Что забыла Алиса Мориарти Лиана

4

Конечно же, компьютерная томография Алисы не показала никаких изменений, и ей стало даже неудобно из-за того, что она такая обыкновенная. Вспомнились школьные ведомости: во всех без исключения графах галочка стояла напротив отметки «удовлетворительно» и сопровождалась записью вроде: «Мало работает в классе, успеваемость посредственная». С тем же успехом они могли бы откровенно написать поперек титульного листа: «Ужасно скучно; мы по-настоящему ее не знаем». В ведомостях Элизабет галочки стояли против отметок «отлично», порой встречались «неудовлетворительно» и записи типа: «Случаются несерьезные нарушения дисциплины». Алисе страшно хотелось хоть раз несерьезно нарушить дисциплину, но она никак не могла сообразить, с чего бы начать.

– Нам не нравится этот провал в памяти, поэтому мы оставляем вас на ночь и понаблюдаем, – сказала врач в красных пластиковых очках.

– Хорошо… – произнесла Алиса и застенчиво пригладила волосы, представив себе, как целый сонм врачей и сестер с планшетами сидит у ее кровати и наблюдает за тем, как она спит (она, бывало, всхрапывала). – Спасибо вам.

Врач прижала планшет к груди и бросила на нее теплый взгляд, будто собиралась поболтать с ней, как с подружкой.

Ну вот… Алиса перебрала все интересные темы для разговора и наконец спросила:

– Так вы позвонили моему гинекологу? Доктору Чепплу? Конечно, вам, наверное, было некогда…

Ей очень не хотелось услышать в ответ раздраженное: «Извините, я была очень занята – спасала жизнь».

– Да, звонила, – задумчиво ответила врач. – Но Сэм Чеппл, похоже, три года назад вышел на пенсию. Его секретарь долго рассказывала мне, что он купил себе маленький островок и живет теперь за тридевять земель.

– Островок купил… – эхом откликнулась Алиса.

Ей не очень нравилось, что врач говорит таким простым языком: «за тридевять земель». Как будто она была совсем молода и еще не перестала удивляться. Врача вообще ничего не должно удивлять. В этом смысле тот «Джордж Клуни» из «скорой» – просто образец для подражания. Медики-профессионалы сначала внушают полное доверие, а потом разочаровывают, потому что оказываются совершенно обычными людьми. В любом случае Алиса очень недоверчиво отнеслась к ее словам. Не покупают люди островов!

– Вы, наверное, и помогли ему купить этот островок! – пошутила врач.

Алиса поверить не могла, что доктор Чеппл уже не восседает в большом кожаном кресле, тщательно записывая ответы на свои учтивые вопросы каллиграфическим почерком на белых каталожных карточках. Оказывается, он полеживает себе в гамаке и попивает коктейль через соломинку с бумажным зонтиком. Она постаралась удержать эту фантазию в памяти, чтобы потом рассказать о ней Нику. И куда только он запропастился?

Ну да, если сейчас и правда две тысячи восьмой год, получается, что прошло десять лет и, естественно, в жизни доктора Чеппла многое могло измениться. Самое главное, многое изменилось в ее собственной жизни, даже если не считать того, что у нее, вероятно, мог быть в наличии ребенок!

Многое, очень многое могло случиться за эти десять лет.

Миллион событий, миллиард, триллион!

Это было бы здорово, если бы не было так страшно. Ей непременно нужно было… да, нужно было разрешить эту проблему раз и навсегда. Теперь же! Сию минуту! Так сказала бы Фрэнни. Жива ли была она в две тысячи восьмом году? Бабушки умирали. Этого следовало ожидать. И не считалось даже, что из-за этого надо очень скорбеть. Пожалуйста, сделай так, чтобы Фрэнни не умерла. Пожалуйста, сделай так, чтобы никто не умер. «В нашей семье больше никто никогда не умрет, – пообещала Элизабет, когда они были детьми. – А то будет нечестно». Алиса тогда свято верила каждому слову старшей сестры.

Может быть, Элизабет умерла? Или Ник? Мама? Ребенок? («Извините… сердцебиение не прослушивается»).

Первый раз за много лет Алиса чувствовала то же, что в далеком детстве, после смерти отца: что любимый человек, оказывается, смертен. Ей очень хотелось собрать всех, кого она любила, и спрятать под кроватью, вместе с куклами. Иногда ей становилось так невыносимо тяжело, что она могла забыть, как правильно дышать, и тогда Элизабет приносила ей пакет из коричневой бумаги, в который нужно было делать выдох.

– Мне может понадобиться сумка, – сказала Алиса врачу.

– Какая сумка?

Смешно. Она не была ребенком, который начинает учащенно дышать при мысли об умирающих.

– У меня была сумка, – пояснила она врачу. – Красный такой рюкзак с наклейками. Вы не знаете, что с ним случилось?

– Ах да. – У врача на лице отразилось легкое раздражение от этого властного вопроса, но она взяла себя в руки. – Вот он. Вам подать?

Она взяла непонятный рюкзак с полки, тянувшейся вдоль стены, и Алиса взглянула на него с невольным страхом.

– Нет… То есть да. Да, пожалуйста.

– Ну что ж, пока полежите, отдохните. – Доктор передала ей рюкзак. – Скоро вас переведут в отделение. Извините за такую тягомотину. Это же больница…

Она по-матерински похлопала ее по плечу и быстро вышла, почему-то заторопившись, как будто вспомнила про другого больного.

Алиса провела пальцами по трем блестящим наклейкам-динозаврам на клапане рюкзака. У каждого из пасти выходил кружок с репликой: «Динозавры рулят!» и «Рок-динозавры!». Она взглянула на наклейку на своей майке и сорвала ее. Наклейка оказалась точно такой же. Она налепила ее обратно – почему-то она понимала, что это нужно сделать, – и стала ждать ощущения или воспоминания.

Чьи это были вещи? Орешка? От этой мысли ее разум шарахался, как испуганный зверь. Ей не хотелось знать. Не хотелось уже готового, взрослого ребенка. Хотелось своего, маленького, еще не рожденного.

Этого не могло происходить с ней. Но… происходит, так что держись, Алиса. Она начала открывать сумку, и тут вдруг ее внимание привлекли собственные ногти на руках. Она вытянула руки перед собой. Ногти были красивой формы, длинные, покрытые светло-бежевым лаком. Обычно они были неровные, поломанные, с черной каймой от работы в саду, возни с краской или других работ по ремонту, которым они тогда занимались. Так они последний раз выглядели перед свадьбой, когда она сделала хороший маникюр. Весь медовый месяц она махала руками перед носом Ника, повторяя: «Смотри, я настоящая леди».

Но это только тогда… А так руки были как руки. И очень даже симпатичные, хотя и без украшений. Она надевала кольца, но только по особым случаям, а уж поход в спортзал к ним никак не относился. Кольца цеплялись за все подряд, особенно когда она работала по дому. Она подняла левую руку и увидела на пальце тонкую белую вмятину от обручального кольца, которой раньше не было. Она почувствовала себя не в своей тарелке – точно так же, как когда увидела растяжки на животе. Разум полагал, что ничего не изменилось, но тело доказывало, что время ушло вперед. Без нее.

Время… Она закрыла лицо руками. Допустим, она действительно рассылала приглашения на празднование сорокалетия, допустим, ей… тридцать девять лет. Тут она мысленно охнула: значит, и лицо у нее должно быть другое, постаревшее. В переднем углу комнаты над раковиной висело зеркало. В нем отражались ее ноги в коротких белых носках; одна из толпы сестер сняла с нее чужие кеды (неуклюжие резиновые штуки) и поставила на пол рядом с койкой. Алиса могла бы спрыгнуть с нее, подойти к зеркалу и хорошенько рассмотреть себя.

Наверное, больничные правила строго запрещали вставать с постели. Она повредила голову. Можно упасть и снова удариться головой. Никто ей не говорил, что нельзя вставать с постели, но, наверное, потому, что для всех это было и так ясно.

Ей нужно посмотреться в зеркало. Но она не хотела видеть. Не хотела знать. Не хотела, чтобы это была правда. Да и потом, у нее есть дело. Нужно проверить, что лежит в сумке. Она быстро расстегнула застежки на клапане и засунула в сумку руку, как будто за призом. На свет появилось… полотенце.

Самое обыкновенное, простейшее, свежее синее банное полотенце. Алиса смотрела на него, и ее жег стыд. Она рылась в чьих-то личных вещах. Ясно, Джейн Тёрнер схватила первую попавшуюся сумку в полной уверенности, что сумка ее, и не удосужилась даже взглянуть, что внутри. Очень похоже на Джейн – властную, нетерпеливую.

Ну ладно…

Алиса еще раз внимательно осмотрела свои пальцы с шикарным маникюром. Потом снова залезла в сумку и вынула плоско сложенный пластиковый пакет. Фирменный пакет «Кантри роуд». Ого! Дорогое место. Она вытряхнула содержимое на колени.

Женские вещи… Белье… Красное платье… Кардиган сливочного оттенка с одной большой деревянной пуговицей… Высокие бежевые сапоги… Небольшая шкатулка для украшений.

Белье тоже оказалось кремовое, с кружевными рюшами. У Алисы оно было весьма легкомысленное и ничем не примечательное: на трусиках резвились морские коньки, а лифчики были хлопковые, фиолетовые, с застежкой спереди.

Она вытянула платье перед собой и увидела, что оно на удивление красиво – простого покроя, из шелковистой ткани в мелкий цветок. Цвет кардигана точно вторил цвету рисунка.

Она взглянула на этикетку. Восьмой размер. Для нее слишком маленькое. Не ее это платье.

Она положила его обратно в пакет, открыла шкатулку, вынула тонкую золотую цепочку с большим топазом. На ее вкус, он был, пожалуй, великоват, но, приложив его к платью, она увидела, что сочетаются они как нельзя лучше. Хороший у тебя вкус, неизвестная.

Следующим оказался ее, Алисы, собственный золотой браслет от Тиффани, с подвесками.

Алиса произнесла: «Какими судьбами?» – вынула браслет, положила на запястье и тут же успокоилась, как будто Ник наконец-то приехал.

Он купил этот браслет на следующий день после того, как они узнали о ее беременности. Ему не следовало так тратиться, ведь перед ними маячила перспектива «сильнейшего финансового давления», как называл его Ник. Как-то так получалось, что любой расход по дому оказывался гораздо больше, чем они рассчитывали. Но Ник говорил, это можно списать на непредвиденные расходы, а туда можно отнести все что угодно. Ведь то, что они ждут ребенка, и есть самая настоящая неожиданность.

Орех был зачат в ночь на среду, но столь примечательное событие не было отмечено почти ничем, и даже секс не был ни особенно страстным, ни чересчур романтичным. В тот вечер по телевизору было нечего смотреть, Ник зевнул и сказал: «Надо бы прихожую покрасить», Алиса лениво отозвалась: «Давай лучше сексом позанимаемся», Ник опять зевнул и ответил: «Угу, хорошо». А потом они обнаружили, что в прикроватной тумбочке не оказалось презервативов, а потом и одному, и другому было уже совсем не до того, чтобы бежать в ванную и искать их там. Была самая обыкновенная среда, да и дело было всего лишь раз, ну и как-никак они были женаты. Им разрешалось заводить детей, хотя сейчас время для этого не совсем удачное. На следующий день Алиса все же нащупала презерватив у дальней стенки ящика – нужно было всего лишь засунуть руку подальше. Но дело было сделано. Орех уже был на пути к тому, чтобы стать человеком.

В тот день, когда восьмой подряд тест оказался положительным (на случай если с первыми семью было что-то не так), Ник пришел с работы, протянул ей завернутую в подарочную бумагу маленькую коробку с прикрепленной карточкой «Матери моего ребенка». А в коробке был этот самый браслет.

Честно сказать, он нравился ей даже больше, чем обручальное кольцо.

А еще честнее сказать, обручальное кольцо ей нисколько не нравилось. Она его почти ненавидела.

Об этом не знала ни одна живая душа. Это был ее единственный большой секрет, и она даже жалела, что, в сущности, он был совсем невинен. Кольцо было старинное, эдвардианское и принадлежало в свое время бабушке Ника. Алиса ни разу не встречалась с бабушкой Лав, грозной, но обожаемой (с весьма противным голосом). Четыре сестры Ника, которых он прозвал «чекушками», потому что они и правда были слегка чокнутыми, просто с ума сходили по этому кольцу и долго возмущались, что по завещанию оно отошло к Нику. Какая-нибудь из «чекушек» могла ни с того ни с сего схватить Алису за левую руку и высокомерно бросить: «Да, теперь таких нигде не найдешь!»

Алисе же оно казалось на редкость уродливым. Большой изумруд лепестками окаймляли мелкие бриллианты. Почему-то оно напоминало ей цветок гибискуса. Гибискус она никогда особенно не любила, но знала одно: половина девушек в мире, казалось, находили кольцо просто божественным и думали, что оно стоит целое состояние.

Но это было еще не все. Кольцо было самым дорогим из Алисиных украшений, а она постоянно все теряла. Это было обычное дело. Она возвращалась обратно по своим следам, вытряхивала мусорные корзины, звонила в бюро находок железнодорожных станций с расспросами, нет ли у них ее кошелька, солнцезащитных очков или зонтика.

– Только этого еще недоставало! – воскликнула Элизабет, узнав, что кольцо Алисы – это единственная в своем роде семейная ценность. – Ты хоть… ну, я не знаю… к пальцу его пришей, что ли.

Алиса почти и не надевала его, разве что на какое-нибудь важное событие или перед встречей с «чекушками». Она предпочитала свое свадебное, совсем простое, да и то не всегда. Драгоценности никогда не кружили ей голову.

А вот браслет от Тиффани она по-настоящему любила. Куда до него кольцу: он воплощал в себе все лучшее, что случилось с ней за последние годы, – Ника, ребенка, дом.

Она застегнула браслет, откинулась на белую больничную подушку, положила на живот рюкзак. Ей вдруг пришло в голову, что браслетов таких, наверное, куча и, вполне возможно, он чужой, ведь все остальное было не ее! И в то же время она точно знала, что браслет принадлежит ей.

Все больше сердясь, она мысленно обратилась сама к себе: «А ну! Вспоминай! И почему ты всегда такая глупая! Почему что-нибудь этакое всегда случается именно с тобой?»

Она яростно сунула руку в сумку и достала кошелек – прямоугольный, дорогой, блестящей черной кожи. Алиса озадаченно покрутила его в руках и заметила скромные буквы: «Гуччи». Ничего себе! Она открыла кошелек, и с водительского удостоверения на нее взглянуло ее же лицо.

Лицо – ее. Фамилия – ее. Адрес – ее.

Значит, и рюкзак тоже ее!

Фото, как водится в таких случаях, не отличалось четкостью, но видно было, что на ней белая блузка и что-то вроде длинных черных бус. Длинные бусы? С каких это пор ей стали нравиться длинные черные бусы? Волосы до плеч были подстрижены под «боб» и очень сильно осветлены. Она подстриглась! А ведь Ник взял с нее обещание, что этого никогда не будет. Алиса находила длинные волосы ужасно романтичными, хотя, когда она сказала об этом Элизабет, та саркастически хмыкнула и ответила: «В сорок лет нельзя обещать, что прическа у тебя будет как у четырнадцатилетней».

В сорок…

Ой…

Алиса положила руку за голову. Ей смутно вспоминалось, что вроде бы волосы у нее были затянуты в конский хвост; до нее не доходило, что сейчас он больше напоминает поросячий. Она нашарила эластичную ленту и запустила пальцы в волосы. Они были еще короче, чем на фотографии в правах. Интересно, нравится ли Нику такая стрижка. А сейчас нужно собрать все силы и взглянуть в зеркало.

Ну да, конечно, вот именно сейчас она очень занята. Спешить ни к чему…

Она положила права обратно и порылась в кошельке. В нем оказались разные кредитные и банковские карты на ее имя и, между прочим, золотая «Американ экспресс». Это что – всего лишь символ статуса тех, кто водит «БМВ»? Библиотечная карта… Страховой полис автомобилиста… Медицинский страховой полис…

Простая белая визитная карточка некоего Майкла Бойла, аттестованного физиотерапевта с практикой в Мельбурне. На обороте было написано от руки:

Алиса!

Мы устроились, все в порядке. Часто думаю о тебе и о хороших временах. Звони когда захочешь.

Целую, М.

Она бросила карточку на колени. Что еще за «хорошие времена», о которых так прозрачно намекает этот нахал Бойл? Ей не хотелось бы думать, что когда-то в Мельбурне она развлекалась с каким-то физиотерапевтом. И выражается так противно. Она представила себе лысого пузатого типа, с пухлыми руками и мокрыми губами.

Да куда же провалился этот Ник?

Может быть, Джейн забыла ему позвонить? В спортзале она вела себя как-то уж очень странно, уж очень. Алиса должна была бы сама ему позвонить и объяснить, что все довольно-таки серьезно и ей нужно, чтобы он сейчас же отпросился с работы. И как она раньше об этом не подумала? Ей остро захотелось самой взять в руку телефон и услышать ласковый знакомый голос Ника. Ей вдруг показалось, что они не разговаривали с незапамятных времен.

Она поспешно обвела глазами маленькую комнату – понятно, никакого телефона не было и в помине. Вообще ничего не было – только раковина, зеркало и плакат с пояснениями, как правильно мыть руки.

Мобильник! Вот что ей было нужно. Она совсем недавно обзавелась им. Он был старый, достался ей от отца Ника и работал вполне прилично, если не считать того, что обе его половинки удерживались резинкой. Что-то подсказывало ей, что теперешний ее телефон должен быть подороже, и когда она открыла молнию на кармане передней стенки сумки, то обнаружила, что так и есть: тонкий серебристый аппарат лежал именно там, как будто она заранее знала об этом. Знала? Она не сказала бы точно.

Здесь нашелся и ежедневник в кожаной обложке, который Алиса тут же открыла и убедилась, что год сейчас действительно две тысячи восьмой. И с тоской обнаружила, что страницы исписаны ее рукой. Наверху каждой страницы стояло неопровержимое: 2008, 2008, 2008. Она закончила перелистывать страницы и взяла в руку серебристый телефон, задышав часто-часто, как будто ей на грудь опустилась тяжелая металлическая плита.

Да умеет ли она обращаться с этим незнакомым ей телефоном? Новые устройства она всегда осваивала с превеликим трудом, но ее пальцы с шикарным маникюром уверенно нажали кнопки по бокам, и крышка отскочила. Она набрала прямой номер Ника и прижала телефон к уху. Пошел гудок. Отвечай, ну отвечай же… Ей казалось, что при первых же звуках его голоса она расплачется от счастья.

– Здравствуйте, департамент продаж слушает! – ответил приветливый, с юморком девичий голос.

Из трубки слышались раскаты хохота.

– Скажите, Ник на месте? – спросила Алиса. – Ник Лав.

Повисла небольшая пауза. Девушка снова заговорила, но уже серьезно, как будто получила выговор. Смех в трубке резко оборвался.

– Извините, вы набрали не тот номер. Хотите, я соединю вас с референтом мистера Лава?

Слово «референт» заставило Алису озадаченно замолчать. Шикарно, однако…

Девушка затрещала так быстро, как будто Алиса собиралась с ней спорить:

– Мистер Лав на этой неделе в Португалии, вам, наверное, лучше обратиться к его референту…

– В Португалии… – повторила за ней Алиса. – И что же он там делает?

– По-моему, он на какой-то международной конференции, – неуверенно ответила девушка. – Но я могу соединить вас…

Португалия, референт… Значит, он пошел на повышение. Так это надо отметить шампанским!

– Скажите, пожалуйста, что за должность у мистера Лава? – хитроумно осведомилась Алиса.

– Он у нас главный управляющий, – ответила девушка таким тоном, будто об этом знала каждая собака.

Ну и ну!

Не просто работа, а Работа с большой буквы!

Это значит – высоко забрался. Точно сказочный великан, семимильными шагами вверх по корпоративной лестнице. Алиса чуть не захихикала добродушно, представляя себе, как Ник – Ник! – хозяйски расхаживает по офису и раздает ценные указания направо и налево. Неужели над ним не смеются?

– Соединяю с референтом, – произнесла девушка уже совсем казенно.

Телефон щелкнул и снова зазвонил.

– Офис мистера Лава, Аннабель, слушаю вас, – донесся из трубки мягкий женский голос.

– Мм… – замялась Алиса. – Это жена Ника… то есть мистера Лава. Я хотела бы поговорить с ним, но… э-э…

– Здравствуйте, Алиса. – В голосе женщины сразу же послышались металлические нотки. – Как вы себя чувствуете сегодня?

– Ну, вообще-то…

– Как вам известно, Ник будет в Сиднее только в понедельник утром. Конечно, если у вас что-то срочное, я могу попробовать послать ему сообщение, но мне не хотелось бы его беспокоить. У него там очень напряженный график.

Что это за противный тон у этой женщины? Она явно знает ее, Алису. И с чего это вдруг она ее так невзлюбила?

– Так у вас что-то срочное или нет?

Ей не показалось. В голосе звенела нескрываемая ненависть. Голова у Алисы разболелась еще сильнее. Ей хотелось сказать: «Слушайте, я в больнице. Меня на „скорой“ привезли!»

«Как бы мне хотелось, чтобы ты не позволяла себя топтать», – всегда говорила ей Элизабет. Бывало, Алиса уже и не помнила, что произошло, а Элизабет напоминала: «Я вчера весь вечер думала, что сказала тебе та женщина в аптеке. Просто из головы не идет, как можно такое проглотить! Бесхребетная ты какая-то!» Алиса тогда опускалась на пол, расплываясь, точно медуза, и всем видом показывая – да, она бесхребетная. Элизабет восклицала досадливо: «Будет тебе!»

Вот в чем была сложность: Алисе приходилось долго готовиться, чтобы проявить хоть мало-мальскую напористость. Что-нибудь этакое всегда случалось неожиданно. Ей нужен был не один час, чтобы все обдумать и взвесить. На самом деле все они были такие злые или это она оказалась слишком уж чувствительной? Или утром они узнали, что неизлечимо больны, и от этой новости настроение, понятно, ухудшилось?

Она уже собралась ответить референту Ника умоляющим, противно-жалостным голосом, но, против всяких ожиданий, ее тело повело себя совершенно по-новому. Выпрямилась спина. Вздернулся подбородок. Напряглись мускулы брюшного пресса. Она заговорила, но даже не узнала собственный голос – гордый, ядовитый и невозможно высокомерный.

– Да, срочное, – произнесла она. – И притом весьма! Произошел несчастный случай. Передайте Нику, чтобы он позвонил мне как можно скорее.

Даже если Алиса ухитрилась бы сделать тройное сальто назад, она удивилась бы гораздо меньше.

Из трубки послышался вздох, и все еще презрительный женский голос произнес:

– Хорошо, Алиса, посмотрим, смогу ли я…

– Буду весьма признательна. – Алиса нажала на кнопку отбоя. – Корова! Сучка! Проститутка! – Она выплюнула из себя эти три слова, словно отравленные стрелы.

Алиса сглотнула слюну и удивилась еще больше: она говорила точно татуированная девчонка, которая не боится склок и даже находит в них удовольствие.

Мобильник в ее руке зазвенел, и она даже подпрыгнула.

Она подумала, что это наверняка Ник, и ее затопило облегчение. Пальцы снова действовали уверенно. Она нажала кнопку с зеленым значком телефона и спросила:

– Ник?

– Мам, ты? – отозвался сердитый детский голос.

5

Я сегодня что-то взвинчена. Прошу прощения за то, что мне хочется «выговориться», как сейчас говорят молодые. Вообще-то, я это слово терпеть не могу, но эта мода такая прилипчивая!

Как известно многим из вас, я возглавляю общественный комитет Транквиллити-Вуд. В последнее время мы заняты подготовкой к вечеру семейных талантов. Он состоится в следующую среду. Выступать будут члены наших семейств: дети, внуки и так далее. То-то будет весело! Понятно, что некоторые номера дадутся нелегко, но хоть на какое-то время мы перестанем думать о своих артритах.

Сегодня на собрании общественного комитета появился наш новый жилец. Теперь я всегда радуюсь всякой свежей идее, поэтому с удовольствием представила Джентльмена Икс. Думаю, в Транквиллити-Вуд мой блог никто не читает: большинство этих милых старичков и не подозревает о существовании Интернета, но все же имен лучше не называть.

Джентльмен Икс излил на меня целый поток предложений.

На этих вечерах мы подаем обычно чай, кофе, сэндвичи и булочки. Джентльмен Икс замахнулся аж на коктейль-бар. По его рассказам, он год проработал барменом на каком-то острове в Карибском море и мог приготовить такой коктейль, что «просто зашибись». Я не шучу. Он выражается именно так.

Потом он сообщил, что знает одну девушку, которая, вообще-то, не член семьи, но тоже может выступить с номером, если я не против. Конечно, я согласилась. Он ответил, что это просто здорово: она классно танцует на шесте. Все мужчины покатились со смеху, захлопав себя по коленям. Ничего смешного! Сексист. Развратник. Смеялись даже некоторые женщины. Рита просто ржала как лошадь. Понятно, у нее старческое слабоумие, но все-таки…

А потом произошло что-то непонятное. Ни с того ни с сего мне вдруг захотелось разрыдаться. Я как будто перенеслась в свой самый первый по выходе из колледжа год работы в школе, в свой самый первый класс. Если вы не читали раздел «О себе», сообщаю: я двадцать лет проработала преподавателем математики. Десять лет – заместителем директора и десять лет – директором. Так сказать, положила жизнь на алтарь просвещения. В моем классе был такой ученик – Фрэнк Нири. Его озорная мордашка прямо стоит у меня перед глазами. Умный мальчик, но совершенно неуправляемый. Этакий возмутитель спокойствия, шуточкам которого смеялись все мальчишки. От них я казалась самой себе противной и скучной – ни дать ни взять тетка, оставшаяся в старых девах.

Ясное дело, в каждом классе был свой Фрэнк Нири, и я быстро научилась приструнивать их. Но тогда я была слишком молода, неопытна и из-за Фрэнка чувствовала себя настоящей занудой. Точно такое же чувство охватило меня и сегодня.

Ребята, с чувством юмора у меня все в порядке! Против хорошей шутки я ничего не имею! Но танцы на шесте! Вам ведь тоже не смешно, да?

Так вот, следующим пунктом повестки дня был тот самый противоречивый вопрос, о котором я писала в предыдущем посте. (Вам, конечно, было что сказать на эту тему! И пощипали же вы меня!) Я думала, что Джентльмен Икс меня уж точно не поддержит. Как вдруг…

Я страшно расстроена, просто ужасно! Только что мне позвонила «дочь», Барб, и сказала, что Алиса, моя «внучка», неудачно упала в спортзале – очень уж часто она туда ходит, мне кажется, – и попала в больницу. Особенно же мне грустно оттого, что ей и так сейчас сложно; только этого еще недоставало! Похоже, Алиса так сильно ударилась головой, что потеряла память и ей кажется, что теперь 1998 год. Хуже не бывает. Я, конечно, уверена, что память скоро вернется, но пока это все очень тревожно и отодвигает на задний план мелкие заботы. На сегодня заканчиваю. Как только что-то прояснится – сразу же сообщу.

Берил

Сочувствую вам, Фрэнни! Передайте этому противному Иксу, что его не ждут в общественном комитете! Молимся за Алису, всем сердцем с ней!

Парень из Брисбена

По-моему, из комментирующих я здесь единственный представитель мужского пола, и вы, женщины, скорее всего, меня ошикаете, только объясните мне, пожалуйста: что плохого в том, если на семейном мероприятии будет коктейль-бар? Для меня это большая загадка. Я за предложение Икса!

(Извините, Фрэнни, но я смеюсь от души. Простите великодушно ) Я просто хотел поднять настроение).

ДорисизДалласа

А что, если вам пригласить Джентльмена Икс на бокал вина и как следует обговорить с ним все? Используйте свои женские чары! Можно даже испечь луково-сырный пирог, о котором вы писали в предыдущем посте! P. S. А почему вы берете «дочь» и «внучка» в кавычки?

Супербабулька

Какое несчастье! И для вас, и для Алисы! Пришла беда – отворяй ворота. Сообщайте нам, как дела.

Леди Джейн

Расскажите Алисе: как-то раз я упала в обморок в отделе заморозки в «Вулиз», а когда пришла в сознание, то почему-то назвала свою девичью фамилию! А тогда я уже сорок три года как была замужем! Память очень занятно устроена.

Фрэнк Нири

Здравствуйте, мисс Джеффри! Сегодня я искал в «Гугле» свое имя и наткнулся на вашу запись. Извините, что я был таким хулиганом, но я с огромным удовольствием вспоминаю наши уроки математики. По-моему, я даже был чуточку влюблен в вас. Я стал инженером и не сомневаюсь, что всех своих успехов достиг благодаря вашей огромной работе.

ЧудачкаМейбел

Я совсем недавно набрела на ваш блог. Поздравляю! Такое забавное чтение! Я тоже прабабушка, живу на другой стороне планеты (Индиана, США!) и подумываю стать блогером. Вопрос: как ваше семейство относится к тому, что вы о нем пишете? Мои бы, я думаю, хихикали.

АБ74

Неужели правда комментарий написал Фрэнк Нири, ваш бывший ученик? Ну ничего себе! Мощь Интернета в действии!

– Мам? – нетерпеливо повторил ребенок.

Алиса не могла разобрать, кто это – мальчик или девочка. Голос был самый обыкновенный, детский. Он чуть задыхался, будто от спешки, и был немного сердит. Звучал, впрочем, приятно. Ей мало приходилось говорить по телефону, разве что по случаю дней рождения племянников и племянниц Ника, но их голоса были для нее настоящей музыкой. Когда же она их видела, они казались ей гораздо больше, страшнее и даже грязнее.

Ладонь у нее взмокла от пота. Она покрепче ухватила трубку, облизнула губы и хрипло сказала:

– Алло!

– Мам! Ну это же я! – рвался голос из трубки, как будто ребенок кричал ей прямо в ухо. – Почему ты подумала, что это папа? Он что, тебе звонит из Португалии? А? Когда будете говорить, скажи ему: игра для «Икс-бокса» называется «Затерянная планета: экстремальные условия», ладно? Все поняла? Мне кажется, папа не запомнил названия. Мам, это очень важно, ты, может, запишешь на всякий случай? Слушай внимательно! Затерянная планета… Экстремальные условия… А ты, вообще-то, где? Мы идем купаться, а ты ведь знаешь, я терпеть не могу опаздывать, потому что тогда придется тащиться на этом дурацком водном велосипеде! Ой, дядя Бен идет! Он отвезет нас купаться! Ура! Здорово! А чего ты нам не сказала? Дядя Бен, привет! Ну пока, мам!

Что-то пискнуло, глухо стукнуло, издалека послышались радостные детские крики. Мужской голос сказал: «Всем привет, народ!» – и зазвучал сигнал отбоя.

Алиса уронила телефон на колени и уставилась в проем двери, открытой в больничный коридор. Кто-то в зеленой шапочке быстро уходил по нему со словами: «Ну дайте же передохнуть». Где-то далеко плакал новорожденный.

И с кем же, спрашивается, она сейчас говорила? С Орешком?

Она даже не знала, как зовут этого ребенка. Насчет имен они все еще спорили. Ник был за Тома: как он говорил, «настоящее солидное мужское имя». Алисе нравилось имя Итан, в котором ей слышалось что-то сексуальное и удачливое. А если бы Орешек выкинул штуку и оказался девочкой, Алиса хотела бы назвать ее Маделин, а Ник выбрал Аддисон, ведь девочкам настоящие солидные имена не нужны.

Алиса подумала: «Я не могу быть матерью ребенка и не знать, как его зовут. Такого не может быть. Это за гранью возможного».

Но, может, это неправильный номер! Ребенок говорил про какого-то дядю Бена. В семье Алисы такого дяди никогда не было. И вообще никакого Бена она не знала. У нее не было ни одного знакомого с таким именем. Она как могла напрягала память, но ей вспомнился только огромный бородатый продавец в магазине с неоновой вывеской под названием «Психические искусства», принадлежавшем старшей сестре Ника Доре. Пожалуй, она самая чокнутая из «чекушек». Этого продавца Алиса видела лишь однажды; впрочем, может быть, его звали Билл или Брэд.

Загвоздка была вот в чем – ребенок спросил: «Почему ты подумала, что это папа?» – когда она произнесла имя Ник. И потом, он знал, что Ник сейчас в Португалии.

Да, это было за гранью возможного, но, с другой стороны, определенная логика тоже просматривалась.

Она быстро закрыла глаза, открыла их снова, силясь представить сына, которому не исполнилось еще и десяти лет. Какой он – высокий или нет? Какого цвета у него глаза? А волосы?

Что-то в ней готово было завопить от явного ужаса всей этой ситуации, а что-то – захохотать от ее нелепости. Невероятная шуточка. Смехотворная история, которую она будет пересказывать много лет: «А после я звоню Нику, и эта женщина говорит мне, что он в Португалии. А я не могу взять в толк, как это – в Португалии?»

Она взяла телефон осторожно, как будто это было взрывное устройство, и задумалась, кому бы еще позвонить: Элизабет? Маме? Фрэнни?

Нет… Ей больше не хотелось слышать незнакомые голоса, сообщающие что-то неизвестное о тех, кого она любила.

Тело ослабело и отяжелело. Ничего она не будет делать… Совсем ничего. Рано или поздно что-то произойдет, войдет кто-нибудь наконец. Врачи починят ей голову, и все будет хорошо. Она стала запихивать вещи обратно в сумку. Когда она взяла ежедневник в кожаной обложке, из него выпала фотография.

Трое детей в школьной форме. Очевидно, они позировали, потому что рядком сидели на ступеньке, уперев локти в колени, а подбородком упираясь в ладони. Это были две девочки и мальчик.

Мальчик сидел в середине. У него были почти белые растрепанные волосы, оттопыренные уши, курносый нос. Он склонил голову набок и стиснул зубы в преувеличенной гримасе, изображая то, в чем Алиса узнала улыбку. Она это точно знала, потому что видела, наверное, сто фотографий своей сестры с похожим выражением лица. «И зачем только я это делаю?» – грустно говорила Элизабет, глядя на снимок.

Девочка справа от мальчика выглядела постарше. Она вся была какая-то вялая, с длинным лицом и прямыми как палки каштановыми волосами, забранными в хвост, который падал на плечо. Она подалась вперед, всем своим видом показывая, как не нравится ей сидеть в этой смешной позе. Рот был сжат в узкую полоску, и она угрюмо смотрела куда-то вправо от камеры. На пухлой коленке была заметна большая некрасивая ссадина, а шнурки на ботинках были развязаны. В ее чертах не было совершенно ничего знакомого.

У маленькой девочки слева светлые кудрявые волосы были стянуты в два хвостика. Рот у нее растянулся в самой радостной улыбке, на пухлых ангельских щечках виднелись две глубокие ямочки. На уголках воротничка школьной формы было что-то вроде аппликации; Алиса поднесла фотографию ближе, чтобы приглядеться. Это были блестящие динозавры, точно такие же, как у Алисы на майке.

Алиса перевернула снимок и прочла отпечатанную на машинке наклейку:

Дети (слева направо): Оливия Лав (К2), Том Лав (Yr4B), Мадисон Лав (Yr5M)

Родитель: Алиса Лав

Заказано отпечатков: 4

Алиса повернула снимок к себе и стала внимательно разглядывать детей.

Я вас никогда в жизни не видела…

В ушах слышался отдаленный шум; она чувствовала, что дышит коротко, неглубоко, грудь быстро поднимается и опускается, как будто она оказалась на большой высоте. «О, так было смешно! Ну вот, я смотрю на фотографию этих троих детей. Собственных детей! И вообще никого не узнаю. Жуть просто!»

Еще одна незнакомая медсестра вошла в палату, быстро взглянула на Алису и взяла планшет с ее кровати:

– Извините, что заставляем вас ждать так долго. Мое начальство заверило: через несколько минут ваша койка будет готова. Как вы себя чувствуете?

Алиса поднесла кончики дрожащих пальцев к голове и произнесла с истерическими нотками в голосе:

– Дело в том, чтоя не могу припомнить последние десять лет своей жизни.

– Мы, пожалуй, организуем для вас чай и сэндвичи, – сказала сестра, посмотрела на фотографию у Алисы на коленях и спросила: – Ваши?

– Похоже, – ответила Алиса.