Белый хрен в конопляном поле Успенский Михаил
— Вот, гляди! — показал Тихон на страницу с картинкой.
— Сам читай — я в мертвых языках не силен. Кому они нужны, мертвые-то?
— Сие есть труд славного немчурийца Сексофилуса «De diversis artibus», сиречь «О различных искусствах».
— На ухо заячье облокотились бы твои искусства! Ты про золото давай!
— Так тут про золото и есть. Слушай: "Бывает также золото, именуемое неспанским, каковое составлено из красной меди, пепла василиска, человеческой крови и уксуса.
Язычники, чье умение в искусстве весьма похвально, выводят василиска так.
Есть у них подземная темница, обложенная камнями и сверху, и снизу, и со всех сторон, с двумя столь малыми оконцами, что даже свет сквозь них едва ли проникает. Пускают они туда двух петухов двенадцати или пятнадцати лет и дают им еды обильной.
Как разжиреют они, то от пыла, вызванного своей тучностью, спариваются и откладывают яйца. Когда яйца отложены, убивают петухов и сажают жаб высиживать те яйца и кормят их хлебом.
Когда яйца насижены, вылупляются петушки во всем подобные цыплятам, высиженным от курицы, но через семь дней вырастают у них змеиные хвосты. Немедля они роют в земле нору, ежели нет в темнице каменного пола.
Остерегаясь сего, хозяева их держат у себя бронзовые сосуды большие, а в тех сосудах проделано множество отверстий. Кладут они цыплят в сосуды закрывают те сосуды медными крышками и закапывают в землю. Цыплята там едят лишь тонкую землю, что попадает в сосуды.
А засим хозяева снимают крышки с сосудов и разводят под ними большой огонь, покуда звери не сгорят дотла.
Проделав сие и охладив сосуд, достают из него пепел и размалывают его со всем тщанием, добавив к нему третью часть крови рыжего человека.
Когда соединятся те части, смешивают их с уксусом в чистом горшке.
Потом берут тонкую пластинку из чистой меди и покрывают обе ее стороны и кладут пластинки в огонь.
Пластинки те, докрасна раскаленные, вытаскивают из огня и закаливают в означенной смеси и обмывают их.
Проделывают сие, покуда смесь не проест медь насквозь, вследствие чего обретает она вес и цвет золота. Золото сие пригодно для любой работы".
— Я-то думал, ты карту с обозначением клада нашел, — разочарованно сказал Терентий. — А тут столько возни…
— Зато наверняка, — сказал Тихон. — У батюшки просить не придется, заодно и державу укрепим… Только петухов убивать не будем — в чем они виноваты?
— А василисков жарить не жалко? — поинтересовался Терентий.
— Василиски есть носители зла… — вздохнул Тихон. — Нам теперь надобно выстроить подземную темницу. Как раз к совершенным годам управимся, а уж потом…
— Ну да! Буду я ждать, пока все фрейлины состарятся, как бабка Чумазея! Я лучше пойду да пущу кровушку писарю Волдырю — он как раз рыжий! Ведерка хватит?
— Стой! — испугался добрый королевич. — Кровь понадобится нам намного позже… Что-нибудь придумаем…
Все-таки передалось и сыновьям что-то от Стремглавова упрямства. Отступать от задуманного не хотелось обоим.
— Берем лопаты и пошли темницу копать! — предложил Тихон.
Терентий призадумался. Тем более что лопаты ни тот, ни другой еще в руках не держали.
Но лень человеческая всегда выход найдет.
— А зачем нам копать темницу да еще обкладывать ее камнем? — проникновенно сказал Терентий. — Есть же матушкина усыпальница. Она как раз каменная…
— С ума ты сошел! Разве можно так делать?
— Так мы же не в чужой склеп полезем. Неужто матушка наша, будь она жива, отказала бы детям своим в такой малости?
И вдруг оба сиротки (а ведь без матери дитя как ни крути — сирота) дружно залились слезами. Даже непонятно, кто из них кого завел. … Усыпальница королевы Алатиэли считалась в Столенграде местом нехорошим. Как, впрочем, и некогда венчавшая ее башня. И даже после пожара погоревшие горожане предпочли не отстраиваться на старом месте, быстро превратившемся в городскую окраину. А вот караула никакого не было — и всякий солдат на счету, да и боялись караульные чего-то…
К тому времени Стремглав несколько успокоился насчет сыновей и приглядывал за ними уже не так строго. Совсем взрослые парни стали, негоже им под надзором ходить!
А столичные жители королевичей любили — в особенности за Терентиевы издевательства над придворными.
Поэтому свободы у принцев сейчас было не меньше, чем у любого столенградского подростка.
Усыпальница, бывшая когда-то основанием башни, представляла собой низкое строение с парой узеньких, не пролезть, окошек.
— Самое то! — обрадовался Терентий.
Увы, на железной двери висел железный же замок величиной с шар для звездобола.
— А ключ-то батюшка всегда на груди носит… — упавшим голосом сказал Тихон.
— Что же делать? Думай, ты же книжки у нас читаешь! — потребовал Терентий.
— В книжках обыкновенно тайком снимают с ключа слепок на воске, — припомнил Тихон. — А потом несут тот слепок слесарю…
— Ну да! Еще потом со слесарем прикажешь и золотом делиться? Ухо ему поросячье, а не золото! Да и побоится слесарь, бате донесет…
Принцы приуныли и принялись в очередной раз обходить склеп, словно бы ища другую дверь.
Потом Терентий подошел к стене вплотную и двинулся вдоль нее, ощупывая камни — нет ли тайного входа, как в романах про Когана-варвара (их ему Тихон пересказывал).
— Стой! — вдруг скомандовал он самому себе. — Смотри — здесь земля рыхлая!
— Что это значит?
Но Терентий уже стоял на четвереньках и разгребал землю руками, так что комья во все стороны летели.
— Сюда уже кто-то пробовал залезть! — сопел он. — Ну, народ! Ну, добрые посконичи! Король уже супругу как следует похоронить не может, обязательно отыщется какая-нибудь скотина… Нет, я впоследствии доищусь, кто матушке спокойно лежать не дает, и на кол посажу! Помогай давай!
Вдвоем дело пошло веселее, и скоро перед близнецами оказалась дыра, уходящая вглубь.
— Так и есть — давний подкоп, — сказал Терентий. — Ладно уж, полезу вперед, а то ты мне все ноги переломаешь!
Но все равно было ему страшно, и Тихон это почувствовал.
— Ты только осторожнее, братец…
— Не боись, давай ко мне! — донеслось уже снизу.
Ласковый королевич осторожно спустил ноги в дыру, и вскоре оба оказались внутри склепа.
Там не было ничего, кроме каменного гроба, стоявшего на каменном же возвышении.
— Там — мама? — шепотом сказал Тихон.
— Там, — вздохнул Терентий.
— А посмотреть можно? Ведь от нее даже портрета не осталось…
— Потому и не осталось, что тогда у нас еще ни одного живописца не было. Да и не сдвинуть нам крышку без лома. А и сбегать за ломом, так все равно потом на место не положить, тут батина сила нужна… Слышал ведь, что он никого сюда не пускал? Так что про подкоп ему говорить не следует, мало ли что ему в голову взбредет… Убьет еще сгоряча…
— Это ты про батюшку? — задохнулся от негодования Тихон.
— Про него, родимого… За такое и самый добрый отец по головке не погладит — разве что чем-нибудь тупым и тяжелым. Так… Ты уж нас, матушка, прости, неразумных… Не гневайся… А помещение подходящее, только что пол не каменный…
— Был бы каменный, так нам сюда и не попасть, — заметил Тихон.
— Тоже верно. Ну, полезли обратно, петухов ловить…
ГЛАВА 8,
Простые посконичи сроду в глаза не видели газету «Меенхеерваам», но с некоторых пор и они стали поговаривать, что у царевичей с головами что-то не в порядке.
— Так, а что вы хотите — близняшки, ум на двоих, — объясняли сердобольные старухи.
Слухи потянулись с королевского птичьего двора.
— Да на что вам двенадцатилетние петухи? — удивлялись птичницы.
— Можно и пятнадцатилетних, — соглашались принцы. — Все-таки ровесники…
— Кто же у петухов годы считает? Может, им, горластым, еще и день рождения справлять?
— Вы, бабы, ничего не понимаете, — важно объяснял птичницам Терентий. — Да просто-напросто такова наша воля! Вы ведь любой наш каприз обязаны исполнять, иначе какие же мы будем наследники престола? Понадобится мне царевна Зазнобия — дай да подай! Возникнет нужда в пятнадцатилетних петухах — предоставь в лучшем виде! А то ведь вы меня знаете — поймаю хорька да и загоню сюда ночью…
Угроза хорьком возымела на птичниц желаемое действие: ведь Стремглав разбираться не будет, хорек там или не хорек, погонит с хлебного придворного места…
— Бате ни слова! Хорек! — пригрозил напоследок Терентий.
Пятнадцатилетние петухи сидели в мешке тихо — должно быть, с перепугу. Тихон тащил другой мешок — с зерном да еще ведро с водой.
— Колдовать собрались, девок привораживать! — догадалась им вслед старшая птичница. — Когда колдуют, без кочета не обойтись…
— Дура ты старая! — отвечала ей молодая птичница. — На что им, красавчикам, колдовать? Их высочество Терентий меня и так уже раза три приворожил…
Если бы королевичи знали, какая морока им предстоит, они бы плюнули и на василисков, и на золото.
Пятнадцатилетние петухи клевали зерно в огромных количествах, жирели, но никаких яиц нести не собирались. Да ведь за ними еще и убирать приходилось — здесь усыпальница все-таки, обитель скорби…
— Ну, что же вы друг дружку не петушите? Головы пооткручиваю! — грозился Терентий. — Гляди, дурак пернатый, сколь твой напарник хорош: масляна головушка, шелкова бородушка… Он рано встает, голосисто поет… Топтал бы сам, да денег надо!
Нет, наверняка за принцами кто-то следил — иначе откуда бы слово «петушить» вошло в обиход?
К счастью, петушиное пение надежно глушилось каменными стенами.
— Может, у твоих язычников петухи какие-нибудь другие? — теребил брата Терентий. — Ты проверь по книгам!
— Нет, петухи везде одинаковые, как кони, только масть разная… — уныло отвечал Тихон. — Они, верно, нас стесняются — мы ведь по целым дням тут торчим! Ты же, к примеру, с девушками своими не посередь двора забавляешься!
— Не до забав нынче, — сурово сказал Терентий. — А вообще-то ты, наверное, прав. Смотри-ка — еще не все мозги у тебя чтение вытянуло!
Петухов предоставили самим себе, только каждое утро зерна подсыпали, воды подливали да помет убирали.
— А жабы-то! — в один прекрасный день вспомнил Терентий. — Вот начнут наши птички нестись, а высиживать и некому!
Взяли здоровенную кадушку, поплелись на болото — жаб ловить.
Как ловить лягушек, знали все простые посконичи: случалось на этом подрабатывать, лягушек охотно покупали сотнями бонжурские купцы, поскольку посконская лягушка много крупней и упитанней своей бонжурской товарки.
А у жабы и нрав иной, и приоритеты другие. Да ведь даже и лягушек принцам не приходилось ловить, не было такой нужды.
— Хорошо еще, что мы все это летом затеяли, — говорил Терентий, дрожа на студеном ветерке.
Потом ему пришлось вытаскивать из «окошка» в трясине Тихона. Потом Тихон его вытаскивал. Потом утопили кадушку…
— Ничего, у рубах вороты завяжем — лучше любого мешка будет!
Опасность заразиться от жаб бородавками уже казалась братьям вовсе не значительной.
— Убери хворостину! Живьем брать будем!
— А то я не знаю!
Наконец нашли такое место, где у жаб был самый икромет.
— Замечательно! — приговаривал Тихон, — у них сейчас материнский инстинкт должен быть сильно развит, и они нам будут василисков на совесть высиживать!
Набили недовольными, ворчащими жабами обе рубахи.
— А где же их хранить? — спросил Тихон. — Яиц-то покуда не видно!
— Я знаю где — у батюшки в бане. Сегодня не банный день, переночуют…
Баня у Стремглава, в память о той, отцовской, судьбоносной, была огромная, валун для парилки привезли с далекого севера. После парилки же полагалось крепко охолонуть — зимой в сугробе, а летом для этой цели имелся нарочито выкопанный пруд со студеной родниковой водой.
Туда и вытряхнули добычу.
День и вправду был не банный, но хозяйственный Стремглав, чтобы заведение зря не простаивало, пускал туда по ночам иноземных посланников в сопровождении гулящих посконских девок или своих же фрейлин. Посланники от жару становились разговорчивее, да и сговорчивее, подписывали, не вникая, нужные бумаги…
Недаром посконская баня есть восьмое чудо света! А может, и первое.
Натопили каменку и в эту ночь для неспанского посла дона Мусчино, а он зазвал туда с собой не девку и не фрейлину, но супругу неверландского военного атташе, отлучившегося на кабанью охоту.
Коварный владыка Посконии оборудовал при бане и особую каморку. В каморку по мере необходимости подсаживали скорописного художника, который старательно зарисовывал все, что в бане происходило. Потом с помощью этих зарисовок из послов можно было сучить нитки, вить веревки, плести канаты и прочую нужную в государственном деле снасть.
Неспанский посол, усы у которого не обвисали даже во влажной парилке, попарил как следует свою избранницу, а потом предложил ей освежиться в пруду…
От визга пышнотелой неверландской красотки проснулся весь Столенград.
К пруду сбежалась дворцовая стража с факелами, неодетые фрейлины, скорописный художник и вообще все желающие.
Но первым, как всегда, был король Стремглав.
Неверландка визжала так, что завыли все городские псы. Простуженные жабы тоже издавали совершенно невероятные звуки. Дон Мусчино пытался прикрыться пышным высоким неспанским кружевным воротником, но воротник же круглый и с дырой для головы!
Получилась весьма пикантная розеточка.
Словом, международный скандал предстал во всей своей неприглядной красе. А ведь Стремглав хотел, чтобы все было тишком, ладком, по-доброму, к немалой для державы выгоде…
И так страшен был королевский гнев, что плененные жабы, не дожидаясь лишних неприятностей, без посторонней помощи вылетели из пруда и гигантскими прыжками устремились на свою историческую родину.
— Батюшка! Это не он! Это я! — рыдал Тихон и пытался своим телом защитить Терентия от королевского ремня.
— Добро! Ты тоже получишь!
Нелишне напомнить, что каждому королевичу досталась двойная порция побоев.
Назавтра снова пришлось тащиться на болото за жабами. Теперь вода приятно холодила нахлестанные телеса…
— Как хорошо, что батюшка отходчив! — ворковал Тихон, отправляя очередную жабу в мешок. — А вдруг бы он нас посадил под домашний арест? Только и видели бы мы наших василисков…
— Отходчив… Нечего чужих людей в фамильную баню пущать! — лютовал Терентий. — Еще заразу какую занесут!
К счастью, на этот раз не пришлось никуда устраивать пленниц, потому что петухи дружно снеслись.
Яиц было поменьше, чем жаб, поэтому лишних отпустили.
Тихон так устал, замерз и проголодался, что даже не пикнул, когда Терентий развел костер, свернул петухам шеи, ощипал и выпотрошил их.
— За мужеложество полагается, — кратко пояснил он.
Откормленные самым лучшим зерном петухи оказались восхитительны на вкус.
Братья уснули тут же, возле гаснущего костра — в обнимку.
Во дворце их хватились, начали искать и скоро нашли.
Стремглав умилился увиденному и приказал тихонько, не потревожив, перенести сыновей в их постели.
— Однако странное место они для пикника выбрали, сир, — сказал Ироня.
— По матери тоскуют, — развел руками Стремглав.
ГЛАВА 9,
Дожидаясь, покуда жабы высидят желанных василисков, братья времени зря не теряли.
Королевские повара и стряпухи стали замечать, что из кухни пропадает бронзовая посуда.
Придворный слесарь хватился отличного немчурийского пробойника с наконечником из редкого и драгоценного сплава.
Придворный пекарь ежедневно недосчитывался нескольких караваев.
Дырявили бронзовые сосуды в том же склепе, чтобы не было слышно. Жабы от звона вздрагивали, но доверенных им яиц не покидали. Еще бы! Жаб кормили братья белым хлебом, а в болоте его и за сто лет не допросишься.
Общая цель сблизила Тихона и Терентия настолько, что последний даже забывал помечтать о встрече с волшебником, способным разорвать незримые братские узы.
— Ну вот, будет теперь куда василисков пересадить, — сказал Терентий, когда пробойное дело было окончено.
Принцы затратили на свой обогатительный замысел столько трудов, сил и здоровья, что могли бы за это время у доброго хозяина заработать не меньше золота, чем рассчитывали получить.
А вы думали, что алхимическое золото даром дается?
Но все труды оказались напрасными.
Придя очередным утром в склеп, Тихон и Терентий увидели, что там сидит одна-единственная жаба, самая большая, и высиживает она одно-единственное яйцо.
— Ты, колчерукий, между досками щель оставил! — сразу обвинил брата Терентий.
— Нет, братец, я со всем тщанием закрывал… Погоди, а это что за тварь?
В углу склепа лежала здоровенная змея. Пестрое ее пузо было раздуто до невозможности. Она бы даже в подкоп сейчас не пролезла, и поэтому спала себе, спокойно переваривая добычу.
— Она их всех сожрала — и жаб, и яйца… — жалобно прошептал Тихон и заплакал.
Терентий тоже заплакал, а потом взял камень и размозжил подколодной гадине голову.
— Все-таки уже не зря жизнь прожил, — утешал его Тихон сквозь слезы. — Змею ты уже убил. Теперь осталось только дом построить да сына родить…
— Придется последнего василиска кормить как следует, — нашелся Терентий. — Чтобы пепла было побольше. Да не тонкой землей, на ней не заматереешь. Я ему свою черную икру отдавать буду…
Послышался треск.
Везучая жаба соскочила со своего места и поглядела на братьев, словно желая, чтобы ее труд по достоинству оценили.
На том месте, где она сидела, среди обломков скорлупы кто-то маленький копошился.
— Какой хорошенький! Какой миленький! — воскликнул Тихон и взял новорожденного в руки. — И гребешок у него есть, и хвостик прорезается…
— Ты гляди, чтобы он у тебя в землю не закопался! — предупредил Терентий. — Вот я сейчас его в сосуд пересажу… Или лучше сбегать да у рыжего писаря крови нацедить?
— Братец, — прорыдал Тихон. — Я ведь тебя обманул без умысла. Я ведь потом комментарии к трактату Сексофилуса изучил. Оказывается, этот рецепт — сплошные иносказания, чтобы обманывать дураков вроде нас с тобой, а ученый же человек без труда поймет, что каменная темница — это просто каменный горшок, кровь рыжего человека — соль аммония, а сам василиск есть аллегория да интерпретация мифа о змее и змееборце…
От гнева Терентий забылся, изо всех сил ударил близнеца кулаком по голове — и сам повалился без памяти.
Очнулись братья одновременно от того, что крошка-василиск поочередно лизал им щеки горячим язычком.
— Задавлю! — заорал Терентий и хотел было ухватить тварюшку за шейку.
— Не смей, братец: он еще маленький и ни в чем не виноват. Не смей, говорю, а то вот он, ножик, у меня! У сердца! Да ты сам подумай, ни у кого на свете нет живого василиска, а у нас есть!
Терентий подумал, посчитал на пальцах.
— Правильно твоя губа шлепнула. Выкормим, вырастим и продадим в бродячий зверинец за те же деньги…
— Только помни, братец, что нельзя людям глядеть в глаза василиску, а то можно в камень обратиться!
Терентий внимательно осмотрел малютку, поднеся ладонь к щелевидному окошку.
— Да у него и глазки-то еще не прорезались, будто у котенка! — с неожиданной нежностью сказал он. — Пусть живет!
Известно ведь, что все злодеи сентиментальны. Убедившись, что ее подопечному ничто не угрожает, верная жаба подхватила в каждую лапу по два каравая и всем своим видом показала, что ее следует подсадить в подкоп и подтолкнуть на белый свет.
Выпихнули ее наружу — хоть и с большим трудом.
— Ничего себе разъелась на дворцовых харчах, — сказал ей вслед Терентий. — Надо было хоть караваи отобрать…
— Не украла, а честно заработала, — возразил Тихон. — Остальные же героически погибли на боевом посту, словно рыцарь Барфоний и его отряд…
И близнецы, не сговариваясь, отсалютовали по всей форме погибшим жабам.
Теперь оставалось только прибрать в склепе, выкинуть змею-паскуду мертвую да изнахраченные бронзовые сосуды спрятать куда-нибудь с глаз долой.
Подкоп же надежно завалили землей, тщательно ее утрамбовав.
Сколько ни рылся в старых фолиантах Тихон, нигде не нашел он указаний, чем выкармливать василисков. Пресловутая «тонкая земля» на поверку оказалась чисто абстрактным понятием.
Но малыш ел все, что давали: черную икру, буйабез, консоме с пашотом, пареную репу, толченый горох. Головка у него была петушиная, равно как и две лапки, хвостик вырос чешуйчатый, а крылья голые, без перьев, как у летучей мыши.
Поселили его в кукольном домике и каждый день занимались с крошкой обучающими играми. Терентий напрочь забыл всех своих девок.
Однажды, когда братья тщетно учили своего питомца скакать через скакалку, в детскую внезапно вошел отец.
— Это что у вас такое? — со страхом спросил он.
— Василиск, — хором и честно ответили братья.
— Василиск, детки, тот же самый дракон, — с нарочитой ласковостью сказал король. — А вы помните, что такое Великий Уговор Агенориды? Вы представляете, что будет, если его кто-нибудь увидит? Или хотя бы слухи пойдут? Да на нас все державы обрушатся с великим удовольствием, и Пистон Девятый уже не поможет! Они из-за этого недоделка нашу Гран-Посконь с лица земли сотрут и по закону будут правы! В печку его, и немедленно!
И Стремглав Бесшабашный занес над маленьким чудовищем ногу в подкованном сапоге.
Тут малютка, словно почуяв беду, впервые поднял веки.
Карающая королевская нога застыла в воздухе на полдороге.
Стремглав продолжал что-то говорить, безобразно растягивая слова, голос у него сделался совсем низкий, а речь неразборчивая, как у паралитика.
Терентий схватил зверька с пола и прижал к груди, закрыв петушиную головку ладонью.
— Батюшка окаменел! — ужаснулся Тихон.
— Туда ему и дорога, — сказал Терентий. — Нечего ремнем махаться, не при старом режиме живем… А престол расширим, чтобы вдвоем не тесно было.
Тихон подошел к батюшке, помахал у него перед глазами рукой — он видел, что лекари всегда так делают.
Нога Стремглава медленно и плавно опустилась. -…в ухо собачье, в нос моржовый, в пихту и елку! — сказал король обычным голосом. — Что это на меня вроде как некое затмение нашло?
— Это на тебя василиск глянул, — сказал Терентий. — Может и еще разок посмотреть, если я попрошу…
— Ты отцу угрожать?
— Батюшка, — заторопился Тихон. — Никто его не увидит, уж мы постараемся! Он у нас среди игрушек затаится, как будто и сам игрушка — ведь игрущечных-то драконов никто не запрещал! Он умненький, он на чужих глазах не пошевелится. Уж мы его выучим!
— Да не в том дело, — вмешался Терентий. — Батя, это же оружие какое! Пока ты на одной ноге стоял, я бы тебя успел на строганину покрошить! Прикинь, если он в бою у меня на плече будет сидеть, вроде как наплечник с украшением, так я первый на свете боец стану!
— И это слова будущего рыцаря, — с горечью сказал король. — Что ж, так и будем жить под угрозой ежеминутного разоблачения?
— Не будет никакого разоблачения, батя, — сказал Терентий. — Я уже все продумал. Про нас все равно на западе идет дурная слава. Подумаешь — дурачки завели себе тряпочного василиска! Тихон ему чехольчики сошьет на гребешок и на крылья — да попестрее, чтобы кич получился. Никто и не догадается, что он настоящий…
— А иначе мы, батюшка, зарежемся! — решительно заявил Тихон.
— Или утопимся, — поддержал его близнец. — Стоит ли жить, постоянно сожалея об упущенной однажды возможности? Ты Посконию покорил, а мы все остальное возьмем с таким-то помощником…
— Размечтался, — буркнул Стремглав. — Ни у кого еще не получилось весь мир покорить. Напрасное это дело. Подумайте сами как следует — большие уже — да и сверните ему башку…
— Не надо, — раздался тоненький голосок. — Я больше не буду.
— А, это вас Ироня чревовещанию обучил? — догадался мужицкий король.
— Нет, это я сам, — продолжал голосок. — Я больше не вырасту, навсегда, наверное, такой останусь… И окаменить я никого не могу — так только, придержать на малое время…
Стремглав нагнулся и посадил василиска к себе на ладонь.
— Откуда ты такой взялся?
— А меня добрые люди вырастили, — пропищал василиск и показал крыльями, какие именно.
Читать бесплатно другие книги:
