Флибустьер. Вест-Индия Ахманов Михаил

Глава 17

МСЬЕ ДЕ КЮССИ, ГУБЕРНАТОР

В ту ночь, пока Серов дремал вполглаза среди своих людей, между бочек пороха и пушечных лафетов, привиделся ему сон. Снилось, будто он вовсе не Серов Андрей Юрьевич и не маркиз Серра, а какой-то другой бедолага, унесенный вихрем времени, — может быть, программист Понедельник или библиотекарь Елисеев. Будто сидит он на обочине дороги в неведомой стране, таращится на дома и людей, а дома те и люди совсем непривычны: где башня каменная торчит, где хижина из веток, и жители щеголяют в хитонах, в рыцарских доспехах, в платьях с кринолинами, а то и почти голышом. И говор их непонятен, как язык индейцев майя, — то зачирикают, словно китайцы, то, на кавказский манер, взревут гортанно, то завопят пронзительно и тонко, как сотня индийских певиц. Какие люди, чей тут город, что за время — Бог их знает! Понятно лишь, что не двадцатый век, — машин и мобильников не видно и банок с пивом тоже.

Серова — или того, кем он был в странном своем сновидении — терзали тоска и чувство потери. Где он очутился, в какой стране, в какой эпохе? И кто он такой? Возможно, он стал одновременно всеми, кто затерялся в прошедших веках, и видит сразу множество картин — то, что явилось им после перемещения? Возможно, времена, в которые они попали, вдруг перекрылись, смешались, словно стекляшки в калейдоскопе, объединив каким-то загадочным образом сознания Серова, Фрика, Ковальской, Понедельника и всех остальных? Возможно, то была подсказка, знак, что Мироздание поколебалось и в нем вот-вот откроется дорога, путь назад, домой, в привычную и родную реальность?

Но хотел ли он в нее вернуться?

Бесспорно, да — если говорить о людях, сгинувших в безднах времен. О всех, кроме Андрея Серова. С ним, с Серовым, ясности не было — то ли он слишком прижился в новой для себя эпохе, то ли не желал оставить начатых тут дел, то ли боялся что-то потерять — что-то такое, чего не нашлось в прежнем его бытии.

С этой мыслью он проснулся.

Его голова лежала на коленях девушки, лучи утреннего солнца согревали лицо, и под еще сомкнутыми веками таяли призрачные страны и эпохи. Когда они совсем исчезли, Серов вдохнул соленый ветер с моря, раскрыл глаза и огляделся. В тесном дворике спали вповалку голландцы и корсары, укрытые тенями, что пролегли от стен, а меж зубцов парапета синела спокойная морская гладь и голубели небеса. Он посмотрел на массивные темные туши орудий, на лодки, скользившие к берегу, на замершие в бухте корабли, на город и зеленые холмы Тортуги. Все правильно, все верно, подумалось ему; он там, где должен быть. Вот его люди, вот его женщина, а в гавани — его корабль, который предстоит отвоевать. Расстаться с этим невозможно, особенно с женщиной и кораблем. В тот день, в тот самый первый день, когда его швырнули в море, он поклялся, что завладеет «Вороном», и он исполнит клятву. Исполнит, но не во имя мести, а ради любви и справедливости.

Он улыбнулся Шейле.

— Ты беспокойно спал, — сказала девушка. — Что-то мучает тебя, Эндрю?

— Мучает? Нет. — Серов легко поднялся на ноги. — Пожалуй, я даже счастлив, дорогая. Я забываю то, что должно быть забыто, а новое, что найдено здесь, приносит мне все больше радости. Место, правда, неподходящее… Но ничего! Скоро, совсем уже скоро, мы покинем этот край и поплывем на родину.

— В Старый Свет? В твою Нормандию или дальше, в Московию? — Шейла вздохнула. — Что ожидает нас, Эндрю?

— Не знаю, милая, не знаю, но там наша родина и судьба. Там реки прозрачней, леса зеленее, и снег… снег такой белый… Тебе понравится. — Расправив плечи, Серов ударил лезвием кинжала о пушечный ствол, и гулкий звук потревоженной бронзы поплыл над двором. — Вставайте, парни, заря уже полощется! Берите оружие! Нас ждут великие дела!

— Хрр… И наши песо, — добавил Хрипатый Боб, поднявшись из-за бочек с порохом.

В искусстве верховой езды Серов не слишком преуспел, что являлось несомненным упущением. Все знатные люди в эту эпоху, от Индии и Китая до Калифорнии и Перу, отлично ездили верхом — большей частью на жеребцах и кобылах, а также на верблюдах и слонах. Что до последних транспортных средств, то их, конечно, в Нормандии не было, но разве мог отец-маркиз не обучить потомка — пусть незаконного! — езде на благородных скакунах? Это совершенно исключалось, и потому Серов терпел неудобства такого способа передвижения — жесткое и неудобное седло, коротковатые стремена и упрямство мула.

В цирковом училище вольтижировку не преподавали за неимением лошадей. Позже, уже странствуя с родителями по Европам, он немного образовался — ибо какой же циркач не знает, как подойти к коню! Однако бабушка Катя, славная наездница, могла бы дать Серову сто очков вперед, не говоря уж о его нормандских предках. Это с одной стороны, а с другой, мул — это отнюдь не арабский скакун, а тварь ленивая и зловредная, совсем не подходящая для торжественных кортежей. Но настоящих лошадей в Бас-Тере было десятка два, принадлежали они избранной публике и не сдавались внаем. Кроме мулов были ослы, но маркиз Серра, конечно, не мог явиться к губернатору на ишаке или на своих двоих, с испачканными пылью сапогами. Маркиз не шантрапа какая-то! Suum cuique, как говорили латиняне; каждому свое.

И потому Серов трясся на муле, что было меньшим уроном для чести и достоинства, нежели хождение пешком. Мул оказался грязноват и тощ, но, компенсируя этот недостаток, костюм Серова выглядел роскошно: камзол из синей с золотом парчи, такие же штаны, заправленные в сапоги испанской кожи, перевязь с испанским клинком, кружевные манжеты, перчатки и шляпа с белыми перьями. Должно быть, в таком облачении счастливый супруг мадам ван Зей-дель намеревался красоваться на балах, и подходило оно для встреч со знатными персонами, хоть королевской, хоть губернаторской крови, самым наилучшим образом. Правда, камзол немного жал в плечах, штаны были просторны в поясе, и сапоги великоваты, зато в них поместились пистолет и нож.

Вслед за Серовым ехала Шейла, сменившая свой легкомысленный наряд на голубое платье, отделанное рюшами, с пышным бантом на талии и серебристой вышивкой по вороту. Ее головку покрывала белая мантилья, тонкие пальцы в белых перчатках уверенно держали повод, а из-под платья выглядывали ножки в изящных французских башмачках. Она была прелестна, восхитительна, и Серов, оглядываясь то и дело, испытывал буквально муки совести — она была достойна князя, а не поддельного маркиза. Впрочем, Петр Алексеевич мог пожаловать его хоть князем, хоть маркизом, хоть тамбовским губернатором — конечно, ежели заслужишь такую честь.

Четверо всадников сопровождали их в качестве свиты. Для этой поездки Серов отобрал парней повыше ростом и покрепче, трех братьев Свенсонов и Хрипатого Боба. Они приоделись, разграбив вконец сундук ван Зейделя: Джо щеголял в малиновом жилете, Олаф — в алых бархатных штанах, а Стигу и Эрику достались кружевные рубахи, шляпы и башмаки. В другое время жители Бас-Тера сбежались бы полюбоваться кавалькадой, но нынче страх возобладал над любопытством: все сидели по домам. Набережная была почти пуста, и только у товарных складов маячили охранники с мушкетами.

Гавань казалась столь же тихой и безлюдной, если не считать пары шестивесельных шлюпок, неторопливо скользивших к берегу. Мулы тоже не спешили, и когда Серов добрался до католической церкви, прибывшие уже толпились на ее ступенях — двенадцать оборванных головорезов с «Трезубца» и «Грома» и двое мужчин в нарядах пороскошнее. Эти были главарями: один — жилистый, крючконосый, прокаленный солнцем тропиков, другой — крупный светловолосый верзила с рубцом от верхней губы до правого уха. Шрам приподнимал губу, и оттого казалось, что он весело скалится, но серые его глаза были холодны, как айсберг.

Серов натянул уздечку, и Шейла с Бобом поравнялись с ним. Сзади слышался шорох, лязг и скрежет — братья-датчане вооружались, готовясь к драке. За церковью шла крутая улочка, ведущая наверх, к площади и губернаторской резиденции, однако сворачивать в нее было опасно — тыл оставался незащищенным. Кремневый пистолет — штука, конечно, неуклюжая и не очень точная, но пуля все-таки быстрее мула. К тому же Серов сомневался, что их скакуны умеют двигаться галопом.

— Кто такие? — спросил он, приблизившись к подозрительной компании.

— Здоровяк — Стив Ашер, капитан «Трезубца», а с ним Пьер Пикардиец, — пояснила Шейла. — Тот, с носом как у попугая!

— И зубами как у акулы, — прохрипел Боб, потянувшись за пистолетом. — О чем поганец Морртимер у «Старрого Пью» толковал? Врроде про этих вот самых ублюдков, что пасть рразинули на наше серребришко? Не угостить ли их свинцом?

Но Пикардиец, не испугавшись угрозы, шагнул вперед, заступил дорогу мулам и во все глаза уставился на Шейлу.

— Дева Мария и все святые! Девчонка старого Брукса, чтоб мне пропасть! — Голос у него был громкий, резкий, и на английском он изъяснялся с заметным акцентом. — Болтали в кабаках, что мисс Шейла так убивается по дядюшке, что высохла как щепка и навсегда поселилась в лесу. Живет теперь у его могилки, чтоб, значит, свиньи и стервятники косточек не растащили… может, с горя уже померла… Вранье, видать! Вот же она, тут! Живая, здоровая, в богатом наряде и с молодцами Брукса! Откуда только взялись… С голландской посудины, что ли?

Он махнул в сторону брига и попытался выдернуть уздечку из рук Шейлы, но девушка хлестнула Пикардийца по пальцам:

— А ну, прочь! Отойди! Говоришь, болтают, что я умерла? А я вот слышала, что тут есть парни, что зарятся на мое наследие. Только напрасно! Ни одна крыса фартинга не получит!

— Это какое же наследие? — с ухмылкой спросил капитан «Грома», отступая, однако, на пару шагов. — Лачуга в Ла-Монтане и дюжина беззубых негров? Что еще тебе оставил дядюшка? Пальму с кокосами и огород с капустой? Бочку рома и старые подштанники?

Щеки Шейлы гневно вспыхнули, рука метнулась к поясу, но Серов, наклонившись, перехватил ее запястье. Люди с «Трезубца» и «Грома» не прикасались к оружию и явно не собирались драться, хотя пистолеты Свенсонов и Боба могли уложить половину из них. Надо думать, кровопролитие не входило в планы главарей, и добивались они чего-то другого — наверное, просто хотели разобраться в ситуации. Серов мог бы изложить ее в самом лучшем виде и опасался только одного — чтоб Шейла не проговорилась. Скажем, про пушки форта, Тегга и голландских канониров…

Велев своим спутникам опустить оружие, он вымолвил:

— Каждый имеющий глаза видит наследие мисс Шейлы Брукс — судно в гавани, три его мачты, пушечные порты и двадцать четыре орудия. Фрегат, груженный серебром… Вы его хорошо рассмотрели?

Все еще ухмыляясь, Пикардиец взглянул на Серова:

— А это что за расфуфыренный петух? Тех знаю, — он покосился на Боба и Свенсонов, — а эта птичка мне незнакома. Откуда ты взялся, красавец? И что тебе за дело до «Ворона», его орудий и серебра?

— Это мой корабль, — сказал Серов. — Мисс Брукс оказала мне честь, сделав капитаном, и многие в экипаже с ее решением согласны.

— А кто же Пил, Эдвард Пил? Наверно, капитан для несогласных? И их, видать, побольше, если Пил на корабле, а ты с девчонкой Брукса здесь. Разве не так? — Усмешка вдруг исчезла с лица Пикардийца, и он, жадно сглотнув, произнес: — У Пила судно, пушки, сотня молодцов и серебро, три миллиона песо, говорят… А что у вас?

— Все то же самое, кроме серебра — корабль, люди, пушки. Вот они! — Рукой, затянутой в перчатку, Серов показал на голландский бриг. — Кроме того, вы ошибаетесь в подсчетах, капитан, — в команде Пила меньше сотни. Многие перебежали к нам, так что еще до заката мы ступим на палубу «Ворона» и разберемся с мистером Пилом.

— И с серебром?

— Безусловно.

— Три миллиона песо… три… — будто зачарованный, пробормотал Пикардиец. — В Панаме Морган взял четыре, но их пришлось делить на пару тысяч голодранцев… А здесь на всех кораблях трех сотен не насчитаешь… И три миллиона серебром! Господь всемогущий!

— Хоть десять, — заявила Шейла, ударив мула каблуками. — Ну-ка, уходи с дороги, Пьер! Убирайся! Я же сказала: из моего наследства — никому ни фартинга!

Очень удачно получилось — случайно или она решила подыграть Серову, изображая непреклонность. Он уже не сомневался, что Пикардиец лишь застрельщик, а главное слово будет за Ашером. Не просто слово, а, вероятно, деловое предложение. Так оно и получилось.

— Не нужно горячиться, леди, — спокойно молвил капитан «Трезубца». — Вы здесь, вы живы, и часть команды на вашей стороне, а это значит, что Пил — ворюга, нарушивший закон Берегового братства. Что, дьяволом клянусь, для нас не новость — люди с «Ворона» много пили и еще больше болтали. За это мы можем пустить на дно их лоханку, да груз уж больно ценный! И брать на абордаж их не годится, потери будут слишком велики… А что еще сделаешь? Пил клянется, что три миллиона — дым над трубой, но кто поверит лживому скоту? Словом, леди, мы в затруднении… — Ашер раздвинул губы, показав внушительные клыки. — Однако вы здесь, и это меняет дело. Ваш человек говорит, что вы не одни, что есть у вас люди и пушки? Ну и отлично! Верните свою посудину, но так, чтоб груз не утопить… Верните, а мы подсобим!

— Но не бесплатно, не бесплатно, — предупредил Пьер Пикардиец. — Бог велел делиться, леди и джентльмены. Особенно с теми, у кого больше пушек.

Бросив на Шейлу предостерегающий взгляд, Серов вежливо приподнял шляпу и ответил:

— Благодарю, капитан. Мы обдумаем ваше предложение, и я надеюсь — я даже уверен! — что мисс Брукс проявит щедрость. Но только в разумных пределах! Скажем, миллион на двоих… Это устроит?

Кто-то из Свенсонов фыркнул за его спиной, а в горле Хрипатого Боба забулькало и заклокотало. Пикардиец почесал в затылке:

— Полтора мне больше нравится. Полтора вам, полтора нам. Так будет справедливо.

— Договорились. Мы оставляем себе полтора миллиона, а все, что свыше, — вам. — Серов поднял руку. — Клянусь милостью Господней! Вы получите свою часть груза из трюмов «Ворона»! А сейчас расступитесь и дайте нам проехать.

— Похоже, вы направляетесь к губернатору, — сказал Стив Ашер. — Но стоит ли втягивать его в наши разборки? Я бы не советовал. Определенно не советовал!

— У нас и мысли такой нет, — успокоил его Серов. — Положено, однако, засвидетельствовать почтение властям и обсудить размер портовых сборов.

— С вашей доли, — буркнул Пикардиец и освободил дорогу.

Прядая ушами и недовольно дергая уздечки, мулы потащились по пыльной и крутой улице, что вела к губернаторскому дворцу. Этот тракт выглядел более оживленным, чем набережная: тут и там в утреннее небо поднимался дымок, женщины готовили еду, хлопотали в крохотных двориках, пекли лепешки, развешивали белье. Еще навстречу кавалькаде попались три тележки с овощами, десяток негров с белым надсмотрщиком, несколько портовых шлюх и воинский патруль. Солдаты несли дежурство в верхней части улицы, у домов почтенных горожан мсье Филибера и мсье Баррета, торговцев колониальными товарами.

— Хрр… — произнес Боб, ехавший слева от Серова. — Весело, должно быть, рраздавать миллионы, которрых и в помине нет! Пожадничал ты, капитан. Я бы им трри отгррузил!

— Хотелось бы мне знать, кто байку пустил про три миллиона, — заметила ехавшая справа Шейла. — Такую свинью мерзавцу Пилу подложить! Неглупый парень это сделал.

— Похоже, я догадываюсь кто, — молвил Серов, и хитрая рожа Мортимера мелькнула перед ним. Он усмехнулся, потом призадумался и сказал: — Должно быть, Пилу уже известно, что мы здесь. С «Грома» и «Трезубца» нас разглядели, так почему не разглядеть и с «Ворона»? У каждого капитана есть подзорная труба, и «Ворон» встал на якорь ближе к берегу.

— Это плохо или хорошо? — спросила Шейла. — То, что с «Ворона» нас увидели?

— Это отлично, милая! Они еще на нас полюбуются, когда мы вернемся от де Кюсси!

Серов спрятал улыбку и посмотрел на форт, маячивший темной угловатой глыбой на фоне голубых небес. Вряд ли в городе и в гавани кто-нибудь подозревал о том, что цитадель сменила хозяев — это был его сюрприз, его козырная карта. Что там болтал Пикардиец? Бог велел делиться, особенно с теми, у кого больше пушек… Ну, сочтемся стволами, посмотрим!

Площадь перед резиденцией была пустынной. Серов слез с мула, помог сойти на землю Шейле и велел ждать их в ближайшем переулке, а на площадь — ни ногой. Затем они поднялись к распахнутой двери, у которой поджидали два лакея. Шейла, в своей мантилье и голубом наряде, шла плавно, как яхта под попутным ветерком, Серов же чертыхался, потирал поясницу и рыскал в сторону от курса. Мулы проводили его насмешливым ржанием.

В патио их не повели — чернокожий слуга в обшитой галунами ливрее двинулся к лестнице на второй этаж. Стиснув зубы, Серов одолел ее вслед за лакеем и Шейлой и очутился в хозяйском кабинете, обширном помещении с видом на море. Здесь находились письменный стол, отделанный сверкающей бронзой, конторка, несколько кресел и обтянутый плюшем диван. На стенах — вычурные жирандоли[96] со свечами, зеркала и большой парадный портрет короля. Его величество Людовика XIV изобразили в горностаевой мантии, со скипетром и державой в руках, причем суровый королевский взгляд был устремлен не на зрителей, на объемистый ларец у левой его ноги. Это, несомненно, являлось напоминанием о портовых сборах, взимаемых в пользу французской короны и Вест-Индской компании.

— Маркиз… — Де Кюсси с приятной улыбкой вышел из-за стола и отвесил поклон, колыхая белоснежным париком. Серов изящно махнул шляпой в ответ. — Приветствую вас в этих далеких от Франции краях, но удивлен, что вы прибыли на голландском бриге. Кажется, с этой державой мы в состоянии войны, и потому… — Тут его взгляд упал на Шейлу, и губернатор едва не подпрыгнул, взметнув льняные локоны. — Мисс Брукс! Свет Господень! Моя дорогая мисс Брукс! Какими судьбами? Я слышал от мсье Пила о горестной участи вашего дяди… Я так соболезную вам! И я… я готов… любую помощь…

Шейла склонилась в реверансе. Губернатор подскочил к ней, взял за руку, подвел к дивану и усадил так бережно, словно она была статуэткой из севрского фарфора[97]. Благодарно кивнув, Шейла сняла перчатки, расправила пышный бант на талии и грустно поникла головой.

— О, мсье, мой бедный, бедный дядюшка Джозеф… это такая трагедия, такая потеря… Но, к сожалению, погиб не он один. Был бунт, мятеж, и, по вине Эдварда Пила, несколько верных мне людей тоже расстались с жизнью. Пришлось бежать — с теми, кто спасся и защитил меня, но я потеряла груз и корабль. А этот груз…

— Да-да, я знаю, мадемуазель! Около пятисот тысяч песо, как уверяет капитан Пил…

Внезапно щеки Шейлы вспыхнули.

— Не смейте называть его капитаном! Он вор и мошенник, захвативший мой корабль! — Девушка приподнялась и махнула перчатками в сторону Серова. — Вот его капитан! Только маркиз Серра будет командовать «Вороном»!

Повернувшись к Серову, губернатор оглядел его с ног до головы, потом вытащил табакерку, но открывать ее не стал. По лбу его побежали морщины, рот приоткрылся; чудилось, он пытается воскресить некое ускользающее воспоминание.

— Могу ли я узнать, мой дорогой Серра, когда и где вы встретились с мадемуазель Шейлой? — произнес де Кюсси, постукивая пальцами по табакерке и продолжая сверлить Серова взглядом.

— Да, разумеется. Вы даже сами ответите на этот вопрос, вспомнив молодого человека, что посетил вас вместе с Томом Садлером и капитаном Бруксом месяцев семь назад. Кажется, испытывая нужду в секретаре, вы пожелали его купить, но капитан не согласился… Припоминаете?

— Так это вы? — Глаза губернатора изумленно округлились. — Конечно, вы! Садлер говорил, что вы — сын маркиза из Нормандии… Значит, все это время вы плавали с Джозефом Бруксом? Но почему? Вы, нормандский дворянин…

— По причинам личного свойства, — произнес Серов, с нежностью улыбнувшись Шейле. Поясницу у него отпустило, и он поклялся про себя, что на мула больше не сядет. Затем сказал: — Я прибыл в Вест-Индию на «Викторьезе», но очутился на «Вороне», я был бездомным и нищим, но приобрел более, чем потерял. Судьба, губернатор! Кто мы такие, чтобы спорить с ней? Кстати, как вам понравился мой подарок?

— О, да! Ваша щедрость не знает границ! Моя супруга в восторге! Этот фарфор достоин королей!

— Пустяки, де Кюсси, пустяки. Мелочь. Это лишь первый знак нашего дальнейшего сотрудничества.

Губернатор посмотрел в окно, на бухту и корабли корсаров, на голландский бриг и застывшие у пирсов торговые суда. Глаза его сузились; щелкнув крышкой табакерки, он взял щепотку, втянул зелье в нос, чихнул, подставив кружевной платочек.

— Ваш драгоценный подарок и ваш костюм, маркиз… Я полагаю, что ваши обстоятельства переменились к лучшему?

— Не стану отрицать. Бриг, который вы видите, принадлежит мне, вместе со всеми ценными товарами и верными людьми, примкнувшими к нам, а не к Пилу. Кроме того, мисс Брукс пожелала, чтобы я командовал «Вороном» и защищал ее интересы.

— И вы…

— И я намерен вернуть корабль и достояние мисс Шейлы. С вашей помощью, мой дорогой губернатор. Ведь в этих краях вы — гарант справедливости и порядка.

Де Кюсси мгновенно увял. Лицо его сделалось кислым, кожа приняла цвет напудренного парика.

— Рад бы помочь, однако… — Руки губернатора взлетели в жесте сожаления. — Взгляните в окно, маркиз, и вы поймете, в какой я беде — и я, и мой город, и вся Тортуга… Эдвард Пил, коего вы считаете мошенником, явился в Бас-Тер пять дней назад и сообщил мне о гибели Джозефа Брукса, а также о том, что избран новым капитаном. Про мисс Шейлу он не сказал ни слова, но предложил обмен: слитки серебра на звонкую монету. Сумма крупная, пятьсот тысяч песо! Около полумиллиона, если отнять портовый сбор… Таких денег у меня не наберется, но я обещал подумать и посодействовать, привлечь капиталы пайщиков компании — скажем, Баррета, Сент-Онжа и других. Тем временем распространились слухи, что Пил скрывает часть сокровищ и что на самом деле он привез миллионы. Три, а может, пять…

— Чушь, — сказала Шейла. — «Ворон» — вместительный фрегат, но серебра на три миллиона ему не поднять. Даже если избавиться от пушек.

— Разумеется, чушь! Нелепость, клянусь Христом Спасителем! — перебив ее, воскликнул де Кюсси. — Но людям свойственны подозрительность и вера в чудо. Может быть, Ашер и Пьер Пикардиец не верят в чудеса, но все же решили, что легче поискать добычу здесь, чем у испанских берегов. И что мы видим? Что? — Он с трагическим видом взмахнул руками. — Их корабли блокируют порт, Пил готов обороняться, и в любой момент в бухте начнется побоище! А продолжат его в городских стенах, чему я бессилен воспрепятствовать! Мой гарнизон — семьдесят солдат, корсаров в пять раз больше, и если они хлынут в город…

— Не тревожьтесь, — произнес Серов, — раз уж они не начали, то драться не будут. Никто не желает, чтобы испанские сокровища утонули в вашей бухте, так что бомбардировки не предвидится. Хотя пара-другая снарядов может в город залететь. Случайно.

Он вытащил свой «Орион» и посмотрел на циферблат — была четверть двенадцатого. Губернатор вздохнул:

— Дивная вещица…

— Что?

— Я о часах… Никогда таких не видел.

— Швейцарская работа, — сообщил Серов, пряча часы в кошелек. — Кстати, что вы беспокоитесь из-за пиратских разборок? Пока форт с его батареей в ваших руках, Бас-Тер защищен от любых неприятностей.

— Разве вы не понимаете? — Де Кюсси снова всплеснул руками. — Я не имел в виду, что Пил или Ашер с Пикардийцем атакуют город. К чему им это? Но если начнется стрельба, куда полетят случайные ядра — те самые, о коих вы упомянули? И если какое-то судно потопят, куда деваться его экипажу — тем, кто остался в живых? Это не нападение на город, просто Бас-Тер окажется жертвой войны, к которой непричастен… Наши склады сгорят, пирсы будут разбиты, дома разрушены, лавки разграблены… И что же мне делать, маркиз? Стрелять по кораблям корсаров? Но кто из них придет потом в Бас-Тер? Кто станет платить портовые сборы? Кто…

— Никто, — произнес Серов и тут же добавил, коснувшись руки де Кюсси: — Я понимаю, что нейтралитет — основа вашего бизнеса и с первым снарядом он превратится в прах. В прах и пепел, как говорит один мой знакомый… Очень щекотливая ситуация! Но есть вполне разумный выход, губернатор. Я бы даже сказал, единственный.

— Какой же, мсье?

— Часть нашей команды подкуплена Пилом, и он даже выплатил обещанное, но потом забрал. Люди наверняка недовольны, и мы можем этим воспользоваться. В конце концов, кто платит, тот и хозяин.

— Хотите перекупить этих мерзавцев?

— Почему бы и нет? Может быть, мы избежим большой резни… А деньги — это только деньги.

— И они у вас есть?

Серов переглянулся с Шейлой. Разработанный им план вступал в критическую фазу, и теперь могло случиться всякое, грохот пушечного залпа или ливень губернаторских щедрот. Впрочем, на последнее он мало рассчитывал.

— Деньги у нас есть, — сказала Шейла. — Сто восемьдесят тысяч песо, которые дядя Джозеф оставил у вас на хранение.

Губернатор, все еще стоявший у окна, заметно вздрогнул. Его физиономия окаменела; вцепившись левой рукой в локоны парика, он приложил правую к сердцу и, будто взыскуя поддержки, повернулся к королевскому портрету. Добром ни копейки не даст, понял Серов и взглянул на часы. До полудня оставалось семнадцать минут.

Де Кюсси вернулся к столу, сел и вытащил из ящика колокольчик. Потом произнес:

— Не уверен, что правильно понял вас, любезная мисс Брукс. О каких деньгах вы говорите? Предположим — повторяю, только предположим! — что ваш почтенный дядюшка передал мне некую сумму, но цель заключалась не в том, чтобы хранить ее в сундуке. Ваш дядя был деловым человеком и понимал, что деньги должны приносить доход. Значит, цель была бы не в хранении, а в ссуде, то есть вложении в Вест-Индскую компанию под годовые проценты и на определенный срок. А это значит, что вы никак не можете распоряжаться деньгами, тем более что вы — особа, еще не достигшая совершеннолетия. А потому я намерен…

Шейла слушала с видом примерной девочки, сложив руки на коленях. Глаза ее, однако, метали молнии, а мысли Серов прочитал без труда: «Ну, что я тебе говорила? Якорь в бок этому псу помойному!»

— Намерен, — продолжал губернатор, — взять над вами опеку. А также над вашим имуществом, исключая корабль и остальные спорные части, которыми пусть занимается маркиз. — Он отвесил поклон в сторону Серова. — Юные дамы плохо разбираются в делах, и им необходимо твердое мужское руководство, мое или посланного Господом супруга. Эту идею мы тоже могли бы обсудить… — Де Кюсси поднял глаза к потолку, подумал минуту-другую и сообщил: — Кавалер Сент-Онж, племянник моей жены, холост и всегда проявлял к вам большой интерес. Соединение ваших капиталов явилось бы…

Шейла закусила губу, ощупала бант на талии, и Серов уже было решил, что губернатор покойник. Однако она совладала с яростью и тихо произнесла:

— Боюсь, вы опоздали, мсье. Зачем мне кавалер Сент-Онж, когда я сделалась маркизой де Серра? Вот мой супруг перед Богом, и я ношу его дитя.

— О! Любопытная новость! Вы не шутите?

— Через восемь месяцев узнаем. — Совсем успокоившись, Шейла мило улыбнулась. — Или через семь.

Губернатор покосился на Серова:

— Ну, что-то такое я предполагал… Однако брак, не освященный церковью, права опекунства не дает. Поэтому, маркиз…

— Деньги на бочку! — молвил Серов и вытащил до половины шпагу.

Де Кюсси схватился за колокольчик:

— Спокойно, мой дорогой Серра, спокойно! Вы ведь не думаете, что обманули меня своим подарком и нарядами? Каждый корабль из Франции привозит массу прощелыг и самозванцев, столько маркизов, баронов и графов, что хватит на целый королевский двор. Опасные, очень опасные люди! И потому, встречаясь с ними, я удваиваю пост в кордегардии. Стоит мне позвонить…

Серов оставил шпагу в покое и вытащил свой хронометр. Полдень без трех минут…

— Жаль, что наши переговоры в тупике. Однако, губернатор, сейчас мы их продолжим и, как я надеюсь, завершим к взаимному согласию. Помнится мне, в двенадцать форт стреляет холостыми… Ставлю свой нормандский замок против этого особняка, что вас ждет нечто удивительное. Большой сюрприз! — Он поднял палец, не спуская глаз с циферблата. — Совсем скоро… прямо на площади, у ваших дверей… смотрите внимательно…

Вдали грохнула пушка, затем раздался пронзительный свист и снова грохот, уже гораздо ближе. Пудовый снаряд врезался в землю точно перед лестницей, взметнулись густые клубы пыли, дом задрожал, и снизу, с первого этажа, послышались панические вопли. Выглянув в окно, Серов увидел солдат и чернокожих слуг, бежавших по лестнице. Кажется, они решили, что битва между корсарами началась, и первые ядра посыпались на город.

— Пожалуй, я не буду ставить замок против вашей резиденции, — произнес Серов. — Скоро начнется бомбардировка казармы, и хотя Саймон Тегг, мой канонир, лучший наводчик в Вест-Индии, пара ядер может свалиться вам на крышу. К чему мне развалины?

Де Кюсси был белее своего парика. Он поднял лицо к портрету, но король, игнорируя губернатора, мрачно взирал на сундук; он повернулся к Шейле, но она, мило улыбаясь, вытащила из-за банта пистолет. Наконец взгляд де Кюсси обратился к Серову. Едва шевеля губами, он вымолвил:

— Будь я проклят! Вы захватили форт! Мой форт!

— И это решает все проблемы, не правда ли? В первую очередь с Ашером и Пикардийцем — если шевельнутся, я их просто утоплю. А с вами… с вами, мой дорогой де Кюсси, тоже вопрос исчерпан. Моя невеста мисс Шейла Брукс просит вернуть капиталы, вложенные в Вест-Индскую компанию, и так как просьба срочная, не требует процентов. Расчет — на пирсе перед церковью, сегодня, через два часа. И не тяните время, губернатор, иначе Сэмсон вам напомнит, что долг положено платить.

Серов отсалютовал королю, чей портрет от сотрясения перекосило, и подал руку Шейле. Они направились к дверям, но хриплый булькающий голос губернатора настиг их на пороге.

— Серра… вы опрометчивы, Серра… Деньги я пришлю, но это не поможет вам… нет, не поможет! Вы считаете, что все решают пушки, а это не так. Вы справились со мной, но Пикардиец и Ашер потребуют свою долю. Если вы обстреляете их — пусть даже уничтожите! — об этом станет известно, и вам отомстят. Отомстят другие из Берегового братства! Вам не уйти от расплаты, и ваша победа — на час! В лучшем случае, на день, неделю или месяц!

— Дольше я тут не задержусь, — сказал Серов и вышел вон.

Когда они спускались по лестнице в пустынный холл, Шейла, хмуря брови, заметила:

— Он прав, дорогой, нам будут мстить. Не только за Ашера и Пикардийца, если мы их тронем — это лишь повод… Но слухи о наших богатствах, о миллионах песо, скоро облетят все острова, вызовут зависть, подогреют жадность. И многим захочется отнять то, чего на самом деле нет…

— Вот еще причина, чтобы оставить эти края, — молвил Серов. — Если ты согласна, если забудешь про счеты с испанцами, мы уйдем. На восток, мое счастье, в Россию… К новой жизни и новой судьбе.

Девушка кивнула:

— Я тебя никогда не покину, Эндрю. Мама… — в ее глазах блеснули слезы, — мама говорила, что Господь дает один раз и нельзя пренебрегать его подарком.

— Он послал тебе только меня? Или что-то еще? — спросил Серов, обнимая ее за талию. — Ты сказала, что ждешь ребенка… Это правда? Или ты просто хотела отделаться от губернатора с его племянником?

Слезы Шейлы вдруг высохли, разгладилась морщинка меж бровей, глаза заискрились, и на губах мелькнула улыбка — чарующая, загадочная. Лицо ее стало безмятежным, напомнив Серову мадонн Рафаэля — тех, что склонялись над младенцем с материнской нежностью. Она прижалась к нему, подняла взгляд и прошептала:

— Бог не скупится, милый. Когда он дает, то дает щедро.

Глава 18

ПОЕДИНОК

— Смотрят, сучьи дети, — сказал боцман Стур, не отрываясь от подзорной трубы. — Смотрят! Пил и Дойч на квартердеке, еще ван Мандера вижу и трех парней со стекляшками. Передают их друг другу и машут руками, будто велено шкоты тянуть… Ага, вот и Садлер появился, старый хрыч! Покажи им, капитан! Так покажи, чтобы в глазенках затмилось!

Серов зачерпнул пригоршню монет, поднял повыше и наклонил ладонь. Хлынул сверкающий на солнце ручеек, раздался мелодичный перезвон — его, пожалуй, не услышали на «Вороне», но, несомненно, разглядели блеск драгоценного металла. Де Кюсси не смог рассчитаться одним серебром и, кроме песо, прислал золотые дукаты, что стало большим облегчением — легче считать и вес намного меньше. Тяжкие сундуки с серебряными монетами Серов отправил на «Русалку» капитану ван дер Вейту, а золото отмерял своей команде в обещанных Джозефом Бруксом размерах: по тысяче песо на нос, а тем, кто штурмовал рудник, еще пятьсот. Происходило это на пирсе рядом с церковью, и с палубы «Ворона», в подзорные трубы и даже невооруженным глазом, можно было разглядеть блестящий дождь, что падал в руки верных и раскаявшихся.

Верных, не считая самого Серова, Шейлы и Сэмсона Тегга, который сидел с голландцами в форту, осталась дюжина, а своевременно раскаявшихся было еще десятка два. Их, обойдя кабаки и притоны, собрал Мортимер, объясняя всем и каждому, что нынче его подельник — капитан, что справедливость и порядок будут восстановлены, и что щедротами мисс Шейлы все получат долю, хочешь в золоте, а хочешь — в серебре.

Это, разумеется, была диверсия, финансовый подкоп под кресло Эдварда Пила. Со времен фараонов битвы и войны выигрывались не столько храбростью солдат и гением вождей, не столько силой оружия и многолюдством армий, сколько основой военной мощи, что коренилась в финансах и экономике. Если деньгами распорядиться с умом, то непременно будешь в победителях — этот тезис оставался верен для всех народов и эпох. Нередко им пренебрегали, как многими простыми истинами, которым трудно достучаться до слишком жадных и корыстных, или отвергали из романтических побуждений, считая, что булат сильнее злата. Но к Серову это не относилось; он, уроженец двадцатого века, был прагматиком и твердо знал, что и почем покупается за баксы. Или за песо и дукаты, что ситуацию принципиально не меняло.

— Похоже, ты их достал, капитан, — ухмыльнулся боцман, глядя в зрительную трубу. — Фарук, нехристь блохастый, к Пилу шагает, а с ним целая толпа… Так и валят на ют, к квартердеку!

— Наблюдай за ними, Уот, — сказал Серов. — Сейчас последних отоварю, и двинем к шлюпкам.

Четыре большие шестивесельные шлюпки покачивались у пристани под охраной Страха Божьего и Кука. Все остальные тоже были при деле: Хрипатый Боб проверял снаряжение — у всех ли кинжалы и тесаки и каждый ли мушкет заряжен; братья Свенсоны возились с абордажными крючьями, привязывая к ним канаты; Тернан и Джос раздавали порох, а Шейла Джин Амалия, уже не в платье, а в безрукавке и лосинах, отсчитывала деньги. Кактус Джо и Рик Бразилец стояли в оцеплении вместе с Аланом Шестипалым, Люком Форестом и еще тремя молодцами, отгоняя досужую публику. Время было опасное, и жители Бас-Тера сидели по домам, но к нищим, пропойцам и тем из шлюх, что посмелее, это не относилось — они, заслышав звон монет, вились вокруг как мухи, клянча подачку или предлагая поразвлечься.

Серов, сидевший на бревне у сундука с откинутой крышкой, кивнул Тиррелу:

— Твоя очередь, Клайв. Раскрой кошель и подходи.

Корсар приблизился, пряча глаза. Кошельком ему служила огромная торба бычьей кожи, куда Шейла начала пересыпать золото. Монеты были большие, в пять и десять дукатов, и бренчали они как райские колокола.

— До чего приятная песня… прямо хор ангелов… Храни вас Господь, мисс Шейла! — Тиррел с виноватым видом покосился на девушку, потом на Серова и буркнул: — Ты меня прости, капитан… сэр… черти попутали… там, на Ориноко, не за того я кричал… Тебя, может, и не подняли бы на квартердек, но кричать за Пила точно не стоило.

— Повинную голову меч не сечет, — молвил Серов на русском, а на английском добавил: — Отслужишь, Клайв. Тут несколько твоих парней, бери их под свою команду. — Дождавшись, пока Шейла отсчитает деньги Хенку и Мортимеру, он спросил: — Монету с собой возьмете, или отправить Теггу в форт? Там, пожалуй, будет надежнее.

— С собой, — отозвался Тиррел, пряча кошель в широком поясе.

— С собой, — подтвердил Мортимер. — Если уж мне вышибут мозги, то оплачу доставку в пекло.

Стур махнул рукой, чтобы привлечь внимание Серова:

— Заварушка у них началась, капитан! Фарук лезет на ют, а Дойч не пускает… Пил шпагой грозится, а Садлер со шкипером спорят о чем-то… На баке человек двадцать собралось, пушкари Тегговы, и все при оружии. Кто с кортиком, кто с пистолетом…

— Пушкари, говоришь? Это хорошо. Значит, палить в нас не будут. — Серов поднялся и скомандовал: — В шлюпки, ребята! Олаф, раздай крючья! Тернан и Джос, кончайте с порохом, сундук берите! Крышку к черту сбить, сундук поставить на передней банке — пусть видят, что мы им везем.

В руках Тернана сверкнул топор, и крышка отлетела. Подняв сундук, пираты потащили его к лодке; следом, вздымая сапогами пыль, двинулись остальные бойцы. Не столь многочисленное войско, как хотелось бы Серову, но его союзником был бунт на «Вороне». Он надеялся, что половина команды ждет не дождется, когда их возьмут на абордаж.

— Господин маркиз! Постойте, господин маркиз! Подождите!

Гулкий зов раскатился по набережной, и он повернул голову. Тряся бородой и брюхом, к пирсу спешил голландский капитан, а с ним десятка полтора матросов с брига, все с тесаками и мушкетами. Сам ван дер Вейт был увешан оружием, как рождественская елка: за поясом — три пистолета и кинжал, на перевязи — длинная рапира, за плечами — ружье, а в руке, которой он энергично размахивал, остро заточенный крюк.

— Мы с вами, господин маркиз! Бринкера и еще троих я оставил на «Русалке» серебро стеречь, а прочие здесь. Ну, не считая тех, кто с мистером Теггом…

— Те, кто с мистером Теггом, в полной безопасности, — сказал Серов. — Они у пушек за крепостными стенами, а мы сейчас к фрегату поплывем, на палубу полезем, и будет там пиратская разборка. Та самая, в которой вы не хотели участвовать… Зачем вам это, капитан?

— Московиты говорят: долх плятьежом покраснится, — отдуваясь, произнес мингер ван дер Вейт. — Мы обещались за двадцать тысяч из пушек пострелять, но вы нам дали сорок. Такая щедрость обязывает, господин маркиз, и потому мои люди и я — в вашем распоряжении.

— Вам приходилось брать на абордаж корабль?

— Нет. Но меня на абордаж брали, так что какой-то опыт в этом я имею.

Серов усмехнулся и хлопнул голландца по плечу:

— Тогда вперед, капитан! Места в шлюпках еще достаточно.

Он спрыгнул с пирса в лодку и сел рядом с Шейлой у передней банки. Было четыре часа пополудни; солнце, висевшее над утесом и мрачной коробкой форта, еще заливало лучами город, пристани, склады, лачуги и губернаторский дворец. Должно быть, де Кюсси глядит оттуда на уплывающее золото… Оно переливалось и сверкало в раскрытом сундуке, прямо перед Серовым, а весла в сильных умелых руках гнали и гнали шлюпку все ближе к «Ворону» и его команде. Только слепой или безумец не понял бы, что это значит! Вот возвращаются товарищи, везут добычу на дележ, и с ними — капитан, пусть никем не избранный, но все-таки законный. Законный! Ибо то, что в любой монархии и демократии стыдливо прятали и лицемерно отрицали, в кодексе Берегового братства было аксиомой: сила превыше всего, и сильный всегда прав.

Только докажи, что ты силен…

Высокий борт «Ворона» надвигался, и Серов уже мог разглядеть черные жерла стволов, якорные цепи и полированный брус планшира. Сомнения мучили его, страх за сидевшую рядом девушку терзал сердце. Верно ли он рассчитал? Откроют ли огонь по шлюпкам? Четыре прицельных выстрела, и весь его отряд окажется в воде, среди разбитых досок и разводов крови… Шейла и он будут первыми жертвами, если начнется пальба… Шейла! Она сказала: если Бог дает, то дает щедро. Давать-то дает, но забирает без жалости!

Еще двадцать ярдов под дулами орудий… Порты зияли пустотой, в их темных провалах не замечалось движения, никто не откатывал пушки назад, не сыпал порох из полотняных рукавов, не подносил снаряды. На верхней палубе тоже были пушки, но что там творится, Серов не видел — над планширом мелькали головы в платках и шляпах, оружие, воздетые вверх кулаки и разъяренные рожи. Орали и сквернословили крепко, но в них никто не целился — видно, у Пила хватало других забот.

— В самый раз поспеем, — молвил правивший шлюпкой Стур. — Парни за Пила взялись, пыль выколачивают. Ну, Господь им в помощь! А мне бы ту задницу прихватить, что Галлахера упокоила… там, на Ориноко…

— Хрр… А кто, ты знаешь? — каркнул сидевший на веслах Боб.

— Или Дойч, или Найджел Полпенса. Темновато было, и драка началась, так что я в точности не разглядел.

— Дьявол с ним! Обоим печень выррежем, — заметил Хрипатый.

Шлюпки, все четыре, вышли из зоны обстрела, и Серов облегченно вздохнул. До корабля было рукой подать, несколько ярдов, десяток хороших гребков. Он вдруг почувствовал, что пальцы Шейлы лежат на его перчатке и с удивительной силой сжимают ладонь. «Добрались, — шепнула она, — все-таки добрались…» Он хотел ответить, но в этот момент грохнули выстрелы.

— Мушкетеры, приготовиться! — крикнул Серов, поднимаясь, и тут же сообразил, что не слышит ни свиста пуль, ни воплей раненых. Стреляли на «Вороне», и хор голосов и проклятий, что доносились оттуда, разом сделался громче.

Весла взмыли растопыренным веером, в последний раз плеснула вода, и лодки понесло к корабельному борту.

— Крючья! Бросайте крючья и лезьте наверх! Серов едва узнал свой голос. Если случалось ему кричать в прежней жизни, то было это в Чечне — кричал, предупреждая об опасности, кричал, чтобы увериться, что жив, и от ужаса тоже кричал, падая в подбитом вертолете. Но крик, что вырвался сейчас, был другим — яростным, мощным, повелительным. Крик командира, что посылает бойцов в атаку.

Взлетели канаты и крючья, острая сталь впилась в планшир. Гремя оружием, корсары ринулись на палубу — горящие глаза, рты, раскрытые в вопле, блеск клинков, грохот сапог о гулкий борт… Хрипатый Боб, братья Свенсоны, Рик Бразилец, Кактус Джо, Кук, Герен, боцман Стур… Тернану и Джосу Серов велел остаться у сундука. Потом кивнул Шейле и ухватился за канат.

«Ворон» встретил их ревом десятков глоток. Большая часть команды сгрудилась на носу, словно стая волков, готовая рвать и терзать и ожидавшая только сигнала вожака. Тут были канониры Тегга, парни Тиррела и Галлахера, но нескольких знакомых лиц не замечалось — эти, должно быть, гнили сейчас на берегу реки, среди развалин Пуэнте-дельОро. Шкафут и шканцы, отделявшие бак от кормовой надстройки, были пусты, а перед бизанью, поперек палубы, тянулась цепочка людей с мушкетами. Человек пятнадцать, прикинул Серов и поднял глаза к квартердеку.

Там, у левого трапа, лежали турок Фарук, Руперт Дойч с простреленным виском и кто-то еще, в залитой кровью рубахе. В горле Фарука торчал кинжал, пальцы сжимали пистолет, темная борода глядела в небо. Над трупами, свидетельством недавней схватки, стоял Эдвард Пил. Лицо его было мрачным, фиолетовый камзол распорот ударом клинка, глаза, обычно ледяные, сверкали бешенством. Садлер и шкипер ван Мандер держались позади него. Шкипер был бледен, казначей казался невозмутимым; на век старого пирата пришлось столько резни и разборок, крови и трупов, что никакой мятеж его смутить не мог.

— Капитан на борту! — рявкнул Стур, махнув тесаком мушкетерам. — Вы, дерьмодавы, бросьте свои пукалки! На баке — молчать! Слушать капитана!

— Пусть поднимут сундук, — приказал Серов.

Его отряд растянулся вдоль фальшборта с оружием наготове. Сторонники Пила заколебались; кто-то опустил мушкет, другие крутили головами, не зная, в кого теперь целиться, то ли в новоприбывших, то ли в толпу на баке. Но шум прекратился, и в торжественной тишине сундук с драгоценным содержимым неторопливо перевалил планшир и лег на палубу. Каждый дукат сиял, как крохотное солнце, и люди, соратники и враги, готовые пустить друг другу кровь, окаменели, завороженные волшебным блеском. Челюсти отвисли, сжались кулаки, десятки глаз, горевших алчностью, уставились в сундук, и в этот момент сомнения покинули Серова. Он победил!

Почти победил — глаза Эдварда Пила пожирали Шейлу. Казалось, он равнодушен к золоту, к потере власти и собственной жизни; подавшись вперед, стиснув рукоять клинка, он смотрел на нее, и его тонкие губы кривились в усмешке. Потом Пил откинул голову, оглядел стоявших у борта, будто отыскивая кого-то, и усмешка сделалась шире. Сердце Серова гулко стукнуло, их взгляды скрестились лезвиями шпаг, и смертным холодом повеяло от их незримого удара. Он был как гонг перед началом поединка, и оба знали, что в живых останется один. Корабль и женщина могли принадлежать лишь одному из них.

— Вот ваша доля. — Серов поворошил монеты, и золото протяжно зазвенело. — С теми, кто готов пойти за мной, я рассчитаюсь здесь и сейчас. И с остальными тоже, но не дукатами. — Он вытащил шпагу и хлестнул по планширу клинком. — Шлюпки поданы, джентльмены! Кому я не по нраву, вон с моего корабля!

Темные зрачки Пила вспыхнули.

— Корабль еще не твой, — сказал он, направляясь к трапу. — Эй, парни, расступитесь! В стороны, в стороны! И опустите ружья! — Он оттолкнул двух мушкетеров и повернулся к Серову, сжимая шпагу и кинжал. — Мы решим наш спор как мужчины, по законам Берегового братства. Хочешь рассчитаться здесь и сейчас? Ну, так тому и быть!

Момент истины, мелькнуло в голове Серова. Миг, когда ни золото, ни серебро, ни миролюбие, ни ум и хитрость не помогут. Даже пушки форта бесполезны, как и люди, что пришли с тобою — будь их хоть целая армия! Остаешься тем, что ты есть, человеком без титулов и званий, владений и богатств, и все твое имущество в эти мгновения — тонкая полоска стали. Лишь она стоит между тобой и смертью…

Он сбросил камзол, шагнул вперед, но кто-то ухватился за рубаху, брызгая слюной и бормоча: