Детская книга Акунин Борис
– Ты? – удивился Ондрейка и опустил уже занесенный было кинжал.-Аи да встреча, князюшка!
Схватил Ластика за ворот, бегом проволок через одну комнату, через другую, распахнул дверь и швырнул свою добычу на пол, под ноги Василию Ивановичу.
– Гляди, боярин, какой у нас гость! Шуйский в первый момент так опешил, что даже попятился.
– К-князь? – пролепетал он, бледнея. – Ты почему…? Ты как сюда…?
Трусить и блеять Ластику сейчас было нельзя. Спасти царева брата сейчас могло только нахальство.
– Еще спрашиваешь? Забыл, кто я? – Ластик вскочил, топнул ногой. – Ангел всюду проникает! Нам, небесным созданиям, всё ведомо!
Василий Иванович замигал. Может, и удалось бы заморочить ему голову, если б не вмешался англичанин.
– Не слушай его, князь. Никакой он не ангел. Просто хитрый мальчишка, весь напичканный тайнами. Это чудесно, что он сам сюда явился. Гляди, и Камень при нем! Благодарю тебя, о Му-рифрай!
Шуйский прошипел:
– В подслухе прятался? Значит, всё сведал… На мгновение приоткрылся левый глаз, его тусклый блеск был так страшен, что Ластик задрожал.
– Стыдно, Василий Иванович. Государь тебя помиловал, приблизил, тысяцким на своей свадьбе сделал, а ты… Что народ про тебя скажет?
– Нынешние побоятся рты открыть. Виселиц вдоль улиц понаставлю – живо поумолкнут. А которые после народятся, будут моих летописцев читать. – Шуйский тряхнул кулаком. – Не токмо изничтожу вора-самозванца, а еще и память сотру – и о нем, и о тебе, чертенке. Затеи ваши прелестные (вводящие в соблазн) искореню и враспыл пущу. Чтоб умы не баламутили!
– Забери у него Камень, боярин! – каркнул алхимик.
Шуйский схватил алмаз в горсть, сорвал с цепочки и сунул англичанину.
– На, добывай мне золото!
Ластик стоял ни жив, ни мертв. Неужели всему конец?
Барон же алчно рассматривал Райское Яблоко, гладил его своими толстыми пальцами, даже поцеловал.
– Не позволит ли твоя светлость приступить к великому действу прямо сейчас? Я прихватил всё необходимое с собой – знал, что во дворец более не вернусь.
Он кивнул на сундучок, стоявший на скамье.
– Позволяю. Оставайся тут. И ты, Ондрейка, тож. Лжедмитрия резать и без тебя охотников хватает. Пригляди за колдуном, чтоб не сбежал или в мышь не превратился.
– Он – мышкой, а я – кошкой, – улыбнулся Шарафудин.
– Зачем мне убегать? – Доктор возбужденно потирал руки. – Незачем мне убегать. Я теперь самый счастливый человек на свете. У меня есть всё, о чем я мечтал. Еще бы только чугунную сковороду да жаровню. Приготовления займут час, много два, а там можно приступать к Трансмутации. Как раз и ты в Кремле управишься, вернешься – а у меня уже готов Магистериум.
– Ежели пожелает Господь, – перекрестился боярин на божницу, зияющую разверстым тайником.
– Этого-то как? Придушить али шею свернуть? – спросил Ондрейка, мягко беря Ластика за плечи.
Келли покачал головой:
– Пока не нужно. Меня очень интересует его книга. Он должен помочь мне в ней разобраться. Ты ведь больше не будешь упрямиться, как раньше, мой маленький принц? – насмешливо посмотрел он на Ластика. – А заупрямишься, мы найдем средства развязать тебе язык.
– Уж это беспременно, – промурлыкал Ондрейка и впился острыми ногтями пленнику в шею.
Ластик взвизгнул.
– Будет пустое болтать! – строго сказал Шуйский. – Скоро в Кремль идти. Отведешь мальчишку, поставишь стражу и сюда возвращайся – Кельина блюсти.
И боярин повернулся к англичанину, но что сказал ему дальше, Ластик уже не услышал – Шарафудин выволок его из каморы.
Провел через весь дом к заднему крыльцу, там подхватил на руки, понес через темный двор.
– Куда ты меня? – испуганно забился Ластик.
– В знакомые хоромы, – весело ответил злодей, остановившись у дверей подземной тюрьмы.
Лязгнул замок, скрипнули ржавые петли, и узник плюхнулся на гнилую солому.
Ондрейка еще с минуту постоял в проходе. Напоследок сказал:
– Сначала брата твоего самозванца на куски порвем, а после с тобой, кутенком, позабавимся. Любознательно мне, что у ангелов внутри. Думаю, требуха, как у всех прочих. Но все ж таки надо проверить.
Обернулся во двор.
– Эй, стража! Двое сюда, живо! И дверь захлопнулась.
Ластик знал, что есть такое слово – «дежавю». Это когда человеку кажется, будто происходящее уже случалось прежде.
Да, да, всё это уже было: темнота, запах гнилой соломы, страх, отчаяние.
И мысль: всё пропало.
В прошлый раз он плакал навзрыд, потому что ужасно себя жалел – и сам погиб, и задание провалил.
Теперь ситуация была во стократ хуже. Не только себя погубил, но и друзей не спас. Юрка обречен. Марина тоже. А через час или два полоумный доктор опустит Райское Яблоко в кипящую ртуть, и тогда случится историческая катастрофа, как в 1914 году.
Бедные московиты семнадцатого века! Жили бы себе, как умели, так нет – приперся из будущего шестиклассник Фандорин, недоделанный спаситель человечества. Притащил с собой роковой Камень, и мало того, что не сумел доставить опасный груз по назначению, так еще упустил его – можно сказать, преподнес на блюдечке единственному на всю Русь человеку, которого никак нельзя было подпускать к алмазу!
Да, всё было ужасно. Но – странная вещь – Ластик не плакал. То есть, будь у него побольше времени, он, может, и не удержался бы, но сейчас была дорога каждая секунда.
Узник вскочил на ноги, заметался по темнице.
Споткнувшись о ноги скелета Фредди Крюгера, не испугался, а только чертыхнулся.
Нельзя сдаваться! – сказал он себе. Нужно что-то делать.
Подкупить стражников – вот что! Тут это запросто, вон даже караул у Фроловской башни, и тот за десять рублей заговорщиков в Кремль пускает.
Бросился к двери, прижался ухом.
Два человека.
О чем-то между собой переговариваются, лениво.
У одного бас, у другого тенорок.
– Эй, молодцы! – крикнул Ластик. – Я Ерастий, князь Солянский, государев меньшой брат!
Замолчали.
– А говорить с тобой, вором, не велено, – строго сказал жидкоголосый.
– Это ваш боярин – вор! Он против царя пошел! За это его казнят! И вас тоже по головке не погладят!
– На всё воля Божья, – ответил бас. – А ты умолкни. Не велено с тобой говорить.
– А вы не говорите. Вы просто слушайте, – попросил Ластик.
Караульные заспорили.
– Я слушать не буду, – упрямился тенорок.
– А я послушаю, – гудел второй – он явно был посмелее. – Слушать-то Ондрей Тимофеевич не воспрещал.
Пока они препирались, Ластик лихорадочно прикидывал, что бы им такое посулить. Была у него на поясе золотая пряжка, вся в драгоценных камнях, но предлагать ее глупо – отберут, и дело с концом.
– Эй, удальцы! – крикнул он. – Коли сей же час отведете меня к государю, каждый получит по мешку золота и дворянскую грамоту! В том даю вам свое княжеское слово!
Басистый крякнул, засопел.
– А я не слушаю, – сообщил робкий.
– Иль вам царь Дмитрий Иоаннович не люб? Плохо вам при нем живется? – гнул свою линию Ластик.
– Царь хороший, – согласился бас. – Неча Бога гневить.
Тенорок повторил:
– А я не слушаю.
– Выпустите меня – станете царевыми спасителями. Честь обретете и богатство. А не выпустите, Дмитрий всё одно бояр-смутьянов одолеет. И тогда вы будете тати и воры. Знаете, что с татями-то бывает?
Ах, время, уходило время!
– Может, выпустим, а, Микишка? – неуверенно сказал жидкоголосый. – Татям руки-ноги рубят, а после головы. Я видал, о прошлый год. Ух, страшно!
Ластик так и застыл. Если уж непреклонный Тенорок заколебался, есть надежда!
– Я те выпущу! – рявкнул Бас. – Срубят голову – значит, промысел Божий. А ты, вор, язык прикуси!
От отчаяния Ластик аж зубами заскрипел.
Попробовал еще поуговаривать, но густоголосый пригрозил связать и засунуть в рот кляп.
Что делать? Что делать?
Думай, приказал князь-ангел собственной голове и, чтобы помочь ей, дернул себя за волосы. Голова честно постаралась, мозги так и заскрипели. Может, что-нибудь полезное и удумали бы, но в это время за дверью темницы раздались легкие шаги, и звонкий запыхавшийся голос крикнул:
– Ну-ка, кто тут? Антипка, Микишка? Отворяйте живо!
– Не велено, Соломонья Власьевна. Боярин запорет.
– Ништо! Скажете: он ангел, на небо улетел. Батюшка, конечно, вас выдерет, но не до смерти.
Что с вас дураков взять. А коли меня ослушаетесь – я вас точно со свету сживу. Не нынче, так после. Иль не знаете, кто в доме хозяйка?
Ластик замер, боясь и вздохнуть. Неужели у нее получится?
– Ой, боязно, – прохныкал Тенорок-Антипка. – И так лихо, и этак. Что делать-то, Микиша?
Бас решительно ответил:
– Спасать надо царя-батюшку, вот что. Нам за то награда будет. Слыхал, что князь-ангел говорил? А не спасется государь – на всё воля Божья. Пущай батогами бьют. Ты уж замолви слово, боярышня, чтоб полегче секли.
– Замолвлю-замолвлю. Открывайте! Аи да Соломка! В минуту управилась! Загрохотала дверь, Ластик прищурился от света факелов на двух мужиков с боевыми топорами через плечо – один здоровенный (наверно, Микишка), другой плюгавый.
Княжна бросилась Ластику на шею, затараторила:
– Не могла я раньше, Ерастушка. Меня тоже заперли, в светелке, и холопов приставили, да еще трусливей, чем эти. Пока батюшка со слугами со двора не ушел, никак не выпускали.
У Ластика засосало под ложечкой.
– Так они уже в Кремль пошли? Давно?
– С полчаса.
– А доктор что? Ну, англичанин, Кельин?
– В думной каморе, с Шарафудиным заперся.
– Туда, скорей!
Он рванулся к дому, сам не зная, что будет делать. Как в одиночку совладать с бароном? Да там еще душегуб Ондрейка!
И все равно – нужно попытаться спасти Камень, даже ценой собственной жизни. Иначе потом до конца дней будешь чувствовать себя подлецом и трусом.
Еще ничего толком не придумав, Ластик взбежал на крыльцо и вдруг застыл.
Со стороны Кремля донесся приглушенный звон колокола – частый, тревожный. Так на Москве извещают о пожаре.
Началось!
– Господи! – перекрестилась Соломка. – Сейчас стрельцы тушить побегут, царь без охраны останется…
Если немедленно рвануть во дворец, еще можно успеть вывести из капкана Юрку и Марину. От Фроловских ворот, через которые сейчас входят заговорщики, до царского терема не ближе, чем отсюда.
Ластик метнулся влево, потом вправо, опять влево.
Шли секунды, а он никак не мог решиться, кого спасать – друга или Россию?
Позволишь доктору терзать Райское Яблоко – будет страшная война или эпидемия. Это ужасно.
Бросишься спасать Камень – предашь друга, а на свете нет ничего хуже.
Мозг звал скорей бежать в думную камору, сердце подгоняло: в Кремль, в Кремль!
Что такое жизнь двух человек, даже если это друзья, по сравнению с Большой Бедой? – сказал себе Ластик.
И, придя к этому здравому, совершенно логичному выводу, поступил прямо противоположным образом: кубарем слетел с крыльца и побежал к тыну – туда, где между бревнами был лаз.
– Жди! – бросил он Соломке. – Я скоро вернусь!
Барон говорил, что на подготовку Трансмутации ему понадобится час, а то и два. Если Келли управится за час, всё пропало. Если провозится два, есть надежда успеть.
– Не надо, Ерастушка! Не возвращайся! – закричала княжна. – Тебя тут убьют!
– Княже, попомни про награду-то! – басом прогудел плюгавый стражник.
Второй, косая сажень в плечах, пискнул:
– Ага, не позабудь!
Государыня Маринка
Малая колымажка ждала там же, где Ластик ее оставил. Возница клевал носом на козлах.
– К Боровицким воротам! – еще издали заорал князь-ангел и рванул дверцу.
Бегом добежал бы быстрее, но царев брат пешком не ходит – задержат караульные и пока будут разбираться, зря время уйдет.
А так кучер гаркнул:
– Его милость князь Солянский! – и стрельцы только бердышами отсалютовали.
Сразу за воротами Ластик из возка выскочил – дворами и закоулками до царского терема было ближе.
Несся со всех ног, заворотив полы кафтана. В дальнем конце крепости небо багровело сполохами огня, оттуда доносились крики множества людей, но здесь, в западной части Кремля, пока было тихо.
Перепрыгнув через изгородь, Ластик оказался на площади перед государевым теремом – и чуть не столкнулся с простоволосым расхристанным бородачом, выбежавшим из-за угла.
Это был Федор Басманов, чье подворье располагалось по соседству. Рубаха у воеводы висела клочьями, на лице багровел свежий рубец, с зажатой в руке сабли стекала черная кровь.
– Измена! – хрипло крикнул он. – Царя спасать надо! Ко мне на двор Голицын Степка со товарищи пожаловал, денег сулил! Еле вырвался, троих на месте положил!
У парадного крыльца было пусто – ни одного караульного.
– Где стрельцы?! – страшным голосом взревел Басманов.
– Побежали пожар тушить, – объяснил Ластик, взбегая по ступенькам. – Скорей!
На первом каменном этаже дворца стражи тоже не было. На втором, где полагалось стоять немцам, повсюду валялись храпящие солдаты. Несколько человек (должно быть, те самые кальвинисты, что не пьют вина) метались между спящими товарищами, не понимая, что происходит.
– Это Бона, поручик, их сонным зельем опоил! Неважно, после! Надо царя с царицей уводить!
Ластик кинулся по лестнице на третий этаж. Навстречу спускался Дмитрий – полуодетый, раздраженный.
– Басманов? Что за ерунда! Слуги прибежали, кричат «Горим!», а потом все попрятались куда-то. Неужто нельзя пожар без царя потушить? Эраська? А ты-то чего здесь?
Перебивая друг друга, воевода и Ластик стали втолковывать ему про заговор.
Царь смотрел не на них, а на своих поверженных телохранителей, на его ясном лбу пролегла резкая складка.
– Юрка, то есть великий государь! Буди Марину, бежать нужно! – схватил его за руку Ластик. – Уйдем через Боровицкие! К москвичам надо, они тебя не выдадут!
Стекла задрожали от топота сотен ног, снаружи стало светло, как днем.
Царь подбежал к окну, тихо сказал:
– Поздно…
По площади, обтекая дворец с двух сторон, бежала толпа вооруженных людей. Кровавые блики от факелов вспыхивали на шлемах и доспехах.
– Солдаты, кто может держать оружие – ко мне! – громовым голосом приказал Дмитрий.
К нему по лестнице взбежали четырнадцать человек – все, кто остался.
– Пищали заряжай!
Солдаты быстро разобрали с оружейной полки мушкеты, запалили фитили.
– Тут он, вор! Неметчина, выдавай самозванца! – донеслось снизу.
Загрохотали сапоги, и снизу на второй этаж выплеснулась ощетиненная копьями и саблями орда.
– Назад, изменники! – крикнул царь, но его голос утонул в хищном реве.
Тогда Дмитрий дернул книзу рычаг, управлявший решеткой – и перед носом у мятежников упал заслон из железных прутьев. Второй точно такой же, перекрывавший доступ на царицыну половину дворца, на ночь и без того всегда опускался.
– Пли! – скомандовал царь.
Грянул залп, и трое бунтовщиков замертво покатились по ступенькам. Взвыли раненые. Волна атакующих, разбившись о решетку, отхлынула назад.
Царские телохранители молча, споро перезаряжали мушкеты.
Юрка подобрал с пола алебарду, погрозил толпе:
– Что, съели? Я вам не Годунов!
В ответ тоже ударили выстрелы. От стен полетели куски известки, щепа. Один из немцев охнул, сполз на пол. Защитники попятились вглубь галереи.
– Не вешай носа, – сказал Дмитрий, взъерошив Ластику волосы. – Продержимся сколько-нисколько, а там шляхтичи Вишневецкого подойдут!
Где-то отчаянно завизжала женщина, и сразу запричитало, заохало множество голосов.
– Фрейлины проснулись, – нервно оглянулся царь. – Решетка там крепкая, а всё же… Вот что, товарищи, я буду держать оборону здесь, а вы берите семерых солдат и бегите на ту сторону. Федор, Эраська, сберегите мне Марину!
– Не сумневайся, государь, – пророкотал Басманов. – Живот положу, а царицу в обиду не дам. Эй, немчура! Вот ты, ты, ты и вы четверо, давай за мной!
– Шагу от нее не отойду, – пообещал Ластик и побежал догонять воеводу.
– «Мы шли сквозь гроход канонады, мы смерти смотрели в лицо!» – донесся сзади голос государя всея Руси.
На царицыной половине было куда хуже. Там стоял истеричный визг, раздетые дамы заламывали руки, взывали к Матке Бозке, а то и просто метались по комнатам, ошалев от страха.
Хладнокровие сохраняла одна государыня.
Марина была бледна и тоже в одной ночной рубашке, распущенные волосы свисали до пояса, но голос не дрожал, взгляд пылал решимостью, а в руке она сжимала заряженный пистоль. Юрка мог гордиться такой женой.
– Что, заговор? – отрывисто спросила она.
Басманов с солдатами заняли оборону у решетки, а Ластик коротко объяснил Марине, что происходит.
– Значит, вся надежда на подмогу Вишневецкого? – спросила она, и свет в ее глазах потух. – Я знаю князя Адама. Он осторожен и не захочет подвергаться опасности.
– Ну, значит, народ прибежит царя спасать, – бодро сказал Ластик. – Ничего, решетки прочные, продержимся.
Марина стояла у окна, смотрела на языки огня, полыхавшие над городом уже в нескольких местах. Со всех сторон доносились вопли, выстрелы, грохот. Заполошно били колокола во множестве церквей. Похоже, бой шел не только в Кремле, но по всей Москве.
– Поляков режут. – Царица зябко поежилась. Прислужница подала шерстяной платок, но Марина повела плечами, и шаль соскользнула на пол. – Рассветет – только хуже станет. Подкатят пушки, разнесут дворец по бревнам… Так всему голова Шуйский? Он – хитрый лис, наверняка всё предусмотрел.
Ответить на это было нечего. На лестнице грянул залп, раздались крики. Мятежники добрались и сюда! Фрейлины снова завизжали.
– Тихо вы, гусыни! – топнула ногой царица. – Забейтесь по углам и молитесь!
Сама, однако, прятаться не стала. Решительной походкой вышла в коридор и двинулась прямо к лестнице.
Ластик, как обещал, не отставал от нее ни на шаг.
– На-кося, выкуси! – орал кому-то Басманов, смахивая с шеи кровь – кажется, воеводу оцарапало пулей. – Зарядов у нас много, на всех вас хватит! А тебе, Васька-изменник, я брюхо прострелю, чтоб не сразу издох, помучился!
Семеро солдат, опустившись на одно колено, держали мушкеты наизготовку. Лица у них были застывшие, напряженные.
Заговорщиков Ластик не увидел, лишь на лестнице, по ту сторону решетки, лежали два неподвижных тела – одно ничком, другое навзничь.
– Сам Васька тут! – азартно сообщил Басманов, оборачиваясь. – Уговаривал покориться, рычаг поднять. – Он показал на торчащую из стены железную палку, такую же, как на государевой половине. – Пальнул я в него, пса, да не достал! Шла бы ты, государыня. Не ровен час пулей зацепит.
Не слушая его, Марина приблизилась к самой решетке.
– Князь Василий Иванович! Ты на моей свадьбе тысяцким был! Руку мне целовал! Называл ясновельможной царицей!
– Ты и есть царица! – откликнулся откуда-то снизу, из укрытия, Шуйский. – А что по ошибке за самозванца вышла – не твоя вина. Он и тебя обдурил, как нас. Не бойся, Марина Юрьевна, мы тебе зла не содеем. Отпустим с почетом в Польшу, и все самозванцевы дары при тебе останутся: меха, каменья драгоценные, золото. На том крест целую, во имя Отца, Сына и Свята-Духа! И поляков резать не станем! Нам только одна голова нужна, Отрепьева, а с королем Жигмонтом нам ссориться не к чему!
Как ловко подкатывается, как мягко стелет, покачал головой Ластик.
Легонько отодвинув царицу, Басманов просунул руку с пистолем между прутьев, выстрелил.
– Ах, увертлив, змей! Сызнова не попал! Поговори-ка с ним еще, матушка, а я перезаряжусь.
Воевода присел на корточки. Сыпанул из рожка пороху, забил в дуло пулю, проверил, не сбилось ли кресало. Пистоль у Басманова был самоновейший, кремневого боя.
– Сволочь какая Шуйский, – озабоченно сказал Ластик царице. – Это он клин между Дмитрием и поляками вбивает.
Марина рассеянно улыбнулась, не глядя на него. Сделала два маленьких шажка назад.
И вдруг сделала вот что: приложила свой пистоль к воеводиному затылку да спустила курок.
Полыхнул огонь, оглушительно ударил выстрел, и здоровяк Басманов, наверное, так и не поняв, что произошло, ткнулся лицом в пол. Резко запахло паленым волосом.
Ластик задохнулся. Сошла с ума! Только это и пришло ему в голову.
– Гляди, князь Василий, ты перед всеми крест целовал! – звонко крикнула Марина.
Отшвырнула пистоль, схватилась обеими руками за рычаг, дернула – и решетка поползла вверх.
По лестнице с ревом и топотом бежала толпа.
Смела с дороги растерявшихся немцев, Ластика отшвырнула в сторону.
– Бей вора! Лови самозванца! – вопила сотня глоток.
Вжавшись в пол за богатырским телом убитого воеводы, Ластик видел, как последним поднялся Шуйский – в остроконечном шлеме, в полированном панцыре.
– Царицу увести! – зычно крикнул боярин. – Девок ее не трогать! Кто порешит самозванца – тыщу рублей даю! Живой он нам не надобен!
И тут, впервые в жизни, Ластику захотелось убить человека. Он вынул из безжизненной руки Басманова заряженный пистоль. Стрелять умел – Юрка показывал. Всего-то и надо отвести курок, да спустить. С такого расстояния Шуйского и доспех не спасет. А потом будь что будет. Пускай хоть на части разорвут.
А Камень? – спросил Ластика строгий голос, донесшийся не извне – изнутри. Если тебя на части разорвут, что будет с алмазом? Помочь другу ты теперь ничем не можешь. Беги, спасай Россию.
Ластик, всхлипнул, сунул оружие за пояс, поднялся на четвереньки. Кое-как выполз на пустую лестницу, там поднялся на ноги и побежал выручать несчастное отечество.