Слепые солдаты Бушков Александр

— Черт знает что, — проворчал Сварог. — До сих пор проходной двор устраивают… Когда остановятся на ночлег, соберите все наши «страшилки» и устройте им хорошее представление.

— А если не сбегут, государь?

— Ну, тогда пошлите Серебряный Вихрь, пусть вышвырнет всю компанию. Что Лагефель с Анрахом?

— Вторые сутки усердно работают со всеми наличными Золотыми Шмелями, но успехов пока нет… Вот и все наши новости.

— Идите, — сказал Сварог.

Золотой Кот лихо повернулся через левое плечо и тихонько вышел. Идеальный все-таки министр тайной полиции — не предаст, на деньги не польстится, в заговор не впутается. Заботы у него, правда, кукольные по сравнению с прочими подвластными Сварогу державами, ну да что тут поделаешь…

Он уселся в уютное кожаное кресло перед невысоким столиком с компьютером — здешним, конечно, его собственные превратились бы тут в безжизненные коробки. Достал черный диск, покрытый затейливым золотым узором, положил его на панель компьютера. Налил себе добрую порцию келимаса и медленно вытянул. До сих пор останавливало что-то.

Сварог вновь перечислил сам себе прежние аргументы. Будь это личный дневник Яны, ее письма — он, честное слово, носу бы туда не сунул. Но это, как он уже убедился, просмотрев первую страницу, — официальный документ из Кабинета Канцлера, пусть и помеченный значком высшей секретности, тем не менее, судя по коду, в любой момент доступный самое малое двадцати высшим сановникам империи, в том числе и Гаудину. Ну, а если учесть, что Сварог — полноправный преемник Гаудина, да еще шеф девятого стола… Это уже не моральная проблема, а чисто бюрократическая. Если добавить, что сам Сварог в архивы Канцлера не лазил, за него это давным-давно проделали другие, а он всего-навсего отыскал бесхозный документ… С формальной точки зрения — никаких зацепок. Вообще, нужно было ставить на ваши компьютеры защиту получше, господа, самонадеянность подвела…

Он решился. Налил себе еще бокал и вставил диск.

Начинался «Отчет» официальным сообщением о внезапной смерти Императора, последовавшей, как утверждалось, от сердечного приступа. Медицинского заключения в отчете нет. Быть может, оно отыщется в других досье, не входящих в отчет, надо будет потом поискать, пусть обезьяны потрудятся… Вот так просто — свалился Император, могучий мужик тридцати с небольшим лет по земным меркам, прямо на пиру с сердечным приступом, и все попытки медиков вернуть его к жизни оказались тщетными…

Черт, и никаких бумаг о расследовании! А ведь Канцлер с Гаудином (как он сам на их месте) следствие провели бы обязательно, пусть проформы ради. Ну, поищем. Быть может, и эти бумаги — в каких-то других досье…

Между смертью Императора и коронацией Яны — перерыв в восемь дней. Ни единого документа. Недельный траур? Или вокруг опустевшего трона что-то происходило? Сплошь и рядом, когда законной наследницей престола оказывалась малолетняя кроха, начинались события…

Вообще, интересные дела у них творились не так уж и давно. За полгода до смерти Императора Императрица, большая любительница охоты, отправилась на Сильвану. И погибла там опять-таки естественной смертью. Одна из тех трагических случайностей, что порой встречаются на охоте, — зверь поднят, началась азартная погоня, всадники рассыпаются по лесу, теряют друг друга из виду, сколько раз и коронованные особы оказывались в полном одиночестве. Эта история как раз была Сварогу отлично известна — он наткнулся в архивах восьмого департамента на отчеты, помеченные даже чуть меньшей степенью секретности. Ее величество неслась галопом, исчезнув с глаз егерей и охраны, горячий жеребчик, судя по следам, понес в чащобу, толстая дубовая ветка оказалась как раз на уровне головы всадницы, и она не успела пригнуться… Никаких следов злоумышления…

Но вернемся к коронации. Вполне вероятно, были какие-то если не события, то интриги, причем вовсе не обязательно направленные на свержение Яны. Кто-нибудь — любители всегда найдутся — мог бы попытаться потеснить Канцлера, в чьих руках оставалась вся власть, и пропихнуть себя в регенты. Регент при шестилетнем монархе — тот же монарх.

Ага, протокол совместного заседания Палаты Пэров и Тайного Совета! Идея о регенте возникла почти сразу же. Однако принц Элвар регентом быть категорически отказался, заявив, что это не по его уму — государственные дела. Точно так же поступил и Диамир-Сонирил, чему Сварог ничуточки не удивился: конечно, принц просто-напросто не хотел оставлять свой идеально отлаженный механизм, Канцелярию земных дел, ради еще большего, но незнакомого и неотрегулированного в его вкусе.

Были еще принцы и принцессы крови, числом двадцать три человека обоего пола, дальние родственники императорской фамилии — но публика все сплошь несерьезная, занятая исключительно светскими увеселениями и по давней традиции допускавшаяся разве что к третьестепенным государственным делам (Сварог это давно знал). Препустой народец (как тогда казалось заседавшим). Выступили только два принца крови (точнее, надо полагать, дали выступить только двум), всецело поддержавшие обоих принцев короны.

Интересно, интересно! Барон Аркас, член Тайного Совета, вдруг предлагает назначить регентом пэра Империи герцога Ингера, «известного своим государственным умом, неустанными трудами на благо Империи и неутомимой энергией». Его поддерживают еще двое пэров…

И вот тут, очень похоже, слаженно выступают противники этой идеи. Принц Элвар в короткой эмоциональной речи твердит, что регентство — пережиток седой старины и за последние две тысячи с лишним лет как-то даже и не применялось. Диамир-Сонирил закатывает длинную речь, пересыпанную ссылками на параграфы, законы, кодексы, регламенты. Сварог ничего толком не понял (да наверняка и все присутствующие тоже), но заключительная фраза ясна: принц присоединяется к мнению брата. Тут уже принцы и принцессы крови, словно хор в древнегреческой трагедии, в полном составе наперебой нудят с мест, что и они против регентства как пережитка прошлого. Ну вот, наконец! Выступает командир гвардии и деликатнейше, изящными намеками, хитросплетением дипломатических словес дает понять, что военным эта затея тоже не по вкусу, что согласно законам о престолонаследии, и высшие государственные учреждениях, и гвардия, и армия, и Серебряная бригада пока что всецело подчиняются Канцлеру, а вот механизм подчинения вооруженных сил этому самому полузабытому регенту вроде и не установлен законами… И неизвестно еще, когда будет установлен. Военные быть в таком подвешенном состоянии не привыкли, ну совершенно…

Это, конечно, ультиматум, хотя и облаченный в изящные дипломатические формулировки. Не случайно дискуссия как-то стихает, комкается и наконец приходит к концу. Чуть ли не единогласно принимаются окончательные решения. Никаких перемен в системе правления и управления. Канцлер остается на своем посту. Все министры, главы канцелярий, кабинетов и коллегий остаются на своих местах. После окончания недельного траура Яна-Алентевита Кейнгор, принцесса короны и наследница престола, должна быть коронована. Другими словами, Канцлер победил с разгромным счетом. Нигде в бумагах об этом не упоминалось, но Сварог, не новичок в таких делах, крепко подозревал, что Келл Инир, где происходило совещание, был еще до его начала набит гвардейцами и людьми из Серебряной бригады, — такие дела иначе не делаются, не зря противники Канцлера (умелые интриганы, надо полагать) сдались так легко.

Что-то имена знакомые мелькнули… Герцог Ингер и барон Аркас. Вот именно, эти два субъекта давным-давно арестованы как главари окопавшейся в Империи «Черной благодати» и остаются в тюрьме Лоре, откуда выйдут только ногами вперед — как и их сообщники из придворных, Магистериума и Мистериора…

Далее Сварог просмотрел видеозапись коронации — зрелище долгое, невероятно пышное и для человека постороннего чертовски скучное. Сложные перемещения по огромному залу раззолоченных, брызжущих самоцветами процессий, нечто напоминающее медленный балет (смысла этого зрелища Сварог так и не понял), удаляется шеренга рыцарей в белом, держа мечи острием вниз, на их место заступают рыцари в золотистом с клинками острием вверх (ну, это понятно, на земле есть похожее, символы прежнего царствования и нового)… В общем, роскошнейшее, наполовину непонятное, нудное, долгое зрелище. У Сварога чуточку защемило сердце, когда он увидел Яну крупным планом: на чересчур большом для нее троне, так что ножки далеко не доставали до земли (хорошо еще, догадались подставить золоченую скамейку), сидела шестилетняя девочка в короне и мантии, залитая алмазным блеском — вот только личико у нее оставалось печальным, отрешенным, словно она напряженно ждала момента, когда все это кончится, можно будет забиться в уголок и поплакать. Осиротевшая восемь дней назад шестилетняя кроха, не вполне видимо и понимавшая, зачем ее принуждают во всем этом участвовать, восседая неподвижной куклой. Только принц Элвар (разумеется, поддавший), смотрит на нее с искренним сочувствием, временами наклоняется и что-то шепчет в ухо. У всех остальных скорее не человеческие лица, а маски актеров, старательно исполняющих сложнейшую пьесу. Угнетающее зрелище, которое Сварог побыстрее запил бокалом келимаса.

А это уже год спустя — Канцлер вместе с несколькими пэрами, членами Тайного совета и обоими принцами короны обсуждает действительно серьезный, нужный и правильный вопрос: какое образование должна получить императрица, как будет протекать учеба и как ее организовать.

Серьезный, нужный и правильный вопрос… Стоп, стоп! Тут определенно имелась некая несообразность. Ага, вот оно! Совершенно непонятно, зачем понадобилось собирать столь представительное совещание, когда достаточно было бы вызвать парочку специалистов из Магистериума? О здешней системе образования Сварогу еще в прошлом году подробно рассказывали Элкон и Томи. К шести годам ребенку с помощью той самой аппаратуры Магистериума, которую Сварог испытал на себе, вкладывают в голову минимум необходимых пока что знаний: чтение и письмо, умение общаться с помощью детской компьютерной сети, а вдобавок курс придворного этикета, геральдики, генеалогии, истории Империи (каковая, как не без оснований полагал Сварог, крепенько фальсифицирована). В семь детишки с помощью магов из Мистериора осваивают фамильную книгу заклятий (лишь наполовину общую для всех, остальная половина содержит знания и умения, присущие какому-то конкретному роду). Далее их на пару лет, собственно говоря, оставляют в покое, пусть играют и забавляются, как хотят. И только к девяти вкладывают в голову, опять-таки в Магистериуме, обширные курсы многих наук. И после того начинается настоящая учеба. Сварог прекрасно помнил, что тогда сказал магистр: «Можно вложить человеку в память гигантские вороха справочников, учебников, географических атласов, руководств по управлению аппаратами и агрегатами. Но подлинно профессиональные знания он должен получать обычным путем, осмысливать их, впитывать…»

Учеба таковая продолжается три года. За это время специалисты из Магистериума определяют, есть ли у ребенка склонности и способности к тем или иным наукам. Если да, он поступает уже в трехлетний Лицей при Магистериуме — всерьез овладевать наукой либо специальностью.

Если, конечно, захочет. Поскольку тут не может быть никакого принуждения, подавляющее большинство дворянских недорослей (особенно девушки) идти в Лицей отказываются категорически, предпочитая вести светскую жизнь при дворе. Так что в Лицее обычно обучается не более двадцати человек — оттого-то и приходится выискивать на Сильване способных антланцев и давать им полное образование. В Магистериуме уже примерно половина сотрудников — именно что антланцы, пусть и считающиеся второсортными, но выученные на совесть. Иные спесивые высокородные господа не раз заявляли, что не стоит давать серьезное образование «быдлу», но Канцлер прекрасно знает о дикой нехватке ученых и инженеров…

Бывает по-разному. Скажем, Элкон, у которого нашли нешуточные способности к неким «кварковым биотехнологиям», в Лицей не пошел, несмотря на все уговоры, как раз потому, что заниматься хотел компьютерами, и только компьютерами, а Канилла, графиня Дегро, которой прочили карьеру А-физика (редкость для девушки), столь же твердо заявила, что ее привлекают электронные системы станций наблюдения, а от А-физики ее форменным образом тошнит…

Одним словом, система давно отработана, наверняка охватывает и принцев короны, и, как в данном случае, малолетнюю императрицу. К чему же понадобилось созывать столь представительный совет?

Ага, вон оно в чем дело! Интересно, и весьма… О подобных исключениях из правил Сварог и не слыхивал — во всяком случае, Элкон ни словечком не упоминал…

Далее шел документ, подписанный тремя высокопоставленными чиновниками Магистериума и двумя магами Мистериора — тоже, судя по титулам, не последними людьми в своем заведении. Оказалось, во-первых, что Яна уже освоила фамильную императорскую книгу заклятий, на год раньше обычного срока. Принц Элвар пояснил, что сделано это было по личному указанию императора, не соизволившего объяснять кому бы то ни было, даже родным братьям, мотивы своих поступков. Между прочим, это произошло через неделю после гибели императрицы (уж не предчувствовал ли император что-то такое? — подумал Сварог).

Гораздо интереснее оказалось «во-вторых». По единогласному мнению всех пятерых, подписавших сей меморандум, Яну попросту нельзя было обучать с помощью тех самых аппаратов, в считаные секунды набивающих голову человека массой разнообразных знаний. Нельзя, и все тут, категорически. Первый случай за всю историю Империи. Всех поголовно можно, а Яну — нельзя. Чересчур велик риск, что кончится серьезным мозговым расстройством, а то и необратимым сумасшествием.

Вот это так бомба… Пятерка ученых мужей привела подробные и обстоятельные аргументы в пользу своего убеждения, занимавшие три листа. Вот только Сварог из всего этого не понял ни словечка. Канцлер, судя по всему, тоже — согласно следующей бумаге, он вызвал всех пятерых на совет, и объясняли они суть часа полтора — видимо, мучительно подыскивая наипростейшие объяснения сей высокоученой галиматье. И явно Канцлера в конце концов убедили. Поскольку он отдал приказ: механические средства обучения исключить полностью, все возложить исключительно на живых людей (ну, разумеется, компьютеры в роли подручных средств дозволялись — но никакого технотронного воздействия на мозг). Интересные дела, покачал головой Сварог. Что же она за уникум такой? Из ученого меморандума понять решительно невозможно, как ни бейся…

Так что пришлось составить долгосрочную программу обучения, подробно расписанную, как и перечень ученых мэтров, коим предстояло стать прилежными преподавателями для одной-единственной ученицы. Поскольку без руководителя такие программы оставлять безусловно не стоит, после короткой дискуссии единогласно назначили на эту роль лейб-медика Яны, как-никак знавшего ее с младенчества. Для порядка приставили к девочке еще и двух пожилых фрейлин покойной императрицы (фрейлины свое звание сохраняют пожизненно). И, полное впечатление, решив, что сделали достаточно, создали действенный механизм, умыли руки, с головой уйдя в свои обычные дела. Длиннейшая вереница последовавших за этим историческим совещанием документов состояла из коротеньких, казенно-сухих отчетов опять-таки приставленного к девочке камергера двора: что преподают в данный момент, каковы успехи, а то и неудачи.

Начали, конечно, с того, что, по мнению царедворцев, в первую очередь необходимо монаршей особе: придворный этикет Империи и земных королевств, история императорской фамилии и Империи, геральдика и генеалогия земная и небесная, краткий курс истории земных государств. Легко представить, какое «удовольствие» доставляла эта заумь шестилетней девочке — тем более, что этот важнейший, по мнению царедворцев, курс растянулся на четыре года. Камергер частенько (и наверняка уныло) сообщал в еженедельных отчетах: «ее величество изволят капризничать», «ее величество изволят требовать, чтобы отведенное для занятий время сократили наполовину», «ее величество назвали тему урока пусть не непристойными, но безусловно неприглядными словами». И даже «ее величество отказались от урока, скрывшись за постами Бриллиантовых Пикинеров, куда преподаватель и госпожи фрейлины не имеют доступа!» Читая все это, Сварог только ухмылялся: вы бы ей еще вздумали А-физику преподавать, интеллигенты…

Худо-бедно, но обучение как-то продвигалось (судя по некоторым обмолвкам, после всевозможных компромиссов, послаблений и внеочередных развлечений в виде подкупа и поощрения).

Впрочем, самым печальным (Сварог это быстро понял) было даже не то, что на малолетнюю девочку обрушили горы зауми. Учить ее учили, но никто не воспитывал. Как это в обычае и на земле, Яне выделили в качестве официальных друзей и подруг для игр и забав чуть ли не две дюжины ее ровесниц и ровесников из самых знатных семей. Больше половины из них, не придясь Яне по сердцу, со временем были по ее настоятельному требованию отставлены, зато остальные (кстати, те, кто сейчас почти поголовно служил у Сварога в девятом столе) стали настоящими друзьями и подругами (насколько можно быть другом или подругой императрицы). И все же… Возле нее так и не было никого, кого можно было назвать настоящим воспитателем. Фрейлины на ту роль никак не годились. Вероятнее всего, и Канцлер, и высокие сановники в свое время просто не подумали, что воспитатель ребенку необходим…

Характер у Яны стал портиться на глазах, о чем прилежно и с тревогой докладывал уже лейб-медик. Лет в восемь с ней впервые случился приступ — тот самый всплеск неконтролируемой магии, что Сварог самолично наблюдал у себя в замке, когда она рассердилась на канцлера. Сорвавшиеся с креплений роскошные люстры порхали по залу, пока не разбились об пол, плясала мебель, падали статуи, с одежды присутствующих облачками разлеталось золотное шитье…

Встревоженному Канцлеру ни лейб-медик, ни маги из Мистериора не смогли объяснить, в чем тут дело. Честно признались: иная древняя магия императорской фамилии до сих пор секретом фамилии и остается. Секретом, недоступным даже принцам крови…

Диамер-Сонирил ясности внести не пожелал, сухо сообщив Канцлеру, что это секрет фамилии — в подтверждение чего, как и следовало ожидать, вывалив ворох параграфов, как он это прекрасно умел. Принц Элвар поступил и того проще: осушив стакан, буркнул: «Герцог, это дела семейные, и нечего тут вынюхивать…»

И случилось так, что именно принц Элвар, гуляка, бродяга и искатель приключений, проводивший в Каталауне больше времени, чем в небесных замках (но никак не глупец и не простак!), поправил дела. Вот уж о ком никак нельзя было сказать, что он пропил мозги… Вечный холостяк, он не представлял толком, как воспитывать малолетних детей, но каким-то здоровым инстинктом чувствовал, что воспитывать их нужно. А потому назначил себя самозваным воспитателем, принялся за дело, как умел, даже подсократив ради такого случая употребление алкоголя (ну, примерно наполовину). И заявил канцлеру, что всю эту церемониальную заумь следует крепенько подсократить, то есть отводить ей лишь половину прежнего времени — ну, а об остальном он сам позаботится, пока девчонка и в самом деле не повредилась умом от всей этой белиберды, которой сам он в свое время обучался через пень-колоду и не считает, что это пошло ему во вред.

За воспитание племянницы (которую искренне любил, в отличие от Диамер-Сонирила, тот к Яне был равнодушен, впрочем, как и ко всем без исключения обитателям Империи) принц Элвар взялся незатейливо, как уж ему душа подсказывала. Он просто-напросто практически каждую неделю забирал Яну с собой в Каталаун, таскал за собой по деревенским праздникам, свадьбам и прочим торжествам (а когда чуть подросла, стал брать и на охоту). Более того, он ее регулярно брал в гости, когда отправлялся к своей очередной тамошней подруге. Благо все они наперечет были не какими-то там гулящими девками, а вполне приличными одинокими женщинами с неустроенной судьбой, часто — молодыми вдовушками с детьми. При той невероятной популярности, какой пользовался в Каталауне принц (иные его именовали некоронованным каталаунским королем, к хорошо скрываемой досаде земных владык, коим принадлежали те или иные области Каталауна), его племянницу везде принимали со всем радушием, женщины сплошь и рядом видели в ней не блестящую императрицу, а «бедную сиротинушку», так что кое-какую долю женского тепла и участия она получила. Канцлеру эти регулярные поездки в Каталаун были крайне не по нутру, но против принца короны он был бессилен — ну, что поделать, если принц располагался выше всех и всяческих законов? Да к тому же самой Яне такое времяпровождение нравилось ужасно. Единственное, что мог сделать Канцлер в компании с Гаудином, — постараться, чтобы Яна всегда была надежно прикрыта группой телохранителей.

В самом начале, когда принц только приступил к воспитанию на свой лад, он привез из Каталауна одну из лучших бабок-сказочниц, знавшую невероятное количество сказок, легенд, баллад, песен и баек из жизни. А чуть погодя через своих ронерских знакомых сманил на небеса старуху Грельфи — чтобы развлекала Яну безобидными, но эффектными колдовскими штучками. Бабку поселили в Келл Инире, применив официальную формулировку «состоящая при императорских покоях прислужница», а для Грельфи оборудовали тот самый летающий островок-декорацию, где Сварог и побывал вскоре после прибытия сюда.

Снимков Яны (украдкой сделанных в Каталауне соглядатаями канцлера) в отчете хватало. И Сварог признал, что принц, несмотря на все его чудачества, выбрал правильный путь. К двенадцати годам Яна форменным образом расцвела, еще больше похорошела, выглядела на пару-тройку лет старше, отлично ездила верхом, умела танцевать все каталаунские танцы, стрелять из лука и мушкета, имела на счету пару оленей, кабана и несколько зайцев с лисицами, научилась даже печь пироги. Ничего похожего на ее прежние снимки — мрачноватая, неулыбчивая, губы плотно сжаты, в глазах устойчивая тоска…

Один только раз случился мелкий досадный инцидент. В Каталауне взрослеют быстро, и за девушками возраста и облика Яны местные парнишки уже пытаются неуклюже и застенчиво ухаживать. Ну, а Яна изрядно прониклась Каталауном… В общем, на одной из шумных свадеб Элвар чисто случайно обнаружил, что племянница и младший брат жениха, парой лет ее старше, целуются за углом амбара — впрочем, робко и неумело. Яна получила легонький подзатыльник, ее кавалер — полновесный, оба выслушали серьезную нотацию с упором на то, что дело тут не в императрицах и крестьянах, а просто обоим еще рановато подражать взрослым. После чего Элвар через своих многочисленных тамошних приятелей велел потихоньку распустить известие: ежели кто-то его племянницы коснется хоть пальцем не в танце, жутко и думать, что ждет виновного. К каковому известию все отнеслись очень серьезно. Канцлеру, конечно, настучали, и он в деликатных фразах выразил принцу неудовольствие, но тот, вынудив его хлопнуть стакан из своей верной баклаги, отмахнулся: ничего страшного, если девчонка двенадцати лет однажды неумело чмокнула парнишку, главное, меры приняты, больше такого не повторится, слово принца короны… И не без ехидства добавил: по достовернейшим данным, собственная доченька Канцлера, всего-то на год старше Яны, намедни в темном уголке Изумрудной лестницы целовалась с пажом и, по докладам, не так чтобы робко и неумело… У принца Элвара, как ему и полагалось по титулу, имелась и своя свита, и гвардейская рота, и библиотекарь, и канцелярия с должным количеством соглядатаев. Другое дело, что из-за образа жизни принца все это немалое количество людей бездельничало годами, помаленьку зверея от скуки.

Как явствовало из множества бумаг, составленных уже после событий, лучше бы было Канцлеру поглядывать в другую сторону. Да и принцу не помешало бы внедрить в свиту Яны парочку ловких соглядатаев. Да вот, проморгали. Никто и подумать не мог, что не на земле, а в Келл Инире к ней может подкрасться нешуточная беда…

Когда Яне было двенадцать, согласно давнему плану, ей предстояло пройти и курс изящных искусств. Кандидат в преподаватели имелся, как тогда полагали, великолепный: молодой, лет тридцати по земным меркам, герцог Наргел, старой, почитаемой фамилии, обладавший большими познаниями и опытом именно что в изящных искусствах. Коллекционировал живопись (был даже своим человеком на Бараглайском холме и Квартале Палитры в Сноле), сам недурно рисовал, особенно портреты дам, кроме того, в своем сильванском поместье устроил самую настоящую балетную школу, куда набирали ровесниц и ровесников Яны. Это длилось уже несколько лет, и повзрослевшие танцоры и танцорки «первого набора» не раз выступали с большим успехом и в Келл Инире, и при некоторых королевских дворах на земле (за что герцог удостоился нескольких земных орденов, имперской «Золотой Арфы» и мантий почетного члена Сословий Свободных Искусств в Снольдере, Ронеро и Лоране). Одним словом, самый подходящий человек, как было решено в свое время высокой комиссией еще пять лет назад.

Как выяснилось позже (когда все хватались за головы и наперебой обвиняли друг друга в преступном ротозействе), этот знаток и ценитель искусств, обаятельный красавец с великолепной репутацией при дворе оказался еще и блестящим конспиратором, ведущим двойную жизнь. Умен был, сволочь, и коварен… Никто об этом не подозревал (включая соответствующие службы Канцлера и Гаудина), что юные девицы из сильванской балетной школы с самого начала служили ему натуральным гаремом. Таковы уж у него были пристрастия касаемо совсем юных. Нечто вроде герцога Лемара, только, пожалуй, погнуснее: Лемар, надо отдать должное прохвосту, все же таких вот малолеток никогда не трогал.

И этот живописец-балетоман, вульгарно выражаясь, положил глаз на Яну…

Учебные курсы никто не контролировал — в том смысле, что никому никогда не приходило в голову проверять, какими учебными пособиями пользуются на каждом из них. Камергер всего-навсего интересовался у очередного преподавателя, такого же благородного лара, как идут уроки, делает ли ее величество успехи или Канцлера особенно порадовать нечем. И со спокойной совестью отправлял очередную короткую отписку.

Воспользовавшись этим упущением, герцог старательно подобрал для Яны весьма специфический курс наглядных пособий (скульптура, живопись, поэзия и проза). Ничего не скажешь, он состоял исключительно из классики, небесной и земной, но эта классика, вместе взятая и по отдельности, категорически не годилась для девочки двенадцати лет, которой рано было столь углубленно, долго и подробно знакомиться с иными сторонами взрослой жизни. И которая, как в том возрасте сплошь и рядом бывает, уже начала проявлять робкий интерес к этим самым сторонам и успела пару раз поцеловаться…

Все эти «пособия», до одного, имелись в отчете (где, начиная с того момента, бумаги помечались уже гораздо более высокой степенью секретности, предназначаясь лишь для обоих принцев, Канцлера, начальника его разведки и Гаудина). Книги Сварог даже бегло читать не стал — он знал несколько названий, парочку одолел в свое время, а что до остальных — хватило иллюстраций. Альбомами Седеса и Каранто, пусть они и великие художники, следовало долго и старательно лупить по голове того, кто их подсунул двенадцатилетней девчонке, пусть и выглядевшей старше своих лет, — как и увесистым томом сонетов Жега Маделара. Ну, и все остальное было того же пошиба. Все было рассчитано на то, чтобы мягко и ненавязчиво, вливая отраву по капельке, оказать на девчонку определенное действие и как следует разжечь неподходящее в ее возрасте любопытство…

По этому, с позволения сказать, курсу изящных искусств Яна занималась четыре месяца — как кое-кто и рассчитывал, с большим интересом, даже резко сократив поездки в Каталаун. Естественно, у нее возникало много вопросов — на которые учитель отвечал подробно, тактично, деликатнейшим образом подбирая слова. Что служило очередными капельками яда. Ни разу за эти месяцы герцог не попытался выйти за рамки отношений «учитель-ученица». Потом стало ясно, что это не самодеятельность записного педофила, вздумавшего украсить свою коллекцию редкостной жемчужиной, а заговор, и серьезный — но позже, гораздо позже… А пока что меж девочкой и мэтром установились весьма доверительные отношения и разговоры шли очень уж откровенные — ну не с кем взрослеющей девочке было откровенно поговорить о некоторых вещах — не с фрейлинами же. Тем более что к тому времени Яна уже порой перешептывалась с подругами о том и о сем, чего благонравные девочки из хороших семей вроде бы еще знать не должны. Однако любой дворец — никак не монастырь, тут даже юные девицы невольно насмотрятся и наслушаются всякого. А герцог искусно вел свою партию — так что Яна, как со многими до нее случалось, решила, будто в него влюблена. Тем более что парочка ее подруг уже призналась ей в том же самом — правда, в отношении других объектов…

Лейб-медик, благообразная сволочь, которого Яна знала с тех самых пор, как себя помнила, в заговоре состоял, как позже оказалось, с самого начала. Именно он, когда Яна в очередной раз захандрила и стала рваться из Келл Инира все равно куда, и предложил Канцлеру вроде бы абсолютно безобидную идею. Сменить обстановку полностью, самым решительным образом. Отправить императрицу на Сильвану недели на две, без обычной надоевшей свиты, «официальных друзей и подруг» и осточертевших фрейлин (которых, Канцлеру самому должно быть известно, Яна и ее друзья иначе как «копчеными селедками» за глаза не именуют). Чтобы прожила эти две недели в поместье герцога, училась бы там танцам, общалась исключительно с балеринами, своими ровесницами и даже жила бы вместе с ними в общей спальне.

Сама Яна эту идею приняла с несказанным восторгом и заявила, что готова отправиться на Сильвану немедленно. Канцлер, не особенно и раздумывая, идею одобрил. Не господь Бог и не первый мудрец Вселенной, он попросту не ожидал такой наглости и такого коварства. К тому же они с Гаудином были тогда замотаны, как ломовые лошади, с головой уйдя в распутывание и урегулирование головоломной и тяжелой интриги — как позже выяснилось, инсценированной заговорщиками для отвлечения внимания от Сильваны.

Одним словом, девочка сама кинулась в мастерски поставленную ловушку. Привыкла, что императрица всегда находится в совершеннейшей безопасности, особенно в имении человека с прекрасной репутацией, в которого она к тому же… А тут еще лейб-медик, сука гладкая, перед отлетом на Сильвану очень деликатно и тактично дал примерно такое напутствие: вполне возможно, ваше величество, вы там столкнетесь с чем-то, с чем прежде не встречались, и там будут происходить непривычные для вас вещи, но пугаться этого не следует, все люди взрослеют и вы тоже, у взрослеющих появляются новые интересы и желания, которые не стоит сдерживать, собственно говоря, заверяю авторитетно, вам следует рассматривать все происходящее как очередной курс обучения, который проходят все благородные девицы…

Конечно, на Сильвану с ней отправились гвардейцы, телохранители и слуги, среди которых имелись агенты как Канцлера, так и Гаудина. Однако гвардия и охрана в таких условиях несут службу в отдалении, охраняя скорее подступы к поместью, а слуги не топочут по пятам и не дышат в ухо, в особенности если императрица им приказывает реже попадаться на глаза. И уж тем более не имеют доступа в девичьи спальни. Так что Яна с самого начала самым тесным образом общалась с двумя дюжинами балеринок, герцогских шлюшек, форменным образом отгородивших ее якобы невзначай от прилетевших с ней слуг.

С этими юными шлюшками взрослые, коварные, умные и циничные люди предварительно работали долго и старательно, распределяя роли, мизансцены, доверительные рассказы и якобы случайные вопросы. Крутая была дрессировочка, как потом выяснилось.

Задача была поставлена четко и недвусмысленно: лишь самую капельку выходя за пределы положенного почтения к венценосной особе, мягко, деликатно и неустанно обрабатывать ее днем и ночью. Внушать, что в ее годы близость с мужчиной — самое естественное дело, рассказывать, как это приятно и увлекательно, делиться собственным богатым опытом, самую чуточку посмеиваться над ее невинностью, твердить, как влюблен в нее герцог, ссылаться на многочисленные примеры из того же курса классики…

Балеринки оказались обаятельными, веселыми и остроумными девчонками, к тому же ничуть не похожими на ее прежнее окружение, — и Яна, в восторге от столь необычного отдыха, сдружилась с ними моментально. Два дня она старательно разучивала бальные танцы, и все это время действие понемногу раскручивалось: фривольные разговорчики, пикантные анекдоты, сначала ее учили не стесняться танцевать в одном только прозрачном балахоне перед музыкантами и балетмейстерами, потому что они не более чем слуги, а слуга, собственно, и не мужчина вовсе, а предмет мебели, живой инструмент (эти поучения, впрочем, ничем не отличались от тех, которые Яна выслушивала в Келл Инире с раннего детства). Потом учили не стесняться еще более скудно одетых партнеров-мальчишек, речь ведь идет о большом искусстве (и это внутреннего сопротивления не встретило, Яна не раз бывала в балете).

Яд сочился по капельке, особенно ночью в общей спальне. Те же фривольные истории из собственного опыта, взрослые тайны, продиктованные вроде бы чистой воды любопытством, расспросы о любовных отношениях при императорском дворе. Признаться по совести, такая девичья болтовня свойственна не одним только злачным местечкам вроде герцогского гарема. В отчете отыскалась бумага, где некий агент Канцлера, явно пытаясь задним числом оправдаться, уверял: по достоверным данным, в Келл Инире императрица и ее «официальные подруги» порой вели столь же фривольные разговоры. Переходный возраст, ничего не поделаешь…

На третью ночь Яну, без всякого труда, достаточно шутливо взяв «на слабо», научили танцевать тоголаду с раздеванием, здешний аналог стриптиза. На четвертую, опять-таки без особого труда, затянули в эротические игры изрядно развращенных балеринок. На пятую в спальне объявилось несколько мальчиков-балерунчиков, и игры стали еще фривольнее.

Сварог временами поскрипывал зубами, читая подробные протоколы допросов. Самое печальное, что юная девушка участвовала во всех этих забавах собственной волей: переходный возраст, любопытство, стремление ни в чем не уступить новым подругам, раскованным и познавшим все на свете. Да и лейб-медик, которому она привыкла доверять, высказался достаточно определенно. Девчонка не понимала, что ее умело развращают, шажок за шажком…

В ту ночь она проиграла три раза. Один раз, платя проигрыш, пришлось танцевать тоголаду для всех, дважды она на квадранс уединялась с парой мальчиков в задней комнатке, откуда выходила красная до ушей — руки выигравшие распускали изрядно.

Все дело в обстановке, которую для нее искусно создали. Ни тени принуждения или грубости, отношение самое почтительное, разве что с легонькой ноткой фамильярности, вполне уместной в этих обстоятельствах. Даже тогда, в задней комнате белозубые юные красавчики держались предельно вежливо. Обаятельные улыбки: «Яна, ты позволишь?», «Я расстегну, да?», «Можно, я сниму?» Восхищенные взгляды: «Ты лучшая на свете!» Хитрые подначки: «Яна, ты сама согласилась играть, но никто здесь никого не неволит, можешь уйти в любой момент, если считаешь, что еще маленькая для таких игр…» Постоянные комплименты: «Яна, ты чудесная! Мы слышали, ты надутая чванная злючка, прямо-таки боялись тебя поначалу, а ты такая… Ты такая…»

Потом она, по прекрасно знакомой Сварогу азартности характера, сама ввязалась в игру посерьезнее, прекрасно зная к тому времени, что проигрыши в этом случае платят уже «игрой на флейте любви». Разумеется, все было подстроено так, что выиграть она не могла ни разу, ни при какой погоде… И более часа провела в одной из задних комнат с тремя танцорами. Обаятельные мальчики потешились вволю, изощряясь, как только возможно в такой ситуации. Понятно, какие побуждения ими двигали, кроме старания прилежно выполнять герцогские приказы: антланцы, вечные холопы, быдло — и вдруг им выпадает случай сделать «флейтисткой» саму императрицу. В чем они потом признавались на допросах — несомненно, лязгая зубами и белые от ужаса…

Вся эта компашка старательно докладывала герцогу о малейших деталях. Было отмечено, что на следующую ночь, когда снова явились обаятельные, вежливейшие юнцы, Яна держалась уже совершенно спокойно, обвыклась и освоилась, оказавшись в результате неизбежных проигрышей в задней комнате, уже не краснела почти. Глупенькая девочка начала привыкать к новым забавам. Сварог выругался поначалу, читая очередные показания, но потом подумал не без самокритичности: собственно говоря, в полузабытые советские времена в старших отрядах пионерских и спортивных лагерей порой после отбоя происходили вещи, не особенно и отличавшиеся от кропотливо описанных забав. Старо, как мир: девочки торопятся познавать жизнь…

Те, чьи приказы выполнял герцог, задачу перед собой поставили серьезную: развратить Яну до крайних пределов, подсадить на подобные развлечения, как на наркотик, заставить видеть только в них цель и смысл жизни. Благо в таком возрасте из человека можно при известном мастерстве вылепить что угодно… Впрочем, и настоящие наркотики — пресловутая курительная дурь с островов — тоже планировалось пустить в ход чуть попозже. Хотели добиться, чтобы к совершеннолетию стала законченной шлюхой и наркоманкой, которой дела Империи абсолютно неинтересны. Ну, а правили бы другие, найдя способ избавиться и от Канцлера, и от Гаудина, и от полудюжины крупных фигур. Ни крови, ни трупов. Ни переворота, ни отречения, ни самоубийства — просто-напросто императрица стала бы чисто декоративной фигурой, а Империя перешла бы в другие руки…

Сварог нигде не нашел прямых аналогий и упоминаний, но у него создалось впечатление, что заговорщики прекрасно помнили историю Элтис Лоранской двухсотлетней давности. Юную королеву, в четырнадцать лет оставшуюся без родителей и взошедшую на трон, точно такие же умные и коварные господа сановники мастерски приохотили ко всем видам любви и многодневным попойкам. В истории можно насчитать немало королев, которые, не чураясь ни любовников, ни пиров, тем не менее долго и толково правили железной рукой. Элтис оказалась слаба — и последующие десять лет, пока королева все свободное время без остатка делила меж мягким ложем и пиршественным столом, страной правил вкупе с сообщниками некий граф, дальний родственник правящей династии. В конце концов его все же зарезали «товарищи по партии», решив, что зарвался и забрал себе много воли, — но последующие восемь лет ничего в жизни королевы не изменили. Потом, правда, когда она умерла, перебрав то ли вина, то ли возбуждающих зелий, ее племянник, до того много лет притворявшийся безобидным дурачком, сумел привлечь на свою сторону гвардию, перерезал кучу сановников и правил долго, но это уже другая история…

В очередную ночь Яну с таинственным видом зазвали в уединенную спаленку, где уже поджидал герцог с огромным букетом лилий (здешний символ беззаветной любви), проникновенными, романтичными признаниями в любви и даже легонькими намеками на самоубийство в случае ее холодности. Неделя обработки свое дело сделала — Яна и не подумала уходить. Была «флейта», был «шмель в розовом бутоне», но до главного все же не дошло, Яна в последний момент испугалась. Правда, пообещала через день-два, окончательно собравшись с духом, уступить. Герцог, разумеется, был сама галантность, заверяя, что готов ждать. Потом показал ей видеозапись одного из «заседаний» Академии Лилий королевы Дайни Барг и сказал, что следующей ночью здесь состоится нечто подобное, только еще более роскошное и красивое — и он намерен сделать Яну королевой праздника.

Очень возможно, так бы и произошло. А на оставшуюся неделю, как выяснилось на допросах, для нее была приготовлена обширная программа: всевозможные групповушки, все виды любви, какие только могут прийти в голову здешней публике, наркотики и немало прочей гнуси. Какой она уехала бы отсюда, и думать не хочется. Ну, а в Келл Инире ее, конечно, не оставили бы в покое, закрепляя успех.

Читая все это, то и дело взбадривая себя келимасом, Сварог все же подсознательно надеялся на счастливый финал: вспоминал тот ее визит к нему, когда она, стоя возле панно с единорогом, аллегорическими фразами призналась в недавней потере невинности. Следовательно, отсюда она отбыла невинной, черт возьми!

Так оно и оказалось. Случалось уже, что весьма даже ловкие и коварные заговорщики проваливались оттого, что все внимание уделяли равным себе по положению, а на всевозможную мелочь не обращали внимания со всей дворянской спесью. Впрочем, тут был еще и счастливый случай…

Бабка-сказочница, все еще состоявшая при дворе, от скуки бродила по покоям Яны, куда имела беспрепятственный доступ (кроме комнаты личной связи Яны, но туда из знатных-то допускались считаные единицы). В конце концов она отправилась в учебный зал, битом набитый «наглядными пособиями» в надежде отыскать там что-нибудь интересное для обозрения (как раньше там же в отсутствие Яны и очередного учителя любовалась загадочными приборами и механизмами, непонятными, но крайне интересными на вид).

Интересного она там обнаружила целую груду, начиная со статуй и статуэток, по ее собственному выражению, «похабных донельзя». Потом, то и дело отплевываясь, полистала альбомы Седеса и Каранто и пару-тройку других. Ни писать, ни читать она не умела, но картинки в книгах говорили сами за себя. «За что ни возьмись — похабень!» — прокомментировала она потом.

Бабка призадумалась своим цепким и практичным деревенским умом. С одной стороны, она давно знала, что у высоких господ свои нравы и причуды. С другой же… Четыре года она прожила в Келл Инире, общаясь, понятно, исключительно со слугами (а слуги, как известно, всегда знают о господах больше, чем те сами о себе), так что кое-какое представление о нравах и обычаях дворцовой жизни составила. По этим представлениям выходило: взрослые высокородные господа, конечно, позволяют себе изрядную вольность нравов, но вот четыре месяца подряд учить двенадцатилетнюю девчонку с помощью всей этой «груды похабени» — получается как-то и неправильно. Особенно если учесть, что она была свидетельницей того, как принц Элвар влепил по подзатыльнику Яне и тому парнишке за безобидный, в общем, поцелуй. «Ну вот нюхом я чувствовала, господин Гаудин: тут что-то неправильное, воля ваша!»

К кому из высоких господ обратиться, она просто не представляла. Как искать принца, решительно не знала — видеосвязь она освоила ровно настолько, чтобы связываться с подругой, старухой Грельфи.

Она и связалась. И поделилась сомнениями: как-то это оно, пожалуй, неправильно… Господские нравы, конечно, для простого человека — темный лес, но все равно, что-то тут не то… Девчонка ж совсем… Вон, за простой поцелуй получила по шее от его высочества, а тут…

Грельфи, с ее острым как бритва, умом не тратила времени на охи и ахи. Подробно расспросив бабку обо всем, что она там видела, велела сесть где-нибудь тише воды, ниже травы. И отключилась. После чего, владея видео гораздо лучше сказочницы, стала разыскивать принца Элвара. К счастью, он не болтался в очередной раз по каталаунским чащобам, а пировал у себя в маноре со своими гвардейцами и пребывал еще в том состоянии, когда мог воспринимать окружающее довольно здраво.

Принц, давно уже знавший, что старая колдунья — женщина большого ума и паниковать по пустякам не станет, нисколько не колебался. Он прихватил своего секретаря (радешенького, что после долгого безделья подвернулось хоть какое-то дело), двух сыщиков из своей канцелярии, сделав кругаля, забрал еще и Грельфи, зная массу интересных способностей, которыми она обладала, — и полетел прямиком в Келл Инир.

Тщательно осмотрев «учебные пособия», он высказал вслух мысль, что тут и в самом деле что-то нечисто. Секретарь (исполнявший еще и ничуть не обременительные обязанности библиотекаря) поддакнул, добавив, что ему приходилось где-то читать о подобных случаях — когда юных девиц мастерски совращали при помощи таких вот «курсов». Сыщики высказались в том же духе. Грельфи заявила, что здесь она ничего такого не чует, здесь ничего такого не происходило, но все это, голову на отсечение, насквозь неправильно…

Принц был давним и заядлым охотником — и в принципе то, что пришло ему в голову, от охоты отличалось мало. Отправив две виманы в Каталаун, он поднял свою гвардейскую роту, посадил ее на три межпланетных браганта, способных достигать соседних планет за какой-то час, — и на полной скорости помчался на Сильвану.

Оставив две машины с большей частью гвардейцев на орбите, он приземлился в поместье, где его со всем должным почтением встретил герцог.

Не было ни взрыва ярости, ни даже скандала. Давний и заядлый охотник — а это занятие не терпит ни вспыльчивости, ни поспешности, — принц с безмятежным видом налил герцогу стакан из своей баклаги (пришлось выпить, а куда денешься, получить что бокал, что простой стакан из рук принца короны — большая честь). Тогда принц с самой теплой и безмятежной улыбкой объявил, что решил вот взглянуть, как идут дела у племянницы в овладении бальной премудростью.

Как может отказать герцог в подобной просьбе его высочеству? Они направились к летнему амфитеатру — принц с герцогом, пара гвардейцев (старательно делавших вид, что они тут чисто для почета) и старуха Грельфи, на вид благостная и отрешенная, но уже пустившая в ход незаметно для окружающего мира кое-какие свои ухватки.

Уже само по себе зрелище Яны, в одной коротенькой прозрачной тунике танцевавшей под приятную музыку с полудюжиной подруг, принцу доброго настроения не прибавило (надо сказать, балет он не понимал и терпеть не мог). Однако он сдержался, сделав вид, что речь идет о каком-то пустяке, отвел старушку в сторону и поинтересовался:

— Ну как?

Грельфи ответила шепотом:

— Ваше высочество, блудом здесь несет, как из нечищеной конюшни навозом. И от нее, простите великодушно, тоже уже попахивает изрядно. А тот, — она повела глазом в сторону герцога, — успел руку приложить, от него ее кожей пахнет…

Дальнейшее разворачивалось молниеносно. Двое гвардейцев моментально по знаку принца сгребли герцога. Остальные, выскочив из браганта, заняли позиции. С небес тут же обрушились две машины с остальными.

Заметившие что-то неладное и сбежавшиеся сюда гвардейцы с телохранителями, узнав принца и подчиняясь его грозному рыку, проворно выстроились в две шеренги с приказом так и стоять, под ногами не путаться. Гвардейцы принца быстренько прочесали поместье, согнав к амфитеатру всех его обитателей, — а потом, вместе с балеринками, загнали в самое большое здание с приказом охранять и ждать дальнейших распоряжений. Напоследок принц приказал уничтожить здешний узел связи к чертовой матери. И стал полным хозяином положения. Одна только Яна стояла посреди амфитеатра, уронив руки, и округлевшими глазами таращась на непонятные события.

— Он не один, — шепнула Грельфи на ухо принцу. — Он только подручный.

— Разберемся, — заверил принц.

Не тратя времени на долгие объяснения, он попросту сдернул с одного из гвардейцев плащ, закутал Яну и буквально за шиворот потащил ее в брагант, по дороге отдав гвардейцам дополнительные распоряжения и оставив обоих сыщиков, чтобы в темпе начали расспросы.

Когда брагант несся к Талару, принц затащил все еще удивленно хлопавшую глазами Яну в небольшую комнатку, выставив оттуда штурмана, не утерпев, опрокинул стакан и два счета объяснил племяннице, куда она попала и что с ней, без всякого сомнения, намеревались сделать. Не то чтобы он особенно не выбирал выражений, но лексиконом пользовался довольно вольным. Потом потребовал не хныкать, а рассказать, чем она тут занималась, напирая на то, что там, за дверью, старуха Грельфи, которая без всяких сыщиков докопается до правды.

Яна уже ревела в три ручья, рассказ обо всем здесь пережитом пришлось вытаскивать буквально по крошечке. Впрочем, принц не особенно увлекался деталями, перестал, когда понял, что главного не произошло. К тому же его крайне заинтересовало упоминание Яны о лейб-медике и его наставлениях. Принц, какой-никакой завсегдатай двора, прекрасно знал, что эта парочка, герцог и медик, никогда не были не то что друзьями, но даже добрыми приятелями. А потому начал думать (вспомнив к тому же последнюю реплику Грельфи), что речь идет, пожалуй, о натуральном заговоре. После чего вышел и с большой сноровкой принялся бить герцогу морду, угрожая, что вот прямо здесь, своим неразлучным охотничьим ножом отхватит нечто крайне герцогу дорогое, если немедленно не услышит пары-тройки имен, — за каковую хирургическую операцию ему ничего не будет, ясен пень.

Он был не на шутку страшен — громадный, пьяный, расхристанный, со сверкающим ножом в добрый локоть, зажатом в волосатом кулаке. Герцог, прекрасно знавший, что принцу и в самом деле ничего не будет, заложил лейб-медика, еще парочку высоких господ, потом, как это частенько случается, затянул длинный, плаксивый рассказ про то, как его, голубиную душу, обманом заманили, совратили с пути истинного и вовлекли во всякие непотребства коварные, злые люди. Сам он пошел на это исключительно из-за беззаветной любви к Яне, от которой давно потерял голову. Эти излияния души были бесцеремонно пресечены принцем пинком под ребра.

Когда брагант прибыл в манор принца, там уже дожидались прибывшие на тех самых двух виманах из Каталауна с полсотни старых знакомых, сподвижников по охотам и гулянкам (добрую половину из них принц избавил кого от решетки, кого от чего похуже). Особого уважения к здешним высоким господам эта лихая публика не испытывала, а за принцем готова была в огонь и в воду…

По приказу принца двое из них, достав ножи, занялись герцогом уже не спеша и обстоятельно, громко комментируя предстоящие манипуляции. Обошлось без особого членовредительства, все ограничилось парой царапин — герцог, впервые в жизни угодивший в такую ситуацию, сыпал именами и подробностями так, что секретарь едва успевал записывать.

К некоторой радости принца, ни Канцлера, ни Гаудина среди заговорщиков не оказалось. Однако Элвар решил все же преподать урок кое-каким самонадеянным разгильдяям, за мелкими интригами проглядевшим столь серьезный заговор. Благо времени у него хватало, если верить герцогу (а ему, пожалуй, можно было сейчас верить), в заговор не вовлечен никто, имевший бы отношение к гвардии, армии или Серебряной бригаде, так что вооруженного противодействия опасаться не следовало.

Бабку Грельфи принц отправил успокаивать все еще рыдавшую Яну. Двух остававшихся при нем гвардейцев — арестовать лейб-медика (остальные, пожалуй что, могли и подождать, никуда не денутся). Сам же с полусотней каталаунцев вылетел в манор, где располагался Кабинет Канцлера, представлявший собой красивое трехэтажное здание, ничуть не похожее на крепость. Охраны там было — по пальцам пересчитать, четверо или пятеро обленившихся гвардейцев, прекрасно помнивших, что этот манор в жизни не подвергался нападению, штурму, налету. День к тому же выдался воскресный, выходной, так что в здании был только Канцлер и полдюжины дежурных чиновников. Свое подразделение спецназа у Канцлера, как и у Гаудина, имелось, но дислоцировалось оно в Келл Инире.

Так что здание было занято в считаные минуты. Принц прекрасно знал его планировку — и оттого нападавшие первым делом ворвались на узел связи и в кабинет Канцлера. Невооруженные связисты сдались без сопротивления, не особенно и рассуждая, — благородному лару приставленный к горлу клинок опасен не менее, чем обитателю земли… Точно так же и секретарь в приемной Канцлера смирнехонько встал к стеночке под нацеленным на него клинком, не задавая излишних вопросов. В общем, Канцлер был в одночасье лишен связи с внешним миром и решительно ничем не мог более управлять.

В кабинет к нему принц Элвар ввалился в одиночку — чтобы не посвящать спутников, пусть и старых приятелей, в иные неприглядные секреты. Кратенько обрисовал, как обстоят дела в данном маноре и любезно попросил не дергаться.

Сохранивший полнейшую невозмутимость Канцлер поначалу поинтересовался, не есть ли происходящее с принцем помрачением ума от келимаса — должно же таковое когда-нибудь наступить после стольких лет беспросветного пития? Принц гордо ответствовал, что он и пьяный ловчее и сообразительнее иных трезвых. Кратенько рассказал о происшедшем, предъявил составленный секретарем список заговорщиков, заверил, что один пленный, дающий у него в маноре искренние показания, уже есть. И в завершение посоветовал (правда, под его бдительным присмотром) связаться с его манором.

Канцлер связался. Увидел на экране все еще хныкавшую Яну, закутанную в гвардейский плащ поверх прозрачной бальной туники. Утешавшая ее Грельфи, завидев Канцлера, тут же, не выбирая выражений, высказала все, что думает об уме и расторопности его и Гаудина, едва не проглядевших, как императрица по милости людей, в первую очередь и обязанных ее беречь, как зеницу ока, едва не вляпалась в большую и серьезную беду.

Только тогда Канцлер поверил. Грельфи он недолюбливал за ее привычку частенько резать правду-матку в глаза, невзирая на лица (хитрая ведьма прекрасно понимала, что пока она служит при императрице, ни Яна, ни принц Элвар не дадут ее никому пальцем тронуть). Но относился к ней достаточно серьезно. Никаким дурацким розыгрышем и не пахло.

Канцлер вскричал, что следует действовать. Принц Элвар, не убирая прихваченного из манора меча в ножны, ответил, что неизвестно еще, кто будет действовать. Поскольку у него есть сильные подозрения, что Канцлер с Гаудином, хотя и не значатся в наспех составленном списке заговорщиков (включающем, возможно, далеко не всех), могут тоже состоять в заговоре. Иначе как же случилось, что они просмотрели такое? Из чистого головотяпства? Ой ли?

Канцлер, надо полагать, взвился. Вряд ли принц верил, что замешаны и он с Гаудином, — наверняка хотел просто-напросто в отместку за нешуточное разгильдяйство наказать легоньким моральным террором. Сухие строки отчета детали обходили молчанием, но, несомненно, состоялся разговор на повышенных тонах (в той степени, в какой опытный царедворец Канцлер мог себе это позволить, пререкаясь с принцем короны). Принц Элвар грозил, что объявит Угрозу Короне, вышибет в отставку не только Канцлера с Гаудином, но и дюжину-другую занимающих высокие посты, не даст возможности собраться ни Тайному Совету, ни Палате Пэров (поскольку и там могут оказаться заговорщики), созовет Ассамблею Фамилии (все без исключения принцы и принцессы), подтянет туда гвардию и в два счета большинством голосов изберет себя, учитывая молодость Яны и вопиющую некомпетентность разогнанного руководства, Временным Хранителем Трона. И уж тогда покажет всем, с какого конца у черепахи хвост…

Канцлер, несомненно, пережил немало неприятных минут и оказался в отчаянном положении: ситуация вполне позволяла подверстать это дело под эдикт об Угрозе Короне, и принц имел полное право все это проделать. Тем более что гвардия за ним, безусловно, пошла бы, а у Канцлера не было никаких законных возможностей этому помешать, разве что поднять мятеж, на что он никогда не пошел бы…

Отчет умалчивал, как получилось, что принц отказался от прежних обвинений и спорщики помирились. Видимо, Элвар решил не затягивать забаву, поскольку нужно было действовать. Что он и разрешил великодушно Канцлеру, а сам, забрав каталаунцев, улетел к себе в манор — на Яну опять накатило, и со стен летели картины, мебель разлеталась в щепки, с треском рвались продольными лоскутами гобелены с охотничьими сценами, под потолком кружили сорвавшиеся с подставок оленьи рога и кабаньи головы, воздух был полон пляской длинных сиреневых искр, слуги и гвардейцы попрятались кто куда…

В бумагах не значилось, как Элвару удалось в конце концов и ее успокоить, — видимо, их составители и сами не знали. Но удалось как-то. Яна потребовала у дядюшки немедленно увезти ее в Каталаун, и они отправились в замок принца в глухом ущелье, где Яна просидела неделю, категорически отказываясь возвращаться в Келл Инир, вообще разговаривать с кем бы то ни было наверху. Канцлер предложил принцу прислать пару хороших психологов, но Элвар, не особенно и дипломатично отказавшись, поступил по-своему: велел срочно доставить в замок двух давно знакомых ему знахарей из соседней провинции. Старички поили Яну какими-то травами, «вытягивали ладонями умственную боль», натирали какими-то бальзамами, душевно с ней беседовали и за день почти полностью вернули душевное спокойствие. Ничего удивительного, Сварог был наслышан о таких вот лесных старичках от надежных людей…

Как оказалось, Яну больше всего удручало даже не то, что с ней проделывали в поместье, — к тому она отнеслась довольно спокойно, признавшись дядюшке в откровенном разговоре, что все это было не унизительно, а интересно и приятно. Ее невероятно ранило другое — что все эти веселые, дружелюбные, ласковые мальчики-девочки оказались подлецами. Девчонка впервые столкнулась с настоящим коварством, предательством, обманом…

Тем временем наверху бушевала потайная гроза. Судя по очередным отчетам, Канцлер осатанел. Ко вполне понятной злости на заговорщиков, есть подозрения, примешивался и жгучий стыд за свои промахи и упущения. Белая тревога по нескольким секретным сетям связи. Гвардия и армия подняты в ружье и рассредоточены в ключевых точках. Боевые драккары Серебряной бригады, числом не менее дюжины, повисли над каталаунским замком принца. Боевые орбиталы получили сигнал «Пожар».

Вот тут Сварог испытал нешуточное удивление, впервые в жизни узнавши, что эти орбитальные автоматы, набитые серьезным оружием, предназначались не только для возможных боевых действий против земли, возникни такая потребность. Оказалось, что по этому самому сигналу боевые роботы могли в пару минут переместиться на орбитах так, чтобы держать под прицелом летающие замки ларов. Все до одного, даже Келл Инир, маноры принцев и самого Канцлера.

Начавшиеся аресты проходили так, чтобы не привлечь ни малейшего внимания окружающих. Заговорщиков тихонечко выдергивали из маноров, с балов, из присутственных мест и казарм. После чего они попадали прямиком в пыточную к Канцлеру.

Здесь Сварог снова удивился не на шутку — оказывается, в распоряжении Канцлера и Гаудина имелась своя пыточная. Разумеется, она ничуть не походила на земные, но суть была та же. Хитрая аппаратура (некие «нейрогенераторы», «мнемозонды» и прочая замысловатая машинерия) вытаскивала из мозга допрашиваемого воспоминания на много дней назад и могла причинить нешуточную боль, правда, не физическую, но узнику от того не легче…

То же самое происходило на Сильване — потому что, оказалось, и там были сообщники. Не считая антланцев из герцогского поместья, было арестовано около пятидесяти благородных ларов, причем мелкоты среди них обнаружилось мало. Высокопоставленных, к некоторому облегчению Канцлера, среди них не нашлось, но все же народец не из мелких: несколько камергеров двора, лейб-медик, чиновники, занимавшие не столь уж низкие посты в серьезных государственных учреждениях, даже парочка армейских офицеров и канцелярии, советник из восьмого департамента…

Клубок размотали за сутки — и на конце его, к нешуточному удивлению Канцлера с Гаудином (да и читавшего все — это Сварога), оказался не кто иной, как его младшее императорское высочество, принц крови, мужчина средних лет, в списке возможных претендентов на престол в случае, скажем, внезапно умершей без наследников Яны и покинувших наш мир принцев короны, стоявший всего на предпоследнем месте (что означало: трона ему не видеть никогда в жизни, разве что большинство очереди скосит некий мор). Вот уж на кого бы подумали в последнюю очередь. Всю жизнь его полагали недалеким чудиком — анахорет, затворник, интересуется лишь своей богатейшей коллекцией бабочек, редкие виды для него на обеих планетах выискивают с полсотни обученных энтомологии — экспедиций из антланцев и нанятых на Таларе и Сильване ученых. В гости к нему старались не ездить даже ближайшие родственники, зная, что придется выслушивать часовые монологи об экспонатах коллекции. Молодая жена в конце концов не выдержала, согласно позволявшим такое законам, завела себе отдельный замок и жила весело (вот только любой, неосторожно ляпнувший слово «бабочка» либо «мотылек», из замка изгонялся навсегда). Двое взрослых сыновей от первой, покойной жены тоже наносили батюшке визиты раз в год, когда к тому имелись церемониальные поводы и было не отвертеться.

В который раз оказалось, что в тихом омуте черти водятся. Этот чудик, коего никто не принимал всерьез (а многие о его существовании, никогда не встречая ни при дворе, ни на балах, попросту забыли), оказался человеком коварного и острого ума, которому очень хотелось править Империей — пусть даже в качестве регента при кукле Яне. Впрочем, судя по имевшимся в деле намекам, проныра рассчитывал, укрепившись, сделать так, чтобы с куклой произошел какой-нибудь несчастный случай…

Все, что касалось планов и намерений этой высокородной персоны, стало известно исключительно из показаний других. Поскольку принцы крови, подобно принцам короны, стояли выше любых законов Империи. А потому вульгарно вызвать его на допрос, не говоря уж о том, чтобы арестовать, было делом немыслимым…

Кое-какие зацепочки все же сыскались. Поскольку были применены самые жуткие статьи Карного Кодекса «Государственная измена» и «Злоумышление против монарха», наказания в таких случаях не могли избежать и принцы, что крови, что короны. Правда, наказание, если разобраться, было прямо-таки детским: всего-навсего вечная ссылка на Сильвану по указу императрицы (Яна этот указ подписала через пару дней после возвращения в Келл Инир, недобро улыбаясь) — под неустанный присмотр, но в не такой уж убогий летающий замок с парком, соответствующий сану ссыльного. Древние традиции, что поделать…

Зато с остальными не церемонились. Благодаря двум вышеупомянутым статьям, законы позволяли вести суд не Суду Императорской Короны (чьи приговоры всегда оглашались), а Пылающей Скамье (состоявшей из двух принцев Короны, двух коронных прокуроров и нескольких высших сановников). Не предписывали (иногда такие дела, когда требовалась именно что огласка, передавались именно в Суд), но оставляли на усмотрение Канцлера с санкции императрицы.

Санкцию Канцлер получил без труда. Пылающая Скамья гуманизмом маяться не намеревалась. Все до единого антланцы, обитатели поместья герцога, навечно исчезли на какой-то сильванской каторге для антланцев и вообще простонародья, подобно Катайр Крофинду, располагавшейся на каком-то отдаленном острове. Все без исключения благородные лары опять-таки навечно исчезли за черными воротами тюрьмы Лоре. Подробностей не посвященные в тайну Высокие Господа Небес не знали до сих пор. Агенты Канцлера быстро распустили слух, что имел место обычный заговор, что на Сильване собирались убить Яну и возвести на трон помянутого обожателя бабочек. О случившемся оживленно судачили чуть дольше обычного, учитывая личность главного заговорщика («Мы-то думали, а он-то оказался!»), но в конце концов перестали. Всей правды «общественность» так и не узнала, а те, кто ее знал, были предупреждены лично Канцлером: если хоть словечком проболтаются, пойдут той же дорожкой.

Вылетели из своих кресел человек пять из восьмого департамента, примерно столько же из Кабинета Канцлера, младший лейб-лекарь, трое из Канцелярии образования и добрая дюжина сановников Министерства двора. По большому счету — это все были чистой воды «стрелочники», практически ни в чем не виноватые, — но так уж в таких делах полагается, обязательно нужно разобраться как следует и наказать кого попало. Канцлеру как-то не хотелось отправлять в отставку самого себя — да и Гаудина он, поразмыслив, оставил на прежнем месте — и у него хватило совести не устраивать тому выволочку, потому что пенять следовало и на себя самого…

Зато отправленный в отставку начальник охраны Яны (которого и сменил тогда барон Абданк), по глубокому убеждению Сварога, вовсе не был невинно пострадавшим, поскольку по должности обязан обеспечить полную безопасность императрицы. Сварог на месте Канцлера, пожалуй, и за решетку бы отправил…

Единственным избежавшим Пламенной Скамьи и вечного заключения оказался герцог Наргел — впрочем, тем, кто оказался за решеткой и на каторге, завидовать ему не стоило. Принц так и не отдал его Канцлеру, как тот ни настаивал. Просто-напросто дня через три при дворе разнеслась весть, что герцог Наргел, приглашенный его высочеством на охоту в Каталаун (большая честь для любого дворянина), как-то так оплошал, что угодил в зубы Каталаунскому тигру, откуда уже не вырвался. Свидетелями сего прискорбного случая оказались как принц собственной персоной, так и добрая дюжина местных егерей. Мнения принца Элвара о законах и законниках (Сварог убедился на собственном опыте) сплошь и рядом расходились с общепринятыми — и, пожалуй, в данном конкретном случае Сварог в душе был полностью на стороне принца…

Естественно, задним числом все оказались невероятно умными и дельными. Охрану Яны заменили почти полностью и организовали так, чтобы впредь ничего и отдаленно похожего не повторилось. Принц Элвар, благодаря сыгранной им в событиях роли, какое-то время командовавший везде и всюду (что Канцлер переносил со стоическим смирением), не преминул внести свою лепту. Во-первых, включил в охрану Яны четырех лихих молодцов из Каталауна (в Каталауне им, говоря откровенно, в силу житейской непоседливости стало жарковато, но принцу были преданы, как собаки). Во-вторых, включил в ее свиту четырех опытных соглядатаев (самым вульгарным образом за приличные деньги купленных им у одного из владельцев Вольных Маноров). И наконец, привез из Каталауна же тетку одной из своих тогдашних подруг, неграмотную, но умную, понимавшую жизнь насквозь, вдовую лет пятидесяти, после смерти мужа лет десять отлично управлявшуюся с немаленькой овчарней (и ухитрившуюся так наладить отношения с лесными удальцами, что за эти годы у нее ни овечки не пропало). Каковую своей волей определил в воспитательницы к Яне, заявив Канцлеру:

— Ни буковки не знает, зато баба золотая. Трех дочек подняла и замуж выдала, так что и тут не оплошает. Были тут уже грамотные и ученые… И что вышло?

Канцлер и это принял стоически — поскольку начал подумывать, что принц Элвар, даром что пьяница и полностью пренебрегающий придворным этикетом бродяга, все же часто бывает прав. Потому, когда Элвар привез седенького профессора из Ремиденума и объявил, что он-то и будет учителем изящных искусств, Канцлер встретил это без малейших эмоций, махнув рукой, удалился к себе и в одиночку прикончил бутылку келимаса, что ему было вообще-то не свойственно. А принц, поразмыслив и сочтя свою миссию выполненной, отправился в Каталаун и устроил там грандиозную гулянку в своем замке для всей округи — с фейерверком, плясками на лугу и купанием в пруду двух на свою беду оказавшихся поблизости королевских лесничих (правда, бедняг до смерти все же не закупали, а отпустили души на покаяние, дав денег и напоив).

Тем и кончилось. Никто ничего не узнал, со временем и официальная версия событий перестала быть интересной темой для пересудов. Разве что Яна еще с год форменным образом шарахалась от юных дворцовых кавалеров, начинавших уже с ней флиртовать, не выходя за пределы строгого придворного этикета. Правда, через годик с лишним она, согласно донесениям, рассказала обо всем случившемся на Сильване лучшим подругам, Томи Ролатен и Канилле, но те, как и обещали, больше никому не проболтались. За это время с ней случилась еще пара приступов — но, насколько можно судить из казенных фраз, воспитательница в конце концов мягко и ненавязчиво, с деревенской простотой, но искусно выправила ей душу, как хороший костоправ вправляет вывихнутый сустав, и Яна, пожалуй что, стала прежней, а эта грязная история отодвинулась куда-то далеко, как тяжелый сон… На имевшейся в отчете фотографии, сделанной за пару месяцев до появления здесь Сварога, она уже выглядела такой, какой Сварог ее привык видеть: веселая, беззаботная, улыбается, стоя с высоким луком возле мертвого вепря, утыканного доброй дюжиной стрел. На ней каталаунский наряд, пейзаж знакомый — видимо, очередная охота принца. Правда, телохранители придвинулись к ней чуть ли не вплотную, чувствуется рука барона Абданка…

Оставив изображение на экране, Сварог долго смотрел на нее, откинувшись в кресле с нетронутым бокалом и хмуря лоб. После всего, что узнал, он не чувствовал к Яне ни злости, ни ревности. К кому? К глупенькой девчонке, чудом выбравшейся из серьезного переплета? Скорее уж, он испытывал нежность и жалость. И запоздавший на годы страх от того, что вся та затея могла и увенчаться успехом…

Уже из чистой педантичности он в быстром темпе просмотрел все оставшееся. Канцлер, чтоб ему ни дна, ни покрышки, до сих пор держал ее под строгим надзором: донесение о ее первой встрече со Сварогом, о том маленьком приключении в дворцовом парке, о полете к старухе Грельфи… Хорошо еще, что только следили, заразы, а разговоров не записывали… Отчета о том случае, когда при Канцлере и Свароге на Яну снова накатило, разумеется, нет, Канцлер не настолько уж бюрократ, чтобы самолично писать отчет о событии со своим собственным участием… Так-так-так… Глубокомысленное заключение какого-то субъекта в звании статс-медика и канцелярии советника, на бумаге с эмблемой Кабинета Канцлера: по мнению этого учено-канцелярского субъекта лорд Сварог, граф Гэйр никакой опасности для императрицы не представляет, поскольку, как явствует из донесений «соответствующих лиц», обращается с ней со всей возможной учтивостью и не проявляет ни малейших поползновений… «Ну, спасибо, милостивец…» — покачал головой Сварог, лениво выругался и хлебнул келимаса.

Ну, никак не могут уняться, черти, до сих пор! Вот она, прилежно зафиксированная поездка в Хелльстад, когда Яна была порота, что вполне заслужила. Разумеется, заканчивается донесение унылой фразой, поневоле заставившей Сварога злорадно ухмыльнуться: «После пересечения объектами границы Хелльстада какое бы то ни было наблюдение стало невозможным». А что же вы хотели, у нас в Хелльстаде не забалуешь, таким, как вы, не разгуляться…

Ага, ага… Некий «Прьнунок» прилежно докладывает о маскераде, о том, что Сварог с Яной уединились на несколько часов, после чего лорд Сварог был явлен публике в качестве несомненного фаворита… Ну, и дальше не оставили в покое, продолжая прилежно отслеживать их полеты на Харум: визит в Готар засекли, две поездки в Каталаун тоже, и в Сноль, и в Глан, а вот когда мы ездили в Латерану, определенно срубили шпиков с хвоста — ни словечком не упоминается… И насчет Пограничья отчитались… а вот касаемо Ямурлака опять-таки проморгали… Все, новых донесений нет, потому что не было пока и новых поездок…

Сварог подумал, что удовольствие отныне будет обоюдным: Канцлер неустанно пускает за ними с Яной своих ищеек, а Сварог теперь имеет возможность копаться в бумагах его Кабинета, сколько душе угодно. Один-один. Так что совершенно не стоит злиться на постоянную слежку: и потому, что архивы Канцлера теперь для Сварога открыты, и оттого, что Канцлер, если рассуждать с позиций набравшегося кое-какого опыта короля, не из пустого любопытства все это крутит, а, если отнестись беспристрастно, государственное дело делает. Памятуя, как однажды уже крупно лопухнулся со всей этой грязной историей. Вот именно. Бедная девочка, глупая соплюшка, будь сейчас здесь, зацеловал бы, заласкал… Теперь главное — в жизни не проболтаться, что знаком с той давней историей. И вообще…

Он без колебаний протянул руку и нажал клавишу «Очистить диск». Никогда больше не следовало к этому возвращаться. Он по-прежнему не ощущал ни малейших угрызений совести за то, что незваным и непрошеным влез в эту грязную тайну, но намеревался побыстрее выбросить ее из памяти, как это, несомненно, удалось Яне.

Компьютер доложил, что диск очищен полностью. Сварог выключил его, налил себе еще стаканчик. Планов на вечер не было никаких, и срочных дел в его королевствах не было никаких. Загадочный камень-компьютер прилежно изучают в лабораториях восьмого департамента, в Балонге все идет без сучка, без задоринки, Горрот в последнее время притих, никто не вызывает, ни с земли, ни сверху… Благодать. Полное расслабление души и тела. А посему можно себе позволить отдохнуть незатейливо: спросить еще бутылку и послушать какие-нибудь песни из фонотеки Фаларена — в обоих замках обнаружилась богатейшая коллекция песен, музыки и фильмов — примерно половина музыки и песен, как объяснил Золотой Кот, сочинена на земле уже после Шторма, а другая половина и все, разумеется, фильмы — из времен, предшествовавших Шторму. Или взять фильм? Ни одного еще не видел, написанные до Шторма музыку и песни слушал пару вечеров, один раз вместе с Яной, а вот фильмам как-то не уделял внимания…

Послышалось знакомое деликатное царапанье, и в кабинет, не услышав запрещающего окрика, тихонечко проник хвостатый министр тайной полиции. Преданно таращась на Сварога снизу вверх ну в точности кошачьими, желтыми с черным вертикальным зрачком глазами, доложил:

— В пределах Хелльстада, в двадцати лигах от границы Ямурлака, станция слежения зафиксировала летящую в воздухе по параболе человеческую фигуру. Защитный барьер никакого воздействия не оказал, человек продолжает снижение. Ситуация чрезвычайная, на моей памяти такого не случалось. Если объект будет продолжать движение по прежней траектории, самое большее через полторы минуты опустится рядом с Вентордераном. Какие будут указания, государь? Поднять охрану?

— Ничего не предпринимать! — рявкнул Сварог, вскакивая. — Опустить лестницу, зажечь иллюминацию для торжественных встреч. Встречаем гостя. Понятно?

— Конечно, государь.

— Марш!

Хвостатый министр проворно улетучился в коридор. Сварог стоял с дурацкой улыбкой. Возможны, конечно, вовсе уж невероятные чудеса но, если держаться ближе к реальности, кроме него самого, один-единственный человек в мире способен опуститься в Хелльстаде, преодолев его защиту…

Каждый лар в силу своих способностей, собственно, может довольно быстро, без всяких летательных аппаратов попасть на землю. Достаточно спрыгнуть с парапета своего летающего замка — и плавно, неспешно, примерно со скоростью парашютиста опуститься на землю, не ощутив даже легчайшего толчка. Вот только с Хелльстадом это не работает. Вознамерившийся попасть сюда обитатель небес останется живехонек и здоровехонек — вот только на высоте примерно лиги, наткнувшись на защитный барьер (непроницаемый и для станций слежения ларов) этот незадачливый путешественник столь же неспешно опишет линию, повторяющую очертания барьера (смотря в каком месте прыгнет, обормот, полет может оказаться и очень долгим) и невредимым опустится наземь аккурат на границе Хелльстада.

Исключение здесь единственное — Яна-Алентевита. Почему-то ее одну барьер пропускает так, словно вдруг перестает существовать. В первый раз, когда Яна с ним сюда спрыгнула, Сварог попросту не знал об этом свойстве барьера, то потом, когда выпало время изучить всю машинерию Хелльстада, обнаружил эту несомненную загадку, но объяснения не получил. Компьютеры Хелльстада не могли ответить, почему так получается, а Яна в ответ на прямой вопрос с самым безмятежным видом пожала плечами:

— Я, правда, не знаю, почему так получается… Я могу, и все.

В отчете упоминалось о некоем документе, составленном в Мистериоре, когда там года два назад в очередной раз изучали магические способности Яны, чем-то отличавшиеся от всех прочих. Нужно будет поискать, авось удастся хоть что-нибудь понять. Давно известно, что она владеет какой-то другой магией…

Он задрал голову, стоя на верхней площадке лестницы — но не смог разглядеть в ночном небе человеческую фигурку, мешали зажегшиеся в превеликом множестве разноцветные фонари, полный набор для торжественной встречи.

Самое интересное, что в Горроте все обстоит гораздо хуже для тех, кто рискнет туда спуститься. Один бесшабашный дворянин спрыгнул на спор — и, рухнув камнем, разбился в лепешку. После чего никто уже таких экспериментов не повторял. Мало того, та же участь постигла и обычный летающий замок с автоматическим управлением, пущенный уже не развлекавшимися спорщиками, а восьмым департаментом. Замок рухнул, как камень, наполовину разрушившись. Никто после этого не посылал Стахору никаких нот и не требовал объяснений: ясно было, что в ответ придет исполненное искреннего недоумения послание: его величество решительно не понимает сути происшедшего феномена, к которому, конечно же, никто в Горроте не имеет ни малейшего отношения. Как это было в первый год появления Сварога, когда чья-то рисковая головушка в восьмом департаменте решила отправить в полет над Горротом брагант с экипажем. И получилась груда железа с трупами. И именно такое недоуменное послание пришло тогда от Стахора.

Сварог ругнулся про себя: ну да, такая уж страна природных феноменов — Горрот… Единственное, что удалось установить, угробив над Горротом еще несколько автоматических аппаратов — если защита Хелльстада простирается не более чем на лигу в высоту и всякого человека, либо летательный аппарат или замок без всяких повреждений попросту относит к границам, то в Горроте на высоте трех лиг воздух словно перестает удерживать людей, летательные аппараты, замки, и они рушатся вниз. Держась выше, над Горротом можно летать, пока не надоест, но системы слежения все равно остаются слепыми. Вот в этом плане с Хелльстадом обстоит точно так же: держась повыше лиги, над ним можно летать сколько угодно, но системы наблюдения не работают, даже обычная оптика (пробовал не раз) отказывает, стекла биноклей и подзорных груб словно покрываются непроницаемой серой пленкой (в Горроте с оптикой обстоит, кстати, точно так же, разве что вместо серого тумана — мельтешение белых снежинок…)

Ага! Знакомая фигурка, типично женским движением придерживающая подол короткого платья (когда так спускаешься в платье, подол в полном соответствии с законами природы взметает вовсе уж неприлично), опустилась на землю возле нижней ступеньки. Сварог сбежал вниз, крепко обхватив Яну, стал отчаянно целовать ее лицо так, словно в следующий миг ее могли навсегда вырвать у него из рук. Она не сопротивлялась, в переплетении разноцветных огней казалась прелестнее, чем когда-либо.

Чуть погодя все же легонько забарахталась. Сварог понял и отпустил ее, не сводя глаз.

— Откуда столь бурные страсти? — спросила она то ли насмешливо, то ли недоуменно.

— Соскучился, — сказал Сварог, не отпуская ее тонкой талии.

Яна пожала плечами:

— Два дня не виделись…

— А что, за два дня нельзя чертовски соскучиться?

— Пожалуй, — она лукаво прищурилась. — Что, я и правда на тебя так действую?

— Сама видишь, — сказал он.

— Приятно слышать… Пустишь переночевать? Как в той сказке про принцессу и дровосека?

— Конечно, — сказал Сварог. — Ты почему не предупредила? Тебя, конечно, моментально засекли в воздухе, но мало ли что… Тут есть тупые создания, которые и меня в грош не ставят, иногда вразумлять приходится…

— Но возле самого замка они ведь не рыщут?

— Да нет, — сказал Сварог не без самодовольства. — Давно отбил охоту.

— Меня твои твари не пугают нисколечко. Если что, узлом завяжу, честное слово…

Вполне могло оказаться, что она нисколечко не шутила.

— Не веришь? — словно бы даже с некоторой обидой спросила Яна.

— Да верю… И все равно, трудно было предупредить?

Яна безмятежно улыбнулась:

— А может, я хотела внезапно застать соперницу…

— Ну да, — проворчал Сварог. — Их тут сейчас видимо-невидимо, с визгом по шкафам прячутся…

— Ну, не дуйся, я же шучу.

— Да я понимаю…

— Что ты на меня смотришь как-то странно?

Ну как ей было сказать, что он сейчас видит перед собой не очаровательную молодую женщину, а глупенькую девчонку, с пылающими ушами выходящую из задней комнаты в спальню балерин, и за спиной у нее торжествующе ухмыляются вежливые подлые мальчики?

— Да нет, ничуть не странно, — сказал он насколько мог естественнее. — Пойдем?

Обнял ее за плечи и повел вверх по лестнице меж двух рядов ажурных фонарей, где синие перемежались с желтыми. На верхней ступеньке, обок входа, сидел Золотой Кот — в позе обычной кошки, разглядывая гостью.

— Ой, какая прелесть! — воскликнула Яна, приостановившись. — А раньше я ее у тебя не видела? Ее погладить можно?

— Пожалуй, не стоит, — сказал Сварог. — Видишь ли, это не кошка, это, собственно, министр тайной полиции…

— Разыгрываешь?

— Поприветствуйте гостью, — распорядился Сварог.

Кот проворно взмыл на задние лапы, приложил левую к груди и раскланялся:

— Добрый вечер, прекрасная дама. Его величество говорит чистую правду: я действительно исполняю в королевстве примерно такие функции…

У Яны даже рот приоткрылся от изумления.

— Милая, это Хелльстад, — тихонько сказал Сварог ей на ухо. — Так что министры тут бывают… своеобразные.

— Интересно вы тут живете… — покрутила Яна головой.

— Да не особенно, если подумать, — пожал плечами Сварог. — Пойдем?

Глава IV

НЕВЕСТА И ЗМЕЙ

Пока Сварог курил, блаженно расслабившись, Яна забавлялась светильниками — порхающими по спальне шарами света, разноцветными согласно спектру радуги (но краски были не густые, а акварельно-прозрачные). Заставляла их выписывать разнообразные фигуры высшего пилотажа, летать то змейкой, то вереницей, то увеличивала до размеров арбуза, то сжимала в «вишенку», в конце концов, озорно покосившись, увенчала одной такой синей «вишенкой» некую деталь экстерьера Сварога.

— Не хулигань, — сказал он лениво.

Она отправила светильник в медленное кружение над постелью, сказала не без грусти:

— Как мне завидно, что у нас таких нет… Мне они страшно нравятся…

— И молчала… — сказал Сварог. — Я их тебе подарю, сколько хочешь. Чтобы их переносить, нужна особая шкатулка, но в замке этих шкатулок…

— А они будут работать там, наверху?

— Будут, — заверил Сварог. — Я забрал к себе в манор дюжину. Очень удобно читать ночью или сидеть за компьютером, — он усмехнулся. — Вот только окружающим, подозреваю, будет немного не по себе, когда по твоим покоям будут порхать хелльстадские светильники…

— Уж это непременно, — тихонько рассмеялась Яна. — Ничего, переживут. Мне бы еще щеночка гарма, чтобы я сама его воспитала… Я попрошайка, да? Но ты ведь сам, стоит мне появиться, таскаешь к сундукам с драгоценностями и предлагаешь выбирать пригоршнями. Драгоценности красивые, старинные, но когда они стоят полными сундуками, как-то даже и неинтересно… Если уж ты все равно заваливаешь меня подарками, можно, я буду выбирать по своему вкусу?

Сварог хохотнул:

— Щенка найти нетрудно. Мне как раз докладывали, что пару дней назад погибла мамаша. Опять рукеры, чтоб их… Его, как водится, не оставляют кормящие матери из той стаи. Совсем кроха, еще глаза не открылись. Можно забрать. Когда у него откроются глаза и первая, кого он увидит, окажешься ты, будешь для него самым главным существом на всю оставшуюся жизнь. Как у меня с Акбаром. Знаешь, я пытался свести его со здешними гармами, но он их как-то даже и не воспринимает как собратьев. Привык обитать среди людей… — он рассмеялся громче: — Вот только… Обитатели Келл Инира заработают непреходящее нервное расстройство, когда ты будешь расхаживать по дворцу в сопровождении гарма. При вашем-то отношении к Хелльстаду, многие его до сих пор панически боятся…

— Ну, я-то не боюсь нисколечко, — с некоторой гордостью сказала Яна. — Могу хоть завтра пойти гулять, мне, кстати, давно хотелось посмотреть тот санаторий, про который ты рассказывал. Полностью сохранившееся здание из времен до Шторма… — мечтательно протянула она. — Причем не какая-то избушка, а санаторий для высокопоставленных офицеров… Отпустишь завтра?

— Отчего же нет? — сказал Сварог. — Только с охраной и никак иначе, — заметив в неярком желтом сиянии фонаря ее недовольную гримаску, он повторил твердо: — И никак иначе. Я верю, что ты владеешь какой-то очень древней и очень сильной магией, что ты сильнее любого в Империи — но по Хелльстаду ты, обижайся не обижайся, будешь гулять исключительно с охраной. И — никаких фокусов вроде того, за который тебя пришлось… поучить. Договорились?

— Договорились, — буркнула Яна.

— Нет уж, дай честное слово.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»