Ночи Виллджамура Ньютон Марк

Пролог

Одно было ясно как день: его пошлют, чтобы убить ее. Вот почему она оказалась здесь – в неделях пути от комфорта, на другом конце архипелага, да еще и посреди ночи. Одно хорошо: время для бегства выбрано удачно.

В переулках Уле было холодно и людно. Они освещались живым огнем: на стенах пылали факелы, в ямах горели костры. Пламя отбрасывало тени, в которых можно было различить молодых мужчин и женщин, засидевшихся допоздна на улице. Они курили, говорили о философии, то и дело сопровождая свои слова утонченными жестами; никто не понижал голоса, смех вспыхивал то там, то здесь. У ног взрослых возились полусонные ребятишки, некоторые заснули прямо на земле. Люди постарше прогуливались вдоль витрин, внимательно изучая выцветшие надписи; что-то в их движениях наводило на мысль, что они, возможно, ищут тот миг, когда жизнь ускользнула от них.

«Путаются под ногами, – подумала Папус. – Такова природа острова в империи. Здесь нельзя останавливаться».

Остров Фолк – аванпост на окраине Джамурской империи, где ее войска ждут сигнала, чтобы в сумерках атаковать повстанцев-дикарей, смешавшись с толпами местных жителей, проезжающих путешественников и ненормальных туристов. Одержимая страхом, она во всем видела что-то странное. Ее внимание привлекал то причудливый жест одного из двух собеседников, силуэтами вырисовывающихся на фоне огня, то устремленный на нее взгляд одного из них, и она начинала гадать, что бы он мог значить. Ночами вроде этой все казалось некстати и не к месту.

Ей нужно было вернуться в Виллджамур.

Говорили, что здесь, на востоке, война неизменно притягивает любопытных. Они съезжаются толпами, словно позабыв, что есть и другие способы умереть. И хотя толпа – отличное укрытие и здесь много мест, чтобы спрятаться, он все равно будет ждать ее либо среди покупателей на ирене, либо в рыбных рядах, прикинувшись рыбаком из тех, что выпевают цены на свой товар на разных гибридных диалектах.

– Амулет, повелитель… – Крестьянка обратилась к ней на ломаном джамуре. В лохмотьях, пропахшая навозом. Заскорузлые пальцы сжимали семь почерневших костей. На морщинистом лице пот смешался с копотью, в глазах пустота, выдающая отсутствие связи с реальностью по одной очень простой причине. – Костяные амулеты от рабов – священные вещи, благословленные жрецом Джорсалира, вот. Пожалуйста. Мне нужна монетка…

– У меня ничего нет, – отвечает Папус.

Женщина придвигается к ней так близко, что она чует в ее дыхании смерть.

– Прочь с дороги!

Карга что-то бормочет, слюна брызжет ей на подбородок.

– Надо хранить свою душу в хорошем месте. Мы все грешим…

Папус достает из складок плаща стеркр и сует его женщине под нос.

Раздается едва слышный треск, вспыхивает искра фиолетового пламени, и женщина умолкает.

Проклятие, так он меня увидит.

Папус отходит от старухи, стоящей теперь недвижно, словно статуя, кладет реликвию в карман и продолжает свой путь по улицам города. Делая вид, будто ничего не случилось и ей совершенно не о чем волноваться, она тем временем желает лишь одного: как можно более ловко слиться с окружающими, раствориться в этой общине.

На перекрестках толпились люди. Особенно много было среди них юношей, которым вскружила голову жажда военной славы. Женщины приходили для того, чтобы предложить свои тела солдатам или путешественникам со средствами. Достаточно хорошенькие, чтобы зарабатывать на жизнь подобным образом, они все же были не настолько красивы, чтобы заполучить богатых мужей, и потому их место в экономике острова оставалось неопределенным, а сами они стояли поодиночке, глядя перед собой с бессмысленным выражением на лицах, что говорило о многом. Рядом с ними бурдюки с вином переходили из рук в руки за мелкую монету. Даже ребятишки пили, чтобы согреться, но ночь была особая, праздничная, поэтому никто на Фолке, кажется, не возражал.

Папус настороженно разглядывала толпу.

Для нее каждая деталь имела значение. Любая подробность могла решить, что ей предстоит – погибнуть здесь или вернуться домой, в Виллджамур.

Несмотря на людей, постоянно круживших возле нее со всякими, порой не вполне чистыми, намерениями, она была совершенно одинока, и от этого ее страх перед убийцей только усиливался. В такие ночи, как эта, ее охватывали сомнения в правильности выбранного пути, в том, кто она есть, и откуда идет, и будет ли когда-нибудь в ее жизни что-либо еще, кроме могущества и тайны, тайного могущества.

Человек в темноте.

Может быть, он?

Неужели ее намерение бежать на Фолк было столь предсказуемо? Но ведь в том-то и состоял замысел, чтобы спрятаться там, где и без того много людей. Вздумай она метаться по открытым пространствам, он нашел бы ее в считаные дни, если, конечно, он действительно так хорош, как она считает. Он почуял бы, откуда она отправилась, вынюхал бы, куда она держит путь, и уже поджидал бы ее там, чтобы избить до бесчувствия, едва она появится. Кроме того, нельзя убежать далеко, если плохо представляешь себе местность. Так и просчитаться недолго: прыгнешь – и окажешься над морем, а там и утонешь в ледяной воде.

Амулетов на каждый случай не напасешься, жизнь всегда подбросит что-нибудь непредвиденное.

Судя по лязгу доспехов, солдаты Джамура покидали город, чтобы подготовиться к рейду вдоль берега. Она влилась в редеющую толпу местных жителей в простых, линялых от непогоды одеждах – просто для того, чтобы затеряться среди горожан. Пока вокруг нее будут люди, ей самой ничего не грозит.

Она должна была доставить в Виллджамур одну реликвию, чтобы показать ее другим членам ордена. «Ее он не получит», – вертелось у нее в голове, точно мантра, повторение которой убеждало ее в том, что так оно и будет.

Вниз по узенькому проулку, меж двух деревянных домов, потом под веревку с бельем и прочь из города, к берегу, то и дело озираясь, не крадется ли он за ней тенью.

Гул моря был слышен издали.

Бринд Латрея, капитан Второго драгунского полка Джамура, прищурившись, наблюдал, как вдалеке накатывает на Блортат и разбивается в мелкую пыль огромная морская волна. Крачки с громкими криками разлетались от нее во все стороны, как семена из руки сеятеля.

Это было не естественное явление.

В нескольких футах под ним человек в капюшоне сидел в мелкой воде на корточках и ритмично опускал и вынимал из моря какой-то предмет. Время от времени он закрывал глаза и поднимал лицо к ночному небу, точно надеясь увидеть мир с новой, неведомой прежде стороны. Это был адепт ордена Природы – малочисленной секты; он явно специализировался на использовании аппаратов, которые могли (предположительно) менять лик природы. Бринд провел пятерней по белым волосам. Своими приспособлениями и способами, которых капитан никогда не понимал, адепт направлял гигантские волны на Блортат, чтобы ослабить береговые укрепления и облегчить Второму и Третьему драгунским полкам высадку перед рассветом.

Задание было сформулировано коротко и просто: высадиться, оказать поддержку силам, подходящим с севера, перебить всех, кого удастся.

В городах и селах казнить всех пленников из племен фроутана и дельту. Чтобы дикарям впредь было неповадно бунтовать против соединенных сил Джамура, император Джохинн распорядился истребить эти два племени поголовно. Остров входил в состав империи, причем давно. Факт остается фактом, как сказали бы в Совете, и нечего тут бунтовать.

Не шутите с имперской политикой.

Остров Фолк совсем не походил на Джокулл. Песчаные отмели тянулись вдоль береговой линии со стороны моря, безрадостные дюны – с суши. На крайней от моря дюне как раз и стоял сейчас Бринд. Низкорослый тростник щекотал ему колени. Несколько огромных валунов, неведомо как оказавшихся на берегу, покрывали пятна лишайника. Все здесь отдавало дикостью – совсем не так, как в цивилизованном, культурном Виллджамуре. Вдалеке над сигнальными маяками Блортата вился черный дым – если спустить на воду драккары, то окажется совсем близко. Где-то высоко в небе над островом невидимками кружили гаруды, и Бринд уже заждался их сообщений.

Аепт начал вызывать прилив. Земля задрожала, гребни волн поднялись и вытянулись, вода стонала под собственной тяжестью, жаждая рухнуть в море, но вместо этого продолжала непостижимым образом ползти куда-то вверх. Непривычный шум раздался, когда волна, вытянувшись в струнку и образовав прозрачную стену в воздухе между островами, все же обрушилась на Блортат.

Бринд плотнее завернулся в плащ, радуясь, что не забыл надеть под форму рубашку, хотя от нее новый кожаный жилет был ему теперь немного узковат.

– Битва, похоже, не из кровавых, а?

Бринд оглянулся посмотреть, кто это сказал. Солдаты Второго драгунского полка в черно-зеленой форме стояли, опираясь на щиты, и смотрели вдаль, на волны. Все они, мужчины и женщины, были пока без доспехов, в традиционных коричневых плащах со звездой Джамура, вышитой золотом на левой стороне груди. С ними он давно уже не стеснялся того, что он альбинос, а также их командир. Среди всего прочего.

– И кто же это сказал? – спросил Бринд.

– Я, – отозвался голос, на этот раз существенно выше тоном.

Сдавленный смех.

Капп Бримир, мальчишка, уроженец Фолка, проталкивался между солдатами вперед. В сторонке грелись у своих костров другие островитяне. Первый голос точно принадлежал не Каппу – мальчишке было всего лет десять. Во избежание еще одного восстания солдаты получили инструкцию до начала кампании поддерживать хорошие отношения с местными, но это не всегда было легко. Этому пареньку, к примеру, вообще нравилось действовать всем на нервы. Капп приставал с расспросами к любому старшему офицеру, которого ему случалось встретить в окрестностях Уле: его интересовала техника поединков на мечах и то, как люди одеваются в Виллджамуре, и как они развлекаются, и любят ли танцевать.

– Да? – сказал Бринд. – А у тебя густой басок для твоего-то возраста, да и материшься на джамурском ты славно. Среди местных это редкость. Если это, по-твоему, не битва, так считай, что тебе повезло. Чего ты ждал, полномасштабной войны, что ли?

– Нет. – Капп шагнул вперед, встал рядом с Бриндом и поглядел на капитана снизу вверх. – Хотя, по-моему, это не совсем честно – обращаться к таким, как он. – И он показал на адепта.

– А тебе хотелось бы, чтобы мы все тут передохли? – полюбопытствовал Бринд.

Капп пожал плечами и уставился в море, теребя прядь волос, точно и думать забыл о разговоре.

– Хочешь стать солдатом? – спросил Бринд.

– Ни за что.

– Умение драться может когда-нибудь пригодиться.

– Я уже умею. – Капп снова повернул голову в сторону невероятного прилива.

– Капитан Латрея! – раздался чей-то крик. Это был адепт, он брел по песку, держа в руках приспособление для управления приливом. Седой, лицом он походил на птицу, на его шее болтался медальон с неразличимым сейчас символом. – Капитан, у них есть культист. У них тоже есть гребаный культист!

– Вот дерьмо, как это возможно?

– Я не знаю, но поглядите. – Адепт показал на стену воды, которая двигалась к ним, сложившись вдвое.

Бринд обернулся и увидел только спину Каппа, который уже пробирался между солдатами назад.

– Думаю, что я смогу ее остановить или хотя бы ослабить, – продолжал адепт. – Но на вашем месте я велел бы людям отойти подальше.

– Мне казалось, тут я отдаю команды. – Бринд положил ладонь на рукоять меча, висящего у него на поясе.

– Сейчас не до церемоний, капитан.

– Полагаю, вы правы.

– Вы видели кого-нибудь еще из моего ордена?

– В последнее время нет. – Бринд покачал головой. – А вы разве не можете следить друг за другом при помощи этих штуковин?

– Куда там следить, слушается она меня – и то уже счастье, – бросил адепт и, поскальзываясь на мокром песке, побежал обратно к морю, а добежав, тут же опустил устройство в воду.

Бринд скомандовал драгунам отход, и они отошли повыше на равнину.

Тем временем в северной части острова с берега на заросший травой гребень холма начали подниматься дикари, потрясая топорами; как они попали туда, никем не замеченные, Бринд не имел ни малейшего понятия, ведь гаруды должны были увидеть их с воздуха и дать ему знать, где бы их самих ни носило.

«Хотелось тому мальчишке битвы, – подумал Бринд, вытаскивая из ножен клинок, – вот она и пожаловала».

Капп бежал так быстро, словно уже не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Тропу по обе стороны обступили разрушенные дома, и звучное эхо его шагов отдавалось от их пустых стен, когда он несся вниз по Флайерс-Хилл к дому.

Он затормозил, ощутив, как земля вздрогнула у него под ногами, когда в берег ударила первая волна. Обернувшись, он увидел, как морская пена переваливается через вершину холма, искрясь в свете луны. Одной волны не хватит, чтобы полностью размыть берег, но очевидно, что вторая волна довершит начатое. А еще он различил крики и увидел, как сотни имперских драгун меняют направление, маршем уходя к северной части острова.

Их вел тот альбинос с мечом наголо.

По обе стороны от него выстраивались войска. Сомкнув щиты, солдаты колотили по ним мечами. Так они и запомнились Каппу, который продолжил во весь дух мчаться по холму вниз как превосходящая сила.

Он уже не хотел иметь с ними ничего общего.

Дикари затопили собою пляж и все продолжали прибывать; их костяные амулеты белели во тьме, мелькали тела, едва прикрытые грубой одеждой.

Все совсем запуталось. Лишь несколько минут назад драгуны готовились выступить с его родной земли, чтобы взять под крыло империи соседний остров, а теперь набегу подвергался сам Фолк. Словно светлячки, метались огни Уле, когда обитатели покидали город, разбегаясь по окружавшей его долине.

Капп должен был предупредить мать.

Молотя руками по воздуху, он мчался к дому, большой деревянной постройке в окружении стада сонных коз, которые при его появлении проснулись и бросились врассыпную. Услышав странный треск, он встал как вкопанный. Нахмурился и описал полный круг, поворачиваясь на пятках, чтобы понять, откуда идет звук, но тот, казалось, шел отовсюду сразу, словно трещал сам воздух. Заметив проблеск света, мальчик пошел к нему.

Чуть поодаль, у дерева березы, он обнаружил двоих: оба в черном, они были неразличимы на фоне ночи.

Один из них лежал на земле, накрытый сетью из фиолетового света. Другой стоял над ним, обеими руками сжимая маленькую металлическую коробочку, из которой и шла та странная энергия. Тот, что на земле, кричал от боли, кровь лилась по его лицу. Каппу захотелось что-нибудь сделать. Вид страдающего человека причинял ему физическую боль.

Пошарив по земле, он нашел два куска гранита, как раз по руке, и начал описывать дугу, заходя с тыла. Метнул один камень, но попал в дерево.

Тот, кто стоял, обернулся.

Капп бросил второй камень и угодил стоявшему прямо в затылок, и тот, хрюкнув от боли, привалился к стволу дерева, выпустив коробочку из рук.

Световая сеть пропала.

Тот, кто лежал под ней, внезапно вскочил и полоснул кинжалом своему обидчику по груди и сразу вслед – по горлу. Зарезанный упал на колени, а потом, содрогаясь и раскрыв рот – то ли от изумления, то ли от страха, – завалился на бок.

Убийца, тяжело дыша, склонился над жертвой, нашарил рядом коробочку и сунул ее под плащ.

Капп онемел от всего увиденного. Кроме ветра, с воем носившегося по тундре, все остальные звуки невероятным образом исчезли. Почувствовав себя вдруг ужасно виноватым, Капп развернулся и хотел бежать. Неужели он на самом деле стал соучастником убийства?

Но когда оставшийся в живых приблизился к нему, Капп так же внезапно успокоился. Это был культист или кто-то из представителей власти – судя по медальону, висевшему у него на шее. Одежда на нем была непростая, на одной стороне груди виднелся вышитый мелкими стежками красный полумесяц. Щеки у него горели румянцем, светлые волосы растрепались. Капп молча наблюдал, как культист с покрытым симметричными красными шрамами лицом опустился перед ним на колени.

– Спасибо тебе, мальчик. Похоже, ты спас мне жизнь, – на изысканном джамурском проговорил он. Взял руку Каппа и пожал. Капп толкомне понял, что значил этот жест.

– Да ладно, – ответил Капп на джамурском, смущенный ярко-синими глазами культиста. В них было что-то противоестественно женское… а еще у него не было щетины.

Культист сунул руку в карман, вложил в ладонь Каппа какой-то предмет и крепко сжал ее. Это была монета: серебряная, тяжелая, украшенная странным символом – глазом, из которого исходил луч света.

На такую, наверное, можно было бы купить его семье дом.

– Я всегда плачу свои долги, – продолжал культист. – Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, ты найдешь меня в Виллджамуре. Покажешь это. Спросишь меня, и меня найдут. Купить на нее можно не много. Ее даже не везде принимают как деньги.

– Как вас зовут? – спросил Капп.

– Папус.

– Почему тот человек хотел вам зла? – Капп кивнул на окровавленное тело в грязи.

Незнакомец поднялся с колен и улыбнулся так, что сразу стало ясно: слишком долгая история.

– Потому что среди прочего он хотел со мной переспать.

– Что-то я не понимаю. – Капп нахмурился. – Вы же мужчина. С чего бы ему?…

– Один к двум, мальчик, и ты все еще ошибаешься. Тем не менее я не слишком обидчива. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ищи меня. Но сначала прими мой совет и держись подальше от этого сражения. Иди и укройся в Уле. – Потом, необидно рассмеявшись, она легкими шагами побежала прочь, а над тундрой уже полетел военный клич.

Глава первая

Гаруды, занятые патрулированием города, кружили в небе, их стремительные тени заставляли сидевших на заборах кошек задирать голову.

Один из пернатых стражей опустился на вершину внешней стены города и повернулся лицом к заре. Погода создавала настроение, она сама была настроением, ведь атмосфера города всегда менялась в зависимости от того, как выглядело небо. Теперь оно почти всегда было серым.

Страж был привязан к Виллджамуру. Его восхищали горожане, составлявшие плоть и кровь столицы, – все, от говорящих на непонятном жаргоне банд головорезов до юных любовников, целующихся в арках заброшенных домов. Повсюду были видны знаки иного, потаенного мира, тревожный шепот доносился из темноты. Небесный страж не знал другого места, где ему так хотелось бы ностальгировать по-настоящему.

Своим острым взором он заметил, что на внешней стене снова кого-то казнят. Хотя сегодня ничего такого вроде бы не планировалось.

– Хочешь что-нибудь сказать, пока мы не пустили стрелы? – Эхо заметалось между двумя каменными бастионами.

Гаруда со скучающим удовлетворением наблюдал за представлением со своего места. Он встопорщил перья, ежась на ветру, набирающему над крепостью скорость, исподволь наполняя холодом каждый уголок города, торопя приближение зимы.

На пленнике внизу не было иной одежды, кроме мятого коричневого хитона. Он поглядел налево и направо, на лучников, стоявших на стене с опущенными до поры луками. Под ним, с внутренней стороны крепости, кружили по мерзлой грязи какие-то люди, то и дело бросая взгляды на стену.

Бледный худой человек в зеленой с коричневым форме – офицер, командовавший казнью, – стоял в некотором отдалении от всех на самой вершине стены, и к нему, осторожно подбирая слова, обратился приговоренный.

Он сказал только:

– Что толку?

Какая-то девушка взвыла в толпе под стеной, но, кроме офицера, никто не обратил на нее внимания.

– Преступление страсти, а? – спросил он.

– А разве не все они такие? – ответил приговоренный. – Я хочу сказать, разве не все преступления совершаются под действием страсти, а не ума?

Внезапно налетевший дождь, порыв ветра, более холодный, чем остальные, – и общее настроение стало враждебным.

– Ты мне еще будешь говорить!.. – проворчал солдат, явно раздраженный мгновенной переменой погоды.

Резкая, отрывистая команда.

Девушка все выла и билась под стеной, а лучники подняли заряженные луки, натянули тетивы и выстрелили.

Череп пленника треснул от удара, кровь брызнула на толпу, сам он, будто споткнувшись, полетел со стены вниз, два оперенных древка торчали из его головы. Длинные веревки натянулись и не дали ему упасть.

Примитивная угроза, предупреждение всякому: не лезь в дела империи. Законы государства незыблемы.

И тут же раздался вопль, от которого, казалось, всколыхнулась сама завеса дождя.

Банши объявляла казнь свершившейся.

Когда все закончилось, гаруда раскинул крылья, размах которых равнялся нескольким длинам руки обычного человека, похрустел хребтом, разминая спину, присел. Мощно оттолкнувшись, он подкинул себя в воздух, капли дождя посыпались с его перьев.

И взмыл в небо.

Крепость Виллджамура была построена из гранита. Внутрь вели трое ворот, расположенные друг за другом, и тут у гаруд было преимущество над любой армией противника. В центре города, на большой высоте, прижатая к склону горы, пряталась за кружевами мостов и шпилей Балмакара огромная императорская резиденция, похожая на собор из черного базальта со сверкающими вставками слюды. В такую погоду город казался нереальным.

Лагерь беженцев рядом с Санктуари-роуд был тих, только собаки бродили между поставленными на скорую руку палатками. Санктуари-роуд с высоты напоминала черный шрам, границу, за которой заканчивался Виллджамур. Дальше ландшафт менялся, переходя в травянистую равнину, но у обочин дороги зелень была изрядно вытоптана, свидетельствуя о том, что беженцы постоянно пристают к проезжающим с целью выпросить у них что-нибудь себе на пропитание. Вереск, кое-где совершенно сухой, в других местах продолжал цвести, длинными пастельными мазками уходя за горизонт. Красоты и здесь хватало, надо только уметь смотреть.

В этот час дня народу на улицах было мало. Торговцы еще не открыли свои лавки, и лишь один путник, закутанный в меха, двигался по дороге, ведущей в город.

Он шел к городу.

Горожане, надеясь, наверное, сделать день поярче, зажгли лампы. Их теплый оранжевый свет пробивался сквозь серую утреннюю мглу, обрисовывая изысканной формы оконные проемы: широкие восьмиугольники, стрельчатые арки. Наступившая зима была временем полных бистро с запотевшими стеклами витрин, цветов тундры в висячих корзинках у каждой двери, дымных плюмажей над трубами, опустевших садов, изголодавшихся по солнечному свету, и заросших лишайниками статуй, некогда служивших украшениями балконам и балкончикам, призванным радовать глаз.

Наконец пернатый страж опустился на стену заброшенного двора. Баюкающее журчание воды по камням создавало ощущение оторванности от места и времени, так что он даже подумал, уж не залетел ли он в прошлое? Его внимание привлек человек в мехах, тот самый, которого он заметил несколько минут назад. Незнакомец проходил через вторые ворота, ведущие в город.

Гаруда стал следить за ним, не двигаясь и не спуская с путника глаз.

Рандур Эстеву обладал тремя качествами, которые, как он надеялся, помогут ему отличиться здесь, в Виллджамуре. Он не всегда напивался допьяна, если вино текло рекой, – не то что те, дма. Кроме того, он с большим вниманием слушал все, что говорили ему женщины, – или, по крайней мере, старательно делал вид, будто слушает. И наконец, он был одним из лучших – если не самым лучшим – танцором из всех, кого он знал, а это не так мало, если ты родился на Фолке. Дети там начинали танцевать и ходить одновременно – иные даже танцевать раньше, чем ходить, ведь у местных матерей даже младенцы должны были ползать ритмично.

Провинциальный шарм и, пожалуй, легкий акцент должны были только добавить ему привлекательности в глазах девушек, с которыми ему доведется говорить. Рослый, он сохранил стройность, к несказанной зависти разжиревших сплетниц-соседок. Одним словом, приближаясь под моросящим утренним дождем к последим из трех ворот и вооруженный лишь самыми необходимыми пожитками, ворохом поддельных семейных легенд и тысячей острых слов, он оценивал свои шансы как вполне удовлетворительные.

Рандур хорошо изучил свою историю и легенду, в пути у него было на это время. Нельзя без подготовки являться в такой важный город, как Виллджамур, резиденцию императора Джамура Джохинна и столицу острова Джокулл, колыбели империи. Известный прежде как Вилхаллан, он был не более чем кучкой деревень, выстроенных вокруг естественной системы пещер, в настоящее время совершенно неразличимых под напластованиями архитектуры. Коренные жители Виллджамура и сейчас еще вели свой род от тех первых поселенцев. Одиннадцать тысяч лет. Тогда еще не начались клановые войны. Община жила своим мифом. Город с громадной историей, многообразием культур разных народов и племен обладал, как думали повсеместно, несметными богатствами.

Рандур провел в пути несколько недель. Дорога уже изменила его, пусть и на самом поверхностном уровне, – сделала другим. Его мать осталась в Уле, на острове Фолк. Суровая, истово верующая женщина, она вырастила его одна, хотя ее здоровье пришло в упадок задолго до того, как он достаточно подрос, чтобы это понимать. Он помнил, как она кашляла наверху, в затхлой комнате, пропитанной запахом преждевременной смерти. Каждый раз, входя туда, он гадал, что его ждет.

В Виллджамуре она нашла ему «работу». Этому поспособствовал один из его таинственных дядюшек, именитый купец со связями на Й’ирене и Фолке, никогда, однако, не помогавший им ни полушкой. О приятной внешности Каппа он всегда отзывался так, точно она могла стать помехой в жизни. И вот в один прекрасный день тот самый дядюшка сообщил его матери, что всего неделю назад исчез паренек одних с Каппом лет и сходной наружности. Звали его Рандур Эстеву. Поговаривали, будто его наняли на работу в дом самого императора. Капп даже встречал его на танцевальных состязаниях и турнирах юралрис – бою на мечах, – где они были соперниками. Врагов у того парня хватало, он ведь любил похвастаться тем, что ему уже готово теплое местечко на период грядущего Оледенения.

– Пока вы будете тут загибаться от холода, ублюдки, – сказал он как-то, – я погрею себе задницу в самом теплом местечке империи. Но больше я вам ничего не скажу, а то еще пролезете за мной следом.

Его тело, вернее, то, что от него осталось, нашли в ящике на старой посудине, которая на памяти последнего поколения не покидала гавань в Гью-Доксе. Смерть парня никого не удивила. Всех куда больше интересовала сама посудина, поскольку касательно нее исполнилось какое-то морское пророчество, о котором говорили как раз на прошлой неделе.

Тогда Капп стал Рандуром Эстеву. И с чужими бумагами отправился на юг, в Священный город.

Мать благословила его искать счастья там, где можно надеяться пережить Оледенение и протянуть ниточку их рода дальше. Парень понятия не имел о том, чем настоящий Рандур Эстеву должен был заниматься в Виллджамуре, поскольку в бумагах никак об этом не упоминалось. К тому же у Рандура, как мы его будем теперь называть, имелись свои планы.

Держа руку в кармане, он крутил пальцами монету, ту самую, полученную от культистки много лет назад, в кровавую ночь.

Гаруды маячили над укреплениями последних ворот, ведущих в город. Стояли, сложив на груди руки. Полугрифы-полулюди: крылья, клювы, когти на человеческом теле. Плащи и минимум оружия. Белые лица точно светились в утренних сумерках. Дома, на Фолке, он несколько дней провел в полку, куда записался, поддавшись романтическому порыву, чтобы произвести впечатление на одну девчонку, которая томно посматривала на него, но отделывалась обещаниями. Так вот там люди много говорили о гарудах и их умениях. Похоже, только очень искусный лучник мог надеяться достать одного из них своей стрелой.

Солдаты смотрели его бумаги у первых и вторых ворот. У третьих они обыскали его пожитки, отобрали оружие и необычайно дотошно допросили.

– Селе Джамура, – сказал Рандур. – Ну что слышно в Священном городе?

– Честно говоря, настроение не очень, – ответил один из гаруд. – Люди недовольны. И внутри и снаружи полно кислых рож. Ну, там еще понятно. – Он кивнул на запертые ворота, за которыми толпились беженцы. – Но здесь-то почему у большинства морды как надранные задницы? Чего им, дуракам, не хватает, в тепле и безопасности?

– Кому понравится сидеть взаперти, даже ради собственного блага, – предположил Рандур.

– Ну так пусть отваливают, когда им заблагорассудится, – проворчал гаруда. – Нет, от такой погоды жди не только похолодания.

На этом последний обыск завершился, и Рандура наконец впустили внутрь, в Заповедный город.

Строители Виллджамура, вернее, те, кто придумал эти сложные формы пугающих своей выверенностью сооружений, могли быть кем угодно, но только не людьми. Одни дома были облицованы мелким галечником, покрытым слоем кричаще-яркой краски, в каменную кладку других архитектурных диковин было добавлено стекло, так что здания сияли, как граненые драгоценные камни. Рандур потрясенно вертел головой из стороны в сторону, не зная, куда направиться раньше. Количество возможностей увеличивалось в геометрической прогрессии. Между тем ледяной дождь перешел в морось, а потом и совсем иссяк. Где-то в отдаленном переулке жарили рыбу. Рядом он заметил две лавки с вывесками «Дрова». Две женщины принялись развешивать простыни из окон типового дома. Двое молодых людей переговаривались, пользуясь местным языком жестов, в котором для завершения каждого предложения требовались движения рук и взгляд. Дорога впереди него разветвлялась, и каждая половина плавной дугой уходила по холму вверх, а птеродетты стремительно взмывали к вершине отвесного утеса, маячившего над городом. Мальчишки, встав ногами на куски льда, неслись на них по крутым улицам города. Мимо прошла пара: светловолосая женщина с мужчиной куда старше ее по возрасту, и парень оценил их как «респектабельных», судя по качеству одежды. Рандуру захотелось поймать взгляд женщины и, может быть, даже спровоцировать ее на какую-нибудь реакцию. Почему-то улыбка, украденная у этого мужчины, имела для него значение. Ну ладно, в другой раз.

Он ведь только что прибыл. А ему еще надо отыскать культистку.

В спальне одного из дорогих домов с балконами, украшавшими верхние уровни Виллджамура, женщина со шрамом на лице расслабленно лежала на мужчине, который еще не отдышался после сексуальных усилий.

Они поцеловались. Язык скользнул по языку, но коротко, словно сомневаясь, и женщина не была уверена, чья это реакция. Она сползла с него, потом протянула руку и стала играть с жесткими волосами на его груди. У него было маленькое лицо с изящными чертами и шершавые руки, но зато они касались ее. Никто из них не нарушил любовный акт словами, за что она, по крайней мере, была ему признательна. Тем временем он продолжал гладить ее по бокам, задерживаясь на выступах тазовых костей и потирая их большими пальцами так, словно находил в твердых выпуклостях ее тела особую прелесть.

Она потянулась к нему всем телом до тех пор, пока ее длинные рыжие волосы не рассыпались по ее лицу. Затем она стала ждать, когда он раздвинет их и на его лице медленно, но верно проступит разочарование, которое она уже научилась читать в лицах других за последние годы. Сначала он смотрел ей только в глаза. Затем она отчетливо увидела, как его зрачки сместились в сторону уродливого шрама на ее щеке. «Что ж, он неплохо реагирует», – подумала она. Он был слегка пьян, когда они встретились, неудивительно, если поначалу он ничего не заметил. Однако его способность сохранять эрекцию ее в общем и целом разочаровала.

Так было всегда, стоило ей начать самой получать от процесса удовольствие – совсем не как тогда, когда она делала это за деньги. Из-за ее работы ей трудно было встречаться с нормальными мужчинами, еще труднее – завести с кем-то прочные отношения. Да и ее уродство – вздутый рубец с правой стороны лица – тоже этому не способствовал.

Но вчера вечером у нее был выходной, и ей захотелось перепихнуться с кем-нибудь просто так, для поднятия настроения. Хотелось почуствовать кого-нибудь рядом, ей так этого не хватало.

В юности она узнала, что мир жесток и люди оценивают тебя по первому впечатлению. И еще что детское предубеждение против всего странного свойственно и взрослым, только те умеют маскировать свое отвращение.

Медленно отодвинувшись от него, она потянулась за халатом. Отошла к окну и стала глядеть на шпили и мосты Виллджамура, точно пытаясь проложить как можно большую дистанцию между собой и мужчиной в ее постели. Противоположный угол комнаты закрывали накрытые холсты, составленные у стены рядами. Запах химикатов от картины, которую она начала вчера, еще не выветрился из комнаты.

– Вот это да! – сказал он наконец. – Бором клянусь, ты удивительная.

Теперь она смотрела на набрякшие над городом тучи, из которых на крыши падали последние капли дождя. Подняв оконную раму, она услышала громыхание телеги по мостовой, почувствовала запах лиственниц к северу от города. Она бросила взгляд на Гата-Картану и Гата-Сентиментал, мимо картинной галереи, где вряд ли когда-нибудь будут висеть ее работы. Люди на улице мешались с тенями, как будто сами стали ими. Прямо под ее окном по тротуару шел пошатываясь какой-то человек, он то скрывался из ее поля зрения, то появлялся вновь, слышно было, как висящий у него на бедре меч царапает по стене. По какой-то неясной ей самой причине все эти признаки утреннего города лишь усилили ее чувство одиночества.

– Твое тело… Я хочу сказать, ты так хорошо двигаешься… – продолжал он хвалить ее, как делали они все, когда им становилось ясно, что у них нет с ней ничего общего.

Наконец заговорила и она:

– Тундра.

– Что?

– В трактире вчера – то, что ты говорил, соблазняя меня. Наверное, у политиков язык вообще хорошо подвешен. Ты сказал, что мое тело похоже на тундру. Ты говорил, что кожа у меня белая, как снег, и гладкая, как свежий сугроб. Ты даже сравнил мою грудь с их живописными округлостями. Ты восхищался моей грудью и чистой кожей. Ты говорил, что я словно оживший лед. Да, все это ты мне говорил. А как тебе мое лицо? – И она провела рукой по страшному шраму.

– Я же говорю, ты очень привлекательная женщина.

– Привлекательной может быть и лошадь, советник. – Она бросила на него взгляд. – А как же мое лицо?

– Твое лицо очаровательно, Туя.

– Очаровательно?

– Да.

Он поднял голову, чтобы лучше видеть ее, когда она сбросила свой халат на пол. Она знала, как он отреагирует, когда сумрачный утренний свет словно разгорится на ее коже. Она потянулась к столу, взяла с него сигарету с арумовым корнем, но не стала зажигать сразу, а подождала, пока мужчина отвернется. Сильный запах ароматного дыма наполнил комнату, сквозняком его потянуло в окно.

Все еще окутанная в его глазах туманом, она шагнула к кровати и предложила ему покурить. Он против воли схватился за ее запястье, стал тереть его большим и указательным пальцем. У него был жалкий взгляд слабого человека.

– Ты прекрасна, – сказал он. – Восхитительна.

– Докажите это, советник Гхуда, – предложила она, опускаясь на него сверху, не сводя взгляда с его улыбки, видя, как он поддается.

Сигарета упала на пол, пепел рассыпался по плиткам.

Позже, когда он снова уснул, она лежала и думала о разговоре, случившемся у них как раз перед тем, как он отключился.

Он вообще много говорил, что редко бывает с мужчинами после секса. Она подробно обдумывала все, что он сказал, вникала в детали.

Он ее шокировал.

Человек, занимающий столь высокое положение, как он, вообще-то, должен держать рот на замке, но этот разболтался, наверное, потому, что был пьян. С самого рассвета они пили водку. Он ушел, когда солнце уже достаточно высоко поднялось в ярко-красном небе, город полностью проснулся, а от ее дыхания кисло пахло алкоголем. Уходя, он не поцеловал ее на прощание, не сказал ничего ласкового. Просто набросил свою мантию советника и вышел.

Но не это расстроило ее, а слова, сказанные им прежде, чем заснуть, – те простые вещи, которые он говорил то ли в шутку, то ли всерьез.

Они впились в ее память и никуда не хотели уходить.

Советник Гхуда после всего случившегося думал о том, как он стал рогоносцем, – мысль, которой он часто предавался в последнее время.

Все началось четыре года назад. Четыре года назад он понял, что не может больше инвестировать все свои эмоции в одного человека – в свою жену. Тогда он застал ее, Беулу, в постели с каким-то драгуном, которому она энергично сосала член, и с тех пор этот образ так и стоял перед его глазами, словно призрак, подрывая его уверенность в себе. Его ощущение осмысленности мира повисло в пустоте, как вопрос без ответа, и с тех пор как мужчина он кончился.

Общение с проститутками облегчало его душевное состояние.

Сначала это была лишь причуда, уход от реальности, потом превратилось во что-то большее. Он нуждался в нежности и дешевых восторгах других женщин. Самозабвенно сочиняя плохие комплименты и предаваясь неловкой, неестественной игре, он на время снова чувствовал себя личностью. После акта женщины, которым он платил, рассеянно глядя сквозь него, подтирались полотенцем, чтобы смыть всякий его след со своего тела. Они никогда не смогли бы полюбить его, и слова, произносимые ими, были не их словами, а чьими-то чужими, но Туя, та, с которой он провел прошлую ночь, показалась ему совершенно искренней, словно в Виллджамуре, этом городе интровертов, два интроверта смогли найти счастье друг с другом, пусть всего на одну ночь.

Гхуда поднял голову: небо прояснялось, красный солнечный свет бликами расцвечивал булыжную мостовую, и улицы казались ржавыми. Из-за прикрытия двери он шагнул в относительную яркость утра. Ему надо было добраться до Башни Совета и там заняться дневной работой.

Он не знал, был ли это комплекс вины или что другое, но ему показалось, будто за ним следят. Он никогда не просил о сопровождении – напротив, всегда стремился улизнуть после заседаний Совета раньше, чем кто-нибудь из охранников успевал предложить ему свои услуги.

Впереди его ждало много дел. Прежде всего необходимо было заняться растущей проблемой беженцев – рабочих, которые стягивались в Виллджамур со всех уголков империи в надежде переждать здесь грядущее Оледенение.

Люди расходились по иренам, одни – торговать, другие – делать покупки, за ними следили солдаты пехотного полка, которые парами патрулировали улицы. Их присутствие составляло часть той интенсивной политики безопасности, которую инициировал он сам с целью внушить гражданам уверенность в нынешние тревожные времена. Кому нужна паника на улицах, тем более что местные жители и так опасаются стать жертвой преступления больше, чем обычно.

Петляющие улицы и переулки уводили его все дальше вверх.

По дороге он видел человека, который сидел на табурете, поставленном прямо на мостовую, рядом с табличкой: «Писец. Анонимность гарантируется». Положив одну руку ладонью вниз на стоявший рядом столик, другой он держал чашку с дымящимся утренним напитком, и по его лицу было разлито удовлетворение. Таких в городе было немало, они писали любовные письма или строчили смертельные угрозы по заказу тех, кто не мог писать сам, в том числе и по той причине, что инквизиция переломала им пальцы. Гхуда задумался над тем, что он мог бы написать Туе, той рыженькой, с которой провел сегодня ночь. Что он ей сказал бы? Что хотел бы отыметь ее снова, потому что у нее это здорово получается? Да, но на одном этом прочных отношений не выстроишь.

Почувствовав тяжесть в ногах от долгого подъема, Гхуда присел отдохнуть на поленницу возле одного из домов. И снова его встревожило ощущение того, что за ним следят. Он оглядел тихие улицы вокруг, поднял голову, посмотрел на мост. Может быть, кто-то смотрит на него оттуда.

Он встал, чтобы продолжать путь, и услышал топот: кто-то убегал.

Рядом была подворотня, она вела к ирену – рынку, расположенному в каменном мешке двора. Ступив под ее высокие своды и оказавшись меж двух близко расположенных стен, которые, казалось, уходили в бесконечность, он испугался, у него забилось сердце.

Он ускорил шаг.И выскочил на людный и шумный ирен…

В тот же миг ему показалось, будто его грудь лопнула, а ее содержимое потекло на мостовую. Конечно, ничего такого не произошло, он цел, он жив, но, опустив голову, он увидел рану у себя на груди, она расширялась, и сквозь обрывки одежды внутрь проникал сырой холодный воздух.

Жестокая боль пронзила его, и он закричал, попытался оглянуться, но в глазах у него быстро темнело, и он разглядел лишь чью-то спину, смутный силуэт, который странным образом уходил от него куда-то вверх, во тьму. Он споткнулся, упал, вцепившись обеими руками в мокрые камни мостовой, изо рта пошла кровь. Вокруг уже собрались люди, они смотрели на него, вытаращив глаза, показывали пальцами. Учуяв запах его жизненного сока, наполняющего желобки между камнями, откуда-то налетели кровавые жуки и набросились на него так, что он закричал во весь голос, а его крики эхом заметались между каменными стенами двора. Один жук даже забрался ему в рот, где деловито скреб его язык и десны. Он сжал зубы, чтобы не поперхнуться, перекусил жука пополам и выплюнул его, но привкус все равно остался.

Советника Гхуду бил озноб.

Стоя возле бистро с надкушенным пирожком в руке, чувствуя, как бурчит с голоду в животе, Рандур вдруг увидел, что к нему, шатаясь, идет какой-то человек. Вокруг испуганно завизжали, мужчины стали прикрывать собой своих женщин, когда крупные блестящие жуки окружили страшную зияющую рану того человека.

Рандур, ошеломленный настолько, что даже забыл про еду, шагнул в переулок позади галереи. Какой-то ребенок взвизгнул и бросился прочь, когда умирающий – бледный, страшный, выпучив глаза и харкая кровью, – ввалился туда же за ним. Уставившись прямо на Рандура, он рухнул на колени в нескольких шагах от него. И выл, пока насекомые отрывали его плоть мелкими кусочками, так что над его раной взошло кровавое облачко. Потом он упал ничком и затих.

Через несколько секунд в переулок ворвалась банши, словно выследила умирающего по запаху. Она была закутана в длинную шаль, точно в кокон, ее худое лицо поразительно выделялось на фоне растрепанных иссиня-черных волос. Глядя вокруг отрешенным взглядом, она со свистом набрала воздуха в грудь и, невероятно широко разинув рот, издала протяжный вопль. Кровавые жуки, сыто жужжа, покинули переулок, а вокруг тела вскоре образовалась новая толпа. Рандур, окончательно потеряв аппетит, отдал свой пирог уличному оборванцу.

– Добро пожаловать в Виллджамур, – буркнул он себе под нос.

Глава вторая

Его разбудил взрыв – басовитое ворчание, от которого, казалось, земля дрогнула у него под ногами. Командующий Бринд Латрея открыл глаза, глотнул холодного воздуха и увидел, что лежит на земле, в окружении берез, а ему на спину сыплются сухие ветки. Пальцами он нащупал узловатые корни, он ухватился за них, чтобы подтянуться, но рука сорвалась. Он снова упал, его тошнило.