Начальник Нового года Осис Наталья

Валентина

Первой, кого увидела Тина на Патриарших, была Катя. Она шла по аллее параллельной Малой Бронной, размахивала своими смешными сумками и о чем-то сама с собой разговаривала. «Интересно, когда она меня заметит?» Тина закрыла машину, вошла за ограду Патриарших и остановилась.

– Тина! – обрадовалась Катя, чуть не уткнувшись головой в грудь подруги. – У меня такие новости!

– И у меня, – сообщила Тина. – Спорим, что у меня круче? – Она сделала маленькую эффектную паузу. – Я видела Славку Скворцова, Вадика Безрядина и Кирку Сидельникова. Вадик, представляешь, живет все там же и вот прямо тут, вот на этом месте, делает зарядку с гантелями!

– Да-да, я его вижу каждый день, когда иду на работу, – покивала Катя, улыбаясь. – Действительно, гантели у него… такие… впечатляют…

– Ты в такое время встаешь и идешь на работу? – поразилась Тина, никогда не встававшая раньше одиннадцати часов.

– Ну а как же? – кротко улыбнулась Катя.

– Я тебя провожу. – Тина взяла ее под руку. – Знаешь, где я пересидела снегопад? У Киры Сидельникова. Пересидела у Сидельникова – смешно, да?

– О, Кирилл – это звезда, – оживилась Катя. – Я лично очень горжусь тем, что он – мой одноклассник. Ты знаешь, что он получил премию «Врач года»? Я внимательно за ним слежу. С тех пор как он бабушке помог. У него до сих пор есть такие пациенты – в смысле безденежные… ну и безнадежные… да…

Положительно у Тины был сегодня вечер откровений.

– А я почему ничего не знала? – наконец справилась со своим удивлением она.

– Ты ездила, Тин, – без тени укоризны ответила Катя. – У тебя такая работа. Ты ведь очень много ездишь. Чтобы удовлетворить эстетические чувства модных московских девушек, – лукаво улыбнувшись, прибавила она.

– Ну наконец-то ты поняла, в чем суть моей работы! – Тина прижала к своему боку Катин локоть и потрясла. Но Катя почему-то не улыбнулась. Какая-то она сегодня не такая! – Ну, теперь рассказывай свои новости!

– Давай я лучше тебе про жену Вадика расскажу, – попробовала увильнуть от разговора Катя. – Спорим, что ты не знаешь?

– Нет, давай про тебя! – Тине, конечно, было ужасно интересно услышать про жену Вадика, но у Кати, видимо, новости были экстраординарные, если ей так не хотелось их рассказывать.

– Или про Смирдина… – сделала еще одну попытку Катя.

– Я его видела в скайпе. Рассказывай!

Катя вздохнула. («Давно меня знает! Понимает, что не отстану!» – порадовалась Тина.)

– Я целовалась на эскалаторе со скандинавским богом или героем, я еще не решила. А теперь этот герой – или бог – сидит у меня дома в одних трусах. А я убежала.

– Вот, – сказала еще Катя, потому что Тина молчала. – А перед этим я убежала от заказчика. С Максом. Так его зовут.

– Кого, заказчика? – спросила Тина так, чтобы было ясно, что она все поняла.

– Ну вот, ты сейчас будешь меня ругать, – огорчилась Катя, – а почему, собственно? Что ты имеешь против скандинавских богов и героев?

– Ты не все рассказываешь, – прокурорским тоном произнесла Тина.

– Ну да, – согласилась Катя. – Просто заказчик… он со мной разговаривает.

– Катя! Все люди разговаривают и смотрят! – не выдержала Тина. – Он за тобой ухаживает, что ли? А он как? Перспективный вариант?

– Он никакой не вариант, потому что у него взгляд как у василиска! – сразу начала препираться Катя.

– Все понятно! Он за тобой ухаживает! – Тина уже привыкла препираться с Катей.

– Вот еще! Ничего подобного! Он просто сегодня пытался помочь мне снять пальто, но только потому, что его домомучительницы, то есть домоправительницы, не было на месте… вот почему! И вообще, я сегодня ему нахамила!

– Кому?

– Ну, заказчику твоему… перспективному.

– Так он твой! Твой заказчик. А я тут ни при чем!

– Вот именно, поэтому не вмешивайся, пожалуйста!

– Ага, не вмешивайся! А ты с протянутой рукой по миру пойдешь. Кто за тобой следить будет, если не я?

– Ну, следи, пожалуйста, только он просто поговорить хочет. Я же понимаю.

– Ну хорошо, – Тина потянула Катю на заснеженную скамейку, – что ты такого ему сказала, что теперь переживаешь?

– Ничего я не переживаю! – возмутилась Катя, но не очень убедительно, и позволила себя усадить. – Он стал меня спрашивать, почему я не делаю паузу… Все девушки делают, а я – нет.

– Какую еще паузу? Может, ты что-то путаешь?

– Это ты меня путаешь! Ну, это в том смысле, что я не жду, пока передо мной распахнет дверь какой-нибудь барин со взглядом василиска, а сама прохожу.

– Мм-м-м! – протянула Тина. – Это, наверное, значит, что он тебе пытался открыть дверь, а ты ему не дала такой возможности.

– Наверное, – согласилась Катя, глядя на пруд. В темной воде пруда плыли желтые круги огней.

– Ну, я пойду? – сказала Катя тоном ученицы, так и не ответившей урок у доски.

Тина тоже смотрела на пруд и что-то соображала.

– А то меня там Макс ждет, – тихо добавила Катя. – Наверное.

– Макс – это голодранец, да? – решила уточнить Тина.

– Нет, он мой герой, – совсем тихо ответила Катя.

– Значит, голодранец! – произнесла Тина тоном человека, чьи худшие опасения подтвердились. – Значит, от заказчика, который за тобой ухаживает, – как, кстати, его зовут? – нет, ты лучше молчи, а то я тебя чем-нибудь стукну! Итак, от кренделя с деньгами, который на досуге собирает раритетные книги, ты сбежала с голодранцем? А голодранец сидит у тебя дома – голый, как и положено голодранцу? А зачем тебе вот это все? Чтобы проверить опытным путем, можно ли у тебя в доме что-нибудь украсть, да? А то ты что-то там продавать собиралась, помнишь? Когда ни за что не хотела у меня денег брать?

Тина не на шутку разошлась, давно уже вскочила с лавки и теперь нависала над Катей и махала у нее перед носом тонким пальцем.

– Ну я же взяла потом, – Катя виновато задрала брови, – взяла. Так что ты, Тиночка, не кричи.

– Не кричи, не кричи – с тобой с ума сойдешь! – Тина с размаху плюхнулась на лавочку рядом с Катей. – Ну и что? Что ты ему сказала, объяснишь ты мне в конце концов или нет?

Катя вздохнула:

– Вот. Я тоже разгорячилась. Как ты сейчас. Ну и рассказала ему про товарно-денежные отношения.

– Между кем и кем? – снова пришлось переспросить Тине.

– Между ним и девушками.

– А! – легкомысленно отмахнулась Тина, – это все ерунда. И все?

– Ну а вдруг он теперь будет переживать? – виновато спросила Катя.

– Он-то? Василиск? Не будет. Больше ничего такого страшного ты ему не говорила?

– Ну, еще сказала, что если он соберется вести себя неприлично, чтобы он меня позвал – я бы посмотрела.

Тина неожиданно присвистнула. Она вообще умела делать много такого, чего никто от нее не ожидал.

– Тебя, барышня, одну просто отпускать нельзя.

– Это точно, – сказала Катя, и подруги помолчали.

– Значит, кренделя с деньгами ты не хочешь, несмотря на то что он очень даже тобой заинтересовался, я правильно понимаю?

– Он мною совсем даже не… – начала было Катя, но Тина ее перебила:

– Мы, кажется, давно договорились: ты – моя совесть, а я – твой здравый смысл. Так что врать не надо. Крендель интересовался, но тебе непременно надо быть бедной как церковная мышь. Поэтому ты себе нашла голодранца. Да?

– Да! – упрямо выдвинула подбородок Катя. – Все что угодно, только не этот… (Тина подняла брови) невольничий рынок. Я просто не смогу жить, зная, что меня покупают…

– Беги уже к своему герою в трусах и не оскорбляй честных людей!

Тина расцеловала Катю в обе щеки, повернула и слегка подтолкнула. И Катя весело, как школьница после уроков, побежала к себе домой. Желтые фонари на фиолетовом фоне неба нежно смотрели ей вслед.

– А я уж как-нибудь вас подкормлю, если что, – сказала ей вслед Тина. – Надо же, Катька нашла себе голодранца и счастлива. Может, и правда, не в деньгах счастье? А в чем тогда?

Максим

– Я обязательно должен узнать про трусы, – сказал Макс Кате, как только она вошла в дом. – Мои оказались симпатичными. Это мне дьявольски повезло. А несимпатичные – это какие?

Все время, пока он ждал Катю, в голове у него крутились вопросы. Например, такие: какая у тебя зарплата и как ты на нее живешь? Есть ли кто-то на всем белом свете, кто тебе помогает? Что за картина в рамочке? Кому ты ее продала? И еще надо было обязательно спросить про заказчика – того, который жил у большой лужи. Что-то он от Кати хотел, Макс был в этом уверен, но не знал, догадывается ли Катя. Может, этот заказчик пока что очень аккуратно клинья подбивает.

Эта мысль подбрасывала Макса с дивана, он начинал ходить по коридору и рассуждать. Зачем люди задают друг другу вопросы? Для того, чтобы им подтвердили то, что они уже знали. Какая у Кати зарплата? Да маленькая совсем. Как она на нее живет? Плохо, что, не видно разве? И никто не помогает – это тоже ясно как день. Что там еще было? Картина. На картине был он, Макс. И это…. на «это» у Макса просто не находилось слов, потому что его обезумевшее сердце опять начинало грохотать, как поезд в тоннеле. Тоже, кстати, вопрос: почему, интересно, раньше Макс своего сердца вообще не чувствовал, жил себе и не думал о нем, а теперь оно поминутно то падает, то замирает, то несется вскачь? Но Максу хотелось задавать вопросы Кате, а не себе.

А захочется ли Кате на них отвечать?

«Но совсем ничего не спрашивать тоже очень странно, – продолжал мучиться Макс. – Она может подумать, что мне неинтересно про нее, а мне интересно, и еще как!»

Вот почему он так обрадовался, когда из него неожиданно выскочил правильный вопрос:

– Несимпатичные трусы – это какие?

Катя засмеялась, отдала Максу сумки. Он взял их как премию. Катя размотала шарф и села на диван. Макс аккуратно поставил сумки и примостился у Катиных ног, чтобы снять с нее ботинки. Ботинки, слава те господи, были высокими, шнурки – длинными, и расшнуровывать можно было еще долго.

Катя некоторое время смотрела на него, наклонив голову, а потом начала рассказывать. «О чем это? – не сразу сообразил Макс. – Ах, да, про несимпатичные трусы».

– Раньше я думала, что самые несимпатичные – это черные, сатиновые, до колен… А теперь, когда они остались в прошлом, они у меня ассоциируются с мальчишками на речке – белобрысые головы, загорелые тела, веселье так и плещет… А у тебя?

– Не знаю, – честно сказал Макс, поскольку был занят Катиной ногой гораздо больше, чем мальчишками.

– Ну вот, – продолжала она, – потому получается, что самые несимпатичные – это все равно семейные трусы, но уже такие, знаешь, широкие и разноцветные.

– Как у волка в «Ну, погоди!»? – догадался Макс.

– Мне кажется, современные покороче будут, – ответила Катя. – Отвратительные трусы. Все равно что надеть на мужчину широкую мини-юбку: одно неверное движение – и он уже демонстрирует городу и миру что-нибудь… не то и не в том ракурсе. Бэ-э-э!

– М-м-м! – сказал Макс, который как раз в таких трусах спал. – А еще?

– А еще такие вот высокие плавки из восьмидесятых. Сбоку высоко вырезано, и талия очень высокая.

Катя встала, переступила разутыми ногами и стала на себе показывать. Макс очень заинтересовался и тоже поднялся, чтобы лучше изучить все Катины «вот тут» и «вот здесь», водил своей ладонью вслед за ее пальчиками, ловя ее руку и снова отпуская, потом принялся снимать с нее пальто и, конечно, увлекся, но это было уже неважно и еще долго было неважно, пока не стало очень холодно и Катя не погнала его собирать разбросанную одежду.

Макс с удовольствием шлепал босыми ногами по деревянным доскам пола и думал, что давненько никто никуда его не гнал – тем более собирать одежду. С детства, наверное, прикинул он. Так вот что с ним происходило на самом деле! Он как будто бы вернулся в детскую страну, где каждая вещь имеет смысл, за каждым углом поджидают открытия и каждый день может случиться чудо.

– Катя, я нашел твои смешные трусы! – радостно завопил он. (Трусы были самыми нормальными белыми трусами – такие Макс регулярно снимал со всех кукол своей кузины, а потом… ну а потом он таких трусов действительно больше не видел.) – Это не просто трусы, это архетип трусов, а ты архетип девушки!

Катя еще ничего не ответила, но Макс уже знал, что все изменилось, и изменилось непоправимо.

В дверях стояла Таня, рядом с Таней стоял, медленно оседая, десяток пакетов, перед Таней стояла Катя, а позади Кати теперь уже стоял сам Макс – в трусах, как всегда, конечно.

«Нет, ничего не могут сделать как надо! Р-р-работнички! Просил же мужиков привезти сюда Буцефала и продукты. Как они могли сюда отпустить Таню?» Макс задрал брови как можно выше и из-за Катиной спины выразительно посмотрел на Таню.

– Во-первых, ты ничего не объяснил, – заявила она, смело встречая взгляд своего начальника. – Здрасьте! – это уже Кате, а потом снова Максу: – А во-вторых, в страховку Буцефала вписана только я.

– Неправда! – обрадовался, что можно было поругаться, Макс. – И Валерич тоже.

– И Валерич тоже, – согласилась Таня, – но он в Рязани.

Можно было и не начинать спорить с Таней. Давно проверено, кстати. Макс почесал подбородок.

– А в Рязани – грибы с глазами, – уныло сказал он. – Их едят.

– А они глядят – да, – припечатала Таня. – Ну, что, сумки мне куда теперь нести?

«Уволю! – подумал Макс. – Нет, ну это ж надо! Р-р-работнички!»

– Я думаю, Максим в состоянии взять в руки свои пакеты, – впервые раскрыла рот Катя. – Это ведь тебе пакеты?

Макс злобно посмотрел на Таню, потом – на Катю, ничего не понял. Нагнулся, взял все сумки (мельком подумал, что не хотел бы он сейчас быть в семейных трусах) и понес их на кухню.

– До завтра, Макс! – крикнула уже из-за двери Таня.

Макс начал выгружать продукты на шаткий кухонный столик, все еще надеясь, что, увидев еду, голодная Катя будет его не сильно ругать. В том, что она была голодной, он не сомневался, в том, что будет ругать, – тоже. И ни в том, ни в другом он не ошибся.

Катя явилась на кухню одетая («Плохой знак!» – огорчился Макс) и, не дожидаясь, пока он красиво разложит деликатесы, которыми собирался ее поразить, схватила булку, разорвала зубами упаковочную пленку и, отрывая большие куски, принялась глотать их, ухитряясь одновременно ругать Макса.

– Девушку! Ты послал девушку за покупками, вместо того чтобы сходить самому! – возмущалась она.

– Я мог бы сходить, но я не смог бы вернуться, – пытался объяснить Макс.

– Ты мог спокойно подождать. Или не есть. Или дождаться меня, чтобы потом пойти вместе.

Макс подождал, не будет ли у Кати других вариантов. Кажется, больше не было.

– Я попросил ребят из конторы, а приехала, видишь, она, – объяснил Макс.

– Значит, она к тебе неравнодушна. – У Кати все-таки было много вариантов в запасе.

– Эм-м-м, – объяснил Макс.

– Ты завлек девушку! – возмутилась Катя. – Ты гнусный соблазнитель!

– Никогда! И даже ни разу! – поспешил оправдаться Макс. – Я никогда не обещаю невозможного, а с Таней… ни того… ни этого…. ни разу. Мы работаем просто вместе. Очень давно, – добавил он, не зная, что тут еще можно сказать.

И все еще могло кончиться хорошо, если бы Макс не поспешил предпринять обходной маневр.

– Ну что, Катенька? Может, завтра пройдемся? По магазинчикам?

– По каким таким магазинчикам? – поинтересовалась Катя таким тоном, который должен был обязательно остановить Макса.

Но он, к несчастью, чувствовал себя Дедом Морозом, который только что втащил на девятый этаж без лифта мешок с подарками и теперь ни за что не уйдет, пока не обрадует детвору своими дарами.

– Ну, – сказал он, добро улыбаясь, – сначала к Картье, я думал. Или пойдем сперва обувь выбирать? Да, и стойку для обуви сразу – потому что надо побольше всего накупить.

– Может, сразу и гардеробную? – Катя особенно отчетливо произнесла слово «гардеробная», но ослепленный своим счастьем Макс несся дальше:

– Ты думаешь? Гардеробная – это очень правильно. Можно и не целую комнату, просто некоторое пространство для нее выделить, да? Пойдем прикинем где?

– Да давай тогда уже сразу евроремонт. Или сначала ты должен купить мне машину?

Полузабытое слово «евроремонт» отрезвило Макса.

– Зачем евро? Разве можно этот… евроре… белые стены… у тебя здесь, вот в такой красоте? А ты хотела, да? – Макс теперь совсем уже ничего не понимал и потому только смотрел на Катю исподлобья и страдальчески морщился.

– А машину? Машину ты мне собирался предложить или нет?

– Да! Нет! Не знаю… Кать, ты чего?

– Значит, моя цена, по-твоему, – это только тряпки и бирюльки, да?

– Какая цена, Катенька? Кать, а? Кать! Это от голода и от нервов. Давай перекусим.

– И значит, ты не бог, не герой и не голодранец никакой ни разу, да? – продолжала бушевать Катя.

– А ты думала, что я бог, герой и голодранец? В жизни ничего лучше не слышал! – Макс был так польщен, что опять забыл, что они с Катей ругаются, и от счастья полез к ней целоваться.

– Ничего подобного! Нечего ко мне приставать! – еще пуще закричала Катя. – Все! Забирай свои пакеты и выметывайся отсюда! У вас там, на невольничьем рынке, есть из чего выбрать! А мне не надо!

– Какой невольничий рынок, Катя? – Макс еще пытался о чем-то Катю спросить, но она уже выпихивала пинками за дверь своей квартиры его пакеты, срывала с вешалки куртку, выбрасывала ее на лестничную клетку и злобно оглядывала квартиру, надеясь выбросить что-нибудь еще. Макс оказался на лестнице без майки и в одном ботинке.

Он только успел надеть майку, как из-за Катиной двери донесся горький бабий вой: «И ничего мне не надо!» И тут же потянуло горелым мясом – это Макс успел-таки шлепнуть на сковородку толстый кусок телятины, пока Катя его ругала.

– Ну, порядок. Голодной не останется, – хмыкнул Макс, присаживаясь на ступеньку лестницы, чтобы надеть второй ботинок. – Поплачет, соскребет горелое, поест, а потом подумает. Утро вечера мудренее.

За дверью опять что-то полетело, грохнулось и посыпалось.

– А была такая тихая! – весело удивился Макс. – Надо убираться, пока что-нибудь не полетело мне в голову. А теперь вспомним школу!

Он пододвинул пакеты поближе к двери, нажал на кнопку звонка и ринулся вниз по лестнице, смеясь и грохоча каблуками.

Катя

Катя проснулась пораньше и вышла в сени. В сенях еще пахло осенью: антоновскими яблоками и соленьями, но вода в кадке уже покрылась тонким ледком. Катя особенно любила умываться такой водой, от которой зубы сводит и на щеках расцветают яркие розы. Потом Катя достала из сундука новую ленту, любовно разгладила ее на коленях и вплела в косу. Посмотрела на себя в маленькое мутноватое зеркальце, осталась довольна, подхватила коромысло с ведрами и пошла по воду.

Катя заметила, что идет босиком, но не удивилась, а только с удовольствием пошевелила пальцами в теплой и нежной дорожной пыли.

– Здравствуйте, Анна Афанасьевна! – поздоровалась она с соседкой. Милая старушка помахала ей рукой, стоя под буйным розовым кустом. Под ее ногами цвели подснежники и ландыши, за ними шеренгой стояли тюльпаны, вдоль дорожек бешено полыхали астры и гордо высились богатырские георгины.

Навстречу Кате прошел, сверкая зубом, дядя Коля, потом побежала в ближайшую рощу Валентина – в кокетливых лапоточках, настоящая барышня-крестьянка. В роще слышался хор добрых молодцев, собиравших малину. Справа на юру возвышалась разноцветная беседка Андрея Николаевича, а в недостроенном доме колыхалась на открытой створке окна занавеска – Андрей Николаевич, конечно же, спал. В панаме и с тростью проследовал в сторону рощи Сергей Сергеевич. По дороге вынул из жилетного кармана часы, посмотрел на них, поправил пенсне и пошел дальше.

– Вот на кого он похож! На Сергея Ивановича Кознышева из «Анны Карениной»! А я-то мучилась, гадая, кого он мне напоминает! – сообразила Катя, но ей тут же стало не до соображений, потому что дорога пошла круто вниз, к реке, и там, пыля, гарцевал на вороном коне Максим.

– Здравствуй, Максим! – сказала Катя, поравнявшись с ним, и пошла дальше, но Максим развернул коня, обогнал, загородил дорогу.

Тут Катя поняла, что начал сниться «Тихий Дон», и проснулась.

А когда она проснулась, то на нее навалилась ужасная, черная тоска. Рядом не было Макса, и не было его потому, что она сама его выгнала.

Вчерашнее снежное буйство превратилось в тихий и пасмурный день. Около окна влажно чернело дерево, а под ним прыгала по рыхлому снегу ворона.

Катя заварила себе чай и села у окна смотреть на ворону.

Еще только вчера ей было все равно, есть Макс на белом свете или нету его совсем. Ей было все равно, а он был. Сегодня же ей было не все равно, а его не было. Еще только вчера она жила своей, отдельной жизнью и гордилась собственной независимостью, а сегодня уже не представляла, как жить дальше без Макса. Хотя если бы она его не выгнала, то, наверное, не догадалась бы, что больше не умеет без него жить.

Какая-то еще была мысль – особенно неприятная, как заусенец на указательном пальце… Ах да! Сегодня суббота. А это значит, что нет любимой работы. Даже работа у Сергея Сергеевича сегодня казалась ей прекрасной. Но и этой работы сегодня нет. Ужас какой, все одно к одному.

Когда-то давно по субботам бабушка затевала пироги. Все неделю они работали и учились. По воскресеньям ходили гулять – особенно бабушка любила Сокольники. А суббота была домашним днем: бабушка надевала на Катю фартук, и они месили и раскатывали тесто, готовили начинки, лепили пирожки, взбивали гоголь-моголь и перышком обмазывали пирожки сверху, чтобы они стали румяными. Это было одно из немногих домашних дел, которое бабушка выполняла с удовольствием, – на остальное у нее не хватало ни сил, ни времени.

Бабушка руководила своим институтом, а Катя ходила сразу в три школы: общеобразовательную, спортивную и музыкальную. Днем Катя прибегала к бабушке после школы, бабушка отпускала секретаршу, закрывала двери на стул – двери были высокие, двойные, с красивыми медными ручками, именно в эти ручки надо было просунуть ножку стула. Забаррикадировавшись, они делали вместе математику – в четвертом классе математичка вдруг объявила, что будет держать Катю «под колпаком Мюллера». Этот ужасный колпак пугал Катю даже больше, чем математика, но бабушка объяснила, что это не страшно, а заодно объяснила и математику. У бабушки была удивительная способность просто объяснять сложные вещи. «Кто ясно мыслит, – поясняла она, – тот ясно излагает». Математичке быстро надоело спрашивать Катю каждый день, а бабушке и Кате так никогда и не надоело сидеть вдвоем и разговаривать. Казалось бы, что такое полчаса в обеденный перерыв? Но в эти получасовые отрезки вместилось столько важного! Постепенно Катя училась отделять главное от второстепенного, формулировать проблемы, ставить перед собой реальные задачи и не бояться работы.

Когда бабушкин НИИ уехал из старинного особняка в центре и занял гигантское здание в районе метро «Аэропорт», они с бабушкой сначала немного растерялись. В обед у них теперь уже никак не получалось встречаться, да и Катя порядком выросла. Теперь бабушка поджидала ее по вечерам («Смотри, не позже одиннадцати!»), заваривала чай и кивала, пока ее девочка рассказывала, горячилась, стучала кулаком по столу. Чаще всего бабушка была согласна с Катей, но иногда говорила совершенно неожиданные вещи. «Жизнь длинная», – отвечала она на внучкины требования справедливости, и становилось понятно, что бабушка не собирается немедленно клеймить подлецов и обличать предателей. «Бабушка, но ведь надо объяснить человеку, что он сделал плохо!» – горячилась Катя. «Жизнь длинная, – повторяла бабушка, – он сам поймет. А наши объяснения никому не помогут». Катя не соглашалась тогда, конечно. Не соглашалась и теперь. Но начинала понимать.

Еще вдруг неожиданно, в разгар каких-то Катиных любовных страданий, бабушка вдруг сказала: «Это неважно совсем, любит он тебя или нет». Катя так удивилась, что на время перестала страдать (может быть, именно этого бабушка и добивалась). «Как же это так? – сварливо спросила она. – Как это неважно?» – «Совершенно неважно, любят тебя или нет, – уверенно ответила бабушка, – самое главное – любить самой. Когда любишь ты, весь мир расцветает яркими красками, все для тебя меняется. А когда ты равнодушна, в тебе чужая любовь не вызывает ничего, кроме раздражения». Катя вспомнила занудного молодого человека, который ходил за ней как пришитый и пах луком. Она его очень стеснялась и просила хотя бы не дышать на нее и ее знакомых. «Лук очень полезен от простуды», – заявил молодой человек и клюнул ее луковыми губами в нос. Катя задохнулась от возмущения, хлопнула подъездной дверью и ушла. На следующий день она нашла в почтовом ящике письмо без штемпеля. Там было стихотворение, и начиналось оно так: «В поцелуе, как голуби, наши губы слились». Хорошо, что луковому человеку хватило ума не показываться больше Кате на глаза. Иначе она бы его убила. Так что получалось, бабушка была права: совершенно неважно, любят тебя или нет. Важно любить самому.

«А ведь я же влюбилась, – поняла Катя. – Я люблю Макса. Я уже полчаса думаю о бабушке и не плачу. Я снова люблю».

Катя потянулась, открыла форточку и подставила горячую голову под влажный, прохладный воздух.

В сторону Патриарших тянулись обитатели Бронной и переулков. Прямо под Катиными окнами медленно прошли, держась друг за друга, интеллигентные старички, рядом с ними аккуратно переставляла лапы старая борзая.

Я любила бабушку и застряла вместе с ней в этом великолепном, трогательном и хрупком мире старой Москвы. Я люблю стариков так, что у меня сжимается сердце, когда я вижу, как они держатся друг за друга, чтобы пройти сотню метров по рыхлому снегу. Я осталась вместе с ними не в прошлом, а в позапрошлом веке, но это все не страшно, потому что только от меня зависит, как я буду дальше жить. Я не спросила у Макса телефон, потому что в какой-то той, прошлой жизни он сам должен был спросить мой номер и позвонить. Но, наверное, все эти правила остались там же, где и встречи, назначенные на следующую неделю, и молодой человек с красными гвоздиками и красным носом, стоящий второй час на морозе под часами.

– Они решили взять реванш за долгое стояние под часами, – сказала вслух Катя, имея в виду бедных молодых людей. Потом она засмеялась и пошла одеваться. По дороге она увидела сваленные кучкой вчерашние пакеты – и наконец-то поняла, что ей нужно делать. На пакетах было написано название Максовой фирмы, а где-то в кладовке у Кати лежали толстые телефонные справочники с желтыми и белыми страницами. Все это сложенное вместе означало, что она вполне может увидеть Макса.

Катя быстро разгрузила еду, аккуратно разложила на столе пакет с логотипом и взялась за толстый справочник.

Только в этот момент она вдруг поняла, какой ужасно смешной сон ей снился. Ясно, что ей хотелось невозможного – выйти на улицы Москвы и встретить Макса «просто так», не договариваясь о встрече. Для этого подсознание выселило всех друзей и знакомых из Москвы и поселило в деревню.

– Какое-то у меня подсознание прямолинейное, – хмыкнула Катя, – или я не психолог совсем?

За все время, что она себя помнила, «просто так» она встретила только самую противную бабушкину сослуживицу, когда прикуривала первую и последнюю в жизни сигарету, а потом «просто так» она встретила Макса – и не один, а целых два раза! Лимит «просто так» в ее жизни был явно исчерпан. Пора было брать судьбу в собственные руки.

Насвистывая песенку из фильма «Дети капитана Гранта», Катя перетащила тяжелые справочники на стол и погрузилась в длинные списки с непонятными названиями. Кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет!

Валентина

Наконец-то заправка! Только уже нет времени перестраиваться: заправка – вот она, а Тина стоит в крайнем левом ряду. «Ну и наплевать», – решила Тина, включила поворотник и стала «растопыриваться». Этому экстравагантному маневру ее научил миллион лет назад бывший муж. Сначала Тина ездила нервно – как ездили в самом конце девяностых лихие мальчики на «девятках». Потом эти мальчики пересели на «Тойоты», а Тина стала ездить четко – то есть быстро и аккуратно. Но по-прежнему она панически боялась выглядеть на дороге как стандартная «баба за рулем», поэтому в ужасном московском трафике она иногда не сразу попадала туда, куда ей было нужно. Поездив с ней пару раз, муж как-то странно улыбнулся и сказал, что заботиться о своем имидже в ущерб делу – занятие неблагодарное. «А что прикажешь делать?» – язвительно поинтересовалась Тина, только что проскочившая свой поворот только потому, что никто не пускал ее в правый ряд. «Растопыриваться», – ответил, улыбаясь, муж. Тина только пожала плечами. «Вот смотри, – стал объяснять он, – тебя снова не пускают? А ты включи поворотник и начинай притормаживать. Постепенно до них дойдет, что себе дешевле тебя пропустить». Тина сделала, как он сказал, и оказалась у поворота. «Круто!» – обрадовалась она. «Да, превосходный маневр!» – подтвердил муж.

Итак, Тина «растопырилась», успешно подрулила к заправке и вздохнула: только ее необыкновенный муж мог хвалить ее за такие маневры. К ней уже спешил мужик в комбинезоне. «Видел, как я подъезжаю», – поняла Тина и, с досадой заглушив мотор, вышла из машины.

– Валя! – закричал мужик издалека.

– Только не это, – сказала сквозь зубы Тина, готовя широкую улыбку.

Навстречу бежал, радостно улыбаясь, двоечник и второгодник, обитатель галерки Марат Галямов.

– Валька, это ты? А я вышел посмотреть, кто там так… подъезжает. А это ты! Сколько лет, сколько зим!

– Привет, Марат! – искренне обрадовалась Тина.

Марат был с ними то ли с шестого, то ли с седьмого класса. Все лето перед этим ходили слухи, что к ним переведут второгодника, балбеса и лоботряса, и все лето родители очень возмущались. Первого сентября в их классе действительно обнаружился новичок, на голову выше всех остальных, который, ничуть не смущаясь, рассказал, как его «поперли» оттуда, сюда «впихнули», так что «где тут у вас последняя парта, я там сразу засну». Уже через пару недель никто и не вспоминал о том, что Марат новенький, потому что он был чудесный: добрый, спокойный, абсолютно не интересующийся ярмаркой тщеславия, которая разворачивалась каждый день у них в классе.

– Валька! – кричал между тем сегодняшний Марат. – А тебя моя жена видела в соцсетях – смотри, говорит, твоя одноклассница вас всех собирает, пойди и ты. А я говорю: ну ты напиши там что-нибудь за меня, а то мне пока некогда. Не написала еще?

Тина только улыбнулась и пожала плечами.

– А ты видела жену-то мою? – Марат немедленно полез за бумажником, и тут же Тине были продемонстрированы жена, дочка и еще одна дочка – все вместе и по раздельности. Все трое – и даже жена – были удивительно похожи на Марата.

Тина снова улыбалась и хвалила.

– А это, Валь, моя заправка. Сначала я только резину менял, сход-развал делал, ну, в общем, там мелкий ремонт, а теперь у меня еще и… вот! – Марат гордо повел рукой, обозначив границы маленькой заправочной станции с крошечным магазинчиком и внушительным ангаром-мастерской. – Я теперь буржуй. Кручусь, понимаешь, как белка в колесе. Но ты не думай, что меня дети не видят.

Марат сделал паузу. Тина как-то вообще не думала про детей, но на всякий случай покачала головой.

– Нет, мы так с женой решили, что хотя бы в садик и из садика я должен, да. – Марат покивал и поулыбался. – Ну и в воскресенье – в «Ашан» там съездить или куда. Валь, а ты, правда, наших собираешь? Я тогда тещу к нам привезу, чтобы она с девчонками посидела, и к вам. А? Посидим! Я жену с собой возьму – а то мы мало куда ходим, дети маленькие. Я ее с нашими со всеми познакомлю.

Тина смотрела в маленькие, блестящие глаза Марата и впервые чувствовала, что ей стыдно. Она действительно нашла почти всех одноклассников, но ни разу не подумала, что те, может быть, хотят не только ее увидеть, но и друг друга.

– Марат, обязательно. Конечно, соберемся. Может, даже на праздники.

– Точно! – обрадовался Марат. – До Нового года… того… не очень у меня со временем, а на праздники оно самое… того… отлично будет. Валь, ты тогда позвони!

Последовала новая процедура извлечения бумажника из глубокого кармана комбинезона, снова мелькнули трогательные в своей некрасивости лица жены и девочек, потом появились на свет визитки, одну из которых Марат торжественно вручил Тине.

– С женами ведь можно будет? – спохватился он.

Тина засмеялась. Спроси ее еще несколько дней назад Славик или Колька, можно ли приходить с женами, она бы жестоко их высмеяла. Ну зачем ей были жены? А Марату она ответила, не раздумывая ни секунды:

– Ну а как же иначе, Марат? Куда же без жен? Я очень хочу познакомиться с твоей женой. И всем остальным, я думаю, будет приятно.

– Вот и я думаю! – просветлел лицом Марат. – Буду ждать, Валь. И машину, Валь, всегда мне подгоняй, когда нужно. Или – мало ли там, когда у тебя муж в командировке, а машина встала, прямо сразу мне звони. А то знаешь ведь, как эти службы ремонтные наживаются на вас, девушках.

– Да-да, Марат, хорошо. Ты прости, я очень спешу! – Тина, пряча глаза, стала садиться в машину.