Привет из преисподней Шекли Роберт

Мой покойный шурин Говард явился мне во сне и сказал:

— Привет, Том! Давненько не виделись. Я по тебе скучал, дружище. Как ты тут?

Я и мертвому доверял ему не больше, чем живому. Он всегда был против нас с Трейси. Мы с ним познакомились, когда Трейси впервые привела меня к себе домой и представила родным, рассказав, что встретились мы на писательском семинаре в университете Нью-Йорка. Родители ее явно особого восторга при виде меня не испытали, а Говард прореагировал не просто холодно: в его ледяном взгляде совершенно ясно чувствовалось презрение и полное нежелание того, чтобы какой-то нищий писателишка стал мужем его единственной и обожаемой сестренки.

Впрочем, к черту все это! Мы с Трейси все равно поженились и сняли маленькую квартирку в Кокосовой Роще. Доказательств у меня нет, но я совершенно уверен, что через некоторое время Говарду удалось подкупить полицейских; он сказал им, что на самом-то деле я наркоделец, маскирующийся под представителя богемы, и в один прекрасный день они влетели к нам в квартиру и наставили на меня револьверы, явно ожидая, что я начну стрелять первым. Они, видно, рассчитывали найти у меня в туалете или под кроватью подпольную лабораторию по производству чистейшего кокаина из макарон. Самое смешное — они ожидали подобных достижений от меня, который в колледже провалился на экзамене по основам естественных наук и для которого понятие «химическая реакция» ограничивалось бросанием таблетки «Алка-зельцер» в стакан с водой!

Они, разумеется, ничего не нашли, а пол-унции весьма посредственной травки, спрятанной под носками в ящике, в конце концов сочли недостаточной уликой. Но все же этот инцидент внес в наши с Говардом отношения некоторую настороженность.

Многие люди вступают в брак, не получив одобрения со стороны ближайших родственников. Так было и у нас. Но мы с Трейси считали, что Говард через какое-то время остынет и все встанет на свои места.

В тот год я опубликовал уже пятый свой рассказ и подписал наконец первый контракт на издание романа, хотя Говард повсюду распространял слухи, какой я бессовестный и бесталанный плагиатор, за которого абсолютно все пишет Трейси.

Волны ненависти, постоянно исходившие даже от его оштукатуренного домика в Корал Гейблз, проникли и в нашу квартирку. Отношения у нас с Трейси понемногу стали портиться. Я не хочу сказать, что это происходило исключительно по его вине, и все же он улучшению наших отношений явно не способствовал.

Потом у Трейси был какой-то нервный срыв, и в итоге она меня оставила, уехала в Хьюстон и некоторое время жила там с одной из своих подруг. Потом развелась со мной и вышла замуж за другого. В это время я как раз заканчивал свой второй роман. Я абсолютно уверен, что Говард дал взятку кому-то в «Майами Геральд», и там о моей новой книге напечатали самую гнусную рецензию в истории южной Флориды.

Разумеется, в свете всех этих событий я, как вы понимаете, не слишком расстраивался, когда два года спустя ржавый двухместный «Бьюик-73», за рулем которого сидел пьяный инструктор по подводному плаванию, вылетел с пронзительным визгом на тротуар Приморского бульвара — передняя решетка машины при этом напоминала разверстую пасть хищника, преследующего жертву, — и буквально размазал Говарда по чугунной ограде Южного пляжа.

Нехорошо, конечно, радоваться гибели бывшего родственника, но я радовался. Мне такой прекрасный финал и в голову не приходил! Я даже пожалел, что сам не подумал о такой возможности раньше. Должен признаться: присутствие на похоронах Говарда стало для меня лучшим праздником. Гордиться тут, разумеется, нечем (я и не горжусь), но так уж получилось. Он вечно старался меня унизить, и любить мне его было не за что. Честно говоря, я от души был рад, когда он умер. Но сейчас мне стало интересно, откуда это он явился, запросто проникнув в мой сон?

— Послушай, Говард, — сказал я, — скажи на милость, какого черта тебе надо в моем личном сне?

— Вот смешно, что ты черта поминаешь! — откликнулся Говард и, как всегда, нервно хихикнул. — Я ведь у него и живу. В аду.

— Ну, вообще-то я в этом и не сомневался, — заметил я.

— Ладно, Том, не злись, — сказал Говард с легким раздражением. — Я в аду вовсе не потому, что был так уж плох. Сюда попадают ВСЕ — абсолютно все, кого я когда-либо знал, и большая часть тех, о ком я всего лишь слышал. То есть именно сюда отправляются люди после смерти. И никто здесь это место «адом» не считает! Я употребил это слово только потому, что у нас тут улыбаться не принято. Хотя в целом здесь совсем не так плохо. А наш… управляющий — он просил называть его просто «мистер Смит»; но мне кажется, это сам Сатана и есть, — парень вроде бы неплохой и даже весьма образованный.

— Я, например, всегда считал, что дьявол должен быть похож на бизнесмена, — сказал я. — Или на ученого.

— Ну вот ты опять шутишь, Том, — упрекнул меня Говард, — а между прочим, наш «мистер Смит» — критик-искусствовед, специалист по современной культуре.

— Это он вам сказал?

— Видишь ли, только этим я могу объяснить, почему все лучшие рабочие места здесь заняты артистами, писателями, скульпторами, музыкантами, художниками, танцорами… Им и квартиры лучшие достаются, и новые машины…

Мне стало интересно. Как я уже упоминал, я писатель; не то чтобы знаменитый, но и не совсем безвестный. Моя мать всегда говорила, что за мой труд мне воздается только после смерти; в раю или там, куда попаду. И вот вам пожалуйста — какое-никакое, а доказательство!

— Расскажи-ка поподробнее, — попросил я его.

— Статус человека здесь полностью зависит от его известности при жизни. А Высший Суд возглавляют типы вроде Толстого, Мелвилла, Нижинского, Бетховена. Даже такой неудачник, как По, занимает пост директора крупной промышленной корпорации и получает жалованье, даже когда бездельничает!

— Ей-богу, мне это нравится! — сказал я. — Вот спасибо, что предупредил.

— О, такие, как ты, живут тут припеваючи! — с легкой горечью заметил Говард. — А вот мы, простые смертные, не слишком хорошо.

И мой шурин поведал, что проживает в жалкой развалюхе, занимая одну-единственную комнатенку, где-то в отдаленном пригороде ада, гигантского мегаполиса. А занимается тем — и это единственно возможная для него работа! что сортирует гравий по размеру и форме. Все, кто при жизни не был сколько-нибудь известен, обречены этим заниматься.

— Ну, по-моему, работа не слишком тяжелая, — заметил я.

— Не тяжелая, верно. Но главное наказание — скука. Мне, правда, выдали телевизор, но принимает он плохо. Единственная программа, на которую я еще как-то могу настроиться, без конца повторяет один и тот же сериал «Я люблю Люси». Еще таким, как я, удается раз в неделю посмотреть бейсбольный матч, но всегда тоже один и тот же — «Филлиз — Ред Сокс», состоявшийся в парке Фенуэй в 1982 году. Я его помню наизусть и буквально по минутам пересказать могу.

— Что ж, Говард, — задумчиво молвил я, — все это действительно ужасно, но помочь я тебе ничем не могу. Увы! Постарайся уж как-то сам себе помочь. А засим желаю тебе удачи. Прощай!

— Погоди! — возопил Говард. — Не просыпайся! Я же свой сигаретный паек за десять лет вперед отдал, чтобы в твой сон попасть! Ты очень даже можешь помочь мне, Том! Да и себе заодно, кстати.

— Что ты хочешь этим сказать, Говард?

— А вот что: ты мог бы сделать из этой истории рассказ и продать его в какой-нибудь журнал. Тебе хорошо заплатят, уверен! А я прошу лишь упомянуть в этом рассказе мое имя. Даже такое упоминание в аду ценится немало. Я надеюсь, что это даст мне возможность выбраться наконец из своей вонючей комнатушки и переехать в коттедж, хотя коттеджи и расположены в такой местности, которая больше всего напоминает Кейп-Мэй в дождливую погоду. Это существенно более высокая ступень; и мне придется сортировать уже не гравий, а полудрагоценные камни; и я получу доступ к двум телевизионным каналам и смогу каждое воскресенье смотреть игру НФЛ, а не один и тот же бейсбольный матч. Это, конечно, немного, но при моем теперешнем положении и такая жизнь мне кажется раем. Том, обещай, что выполнишь мою просьбу!

Он смотрел на меня умоляюще. Время, проведенное в аду, явно ему на пользу не пошло. Он выглядел утомленным, нервным, исхудавшим; в нем одновременно чувствовались и напряжение, и апатия. Наверное, так и выглядят люди, оказавшиеся на самой низшей ступени адского общества.

— Хорошо, Говард. Я напишу. А теперь, пожалуйста, отправляйся обратно. Счастливого тебе пути! Лицо его просветлело; он воскликнул:

— Так ты обещаешь, правда? Да улыбнется Сатана твоим рецензентам! — И он исчез.

Вот почему я сел и написал этот рассказ. Впрочем, в действительности-то мне хотелось отомстить наконец своему дорогому покойному шурину! Вы же видите, я нигде не упомянул его настоящего имени. Я был уверен: теперь он обречен вечно сортировать гравий и жить в убогой развалюхе.

Да, если честно, таково было мое первоначальное намерение. Но потом я смягчился. Это была бы отличная месть, но я не мог позволить себе мстить мертвому! Еще куда ни шло — мстить кому-то до могилы, но потом… Нет уж! Вы можете смеяться, но я глубоко убежден: мы, живые, обязаны помогать мертвым чем только можем.

И я протянул своему шурину руку помощи. Итак, его настоящее имя Пол В.Уитмен, он погиб на Сикактус-драйв, 2244, Майами-Бич, Флорида. Я прощаю тебе, Пол, все то зло, которое ты причинил мне и Трейси. Возможно, мы бы с ней в любом случае расстались — даже и без твоей помощи. И пусть благодаря моему упоминанию о тебе ты получишь сносное жилье и столь желанный телевизор, по которому раз в неделю сможешь смотреть настоящий футбольный матч!

А если случайно встретишься с моими старыми школьными дружками — Мэнни Клайном, погибшим во Вьетнаме в 1969 году, Сэмом Тайлором, умершим от инфаркта на Манхэттене в 1971 году, и Эдом Московицом, убитым и ограбленным на Морнингсайд-Хейтс в 1978 году, — скажи им, что я о них спрашивал, чем, надеюсь, обеспечил некоторые приятные перемены в их теперешней жизни.