Ночи Клеопатры. Магия любви Вяземская Татьяна
Сперва он прослушал и не отреагировал вовремя, когда царь обратился к нему лично.
Птолемей Дионис разозлился. Поджал тонкие губы. Ничего не сказал, но мальчишка злопамятен. Позже, когда у него будет соответствующее настроение, он припомнит…
Впрочем, ему, Ахиллу, уже будет все равно. Возможно, тогда уже он будет именоваться царем, а мальчишка… низложенных монархов не бывает, зато бывают монархи покойные. Никто и не удивится, если мальчишка вдруг помрет: такие… хилые уродцы на белом свете не задерживаются. О, они устроят мальчишке пышные похороны! Как полагается царю Египта…
– Я вижу, что мысли нашего военачальника заняты чем-то более важным, чем вопрос, обсуждаемый на совете, – сладко пропел Пофиний.
– Мысли военачальника заняты вопросами обороны страны, – отрезал Ахилл. – И это – действительно более важный вопрос, чем тот, о котором мы здесь…
Он чуть было не сказал «толчем воду в ступе», но воздержался. В конце концов венценосный мальчишка пока еще при власти, и в его воле запросто приказать отрубить Ахиллу голову. Либо придумать что-то более изощренное.
– Прошу прощения у моего повелителя, – он на всякий случай поклонился царю. И подмигнул. Пускай тот расценивает как хочет.
Птолемей Дионис склонил голову.
– Совет окончен. Свое решение я объявлю вам завтра.
Мальчишка, наверное, решил, что сегодня его ждет еще одно увлекательное путешествие к шлюхам.
Нет, мой милый. Сегодня развлекаться будет только твой военачальник. С твоей сладкой сестрицей. И он, быстро поклонившись, первым выскользнул из зала советов.
Добраться незамеченным до покоев царицы вышло без труда: время было позднее, во дворце спали уже все, кроме стражи. Вернее, стража, которой полагалось бодрствовать, тоже дремала вполглаза. А может, царицу никто особо и не собирался охранять: в конце концов, ее смерть – или исчезновение – многим была бы только на руку.
Минута – и он темной тенью скользнул внутрь.
Пусто! И спальня, и конклав, устроенный совсем по римской моде. Да где же она!
Ахилл вернулся в спальню. Он подождет ее здесь…
– Ласточка моя! Пора принимать отвар!
Ахилл змеей скользнул за пышную, затканную золотом портьеру. Нянька, Джесертеп ее забери! Интересно, какие отвары пьет царица?
Смешно, если… если такие же, как сегодня выпил он. А зелье-то действует! Ему было все труднее держать себя в руках: еще немного, и он накинулся бы на пухлую старую няньку… Но, к счастью, та, обнаружив, что ее «ласточки» в покоях нет, удалилась, ворча себе под нос.
Ахилл, подождав немного, выскочил в коридор. Еще не хватало, чтобы его обнаружили в покоях царицы. Хорошо, нянька подслеповата; а если бы приперся этот сопляк Птолемей Дионис?
Что же делать?
Он несколько раз прошелся по небольшому коридору, проклиная тот час, когда ему пришло в голову обратиться к старухе Мескэнет: некая очень важная часть его тела уже начала болеть от нереализованных желаний.
Он слишком сосредоточился на своих ощущениях и не услышал легких шагов у себя за спиной.
– Что ты тут делаешь, Ахилл?
Какой нежный у нее голосок! И как идет ей это платье в египетском стиле, подчеркивающее ее фигуру – тоненькую, но такую женственную!
– Я жду тебя, моя царица, – голос прозвучал хрипло: во рту при виде царицы моментально пересохло.
– Зачем?
Она удивлена?
Нет, она просто играет с ним! Женщины всегда понимают, что от них нужно мужчинам! И тем более – женщины опытные. А ведь у такой женщины наверняка было множество любовников! Она уж точно все понимает.
– Потому что я хочу тебя, моя царица! Сгораю от желания!
Сильной рукой он притянул ее к себе и прижал, плотно, чтобы она сразу могла ощутить, что он и в самом деле сгорал от желания.
Вторая рука скользнула по высокой груди, сильно сжала. Ему хотелось причинить девушке боль, чтобы сразу дать понять, кто здесь хозяин… И в следующий момент Ахилл согнулся от сильной боли. В глазах потемнело.
Эта дрянь… эта маленькая сучка… эта продажная тварь… Как она могла?! Так больно ему еще не было никогда…
– Если ты, сопляк, – Клеопатра, брезгливо оттопырив нижнюю губу, крутанула сильнее, – еще раз посмеешь дотронуться до меня хотя бы пальцем, я тебе твое хозяйство с корнем вырву. Понял?
Ахилл кивнул, судорожно хватая ртом воздух.
– Понял.
– Скажи: понял, моя повелительница!
– Понял, моя повелительница…
Она отпустила пронзаемый невыносимой болью орган, аккуратно вытерла пальцы о его же одежду. Поднесла их к носу, понюхала, скривилась.
– Ты смердишь, слуга! Стадо ослов воняет меньше, чем ты. Наверное, ты щедро платишь женщинам – сомневаюсь, чтобы какая-то из них легла с тобой просто так. А может, ты просто сам распускаешь слухи о том, какой ты любовник, а, Ахилл?
Она усмехнулась и, повернувшись, ушла. Хлопнула дверь.
Ахилл в ярости сжимал кулаки. Ему так хотелось сомкнуть пальцы на нежном горле, ощутить его хрупкость, услышать, как ломается ее шея… Позже, много позже ему придет в голову, что сейчас этого делать попросту нельзя – даже чужими руками. Надо выждать подходящий момент.
А в то мгновение Клеопатру спасет лишь то, что у выпитого Ахиллом зелья имелся побочный эффект: когда срок действия зелья оканчивался, у выпившего его наблюдалась слабость во всем теле, а уж после сильного болевого ощущения – тем более. Бедняга Ахилл не поднял руку на царицу только потому, что вообще был не в силах ее поднять.
Он стоял в коридорчике, сжимая руки так, что ногти впились в ладони, и ему впервые в жизни хотелось плакать.
С этого дня Ахилл стал сторониться царицу. По возможности – не попадался на глаза, а если уж доводилось встретиться, кланялся со всем возможным почтением. А сам пылал жаждой мести.
К чувству оскорбленного достоинства примешивалось еще одно: как и сказала ядовитая тварь, после этого у него ни разу не получилось ни с одной женщиной. Он посетил постоянную любовницу. Он несколько раз был у самых знаменитых александрийских проституток, но то, что до недавнего времени составляло предмет его гордости, так ни разу и не шевельнулось в ответ на самые изощренные ласки. Гадина его сглазила!
Отомстить физически у него не имелось никакого средства. И тогда Ахилл решил действовать по-другому.
Проведя всю ночь в кабаке, он со следами бурной ночи явился к Птолемею.
Юный царь уже давно ожидал, когда Ахилл снова отведет его к женщинам: растущий организм предъявлял и растущие требования. Вместе с тем уже прошел почти месяц…
– По бабам шлялся? – ревниво поинтересовался Птолемей Дионис.
Ахилл изобразил улыбку.
– С некоторых пор я не хожу по бабам, мой царь.
Это была истинная правда – он действительно больше не мог ходить по бабам. Но царю полагалось знать совсем другую версию.
– Мне теперь хватает только одной, – он заговорщицки подмигнул. – Потрясающая женщина! Выжимает меня досуха.
Она и выжала его… один раз. Выжала и выбросила, и теперь ему остается только мстить! Ему надо убедить юного Филопатора в том, что он должен исполнять супружеский долг; а уж если Клеопатра решит противиться этому… Что же, тогда за ее жизнь никто не даст ни асса, но он, Ахилл, будет к этому непричастен. А если народ взбунтуется против Птолемея… у него есть еще младшая сестра. Уломать Арсиною будет куда проще, чем эту гордячку. А там, глядишь, и здоровье поправить удастся.
– Кто же это? – у царя некрасиво отвисла нижняя губа. Сейчас, того и гляди, слюни пускать начнет.
– О мой повелитель! – Ахилл заговорщицки понизил голос. – Да пребудет со мной твоя милость! Я…
– Не бойся, – подбодрил Птолемей Дионис. – Ты же знаешь, я на тебя никогда не гневаюсь!
На самом деле он гневался довольно часто, порой – ни за что, но сейчас искренне верил в то, что ни за что не рассердится на своего военачальника.
– Это твоя сестра, – доверительно шепнул тот, наклоняясь к самому уху царя – оттопыренному и почему-то непрестанно шелушащемуся.
Птолемей Дионис отшатнулся.
– Клеопатра?!
О, а голосишко-то прерывается! Мальчик, стало быть, тоже подумывает о своей единокровной сестрице. Ах, да, у них же в семье так принято – мамаша Птолемея была родной сестрой его папаши, а Клеопатра ему сестра только наполовину.
– Я понимаю, что она – жена моего повелителя, но ведь это только формальность. На самом деле, как только моему повелителю будет угодно обратить свой взор в сторону законной супруги, я тут же удалюсь от нее.
Это было рискованно. Юный Птолемей Дионис отличался невыдержанным нравом и мог за такую дерзость попросту приказать казнить своего военачальника. Причем придумать для него смерть помедленнее и помучительнее. Например, бросить в яму со скорпионами.
Но Ахилл, досконально зная характер царя, рассчитал правильно. Тот не рассердился, а, скорее… задумался.
– Ну, и… как… она? – поинтересовался он после длинной паузы, облизнув губы. Ахилл на мгновение ощутил гадливость.
– О, это потрясающе, мой царь! У меня было много женщин, не стану скрывать, несколько сотен! – Ахилл несколько приврал, вернее, приврал довольно существенно, но царь еще был слишком молод – он принял все за чистую монету.
– И что? Она лучше всех?
– Лучше, – твердо отвечал Ахилл.
– Но она ведь моя жена, – неуверенно протянул Птолемей Дионис.
– О, если только моему царю будет угодно… – что именно «угодно», лучше не уточнять.
– И как ты думаешь, со многими она…
– Клеопатра – жена царя. И как только царю будет угодно осуществить свои супружеские права, она будет принадлежать только супругу.
Птолемей Дионис задумался.
– А если нет…
– Если нет… О, я не смею, мой повелитель!
– Говори! Я приказываю, говори!
О, а мальчишка уже вошел в раж!
– Прости, о повелитель, но если ты был еще мал на момент вступления в брак, то твоя сестра была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, на что она идет. Если она – я не верю, что такое возможно, но если просто предположить, что она откажет своему супругу и повелителю в исполнении супружеских отношений, то…
– Говори же!
– То, мой повелитель, она сочеталась браком только для того, чтобы заполучить власть. И в этом случае жизнь моего повелителя может находиться в опасности.
– Почему?
– Потому, мой повелитель, что сейчас, в силу твоего нежного возраста, мы, твои советники, позволяем себе иногда подсказывать, направлять… Позже ты возьмешь всю власть в собственные руки. А если Клеопатра стала твоей женой, чтобы властвовать, она попытается влиять на тебя. И если у нее не получится, ей… Она захочет избавиться от соправителя, чтобы царствовать единовластно.
Птолемей Дионис нахмурился.
– Но я уверен, мой повелитель, что это не так, – быстро сказал Ахилл, едва сдерживая ликование. Семена упали в благодатную почву! Теперь главное – сдержаться и не заводить больше разговора на эту тему. Пускай Птолемей «дозреет» сам.
Спустя несколько дней после разговора с Ахиллом царь, словно невзначай, поинтересовался у Пофиния, как, по его мнению, царица относится к своему супругу.
– Ты должен проверить, мой повелитель, – евнух передернул жирными плечами; сказать, что он недолюбливал строптивую царицу, то и дело ставящую под сомнения все их решения, а то и запрещающую претворять их в жизнь, означало не сказать ничего – его наличие на соседнем с царским месте сильно осложняло жизнь Пофинию. – Такие вещи не спрашивают у окружающих, их выясняют самостоятельно. Если царица относится к тебе любовно – хотя бы как старшая сестра, – она будет исполнять свой супружеский долг. Если нет – берегись, мой царь, ее часть трона становится для нее тесной, и она хочет занять обе.
Мальчик снова задумался. Для Пофиния не был тайной его разговор с Ахиллом. Вояка недалек, но в данном случае сделал все как надо. Они соперники, но сейчас преследуют одну и ту же цель. Клеопатра, без сомнения, брату откажет, причем в явно резкой форме – достаточно просто увидеть, какими глазами она смотрит на брата, чтобы прийти к такому выводу. Остальное Птолемей Дионис сделает сам. И это будет просто замечательно.
Глава 9
Клеопатра проснулась от какого-то странного ощущения опасности.
Резко распахнула глаза, села на постели. Никого. Тихо. Но вот неспокойно.
За минувшие годы она слишком привыкла к тому, что в любой момент может произойти все, что угодно, и сейчас, когда, казалось бы, цель достигнута и ей принадлежит власть…
Принадлежит!
Клеопатра горько усмехнулась.
На самом деле власть принадлежит этому противному жирному евнуху с вывернутыми губами – Пофинию, старому похотливому козлу. И придурку Диодоту. И озабоченному Ахиллу, который, говорят, после… гм, происшествия больше не может любить женщин. Но он хоть и не лез к ней больше! А вот Пофиний…
Девушку передернуло от отвращения. Она уже очень хорошо понимала, чем евнух отличается от нормального мужчины, и тем противнее было ей, когда несколько дней назад это жирное животное огладило ее по заду влажной жирной ладонью.
Почему-то ей казалось, что для брата жирный евнух – не просто советник. Фу, гадость какая!
Впрочем – ей-то какое дело? Брата она не любила; вот если бы Пофиний полез к младшему Птолемею… Но тот – еще совсем малыш, за него пока можно не бояться. Его даже травить никто не будет – понятно, что семилетний ребенок ест только то, что ему дают, и без присмотра его никуда не отпускают; случись с ним что – на несчастный случай не спишешь.
Девушка зевнула. Надо спать. Но все-таки… какой-то звук… или движение? Неужели к ней в комнату пустили змею?
Змей она панически боялась с самого детства, испытывая помимо ужаса еще и брезгливость, и одновременно – чувство вины, ведь змея считалась священным животным.
Ковер на стене шевельнулся – или ей показалось?
Девушка изо всех сил зажмурилась. И почти сразу раскрыла глаза. Опасность, если она действительно существует, следует встречать с открытыми глазами. В конце концов, ей сейчас не пять лет, когда казалось, что если она как следует закроет глаза, то ее не заметят слуги Нехебкау. Который, кстати сказать, также обладал змеиной головой.
Когда не спишь и при этом дрожишь от страха, ночь кажется бесконечно длинной. Поразмыслив, она решила, что Ахилл сюда больше не сунется. Да ему и незачем – это она знает из проверенного источника. Диодот? Он труслив. Нет, в плане покушений на девичью честь ей больше ничто не угрожает. А вот убийцу могут подослать. Но если не спать, она услышит и успеет отреагировать.
Нет, убийцу подсылать не станут. Птолемею пока не нужны дополнительные сложности. А в народе может возникнуть недовольство. Нет, она не заблуждалась насчет собственной популярности: особой любви к ней народ не испытывает. Как, впрочем, и к ее хилому недоумку-братцу. Но насильственная смерть одного из двоих соправителей на данный момент чревата бунтом. Так что бояться ей, наверное, все-таки нечего.
Но разум говорил одно, а глупое тело продолжало трястись от страха.
Под утро измученная девушка все же забылась тяжелым, лихорадочным сном.
Второй такой ночи ей не выдержать. Не хватало еще сойти с ума от страха. Спать она будет при горящем светильнике. В конце концов, она царица – может позволить себе подобную прихоть. И пускай жирный евнух подавится от жадности – она имеет право жечь столько масла, сколько считает нужным.
Пламя масляной лампы не освещало почти ничего, выхватывая из темноты только небольшой круг, но девушке было намного спокойнее.
Но спала она чутко. И когда легкая занавесь, закрывающая вход в ее комнату, колыхнулась, пропуска внутрь худощавую фигурку, девушка проснулась и быстро приподнялась на лежанке.
Брат. Единокровный. Противный мальчишка, готовый лизать пятки жирному евнуху и относящийся свысока ко всем остальным.
– Чего тебе здесь нужно?
Мальчик остановился, а потом сделал несколько шагов вперед.
– Что тебе нужно здесь?!
Брат облизнул губы. На лбу его сиял громадный багровый прыщ, а глаза странно блестели.
Клеопатра вскочила, готовая дать отпор.
– Анубис тебя забери, что ты делаешь в моей комнате?!
– Я твой муж. И пришел тебе об этом напомнить.
– Я не забывала.
Она все еще не могла понять, зачем «милый братец» заявился к ней в покои среди ночи. Вернее – не могла поверить.
– А жена должна быть женой!
Он резко выбросил вперед руку и, наверное, от такой оплеухи девушка упала бы – если бы не была готова к такому повороту событий.
Она схватила руку единокровного брата и без особого труда вывернула: ее брат и соправитель был не по возрасту хил.
Тринадцатилетний, он выглядел едва на одиннадцать. Противный прыщавый мальчишка, возомнивший о себе боги знают что.
– Мы с тобой – брат и сестра, – Клеопатра постаралась говорить спокойно, при этом не забывая выворачивать руку братцу. – Родные брат и сестра.
– Только по отцу, – мальчишка шипел от боли, но все-таки пытался вырваться. – Ты – дочь грязной греческой шлюшки, кото…
От пощечины голова подростка мотнулась назад.
– Не. Смей. Никогда. Ничего. Говорить. О. Моей. Матери. Понял? Ты меня понял, сопляк?
Мальчик молчал, упрямо закусив губу.
Девушка вывернула ему руку сильнее.
– Ты понял, сопляк?
Мальчишка кивнул.
– Скажи вслух.
– Понял… Отпусти…
Больно ему, видите ли. А еще к женщинам лезет, воображая себя взрослым мужчиной.
Девушка выпустила руку брата.
С минуту они молчали.
Клеопатра просто ждала, что братец уйдет.
А он, переминаясь с ноги на ногу, чего-то ждал.
– Но мы ведь с тобой муж и жена, – выдавил он из себя наконец. – Ты когда выходила за меня замуж, не могла не понимать, что…
– Нас с тобой поженили, чтобы сделать соправителями, – резко ответила она. – И ты прекрасно понимал, что если я откажусь – твоей женой и царицей станет Арсиноя, а если откажешься ты – вместо тебя на трон сядет наш младший брат. Это – просто такая традиция.
– Это – не традиция, – упрямо поджав губы, проговорил подросток. – Мой отец и моя мать – родные брат и сестра. И до этого наши предки часто женились на родных и двоюродных сестрах. Ты должна это знать!
Вот поэтому на тебя без слез и не взглянешь, миленький. Именно поэтому. Уж она-то насмотрелась еще в детстве на «дворцовых» кошек – их при дворе тоже зачастую скрещивали друг с другом, стремясь поддержать и чистоту породы, и «королевские крови». Котята – мелкие, с разными по размеру глазами, подслеповатые, а то и умирающие от голода – просто потому, что оказывались не в состоянии усвоить съеденную пищу…
Правда, Птолемей Дионис еще легко отделался – только мелкий рост, да кривые ноги, да редкие волосы, да прыщи – не только на лице, но и на руках, на плечах… Фу!
Вот поэтому династия и выродилась – благодаря этим бесконечным женитьбам на родных сестрах. Выродилась бы, если бы периодически цари не заводили детей от наложниц, не вливали струю свежей крови. Да еще и царицы иногда рожали детей вовсе не от своих законных супругов. Но, к сожалению, не в случае ее братьев: фамильные птолемеевские носы – лучшее тому доказательство. И у нее такой же – девушке, конечно, лучше бы иметь нос поизящнее. Но как говорила нянька – «какое тебе лицо дали боги, таким и придется пользоваться». Арсиное с лицом повезло меньше, поэтому сестрица и бесится. Впрочем, она еще подросток, может, лицо и выправится. Сама Клеопатра всего пару лет назад, в таком же возрасте, пожалуй, выглядела похуже.
– Послушай… – они произнесли это хором и уставились друг на друга.
– Ты вышла за меня замуж, чтобы иметь возможность править, – зло сказал Птолемей Дионис.
Клеопатра удивилась.
– Да. И ты с самого начала знал об этом. Предполагалось, что мы – союзники.
– Я не знаю, что ты предполагала. Возможно то, что, став царицей, ты сможешь за моей спиной случаться направо и налево!
От возмущения она даже задохнулась.
Случаться! Более грубое слово было трудно даже придумать! Случаться…
Внезапно она поняла, что является причиной такого поведения брата. Вернее, кто!
Вспомнилась встреча в темном дворцовом переходе, потные руки Ахилла-египтянина, сжимающие ее зад – потом еще синяки остались! Горячий шепот и странное чувство внизу живота. И – страх. Она оттолкнула военачальника, он отомстил. Все просто. Она могла бы догадаться и раньше. Нет, не оттолкнула – она оскорбила его, наверное, очень жестоко, как только женщина может оскорбить мужчину…
О том, что Ахилл после их «столкновения» утратил мужскую силу и винил в этом ее, Клеопатра даже не догадывалась.
– Это Ахилл? – напрямую спросила девушка. – Ахилл внушил тебе… эту мысль?
– Ахилл? – подросток хрипло расхохотался; потом его смех перешел в кашель – с ним частенько такое случалось. Наверное, тоже последствия брака между родными братом и сестрой.
– Да, Ахилл как-то поведал – под большим секретом, естественно! – насколько наша возлюбленная сестра и супруга горяча в постели…
На этот раз она вложила в удар всю свою ненависть. К мерзкому Ахиллу – жаль, что она тогда выбила ему только один зуб. К не менее мерзкому «брату и супругу». К жирному Пофинию, который тоже был не прочь ее полапать, но испугался после первой же попытки.
Конечно, можно рассказать Птолемею, где его приятель лишился зуба. Но – зачем? Он все равно не слушает. И не слышит.
– Убирайся вон, гаденыш. И если ты еще раз хотя бы просто подойдешь ко мне вне официальной церемонии… пеняй на себя!
Птолемей Дионис уже давно ушел. Дверь давно была заперта и даже подперта изнутри тяжелым сундуком. А юная царица, съежившись в углу, беззвучно рыдала, размазывая по щекам слезы.
За что? Боги, за что?! И ведь, наверное, братец Птолемей Дионис не единственный, кто считает ее шлюхой! Мерзавец Ахилл!
Почему так больно?! Разве мнение брата для нее что-то значит? Или, может быть, мнение придворных? Нет. Она не уважает этих людей, значит, ей должно быть все равно. Но почему ей не безразлично?!
– Мама! – прорыдала она. – Мамочка! Почему ты не забрала меня с собой?
Но обращаться к маме выходило плохо: Клеопатра совсем не помнила ее.
Папа? Он должен услышать… Может, попросить отца, чтобы боги забрали ее к нему?
Она вдруг явно увидела перед собой строгое лицо отца.
– Ты – папина слава…
Да, нечего сказать – слава, о которой такие слухи распускают.
Впрочем… Впрочем, об отце тоже говорили – в частности, о том, что он отравил свою жену, а потом и любовницу. Когда она была маленькая – не верила: это же папа! Самый лучший! Он просто не мог!
Стала постарше – относилась к этому совершенно по-другому: если отец и приказал кого-то отравить, значит, так было надо.
А сейчас снова задумалась: а было ли? Или об этом просто повторяли с чужих слов, со слов какого-то недоброжелателя, как сейчас, возможно, повторяли со слов Ахилла…
Эх, папа-папа! Для чего ты вообще умер? Был бы жив – тебя можно было бы спросить… Был бы жив – о твоей дочери вообще вряд ли кому-то пришло бы в голову распускать такие гнусные сплетни…
Ладно. Отец мертв, но она прекрасно знает, каков был бы его ответ, будь он жив: «Собака лает, караван идет».
Она тоже пойдет вперед. Несмотря на… лай и шипение. О ней будут ходить слухи? Будут, от этого никуда не денешься, люди всегда обсуждают тех, кто знатнее, богаче, просто удачливее. Может, она сама придумает и распространит парочку слухов. Пускай… обсасывают.
Внезапно ей стало смешно. А вот если пустить слух, что она живет… ну, скажем, со слоном? Что мужчины ее уже не удовлетворяют, поэтому она выбрала себе спутника жизни среди животных? Интересно, поверят? Поверят. Поверят в самую нелепую ложь, потому что – хотят. Верить в чужую подлость. В чужую глупость. В чужую развратность. Это позволяет закрывать глаза на собственные недостатки, такие мелкие по сравнению с недостатками царей…
Она смеялась и плакала. По лицу текли слезы, из горла вырывался звук, больше всего похожий, пожалуй, на клекот хищной птицы. Ей не успокоиться самой.
Придется выпить отвар.
И сделать его надо самой. Ее могут видеть развратной, жадной, жестокой, но ни в коем случае не жалкой. Цари не плачут при свидетелях.
И достав из сундука небольшую жаровню и мешочек с сушеными травами, девушка взялась за приготовление успокаивающего отвара.
Глава 10
Клеопатра вышла из залы. Они снова обсуждали с братом закупку хлеба.
В очередной раз пережевывали одно и то же. В Рим нужно было отправить зерно – отправили. Но в стране снова неурожай! Стало быть, нужно закупить зерно. Пускай в том же Риме. Отправили бесплатно, обратно получим за деньги, но – что делать? Даже александрийские хранилища почти пусты.
– В стране голод, мой брат и супруг. Людям нечего есть. Мы должны закупить зерно.
– Закупить? Мы отправили в Рим целый корабль зерна!
– Ты прекрасно знаешь: мы до сих пор расплачиваемся за долги нашего отца. Римляне требовали вернуть еще и Габиния с его солдатами.
– Можно было пока ничего не посылать. В Риме неспокойно. Пока они дерутся…
Она знала, что в Риме неспокойно: противостояние Цезаря и Помпея, бывших друзей, бывших соратников, длилось уже долго, больше четырех лет, а в последние год-полтора практически переросло в гражданскую войну. До Александрии, при всем ее удалении от Рима, эта новость дошла достаточно давно и уже не являлась новостью. Почему Птолемей вспомнил об этом сейчас? Как бы там не завершилось, обе стороны припомнят, что Египет вовремя не отправил обещанное продовольствие.
– И потом, в казне нет денег.
– В казне достаточно денег, чтобы купить зерно. И чтобы пока не повышать налог.
– Налог надо повысить, – юный царь поджал губы. – Что, мы должны платить за римское зерно из собственных денег, что ли?
– У нас нет собственных денег, – мягко заметила Клеопатра. – Казна пополняется за счет налогов. Налоги платят люди. Вполне логично купить зерно за счет казны.
– Заплатят еще раз. Эти деньги мне нужны.
– Для чего?
Брат-супруг выдвинул подбородок вперед. Так порой делал отец, и у него, при всей мягкости черт, становилось достаточно жесткое лицо – можно было, пожалуй, и испугаться. У брата такая гримаса выглядела смешной.
– Нужны – и все. Я не обязан перед тобой отчитываться!
– Мы – соправители, – напомнила царица, начиная выходить из себя.
– А ты спишь и видишь как бы остаться единственной правительницей, верно? Но не тут-то было, дорогая сестрица! В Египте может быть царь без царицы, но не может быть царицы без царя.
Сказать бы ему! А еще лучше – ударить…
Вместо этого Клеопатра тихо произнесла:
Читать бесплатно другие книги:
