Кибершторм Мэзер Мэтью

День 63 — 23 февраля

— А их есть можно? — спросил я у Чака.

Я смотрел на гриб, растущий из-под гнилого ствола поваленного дерева на берегу реки. Я понюхал гриб и наклонил его. В земле под ним копошились личинки.

— Не знаю, — признался Чак.

Я вдруг вспомнил, как читал про то, что в нашем теле есть два мозга. Один в голове, который мы обычно и зовём мозгом, и другой в нашем кишечнике — ЭНС, энтеральная нервная система.

Раньше считалось, что ЭНС контролирует только пищеварительный процесс, но оказалось, что у неё более значительная роль. ЭНС была древним мозгом, совокупностью нервов, которые впервые появились у первых земных червеподобных существ.

Вся сложные живые организмы вели род от этих предков, в том числе и мы, люди. Мы по-прежнему были червями, если взглянуть на нас изнутри. Рот, пищевод, желудок, кишечник и, наконец, анус — мы представляли собой длинную трубку, в один конец которой поступала еда, а из другого — выходили отходы.

Мы были червями с руками и ногами.

Наш современный мозг произошёл от того — древнего. Сначала это был лишь придаток, отвечавший за работу рук и ног, затем он стал понимать, что видят глаза, и наконец, обрёл разум и сознание. Но он по-прежнему оставался лишь дополнением к мозгу древнему, той нашей части, которую мы называли шестым чувством.

Вслед за узнаванием неба, погоды и циклов луны, пришло и чувство связи с этим древним мозгом, и я слышал эхо его голоса: «не ешь эти грибы». А вот личинки…

Достав ложку из кармана, я начал выкапывать их, накладывая в пластиковый пакет. Черви могут есть червей.

Мы спустились к реке Шенандоа, чтобы проверить лески в воде и силки на берегу. Другим животным, как и нам, нужно было спускаться к воде с холмов, и это было отличное место для охоты и размещения ловушек. У меня на плече висело ружье: на тот случай, если мы увидим оленя или свинью, и, разумеется, для защиты, если мы увидим людей.

Остальные домики уже были пусты, даже тот, за которым я следил во время ночных вылазок.

Мы остались одни, нашим соседом был лишь свет ночью на горизонте, за которым мы постоянно внимательно наблюдали, ожидая каких-либо изменений, и продолжали влачить свою отшельническую жизнь.

— А что за мешки стоят на веранде? — спросил я.

Я заметил их утром, когда мы вышли из дома. Обычные мешки для мусора, и я решил, что остальные складывали в них мусор. Потом только я подумал: всё что гнило, девочки использовали для удобрений, да и что нам было выбрасывать?

— Это ещё одна задумка твоей жены: можно сложить одежду и постельное бельё в мешки, завязать их и оставить на две недели, тогда все вши передохнут, и не останется даже яиц. Они вылупятся внутри и умрут.

Я кивнул, ничего не сказав, и продолжил тщательно высматривать, не попадётся ли нам что-нибудь съестное.

Как существо всеядное, я мог съесть всё что угодно, но была и обратная сторона медали: сперва необходимо было решить, а съедобно ли оно.

В лесу можно было найти немало источников пропитания: ягоды, орехи, листья, почки. Я всегда полагал, что мы обрели господство над планетой благодаря своему мозгу, но на самом деле эта заслуга принадлежала желудку и нашей способности съесть всё, что только попадётся на глаза.

Была только одна проблема: не зная, что ты ешь, можно было легко умереть. Или отравиться, что в наших условиях означало то же самое.

— Я думаю, я мог бы стать китайцем, — сказал я Чаку.

Я всё чаще и чаще об этом думал. Какая на самом деле разница? Они стали похожи на нас, обретя богатство и благополучие, а мы — на них, начав следить за своим гражданами. Может, мы достигли точки соприкосновения, может, больше не имеет значения, кто будет стоять во главе.

— Китае-американец или американо-китаец, а? — рассмеялся Чак. — Так, значит?

— Мы не сможем долго тут протянуть, — ответил я.

Ручей около домика почти пересох после того, как в горах растаял последний снег. От него осталась лишь полоса грязи. А чтобы набрать чистой воды, нужно было дойти до реки, которая текла в нескольких километрах от нас и на триста метров ниже уровнем по высоте.

У Чака был йод, которым мы могли обеззаразить воду, но он закончился, и нам оставалось только кипятить её. Но вскипятить достаточное количество было непросто, и мы пили порой сырую воду, и, как следствие, страдали от диареи. С каждым днём мы слабели и приближались к голодной смерти.

Проверив снасти и ловушки, и не найдя ничего, мы набрали воду в бутылки, положили их в рюкзаки и сели на берегу около короткого отрезка порогов. Нужно было немного отдохнуть, прежде чем отправляться обратно вверх по склону горы. С пустыми руками.

— Как твоё самочувствие? — спросил, наконец, Чак. Вода в реке успокаивающе шумела.

— Хорошо, — соврал я.

Я плохо себя чувствовал, но, наконец, оставил добровольное затворничество.

— Голоден?

— Да не особо, — снова соврал я.

— Помнишь тот день, как раз перед тем, как всё началось, когда я пришёл к тебе на обед?

Я смотрел на тот берег, на голые деревья, перебирая в голове воспоминания последних месяцев. Нью-Йорк казался каким-то фильмом, вымышленным городом, существовавшим лишь в моём воображении. Реальный мир был здесь, мир боли и голода, страха и сомнений.

— Я тогда спал вместе с Люком?

— Ага.

— А ты принёс картошку-фри и фуа-гра?

— Точно.

Мы молча вспоминали блестящие ломтики жирной печени, заново переживали её вкус.

Я сжал челюсти и ощутил боль в зубах. Я открыл рот и тронул зубы пальцем. Они качались, а на пальце, когда я его вытащил, была кровь.

— Знаешь что?

— Что?

— По-моему, у меня цинга.

Чак усмехнулся.

— И у меня. Не хотел никому говорить. Наступит весна, глядишь, найдём каких-нибудь фруктов.

— У тебя на любой случай есть план?

— Ага.

В разговоре снова возникла пауза.

— У меня, похоже, паразиты, — со вздохом сказал Чак. Паразиты: длинные безглазые извивающиеся черви, живущие внутри нас. Меня пробрала дрожь.

— С чего ты взял? — спросил я, боясь услышать ответ.

— Пошёл вчера в лесу в туалет… — он смолк и опустил взгляд на землю. — Детали тебе ни к чему. Наверное, из-за беличьего мяса.

Мы посидели ещё немного.

— Прости за то, что остался с нами, Чак. Тебе надо было раньше сюда ехать. У тебя всё было готово, а из-за меня всё наперекосяк вышло.

— Не говори так. Вы наша семья. Мы должны быть вместе.

— Ты мог бы уже быть где-нибудь далеко на западе. Наверняка, там — ещё Америка.

Меня перебил стон Чака. Я посмотрел на него — он держался за руку.

— Ты в порядке? — спросил я. — В чём дело?

Он с грустью улыбнулся и, поморщившись, вытащил руку из перевязи. Он всё время прятал её. Теперь я понял почему: она распухла, и хуже того, почернела, словно Чак измазался в чём-то…

— Заражение. Видимо, вместе с дробью что-то попало под кожу и угодило в сломанные кости.

Его перелом за это время так и не сросся. Он через силу поднял руку. Она была раза в три больше, чем правая, и под тонкой кожей чернели страшные полосы, поднимающиеся вверх по руке.

— Началось всего пару дней назад, но такими темпами долго ждать не придётся.

— Может, мы найдём в лесу пчелиное гнездо?

Я прочитал в приложении по выживанию, что мёд — хороший антибиотик. Чак ничего не ответил, и на этот раз тишина затянулась. По небу над нами проплывали белые облака.

— Тебе придётся ампутировать мне руку. По плечо.

Я следил взглядом за летящим орлом.

— Я не могу, Чак. Господи, да я понятия не…

Он крепко схватил меня.

— Придётся, Майк. Инфекция распространяется. И если доберётся до сердца, она меня убьёт.

По моему лицу потекли слёзы.

— Но как?

— В подвале есть ножовка, она возьмёт кость…

— Эта ржавая хрень? Да у тебя второе заражение начнётся. Она тебя убьёт.

— Да я и так умру, — прокричал он и расхохотался, отвернувшись от меня.

Орёл далеко в небе делал круг за кругом.

— Позаботься за меня об Элларозе и о Сьюзи. Постарайся. Обещаешь?

— Ты не умрёшь, Чак.

— Обещай, что позаботишься о них.

Орёл превратился в размытое пятнышко — у меня выступили слёзы.

— Обещаю.

Задержав дыхание, он сунул руку обратно в перевязь.

— Ладно, хватит, — сказал он и поднялся. Река журчала и бурлила. — Пошли обратно.

Я вытер слёзы, поднялся, и молча мы пошли обратно в гору.

Солнце клонилось к горизонту.

День 64 — 24 февраля

Я был снаружи со Сьюзи, когда услышал шум двигателя.

Лорен нашла старые пакетики с семенами морковки, огурцов и помидоров в углу подвала.

Бумажные пакетики уже пожелтели и, видимо, пролежали уже не один год, но семена, возможно, ещё можно было высадить. Мы вскопали небольшой участок земли, который получал достаточно света, и аккуратно посеяли их.

Чак отдыхал внутри, а Лорен разводила печь, чтобы приготовить чай из коры. Эллароза лежала спиной на траве и смотрела на облака, жуя прутик, который ей дала Сьюзи. Эллароза, потеряв немало веса, выглядела так, будто ей было сто лет — покрасневшую и шелушащуюся кожу испещряли морщины. У неё была высокая температура, и она плакала по ночам. Сьюзи не отходила от неё ни на шаг и всюду брала с собой. У меня сердце разрывалось от боли.

Мы дали Люку ржавый садовый совочек, и он копался в земле, улыбаясь мне с каждой лопаткой земли, как вдруг я услышал этот чуждый лесу звук. Листья зашуршали под лёгким порывом ветра, и я перестал копать, замер и прислушался.

— Что такое? — спросила Сьюзи, посмотрев на меня.

Ветер утих, и снова послышался низкий гул — гул мотора.

— Беги с детьми в подвал. Быстрее!

Она тоже услышала, вскочила с земли, схватила Элларозу и Люка. Я побежал к дому, запрыгнул на полуразвалившуюся заднюю веранду.

— Лорен, спускайся вниз! — прокричал я, войдя в дом. — Сюда кто-то едет! Туши огонь!

Она удивлённо посмотрела на меня, я подбежал к ней, схватив со стола бутылку воды. Залил подожжённые деревяшки и раскидал их в стороны, прибив угли.

— Кто? — спросила она. — В чём дело?

— Не знаю я, — прокричал я в ответ и побежал наверх, чтобы помочь спуститься Чаку. — Спрячься в подвале со Сьюзи и детьми, прошу тебя.

Чак уже проснулся и смотрел в окно.

Я помог ему пройти по коридору и спуститься с лестницы, прихватив с собой ружьё, стоявшее около входа. Мы остановились, но так и не увидели никого. Однако звук становился всё громче.

— Я останусь тут, — сказал Чак. — Поговорю с ними, узнаю, что им нужно.

Я покачал головой.

— Нет, идём в подвал. Откуда им знать, что мы здесь? Мы спрячемся, и, может, выясним, кто они такие.

Чак кивнул и, обхватив меня здоровой рукой, вприпрыжку спустился со мной к дверям в подвал. Сьюзи заменила их листами фанеры. Девочки смотрели вверх на нас, каждая держала пистолет.

Спустившись, мы закрыли двери, и тут же услышали шорох гравия на дороге. Я осторожно поднялся по лесенке и попытался через щель что-нибудь разглядеть.

— Две машины, — прошептал я. Гравий снова зашуршал, когда из них кто-то вышел, и хлопнули двери. Судя по звуку, гостей у нас было немало.

— Наши? — взволнованно прошептал Чак.

— Что им нужно? — тихо спросила Сьюзи, держа Элларозу на руках и пытаясь её успокоить.

Я сдвинулся в сторону — щель была совсем узкой. На вышедших из машин была форма цвета хаки, но это ещё не отвечало на вопрос Чака. И тут я увидел лицо, лицо азиата, и он смотрел прямо на меня. Я пригнулся.

— Это китайцы, — прошипел я и спустился вниз.

Я взял ружьё и опустился на земляной пол подвала. Мы слышали приглушённые голоса в доме и топот ног над головой.

Чак нахмурился, прислушиваясь.

— Это китайский?

Кажется, это был китайский.

Шаги затихли, но затем мы услышали, как кто-то поднялся по лестнице, а потом спустился вниз на заднюю веранду.

— Может, они просто осматриваются? — с надеждой прошептала Лорен.

И вдруг.

— Майк! — прокричал кто-то снаружи. Они знают моё имя?

Я посмотрел, хмурясь, на Чака, он пожал плечами. Голос казался знакомым.

— Майк! Чак! Вы тут? — снова раздался тот же голос.

Я обменялся взглядами с остальными. Неужели это Винс?

— Мы внизу, — выкрикнула Сьюзи.

— Ш-ш, — злобно зашипел я, но уже было поздно.

Снаружи послышались шаги, и кто-то открыл дверь в подвал. Я отодвинулся назад, щурясь из-за яркого света, и направил ружьё вперёд, в лицо Винсу.

29 июня

Ребёнок кричал в моих руках. Он был скользким, всё ещё мокрым, но я крепко держал его… и улыбался.

— Это девочка, — со слезами на глазах объявил я. — Это девочка.

Лорен смотрела на меня. Она взмокла от пота. Я подошёл к ней и вручил ей малышку.

— Настоящая красавица, — добавил я, когда Лорен бережно взяла её в руки. Она была очень тёплой, даже горячей, и я вспотел не меньше, чем Лорен. — Как мы её назовём?

Лорен посмотрела на дочку, рассмеялась и посмотрела мне в глаза.

— Антонина.

Я засмеялся и кивнул.

— Тони — хорошее имя.

— Разрешите, мы её возьмём? — попросила сестра.

Лорен кивнула, и медсестра взяла у неё из рук Антонину.

— Она совершенно здорова, — сказал врач, вытерев руки и подойдя к окну кабинета. — Позвольте?

Я посмотрел на Лорен, она кивнула, вслед за ней кивнул и я.

Врач улыбнулся и отодвинул занавеску на окне, за которой нас встретили знакомые лица: Винс, Чак, сержант Уильямс, родители Лорен и все остальные. Мы снова были в Пресвитерианской больнице, эвакуации которой помогали несколько месяцев назад. Казалось, это происходило в другом мире. Сьюзи держала на руках Люка, чтобы ему тоже было видно. Я поднял оба больших пальца, и в коридоре раздался дружный радостный возглас.

— Ты в порядке? — спросил я у Лорен.

Медсестра и врач вытирали Антонину и проверяли её самочувствие. Через минуту доктор посмотрел на меня, подошёл к нам и вернул Тони Лорен. После всего, через что мы прошли, мы решили, что хотим узнать пол ребёнка уже при рождении. Она была подарком, который мы хотели открыть не торопясь.

— Можете пригласить друзей, — сказал врач. — Всё замечательно. Это настоящее чудо после всего, через что ей пришлось пройти.

Я улыбнулся ему, затем маленькой Антонине, и только тогда помахал в окно, приглашая всех пройти внутрь.

Чак первым влетел в кабинет, удерживая бутылку шампанского протезом и четыре бокала в другой руке. Ему пришлось ампутировать руку — мы слишком поздно добрались до больницы — но у Чака были деньги и хорошая страховка. Роботизированный протез, который теперь заменял ему левую руку, вызывал восхищение. «Даже лучше, чем прежде», — шутил Чак.

Он вытащил из бутылки пробку, а остальные тем временем с поздравлениями входили в комнату и подходили, чтобы посмотреть на Антонину. Я подошёл к ним, Чак тем временем наполнил два бокала, пролив шампанское на пол.

— За то, чтобы никогда не сдаваться, — рассмеялся он и протянул мне бокал. — И, конечно, за Антонину.

К нам присоединился Винс и взял у Чака другой бокал.

— И за право на ошибку.

Я засмеялся и покачал головой.

— За право на ошибку.

Первый раз мы смеялись над произошедшим, и, признаться, это было крайне приятно. Мы выпили и теперь наблюдали за толпой, собравшейся вокруг Лорен с Антониной.

Я совершил ошибку, но в то время ошибался весь мир.

Военная база посреди Вашингтона была китайской, и в тоже время её там вовсе не было.

Китаю предложили разбить временный лагерь в центре Вашингтона. Он располагался там всего несколько недель в рамках оказания широкомасштабной международной помощи Восточному побережью, чтобы преодолеть последствия «Кибершторма» — такое название дали СМИ произошедшим событиям.

В течение первых двух недель масштаб бедствия было сложно определить — тем, кто был снаружи, во всяком случае. Не было никакой связи, и разрозненные сообщения, которые получали власти, на самом деле свидетельствовали о том, что скоро питание, подача воды и работа аварийных служб будут восстановлены. И почти везде в стране так и произошло — но не на Манхэттене.

Сами по себе отказы оборудования были лишь временной проблемой, но одновременно отказал водопровод, многие трубы которого уже давно отслужили свой срок под постоянным пагубным воздействием морской воды и, когда давление исчезло, они полопались; добавить к этому обильный снегопад и обледенение, из-за которых оборвались линии электропередач и линии связи, а дороги оказались недоступны для транспорта, — и всё это вместе превратилось в огромную смертельную ловушку, в которой погибли десятки тысяч человек.

— Майк, всё нормально? — спросил Чак.

Я улыбнулся.

— А ты больше не в обиде?

— Я на тебя и не обижался, ни разу за все те дни. Просто мне нужно было немного времени.

Да и всем нам.

С момента нашего спасения прошло четыре месяца, и они оказались весьма непростыми для всех. Эллароза была госпитализирована с расстройством пищеварения после того, как потеряла почти половину своего веса, и Чак тоже провёл в больнице больше месяца. Мы все оказались больны.

Я повернулся к Винсу.

— Я до сих пор не знаю, как тебя отблагодарить.

Тони высадил Винса у дома его семьи в конце января, и у них электричество появилось уже через неделю, и жизнь стала постепенно приходить в порядок. Он пытался найти нас и в итоге связался с семьёй Лорен.