Шпионский роман Акунин Борис

Он приложил ко рту рупор:

– Эй, как вас там, Селенцов! Может, поговорим?

– Говорите, слушаю, – раздалось в ответ.

– Как вы поняли, что за вами слежка?

– Интересуетесь? – откликнулась избушка. – Дайте спокойно перекурить – скажу.

– Ладно, курите.

Из окошка потянулся сероватый дымок.

– Точно патроны кончились, товарищ начальник, – азартно крикнул из-за соседнего дерева Лялин. – Время тянет!

– Чище работать надо, чекисты! – донеслось из домика. – Номер на маршрутке поменяли, а вмятина на бампере та же.

– Лялин!!! Ты что же, …, за машиной не следишь!? – заматерился шеф таким страшным голосом, что Егор обмер, а Лялин и вовсе попятился. – Ты, …, мне операцию провалил!

Помертвевший Лялин слепо переступал ногами, двигаясь куда-то вбок. Бормотал:

– Виноват, не доглядел… Исправлю, товарищ начальник… Кровью искуплю!

Внезапно он сорвался с места и выскочил на площадку. С разбегу перепрыгнул через песочницу, заорал:

– Бросай оружие, сука! Выходи!

– Стой, дура! – крикнул ему вслед Октябрьский.

Но было поздно – логово Бабы-Яги изрыгнуло гром и молнию. Проштрафившийся Лялин повалился головой под качели.

Из кустов высыпали было оперативники, но ударил выстрел, еще, еще. Двое упали, остальные попрятались обратно.

– Есть запасная обойма! – простонал старший майор. – Обманул, артист!

И снова пошла канитель: шорохи в кустах, редкие выстрелы.

После седьмого по счету Октябрьский вдруг скинул наземь пальто, сбросил головной убор.

– Пора!

– Так семь только, я считал, – вскинулся Дорин. – Еще одна осталась.

– В том-то и дело. Нужно, чтоб он ее на себя не истратил. Всем сидеть тихо! – крикнул шеф в рупор и вышел на открытое место.

Оглянулся на оперативников, погрозил кулаком.

Был он стройный, подтянутый, на груди сверкали эмалью ордена. Зычным голосом воззвал:

– Селенцов! Это начальник управления! Предлагаю поговорить!

Почему начальник управления, растерянно подумал Егор, но в следующую секунду догадался: шеф нарочно важности прибавляет, хочет шпиона своими ромбами и орденами соблазнить, чтоб последний патрон не на себя, а на чекистскую шишку потратил. Вот это человек! Ведь застрелит его сейчас Вассеров связной, сто процентов застрелит!

Не мог Егор смотреть на такое спокойно – нарушил приказ командования.

Выскочил из укрытия, отфутболил в сторону подвернувшийся под ноги мяч, догнал старшего майора.

– Дорин, ты? – вполголоса спросил Октябрьский, не оборачиваясь. – Ну конечно, у кого еще дисциплина хромает… Значит, так. Если выстрелит, сразу на него и своим знаменитым аперкотом в нокаут. Соплей надо мной не ронять, плач Андромахи не закатывать.

– К-какой плач? – заикнулся от напряжения Егор.

– Эх, чему вас только в школе учат…

Бревенчатый сруб был уже совсем близко.

– Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом! – крикнул старший майор.

И вдруг из низенькой дверцы высунулась рука с пистолетом. А за ней, пригнувшись, вышел Егоров собутыльник. Дорина взглядом не удостоил – держал на мушке Октябрьского.

– Если вы такой наблюдательный и слежку заметили, что ж на улице пальбу не открыли? – спросил шеф самым обычным, разговорным тоном, останавливаясь.

Остановился и Егор.

– Да знаете, место подходящее выбирал, – так же мирно ответил связной. – Природу люблю. Хотелось на деревья посмотреть, напоследок… Настоящий генерал, не ряженый, – сказал он, как бы сам себе. – По глазам видно.

Вот зачем вылез – убедиться, понял Егор. Сейчас точно выстрелит!

А шеф этого словно не понимал.

– Что сейчас-то на деревья смотреть, они еще почти мертвые, почки одни, – сказал он, с наслаждением вдыхая весенний воздух. – Вот через неделю листочки полезут, самое лучшее время года. Захотите – сами увидите.

На эти слова Селенцов улыбнулся.

– Искушаете вы меня, господин генерал.

Произнесено это было таким тоном, что Егор понял: не о листочках речь, а все о том же последнем патроне.

Дорин не сводил глаз с пальца, лежавшего на спусковом крючке. Одно крошечное сокращение мышц, и будет поздно. А что если кинуться на связника? Рефлекторно он должен выстрелить в нападающего – это, как говорил тренер дядя Леша, психофизика. Может, повезет– не на смерть положит, а только ранит.

Тут Егору показалось, что роковой палец чуть дрогнул, и младший лейтенант с места рванул вперед, заслонив собой шефа.

Скорость движений у без пяти минут чемпиона была хорошая, маневренность и вовсе отличная, но выстрел прогремел раньше, чем кулак Егора мог достичь цели.

Селенцов молниеносно вскинул руку к подбородку. Приглушенный хлопок – и шпиона швырнуло затылком об избушку. Мощнейший хук справа рассек пустоту, а сам Дорин впечатался в бревенчатую стенку. Мало того, что больно ударился локтем, но еще и на ногах не удержался – рухнул на самоубийцу.

Сразу же, конечно, вскочил. Увидел задранную голову Селенцова с пульсирующим пулевым отверстием выше горла. Содрогнулся. Конец! Шеф, чтобы взять агента, жизнью рисковал, а он, Дорин, всё испортил!

На старшего майора Егор боялся и смотреть. Что-то он сейчас скажет?

Октябрьский сказал, задумчиво:

– М-да. Не соблазнился почками-листочками наш любитель природы… Что ты, Дорин, съежился? Правильно действовал. Больно у него реакция хорошая. Жалко. Ну, заглянем в гости к Бабе-яге. Что там с рацией?

Паршиво было с рацией. Остались одни обломки – судя по следам, «Связной» расколотил передатчик пистолетной рукояткой.

– Шеф, – угрюмо произнес Егор в нарушение всякой субординации. – Как вы могли так под пулю лезть? Ладно я, я младший лейтенант. А если из-за каждого связного старший майор госбезопасности станет жизнь класть.

– Это не «каждый связной», это был ход к Вассеру, а стадо быть, ключик ко всей германской «затее», – очень серьезно ответил Октябрьский. – Тут, очень возможно, судьба нашей родины на карту поставлена… И потом, Егор, я человек суеверный, в предсказания верю. Мне в четырнадцатом, перед той войной, цыганка нагадала, что я ровно в полдень умру, а сейчас уже без пяти два.

И подмигнул.

Итоги операции на Девичьем Поле были хуже некуда: трое сотрудников мертвы, пятеро ранены. Селенцов продал свою жизнь дорого.

– Если у Вассера такие связные, то каков же он сам? – спросил Егор, глядя, как уносят мертвых товарищей

Октябрьский только нахмурился – видимо, думал о том же.

– Товарищ старший майор, рация вызывает!

В маршрутке шеф приложил к уху головной телефон. Немного удивился:

– Григорян, ты? Что такое?

Даже в трех шагах было слышно, как дрожит и срывается голос Демидыча.

– Товарищ старший майор, виноват, недосмотрел… Главное, он спокойный был. Щей поел, добавку попросил… А сейчас захожу – он в серванте стекло сломал, и осколком себе по горлу.

Это Демидыч про Степана, ахнул Егор.

– Хорошие дела, – оборвал шеф писк наушников. -Я ведь говорил: паршивые щи у Валиулиной. – И отсоединился.

Он еще может шутить! Связной мертв, передатчик разбит, а теперь еще и радиста нет. Полный провал, по всем направлениям…

Рация снова замигала.

– Октябрьский слушает, – тускло сказал шеф.

– Ну что у тебя? Докладывай.

Нарком!

Глава восьмая.

Девятичасовые новости

Сбоку было видно, как у старшего майора заходили желваки.

– Плохо, – сказал он после секундной паузы. – Провал. Живым не взяли. И рацию успел расколотить. На одной из машин была вмятина на бампере. Объект обратил внимание, сделал выводы. Это еще не все. Радист Карпенко, которого держали на Кузнецком, покончил с собой. Я недооценил его. В общем, кругом виноват. Готов нести ответственность.

Егор с трепетом ждал, что ответит Нарком.

В наушниках долго было тихо, от этого Дорину стало совсем страшно.

– В чем виноват? За что ответственность? – стальной нитью завибрировал далекий голос. – Радист был поручен Григоряну, он и ответит. Думаю, достаточно будет дисциплинарного взыскания. Если человек всерьез решил убить себя, помешать ему трудно. А вот вмятина на бампере – это хуже намеренного вредительства. Чей автомобиль?

– Младшего лейтенанта Лялина, служба наружного наблюдения.

– Под суд. Расстрелять. Чтоб другие помнили.

Эти слова Сам произнес без гнева, очень спокойно, даже рассеянно, будто думал о другом.

– Без нас уже расстреляли, – мрачно ответил Октябрьский.

Нарком помолчал.

– Ваш анализ ситуации?

– Скорее всего, нить к Вассеру оборвана.

– «Скорее всего»? Значит, есть надежда?

– Чахлая, товарищ генеральный комиссар.

– Говори, Октябрьский, не тяни резину. Сам знаешь, как это важно.

– Первое: связной не имел возможности сообщить Вассеру о слежке. – Палец в черной перчатке согнулся. За ним последовал второй. – Второе: агент Эфир. Скорее всего используют именно его, если надо будет опять выйти на радиста – ведь про смерть Карпенки знаем только мы. Теперь третье. Вассеру без передатчика нельзя. После сомнительной истории с полыньей он все-таки рискнул, пошел на связь с радистом. Возможно, пойдет на риск и снова… Однако есть большое «но», которое превращает все эти резоны в мусор.

– Исчезновение связника?

–Так точно. Он пошел на встречу с радистом и не вернулся. Факт, как говорится, неопровержимый. Ничем не исправишь. Куда делся связной? Машина сшибла, кирпич на голову упал? Смешно.

– Значит, нужно убедить Вассера, что его связной погиб по случайности. Например, в результате дорожно-транспортного происшествия. Так?

Старший майор горько усмехнулся:

– Убедить – это чересчур шикарно. Если б Вассер хотя бы допустил такую возможность, уже хорошо. Пусть бы хоть засомневался: вдруг в самом деле случайность. И рискнул бы. Ему тоже не до жиру – связь нужна. Через посольство Вассер явно действовать не хочет. И правильно делает. Там у нас и прослушка, и Эфир, и другие возможности.

– Запасного радиста вы подготовили?

Это обо мне, понял Дорин. Сам Нарком про меня знает!

– Более или менее, – покосился на Егора шеф. – Только пустой это разговор, товарищ генеральный комиссар. Из области ненаучной фантастики. Ни на какое дорожно-транспортное Вассер не купится. Таких идиотов ни в одной разведке не бывает. Тем более в Абвере.

Нарком этих слов будто не расслышал.

– Личность связного установлена?

– Имеем паспорт на имя Селенцова Николая Ивановича. – Старший майор щелкнул пальцами, ему подали документ, изъятый из кармана самоубийцы. – 1902 года рождения. Печать, возможно, фальшивая, но штамп о прописке настоящий: улица Щипок, дом 13-бис, без номера квартиры – очевидно, индзастройка. Очень возможно, что именно там и проживает. Устроим обыск, это само собой. Только вряд ли что-нибудь найдем. Судя по повадкам, калач тертый.

– Не надо обыска. – Нарком заговорил быстро, отрывисто, словно вдруг заторопился куда-то. – Туда пока не соваться. Вообще ничего не предпринимайте. Труп связного передайте капитану Ковалеву, он получит инструкции. Засаду на Кузнецком не снимайте. А сами идите, отдыхайте. И участники операции тоже пускай отдохнут. Ночью будет много работы. И вот еще что: в девять вечера слушайте новости.

– Что? Какие новости?

– Обыкновенные. По радио, – усмехнулся голос в наушниках, и связь прекратилась.

Некоторое время старший майор озадаченно смотрел на рацию. Пожал плечами.

– Ладно, приказ есть приказ. – Он повернулся к Дорину. – Поступила команда отдыхать. До ночи свободен, потом вернешься на Кузнецкий. Извелся, поди, по своей зазнобе?

Егор и в самом деле сразу же подумал о Наде. По глазам шеф читает, что ли?

– Сегодня можно. Наведайся. Только ты, брат, похож на черта. Локоть разодран, на рубашке кровища. Щетиной зарос. Не брился, что ли?

– Не успел. Утром с рацией работал. Думал, попозже…

– Вот что, заедем-ка ко мне. Умоешься, побреешься, переоденешься. Тут близко.

Четверть часа спустя в сквере никого не осталось. Автобус с закрашенными стеклами увез мертвых, автобус с красным крестом – раненых. Сняли и оцепление.

Шоколадный «ГАЗ» Октябрьского, рыча 85-сильным мотором, понесся в сторону центра – по Метростроевской, мимо станции «Дворец Советов».

За высоким забором шумели экскаваторы, там рыли котлован для величайшего сооружения в истории человечества. Через несколько лет оно вознесется над Москвой, накрыв пол-города тенью каменного Ильича. Егор задрал голову, пытаясь представить дом высотой в 420 метров.

– Почти приехали, – сказал шеф. – Вон там я квартирую, на острове.

Ну конечно, где жить такому человеку, если не в Первом доме ЦИК. В знаменитом Доме на Набережной. Егор никогда не бывал – только в кинотеатре «Ударник», но знал, что здесь обитают члены правительства, военачальники, полярники, выдающиеся писатели – одним словом, лучшие люди советской страны.

Машина въехала в замкнутый двор, не по-московски чистый, аккуратно засаженный кустиками. Подъезд был просторный, у столика с лампой сидела дежурная в форме, а лифт оказался с зеркалом и ковриком. Красота!

От квартиры старшего майора Егор ждал и вовсе каких-то невероятных чудес, но напрасно. Она была, конечно, отдельная, однако этим всё роскошество и ограничивалось.

Одна-единственная комната окнами на Водоотводный канал. В ней железная кровать, платяной шкаф, голый стол с венским стулом. Что еще? Ну, кухня. Сразу видно, что заходят на нее редко, а плитой вообще не пользуются. На полке кружка, пара мисок. Больше ничего.

Зато ванная оказалась хороша: белейшая, с горячей водой. Егор побрился по первому классу. Хоть жил шеф по-спартански, но за внешностью явно следил: золингенские лезвия, специальная пена для намыливания щек, даже какой-то крем после бритья. Дорин попробовал – намазался, и лицо сразу сделалось мягкое, сочное, будто в самом деле кремовое пирожное.

– Куртку с рубашкой кинь под ванну, – велел Октябрьский. – Придет домработница, постирает. Возьми что-нибудь из шкафа, мы ведь с тобой одного роста. Бери что хочешь, кроме костюма в полоску. После отдашь.

В платяном шкафу, кроме френчей и гимнастерок, висело целых два костюма (один черный в белую полоску, другой серый, в котором шеф был в ресторане «Москва»), еще пиджаки, брюки, сорочки. Любил, выходит, старший майор принарядиться.

Серый костюм Егор взять постеснялся. Выбрал крапчатый пиджак, украинскую рубашку с вышитым воротом. Вышло нарядно. Октябрьский, во всяком случае, одобрил.

– Сей Грандисон был славный франт, игрок и гвардии сержант, – сказал он с набитым ртом. – На, пожуй.

– Спасибо. – Дорин взял с блюдца кусок крупно порезанной чайной колбасы. – Я, когда в школе «Евгения Онегина» проходили, не понял: этот Грандисон – сержант, то есть по-старорежимному нижний чин, а сам с помещицами гуляет, да еще франт. Разве так бывало?

– При Екатерине гвардейский чин считался выше армейского, на целых две ступени – для престижа. Как у нас, в Органах. Ты тоже вон младший лейтенант, а три кубаря в петлицах носишь. Так что за Грандисона не переживай, он имел полное право кадрить благородных барышень. Как и ты – в свободное от службы время. Я, Егорка, за тобой следил. Видел, что сохнешь по своей санитарке. Но ты не кис, думал не об амурах, а о деле. Это правильно. В жизни есть вещи главные и неглавные. Перепутал их местами – беда… Ну всё, хватит в зеркало пялиться, краше уже не станешь. Дуй на свидание. А я до вечера отосплюсь.

Осмелев от похвалы, Егор попросил:

– Шеф, раз вы спать будете, может, дадите машину? А то мне в Плющево. Метро, электричка – времени жалко. А?

И представил себе, как несется по Москве на 73-ем ГАЗе, как подкатывает к дому за зеленым забором. При таком автомобиле и оправдываться легче – раз доверяют этакое средство передвижения, значит, ты и вправду человек серьезный, государственного масштаба.

– Шиш тебе, – отрезал Октябрьский. – По личным делам изволь кататься на личном транспорте. Сам так делаю и тебе советую. А пока не заработал на личный – валяй на общественном.

Егор уж и не рад был, что попросил – так разозлился старший майор.

– Ишь, завели моду. Раньше партмаксимум был, две семьсот в год, не разжируешься. А теперь, чуть кто в начальство вылез – и распределитель тебе, и оклад сумасшедший, и спецателье. Дачу мне тут выделили: зимняя, двухэтажная, с хрусталями-биллиардами, гараж, собственный теннисный корт, мать его. Посмотрел я на всё это, плюнул и уехал. Ноги моей там не будет. Я тебе вот что скажу, Дорин: фашистов-то мы одолеем, империалистам тоже свечу вставим, это ты можешь быть спокоен. Если наш советский строй от чего и рухнет, так это от жирных привычек… Ладно-ладно, чего насупился? Это ты мне на больную мозоль наступил. Всё, лети.

Насупился Егор не от тревоги за советский строй, а от мыслей о Наде. Теперь, когда до встречи с ней оставался какой-нибудь час, вдруг засвербило на душе.

Пока спускался на лифте и шел через замечательный двор, мысли были не об опасном шпионе Вассере и не о скорой войне, а обыкновенные, человеческие – впервые за всю неделю. По-человеческому выходило, что Егор Дорин поступил с Надей, как последняя сволочь. За столько дней ни одной весточки.

А ведь какая девушка! Единственная на весь СССР, таких больше нет. Доверилась, душу распахнула. Тело, между прочим, тоже. А он что? Ее глазами посмотреть – предал, надругался. Подлец он получался распоследний, если с Надиной позиции.

Оправдание у него, конечно, уважительное, уважительней не бывает. Но это с государственной точки зрения. Что-то подсказывало Егору: Надя с государственной точки зрения на любовь смотреть не захочет.

Возле «Ударника» в ряд стояли таксомоторы. Не даете служебной машины, товарищ старший майор, и не надо. Обойдемся личными средствами.

Пройдя мимо невзрачных «эмок», Егор приблизился к ЗИСу, державшемуся на гордом отдалении.

– Свободен?

Окинув Дорина скептическим взглядом, шофер сказал:

– Если вы, гражданин, не в курсе, у меня авто класса «люкс», идет по двойному тарифу. Вам накладно выйдет: пятерка за посадку, каждый километр – рупь двадцать, пять минут ожидания – рупь.

Еще неделю назад младший лейтенант от таких расценок шарахнулся бы, но оклад в группе «Затея», со всеми спецнадбавками, был ого-го какой – 1200 рублей. Получку выдали в первый же день, да еще с подъемными, и до сих пор ни копейки из этой фантастической суммы Дорин еще не потратил, случая не представилось.

– Твое дело – промфинплан выполнять, а не советы давать, – поставил Егор на место нахала и плюхнулся на пахнущее новой кожей сиденье. – Мне за город, в Плющево. Давай без трепа, жми на газ.

– Понял, – кивнул водила, нисколько не обидевшись. – За полчаса доставлю. Устроит?

Пронеслись через Малый Каменный мост, только-только разогнались – и уперлись в синюю задницу двухэтажного троллейбуса, ни слева его не объедешь, ни справа. Так и ползли до самого Садового кольца. Шофер ругался:

– Скорей бы отменили двугорбых этих, ужас до чего надоели. Говорят, сам Вождь распорядился их убрать. Будто бы увидел из своего «линкольна» и выразил беспокойство – мол, не перевернулся бы на повороте, пассажиров не передавил. Заботится о простом человеке. Не слыхали такой байки?

– Не слыхал.

Егор озабоченно принюхивался к собственной подмышке. Никак потом несет. Эх, надо было не только побриться, но и душ принять.

– Останови-ка, – показал он на прямоугольник Показательного универмага, что на Добрынинской площади. – Не бойся, не сбегу. И про пять минут – рупь помню.

В парфюмерном отделе «Тэжэ» приобрел пузырек «Шипра», а еще пришла в голову хорошая идея: сделать Наде подарок.

– Какие духи самые лучшие?

– «Красная Москва», – ответил продавец. – Раньше назывались «Любимый аромат императрицы», выпущены фирмой «Август Мишель» к 300-летию дома Романовых. Тогда знали толк в красивых запахах.

Приобрел Егор монархические духи, не забыл и папашу Викентия Кирилловича – купил ему бритвенный станок «Буденновский», самый дорогой. В кондитерском взял бисквитно-кремовый торт «Заря Востока».

Перед тем как сесть в ЗИС, хорошенько опрыскался «Шипром».

– Духовито, – одобрил водила, потянув носом. – На свидание? Понимаю. А букетик как же? Будем Рогожский рынок проезжать, туда тюльпанчики завезли, крымские.

– Букеты – пережиток, мещанство, – отрезал Егор. Мысль его посетила, неприятная: как бы этой самой «Зарей Востока» ему в рожу не засветили.

– Оно конечно, пережиток, но женщины к цветам слабость испытывают. Вот, к примеру, у меня в биографии случай был. Отдыхал я в Гагре и познакомился с одной гражданкой, зубным техником…

Под трепотню шофера выехали на Рязанку, разлетелись до восьмидесяти. За окружной железной дорогой Москва кончилась, пошли деревянные домишки с палисадниками, на едва зазеленевшем лугу мелькнуло стадо коров.

Чем меньше оставалось до Плющева, тем больше нервничал Егор. Когда же вдали показался знакомый забор, стало младшему лейтенанту и вовсе худо, хоть назад поворачивай.

– Вот же он, дом 18, улица Карла Либкнехта. Приехали, – уставился водила на прилипшего к сиденью клиента. – С вас 42 рубля 40 копеек. Не туда попали, что ли?

– Туда, туда…

Таксомоторный психолог присвистнул:

– Ясно. Предложение приехали делать, а гарантий, как говорится, нет. Ну вот что, жених. Я тебя четверть часика подожду. На всякий пожарный. Бесплатно. Если от ворот поворот – доставлю назад в Москву. Лады?

– Лады.

Выдал Егор таксисту красную бумажку в три червонца, три пятерки с летчиком. Обменялись рукопожатием.

– Ну, желаю.

Дольше тянуть было невозможно.

Набрав полную грудь воздуха, Дорин взял торт в левую руку, подарки зажал подбородком и вдавил кнопку, над которой блестела табличка «Д-р К.В. Сорин».

Ждал, что с той стороны забора донесутся шаги, и гадал, чьи – Надины или отца.

Но калитка открылась сама собой, никого за ней не было. Электричество, догадался Егор. Надя говорила, у ее папаши золотые руки.

Тут на крыльце появился и Викентий Кириллович, собственной персоной. Удивленно смотрел на дочкиного ухажера.

– Молодой человек, вы к кому?

Забыл, что ли? Не может быть.

– Это я, Егор. Здравствуйте. Надя дома?

Доктор поправил очки, спустился на две ступеньки.

– Вы? Да вас не узнать. Вы ведь, кажется, были блондин? А что у вас с ушами?

Только теперь Дорин вспомнил, что загримирован под Степана Карпенко: темный ежик, оттопыренные уши.

– Это так… – пробормотал он. – Для спектакля надо… Самодеятельность у нас.

– Ах, вы к спектаклю готовились, – сказал Викентий Кириллович голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Вы, стало быть, артист. Всецело отдались Мельпомене, забыли обо всем на свете. Что ж вы, господин артист, с Надеждой-то делаете?

– Я звонил в больницу, просил передать, меня в срочную командировку послали. Что, не передали? – упавшим голосом спросил Егор.

– Нет. Так где же вы были? В командировке или к спектаклю готовились?

Дорин только вздохнул.

– А… А где Надя?

– Ее нет.

Вот тебе и раз!

– Она в больнице? – спросил Егор, радуясь, что такси еще ждет.

– Нет.

– А где?

Папаша помолчал, глядя на несчастное лицо ухажера.

– Ладно, – сказал, – входите. Надежда скоро придет.

Сели на стеклянной веранде. Доктор покосился на торт и свертки, поморщился. Егор залился краской.

– Сердится она на меня? – не выдержал он.

– Это вы у нее сами спросите.

– Так где она все-таки?

– В церкви.

Тут насупился и Дорин – теперь оба смотрели друг на друга с неприязнью.

– Вы ее приучили в церковь ходить?

– Я.

– В Боженьку веруете. А еще ученый человек.

– Нет, не верую, – спокойно ответил доктор, будто не расслышав язвительности. – В мои времена это было немодно. Мы, студенты-медики, делились на атеистов и агностиков, с явным преобладанием первых. Но нынче времена другие, детей лучше воспитывать в вере. Нужна, знаете ли, хоть какая-то духовная опора.

Кто такие «агностики», Егор не знал и про духовную опору не очень понял, однако общий смысл был ясен – советские времена Викентию Кирилловичу поперек горла.

– Конечно, вам, дворянам, при царе лучше жилось, – сказал Дорин, понемногу заводясь – от нервов. – Чисто, сытно, культурно – за счет трудового народа.

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Иван-дурак – отважный юноша, прибывший из глухой провинции в Стольный град, дабы поступить на службу...
Невероятные приключения двух мальчишек на Земле и в космосе, в прошлом и будущем! Веселая, искрометн...
Когда-то все началось с того, что трое орков со «шмайссерами» сидели мирно на поляне и тушенку ленд-...
«Мистер Аттерсон, нотариус, чье суровое лицо никогда не освещала улыбка, был замкнутым человеком, не...
Ги де Мопассан славится своим мастерством изысканно рисовать человеческие пороки, окутывая свои опис...
Люди, которые отправились в роскошный океанский круиз, могли купить все, о чем другие только мечтают...