- Разве манит, как магнит, Магнитогорск?
- В Сыктывкаре да Кудымкаре ворон
- не с лихвою, хоть и не наперечёт.
- Тих Звенигород, и вовсе тихий Дон
- не по звону колокольному течёт.
- Нижний Новгород давно уже велик,
- а Великий и подавно не новьё,
- но под древний домотканый половик
- не суёт былое первенство своё.
- И покуда под сосновою корой
- свежей смолкою – былины про Илью,
- малый Муром не покажется мурой,
- миновавшей мировую колею.
- Можно всё на свете напрочь поменять,
- но, пока не вещество, а существо,
- слыша звон, желаю ясно понимать,
- где впервые я наслушался его.
- И покуда человечьей колготой
- не забиты перепевы звонарей,
- мне казаться будет, что над Воркутой
- я взаправду летом видел сизарей.
«Однажды в единении с народом…»
Читать бесплатно другие книги:
Что такое змеелюд? Это громадная змея, наделенная способностью мыслить, говорить и создавать. Что им...
Учебное пособие отвечает введённому с 2005 г. Высшей аттестационной комиссией Министерства образован...
«Криминальный футбол» – история противостояния российской футбольной мафии и принципиального журнали...
Эта первая отечественная книга, основанная на документах из военных архивов, об инопланетянах, летаю...
Права на вождение автомобиля хотят получить многие. И каждый знает, что для этого придется выдержать...
Книга посвящена памяти замечательного отечественного лингвиста – Михаила Викторовича Панова. В ней с...
