Следы на воде Вишневский Владислав
… Следы остаются, но ненадолго, пока камешек по воде скачет, не более.
Часть I
1
Длинноногий и худой Валька Чижов, не смотря на то, что шёл, торопился, был занят разными своими тинейджерскими мыслями, важными и часто удивительными, расслышал всё же с правой стороны от себя чьё-то еле слышное тонкое, писклявое мяуканье. Мимо уже прошёл, но тревожный сигнал, угасая, пробился сквозь мрачные Валькины размышления: что сегодня делать, чем опять заняться, и вообще. Он ещё шёл туда, куда и должен был идти, к Серёге, к другу, брату, но скорость механически сбавил, и голову на звук повернул, а глаза уже сами собой отыскивали бедное животное. Что именно котёнок попал в беду, маленький, пушистый, беззащитный, Валька понял сразу, безальтернативно: а кто же ещё, не корова же, правильно? Где же она там, в мусорке, может поместиться, отмахиваясь от глупой мысли, скептически хмыкнул Валька, даже головой крутанул, и придёт же такое в голову…
Почему именно корова ему на ум пришла, Валька уточнять для себя не стал: пришла и пришла. На то она и голова, чтобы мыслями и образами ворочать. Считай, главный в жизни предмет. И она, голова, ещё ни разу его, кстати, не подводила. Ноги — да, не успевал порой убежать, и руки тоже — не могли красиво отмахаться, но интуиция, например, как свисток на чайнике, всегда на стрёме была. Это Валька твёрдо уже знал. Иной раз голова вместе с интуицией кричали ему — не надо, Валя, не ходи, или не пей, а он с пацанами шёл, или пил, или… жалел потом. Не при всех, конечно, жалел, а сам с собой. Долбил его потом, гадство, внутренний голос, как дрель по бетону (в его доме, каждый вечер и все выходные кто-то с упорством шахтёра непременно дырявил стены и дырявил). Короче, именно она — интуиция, сейчас его и остановила, не ноги.
Валька огляделся.
Призывный звук доносился точно из мусорки. Из этой, коллективной свалки отходов от бытовой жизнедеятельности человека. Вернее жильцов. Неприглядный вид контейнеров, особенно, порой, запахи, могли рассказать, инопланетянам, например, о многом, если не о главном. К счастью, в Валькиной жизни их не наблюдалось, пришельцев этих, даже и не предвиделась встреча, на жизнь он смотрел своими глазами, земными. А они у него большие, порой огромные, но красивые. Когда серо-зелёные, больше серые, холодные значит. Когда и наоборот, солнечной зелёной лужайкой светятся. Но чаще ироничные, естественно любопытные и жутко избирательные. Иногда он видел всё и всех, причём насквозь, как рентгенолог, он так считал, в других случаях события и целые явления пропускал мимо «головы», как тот невод с дырками с расчётом только на авианосец. И вообще, глобальные вопросы переустройства общества, как и его развитие, Валентина не интересовали совершенно, личных проблем хватало, остальное было пофиг. К тому же, мусор домашний — если уж про контейнер, он не выносил, а если когда и приходилось, по причине глубокого презрения пакет бросал издалека, как заправский баскетболист. В других случаях, дальней стороной этот тёмный квадрат жизни обходил, потому что — проза, русская действительность.
И ещё. Особо сердобольным Валька себя не считал, нет. Запросто мог когда в воробья камнем запустить, когда в кошку, когда в ворону, а мог и защитить живность, — по разному. То метким стрелком себя видел, то яростным защитником всего малого и слабого, включая природу. Сейчас остановился быть может потому, что рано ещё было, утро же, охотничьи инстинкты в Валентине Чижове ещё не проснулись, сделал несколько шагов задним ходом, — иногда он себе казался большой и тяжёлой машиной, ледоколом, например, — потом всё же развернулся, кренясь, как самолёт в воздухе при развороте, и уже обычной походкой, неторопливой и независимой, в раскачку, как все пацаны его возраста и те, что старше, пошёл на посадку. «Убавив обороты двигателей лайнера, и выпустив шасси», кривя в остром любопытстве и брезгливости лицо, Валька осторожно приблизился к мусорным бакам, вытянул шею.
Призывный писклявый голос стал чуть громче, но явно угасал. Нужно было спешить, понял Валька. Палкой попытался раскидать горой наваленный мусор, пакеты в основном, но до страдальца не добрался, потому что его вовсе и не было, вместо этого — наткнулся на… на мобильный телефон. Да, представьте себе, на мобильный! Серебристый такой. С цветным дисплеем. Настоящий! Валькино лицо и глаза вспыхнули радостной, счастливой улыбкой, он коротко оглянулся: не подстава ли… Такое в его мальчишеской жизни случалось сплошь и рядом, влёгкую. Но, сейчас нет, похоже. Вокруг не души. Бомжи ещё не прошли, не сняли пенки. Валька был первым.
Повезло, мелькнуло в голове, сильно повезло. Телефон для него, как мешок с золотом для кладоискателя. Лицо Валькино, потемнев веснушками, ещё ярче засветилось, он обрадовано засуетился. Почему засуетился? Всё просто: собственного, своего телефона, личного, у Вальки ещё не было. Вернее он был, но один на двоих с другом, старенький «Siemens» А-40. Сегодня по графику он был у Серёги Панова, друга и корефана, брата, как говорят. Его очередь. Но этот! Тоже «сименс», совсем новенький вроде, крутой, дисплей расцвечен красками, — вот он! Ё моё, радовался находке Валька. Спасибо интуиции, это она его тормознула. Да и сам он, Валька, чего там говорить, молодец — орёл-голова! — сам себя послушал, сам и остановился, а ведь мог и мимо протопать… И пролетел бы, если бы в карманной музыкалке батарейки не сдохли, без наушников и шёл, без привычного рёва в ушах любимой рок-группы «руки вниз, задницу вверх». Потому и услышал. Ур-ра!
Нашёл!
Клёво!
И у него теперь будет свой телефон, подпрыгнул Валька. Не один мобильник, как раньше, по-очереди, а целых два телефона на двоих. У Вальки даже круче. Правда разглядывать название модели возможности не было, телефон требовал внимания. Выудив из мусора двумя пальцами мобильник, Валька машинально мазнул им по штанине, нажал на кнопку ответа, поднёс к уху…
— Рекрут, рекрут, ответь… — почти обречённо, монотонно, с ноткой недовольства, взывал чей-то капризный женский голос. Голос на некоторое время в мобильнике умолкал, потом вновь включался. — Рекрут, рекрут…
Корпус телефона приятно холодил Валькину руку, остужал горящее от нечаянной радости ухо.
— Рекрут… — безуспешно взывал угасающий «кислый» голос.
Валька с глупой улыбкой размышлял ещё — как быть. Ни фига себе!! Ништяк! И работает! Сам голос приятным назвать было нельзя, женский и женский, где-то девчоночий, наверное, но уж точно не кошачий, хотя…
— Рекрут, рекрут…
Ещё раз глянув на экран, Валька решился.
— Алё! — не показывая радость от находки, почти по деловому, глухо и небрежно, как и положено новому русскому (сейчас он был именно им: полностью упакованным новым, не банкиром, это мелочь, круче!), ответил Валька.
Женский голос мгновенно ожил.
— Алло, рекрут! Это ты? Ты? Наконец-то! — радостными интонациями полыхнул голос в Валькино ухо, но тут же неожиданно сменился на арктически холодный. — Ты где это, гад, был? Почему не отвечаешь? Ты хочешь под раздачу попасть, да? Ты играешь с нами, да? Я чуть с ума не сошла! Ты всё срываешь! Ты понимаешь это, а? Отвечай!
В Валькино не понимающее ухо билось сильное недовольство, прямой разнос, более того, вместе с гнилостными запахами свалки пахло чьей-то раздачей. И без того сильно округлив глаза, Валька моргнул, извините, мол, он-то причём…
— Аллё, я это… — машинально отходя на несколько шагов от запахов, хрипло промямлил он и умолк, его перебили. Тцц!
В свои пятнадцать лет Валька множество раз попадал под различные разносы и прочую ругань, но тогда он точно знал за что, или догадывался.
— Короче, недоносок, фак ю, если ты хочешь получить за работу свои баксы, — бился в ухо визгливый, как пилорама, голос, — к девяти будь в Макдоналдсе, что у плешки, понял? Подойдёшь к старшей смены, Галей её зовут, фигуристая такая — ничего особенного! — крашеная шатенка с короткой стрижкой, скажешь, что ты «рекрут», она даст тебе пакет…
— С биг-маками что ли?
— ?!
И не глупо совсем переспросил Валька, он ещё не завтракал, где-то собирался только, в перспективе, у друга, как обычно.
— Заткнись, дурак! Я передам кому надо, как ты придуриваешься, тебе покажут биг мак, умоешься. Короче, подойдёшь, она даст тебе пакет, ты его отнесёшь куда надо.
— А куда надо?
— Там скажут куда, — по кошачьи фыркнул голос, и снова в Валькино ухо противно прошелестело, как шершавой доской по душе проехалось. — Пакет не открывай. Не вздумай! Это запрещено. Ты понял?
Точно — корова, вконец обиделся Валька, даже — две в одной.
— Ага! — машинально сглотнув, кивнул он, теряясь в своих ощущениях, правда, больше с уклоном на еду, про неё бы сейчас — ой, не надо.
— Не «ага», а так точно! — с ноткой превосходства, поправил успокаивающийся уже вроде тёлкин голос. — А за то, что чуть не сорвал мне работу, с тебя три бонуса. Я записала. Ты в штрафниках, товарищ. Ещё два, и — плохо будет.
— Кому будет? — машинально запнувшись на обращении товарищ, переспросил Валька. С такими саркастическими интонациями — он помнил, — митингующие коммунисты к своим заклятым оппонентам по телику обращались, тоже бывшим товарищам. Но Валька не оппонент, скорее абонент этой козе, значит, извините, такой козе не товарищ. Машинально, как это он всегда поступал в тупиковых ситуациях, перед училкой, например, дурашливо сморщил нос, мол, ничего не понимаю, ничего не слышу, и вообще я слепой. И затупел. И ведь было от чего затупеть. Напрочь противный голос человеку настроение испортил. Ему всё сейчас было странно и непонятно — кроме тёплого уже в руке мобильника, — и голос из трубки, и имя странное — Рекрут… Кликуха, наверное, издёвка, позывной, или… точно позывной. Наверняка позывной! Конечно, — мелькнула радостная мысль. Валька расцвёл. Он теперь разведчик! Он этот, как их… секретный агент. Да-да-да, как Лёха в фильме про национальную безопасность или… «Улицы разбитых «фунфырей». Нет-нет, только не они. Они Вальке не пример. Там менты водку всё время пьют, то на троих, то на четверых, стресс вроде бы снимают, на самом деле чистые алкоголики. Вот если «Терминатор», да! Если Шварценеггер. Это катит! Потому что Терминатор ему ближе. Таких фильмов он пересмотрел уйму. Про заслуги сотрудников наших спецслужб он тоже знал не мало, но больше по разным американским фильмам, так что, кое-что понимал в этом. Настроение у Вальки непроизвольно улучшилось.
Держа телефон в руке, продолжал сам себе улыбаться. Вот удача! Такой двойной везухи у него давно не было, как два трояка за неделю по физике… Да какой физике?! Физика здесь не катит, она и близко не лежала. Здесь слава, деньги, женщины… Баксы, казино и разные Куршавели с тайками, или таитянками, короче, с титьками. О-о-о… с ти-и-и…
Но противно-ехидный голос из «трубы» перебил его мысли, смял настроение, как пачку сигарет в сильной руке. Кстати, относительно сигарет. Валька только-только, на днях, бросил курить, сразу и при всех. Сигареты — это не серьёзно, не катит. Решил, что с сигарой в зубах он будет выглядеть лучше, солиднее. Как мачо! А ещё лучше с трубкой и с бородой. Но бороды и усов у него и в помине не было, как и денег на такие понты, но молва среди его сверстников уже прошла, значит, нужно было заявленному перед пацанами соответствовать, проблему решать. И Валька решит её, только с мобилой сначала разберётся.
— Тебе, конечно, плохо будет, — с угрозой, ехидно уточнила телефонная трубка. — И мне, с тобой, может быть!
Последнее, голос произнёс несколько неуверенно. Женщина явно усиливала его вину. Валька это понял.
— Ну всё, слава богу, нашёлся! Отбой! — Вздохнув с облегчением, сладко пропел в ухо женский голос, и всё же, угасая, сурово пригрозил. — И не вздумай мне что-нибудь напутать, юноша. Найдём. Сам знаешь что будет. Всё! Покеда, товарищ! Бывай! — И телефон отключился.
— Сама фак ю! — запоздало выругался Валька, вглядываясь в тупо подмигивающий символ полной разрядки аккумулятора.
Стоял, разглядывал телефон, не мог пока в толк взять, что же сейчас произошло, и как всё это понимать.
2
Ситуацию разрулил Серый. Скорее не разрулил, а запутал. С ног на голову поставил.
С трудом проснулся — едва его Валька растолкал, — разошлись по домам поздно, девочек-девушек своих заполночь прогуливали. Но Валька привык рано вставать, позднее встанешь — себе дороже, мать обязательно к чему-нибудь придерётся: где вчера был, почему поздно вернулся, когда пользу домой приносить будешь, — это она в смысле работы, или потребует пол помыть, либо мусор вынести, либо чего ещё. Валька научился избегать вопросов. Мудро и однозначно. Будильник поставит на шесть утра, только тот дрыньзнет, Валька прыг с кровати, ноги в штаны, сверху майку с коротким рукавом, на ноги кроссовки, и… «Я на зарядку, ма», — торопливо буркнет, быстренько закрывая за собой дверь. Мать и не успевала остановить. Так и сегодня, как всегда, не считая телефона, конечно. А как его не считать, если «мыльница» в руке, и вот она.
Серёга, разглядывая, вертит мобильник в руке, спросонья щурит глаза. Не верит.
— Где взял? Отобрал? Это статья, брат!
— Ты чего, Серый, какая статья, я его нашёл!!
— Ничего штучка. Классная! Работает?
— А как же. Всё ништяк! Только зарядке копец.
— А где нашёл? — зевая, интересуется Панов, прицеливаясь фишками «папа-мама» к мобильнику — оп! — благополучно совершив стыковку, восторгается. — Стыкнулись… Унификация!
— В мусорке.
— Заметно, — морща нос, лениво произносит Серый. — И что?
Сергей Валькин ровесник, но по характеру полная ему противоположность. Валентин тонет в эмоциях, Сергей легко плавает в рассудительных решениях. Правда его решения часто отличаются от оценок взрослых, но это его не смущает, наоборот, подогревает. «У них свой ум, старый, у нас свой, молодой, современный, говорил он Вальке, пошли». И они шли… Не важно куда, шли и всё. Сначала на рынок, там можно было полтишок — другой сшибить, то есть заработать. Было где.
Телегу с товаром туда-сюда откатить-укатить, например, это раз; мешки с картошкой, либо мукой заштабелевать, уже два; бочки с солёными огурцами или капустой перекатить — три; за товаром присмотреть, пока какая знакомая торгашка в туалет сбегает, это чет… Да мало ли чего, — рынок. К обеду можно было и перекурить на свои, пообедать, то есть. Да и народу вокруг, как на вокзале, только лучше. Кстати про вокзал. Валька с Серым на всех вокзалах уже как-то побывали, исследовали от нечего делать «окрестности», изучили. Вонючими поездами пахнет, это точно, дальними городами, новыми знакомствами — женщинами в смысле, неизведанными ощущениями… Это да! Но, там видеонаблюдение — улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой — шутка! Менты гоняют — совсем не шутка! — короче, не уютно всё там. Чувствуешь себя тараканом на стенке, перед глазами хозяйки с «шлёпалкой» в руках. А на рынке всё по-другому, хоть и азеры с чурками разные. Но все свои. Да и запах другой, аппетит нагоняет. К тому же, взрослым себя чувствуешь, при деле. А дома, у-у-у!.. У Серого не так. У него мать проводницей на железке работает, две недели нету, две недели «тута», дома, значит, а отец, отчим, на заводе с утра до позднего вечера мастером вкалывает, в литейке где-то.
Серёга рассказывал, сходил, говорит, как-то, раз, приобщиться к труду, мать заставила, но только один раз. Больше ни ногой. Прикинь, округляя глаза, жаловался он Вальке, вокруг как на фронте, всё в искрах, в огне, в дыму, грязно, шумно, голоса не слышно. Глаза щиплет, в горле першит. Конец света. Завод называется! Серёга тогда засмотрелся по сторонам, говорит, ну и споткнулся обо что-то чугунно-бетонное, чуть лоб не расшиб, но колено и локоть точно содрал… Мать лечила потом. Целый медсанбат дома развернула. Главное, жалея Серёгу, с заводом больше к нему не приставала. У Валентина сложнее. Но об этом позже, об этом потом.
— Ты понимаешь, Серый, мы с тобой можем баксы сегодня какие-то оказывается срубить, да! Эта сказала… Кучу!
Сергей недоверчиво хлопает глазами, вновь зевает, садится на кровать. Сам по себе он тоже худой пацан, и тоже длинный, как и Валька. Только Валентин светлый, а Серёга тёмный, и усы у него уже чётко под носом пробились, и под мышками волосы, и в паху. А у Вальки только редкий белёсый пушок обозначился, всего лишь. Хоть и везде. Но оба с запущенными, отросшими причёсками — каникулы! — оба глазастые. У Вальки нос курносый, у Серёги прямой, и на подбородке ямочка. У Вальки ямочки тоже есть, но на щеках, гадство! То есть не к месту. От этого Вальке стыдуха! Комплекс такой. Не мужские, на его взгляд, ямочки, девичьи. Валька часто старательно надувает щёки, чтобы ямочек не заметно было, но их всё равно видно. Это Вальку расстраивает.
— Я щас, — в ответ говорит Сергей, направляясь к двери.
— Ты куда?
— В туалет. Отлить надо.
— Я с тобой, — говорит Валька.
— Кто это сказал? Про зелень… — шлёпая босыми ногами по-полу, ехидничает Сергей. — Приснилось?
Валька топает рядом.
— Нет, телефон. Вернее тёлка в трубе.
— А может это подстава какая, а? Нормальный телефон в мусорки не выбрасывают. Я, например, не видел.
— Ты что, не веришь? — почти задохнувшись, прикладывая руки к груди, с жаром возмущается Валька.
— Да верю, верю. — Добродушно отмахивается Сергей, но недоверие в голосе всё же звучит.
В принципе, как не верить, если он — телефон — совсем новенький, с цветным дисплеем, всеми положенными, наверное, электронными примочками, к тому же «Сименс», на подзарядке сейчас в Серегиной комнате на проводе завис.
— И что? — пристраиваясь в маленьком туалете к унитазу, спрашивает Панов.
Через плечо заглядывая в Серёгино лицо, Валька быстро пересказывает задание той самой тётки. В отместку за свой тон, она уже фигурирует не как девушка, а именно тётка, причём из мусорки.
— Угу! Понятно! — бурчит Серёга, покачиваясь, и заглядывая в унитаз. — А сколько баксов причитается, она тебе не сказала? — закончив процесс и подтягивая трусы, под шум воды, уточняет он. Из большого зеркала на Вальку смотрят внимательные глаза товарища. Сна в них уже нет. Серёга похоже верит.
— Нет, но много, наверное, или… Будут, короче, баксы, должны быть, — теряясь в своих и её оценках, информирует Валька.
— Угу, — так же неопределённо бурчит Сергей, открывает воду и берёт зубную щётку. — Ладно. Давай, Чиж, сначала. Интересное кино вырисовывается.
— Да это не кино, Серый. Это реалии. Правда жизни. Я тебе говорю. Кстати, чуть не забыл, ещё она сказала, нам присвоен позывной… Этот… Как его… эээ…Терм, нет… О, вспомнил, «Рекрут», какой-то, да. Я — «Рекрут — Один», ты значит, «Рекрут — Два». Так что, быстренько собирайся, завтракаем, слетаем за баксами, и — в Куршавель.
— Ага, в Куршавель, — ухмыляется Серёга. — С твоей Галей, что ли?
— С какой это моей Галей? Ты чё!
— Ну, с этой, из 9-го «Б».
— А, с этой… А можно и с ней, если она того-сего… Хотя, с бабками мы себе каких хочешь там найдём, хоть…
— Не, я предпочитаю только Шарапову, или только Кабаеву. Ты ж знаешь!
— Знаю, — согласился Валька. — Я б тоже с ними потрахаться не возражал, но… — Оборвал себя, и укоризненно выговорил другу. — Мы ж договорились: с девчонками друг другу дорогу не переходить. Тебе — твои. Мне — мои. Так что, можешь ехать со своими… — С кем именно другу ехать Валька уточнять не стал, у того уже усы растут, пусть сам и решает. Панов понял, кивнул, и, застыв с зубной щёткой во рту, мечтательно вздохнул.
В отличие от Валентина, который влюблялся в день по-два, три раза, Сергей Панов давно и страстно, правда безответно, любил только Шарапову и только Кабаеву. Это такие секс-символы России, секси, кто не знает. Обаятельные и привлекательные. К тому же знаменитые и богатые. Для Серёги последние обстоятельства значения не имели, как и предпоследнее. Он их любил не за деньги и за их славу, а потому что… любил… Любил, и всё. Трепетно и нежно, крепко и давно. Несколько лет уж… Об этом все знали: и в школе и дома, кроме самих объектов. Они и не подозревали. Хотя об этом красноречиво заявляла вся стена над Серёгиным раскладывающимся диваном. Даже без света стена в комнате лучезарно светилась обаянием этих двух молодых женщин в массе фото-, журнальных вариантах, улыбаясь только Серёге Панову, соблазняя только его. Валька Чиж, хоть и друг, права на них не имел. Ни вообще, ни в частности. Потому что договор такой между ними был, потому что друзья, потому что как братья.
В третий раз выслушав Валькину историю, это происходило уже на кухне, под сладкий чай и бутерброды с колбасой и сыром, Серёга неожиданно заявил:
— Хорошо, Валька, я согласен, катит. Но с телефоном пойду я. Я человек оптимальный. Меня не наколешь. А ты, перец, можешь всё испортить. Идёт?
— Ты? А я? — Валька едва не подавился. — Она же меня…
— Ты не понял. Если что не так, подстава какая, я скажу, что я не я, и голос не мой. А телефон я нашёл. И все дела.
— Так «рекрут-Один», это же… — всё ещё заикался Валька.
— Да не боись, если всё нормально, потом поменяемся. Я только посмотрю. Подстрахую. Я помню, что ты — «рекрут-Один», а я — второй. Кстати, а нас не подстригут? — Сергей взъерошил на голове свои густые тёмные волосы.
— Нас? За что?
— Это же из армейского лексикона что-то, про рекрута. Хотя, жизнь, Валька, не предсказуема, как говорил один…
— О, о, о! Ты только не понтись сейчас, ты не в школе, я сам такой. Дело серьёзное. Вникни! А про армию она точно ничего не говорила, я помню, про пакет только, и чтоб не открывать.
— Угу-угу, — глядя куда-то в пространство, раздумчиво буркнул Серёга. — Интересное кино.
3
Макдоналдс на плешке искать не пришлось, — кто не знает? Он там был один. Другие, на окраинах, не в счёт, да и бывали друзья в нём не раз… По полной программе отрывались: и биги бургеры, и чики, и мороженое, и пирожки, и все виды прохладительных, за исключением кофе. Не пошёл кофе там, — не покатил! — ни «эспрессо», ни «капучино», ни… Не понравился ни Вальке, ни Серому. Да и разные кока-колы с фантой хлоркой подозрительно отдавали. Правда перед своими очередными «дивами» парни вида не показывали, щедро угощали. А девушки с удовольствием уничтожали сладости, улыбались, щебетали, поощрительно сверкали ухажёрам глазками, что и требовалось доказать. Но это поэзия.
О деле.
Без четверти девять Серёга первым вошёл в указанную «телефонным диспетчером» торговую точку. В тот самый Макдоналдс. Одет он был как всегда, только Валькину безрукавку для конспирации одел, и очки тёмные под козырьком бейсболки нацепил, чтоб знакомые не узнали. В пятнадцать-то лет у кого мало знакомых в своём районе? У всех множество. В такой ситуации без очков никак.
И правильно.
Не смотря на ранний час, в зале было довольно людно, и, естественно, шумно. Объяснялся феномен просто: летние каникулы, воскресенье… Девочкам печенье, а мальчишкам ду… нет, не дуракам, а дубакам — по-современному, — в Макдоналдсе сейчас и тусовались. В основном Валькины с Серёгой друзья и ровесники. Были и моложе, но груднички, конечно, с родителями. Или с бабушками-бабульками. Но они Вальку с Серёгой не «доставали», а вот другие… Одноклассники, или друзья-товарищи, с обрадовано-дурашливыми лицами беспардонно подлетали к Чижу и Пану, словно тебе в школе, но опешив отскакивали, разбиваясь словно льдины о неожиданную холодность и отстранённость айсбергов. Валька с Серёгой именно айсбергами для всех сейчас и были. Более того, могли и по шее кому дать, по их свирепым лицам в миг это видно было, или ниже спины «педалью» отпедалировать. Разнокалиберный молодой «народ» это усекал, даже не удивлялся — школа многому учит — второй раз старался на глаза не лезть.
Посетители «отдыхали» шумно и широко, как на большой перемене в школе. Некоторая личностная узнаваемость осложняла задачу главному разведчику и его прикрытию, но не срывала работу. Скорее наоборот, привносила нечто шпионско-специфическое. Серёга фланировал внутри, ожидая назначенное время, а Валька… А Валентин — стоя на улице, всё это хорошо видел сквозь прозрачные, промытые стёкла кафе, сильно волновался, и переживал. И совсем не по-глупому он смотрелся через стекло, не рыба, в аквариуме чешуёй сверкать, а хомо сапиенс. В переводе — разумный. Так же, как и Серёга, был в чёрных очках, боком стоял к окну, с равнодушным лицом оглядывал ландшафт, косил под очками глазами, порой коротко отбивался от назойливых знакомых, старался не упустить из вида Серёгу. Вокруг вроде было спокойно. Ни хвоста, как говорится, ни… чего другого подозрительного. Всё было спокойно. Ха, спокойно! Это в шпионческо-разведческом плане, наверное, да. На самом деле… Очень суматошно было за стеклом. И в Валькиной душе тоже. Погано он себя чувствовал в роли нечаянного Терминатора, очень погано, даже простым охранником не был. Ему может быть нужно было сквозь стекло в зал войти, эффектно и шумно, если понадобится, в образе Терминатора, например, или выйти. Но стекло — Валька машинально отметил — было неправдоподобно железобетонно-прочным, а в роли наблюдателя он был слишком большим, слишком приметным. Как жираф на лужайке. Тут бы что-нибудь другое подошло — в образе мухи бы, или мошки какой. Самое бы то. И видно всё, и неприметно, только бы не прихлопнули.
О! Уже около девяти ноль-ноль. Уже!
Ум-м-м…
Хоть и в чёрных очках Валентин был, но видел, как Серёга в очередной раз прошёлся туда-сюда сквозь толпу по залу с видом любопытно заинтересованного завсегдатая. Огляделся, свободное место вроде бы отыскивая, постоял, глупо улыбаясь и разглядывая под потолком красочную рекламную витрину, потом случайно — случайно! — наткнулся на «рабыню» (которая в форменной одежде зал щёткой подметала, там таких «подметал» штук несколько под ногами обычно путаются), чего-то спросил её, она кивнула головой, и исчезла за служебной дверью. Через несколько секунд дверь открылась, и Серёге махнули рукой, позвали, значит, понял Валька… Серёга шагнул туда, дверь за ним закрылась, и… И…
А вот и-и!..
Прошло сначала пять томительных минут ожидания, потом ещё столько же… десять наверное… потом ещё сколько-то… Валька забеспокоился. Вернее запаниковал. Что это? Как это? Почему Серёга не выходит? Такого развития событий никто из них не предполагал, не предусмотрели. Валька похолодел… Не за себя. За Серёгу. За друга. В ловушке тот, наверное, в беде. Что делать, что? Да на помощь спешить, вот что! Вальке это подсказывать не надо, он так и сделал: рванул. Воздушным шариком оторвался от стекла, стрелой пролетел к двери, ворвался в зал и… Остановился от пронзившей мысли: а вдруг именно так сейчас Серёге и надо. Именно так… Серый чего-то там сейчас ждёт, с мобильником этим. Пакет тот может быть самый, а Валька ворвётся и всё испортит… Чижов перевёл дух, быстро огляделся. Нет, на него никто не смотрел. Ни вообще, ни в частности. Когда бы в другое время, Вальку бы такое удивило, но не сейчас. И хорошо это. Все были заняты поеданием мороженого и шумным общением друг с другом. Как это обычно там, в школе. Да и Валькино лицо не предполагало общения с посторонним миром. Было холодным и отстранённым. Ровесники, и прочая мелкота, это усекли… Берегли шеи, и что пониже поясницы. Школьные «университеты» запоминаются быстро.
Находясь в толпе и условном одиночестве, растеряно оглядываясь, Валентин вдруг наткнулся взглядом на ту самую уборщицу, которая Серёгу в дверь заманила, углядел её в зале. Лет двенадцати девчушка. Где-то он её уже видел… Где? Хмм… Это Валька отметил в автоматическом режиме. Она младше, но пути их точно пересекались, потому что симпатичная, но маломерка, хотя внешне аккуратненькая, только фирменные брюки и рубашка на ней как на Карлсоне, мешком. Всё это Валька как сфотографировал, но «фотку» отбросил в долгий ящик, не-до-то-го, торопливо прошёл к ней, вцепившись в ручку метёлки, резко спросил:
— Ну-ка, коза, говори где Серёга, ну?
Девушка вскинула брови. Не испугалась. Большие глаза смотрели вопросительно и удивлённо.
— Какой Серёга? — спросила она, потянув к себе орудие производства.
— Такой! — не отпуская древнюю конструкцию, грубо отрезал Валька. — Которого ты туда провела. — Кивком головы сердито указал на служебную дверь.
— А, длинный такой… — улыбнулась девушка. — Симпатичный. Из 8 «Б», кажется, баскетболист. — На этом её улыбка погасла. — Так он… — девушка замялась, пожала плечами. — Он устраиваться вроде пришёл, я поняла, а взял и скандал там устроил. Я шум слышала. Но его уже успокоили. Уже выставили.
Где-то он её уже видел, и голос её был Вальке знаком, даже приятен, но услышанное затмило.
— Как выставили? Куда? — Опешил он.
Девушка вновь пожала плечами.
— Через чёрный ход наверное, с той стороны, — сообщила она. — Чтоб в зале шума не было. — И вдруг, указывая в сторону окна, воскликнула. — Да вон, его на нашей мусоровозке, наверное, увозят…
За окном медленно проезжала большая, ярко раскрашенная спецмашина. Выруливала с автостоянки.
— Стой! Куда? — сипло рявкнул Валька.
Девушка открыла рот, может что и ответила, но Валька её не слышал. Вновь в беге высаживал собой двери. Запросто и легко. Хорошо двери в обе стороны открывались и возле них никого не было… Теннисными шариками бы люди отлетел… Страшно подумать с какими бы травмами остались… Пробежав несколько десятков метров за ускоряющейся машиной, Валька не догнал, остановился. Чуть не плача и тяжело дыша, согнулся, уперевшись руками в колени, в панике глядел вслед лаком блестевшему грузовику. Не догнал, не догнал! — билась жуткая мысль. — Пропал Серый, пропал, друг. Мне надо было идти, мне. Ой, Серый! Серёга! Друг! Что делать, что? Как помочь? Как выручить? Если б не кроссовки тяжелые и дыхалка… Мелькнула подленькая мысль: курить нужно было ещё раньше бросать, раньше! Зверея, не замечая, он это в голос озвучил, точнее — проорал. Кроссовки были не причём… И вновь в голове колоколами забили стоны: Серёга! Друг! Серый!.. Выручать… Спасать…
«На ту беду лесной порой…» Это про ворону и сыр. Переделанный вариант. Но поэзия. А у ребят проза. Про-за!
Не на беду, как раз наоборот, возле Макдоналдса, на мокике — ещё его обзывают скутером, — мухой на стекле жужжа, крутился пухленький пацан восточной наружности. Щекастый, пухлогубый, с чёрной кудрявой шевелюрой. Не крутился, красовался. То «восьмёрки» показательно выписывал, то ловко лавировал между припаркованными машинами, выёживался, или выруливался — не важно. Важно другое. Мокик празднично сверкал хромом, бликовал обоими зеркалами, отсвечивал очками довольного собой наездника. Лет десяти мальчишка, а может и двенадцати, но не знакомый, показательно классно одетый. В велосипедном шлеме на голове, в наколенниках, налокотниках, в узких ярко-оранжевых очках, при толстенных водонепроницаемых часах на широком ремешке на руке, с рюкзачком за спиной, в длинных шортах, большой майке с огромными цифрами «97» и надписью на английском «Чикаго Рэйнджерс», в беленьких носочках, оттеняющих светло-кофейный цвет кожи южанина, беленьких кроссовках. Мальчишка был полностью показательно упакован родителями, как на выставку, или на портфолио. И не мальчик, а гнилой банан, скептически усмехнувшись, отметил про себя Валька, причём понтит. Расчёт, у него, был явно на девочек. Вон они как на него косятся… Шалавы! Но мокик классный. Это да! Даже если китайский… Шмелем жужжит, гад! Не игрушка — мечта. И расход бензина у него — меньше литра на сто километров, и скорость кэмэ 90, наверное, или все 100, вспомнил Валька. Именно эти последние цифры вдруг и подсказали ход дальнейших его действий.
— Ха, китайская туфта! — Останавливаясь возле пацана, небрежно бросил Валька. — Блестит, а тяги нет. Больше шестидесяти — я знаю, такая колымага не едет. — Уверенно заявил он.
У мальчишки аж челюсть от обиды отвисла. Лицо потемнело, кровь предков сама собой взбурлила, полезла из берегов. Он мгновенно встал на дыбы, вернее обиделся за своё чудо-мото, и с вызовом заявил.
— Ты что-о-о, чисто японский! Он даже в гору сто десять легко выжимает. Да-а-а!
— Какой гору, он даже грузовик по прямой не догонит! — Подначивая, ехидничал Валька.
— А вот догонит. Да-а-а!
— Не догонит.
— Запросто. Спорнём?
— На биг-мак… двойной… Идёт?
— С «Кока-колой»!
— Идёт! Гони. — Прыгая на заднее сиденье, крикнул Валька, указывая рукой нужное направление. — Туда.
Пригнувшись к рулю, мальчишка резко отпустил сцепление. Мокик рванул совсем как скутер. Не ожидая такой прыти, Валька, чуть не свалился с седла, задрав длинные ноги едва успел схватиться за водителя. Суматошно чиркая ногами, пару раз успел оттолкнуться кроссовками от асфальта, как стрелка спидометра перевалила за восемьдесят, уверенно полезла дальше… 85…90…
4
Погода в Геленджике — это на юге, на Чёрном море, как и всегда в июле месяце, одна и та же — жаркая. В тени плюс сорок пять градусов по Цельсию, на солнце и того больше. Всё плавится, и асфальт, и крыши домов, и… тело, кажется, уж мозги точно. Только в море прекрасно. Правда за одним исключением: в воде тоже плюс двадцать пять… И полный штиль, и прямые солнечные лучи. Но отдыхающим это кажется раем. Хотя самое лучшее время для морских водных процедур, раннее утро. Солнце только-только глаз покажет, тогда и самое то. Вода нежно-прохладная, освежающая, чистая-пречистая, без водорослей и медуз; морской легкий ветерок, нагулявшись по морским просторам, дышит здоровьем и любовью… Живи, человек, и наслаждайся. Но, всё это — вкупе, можно прочувствовать только на выходе из бухты, либо ещё дальше.
Тучи налетевших со всех концов страны отдыхающих, мало вдаются в такого рода детали. Им достаточно морской воды в бухте — ласковой и солёной, солнца — жаркого и без туч на небе, какой-никакой еды, и крыши над головой на ночь. Всё. Развлечениями не манкируют, нет. Катаются на водных бананах, на скутерах, на парашюте на тросу за катером, фотографируются, беспрерывно пьют воду в киосках, едят мороженое, шашлыки, глазеют по сторонам, стоят в очереди в туалет… Хотя приезжающие, скептически замечает про себя Геннадий Михайлович, всякий раз разные, но ведут себя одинаково. Из года в год так. Из лета в лето…
На взгляд Геннадия Михалыча, он капитан яхты «Ольга», отдыхать люди не умеют. Хотя деньги за всё платят легко. Мелькнёт порой удивлённая мыслишка у капитана, откуда у народа столько денег, но он её тут же отгоняет, и пусть, лишь бы приезжали. И правда. В прошлом сезоне, например, почти в это же самое время, у него уже было тысяч сто семьдесят, чистыми. Рублей, естественно. Не считая затраченных на налоги, топливо для дизеля, и прочие личные покупки. Это — что-то! В данный момент, в это время — меньше. На много. То ли отдыхающих поубавилось, то ли солнце жарче, нет, скорее всего конкурентов в его деле прибавилось. Яхт не больше стало, но всякой плавающей посудины на воде крутится вроде больше… Это местные раскручиваются. Подрастающая молодёжь. Деньги делают. Раньше всем хватало. Сейчас нет, крутиться надо. Михалыч даже перестал даром катать, за натуру, в смысле. Ещё в прошлом году о-го-го как… в этом — нет. И боцман его — Витальич, донельзя загорелый, худой, жилистый мужичок с голым черепом, всегда в плавках — часто в воду залазить приходится — понимает обстоятельство, прибавку не просит.
— Эй, на яхте… — неожиданно перебивает клубок неспешных мыслей капитана чей-то громкий голос за бортом, сверху, издалека. — Есть кто-нибудь?
Геннадий Михалыч, он с боцманом в кубрике, неторопливо едят приготовленный боцманом завтрак. Время-то раннее… Кстати, и спят они всё лето здесь, на яхте. Не отходя от… работы. И правильно, мало ли какая блажь в головы отдыхающих ночью придёт, тариф будет как минимум двойной, а то и выше…
Боцман опережает капитана… Через короткую паузу, не поднимаясь с места, так же громко кричит снизу в раскрытую дверь кубрика.
— Есть, конечно, коль не шутишь… Сейчас! — шепчет капитану. — Покажись, Михалыч, выгляни, может не зря.
Геннадий Михалыч, машинально пожимает плечами: кто его знает, вытирает полотенцем рот, руки, кидает его себе на шею, берётся за поручни (три ступеньки)… высовывает голову из кубрика.
Солнце как раз высветлило верхушку прилегающей к бухте горы. Тёмная от густой сосны её бархатистая поверхность, с ярко-зелёной, в золотой бахроме солнца короной, словно шляпа на улыбчивом лице бухты. Чудо, не картинка. Истинное произведение искусств… Кстати, Геннадий Михалыч сто тысяч, кажется, работ и местных, и приезжих «айвазовских» видел, но ни один художник так и не смог такую красоту подлинно изобразить. Хотя и заслуженные все люди, вроде бы, члены Союза художников, как значилось на их визитных и рекламных карточках. Но — не то!
Восьмиметровая яхта — таких здесь с десяток, уткнувшись в небо голой мачтой, стоит на привязи у высокого причала. Покачиваясь на лёгких волнах, как и положено, развёрнута кормой к причальному трапу, на некотором расстоянии от него, чтобы нежданные отдыхающие, либо ещё кто — нежеланный — не ступили на палубу…
Боцман тоже перестал ложкой по дну тарелки шкрябать…
— Слушаю вас, молодые люди, прокатиться хотите? — снизу вверх глядя на молодых мужчину и девушку, привычно интересуется капитан. — Не рано ли? Пляж почти пустой. Спят ещё все.
— Нам самое то. Если вы не заняты, конечно.
Боцман, на это, тоже высовывает голову из кубрика, на лице радушие и гостеприимство, интересно…
— Не заняты пока. Мы можем… — отвечает Геннадий Михайлович. — На полтора часа или на три? На три будет скидка… — капитан замечает в своём голосе просительные нотки и сердится на себя за это. Он знает, что сейчас ему ответят: на полтора, естественно. Да и фотографироваться потом будут голышом, и купаться тоже. Молодёжь! Выжидательно смотрит.
— На весь день фрахтуем, и на пять последующих, если всё будет нормально. — Обнимая спутницу, весело отвечает молодой человек.
Боцман не выдерживает, с жаром включается в переговорный процесс.
— Конечно, нормально всё будет, ребята. Не в первый раз. Нас часто фрахтуют. И на неделю, и на две… Да, капитан? Вы не пожалеете.
— Да, — машинально отвечает капитан, и спохватывается. — Так ведь дорого, наверное, для вас будет.
— Не дороже денег, — отмахивается парень, и добавляет. — Мы баксами расплатимся, по штуке за сутки… Пойдёт?
— Пойдёт! — почти кричит боцман. — Кормить я буду. Я отвечаю. А спать мы с капитаном на палубе будем. Вы — в кубрике. У меня свежее бельё даже для вас есть. Как знал! Припас. Да, капитан?
— Да, — кивает Геннадий Михалыч, даже не стараясь подсчитать каким будет заработок в переводе на рубли. — Договорились. А когда отчаливаем?
— Один вопрос, — останавливает заказчик. — А какую-нибудь лодку — не дырявую — с парой вёсел, найдём?
— Лодку? А ялик вам небольшой пойдёт? Двухместный, прогулочный? — спрашивает боцман.
— Вполне.
— Считай, уже есть, — светясь своей самой обворожительной улыбкой, как он сам считает, восклицает боцман. — Замётано! Без проблем.
— Тогда сейчас и отчалим. Только машину выгрузим…
— Какую машину, где? — Выбирается из кубрика боцман.
— Да вон, у пирса, — машет рукой за спину девушка. — Тойота.
— Я помогу! — с готовностью вызывается Витальич.
— Спасибо, мы сами. — Приятным голосом отказывается девушка.
— Если баллоны только… — пожимает плечами парень. — Я не возражаю.
— Так вы дайверы что ли? — восхищается боцман. Он-то весь положенный срок на флоте водолазом отслужил, с тем и на пенсию вышел.
— Да, — отвечает девушка. — Больше, конечно, Паша. Он в каких только морях не погружался… Я ещё учусь только.
— Умм… — понимающе мычит боцман. Он лично, не только моря знает, но и океаны разные, а некоторые озёра, речки с речушками вообще не в счёт. Их у него, как у любой хозяйки прищепок на верёвке.
— У нас дно — ничего особенного. Хорошее только на выходе из бухты, и дальше. — Предупреждает капитан.
— Туда и пойдём. — Кивает молодой человек. — Меня зовут Павел, — представился он, а это — Оля, моя девушка и помощница…
— Любимая девушка. — С улыбкой замечает Оля.
— Да, и любимая помощница. — Подтверждает Павел.
Боцман почти расшаркивается…
— Тогда, значит, давайте знакомиться, коли договорились. Это наш капитан, Геннадий Михалыч, между прочим заслуженный флотский человек, орденоносец, и я — боцман — просто Витальич. Говорят что я похож на Кощея бессмертного и лицом на Фантомаса, я не возражаю, но я не злодей. Вы увидите. Душа у меня широкая и добрая, как море в штиль. И готовлю я — пальчики оближешь. Капитан подтвердит. Да, Михалыч?
— Да! — бурчит капитан. — Я его с ресторана когда-то снял, переманил, шеф-поваром на берегу пристроился…
— Да, — торопливо закругляет свою биографию боцман. — Было «кислое» дело. — И гостеприимно разводит руками. — Вот мы и познакомились.
— Очень приятно, — кивает Павел и пожимает протянутые мужчинами руки. Рука у него мужская, сильная, как отметили капитан и боцман. — Теперь готовимся? — спрашивает Павел.
— В пять секунд! — обещает боцман.
Снаряжение и пару сумок с вещами и продуктами — овощи, мясо, фрукты, воду — несколько целлофановых обойм, в пластиковых бутылках «Аква минерале» сильногазированную, загрузили в яхту действительно быстро, в десять минут. Ольга отогнала на стоянку машину, вернулась. Это рядом. Почти видно. Ещё меньше времени Витальичу понадобилось, чтобы столкнуть с берега и перегнать к яхте маленькую вёсельную шлюпку, «отдыхающую» неподалёку, навести в кубрике порядок, и показать девушке, где находятся сервисные и прочие удобности.
Павел присел на выступающую над палубой рубку, капитан занял своё место на корме, готовился к отходу.
— Как пойдём, на парусе или дизеле? — Спросил он у Павла.
— Лучше бы на парусе, но быстрее на дизеле… Очень в море хочется. Соскучился. — Мечтательно потянувшись, ответил тот.
— Легко! Это запросто, — понимающе отозвался капитан, и крикнул. — Боцман, займись швартовыми! Отходим!
— Есть, отдать швартовы! — Послышалось из кубрика, и боцман тут же появился.
Ему опять пришлось нырять под киль. «Конец» за киль завело, пришлось его перебрасывать, но боцману это не впервой, потому и в плавках всё время ходит, и цвет тела ближе к цвету горького шоколада носит.
Как только боцман выбрался из воды и прошлёпал на нос яхты, отталкиваясь шестом от причального буя, капитан запустил двигатель, и яхта, на малых оборотах начала выруливать на чистую воду. Павел с интересом поглядывал по сторонам, наблюдал, как отходит берег с его прогулочными маломерками и прочей плавучей мелочью…
Окружающие бухту горы уже до половины светились золотом, центральный пляж — совсем рядом с причальной стенкой яхт и прогулочных катеров, уже темнел несколькими сотнями тёмных от загара тел — «моржи» — вода в бухте ещё сверкала яркой зеленью близкого дна, слегка пахло гарью отработанной солярки…
— А как вы нас выбрали? — управляя рулём, поинтересовался Михалыч. Ему приятно было заполучить такого заказчика, но удача могла ведь пройти и мимо. Это и интересовало Михалыча, повезло. — Таких же, как мы, на причале штук восемь стоит?
— А вашу яхту так же зовут, как и Ольгу. Она и указала. К удаче говорит. — Ответил тот.
— Точно, — согласился Михалыч. — К удаче. — Ему это было и понятно, и приятно, он успокоился, и добавил обороты на двигателе.
Став поперёк волны, яхта послушно резала форштевнем воду, порой гулко шлёпала носом, уверенно шла к выходу из бухты.
Город ещё утопал в сонной утренней дымке, светясь пёстрым и разноэтажным нагромождением отелей и баз отдыха, где из стекла и бетона, где и нештукатуреного кирпича… Но весь жилой сектор явно тянулся вверх, забор к забору, два-три-четыре этажа, где и выше, с витыми высокими ажурными лестницами, балконами, балкончиками, террасами… Зонтами, зонтиками, шезлонгами… Земля в цене, и всё, значит, с этим остальное тоже дорого. Набережная зеленела кронами деревьев. Из далека они казались бодрыми и свежими, как и весь город… Лето… Для всех праздник. Праздник встречи с солнцем и морем… Или с морем и солнцем… Нет, праздник встречи с отдыхающими… Со всем этим.
Боцман на носу яхты сноровисто закреплял спущенный парус, чтобы излишне не хлопал. Павел, лет двадцати восьми, загорелый молодой человек, спортивного сложения, с модной чуть отросшей шевелюрой, с правильными чертами лица, серыми глазами, чуть нахмуренным серьёзным взглядом… Можно было бы сказать — холодным взглядом, и это не было бы преувеличением, но настороженность на лице мгновенно исчезала, когда на лице появлялась улыбка. Сейчас, сняв рубашку и туфли, пассажир наслаждался морским ветерком, глубоко дышал. Из каюты вышла Ольга… Ооо-ох, ты ж ёшь твою в корень! Ка-кая… — Молодое стройное тело — в лучах восходящего солнца! — чуть ещё девичье, но весьма соблазнительное. — Нимфа! Фотомодель! — мысленно восхитился Михалыч. Девушка была действительно очень хороша!.. В узеньком ярко-красном купальнике, распущенными волосами на голове, босиком. Держась за трос-растяжку, повернулась, как флюгер, показывая себя, прошла к Павлу, чмокнула его в щёку, потянула за собой на нос яхты. Витальич тут же предупредительно переместился на корму, к капитану. Оба восхищённо поглядывали на молодую пару. Да-а! Павел, свесив босые ноги за борт, сел на палубу, на нос яхты. Ольга взобралась к нему на колени, прижалась спиной к груди… Они молча смотрели вдаль. Там, далеко-далеко ещё впереди, в дымке, на выходе из бухты, на рейде, просматривались силуэты нескольких крупнотоннажных танкеров, за ними поднималось тяжёлое, жаркое солнце…
— Хорошо день начинается… — с восхищением косясь на молодую пару, задумчиво промолвил боцман. — Повезло. Весь сезон бы так. Хорошие ребята. Особенно Оля! Да, Михалыч?
— Да! — кивнул капитан.
— Значит, можно рассчитывать на прибавку, да?
— Теперь можно, наверное, — осторожно вздохнул Михалыч, но посуровел голосом. — Уточни-ка с завтраком, кок… Не опозорься. Может им чего особенного нужно, мы-то с тобой хоть всухомятку, хоть…
— Обижаешь, Михалыч! Да я им лично на крючки какую угодно морскую живность голыми руками со дна достану, и на крючки насажу. Пусть только скажут. Оля! — громко позвал он. — Оленька, а вы какую, извините, рыбу…
5
В ушах свистел горячий ветер, сильно пахло автомобильной гарью, но мокик легко догонял грузовик, увозивший Валькиного друга. К тому же Валька — что-то помня об аэродинамике, даже пригнулся, чтобы скорость увеличить.
— Видишь, уже 100 кэмэ, — победно прокричал спорщику хозяин мокика. — Ещё и больше может, вот.