Командор Волков Алексей
Лицо Пашки вытянулось от неприкрытой обиды. Сейчас он походил на умирающего от голода путника, добравшегося наконец до вожделенного ресторана и с изумлением следящего, как официант вдруг забирает у него из-под носа только что поднесенное и аппетитно пахнущее блюдо.
К немалому счастью для Шендеровича, соображал мой приятель всегда туговато, и пока он прикидывал, как лучше высказать продюсеру все, что он думает о таких типах, а то и без слов перейти к делу, коммерсант от музыки подхватил несопротивляющуюся Мэри и увел ее из бара.
– …! – Пашка с некоторым опозданием поведал всю правду о Шендеровиче, не поместив в длиннейшей тираде ни одного цензурного слова.
– Да плюнь ты на него! – Мне даже стало слегка жаль непутевого приятеля. – Дело почти на мази, вечерком подкатишь к ее каюте и – ноу проблем.
Пашкины глаза плотоядно сверкнули. Он моментально позабыл обиду и мысленно уже следовал моему сумасбродному совету. Не знаю, чем бы все это кончилось, ведь ситуация для Пашки вроде бы сложилась благоприятная, но после обеда шторм усилился настолько, что мой приятель утратил способность к каким-либо действиям. Я, кстати, тоже.
А ближе к вечеру шторм превратился в настоящий ураган…
8
Капитан Жмыхов. Заботы и тревоги
Погода ухудшилась внезапно. Несмотря на весь свой современный спутниково-компьютерный арсенал, синоптики слишком поздно передали штормовое предупреждение. Времени дойти до какого-нибудь порта уже не оставалось, а становиться в такую погоду на внутренний рейд было куда опаснее, чем находиться в море, и Жмыхов без особых колебаний решил продолжить плавание.
Справедливости ради следует сказать, что капитан был полностью уверен в своем судне. Обещанный восьмибалльный шторм «Некрасов» мог выдержать, да и не раз выдерживал, играючи. Ну, поблюют пассажиры, так что с того? Никто их в море на аркане не тянул. Сами добровольно выложили свои денежки, желая испытать все прелести морского круиза, вот теперь пусть и испытывают их вдоволь!
К пассажирам Жмыхов в глубине души относился неприязненно. Не мог им простить их нежданного богатства, возможности направо и налево швырять зелеными – того, что не мог позволить себе он, свыше тридцати лет отходивший в море, из них последние четырнадцать – капитаном нескольких лайнеров.
Жмыхов был настолько уверен в своем корабле, что даже не стал подниматься на мостик, а вместо этого спокойно отправился к себе в каюту немного отдохнуть. Он и сам не заметил, как задремал, полулежа на диванчике и не снимая формы. Снилась ему какая-то ахинея, винегрет из полуголых дикарей, почему-то заседающих в Думе, и зарубежных киноактрис, страстно желающих познакомиться с ним, Иваном Тимофеевичем Жмыховым.
А потом все пропало, и капитан вынырнул из забытья, твердо уверенный: что-то случилось!
И точно. Качка сменилась на килевую и усилилась. Значит, шторм стал сильнее и нагнал более высокую волну.
Жмыхов поднялся, шагнул к переговорному устройству, но его опередили. Голос старпома деловито спросил:
– Иван Тимофеевич?
– Слушаю. – Жмыхов привычно одернул китель и подтянул ослабленный галстук.
– Докладывает Нечаев. Шторм усилился до девяти – девяти с половиной баллов. Пришлось развернуться носом к волне. Только что получено сообщение синоптиков, что часа через полтора-два нас настигнет ураган. Предположительно – до двенадцати баллов.
– Уйти не успеем? – коротко спросил капитан, хотя ответ ему был известен заранее.
– Нет.
– Добро. Сейчас поднимусь на мостик. Ждите.
Жмыхов задержался лишь на несколько секунд, чтобы взять свою трубку, и быстро покинул каюту.
В рубке все хранили спокойствие, чего нельзя было сказать об окружавшей «Некрасова» стихии. И куда только подевалась радующая глаз безмятежность моря? Даже цвет его из голубого стал свинцово-серым. Высокие тяжелые валы грозно катились под мрачным небом, где сломя голову неслись облака.
Вокруг, до уже неразличимого горизонта, виднелись лишь бесконечные волны. Ни берегов, ни силуэта другого корабля.
– Задраить наружные двери. Проверьте, чтобы иллюминаторы в каютах были закрыты наглухо. Вечерний концерт отменить. Предупредить пассажиров, чтобы и носа не высовывали на верхнюю палубу. Вызвать сюда стармеха.
Жмыхов отдавал распоряжения короткими рублеными фразами и одновременно пытался раскурить трубку.
– Вызывали, Иван Тимофеич? – маленький полный Бороздин, старший механик «Некрасова», вошел в рубку и с трудом удержал равновесие – нос лайнера зарылся в очередную волну.
Жмыхов внимательно посмотрел на стармеха. Он ходил с Бороздиным долго, почти как с Нечаевым, и доверял ему полностью.
– Ожидается ураган до двенадцати баллов, – сообщил Жмыхов. – Как машина, Иваныч? Выдержит?
– По идее – да, – несколько уклончиво ответил Бороздин, предварительно облегчив душу ругательством.
– Что значит – по идее? Ты мне прямо отвечай: да или нет? Не в бирюльки играем!
– Скорее, да. Все показатели в пределах нормы, – спокойно сказал Бороздин. – А так… Я еще вчера докладывал, что турбина мне внушает подозрение.
– Докладывал! – резко откликнулся капитан. – Надо было меры принимать, а не докладывать! Кто стармех? Я или ты?
– Я. Но на ходу много не сделаешь. Машину-то в море не остановишь. Да не кипятись ты, Тимофеич! Пока это только предчувствия, а им верить тоже нельзя.
– Вот сбудутся твои предчувствия, и запоем мы с тобой на два голоса. – Жмыхов, не верящий ни в черта, ни в Бога, привык доверять интуиции Бороздина.
– Не век же урагану длиться, – заметил стармех. – Ночь как-нибудь продержимся, а там и шторм поутихнет.
– Смотри, головой отвечаешь. Кровь из носу, но чтобы машина работала как часы.
– Сделаю, – кивнул Бороздин и, не прощаясь, удалился в царство своих механизмов.
Шторм все усиливался. «Некрасова» болтало на волнах, словно это был не гигантский лайнер, а какой-нибудь рыболовный траулер. Пассажиры забились по каютам, однако команда продолжала работать.
Ни о каком продвижении вперед не могло быть и речи. Жмыхов старался лишь удержать корабль на месте, поставив его носом к волне, да и какой смысл двигаться, когда путь лежит в другую сторону?
Наступила ночь, ранняя по случаю непогоды и непроницаемо темная, хоть глаз выколи. Пришлось зажечь прожектора, но толку от них было мало: при такой болтанке их лучи то натыкались на безумствующую воду, то взмывали к низким небесам.
Оставалось ждать утра и надеяться, что корабль выдержит удар надвигающегося урагана. Если бы надежды моряков сбывались всегда…
9
Ярцев. Вахта на мостике
Народу на мостике было много. Помимо вахтенных, там находились кэп с чифом, Володька, боцман Фомич, Колька, по праву лучшего рулевого занявший место у штурвала, наш электромеханик Гришин – по сравнению с обычным безлюдьем толпа, да и только. Болтало порядочно, но все терпеливо стояли, словно ждали чего-то.
– Так… – Жмых вытащил изо рта давно погасшую трубку. – Свободным от вахты штурманам отдыхать. А то будете потом носом клевать!
Это в наш с Володькой адрес. Но разве, блин, отдохнешь, когда все раскачивается, как на качелях? Впрочем, делать на мостике нам сейчас действительно нечего, и потому мы молча направляемся к выходу. Сам Жмых, похоже, решил остаться на мостике, пока не утихнет ураган. Оно и понятно – капитан.
С большим трудом по то и дело встающему на дыбы коридору добираюсь до своей каюты и первым делом закуриваю. Самое паршивое, что нечем убить время. Заняться чем-нибудь серьезным невозможно, отдыхать трудно, а до вахты целых два часа. Сейчас бы чашечку горячего кофе, да только как его выпить? Качка такая, что чашку не удержать. «Вам кофе в постель?» – «Нет, лучше в чашку…»
Вспоминаю, что где-то в вещах у меня должна быть книга. Специально взял для подобных случаев, да вот позабыл. Долго копаюсь в сумке, затем в чемодане и наконец, уже отчаявшись, нахожу между рубашками небольшой томик в мягкой обложке. Читать при качке тоже занятие не из легких, но все-таки лучше, чем пялиться в потолок, и потому старательно перелистываю страницы и стараюсь вникнуть в содержание.
А содержание оказывается банальным до тошноты. Областной городок, две терроризирующие его банды, продажная милиция, вернувшийся к родным пенатам отставной майор-спецназовец… Все крутится по накатанной колее. Друг детства майора, честный предприниматель, становится жертвой преступников, вдова покойного, между прочим – бывшая возлюбленная майора, стоит на очереди следующей, и приходится бедняге, стиснув зубы, и мстить, и защищать, и наводить порядок в городе… Раньше наверняка прочитал бы этот бред с удовольствием, а сейчас до того тошно…
Еще пятьдесят минут. Да какая, ядрен батон, разница! Я докуриваю очередную сигарету и отправляюсь на мостик. Жмых мельком смотрит на часы, но ничего не говорит. Он многое понимает, наш кэп, а что порой кричит на нас, так это должность у него такая. Неизвестно еще, каким стану я, если дотяну до капитана. А почему бы и нет? Лет эдак через пятнадцать… Да только стоит ли? Лучше поднакопить деньжат да податься в бизнес. Буду к Варьке поближе.
Вот же закон подлости: пока молодой – с палубы не сходишь, а что делать в старости на берегу? Жена – старуха, на такую и под угрозой расстрела не полезешь, по молодым шастать – здоровье уже не то, море-то и на потенцию влияет. Вот сейчас стою, думаю о бабах – и хоть бы что шевельнулось!
Полночь. Расписываюсь в журнале и принимаю вахту. На экране, отмечая наше местоположение, мерцает черточка, на пульте ровно светятся лампочки и циферблаты, прожектора все так же попеременно освещают то зарывающийся в волны нос, то черноту небес. И вот что, блин, странно – едва принял вахту, как захотелось спать. Была бы возможность – ушел бы в каюту, заклинился в койке и дал бы как следует храпака назло всем штормам и ураганам. Полцарства за чашку кофе, да нет у меня и сотой доли царства, а о кофе сейчас остается только мечтать…
– Что это?
Сквозь рев бури я не разобрал, кто спрашивает, но смысл вопроса был совершенно ясен.
Да и как было не понять! Сквозь завывание и рев пробился очень низкий, на границе инфразвука, гул. Прежде я ничего не боялся в море, но сейчас в душе зародился страх… Нет, не страх, а безумный ужас неумолимо стиснул сердце и, стремительно нарастая, подмял под себя все прочие ощущения. Сделав над собой усилие, я обвел взглядом остальных и прочитал на их лицах то же самое чувство. Мы – здоровые, ядрен батон, много повидавшие на своем веку мужики, застыли парализованные, точно кролики перед удавом, и тщетно пытались взять себя в руки.
Гул все нарастал, приближался, и вместе с ним нарастал ужас. В рубке завибрировал воздух, пол под ногами задрожал. Мне отчаянно не хватало кислорода – я только сейчас заметил, что стою, затаив дыхание. Я резко выдохнул, отдышался, отвел взгляд от экрана локатора, посмотрел вперед и… едва не заорал от жути.
Свет прожекторов уперся в гигантский, не менее полумили у основания, и стремительно несущийся на нас черный столб. Я машинально отметил время – ноль тридцать две. Плавно расширяясь, вращающийся столб вершиной уходил в тучи, подсвеченные изнутри почти непрерывными вспышками молний. К его основанию, точно притянутые гигантским пылесосом, со всех сторон тянулись концентрические кольца волн, с вершин которых ураганный ветер срывал клочья пены. Как ни странно, но море в основании столба (смерч метров на двадцать или тридцать не достигал воды) оставалось совершенно гладким, а волны, достигая четко очерченной границы спокойной зоны, исчезали, точно срезанные ножом.
– Господи! Смерч! – прохрипел кто-то.
Мне отчаянно хотелось что-то крикнуть, но я не мог выдавить из себя ни звука. «Некрасов» содрогался от ударов в корму – лайнер уже вошел в зону концентрических волн. Сворачивать было поздно, что-либо делать – невозможно.
Все, капец. Как глупо и страшно! Еще несколько секунд – и все исчезнет, провалится в небытие, и не будет мне дела до Варьки, как нет дела до всех остальных… вот уже и сердце стоит… тем лучше, не надо будет захлебываться соленой водой… никто не узнает, что я перехитрил костлявую: умер от страха раньше, чем утонул… я уже мертв… но почему же тогда мыслю, а значит, существую, как говорил не помню кто?..
Нос «Некрасова» коснулся границы спокойной зоны. Лайнер содрогнулся и застонал. Я оглох от резкого перепада давления и с изумлением увидел, как нос корабля плавно, но неумолимо задирается вверх, нацеливаясь на центр гигантского черного туннеля, в котором вдруг оказался, но тут корма тоже оказалась внутри спокойной зоны, и поднявшийся было нос рухнул вниз, взметая две чудовищные волны. Нас швырнуло на пол, но не успели мы подняться, как лайнер развернуло невесомой пушинкой и внезапно вырвало из воды.
Сердце гулко стукнуло. Неужели все промелькнуло в мгновение, в один сердечный удар? В глазах потемнело…
И тут разом погасли все приборы спутниковой связи и навигации. Кое-как поднявшись, я увидел, что «Некрасов», окруженный стеной как-то странно пульсирующего мрака, висит над водой, освещаемый сверху тусклым мертвенно-серым светом, висит вопреки всем законам физики, а высоко ли? – я же не летчик…
Вспоминая потом этот миг, я так и не смог понять, что увидел: или подвешенный в воздухе лайнер вращался в центре неумолимо сужающегося черного туннеля, или же сам туннель – внутренность чудовищного смерча – вращался вокруг корабля, все глубже затягивая его в свою пасть. И чем ближе становилась клубящаяся черная стена, тем ярче разгорался над нами серый свет, становясь сперва просто белым, потом ослепительно белым, фиолетовым…
Черный туннель коснулся корпуса. Полыхнула фиолетовая вспышка… и чернота вокруг исчезла.
Сердце стремглав рванулось вверх, телу стало легко-легко, как будто пропал вес, и вдруг махина лайнера с невообразимым грохотом ударилась о воду. Над бортами вспухли, поднявшись метров на двадцать выше мостика, два высоченных водяных вала и медленно схлынули в стороны. Почти целиком погрузившийся в воду «Некрасов» замер на дне выбитой падением морской ложбины и начал нерешительно всплывать.
Нас вновь швырнуло на палубу мостика. Удар был так силен, что я едва не потерял сознание и первое мгновение не мог понять ни где я, ни что со мной. Секунд через десять я кое-как поднялся, бросил взгляд за окно и… живем!!!
Очевидно, висели мы не очень высоко, иначе корпус попросту не выдержал бы такого удара. «Некрасов» снова болтался на волнах, вот только левый прожектор погас, да черт с ним, с прожектором! Главное – исчез давящий животный ужас, только все еще сосало под ложечкой, да и не мудрено, блин, после всего пережитого…
Неуправляемый пароход начало ощутимо разворачивать бортом к волне, и я бросился к пульту, но меня опередил поднявшийся на ноги Колька. Лицо его заливала кровь из ссадины на лбу, а взгляд стал ошарашенно-безумным, но руки прекрасно помнили свою работу, и лайнер стал возвращаться на курс.
Радость оказалась преждевременной. Привычный, едва слышимый гул двигателя оборвался. Погас свет, через секунду вспыхнули лампы аварийного освещения. Колька все еще пытался овладеть положением, не в силах понять тщетности своих усилий.
– Машинное! – хрипло, не узнавая своего голоса, прокричал я в микрофон внутренней связи и не получил ответа. – Машинное!!!
Кто-то сзади навалился на меня, а я все продолжал звать, пока чей-то голос не прохрипел из динамика:
– Есть машинное! Что у вас стряслось?
Тот, сзади, оттолкнул меня и рявкнул во всю мощь капитанского голоса:
– Машинное! Мать вашу! Что с двигателем? Вам что, жить надоело?! Так вас и так!!!
Я никогда не видел Жмыха в таком гневе. Он рвал и метал не хуже Зевса-Громовержца и, окажись тот здесь, испепелил бы его одним взглядом. Все предыдущие разносы, которыми кэп подвергал то одного, то другого провинившегося, по сравнению с нынешним походили на нежную отцовскую ласку.
– Не знаю, – огрызнулись в ответ. – Похоже, полетели лопатки турбины. Нам нужен врач. Срочно! Генка Карамышев упал на вал. Что у вас был за удар?
Кэп замолчал. Грудь его ходила ходуном, лицо побагровело настолько, что, казалось, его вот-вот хватит удар. До меня вдруг дошло, что падение наверняка не прошло бесследно не только для двигателя. Должны быть и другие повреждения, и человеческие жертвы.
Машинально оглядевшись, я, словно в подтверждение своих мыслей, увидел неподвижное тело электромеханика. Именно тело: остекленевшие, полные ужаса глаза смотрят куда-то в сторону, а лицо густо залито кровью. Видно, падая, ударился обо что-то виском.
– Матвеич! – наконец обрел голос капитан. – Хватай всех свободных от вахты и мигом на осмотр корабля. Стюарды пусть пробегут по каютам, посмотрят, что там. Всю машинную команду вниз. Кровь из носу, но двигатель должен работать!
– Есть! – Не тратя лишних слов, Нечаев бросился выполнять приказание.
Между тем потерявшее управление судно болтается на волнах и порой кренится так, словно хочет опрокинуться.
– Ярцев, связь! – С тех пор как из экипажей убрали радистов, переговоры через спутник ведут штурмана. – Передавай SOS!
Никогда не думал, что придется передавать этот исполненный отчаяния сигнал. Но что остается делать, когда на борту восемь сотен человек, а управление потеряно? Тут любое промедление может быть чревато групповым некрологом и скороговоркой телеведущих. Правда, показывать им будет нечего – на месте гибели кораблей операторов обычно не бывает.
– Кэп, связи нет! – Я снова безрезультатно обшариваю эфир. – Никого и ничего, словно вымерли все!
– Проверь аппаратуру! Где Гришин? – Кэп замолкает, наткнувшись взглядом на неподвижного электромеханика.
Проверяю, что могу. Если верить контрольным лампочкам, все в порядке. Впечатление такое, будто во всем мире вдруг перестали пользоваться радиосвязью: в эфире сплошной треск без малейшего намека на человеческое присутствие. Может, в рации что-то сгорело? Попробуй определи это на глаз при тусклом свете авариек!
На всякий случай передаю в пустоту сигнал бедствия, хотя с точными координатами напряженка. Экраны навигации пусты, словно и спутник накрылся.
Внезапно в свете уцелевшего прожектора появляются избиваемые волнами скалы, хотя я точно знаю, что до ближайшего берега перед ураганом было миль сорок – пятьдесят. Не может, блин, тут быть никаких скал!
– Машинное! – рявкает вновь капитан. – Спите там, что ли? Срочно требуется ход. Срочно! Нас несет на скалы!
– Ни черта не выходит! – доносится отчаянный ответ. – Делаем, что можем, но в ближайшее время хода не будет!
– А потом не понадобится, мать вашу!
Так под матюги капитана лайнер и налетел на скалу. Волны снова и снова толкают беспомощный корабль, бьют его о камни. Похоже, застряли мы прочно. Хотя прочно не означает надолго. Если так пойдет и дальше, «Некрасов» попросту развалится.
Описать дальнейшее почти невозможно. Мы делали все, чтобы удержать корабль на плаву, а вода с ревом врывалась в пробоины, вышибала герметичные переборки, влетала через разбитые иллюминаторы…
И вдруг в царящем вокруг хаосе обнаружилось, что небо чуть посветлело. Хотя до рассвета было еще очень далеко, но и в этом преждевременном свете в какой-то миле от нас показалась земля. Откуда она тут взялась, уже не имело значения. У нас появился шанс, и упустить его мог лишь идиот.
Жмыхов никогда не был идиотом и отреагировал мгновенно:
– Всех пассажиров и пострадавших в шлюпки! Матвеич! – Старпом очень вовремя объявился на мостике. – Части команды придется остаться. Может, удастся спасти корабль.
Шторм уже понемногу стихал, но поднятые им волны и сейчас представляли немалую угрозу. Одинаково опасно было и оставаться на лайнере, и пытаться на шлюпках достичь неведомой земли.
У каждого своя судьба. После суматошной погрузки я занял место в одной из спасательных шлюпок согласно судовому расписанию и вступил в свою борьбу, борьбу за спасение себя и полусотни доверившихся мне людей. Нас вздымало на гребни, швыряло вниз, едва не унесло в открытое море, шлюпке чудом удалось проскользнуть между прибрежными рифами, но все же настал момент, когда днище проскрежетало о гальку на берегу. Волны еще лупили шлюпку в корму, но я уже получил право хрипло крикнуть заветные слова:
– Все! Выгружайсь, ядрен батон! Приехали!
Часть вторая
Остров
10
Сэр Джейкоб Фрейн. Парус на горизонте
Топот бегущих по палубе матросов вывел сэра Джейкоба из дремоты, вызванной мрачными раздумьями в компании с бутылкой рома. Взгляд за широкое, в половину кормы, окно капитанской каюты показал, что хмурый и пасмурный день еще не закончился, а значит, бравый капитан спал совсем недолго. Погасшая трубка сиротливо валялась на столе, зато пустая бутылка свалилась от качки на пол и время от времени напоминала о себе, перекатываясь от переборки к переборке.
Легкий стук в дверь заставил сэра Джейкоба привычно подтянуться и рявкнуть хриплым от штормов и рома голосом:
– Да, черт бы вас всех побрал!
Дверь осторожно приоткрылась, и капитан увидел возбужденную физиономию Хэнка.
– Простите за беспокойство, сэр. Осмелюсь доложить: парус на горизонте… сэр.
– Где? – От мрачных дум капитана не осталось и следа.
– Зюйд-вест, сэр.
Вряд ли в том направлении мог оказаться один из его кораблей, прикинул сэр Джейкоб. Но чем черт не шутит?
– Иду.
Собираться не потребовалось. Капитан был полностью одет, и даже длинная шпага с позолоченной узорчатой рукоятью привычно висела в портупее у левого бедра.
Стараясь не показывать нетерпения, сэр Джейкоб прошествовал на квартердек и огляделся.
Вся команда толпилась на палубе, многие залезли на ванты, и по направлению их взглядов не составляло никакого труда узнать, где же этот чертов зюйд-вест с объявившимся парусом. Каждый из джентльменов удачи стремился поделиться своим мнением с соседом, и над палубой висел возбужденный гул.
Не оборачиваясь, сэр Джейкоб молча протянул назад правую руку, и Дэвид, его бессменный помощник и шкипер на протяжении доброго десятка лет, так же молча вложил в нее подзорную трубу. Фрегат порядочно мотало на волне, и капитану пришлось шире расставить ноги в надраенных до блеска ботфортах. Обрадовавший всех парус он нашел сразу, но расстояние и плохая видимость не позволяли определить тип корабля.
Впрочем, для дальнейших действий сэра Джейкоба это не имело никакого значения. Он помедлил лишь, оценивая направление и силу ветра, и зычно скомандовал:
– Ставить паруса! Идем на сближение!
Матросы бодро бросились к снастям. Сейчас они полностью разделяли чувства и мысли своего командира и с нетерпением предвкушали встречу с неизвестным судном. Что это за судно, и в самом деле не играло особой роли. Если одно из своих – то их ждет радостная встреча, если чужое – то добыча. И еще неизвестно, чему бы они обрадовались больше.
Что касается опасности погибнуть в возможной схватке, то люди «Вепря» относились к этому достаточно равнодушно. Морские законы суровы, как само море. За малейшую провинность виновного ждут линьки, протаскивание под килем и прочие «радости» вплоть до пенькового галстука на шею. За неосторожность или неумение запросто можно отправиться кормить рыб одному или с кораблем, а в бою нет проблем схлопотать пулю или удар абордажной саблей. Тому, кто этого боится, нечего делать в море – пусть гниет в нищете на берегу. В доброй старой Англии всегда найдется достаточно настоящих мужчин, готовых рискнуть и при удаче составить себе состояние. Раз кто-то выигрывает, то кто-то неизбежно оказывается в проигрыше. Но не рискнешь – не узнаешь, что именно может выпасть на твою долю…
«Морской вепрь» стремительно шел к неизвестному судну. Его нос то и дело погружался в волны, а с ним погружался и привязанный под бушпритом всеми забытый слуга капитана. Члены команды от юнги до самого сэра Джейкоба мечтали об одном – успеть до темноты! И мольбы их были услышаны. Неизвестный корабль явно шел навстречу, насколько уместно это слово при движении под парусами, подавая надежду, что это кто-то из своих. Правда, их должно было отнести в противоположную сторону – туда, куда недавно ушла «Стрела», но мало ли чудес встречается на море? Тем более после такой бури.
Сэр Джейкоб нетерпеливо расхаживал по квартердеку, дожидаясь, когда можно будет рассмотреть встречный корабль. Подобно большинству своих матросов, капитан и сам не знал, какой же встречи он ждал больше – с кораблем из своей эскадры или с врагами. С одной стороны, добыча никогда лишней не бывает, но ведь надо и как можно быстрее собрать эскадру… или то, что от нее осталось после дьявольской ночной круговерти. Ах, если бы этим кораблем оказалась «Санта-Лючия», но как следует потрепанная штормом!
За золотом сэр Джейкоб был готов лезть хоть в пасть к дьяволу, но прекрасно понимал, что от двойного превосходства в артиллерии не отмахнешься. Так недолго и самому из охотника превратиться в добычу.
Но вот расстояние сократилось, и чужой корабль стал разворачиваться, ложась на обратный курс, а луженые глотки пиратов издали восторженный рев хищников, заметивших слабую добычу. Судно, с которым они так долго и упорно сближались, оказалось старой испанской каравеллой.
Не оставалось сомнений, что она перенесла тот же ужасный шторм, что и «Морской вепрь». Потеряв все мачты кроме одной, каравелла теперь не могла развить нормальный ход и уйти. Не могли испанцы надеяться и на победу: у них было всего-навсего восемь жалких пушчонок против сорока четырех орудий фрегата. Но и сдаваться стал бы разве что идиот – шансы сохранить жизнь, угодив в лапы пиратов, практически равнялись нулю. Иными словами, положение испанцев было безнадежным во всех отношениях, и они лишь усугубили его, сблизившись по ошибке с «Морским вепрем».
Теперь спасти их могло только чудо. Например, появление других испанских кораблей, более мощных и способных задать изрядную трепку одинокому английскому фрегату. Но ниспослателю чудес следовало изрядно поспешить: поврежденная каравелла едва ползла по волнам, и англичанам не требовалось много времени, чтобы догнать ее.
Немного подумав, сэр Джейкоб приказал своему канониру Чарли, прозванному Одноглазым из-за потерянного в стычке с французами глаза, зарядить орудия картечью. Удачный залп ядрами мог бы отправить и без того едва держащуюся на воде испанскую посудину на дно со всем ее содержимым, а это стало бы непозволимым расточительством.
За время погони капитан успел надеть кирасу и стальной шлем: бой есть бой, и от случайной пули никто не застрахован. Расстояние сократилось до какой-то сотни саженей, когда корма каравеллы окуталась дымом и два ядра бессильно вздыбили воду перед «Вепрем».
Фрегат не отвечал. На его верхней палубе уже ждала абордажная команда – более сотни отчаянных головорезов, возглавить которых приготовился сам Фрейн. Сомнительно, чтобы испанцы имели хотя бы половинное число людей, и данное обстоятельство согревало сердца джентльменам удачи, суля короткую схватку.
Снова два ядра устремились к фрегату, и снова одно из них врезалось в волну, зато другое угодило под бушприт.
Это были последние выстрелы испанцев, и их единственная, да и то сомнительная удача.
Через какую-то минуту «Вепрь» вышел на правый траверз каравеллы и всем бортом дал залп с двух десятков саженей.
Картечь смерчем пронеслась над палубой испанского корабля, круша и убивая и без того немногочисленных защитников. Когда рассеялся пороховой дым, корабли уже сошлись вплотную, сцепившись абордажными крючьями, и на обе надстройки каравеллы посыпались джентльмены удачи.
О достойном отпоре не могло быть и речи. Лишь немногие сохранили самообладание перед лицом неизбежной гибели и старались подороже продать свою жизнь. Большинство же было деморализовано и дралось лишь потому, что не драться было невозможно.
Превосходство сил и натиск решили дело в каких-то пять минут. Только на шкафуте несколько испанцев сопротивлялись с мужеством отчаяния, но вскоре пали и они.
Схватка еще не закончилась, когда многие пираты уже рассыпались по захваченному кораблю в поисках законной добычи. И здесь их ждал жестокий сюрприз: трюмы каравеллы оказались практически пустыми. Немного продуктов, порох, жалкая кучка денег, найденная по карманам и кошелькам убитых. Ничего сколько-нибудь ценного, если не считать таковым трех женщин – пожилую и двух молодых, – тщетно пытавшихся спрятаться в одной из кают.
Они да четверо израненных моряков – вот и все, кто уцелел на злосчастном корабле.
У пиратов полегло трое и около десятка получили ранения, большей частью легкие, да еще, как доложили сэру Джейкобу, единственным попавшим в фрегат ядром был убит привязанный под бушпритом Джордж.
Последнее несколько огорчило сэра Джейкоба. Что ни говори, негр был не самым плохим слугой.
Да, порой он вызывал законное раздражение хозяина, и его приходилось наказывать, но как же без этого? Фрейн жалел о потере, как жалел бы о сломанной трубке. И уже совершенную ярость вызвало известие о мизерности добычи. Примененные тут же к пленным морякам пытки позволили узнать, что большую часть груза выбросили за борт еще во время шторма, но все же на каравелле оставалась казна – десять тысяч песо, предназначавшиеся для доставки на «Санта-Лючию». Когда же при встрече с «Морским вепрем» стала ясна безнадежность положения, капитан приказал отправить деньги за борт.
Коварство капитана окончательно вывело сэра Джейкоба из себя. Он много отдал бы за то, чтобы капитан каравеллы, этот низкий и подлый человек, остался жив – и долго бы ему пришлось молить о смерти! Увы… Картечь сразила испанца одним из первых. Хотя, если верить словам тех же пленных матросов, бесчестный капитан хотел дождаться абордажа и взорвать каравеллу вместе с фрегатом. За все его преступные действия и намерения сполна расплатились четверо пленных, чья агония длилась до глубокой темноты.
Частично утолив свою благородную ярость видом мучительной смерти, сэр Джейкоб переключил внимание на остальную живую добычу. Взяв себе одну из девиц, он долго насиловал ее, а когда лишился мужских сил, продолжил дело тростью и лишь потом отдал на помощь подругам – утешать мужское одиночество своей большой команды…
11
Из дневника Кабанова
…Жизнь на корабле стала замирать только после обеда. Шторм к тому времени усилился настолько, что туристам, непривычным к морю, стало нелегко перемещаться по раскачивающимся палубам, и мало-помалу все пассажиры расползлись по каютам.
Что касается нас (я имею в виду охрану), то Лудицкий попросил (именно попросил, а не приказал) всем собраться у него. Происходящее успело разонравиться мне окончательно, и на всякий случай я решил подготовиться к худшему и велел своим ребятам поступить так же.
Подготовка эта заключалась только в сборах самого необходимого. Я, например, переоделся в джинсы и удобные кроссовки, подвесил наплечную кобуру с револьвером, прикрыв ее легкой курткой на молнии. Прочее: запасное белье, туалетные принадлежности, защитную форму, блок сигарет, коробку с полусотней патронов, прекрасно сбалансированный нож, – я аккуратно сложил в небольшую наплечную сумку с ремнем. Так же поступили и ребята, и в итоге в роскошную каюту шефа мы ввалились как в вокзальный зал ожидания.
И мы действительно сидели и ждали неизвестно чего, а затем, желая хоть как-то отвлечься от происходящего вокруг, решили переброситься в картишки. Постепенно игра захватила нас (даже шеф присоединился), и мы ни на что не обращали внимания, пока после полуночи на нас не накатила волна ужаса.
Никакими словами такое не передать. Совершенно внезапно нас, пятерых здоровых мужиков, трое из которых имели неплохую подготовку и успели побывать в кое-каких передрягах, почти парализовало безотчетным страхом – как детей, наслушавшихся страшных историй. Не могу сказать, сколько это продолжалось (субъективное время порой не имеет к объективному никакого отношения), а на часы я не смотрел, но, казалось, прошла без малого вечность, пока эта жуть отхлынула, пропала столь же внезапно, как и появилась, и сменилась знакомым ощущением падения. Точно прыгнул с парашютом и еще не дождался рывка раскрывшегося купола.
И – удар! Мы полетели на пол, кое-как группируясь (последнее относится к нам троим) и уже всерьез ожидая чего угодно. Сам удар оказался весьма ощутимым, но для нас все обошлось парой легких ушибов на всех. Не успели мы как следует прийти в себя, как погас свет и вспыхнула аварийная лампочка – верный признак, что на корабле что-то произошло.
Потом началась суматоха. В каюты торопливо заскакивали стюардессы, спрашивали, не пострадал ли кто, и тут же скороговоркой успокаивали, будто опасности нет никакой. А глаза у них были испуганные, красноречивее любых слов…
Суматоха продолжалась долго и закончилась приказом покинуть корабль спокойно и без паники. Только когда такой приказ выполняется спокойно? Давка была ужасная, но, в конце концов, мы погрузились в закрытую спасательную шлюпку, причем в ней оказалось несколько раненых, а потом началось еще более страшное, напоминающее американские горки, действо, и от этого аттракциона зависела наша жизнь.
Мне неприятно вспоминать окончание нашего круиза. Могу лишь сказать, что под пулями было намного легче. Там хоть что-то зависело от твоего мастерства и умения, да и сама смерть казалась не то чтобы легкой (легкая смерть достается не всем), но гораздо менее страшной. Все мои силы уходили только на одно: продержаться достойно в этом кошмаре.
Наконец нашу шлюпку выбросило на берег. Волны не желали отпускать свою добычу, продолжали бить ее, пытались оттащить назад. Командовавший нами моряк (позднее я познакомился с ним и узнал, что это второй штурман Валера Ярцев) приказал покинуть шлюпку, и я сделал это одним из первых. Прыжок из люка, приземление. Я, наверное, расцеловал бы землю, да меня окатило волной.
В шлюпке не хотелось оставаться никому. Волны продолжали накатываться, норовили сбить с ног, и пришлось помогать выбираться раненым и женщинам, доводить их до безопасного места и возвращаться. В довершение трудов забрали из шлюпки НЗ и только тогда смогли вздохнуть спокойнее.
Я вымок насквозь. Не стихал сильный ветер, и меня начала бить крупная дрожь. Но все равно я чувствовал себя хорошо. Твердая земля под ногами, опасность позади – что еще нужно человеку для счастья?
Для полного счастья ему нужен костер, чтобы хоть как-то обсушиться. Еще хорошо глотнуть чего-нибудь крепкого в целях профилактики от возможных болезней, а заодно и для успокоения нервов. Да вот только где это крепкое взять?
Оставаться на берегу было холодно, и мы волей-неволей перешли в подступающий к узкому песчаному пляжу лес. Было темно, даже очень темно, и никто не стал разбираться, что вокруг за деревья. Да никого это тогда и не интересовало. Люди еще не успели прийти в себя, все были вымотаны до предела и сразу повалились на траву. Один только штурман еще пытался что-то организовать, да мы с ребятами откололись от основной группы, решив набрать сучьев для костра. Попутно выяснилось, что у Славы в сумке есть целая бутылка коньяка, и мы распили ее на троих прямо из горлышка, оставив немного для Димы Зайцева. О прочих спасшихся мы в тот момент не думали. Может, потому, что это были люди не нашего круга и жизненных благ у них всегда было намного больше.
Все мы переоделись в сухое, причем все трое в камуфляж. Ившин служил в спецназе, а Чертков, как и я, в десанте. Правда, в отличие от меня, оба ушли в отставку лейтенантами. Только сменной обуви у нас с собой не оказалось, и наши кроссовки при ходьбе громко хлюпали.
Нам повезло. Бредя почти вслепую в поисках сучьев, мы наткнулись на какой-то распадок, наверное, специально припасенный для нас смилостивившейся судьбой. Ветер пролетал над ним, внизу же было довольно тихо, и мы перетаскали туда весь найденный хворост, а затем и перевели своих товарищей по несчастью. Скоро, создавая уют, заполыхал костер, повеяло теплом, и лица измученных людей немного прояснились.
Как мы не думали о других, попивая коньяк, так и другие не думали о судьбе остальных шлюпок. Ночь, пережитые страхи, усталость, обретенный покой сделали людей безразличными ко всему. Неизвестно, на каком мы оказались берегу, но это нас не особенно волновало: земной шар населен достаточно плотно, и утром достаточно поискать ближайший городок или поселок, а там уж помогут…
Без малого сто пятьдесят граммов коньяка с устатку и на пустой желудок подействовали на меня не хуже бутылки водки. Я захмелел, затем пригрелся и как-то незаметно для себя задремал, прижимая к себе сумку и опустив на колени отяжелевшую голову.
А утром нас ждал первый сюрприз. Среди деревьев то тут, то там были разбросаны пальмы, словно мы попали куда-то в Африку. Штурман ругался, божился, бил себя в грудь и твердил, что такого быть не может, но факты, как говорится, упрямая вещь. Солнце продолжало упорно скрываться за сплошной завесой туч, однако шторм заметно стих, и мы один за другим отправились на берег.
За ночь с «Некрасовым» вроде бы ничего не случилось. Он прочно сидел на камнях километрах в полутора от нас и тонуть пока не собирался. Левее на берегу мы увидели еще одну шлюпку, точную копию нашей, и направились к ней.
Общая картина стала ясна часа через три. Из четырнадцати спущенных на воду шлюпок цели достигли лишь десять. Еще две разбились вдали от берега о скалы, и из сотни находившихся в них человек спаслись лишь трое. Что же касается двух последних шлюпок, то об их судьбе не удалось узнать ничего – ни тогда, ни сейчас, когда я пишу эти строки. Скорее всего, их унесло в открытое море, и они сгинули там без следа. Море умеет хранить свои тайны.
Итак, всего нас собралось пять сотен человек, из них полсотни детей и почти две сотни женщин. Человек тридцать пострадали настолько сильно, что относились к тяжелораненым, а царапины и ушибы просто не брались в расчет. Никаких следов коренного населения поблизости мы не обнаружили, эфир же был по-прежнему пуст. Короче говоря, даже самым закоренелым оптимистам стало ясно, что в ближайшее время мы можем рассчитывать только на свои силы. Но сколько это продлится? День? Два?
Никакой организации у нас не было. Мы по привычке подчинялись членам команды и трем штурманам – капитан, старпом и все механики остались на корабле. Точнее, не подчинялись, а выслушивали их пожелания. Ранг находившихся на берегу моряков казался нашим боссам невысоким, хотя никто из пассажиров, включая Лудицкого, в лидеры пока не рвался. К чему навешивать на себя лишнюю ношу?
В сущности, мы просто сбились в кучу, как стадо баранов, и ждали, когда кто-то спасет нас от всех напастей. Причем помогать этому неведомому спасителю нам и в голову не приходило. Но что можно было от нас требовать? Мы были пассажирами, то есть людьми, о которых обязана заботиться команда. Те же из команды, кто сейчас находился на берегу: три штурмана, два десятка матросов, врачи и стюардессы, – никак не могли взять в толк, куда и каким образом мы попали и где спасательные суда и вертолеты? Ведь даже если никто не слышал нашего SOS, то исчезновение лайнера чего-то да стоит!
Мы ждали достаточно терпеливо. Сам факт спасения все еще оставался таким счастьем, что все прочее казалось ерундой. Кто что хотел, то и делал, или, вернее, никто не делал ничего. Добровольцы выловили прибитые к берегу трупы, сложили их в стороне, и на этом все дела закончились.
Солнце так и не собиралось появляться, а по шлюпочным компасам выходило, что приютившая нас земля находится к западу от корабля. Штурманы дружно божились, что этого не может быть: до Америки за ночь доплыть мы никак не могли, а островов поблизости не было никаких. Разве что Британские на севере, но даже детям известно, что в доброй старой Англии никогда не было никаких пальм.
Я несколько раз присутствовал при разговорах Лудицкого с моряками и потому знал об отказе всей электроники. Теперь для определения точных координат оставались одни секстаны, но без солнца и от них не было никакого толку. Где мы – оставалось загадкой для всех.
Но время отгадывания загадок еще не пришло. Я, к примеру, был не способен к серьезным раздумьям. Живой, ну и ладно. Остальные пребывали в том же состоянии. В конце концов, за исключением Антарктиды и Крайнего Севера, на Земле давно не оставалось незаселенных мест. А раз так, то наша робинзонада просто не может длиться сколько-нибудь долгий срок. Часы, от силы день-другой. Ничего страшного. Будет что вспомнить.
И еще об одной странности, замеченной сразу же. Все электронные часы перестали работать – разом сели все батарейки, а механические показывали одинаковое, хотя, похоже, неверное время. Но отказ электроники не относится к невероятным событиям. Батарейки, например, легко могут скиснуть в хорошем магнитном поле. А насчет неправильности времени… Так об этом при отсутствии солнца судить трудно.
Многие люди просто лежали. Кто-то обессиленно спал, кто-то хотел, но не мог заснуть. Сравнительно немногие бесцельно шлялись туда-сюда, при этом не отходя далеко от остальных. Разговоров тоже было мало. Случившееся было слишком живо для нас, чтобы обсуждать все его ужасы, а хвастать своим поведением ни у кого не было оснований. Не думаю, что кто-то испытал восторг от схватки со стихией, тем более что для нас схватка свелась к сидению в шлюпках, ожиданию да молитвах типа «Пронеси»…
Однако в каком бы состоянии ни находились спасенные, им все равно требовалась пища, и после очередного совещания штурманы решили рискнуть. После тщательного осмотра одну из шлюпок столкнули на воду, и Валера повел ее к кораблю.
Маломощный движок едва выгребал против ветра, сама шлюпка то и дело скрывалась среди волн, но каждый раз показывалась все дальше и дальше, пока не превратилась в чуть заметную точку. Я долго следил за ней, потом махнул рукой и прикорнул в лесочке неподалеку от берега.
Спал я меньше двух часов, и, когда проснулся, шлюпка уже завершала обратный путь. Мой шеф в числе наиболее важных и любопытных отправился встречать геройских мореходов. Я присоединился к нему, поэтому основные новости узнал сразу.
Собственно, их было только две – как водится, плохая и хорошая: никакой связи ни с кем установить так и не удалось, зато есть надежда в течение нескольких дней откачать воду, отремонтировать двигатель и продолжать плавание своим ходом.
Если честно, как раз последнего мне абсолютно не хотелось. И вообще, век бы моря не видать!
12
Флейшман. Где мы?
…Мой приятель Пашка Форинов тоже уцелел. Как и все мы, он прихватил сумку с вещами, но кроме нее умудрился взять и свой любимый карабин, упакованный в чехол. Вид оружия так развеселил меня, что я долго хохотал и, лишь восстановив дыхание, как можно более невинно поинтересовался:
– Паш, ты что, поохотиться здесь собрался? Мы ведь не в России, тут люди законов придерживаются, и за браконьерство можно за решетку угодить. Я уже не говорю, что из дичи здесь, скорее всего, одни коровы да овцы. Да еще чайки у моря.
Пашка успел подрастерять свое чувство юмора и лишь тупо посмотрел в ответ. Истекшие сутки явно не пошли ему на пользу. Всегда красноватое лицо теперь стало белым с зеленоватым отливом, да и весь он выглядел измученным до предела. Я даже не предполагал, что моего амбалистого друга можно до такой степени укатать. Пожалуй, подгреби к нему сейчас наше эстрадное чудо с самым откровенным предложением, Пашка в лучшем случае ответил бы ей презрительным взглядом, а в худшем – послал бы куда-нибудь откровенно и далеко.
Кстати, Мэри тоже удалось спастись. На берегу я заметил и Борина с Шендеровичем, и Грумова с семейством, и Лудицкого с охраной, и Грифа с Жорой и любовницами – короче, знакомых была тьма. Вот только общаться мне ни с кем не хотелось, и я, не долго думая, завалился спать. Когда я проснулся, к берегу как раз подходила вернувшаяся из путешествия к кораблю шлюпка с Ярцевым.
Штурман привез нам гору еды, несколько ящиков коньяка, сигареты. От него же мы узнали об отсутствии связи и надежде отремонтировать наше прохудившееся корыто, а заодно и о том, что мы находимся невесть где.
Впрочем, о последнем я и сам успел догадаться. Как бы ни были скромны мои познания в географии, я прекрасно понимал, что в том районе, где нас настиг шторм, нет и не может быть ни материка, ни острова с тропической растительностью.
Но он был, хотя это было абсолютно непонятно, необъяснимо. Я с детства терпеть не могу неясностей.
– Можно залезть вон туда и оглядеться. – Я показал на виднеющуюся вдали от берега гору. – По идее, оттуда должна открываться неплохая панорама.
Ярцев внимательно посмотрел на меня, словно не ожидал услышать дельный совет из уст бездельника-пассажира, и согласился.
– Я уже думал об этом, да и капитан рекомендовал то же самое. Возьму несколько добровольцев и схожу туда.
– Я с вами, – быстро произнес я. Нет, мне не больше всех надо. Просто не люблю сидеть и ждать непонятно чего в компании ни на что не годных кретинов.
– И я, – подал голос начальник охраны Лудицкого.
Насколько я знаю, раньше он был офицером-десантником. Хотя я и не люблю военных, в подобной экскурсии он мог оказаться полезным.
– Вы не возражаете, Петр Ильич? – дипломатично спросил он у своего шефа.
– Конечно, нет. – А что еще мог сказать депутат, когда поход был и в его интересах?
– Можно прихватить одного моего приятеля. – Я вдруг подумал, что в лесу охотник может быть полезнее офицера. – Четверых вполне хватит.
Ярцев помедлил, словно для разведки требовалось не менее сотни человек, однако кивнул:
Читать бесплатно другие книги:
