Ставка на слабость Полякова Татьяна

Я повернула голову парня, нащупала артерию.

– Нет.

– Да как же так?

– Перестань дергаться. Покойников, что ли, никогда не видела?

– Ну надо же, сволочи, ублюдки пьяные. Ты хоть номер запомнила?

– Нет.

– Черт с ним, с номером. Найдут. Ты посмотри еще раз, на нем и крови-то нет.

– Висок видишь? И грудь. Не повезло парню. Одно хорошо, что сразу. – Что делать-то будем?

– Пойдем в город, на посту сообщим.

– А он как же? Здесь оставим?

– На себе потащим.

– Ты бы свет выключила, – жалобно попросила Люська. – Страшно.

– В темноте еще страшнее будет. Закурить дай.

– Так нет ничего. У этих козлов в машине оставила.

– Вот черт.

– У него сигареты есть, – тихо сказала Люська, кивая на покойника. – Вон лежат.

Пачка сигарет валялась на полу, со стороны сиденья пассажира.

– Взять?

Я кивнула. Люська обошла машину и подергала дверь.

– Заперто.

Я протиснулась вперед, стараясь не касаться парня, и отперла дверь. Внизу на полу что-то блеснуло. Люська подняла пачку и стала рукой шарить.

– Чего ты? – удивилась я.

– Смотри, «дипломат».

На переднем сиденье лежала спортивная сумка. «Дипломат» Люська положила рядом, к ручке на цепочке был подвешен ключ, он скорее всего и блестел.

– Тяжелый, – сказала Люська, жадно глядя на меня. Любопытная она была, как обезьяна. – Давай посмотрим?

– Зачем? – усмехнулась я.

– Не знаю. Может, там что интересное.

Люська сняла ключ, открыла «дипломат», откинула крышку, потом медленно подняла голову. Лицо у нее было совершенно ошалелое.

– Чего там? – спросила я. – Еще один покойник?

– Деньги, – тихо ответила Люська.

Я обошла машину и заглянула в «дипломат». В тусклом свете я увидела пачки по пятьдесят тысяч, лежавшие ровными рядами.

– Десять по пять, – уже торопливо начала Люська. – Это пятьдесят, по пять «лимонов» в каждой. Двести пятьдесят миллионов… убиться дверью!..

Мы посмотрели друг на друга.

– Свет выключи, – тихо сказала Люська. – Не ровен час, кто-нибудь мимо поедет, увидят с дороги.

Свет я выключила, поежилась и по сторонам осмотрелась.

– Мотать отсюда надо. И язык за зубами держать. Парню мы не поможем, а сами влипнем. Пошли.

– Как пошли? – ужаснулась Люська. – Ты чего, хочешь деньги бросить?

– Что значит «бросить»? Они чужие.

– Ты чего это говоришь-то? Такие деньги… для моих-то нервов.

– Покойника обворовываешь?

– Да заткнись ты… за такие деньги…

– Вот именно. За такие деньги тебе сто раз башку оторвут.

– А кто узнает? Мотаем отсюда, и молчок. Спрячем их, а тратить начнем через годик. Все забудется. Это судьба, слышишь, судьба нам деньги посылает.

– Ага, – хмыкнула я. – И неприятности в придачу. Деньги эти ворованные. Дураку ясно. Честный человек двести пятьдесят миллионов в «дипломате» не возит.

– Тем более, – обрадовалась Люська. – Значит, и не обворовываем мы вовсе, а экспроприируем экспроприаторов. И вообще, давай дискутировать подальше отсюда. Наедет кто, базарить не будут, оторвут башку, и вся недолга.

Последнее Люськино замечание показалось мне весьма здравым.

– Пошли, – согласилась я.

– Давай в сумке посмотрим, – заговорщически предложила Люська и потянулась к «молнии». В сумке лежали четыре пачки двадцатидолларовыми купюрами.

– Денег чертова прорва. Восемь тысяч баксов. Прям беда. Теперь главное – смыться, – бубнила Люська. У меня схватило зубы.

– Доллары сунь в карман, – зашипела я. – «Дипломат» в руки, и за мной.

На дорогу мы выходить не стали, пошли в глубь леса.

– Ты что задумала? – спросила Люська.

– Если уж мы с этими деньгами связались, заткнись и делай, что скажу.

Отойдя от машины с километр, я достала из сумки два пакета и переложила в них деньги, «дипломат» спрятала под корягу, конечно, если будут искать, все равно найдут, но так спокойнее.

– Пошли, – сказала я Люське, и мы зашагали лесом параллельно дороге. Было это страшно неудобно и тяжело.

– А чего мы назад идем, а не в город? – волновалась Люська.

– Если кто чего спрашивать будет, так эти козлы выкинули нас за Глебовским. Туда мы и притопали. А здесь нас не было, ясно?

– Ясно.

Два километра мы преодолели за час. В Глебовском лаяли собаки и царила темнота. Мы встали на остановке, дружно молясь и вглядываясь в пустынную дорогу, перспектива стоять до утра не прельщала. Проситься на постой смысла не имело, все равно не пустят.

Примерно минут через двадцать сверкнули фары, и мимо нас проехала машина, водитель притормозил и сдал назад, задняя дверь открылась, и мы, стуча зубами, полезли в тепло. В машине было трое молодых ребят, вполне симпатичных, а главное – трезвых.

– До города довезете? – проблеяла Люська.

– Довезем. Вы чего ночью путешествуете?

– Да мы давно в пути, – не давая Люське открыть рта, ответила я. – Хотели отдохнуть, да с кавалерами поссорились. Шли пешком почти от Семеновской.

– Не слабо, – удивился парень. – Километров восемь. Что ж у вас женихи-то такие?

– Не повезло.

Я поставила пакет между собой и Люськой и прикрыла его локтем, Люська сделала то же самое со своим пакетом. Парни выглядели усталыми и все больше молчали. Мы собрались вздремнуть, и тут парень, что сидел рядом с водителем, сказал:

– Притормози, Витя, чего это там?

Мне не стоило смотреть в окно, и так было ясно: мы снова на том же проклятом месте. Парень вышел, вернулся через минуту.

– Чего там?

– Авария. Паренек в кювет улетел, в пень уперся. Голова разбита.

– Жив?

– Не знаю, – поежился парень. – Пошли вместе.

Люська осталась в машине, а я пошла вместе с ребятами и проделала все то, что и два часа назад: повернула парню голову, нащупала артерию и сказала:

– Он мертв.

– А ты в этом понимаешь?

– Я хирург из БСП.

– Ясно. Поехали, сообщим на посту.

Следующий отрезок времени был для меня крайне неприятным: находиться под пристальным оком милиции буквально обложенной миллионами затруднительно для моих нервов. Домой мы вернулись уже на рассвете, с трудом держась на ногах. Пакеты с деньгами убрали, приняли душ и легли. Сон не шел.

– Ты что купишь? – спросила Люська, разглядывая потолок.

– Заткнись, – огрызнулась я.

– Ну чего ты, все равно ведь не спишь, давай помечтаем.

Люська принялась вслух мечтать, а я размышляла о деньгах в шифоньере. Потратила я на это часа два, потом поднялась и сказала Люське:

– Едем.

– Куда это? – встрепенулась она.

– Деньгам здесь не место.

– Не в банк же их.

– Зарыть надо, поглубже, и забыть о них на полгода. Чует мое сердце, придут за ними.

– И мое чует, – поддакнула Люська. – Где зароем?

– На даче, где ж еще?

– Сейчас поедем?

– Сейчас.

Через двадцать минут мы двигали к гаражу, где стоял мой «жигуленок», точнее, принадлежал он родителям, но ездила на нем я. Папа восемь месяцев в году исправно лежал под машиной, что позволяло мне оставшиеся четыре без проблем ею пользоваться. Машине было восемнадцать лет, но выглядела она благодаря папе вполне прилично. Еще через двадцать минут я тормозила возле рынка.

– А сюда зачем? – удивилась Люська, деньги ей, как и мне, спокойно сидеть не давали.

– Миллионы, Людмила Сергеевна, вещь хлопотная. Привыкай много суетиться и думать.

– Вот-вот, думать. С моими-то нервами.

– Сиди в машине, сторожи состояние.

Я отправилась к воротам, где красноносые мужики торговали саженцами, купила пять прутиков крыжовника и две рябинки.

– Дичок? – сурово спросила я, мужик возмущенно заклохтал и пообещал урожай на железнодорожный контейнер. Спорить я не стала и вернулась к машине. Люська, увидев саженцы, хмыкнула и сказала:

– Головастая ты у нас баба.

– Смотри-ка, сообразила, – ответила я. – Варит головка. Деньжатами запахло, и шестеренки завертелись.

Люська хохотнула и опять мечтать принялась. Ко-гда из города выехали, она уже скупила всю местную барахолку и в Москву отправилась, но с полдороги вернулась и сказала, только что не мурлыча:

– Машину тебе подарю, импортную. Будешь ездить, как белая женщина.

– Ага, – хмыкнула я. – И тебя возить.

– Нужна ты мне. Я себе «Вольво» куплю и шофера к нему: блондина с голубыми глазами. – Люська немного помолчала и добавила: – Машина нам бы и вправду не помешала, мало ли что, а на твою «копейку» никакой надежды, возьмет да и развалится.

– А ты не каркай.

Возле указателя я свернула на проселочную дорогу, проехала еще пару километров и увидела крышу своей дачи. С виду дача была ничем не примечательная: типовое двухэтажное сооружение с большой верандой, однако внутри имелись настоящий камин и настоящая медвежья шкура. Шкура мне досталась по наследству от дядьки-лесничего вместе с парой оленьих рогов, а камин собственноручно выложил Славка перед своим отбытием за границу. Он же сделал винтовую лестницу с резными перилами на второй этаж и прочие заслуживающие внимания детали интерьера, которые вызывали трепет у моих гостей. По общему мнению, у Славки были золотые руки. Мы подъехали к крыльцу и, прихватив саженцы, вошли в дом.

Деньги упаковали в металлический ящик, в котором папа хранил инструменты. Пока Люська растапливала камин, я взяла лопату и вышла в сад. Крыжовник следовало посадить на боковой грядке, а рябинки возле забора. Через полчаса вышла Люська, и работа пошла быстрее. Деньги положили в тележку, прикрыв навозом, и вместе с ним поместили в ямку. Я держала рябинку, а Люська обгребала землю, аккуратно ее притаптывая. Потом мы помыли руки и пошли в дом.

– Да, миллионы дело хлопотное, – покачала головой Люська. – Думай теперь: ну как выроет кто.

– А я что говорила? Оставили бы их в машине, и душа б не болела.

– Не-а, все равно б болела, потому что человек так устроен: не возьмешь, будешь думать: «Что ж я, дура, не взяла», возьмешь – «Что ж я, дура, с ними связалась».

– Разливай чай, психолог.

– А что? Думаешь, я только зубы рвать умею? Нет. Посидишь в моем ларьке, такого насмотришься, куда там Фрейду.

После чая мы немного вздремнули и к вечеру вернулись домой. Люська решила ехать к себе, заявив, что я ей мечтать мешаю, отговаривать ее я не стала.

Воскресенье я провела у родителей, в понедельник отправила их в санаторий, съездила на работу, в надежде получить деньги за отпуск. Деньги, как ни странно, дали, что прибавило мне настроения. Я прошлась по магазинам, заехала к знакомым и только поздно вечером вернулась домой.

Следующие два дня прошли спокойно, и я робко засомневалась: может, зря я ждала неприятностей? Четверг начался с телефонного звонка в восемь тридцать утра. Я сняла трубку, и незнакомый мужской голос спросил:

– Таня?

– Да.

– Это Виктор. Я с друзьями подвозил вас в пятницу, ну, когда авария была, помните?

– Конечно, помню. Здравствуйте, Виктор. А что случилось?

– Тут такое дело, – неуверенно начал он, – даже не знаю, как объяснить. Прийти к вам могут. Так вы поосторожней.

– Кто может прийти? – спросила я, чувствуя, как сердце куда-то проваливается.

– Этот парень в машине, не знаю, кто он, но есть люди, которых эта авария очень интересует. Такие люди, с которыми надо быть поаккуратней. Вы понимаете?

– Нет, – ответила я, прекрасно все понимая.

– В общем, расскажите все, как было, и… спокойнее. Спорить с ними не стоит. Я просто хотел предупредить.

– Спасибо, – сказала я. – Только я ничего не поняла.

Мы простились, я повесила трубку и пошла на кухню выпить валерьянки. Итак, хозяева денежек объявились и, как следовало ожидать, незамедлительно вышли на нас. Хотя я предвидела это, но испугалась страшно. Чтобы немного успокоиться, приняла душ, подкрасилась и стала размышлять, где лучше ждать неприятностей: дома или в гостях. Вот тут как раз и позвонили в дверь. Сделав три глубоких вдоха, я пошла открывать. На пороге стояли двое верзил в одинаковых кожаных куртках. Спортивные стрижки не скрывали от мира мудрых лбов и мечтательных глаз.

– Здравствуйте, – сказала я, – вы к кому?

– Кузнецова Татьяна Михайловна это вы?

– Да, это я. – Я улыбнулась, помня, что это лучший способ наладить контакт.

– Мы по поводу аварии, надо поговорить.

– Проходите, пожалуйста. Так вы из милиции?

– Да, оттуда.

– Раздевайтесь, проходите на кухню. – Я продолжала улыбаться и демонстрировать готовность к сотрудничеству.

– Спасибо, мы так. – В кухню они прошли и сели на диванчик, кухня стала вдруг страшно маленькой, а я поставила на плиту чайник, не забывая между делом выставить свои достоинства в выгодном свете: отношение к женщине – это одно, а отношение к красивой женщине – совсем другое.

– Выпьете чаю? – предложила я.

– Спасибо, не надо. – Парни несколько пообмякли, на лицах появилось вполне человеческое выражение.

– Вы нам про аварию расскажите.

– Я даже не знаю, что, собственно, могу рассказать, – озаботилась я и плечами пожала. – Мы ведь аварии не видели. Володя, он впереди сидел, говорит: «Притормози, Витя» – и вышел посмотреть. Вернулся, сказал: «Авария». Он водителя в окно увидел, дверь открыть побоялся, знаете, как бывает… вернулся за нами.

– Долго он ходил?

– Нет, он очень быстро вернулся.

– Быстро, это как?

– Полминуты, минута, не больше.

– В руках у него было что-нибудь?

– В руках? Нет. Он ничего с собой не брал.

– И что дальше?

– Мы пошли все вместе, нет, моя подруга осталась в машине, испугалась, а мы пошли. Я хирург по профессии, думала, если водитель ранен, помогу, но…

– Как вы думаете, долго он там лежал?

– Я затрудняюсь ответить. Может быть, час, может, больше. Это работа патологоанатома.

Парни переглянулись:

– Значит, у машины вы все вместе были?

– Да, вчетвером. Открыли дверь, я убедилась, что он мертв, и мы поехали к посту ГАИ.

– Кто-нибудь из вас садился в машину?

– Нет, конечно, зачем?

– Ну, посмотреть документы, они могли лежать в сумке, и все такое…

– Извините, но находиться рядом с покойником занятие не из приятных. Как только стало ясно, что ничем ему не поможешь, мы ушли.

– Все вместе? Я имею в виду, может быть, кто задержался, нехорошо стало, или в туалет…

– Нет, мы ушли все вместе.

– А когда ехали, встречных машин много было, за вами кто-то ехал или впереди?

– Дорога пустынной была, в сторону города вообще никакого движения, и, пока ехали, от Глебовского навстречу никто не попадался.

Тут входная дверь хлопнула, из прихожей послышался шум, словно там резвились два взрослых слона, потом прогрохотало по коридору, первый этаж сотрясся в конвульсиях, и появилась Люська. Я поняла, что неприятности только начинаются. Кухня сжалась до размеров консервной банки, парни выказали легкое замешательство, а Люська победно хмыкнула, удовлетворясь произведенным эффектом, и сказала:

– Привет.

– Здравствуйте, – сказали парни несколько неуверенно, их чувства были мне понятны.

– Да у тебя гости, – громыхнула Люська. – А чего в куртках сидят?

– Это из милиции, по поводу аварии, – ласково ответила я.

– Серьезно, а удостоверения ты у них проверила? – Люська сурово уставилась на парней. – Так, граждане, удостовереньица предъявим. А то Татьяна Михайловна у нас святая простота, цыганам на бедность подает.

Парни переглянулись, поднялись как по команде.

– Ну что ты, Люда, – забубнила я, изображая неловкость. – Нельзя же так.

– Извините, до свидания, – сказали парни и направились к двери. Люська стала гневаться:

– А удостоверения-то где, мальчики? Ты, Танька, дура неувязанная, они ей по ушам ездят, а она и рада. Нужна им твоя авария, обворуют квартиру, прости господи.

Не вступая в перепалку, парни покинули квартиру. Я прислонилась к двери и стала сверлить Люську особенным взглядом. Люська растянула рот до ушей, хохотнула и спросила:

– Здорово я их?

– Жаль, что ты не подзадержалась малость.

– А по-моему, все как по нотам. Ты простая и доверчивая девчонка, а я подозрительная и злющая. Про то, что мы к машине никакого отношения не имеем, ты им напеть успела?

– Успела.

– Вот и ладненько. А начни и я блеять, показалось бы подозрительным. Психология.

– Для твоих-то нервов, – ввернула я. Люська усмехнулась, прошла в комнату и села в кресло.

– Значит, и мне гостей ждать. Как думаешь, отбрешемся?

– Как будут спрашивать.

– Что значит, как будут спрашивать? Это ты про увечья, что ли?

– Это я про них.

Люська задумалась:

– Миллионы, конечно, вещь, но что делать, если эти жлобы мне утюг на брюхо поставят?

– А ты на них сядь.

– На кого? – удивилась Люська.

– На жлобов.

– И что?

– Думаю, ты их раздавишь.

– Хорошая мысль, – миролюбиво согласилась она. – Однако безопасность – дело серьезное и шуток не терпит. Поэтому обеспечение безопасности я беру на себя. И уже предприняла кое-какие шаги.

– Бронежилет купила? – ввернула я.

– Узко мыслишь. Богатые люди во всем мире имеют телохранителей.

Я подозрительно разглядывала Люськину физиономию с лихо вздернутым носом и смеющимися глазами, пытаясь понять, до чего она смогла додуматься. Люська излучала довольство.

– Кто у нас в телохранителях будет? Кевин Костнер? – спросила я.

– На что он годится, твой Кевин Костнер? Опять же, трудности с языком.

Тут я всерьез забеспокоилась, Люська не зря на целых четыре дня оставила меня в покое, чем-то она эти дни занималась.

– Слушай, – начала я, – только не говори мне, что ты нашла какого-то чокнутого алкоголика из бывших боксеров и все ему разболтала.

– Ты за кого меня принимаешь? – обиделась Люська. – Чокнутого алкоголика! Наша любимая родина, с которой ты все никак не свалишь, двигает к цивилизации, наемные убийцы у нас уже есть, и телохранители, слава богу, появились.

Я закатила глаза и попросила:

– Скажи мне сразу, где ты его откопала?

– Сейчас, – обрадовалась Люська и потопала в прихожую, вернулась она оттуда, держа в руках газету, которая подозрительно пахла.

– Ты что, ее на помойке нашла? – спросила я.