Дикий цветок Френкель Наоми
– Тебе что-нибудь надо? До ухода…
Прежде чем негр успел ответить, послышался топот на лестнице. В мгновение ока Иезекииль скрылся за ширмой, отделяющей помещение от места, где стоял ночной горшок. Впрочем, двигался негр отнюдь не беззвучно. Джессика не успела повернуться к двери, как в ее проеме возникла фигура Сайласа. Капли дождя стекали на пол с его шляпы и пальто.
– Что, черт побери, здесь происходит?
Джессика застыла как вкопанная. Рот ее приоткрылся, да так и остался открытым. Душу наполнили тревога и замешательство.
– Откуда ты узнал, что я здесь? – с трудом выдавила она из себя.
– В доме тебя не было. Дверь каретного сарая – приоткрыта, а на ступеньках – след от подола твоей мокрой юбки. Где он?
– Кто?
– Гай Хендли.
– Гай Хендли?
Взгляд Сайласа устремился к занавеске в углу. С ледяным спокойствием он наблюдал за тем, как ноги раба исчезают из поля его видимости. Двумя скачками преодолев расстояние до ширмы, Сайлас рванул ее вбок.
– Господи Всемогущий, да это же Иезекииль! – отшатываясь и едва не теряя равновесие, воскликнул он.
– Мистер Толивер.
Негр поприветствовал плантатора тихим голосом и вполне учтиво, словно тот приехал с визитом на плантацию Дэвисов, склонил свою голову.
– Сайлас! Пожалуйста! – взмолилась Джессика.
Подойдя к мужу, она взяла его за подбородок и отвела его голову в сторону, так, чтобы шокированный взгляд мужчины перестал сверлить вжавшегося в стену негра, который старался сохранить остатки своего достоинства среди ночных горшков.
– Послушай меня. Если ты вернешь Иезекииля Лоримеру, ты знаешь, как с ним поступят. Пожалуйста, умоляю тебя, Сайлас! Представь, что бы ты делал, если бы так поступили со мной. Как бы ты вел себя, если бы меня продали? Ты бы не сбежал и не попытался меня найти?
Сайлас с несказанным изумлением уставился на жену.
– О чем ты говоришь? – спросил он.
– Лоример продал жену Иезекииля плантатору из Хьюстона, и он сбежал, чтобы разыскать ее, – объяснила Джессика.
– А где Гай Хендли?
– Не знаю.
– Его здесь нет?
Джессика облизнула пересохшие губы. Можно было бы солгать насчет причастности Гая, но женщина не знала, что именно известно ее мужу.
– А с чего бы ему быть здесь? – осторожно спросила она.
Щеки Сайласа покраснели.
– Так ты не… вы не… любовники?
Наконец поняв, что к чему, возмущенная Джессика отстранилась от мужа.
– Сайлас Толивер! Откуда взялись подобного рода мысли?
Муж вытащил из кармана сложенный листок бумаги.
– Вот. Прочти. – Он вручил ей записку. – Я уже не говорю о том, что в последнее время ты вела себя несколько отчужденно. Я перехватил записку, которую принес мальчик. Он сказал, что ее надо передать тебе лично в руки, но я пригрозил ему тростью, он и отдал.
Джессика прочла: Боюсь, мы не сможем встретиться, как запланировали, но я постараюсь, как только смогу. Всего наилучшего, Гай Х.
– О, дорогой!
Вот, значит, что! Записка попала Сайласу в руки, и он превратно истолковал ее содержание. Теперь у Джессики осталось немного возможностей для маневра. Муж знал, что Гай Хендли замешан в этом деле либо в качестве укрывателя беглого раба, либо в качестве ее любовника. Выгораживать учителя далее не имело ни малейшего смысла. Джессика взглянула на мужа. Ей было его ужасно жалко. Как же он, должно быть, намучился! Впрочем, женщина была уверена и в другом: если Сайлас вернет Иезекииля его хозяину, их браку наступит конец.
– Это не то, что ты подумал, – проведя кончиками пальцев по раскрасневшейся скуле мужа, заверила она его. – Я никогда тебе не изменяла. Гай Хендли – «кондуктор» Подпольной железной дороги. Он обратился ко мне за помощью, попросил спрятать Иезекииля от головорезов Лоримера до тех пор, пока не сможет переправить его в более безопасное место. Гай должен был уже нанести мне визит и сказать, что все в порядке, но, видимо, столкнулся с какими-то проблемами. Если меня и надо повесить, то пусть уж вешают за то, в чем я виновата.
Зажмурившись, Сайлас постарался дышать ровнее.
– Боже мой, Джессика! Ты являешься для меня и жизнью, и смертью. Когда я прочел записку, то подумал о самом плохом…
Мужчина посмотрел на раба, который по-прежнему стоял, вжавшись в стену. У того был взгляд животного, запертого в клетке.
Затем Сайлас вновь глянул на жену.
– Ты совершенно измучила меня. Чего ты от меня хочешь?
– Ты поможешь? – спросила Джессика, боясь этому поверить.
– Я не собираюсь иметь дело с побегом Иезекииля.
– Сайлас! Ты же не вернешь его Лоримеру?
– Лоример может сколько угодно копаться в своей грязи. Здесь я ему не помощник.
– Благослови тебя Господь, мистер Толивер, – сказал Иезекииль и, расплакавшись, опустился на пол.
Глава 51
Сайлас никогда прежде не смотрел в глаза рабу, ну разве что когда хотел узнать, говорит ли тот правду или лжет, здоров ли он или болен. Прежде он никогда не замечал признаков душевных переживаний на лицах рабов, оставаясь слепым к теням боли, печали, надежды либо страстного желания на рабском челе. Хозяину не пристало интересоваться чувствами рабов. Это не в его интересах. Вот только Сайласу никак не удавалось забыть выражение глаз Иезекииля после того, как Джессика постаралась заставить мужа увидеть ситуацию глазами раба. Представь, что бы ты делал, если бы так поступили со мной. Как бы ты вел себя, если бы меня продали? Ты бы не сбежал и не попытался меня найти?
– Поднимаю ставку на доллар. Сайлас! Ты меня слышишь? Я поднимаю на доллар.
– Что? А… да… да. Это уже слишком для меня. Я пас.
– Сегодня мыслями ты путешествуешь где-то далеко, mon ami. Твои странствия в долине грез дорого тебе обойдутся, – бесстрастным голосом заметил Анри.
– У меня есть много того, над чем стоит подумать, – очень тихо ответил Сайлас.
– И на сердце у тебя неспокойно, если я не ошибаюсь.
– Не ошибаешься, Анри. Ты всегда был проницателен.
За покерным столом их собралось шестеро – четверо плантаторов, Джереми и Анри. В комнате клубился густой табачный дым. Лоример Дэвис щедро потчевал своих гостей: была открыта коробка со скрученными вручную сигарами, графины с виски наполнялись по мере того, как пустели, буфетная стойка ломилась от лучших яств, принесенных из кладовой. Разговор шел, главным образом, о неуловимом рабе и обстоятельствах, связанных с его бегством.
– Мы думаем, что он отправился в Хьюстон, дабы отыскать свою жену, – рассказывал Лоример. – Долго он так скрываться не сможет. Я предупредил все патрули, всех маршалов и охотников за беглыми рабами. Я уведомил Дэймона Миллигана, купившего ту женщину. Дэймон будет настороже.
– А негр знает, где ее искать? – спросил Сайлас.
Лоример демонстративно округлил глаза.
– Да. И все благодаря излишней сентиментальности моей супруги! Стефани пожалела парня и попросила мистера Дэймона записать название его плантации и адрес. Супруга хотела, чтобы негр не сомневался, что она сможет время от времени отсылать весточку его жене.
– Очень мило с ее стороны, – заметил Джереми.
Лоример пожал плечами и скривился.
– Мне не следовало потворствовать ее прихоти, но я только что продал лучшую горничную Стефани – что мне еще оставалось делать? Когда Дэймон положил глаз на Деллу, он сделал мне такое предложение, от которого я просто не смог отказаться. Не будь я таким покладистым, негр не знал бы, где она сейчас, и, вполне возможно, не пустился бы в бега.
– Ты не можешь укорять себя за обладание добрым сердцем, Лоример, – сказал один из плантаторов.
Далее разговор перешел на другие темы, мало интересующие Сайласа. Его взгляд то и дело устремлялся на стоящие на каминной полке часы. Он следил за движением минутной стрелки. Когда наступит полночь, игра завершится и все разойдутся по своим домам на Хьюстон-авеню. Сайлас был уверен, что Иезекииля уже забрали из каретного сарая. Тьма ночи беглецу только на руку. Дождь почти закончился, но небо затянуто тучами. Луны и звезд не видно. Сайлас не слышал, чтобы где-нибудь лаяли собаки. Это хороший знак.
Тихий разговор, состоявшийся между Сайласом и Анри, заглушался громогласными тирадами Лоримера, распространяющегося о предательской природе чернокожих.
– Им нельзя доверять… никому из них! Я знаю, что кое-кто из сидящих здесь за столом может не согласиться с тем, как я обращаюсь со своими рабами, но я твердо уверен: если давать рабам слишком много свободы или обращаться с ними излишне снисходительно, это пойдет всем во вред. Мой дворецкий – наглядный пример справедливости моих слов. Я хорошо относился к этому парню. Я давал ему все, чего только может пожелать раб. Надежная крыша над головой. Много еды. Хорошее место в моем доме. И как он меня отблагодарил за мою заботу?
– Но ты продал его жену, Лоример, – тихим голосом заявил Сайлас.
Плантатор изумленно уставился на него. Рот его приоткрылся, но он молчал. За столом установилась гнетущая тишина. Другие плантаторы делали вид, что смотрят на свои карты.
Наконец Лоример обрел дар речи.
– Ну… А в чем дело?
– А дело в том, что он ее любит, – сказал Сайлас.
– Откуда тебе известно?
– Мужья любят своих жен. Разве я не прав?
Лоримера слова собеседника явно огорошили. Он крепко сжал рот. Прошло несколько секунд, прежде чем он отыскал адекватный заряд для своего словесного пистоля. Расправив плечи, Лоример прицелился.
– Мы – белые люди, – с важным видом заявил он. – Белые мужчины любят своих жен. Черные испытывают лишь плотское удовольствие. Они не способны на нежные чувства, вызванные любовью, поэтому негры не до такой степени привязаны к своим женщинам, как мы. Вы согласны со мной, джентльмены?
Только один из плантаторов не закивал согласно головой.
Сайлас стукнул ладонью по столу.
– Еще одну карту.
Когда игра завершилась и гости разошлись, Джереми, оставшись наедине с другом, сказал Сайласу:
– И с чего это ты вызверился на него?
– Сам, черт побери, не знаю, Джереми.
– Ты заимел врага в лице Лоримера Дэвиса.
– Невелика потеря, – ответил Сайлас.
Пока мужчина топтал красные кирпичи, которыми была вымощена авеню, свежий, холодный воздух прочистил ему голову. В том направлении, в котором сейчас следовал Сайлас, не жил ни один из пяти его соседей. Мужчина был рад остаться наедине с самим собой. Что побудило его пойти на конфликт с Лоримером? Он бы не смог изменить отношения Дэвиса к рабам, даже если бы вскрыл его голову и хорошенько прополоскал ее содержимое. Сайлас с легкостью мог читать выражения лиц собравшихся за игрой джентльменов. Все, включая Джереми и Анри, задавали себе вопрос: «Не повлияли ли на него аболиционистские взгляды Джессики?» Нет, речи жены не производили на Сайласа особого впечатления, просто он устал от догматического словоблудия Лоримера и решил положить конец его нестерпимой помпезности.
На следующий день, проснувшись поутру, Сайлас потянулся, ища жену, и не нашел. Он понял, куда она могла уйти, и принялся ждать отчета.
Десять минут спустя Джессика, все еще одетая в домашний халат, ворвалась в спальню и заявила:
– Его нет. Там не осталось ничего, что может навести на подозрение… Слава Богу! Думаешь, Гай к нам сегодня зайдет?
Школьный учитель дернул за шнур дверного колокольчика, когда Толиверы завтракали. Велев Томасу продолжать трапезу – он ел овсяную кашу, сдобренную имбирем и медом, – взрослые встретились с гостем в стенах библиотеки.
Учитель протянул Сайласу руку.
– Мистер Толивер! Иезекииль рассказал мне о том, что вы сделали… точнее, не сделали. Я очень вам благодарен, сэр. Теперь вы, я думаю, понимаете, чем я занимаюсь помимо преподавания.
– Вам придется уехать из нашего округа, мистер Хендли.
– Я это прекрасно понимаю. Большое спасибо, что не выдали меня.
– Если вы здесь останетесь, то я за себя не ручаюсь.
– Понимаю.
– Гай! – не выдержала Джессика. – Иезекииль – на пути в безопасное место?
– Он переправлен на «станцию». Оттуда его перевезут в Луизиану. Из Луизианы Иезекииля на корабле доставят на Север. Но вот только он говорит, что не хочет ехать без жены, а у меня нет ни малейшей возможности ее спасти. Боюсь, Иезекииль вновь решится на невозможное.
– Что?! – воскликнул Сайлас. – Этот человек совсем с ума сошел?
Гай удивленно приподнял брови.
– Он не менее преданный муж, чем вы, мистер Толивер.
Сайлас глянул на Джессику, женщину, без которой уже не представлял жизни. Он видел, как надежда на благополучное завершение истории с Иезекиилем затухает в ее глазах. Сайлас провел беспокойную ночь, борясь с собственной совестью. Теперь он знал, что должен делать.
Он повернулся к Гаю.
– Можете еще несколько дней продержать его там, где он сейчас прячется?
– Зачем? Да… Думаю, это возможно, – неуверенно заявил Гай.
– А вы найдете место в вашем плане бегства и для его жены?
– Да, конечно. Что вы задумали?
– Я поеду в Хьюстон за женой Иезекииля.
Джессика вынуждена была присесть. Она смотрела на мужа так, словно не могла понять, что же он говорит. Сайлас помог ей подняться на ноги и обнял.
– Джессика… Я много лет собирал деньги для того, чтобы вернуть твоему отцу всю сумму, которую он выдал мне на строительство Сомерсета и всего этого, – взмахом головы он дал понять, что имеет в виду городской дом, – но мне то и дело хотелось потратить свои сбережения на нужды плантации. Я собрал довольно приличную сумму, однако, если мне придется выкупть жену Иезекииля, то денег у меня останется не много. Боюсь, мне уже не удастся собрать нужную сумму при его жизни. Ты меня понимаешь?
По мере того как до Джессики доходило значение сказанного, ее темно-карие глаза все больше округлялись от удивления.
– Ты собирал деньги, чтобы вернуть их моему отцу?
– Я хотел доказать, что после Нового Орлеана его деньги не имеют над нами никакой власти и я все равно останусь с тобой, что бы ни случиось.
– И теперь ты хочешь купить на эти деньги жену Иезекииля, чтобы вернуть ее ему?
– Я уверен, Дэймон Миллиган назначит такую цену, что от моей заначки мало что останется.
– Зачем? Почему ты решил выкупить ее?
Голос женщины напрягся. Она явно не верила такому чуду.
– Потому что, если бы продали тебя, я бы ни перед чем не остановился, чтобы тебя вернуть. Я уверен: для Иезекииля эта его попытка закончится тем, что его убьют.
– О Сайлас!
Джессика обняла мужа, глубоко вздохнула, сомкнула веки и прижалась головой к его груди, уткнувшись макушкой ему в подбородок. Он почувствовал, что их корабль наконец-то зашел в гавань.
– Сайлас, – вновь тихо промурлыкала Джессика.
Мужчина чувствовал сквозь ткань сорочки, что она плачет.
Глава 52
Солнце над Хоубаткером и судьбами Толиверов, Уориков и Дюмонов на протяжении следующего десятилетия то и дело закрывали тучи. Погожие дни мира и благополучия сменялись отголосками военных гроз и последствиями стихийных бедствий и несчастий, вызванных людьми. Город тем не менее стремительно рос. Земли вокруг Хоубаткера привлекали к себе тех, кто нуждался в них. Среди переселенцев встречались плантаторы из южных штатов, которые считали, что, случись между Севером и Югом война, ее отголоски не долетят до Техаса. Новые коммерческие предприятия возникали в городке каждый месяц. Прошло несколько лет, и главный город округа мог похвастаться уже не одной улицей, мощенной красным кирпичом, и множеством зданий, украшенных греческими колоннами. Среди его постоянных жителей появились два врача, три юриста, архитектор, два учителя общественной школы, инженер-механик и художник. К другим источникам гордости общины Хоубаткера относились три церкви, общественная школа, окружная библиотека, здания почты и городской газеты. Все они размещались на стекающихся к центральной площади улицах. На эту же площадь выходил окнами окружной суд. Впрочем, наиболее успешным бизнесом городка можно было по праву считать «Галантерейный магазин Дюмона».
Подчиняясь диктату спроса, магазин из мрамора, красного дерева, стекла и позолоты занял целый городской квартал. В начале 1856 года, прежде чем пятый губернатор Техаса Элайша Пиз переехал в недавно построенный губернаторский особняк в Остине, его супруга Лукадия специально приехала к Анри за советом касательно покупки мебели для двухэтажной резиденции в неогреческом стиле, выстроенной из темно-желтого кирпича. В своем описании дома жена губернатора назвала его «продуваемой всеми ветрами скорлупой». Две с половиной тысячи, выделенные для этой цели техасскими законодателями, не позволили развернуться, но Анри и Типпи сделали все, что было в их силах. Плоды их труда настолько изумляли, что каждый, кто побывал в резиденции губернатора, вслух выражал свое восхищение. Светский репортер, писавший для газеты Остина, в частности, утверждал: «Всякий, кто хочет произвести фурор в свете, просто обязан первым делом посетить “Галантерейный магазин Дюмона” в Хоубаткере, Техас, и получить профессиональную консультацию у проницательного владельца и его талантливой помощницы».
Подобного рода комментарии всемерно способствовали укреплению репутации магазина, который нынче торговал всем, начиная от женского белья и заканчивая вилками и столовыми ножами. К концу десятилетия прежде помещавшееся в двух комнатах заведение Анри превратилось в гиганта, ведущего законодателя в мире моды и интерьера.
«Лесозаготовительная компания Уорика» также переживала период подъема, хотя богатство Джереми объяснялось скорее выгодными инвестициями в другие сферы предпринимательской деятельности. Впрочем, лесозаготовки так и остались его единственной любовью. В 1843 году, приехав вместе с женой и детьми навестить ее родителей, Джереми познакомился с Сэмюэлем Б. Морзе, профессором Нью-Йоркского университета и художником-портретистом. Этот человек совершал поездку по стране, собирая деньги для производства машин собственного изобретения, которые он назвал телеграфными аппаратами. С их помощью можно было посредством электросигналов легко передавать сообщения по проводам. Джереми осознал всю важность изобретения и вложил деньги в создание «Телеграфной компании Морзе». Через шесть лет вложенные деньги дали четыреста процентов прибыли, а цена акций взлетела до невообразимых высот.
В начале 1858 года Джереми сделал еще одно очень выгодное капиталовложение, присоединившись к нью-йоркским финансистам, строившим на паях завод по производству консервированного сгущенного молока, долго хранящегося без заморозки. Принцип его производства был разработан и запатентован Гейлом Борденом, в прошлом гражданином Техаса. Он же был человеком, составившим первую топографическую карту будущей республики. Продажи сгущенного молока Бордена росли. Вскоре были построены заводы в Нью-Йорке и Иллинойсе, что принесло огромные прибыли отцам-основателям компании. Результатом всех этих финансовых авантюр стала роскошь, от которой Камилла была без ума, а вот Джереми, как и прежде, всем сердцем отдавался лесозаготовительному бизнесу, до сих пор надеясь на то, что придет день, и его компания станет одной из ведущих во всем Техасе.
На подъеме в пятидесятые годы находилось производство хлопка. Сомерсет, как и другие хлопковые плантации, наслаждался миром и благополучием. Кризис 1857 года, приведший к временному падению экономических показателей в северных и западных регионах США, не особенно сказался на Юге. Постоянно растущий спрос на хлопок в Соединенных Штатах, Мексике и Великобритании избавил восток и юг Техаса от рецессии, поразившей другие, не связанные с текстильной промышленностью сферы производства. Сомерсет лидировал в стремлении дать пищу ненасытным челюстям текстильных фабрик Севера, перерабатывающих «белое золото» в нити, из которых пряли ткани. Выражение «хлопок есть король» было придумано в середине десятилетия. Хлопок составлял половину экспорта США. Он наполнял деньгами сундуки очень многих. С течением времени Сайлас все более верил в то, что никакой войны не будет.
– Северу не обойтись без Юга. Мы держим их экономику на плаву. Если рабство отменят, как, скажите на милость, мы сможем этого добиться? – отмахивался он от аргументов тех, кто считал иначе.
В то время как большинство отцов города и друзей Толивера черпали мужество в уверенности Сайласа, многие другие были настроены не столь оптимистично и не верили в благоприятный исход противостояния. Юг, к которому Техас себя причислял, то и дело подвергался тому, что некоторые считали «пощечинами перчаткой по лицу». Книги и газетные статьи, критикующие рабство, появлялись во все возрастающем количестве. Наиболее скандальной оказалась опубликованная в 1852 году «Хижина дяди Тома» – направленный против рабства роман, который свободные от рабовладения штаты считали свято-правдивым, без ретуши описывающим жестокую систему эксплуатации негров, на которой зиждется благополучие плантаторского Юга и процветание его экономики. Книга Гарриет Бичер-Стоу вызвала бурю протестов в рабовладельческих штатах. В «Демократическом телеграфе» и «Вестнике» роман назвали «конъюнктурной халтурой, полной лжи». Его появление уменьшило число южан – сторонников мирного компромисса с Севером.
Еще одним камнем преткновения стало нежелание свободных от рабства штатов выполнять Закон о беглых рабах 1850 года. Согласно этому закону вводился институт федеральных комиссаров, в обязанности которых входил розыск беглых рабов на всей территории федерации. Всем гражданам вменялось в обязанность всячески содействовать этим комиссарам. Упорное саботирование северянами этого закона подливало масла в огонь недовольства Юга. Ради защиты беглецов некоторые северные штаты приняли Законы о личной свободе, аннулирующие вышеуказанный федеральный закон. Разозленные южане считали подобные действия неконституционными.
В законодательных органах южных штатов ворчали, мол, как Юг может оставаться частью федерации, если кое-кто позволяет демонстративно насмехаться над вступлением к конституции, в котором ясно говорится, что правительство обязано «гарантировать внутреннее спокойствие» и «содействовать общему благоденствию», в то время как политики с Севера потворствуют бегству рабов и тем, кто им помогает, подстрекают организаторов антирабовладельческих мятежей, распространяют лживую пропаганду и не уважают законодательство Юга. Короче говоря, они спрашивали друг друга: как Юг может позволить властям, выбранным Севером, делать все, что им заблагорассудится, рискуя нарушить внутреннее спокойствие и общее благоденствие страны? Как могут они отказаться от принципа, выведенного в Декларации независимости и гласящего, что «…если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство»?
Общим мнением было то, что с рабовладельческих штатов довольно терпеть своеволие со стороны Севера, и им следует отделиться от федерации. На Хьюстон-авеню, которую люди попроще называли Аллеей отцов-основателей, подобного рода разговоры вызывали нервный озноб у многих матерей и некоторых отцов, чьи сыновья достигли призывного возраста. Они понимали, что, как только раздастся звук горна, у их отпрысков будет куда больше поводов бороться за свое наследие и способ жизни, чем у большинства южан. Но разговоры об отделении и грядущей войне оставались всего лишь разговорами. Жители Хоубаткера наблюдали за сгущающимися на горизонте тучами, но пока что все они продолжали греться в лучах благосостояния, прогресса и относительного мира.
Не обошлось без смертей. В 1853 году Новый Орлеан пережил эпидемию желтой лихорадки. Умерло свыше пяти тысяч человек. Среди жертв эпидемии оказались родители Камиллы Уорик. Прибыв в город на похороны, Уорики узнали, что Генри и Жизель Морган, владельцы отеля «Винторп», которые дружили с семейством Анри, тоже числятся среди жертв болезни, разносимой москитами. В феврале 1854 года пришло письмо от Юнис Виндхем. В нем сообщалось о том, что мирно, во сне, отошла в мир иной Вилли Мей. Джессика не смогла простить матери того, что та тотчас же не телеграфировала об этом, чтобы Типпи успела на похороны.
10 августа 1856 года пятнадцатилетняя Нанетт Дюмон блистала на балу дебютанток в курортном городке на Последнем острове, протянувшемся вдоль южного побережья Луизианы. Когда ураган из Атлантики обрушился на остров, ее смыло в океан. Тела так и не нашли. Смерть красивой девочки произвела тяжелое впечатление на всех, кто ее знал. В память о ней Анри и Бесс выпустили вольно пастись на сочных пастбищах любимую кобылу дочери по кличке Полет Фантазии, на которой покойная Нанетт часто разъезжала, сидя в английском дамском седле.
Томагавк Лейси отправился поздней осенью 1858 года охотиться на оленей и не вернулся. Двумя неделями позже Джереми организовал поисковую экспедицию, которая прочесала леса, бывшие любимыми охотничьими угодьями индейца из племени крик. Окровавленные останки узнали только по ружью и сапогам Томагавка. Обследовав труп, люди пришли к выводу, что верный индеец нашел свою смерть в лапах медведя гризли.
Отцы-основатели Хоубаткера скорбели над своими утратами, но не унывали в обществе родных и друзей, счастливо выживших, несмотря на эпидемии холеры, малярии и желтой лихорадки, несмотря на постоянную угрозу нападений со стороны индейцев и восстаний рабов. Они посещали театральные представления, устраивали музыкальные фестивали и художественные выставки. Они читали книги и журналы, организовывали литературные и танцевальные вечера, устраивали маскарады и играли в покер – одним словом, делали все, что приличествовало представителям их социального круга. Они наслаждались комфортом, плавая на современных пароходах и разъезжая по железной дороге в Новый Орлеан, Хьюстон и Галвестон, для того чтобы посетить очередное светское мероприятие. Когда-то подобного рода путешествия верхом или в дилижансе занимали целую вечность.
По мере того как десятилетие клонилось к закату, в газете Хоубаткера все чаще появлялись вести о новых изобретениях, таких как швейная машина или пастеризация молока. Люди только качали головами, дивясь чудесам века, в котором они живут. Многие не верили в то, что страна с таким блестящим потенциалом разрушит свое будущее в горниле гражданской войны.
В декабре 1859 года некий пламенный аболиционист, возглавивший нападение на арсенал в Харперс-Ферри, штат Вирджиния, был повешен за попытку вооружить чернокожих рабов и поднять их на борьбу с белыми хозяевами. Джона Брауна признали виновным в измене штату Вирджиния, убийстве пяти адвокатов с враждебными аболиционизму взглядами и подстрекательстве рабов к мятежу. На Севере его назвали мучеником свободы. На Юге – безумным убийцей, вполне заслужившим петли. Многие писатели и поэты откликнулись на его смерть. На Юге это были Уильям Гилмор Симмс, Мэри Истмен и Джон Пендлтон Кеннеди, на Севере – Генри Дэвид Торо, Ральф Уолдо Эмерсон и Уолт Уитмен. Одни выступали в защиту приговора, другие высказывались решительно против. Прочтя слова Генри Уодсворта Лонгфелло, Джессика Толивер почувствовала, как ее тело покрывает гусиная кожа. Известный поэт предрек: «Кто сеет ветер, пожнет бурю, и это случится весьма скоро».
Часть 3
1860–1879
Глава 53
Однажды в августе 1860 года изза каретного сарая близ особняка Толиверов вышел незнакомец. Мэдди в это время развешивала выстиранное белье.
– Доброе утро, тетенька, – сказал человек. – Хозяйка дома?
Мэдди никогда прежде не видела, чтобы белый человек прикасался к полям своей шляпы, обращаясь к ней. У негритянки сложилось впечатление, что незнакомец некоторое время, прячась, стоял и наблюдал за тем, как она вместе с другими служанками стирает белье. В душу негритянки закралось подозрение. Что-то в облике этого белого господина было не так, вот только Мэдди не могла понять, что именно. Мужчина был красивым, в костюме и чистой сорочке. Манера общения вежливая, даже слишком вежливая, если учесть, что перед ним стоит негритянка. Вот только зачем ему проникать на их участок с тыльной стороны, почему он не зашел к ним со стороны Хьюстон-авеню?
Мэдди ответила, повинуясь внезапному порыву и надеясь на то, что служанки, которые, заметив высокого рыжеволосого незнакомца, прекратили работать, не вмешаются и не опровергнут ее ложь.
Миссис Джессика была дома одна, но негритянка сказала:
– Нет, сэр, ее здесь нет. Что мне передать, когда она приедет?
– Когда приедет хозяйка?
– Еще не скоро, сэр.
Человек бросил какой-то вороватый с виду взгляд на бельведер.
Мэдди встревожилась, решив, что мужчина хочет подождать возвращения миссис Джессики.
– Ну, тогда я зайду в другой раз, – наконец сказал незнакомец.
– А как вас зовут, сэр?
– Не важно, – ответил он и быстрым шагом устремился прочь.
Мэдди подождала до тех пор, пока не услышала скрип калитки. Только после этого негритянка вернулась к лоханям для стирки.
Женщина решила, что должна обо всем доложить хозяйке, но, как только незнакомец ушел, она почувствовала тяжесть на сердце. Мэдди опустилась на скамейку, стоящую неподалеку, решив немного передохнуть. Прикрыв глаза, женщина тяжело вздохнула.
Одна из служанок нашла ее вскоре после этого. В руке мертвой Мэдди был зажат соломенный веер.
За плачем и галдежом, которые последовали за смертью Мэдди, все позабыли о таинственном незнакомце, неожиданно появившемся на дворе позади особняка. Но, кроме служанок, этого человека видел мальчик-посыльный, доставлявший заказ покупателю. Было это на грунтовой дороге, тянущейся позади ряда особняков на Хьюстон-авеню. Паренек видел, как этот человек идет со стороны земельного участка, на котором стоял дом Толиверов. Мальчик-посыльный знал всех в городе. Он не помнил, чтобы когда-либо видел этого человека. Быть пришлым в Хоубаткере стало небезопасно в последнее время. Местные правоохранительные органы подозрительно относились к незнакомцам, без дела шляющимся по окрестностям.
В июле в небольшой аптеке Далласа вспыхнул пожар, уничтоживший бльшую часть деловых кварталов города. Погода стояла знойня, без дождей. До этого пожары навредили еще нескольким городам Техаса. Был найден документ, из которого будто бы следовало, что поджоги – дело рук банд радикально настроенных аболиционистов, решивших посредством поджогов, политических убийств и порчи личного имущества граждан настроить жителей Техаса против существующего в штате рабства. Обыватели подозревали эти банды экстремистов в краже скота, отравлении колодцев, пособничестве беглым неграм, поджоге хлопкоочистительных машин, амбаров и полей хлопчатника. Ходили слухи, что целью заговорщиков является всеобщее восстание рабов. Но спичкой, поднесенной к бочонку с порохом, стал большой пожар в Далласе. Нарастанию всеобщей паранойи способствовали газетные заголовки, кричащие о случаях вопиющего вандализма, причем далеко не все они имели место на самом деле. Возмущенные до глубины души люди истерически требовали немедленного и беспощадного наказания преступников. Буквально за одну ночь образовались группы местных граждан, которые, не имея на то законных оснований, взялись за поиски и допросы тех, кого подозревали в аболиционистской деятельности или же просто в симпатии к противникам рабства. С теми, кто не смог доказать свою непричастность к последним грозным событиям, вполне могли обойтись очень жестоко, например вздернуть на ближайшем удобном для повешенья дереве.
Мальчик-посыльный дернул за вожжи. Телега почти остановилась. Он наблюдал за тем, как незнакомец вскочил на лошадь и направился в его сторону. Приблизившись к телеге, всадник ниже надвинул на глаза поля шляпы. Паренек был еще слишком молод. Никого из знакомых рядом с ним не было. Телосложением он явно уступал незнакомцу. Мальчик-посыльный не осмелился остановить и допросить чужака. Он ограничился тем, что доложил об увиденном командиру патруля бдительных, гордым членом которого считался. На собрании, состоявшемся вечером, паренек рассказал мистеру Лоримеру Дэвису о том, что встретил неизвестного мужчину на дороге позади особняка Толиверов. После этого он, как смог, описал его внешность.
Прошло несколько недель. Джессика и другие дамы собрались в гостиной дома Дюмонов. Комната была выдержана в стиле времен короля Людовика XIV[32]. Происходило очередное заседание литературного клуба. Джессика впервые после смерти Мэдди появилась на людях. В более счастливые годы легкие беседы, предшествовавшие обсуждению прочитанной книги, никогда не омрачались серьезными темами. Негласным правилом было не поднимать во время встреч мрачных тем, касающихся смерти, плохого здоровья, политических склок, неприятностей с детьми, мужьями и родственниками со стороны мужа. Все это должно оставаться дома. Но теперь такие милые темы, как, к примеру, достоинства новомодной нижней юбки, не могли удержать рвущегося наружу желания обсудить слухи о заговоре с целью вооружить всех негров в штате и поднять их на мятеж против хозяев. Об этом никто вслух не говорил, но жены плантаторов очень боялись насилия со стороны черных, которые будут мстить им за грехи мужей. Подобного рода риск всегда существовал с того самого дня, как они стали женами плантаторов. Их дочери тоже подвергались опасности. Именно поэтому многие дамы предпочитали жить в городе, а не на плантации.
– Лоример следит за тем, чтобы все наши рабы хорошенько знали десять заповедей, – сказала Стефани Дэвис. – Он каждое воскресное утро заставляет их декламировать на память все десять. Особое ударение Лоример делает на «не убий».
– Уверена, это очень осмотрительно, – сказала Бесс Дюмон, подмигивая Джессике поверх края стакана с чаем.
– И куда лучше его собственного примера, – не утерпев, вставила шпильку Джессика.
И тотчас же пожалела о своей несдержанности. Не следовало сегодня вообще приходить сюда. Она не в том расположении духа, чтобы вести светские беседы. Многие печали отягощали ей сердце. После нескольких бессонных ночей подряд Джессика чувствовала себя ужасно раздражительной. Корсет, ей казалось, щипает ее – женщина очень сожалела, что не оставила его дома. Каркас ее новой нижней юбки не давал удобно устроиться в кресле. В зале было жарко и душно. Женщина, как заведенная, махала веером. Не помогало… Не помогали также новомодные приспособления на потолке, состоящие из двух лопастей, которые вращались, приводимые в движение замысловатой системой, использующей энергию падающей воды.
– Я вас не поняла, – встрепенулась Стефани.
– Мы все знаем, насколько искусно умеет Лоример управляться с хлыстом и веревкой, Стефани. Я только об этом и хотела сказать.
– Нет, вы имели в виду нечто другое, – сверкнула глазами собеседница. – Большинство сидящих здесь считают кнут и веревку достойными средствами водворения порядка, несмотря на то что ваш муж придерживается иного мнения. Лоример очень разочаровался, когда Сайлас не пожелал вступить в ряды патруля бдительных. Быть может, он не заинтересован в поддержании мира и порядка?
– Скорее уж он против того, чтобы подминать под себя закон, – парировала Джессика.
Неловкая тишина повисла в зале. Взгляды всех собравшихся устремились на двух женщин, которые будто собирались стянуть с рук изящные перчатки и вцепиться друг другу в волосы. Не звякнул кубик льда, не зашуршал шелк юбки.
– Я бы хотела задать вам один вопрос, Джессика. Надеюсь, вы на него ответите, – не сбавляя обороты, продолжала Стефани. – Кто был тот мужчина, который посетил ваш дом две недели тому назад? Он не из местных. Мальчик-посыльный видел, как этот человек, крадучись, вышел из калитки позади вашего дома. Моего мужа очень заинтересовало сообщение мальчика. Лоример проверяет всех пришлых в городе. Особенный интерес в наши неспокойные времена у него вызывают те, кто приходит и уходит из резиденции Толиверов.
Джессика отставила в сторону стакан с чаем и отложила сложенный веер.
– Будьте столь любезны и поясните, о чем вы говорите, Стефани. Никаких незнакомцев в нашем доме давно уже не появлялось.
– Возле парадного входа точно нет. Иначе с какой стати ему покидать ваш дом через калитку.
– Думаю, его встречала Мэдди, но ее уже нет среди живых.
– Какое удобное совпадение!
– Леди! – вмешалась Бесс Дюмон. – Давайте лучше обсуждать «Мельницу на Флоссе». Я могу рассказать вам об авторе, Джордже Элиоте. На самом деле он – это она. Писательницу зовут Мэри Энн Эванс…
Джессика ее не слушала. Стефани распространяет слухи, но не выдумывает их. Только сейчас женщина вспомнила, как одна из служанок говорила, что Мэдди умерла «сразу же после того, как переговорила с каким-то рыжеволосым белым человеком на заднем дворе». Расстроенная смертью негритянки, Джессика решила, что незнакомец был нищим, который пришел просить еду или одежду, и перестала о нем думать. Лоример искал потенциальных аболиционистов под каждым деревом и за каждым кустом. Из слов Стефани проистекало, что ее муж подозревал неизвестного посетителя Толиверов в наихудшем. Джессика решила расспросить служанку по возвращении. Святые Небеса! Уж не Гай ли Хендли, где бы он сейчас ни находился, послал к ней человека с просьбой помочь в их общем деле?
Глава 54
Вскочив в седло, Сайлас окинул взглядом страдающие от засухи поля Сомерсета. Даже отсюда обозреть все три тысячи акров земли было бы просто невозможно, но возвышенность давала представление об обширности его владений. В прошлом открывающийся отсюда вид наполнял его сердце такой невообразимой радостью, что иногда, оставаясь один, Сайлас кричал от переизбытка чувств, подняв голову к небесам. В иные времена, когда его душе необходим был живительный бальзам, он ехал сюда в поисках безмятежности. Сегодня же вид этой земли оставлял его душу иссушенной, как бесконечные ряды сухих узловатых стеблей. Сегодня, как и в ближайшем будущем, он не сможет чувствовать себя в мире и покое здесь, в своем Гилеаде[33].
Был конец октября 1860 года.
Рядом на коне породы аппалуза сидел Томас.
– Тяжело на все это смотреть, папа.
– Очень тяжело, – согласился Сайлас.
Отец прекрасно понимал, что для Томаса это зрелище еще более душераздирающее, чем для него. Сын не видел прежде, как безжалостно Мать Природа может обойтись с плодами человеческого труда. Впрочем, и сам он прежде не видел ничего похожего. Впав в еще большую хандру, Сайлас подумал о Моррисе. Его брат, описывая землю, что сейчас простирается перед ними, наверняка начал бы стенать об апокалипсисе. Моррис, скорее всего, процитировал бы что-то из «Откровения Иоанна Богослова» и был бы совершенно прав. После засушливого, знойного лета на что-либо иное рассчитывать не приходилось. День страшного суда настал.
Год начался спокойно, но это спокойствие оказалось обманчивым. Никогда прежде плантаторы и фермеры Восточного Техаса не видели свои всходы такими зелеными и сочными. Все лживо предвещало обильный урожай. В марте дождей было сколько надо. Солнце грело землю, ветры – страшные враги вспаханной земли и семени, лежащего почти на поверхности, оказались на удивление мягкими. Все радовались, но в апреле и мае не упало ни единой капли дождя. Надежды хотя бы на самый скромный урожай увяли, когда наступила адская жара. Земля высохла, превратившись в камень. Вскоре не осталось ни одного зеленого стебля хлопчатника, пшеницы, ячменя или кукурузы. Несущие с собой пыль суховеи докончили черное дело. Эти события стали как бы предвестником руины, которая в самом ближайшем будущем ожидала Техас и другие южные штаты, вышедшие из федерации.
Читая отцовы «сердечные мысли», как называла это Джессика, Томас сказал:
– Ты думаешь, отделение неизбежно, папа?
– Столь же неизбежно, как неизбежен дождь в конце-то концов.
– А затем будет война?
– А затем будет война.
Отрицать очевидное Сайлас больше не мог. Если произойдет раскол, войны не избежать. Авраама Линкольна, сенатора из штата Иллинойс, выдвинули кандидатом от республиканской партии на президентских выборах. У Линкольна были все шансы победить. В июне 1858 года, выступая перед Конгрессом, будущий президент ясно выразил свою политическую позицию. В частности, он сказал, что «разделенный дом не может выстоять». Он считал, что страна не может вечно находиться в состоянии полурабства-полусвободы. На посту президента США Линкольн клятвенно обещал не идти на компромиссы с рабовладельцами и не признавать законности выхода отдельных штатов из Союза.
– Письмена уже начертаны на стене[34], сынок, – произнес Сайлас. – Юг отделится независимо от того, станет Линкольн президентом или нет. Горячие головы на Юге никогда не уступят центральному правительству, ущемляющему права штатов. Люди, похожие на твоего дедушку, и техасские плантаторы, создавшие республику, скорее умрут, чем подчинятся какому-либо законодательному органу, разрушающему их образ жизни.
Сайлас полной грудью вдохнул холодного осеннего воздуха. Первое облегчение после летнего зноя. Впрочем, похолодание лишь заострило иглы тревоги, уже впившиеся ему в грудь.
И вновь сын прочел его мысли.
– Почему ты так уверен, что войны не избежать?
– Республиканцы-аболиционисты твердо решили освободить рабов во всех штатах, а Линкольн не менее твердо решил не допустить разделения страны. Юг верит, что имеет законное право сохранить рабство на своей территории и конституционное право отделиться. Разные взгляды на одни и те же законы приведут к смертельному противостоянию. Война – неизбежна. Север победит.
Томас заерзал в седле. Он очень волновался за отца.
– Почему?
– Потому что у Севера есть все, чего не хватает Югу.
Сайлас отмахнулся от назойливой мухи, которая вилась вокруг его головы. Она мешала ему наслаждаться прохладным ветерком, сдувающим пот с его лица.
– На Севере сосредоточены промышленность, железные дороги, заводы и почти нескончаемый источник людских ресурсов, поток иммигрантов, приплывающих туда из Европы. На Юге почти нет больших городов. Железнодорожная сеть не развита. Иммигрантов мало. Заводов – еще меньше. Все эти факторы заработают против нас, когда начнется война с Севером.
Читать бесплатно другие книги:
