Проект «Сколково. Хронотуризм». Книга 1 Логачев Александр

Потом-то, конечно, и они, и родители Юры и Сережи головы сломали над тем, куда могли пойти ребята… И тут никуда было не деться от разговоров о том, что все трое как-то непонятно изменились после каникул, а особенно в последние дни. Стали молчаливыми, скрытными, раздражительными… Хотя кто ж знает, теперь-то могло чудиться все, что угодно.

Двадцать лет неизвестности! Двадцать лет ожидания!.. Сбудется ли? Узнаю ли я эту проклятую тайну?..

Так и пролежал до сумерек, потом до ночи. Ровно в двенадцать на мобильный позвонили, и вежливый молодой голос напомнил, что до отправки остался час.

— Спасибо, помню, — ответил Коротин и стал собираться, то есть прошелся по комнате, поглядывая в зеркало. Он выбирал ветровку именно с таким расчетом: на размер больше и с объемными карманами внутри: чтобы пистолет вошел и чтоб это было незаметно…

Через полчаса он шагал по ночному Сколкову. Контрактом у него был предусмотрен научный консультант, но, по правде сказать, Игорь даже не заглянул в эту графу договора, а потому и не ждал, что уже в Центре хроноперемещений в гостевую комнату к нему шагнет высоченная худая женщина с суровым неулыбчивым лицом:

— Здравствуйте! Коротин? Ясно. Зоя Григорьевна, ваш консультант.

Зоя Булгакова, доктор биологических наук

«Так. Кто там? Коротин какой-то. Еще один придурок. Возраст… медицинская справка… Все это липа у них, ну и наплевать. Дерьма не жалко. Так… Кандидат наук? Хм! Хотя и это сейчас на продажу».

С бумагами в руках, широким мужским шагом Зоя Григорьевна пошла в гостевую. По пути мелькнула мысль: на кой черт мужику в свое же прошлое?.. А хотя, мало ли зачем? Душа — потемки.

Вошла, познакомились. Мнение сразу же улучшилось. Коротин оказался не похож на типичного хрононавта — мешка денег, который с жиру бесится. И кандидат, конечно, настоящий, не липовый. Другое дело.

— Все в порядке, — сказала она мягче. — Нужно немного подождать. Чай, кофе?.. Танцевать не будем.

Игорь улыбкой оценил юмор ученой дамы.

— Кофе, — сказал он. — Не помешает.

— Я распоряжусь, — пообещала Зоя Григорьевна. — И покину вас ненадолго. Встретить надо, — в голосе зазвучала ирония, — очередного странника… А потом ваша очередь.

Этот очередной был здоровущий детина, возжелавший «настоящего сафари» — не как сейчас, из джипов да вертолетов, а чтобы «один на один с тигром, как в прошлом веке!..»

Выяснилось, что он имеет в виду век девятнадцатый.

— В Африке тигров нет, — вежливо сказали ему.

— Как это, блин, нету? — возмутился герой-охотник. — А кто, блин, есть?!

Постарались популярно объяснить про львов, носорогов, буйволов…

— А, эти… — дошло наконец-то. — Ну так, блин, какая разница!

Спорить с ним не стали. Парень ушел довольный — и сразу, ясное дело, в оружейный магазин, где заказал дорогой бельгийский штуцер «Август Франкотт», специально для африканских охот. С тем и отбыл.

Вот его и ждали.

Булгакова взглянула на часы.

— Пять минут, — сказала она. — Гена! Медики здесь?

— Как всегда, — отвечал невозмутимый Гена, постоянный ассистент Зои Григорьевны.

Биолог еще раз глянула на часы.

— Боюсь, будет им работенка, — проворчала она… И как в воду глядела.

Над белоснежной поверхностью контактного круга сперва прошел едва заметный ток воздуха — кто не знал, не заметил бы. Затем мелькнул один световой блик в виде солнечного, затем другой… Заиграло, заискрилось пространство над кругом, свет, блеск дошли до крайности, слепили почти как солнце… и вот все это стало сгущаться, обретать форму человека — и обрело.

На круг рухнуло окровавленное, изодранное тело. Одна нога болталась от колена на единственном сухожилии, как тарзанка. Рядом с глухим стуком упал грязный «Франкотт».

Стонущий вопль полоснул стерильное пространство хронокамеры.

— Доохотился. — Булгакова нажала кнопку экстренного вызова. Дежурная бригада вбежала, подхватила тело…

— О-о!.. — заголосил истребитель львов.

— Носилки! — рявкнул доктор на санитаров. Фельдшер лихорадочно рылся в мобильной аптечке.

Вой перешел в предсмертный хрип.

— Обезболивающее! Противостолбнячную!.. — гулко отражалось от прозрачного купола.

Длилось это с минуту, после чего медики, подхватив носилки с полумертвым хрононавтом, а до кучи и ружье, бегом пустились в медкорпус.

Зоя Григорьевна брезгливо оглядела грязно-кровавые мазки на белом:

— Гена! Обеспечь.

— Вижу, — буркнул немногословный подмастерье и жестом подозвал уборщиков.

Вскоре под куполом царила идеальная чистота.

— Пора, — сказала Зоя.

Игорь Коротин, еще здесь

Он пригубил кофе и внезапно понял, что не хочет. Волнение жгло изнутри. Все же он заставил себя проглотить ароматный напиток — для пользы дела.

Тут и научный консультант явилась:

— Идемте.

Игорь плохо запомнил коридор, которым они шли, да и сам хронозал почему-то очень слабо зацепил его память. Он успел увидеть стерильно-белый, словно снежный, круг, а затем длинные, без маникюра пальцы сунули ему чуть ли не в нос маленькую синюю горошину:

— Хронокристалл. Вода нужна?

— Да, будьте добры.

Та же рука подала стакан с чистейшей прохладной водой. Игорь проглотил горошину, запил. Прислушался к себе. Пока вроде как ничего.

— Ждем с полминуты. — Голос Зои Григорьевны необычно потеплел.

А Игоря тут в первый раз качнуло, дальняя стена вдруг отодвинулась еще дальше, а потом стала надвигаться…

Биолог заспешила:

— Ну, Игорь Николаевич, пойдем. Правила помните? Поза катапультируемого, голову глубже, глаза закрыты. Дыхание ровное! Главное — спокойно. Все спокойно! Все будет хорошо.

Последние слова, уже приняв позу катапультируемого, Игорь слышал все глуше и дальше, словно говорящая стремительно отдалялась от него… Да так оно, видно, и было.

Все! Что-то призрачно сверкнуло, пропали звуки, затем вдруг исчезла тяжесть — то ли швырнуло вверх, то ли полетел вниз. Он вздрогнул, чуть не раскрылся, но сумел сдержать себя. Спокойно! Сгруппировался плотнее. Спокойно! Спокойно!.. Поехали!

Игорь Коротин, уже там

Дуга полета стала резко круче. Возникла тяжесть. Так! Ну, кажется, дело к точке…

И земля как бы сама мягко приникла к подошвам ботинок. Сперва слегка, но с каждым мигом все сильнее и сильнее, словно нажимая снизу. Коротин едва удержал равновесие. Захотелось растопырить руки крыльями, но твердь под ногами окрепла окончательно.

Игорь ощутил, что приземлился в прямом смысле слова. Еще через секунду он вздрогнул от холода. Еще миг — и услышал шум, который не спутать ни с чем. Так шумят листья под ветром.

Игорь открыл глаза.

Вот попал: что закрой, что открой, один черт! Темно, как… как…

— У африканца в сфинктере, — произнес он негромко. Он не любил грубости.

Глаза привыкли к темноте, и теперь ясно было, что вокруг — лес. Ночной лес. Сырой, осенний, стылый, неуютный… Черт возьми, да так ведь и простыть недолго!

Он скинул ветровку, быстро надел свитер, кепку, вновь накинул куртку. Хорошо! Ну, теперь будем выбираться отсюда.

По неуловимым признакам он догадался, что это не глухой дальний лес, а пригород. Пошел наугад и вскоре выбрался на проселочную дорогу, а по ней дошагал до какого-то садоводства.

Там он наткнулся на сторожа, низенького кривобокого дедка, наспех сочинил нечто вроде того, что отстал от компании, поехавшей на пикник… наверно, это была глупая выдумка, но Коротин подкрепил свой рассказ трешкой, напросившись на ночлег, и старикан жутко обрадовался, больше ни о чем не спрашивал, а Игорь усмехнулся позабытой уже им наивности советских людей, позже начисто выжженной «новой эрой».

В домике сторож сделался совсем почтительным, предлагал чаю и даже водки, но Коротин отказался. Благополучно переночевал на продавленной скрипучей кровати, а утром вручил деду еще три рубля:

— Спасибо, выручили, — и, как бы спохватившись, озаботился: — Ах да… Сегодня у нас какое число наступило? Что-то я того…

— Двадцать шестое! — услужливо подхватил дед. — Среда сегодня, — и объяснил, как пройти к автобусной остановке.

Игорю повезло: только вышел к шоссе, как из-за поворота возник грязно-рыжий ЛиАЗ — неуклюжий, громыхающий железной требухой ящик.

Господи! И от таких авточудовищ успел отвыкнуть.

Людей в салоне оказалось немного, и все народец пожилой, тусклый, потертый жизнью. И все так дружно и молча уставились на Игоря, как будто увидели привидение.

Ну, напрягло, конечно. Он постарался сесть в угол, как можно незаметнее. Автобус покатил, надрывно воя мотором, одно колесо бухнулось в яму, тряхнуло так, что Игорь чуть не прикусил язык.

И враз дошло, отчего залебезил сторож, почему вытаращились пассажиры. Да потому, что он, Игорь Коротин, выглядит как пришелец с другой планеты! Он не похож на всех. Разбитые дороги, грубые одежды, телогрейки, сапоги — и тут здрасьте вам, мужчина неясного возраста в светлых, элегантных джинсах и куртке, в невиданной кепке… Игорь с запоздалой досадой понял, что выглядит в глазах провинциалов 1989 года столичным молодящимся пижоном, хотя старался одеться как раз скромнее.

Вот они, годы.

Грязно, серо, плачевно вокруг — плакать хочется… Глядя в окна, видя людей в салоне, Игорь убеждался в том, чего не замечал тогда, живя в этом времени первый раз: во всем царил упадок. Прежний мир шел к концу, он был неизлечимо болен. А миру новому лишь предстояло родиться…

И будет он не светлым и не радостным.

Коротина так и пробрало от мысли, что никто из этих людей еще не ведает, что предстоит им года через три-четыре — безработица, безденежье, войны, бандиты, мошенники… Эх, жизнь-жестянка!

Так тошно стало на душе, что Игорь поспешил выйти, не доехав. А уже когда вышел, подумал: не доехав — до чего? До дома своего тогдашнего, где жили они еще тогда все вместе, жили счастливо… Так туда рано пока.

Мысли клубились вокруг структуры времени. «Если время суть нечто, созидающее физические формы и текущее сквозь них… значит, я могу встретить здешнего Игоря Коротина, который не-Я, и он увидит в этом странном взрослом типе нечто знакомое…»

Тут мысль сделала внезапный скачок.

«А я-то сам, я, сознающий себя, может, и я когда-нибудь встречал свое второе Я, да только не узнал?! Или оно само не захотело показаться мне, смотрело издалека… Могло это быть? А почему нет?»

Загруженный такими думами, Игорь брел грязными улицами, мимо пустых витрин. За час-полтора он привык к этому позабытому миру, скудость и уныние не резали глаз, разве что иногда на месте давно уже знакомых высоток или торговых комплексов вдруг оказывались пустыри либо трущобы, и он сразу вспоминал: точно, так и было.

Он бродил, время шло. Самое обычное время, безо всяких выкрутасов. Голод стал ощутимо сжимать желудок, и Коротин, оглядевшись, припомнил, что неподалеку был ресторан… то есть он и в новую эру имеется, но совсем иной, буржуазно-респектабельный. А тогда это был кабак средней руки с неважной репутацией. Игорь, кстати, в нем никогда и не был. «Ну, вот и побываю», — решил он.

В зале в столь ранний час было полутемно и совсем пусто. Игорь уселся, осмотрелся. Вскоре к нему подошел официант, молодой, но обрюзгший, лысоватый и с брюшком.

— Здрасьте, — буркнул он, кинув на стол меню.

Коротин угадал, что этот парень из разряда навсегда недовольных жизнью, что в эту эпоху это преобладающий тип Homo sapiens… Игорь и бровью не повел.

— Здравствуйте, — сказал он приветливо, открыв кожаную папку.

Валентин Данько, официант

Психолог Коротин попал в точку: официант был жестоко зол на всю эту, мать ее во все дыры, жизнь. Его наказали: перевели из урожайной вечерней смены в дневную, на полную засуху. Сам Валентин упорно считал, что пострадал невинно, хотя директор и сказал ему:

— Ты, Данько, какой-то удав что ли! Меры не знаешь, хапаешь и ртом и жопой. Смотри, по краю ходишь… — а потом сжалился и, чтобы уберечь от края, перевел на голодный паек: — Мне же потом спасибо скажешь.

Но пока вместо «спасибо» подчиненный сыпал на босса голимый ненорматив. И настроение было соответствующее… Поэтому, когда один какой-то хрен вдруг вперся в зал, Валентин подошел к нему как к пеньку и меню на стол шваркнул не глядя — на, мол, подавись.

Но тот, листая, заговорил так дружелюбно, что официант невольно присмотрелся. И удивился. А дядька-то ничего себе! Одет хорошо, речь интеллигентная, морда тоже… «Заезжий! — осенило труженика подноса. — Столичная штучка». Он сразу стал любезнее.

Гость заказал борщ, телячью отбивную с рисом, чай с пирожным.

— Сразу и рассчитаюсь, — сказал он и достал бумажник…

Когда Валентин увидал стопку четвертных да червонцев, его враз обожгло и ослепило. И как будто слегка дали под дых.

Он зря злился на директора. Тот был прав на все сто. Главная беда Валентина была в его дикой жадности. При виде «капусты» он терял разум, терял себя и был готов на все. А это плохо.

Вот и сейчас он отошел от стола с перевернутой душой. И когда в кухне передавал заказ поварам, его все крутило, мотало. Деньги! Деньги!..

Вот если бы… того, а? Боязно, конечно, особенно после вчерашнего. И хочется и колется…

От душевных перепадов захотелось в сортир по-малому. Он и побежал. А когда вышел в вестибюль, тут оно и случилось.

Входная дверь громко хлопнула. Ввалился Лом — принц местной гопоты Толян Ломов, уже оттянувший три года по хулиганке. Знакомый с незапамятных времен: одни дворы, одна школа, одна шпана.

— О! — вскрикнул он. — Валька, братан! Как это я на тебя попал! Брат, опохмели. Сдохну, бля!..

Валентин смотрел на эту быдловатую харю, как на чудо. Да! Так и есть. Это знак.

Он был трусливо-суеверен по жизни. И когда после того, как едва не вывернуло наизнанку, возник этот дурак Лом, Валентина вставило совсем вперекос. Он вздрогнул — и решился. Как с горы слетел!

— Иди сюда.

— Чё?..

— Сюда, говорю! Видишь?

Лом глянул в зал:

— Ну, вижу. И чо? Фраер какой-то сраный.

Данько схватил Лома за лацкан куртки, потащил в туалет.

— Иди, иди… А знаешь, сколько у этого фраера лавэ?

— Ну?

— Гну! Да сотен семь в лопатнике, не меньше. Понял?

Они взглянули друг другу в глаза. Так Валентин не выдержал бы взгляда желтых рысьих глаз, а тут — легко, хоть бы хрен по деревне.

— Ну?.. — прищурился Лом, все поняв.

— Чего ну? — обозлился Данько. — Я говорю, взять на гоп-стоп, когда в сортир пойдет, руки мыть. Капусту пополам. Ну?

— А! Ну да, понятно. Работать мне, а бабки пополам…

— Ну ладно, ладно, пополам, не пополам, там разберемся. Тут, главное, шанс! Я ж говорю, у него там чуть не штука мается!.. — Все это неслось яростным свистящим шепотом.

— Ладно. — Лом сплюнул. — Но сперва сотку! А то горю.

Они и прежде промышляли так по вечерам. Когда иной вдрызг пьяный вываливался на темную улицу, тут-то его и «принимали» Толян с братвой. В самом кабаке ни-ни — но тут особый случай. Шанс! И, как нарочно, все сложилось под него.

Данько сбегал на кухню, втихую вынес Лому сто грамм, потом быстро смотался за готовым блюдом:

— Ваш заказ, прошу. Приятного аппетита!

— Спасибо. — Гость как будто удивился внезапной любезности официанта.

Игорь Коротин

«С чего это он так расстелился? Купюры увидел небось. Да и по одежде, по манерам небось за кого-то особенного принял… Ну и ладно».

Игорь с аппетитом ел, думая о своем. О «Глоке», например. Он и сам толком не знал, зачем ему оружие. Что случилось с Сашей? Куда пошли ребята и для чего здесь пистолет?.. Не знал, но ничего хорошего от этой неизвестности не ждал. А раз так, то и мозги морочить нечего. Есть ствол — и хорошо, что есть.

Поев, Коротин поискал глазами официанта, но тот куда-то пропал. Как ветром сдуло. Игорь пожал плечами, оставил на столе рубль и пошел на выход. Идя, ощутил, что пистолет неловко повернулся в кармане. А, зараза… Поправить надо.

И вдруг почудилось, что в темноте гардероба колыхнулось нечто. Игорь сдвинул брови: что за чушь?.. Но вглядываться не стал. Шагнул в сортир, включил воду — типа руки помыть…

Дверь за спиной внезапно распахнулась.

— Стой ровно, баклан. Стой, я сказал! Своих дырок мало?

И в спину уперлось что-то острое.

Анатолий Ломов

«Сука ты, Валек. Ишь, бабки пополам… Сроду такой был, говна не выпросишь. А на халяву первый. Сука… Ладно, сочтемся. Еще не знаешь, кто такой Толян Ломов, какие дела он делает. Придет время — узнаешь, шары вылупишь. От зависти усрешься!»

От водки отпустило, а то в самом деле приперло — гроб. Толян поглубже вдохнул, выдохнул…

Он занял нужную позицию. Его в гардеробе было не видать, а он оттуда видел все. Тот мужик сидел, жрал, пил. Долго, но Лом умел ждать, ничего не делая, ни о чем не думая. Да и дело того стоило.

Наконец этот козел пожрал, встал, пошел сюда. Сука… Конечно, ничего худого он не сделал, но Лом так уж привык думать про всех. Жизнь научила.

Почти про всех. Кроме одного человека…

Пока тот мужик шел, он успел разглядеть его. Точно просек Валька! Хоть и гондон, а мозгой шурупит. Шмотки правильные, такие хрен где встретишь. И морда ученая, в очках. Точно, москвич, сука. И руки точно мыть пойдет — культурный, гад.

Двинулся неловко — и этот крендель встрепенулся, давай зырить. Толян весь зашхерился, ни звука… Ну, этот зыркнул да свернул в сортир.

Вперед! Лом беззвучно скользнул следом. Нож-выкидуха у него всегда с собой. Лезвие щелкнуло, выскочив из рукояти.

«Обдрищется фраерок, — весело подумал Лом. — А рыпнется, так на перо и подсажу!»

Игорь Коротин

Он сразу понял, что это. И замер.

— Стою, — послушно сказал, держа руки на весу.

— Лавэ гони, — просипел голос. Острие нажало посильнее.

— Понял, не дурак, — самым спокойным тоном ответил Игорь. — Внутри, в кармане.

— Давай. — Неизвестный шмыгнул носом.

— А? — прикинулся Игорь. — Не слышу!

Вода и впрямь шумела громко. Но Игорь все слышал, а дурака включил, чтобы отвлечь внимание агрессора. Прием простой, но надежный.

— Быстрей, сказал! — Лезвие отступило от спины. — А то щас фонтан сделаю!

— А, понял, понял, — заговорил Коротин торопливо, как бы испугавшись и стараясь умаслить врага. — Ничего, нет-нет… Тут что уж, против лома нет приема…

Избитая фраза вдруг вызвала краткое ржание:

— Га-а!.. Уж это точно… Ну, быстро!

— Достаю.

В самом же деле Игорь ощутил холодную расчетливую ярость.

Он часто имел дело с жертвами насильников, разбойников, видел сломленных, раздавленных, переживших ад людей, всякий раз его сердце сжималось, всякий раз он вспоминал Сашу…

И сейчас вспомнил. Полыхнуло ледяное пламя.

Рука легла на рукоять «Глока» так, точно делала это всю жизнь. Палец нашел спуск.

Игорь рывком повернулся, воткнув ствол в жлобское брюхо.

На, сволочь!

Анатолий Ломов

Он ничего не успел понять. Фраер крутанулся, его рука ткнула Лома так, что он отлетел к стене.

«С-сука!..» — чуть не взревел он, но не смог.

Кто-то вдруг погасил свет. Лампы наполовину померкли.

Что за херня?!

И пропали руки и ноги. Раз! — и нету, как отлетели.

А через миг он сам полетел куда-то. Комната дико вытянулась кишкой, и он летел по ней спиной вперед, а вслед за ним летел, догоняя, странно знакомый предмет — но гаснущий мозг никак не мог понять, собрать в единый образ, что это…

Это была рука с пистолетом.

Предмет догнал, уткнулся в грудь — и Лома вновь встряхнуло. Но он уже не злился, не орал, не рвался никуда…

Свет погас весь.

Игорь Коротин

Выстрелы в упор прозвучали глухо, из-за шума воды почти неслышно.

Игорь нагнулся над убитым.

«Что я должен ощутить?..»

Не ощутил ничего. Словно гадость какую-то размазал башмаком.

Он выпрямился, сунул пистолет в карман и вышел.

Вода лилась.

Валентин Данько

Сначала он топтался у входа в зал, а потом сообразил, что лучше бы сейчас быть на виду: это ведь алиби! Лома, кроме него, никто не видел, а крик, шум пойдет — так вот он я, со всеми вместе.

Он вернулся в кухню, стал болтать с поварами, тем тоже делать было не хрен. Да и дежурная администраторша здесь же торчала.

Данько трепался, хихикал, а сам думал: «Ну, вот сейчас вбежит этот лох педальный: караул! Ограбили!..»

Но никто не вбегал.

Наконец один из поваров сказал:

— Валька! Ты бы сходил глянул, как там этот чижик.

Так назывались у них ранние, внеплановые клиенты.

Валентин отмахнулся:

— Да ну его! Какой с него навар? Так, плач один.

Но встряла и администратор:

— А вдруг ему что-то надо? Начнет бухтеть… Тебе что, от шефа мало влетело? Еще хочешь?

Он поморщился:

— Ладно… — И нехотя оттолкнулся от стула.

Войдя в зал, удивился: никого. Посуда на столе. Подошел, увидел рубль. Взял, конечно.

Не вышло, что ли, у Лома?..

Осторожными шагами Данько двинулся к выходу.

«Что за шум?» — обалдело подумал он, стоя в пустом вестибюле… и лишь спустя секунды понял, что это льется вода.

Глянув влево, он увидал: дверь туалета приоткрыта, свет горит.

И вода льется!

Ноги противно ослабли. Валентин, как завороженный, пошел к туалету. Мыслей никаких. Даже страха нет. Только тоскливая, тягучая беда.

Что-то не то. Что-то не так. Что-то…

Непоправимое.