Гормон счастья и прочие глупости Вильмонт Екатерина
– А что он тебе еще обещал?
– Горные лыжи!
– Через мой труп.
– А щенка? Тоже через труп?
По сравнению с горными лыжами щенок – это такие пустяки…
– Нет, щенок без трупа обойдется, но… Гулять с ним я не буду!
– А зачем вообще гулять, мы же будем за городом жить, когда вы поженитесь.
Так, они уже все решили без меня.
– Там будет видно.
Тут явился Венька:
– О, Полина, ты уже не ребенок, ты телка!
– Венька, заткнись! – разозлилась я.
А Полина, наоборот, обрадовалась такому комплименту.
– Ну ты готова, Буська? Отлично, пошли. Ой, а гитара?
– Мать, ты что, собираешься глотку драть у Гордиенко? Не советую.
– Ты как с матерью разговариваешь? – напустился на нее Венька. – Да если хочешь знать, из нее могла бы выйти классная певица.
– Чего ж не вышла? – хмыкнула дочь.
– Много будешь знать, скоро состаришься. Пошли, Буська!
Что было у Гордиенко, я помню очень смутно. Когда мы с Венькой уже глубокой ночью вышли на улицу и сели в машину, он сказал:
– Согласись, я все-таки гений.
– Почему?
– Потому что выбрал тебя.
– Вень, а что это было?
Он внимательно на меня посмотрел:
– Это был успех. Явный и определенный. Сама, что ли, не поняла?
– Нет, я была все время как в тумане.
– Не придуривайся!
– Честное слово, Венечка, я даже ничего не помню.
– Интересно, а ты запомнила, что завтра должна начать с ним репетировать?
– Завтра? Репетировать? – искренне удивилась я. У меня есть странное свойство – иногда, если очень волнуюсь, я потом почти ничего не помню. Такое со мной уже не раз бывало.
– Буська, возьми себя в руки. Завтра в десять ты должна приехать к нему.
– В десять вечера?
– Утра!
– Но я же работаю.
– Завтра суббота!
– Ой, правда! С ума сойти! Венька, это что же выходит, я поеду на заграничные гастроли?
– Выходит, так!
– Опупеть!
– Ты уже опупела! Вот что, сейчас я поднимусь к тебе, ты дашь мне заграничный паспорт и две фотки на визу.
– Я не знаю, есть ли у меня, я завтра снимусь… И вообще, что ты сделаешь с паспортом в субботу?
– Тогда придется еще раз к тебе тащиться, а у меня со временем зарез. Ладно, черт с тобой. Кстати, вот тебе анкеты, заполнишь и в воскресенье где-нибудь пересечемся.
Он вытащил из валявшейся на заднем сиденье папки два листочка и сунул мне в руки:
– Держи. И хватит трястись. Все уже позади.
– То есть как это – позади? Все еще только начинается.
– Ерунда. Главный экзамен ты сдала на пятерку. Знаешь, какой Гордиенко строгий? А тут просто поплыл. Кстати, я думаю, не только от твоего вокала. Мне так показалось.
– То есть?
– Ну приглянулась ты ему!
– Не выдумывай!
– Да чего ты пугаешься? Тебе ничего не грозит. Он прекрасный муж, отец и дедушка. Но некоторая влюбленность на сцене не помешает. К тому же, если пустить слух…
– Что? Какой еще слух?
– О вашем романе с Юрашей. Знаешь, как побежит израильская публика смотреть на тебя?
– Я тебя убью! И никуда не поеду.
– Ну если убьешь, то и вправду никуда не поедешь, так что не советую!
– Дело в том, что мне, скорее всего, не дадут отпуск!
– То есть как?
– А вот так! У нас все спланировано, расписано, и неожиданно отпуск могут дать только в каком-то крайнем случае.
– Не волнуйся, это не проблема.
– Что?
– Придумать крайний случай! Чепуха!
– Я не умею.
– Черт с тобой, возьму это на себя.
И в понедельник он явился ко мне на работу. Наши все вытаращили глаза, а он уединился с Инной Геннадьевной – и через двадцать минут отпуск был подписан. Причем с завтрашнего дня. А отъезд, вернее, отлет был назначен на следующую неделю. Совершенно ошарашенная, я пошла его проводить к выходу:
– Что ты ей наплел?
– Какая разница?
– Что значит – какая разница? Я должна хотя бы знать, что ты наврал, чтобы не попасть в неловкое положение.
– Не попадешь! За это я ручаюсь. Она обещала быть предельно деликатной. Ну все, я помчался, времени нет!
Вот так я избавилась от гнетущего ощущения, что надоела сама себе. Мне было некогда. Я репетировала с Гордиенко, и это было фантастически интересно. Сюжет одноактной пьески заключался в том, что неудачливая певичка из провинции приезжает в Москву, является к пожилому продюсеру и начинает повсюду преследовать его своим пением, пока наконец он не влюбляется в нее. Весьма милый водевильчик, не более того. К тому же содранный с какого-то бродвейского мюзикла, ужатый до одноактной пьески и перенесенный на российскую почву. Роль у Гордиенко главная, и играет он ее, насколько я могу понять, блистательно. Моя же роль сводится к музыкальным иллюстрациям его рассказа. Вся пьеса занимает сорок минут.
– Бронечка, детка, вы можете петь что хотите, это несущественно. Главное – не бояться публики. А маночек в вас есть. Зритель от вас будет тащиться, – успокаивал он меня. – И пожалуйста, постарайтесь сохранить тот испуг, который у вас есть, зафиксируйте его, это поможет…
– Нет, Юрочка, – вмешалась его жена, педагог в театральном училище, – не надо ничего фиксировать. Насколько я понимаю, Броня не собирается менять профессию, и ее испуга вполне хватит на ваши гастроли. Обнаглеть она просто не успеет.
– Ох, не скажи, – вздохнул Юрий Митрофанович. – Иной раз люди наглеют моментально.
– Ну, по-моему, это не тот случай.
Они говорили так, будто меня с ними не было.
Но Нина Ивановна все-таки обратилась ко мне:
– Броня, я не ошибаюсь на ваш счет?
– Нет, мне бы только набраться наглости, чтобы выйти на сцену и рот открыть.
– Ну это, конечно, важно, но Юра вам поможет. Не знаю, как насчет театральной карьеры, но диск я бы на вашем месте записала. Вы чудесно поете.
Слышать такое было приятно до ужаса, но мне все казалось, что они это говорят, чтобы подбодрить меня, чтобы я от страха не сорвала гастроли.
До отъезда оставалось три дня, а я, занятая репетициями и поисками подходящего репертуара, еще не уладила и половины дел. По дороге домой от Гордиенко я решила, что прежде всего поговорю с Полькой. Ничего от нее скрывать не стану, а вот отцу, которому надеюсь ее подкинуть, правду говорить нельзя, поэтому мне необходимо заручиться ее поддержкой. К счастью, она была дома.
– Полина, поди сюда!
– Мам, подожди, я досмотрю…
– Долго еще?
– Десять минут!
Она с упоением смотрела бесконечный сериал «Бедная Настя».
– Ма, чего? – явилась она на кухню, где я готовила обед на завтра.
– Полина, у меня к тебе разговор.
– Воспитывать будешь? – обреченно вздохнула она.
– Нет. Все гораздо интереснее.
И я рассказала о предстоящей авантюре. У нее загорелись глаза.
– Мам, ты не врешь?
– Мне бы и в голову не пришло такое врать.
– Супер!
– Что?
– Все! Ох, Веня молоток! А ты почему мне раньше не говорила?
– Потому что была уверена, что Гордиенко меня забракует. Кстати, собака у него умерла.
– Ой, как жалко! – огорчилась Полька, но тут же глаза ее снова засияли. – Мам, а мне нельзя с тобой поехать?
– Нереально!
– Почему?
– По целому ряду причин, начиная с того, что у меня там свободной минутки не будет.
– Но ты же вроде сказала, что неделю будешь отдыхать! А я бы, пока ты работаешь, о тебе заботилась, супчик варила диетический.
– В гостинице?
– А чего? Плитку можно взять!
– Прекрати, Полька. Я умираю со страху, а ты с глупостями.
– Ладно, я понимаю, у меня шансов нет.
– Вот и умница.
– Значит, ты меня оставишь тут одну?
– Нет, на это время переберешься к деду.
– Кайф! А он в курсе?
– В том-то и дело, что нет. И я хочу, чтобы это была наша с тобой тайна.
– Супер! Да, дед небось лапти сплел бы, если б узнал.
– Лапти? Какие лапти? – опешила я.
– Ну ма, это ж значит коньки отбросить. Или сыграть жмура.
– Господи помилуй, где ты этого кошмара набралась?
– В гимназии, мамочка, – опустив благонравно глазки, сказала она сладеньким голоском. – Ладно, мам, это все фигня, ты мне лучше скажи, ты под своим именем позориться будешь?
– Ты уверена, что я провалюсь?
– Нет, наоборот, просто у меня такая манера выражаться.
– Конечно, я возьму псевдоним.
– А какой?
– Еще не придумала.
– Надо что-то такое броское, чтобы как взрыв!
– Там и без меня хватает взрывов.
– Ой, а я и забыла, что там война! Мам, а ты не боишься?
– Сейчас я боюсь только выхода на сцену. Все остальное мне кажется не так страшно.
– Ничего, не бойся, мамочка, у тебя получится! Ой, а Женя в курсе?
– Нет, – тяжело вздохнула я.
– Ему тоже врать будем?
– Будем! Он не поймет.
– Это точно. Вообще-то я тоже не очень понимаю…
– Чего ты не понимаешь? – с тоской спросила я.
– Как ты согласилась? Ты же вообще такая разумная, выдержанная, мне дед всегда тебя в пример ставит…
– А мне надоело…
– Что?
– Все, я тебе уже говорила – и тут вдруг такое предложение. А еще я хочу изменить внешность.
– Класс! Давно пора! Надо что-нибудь эдакое забацать!
– Забацаю! Но еще не знаю, что именно. Завтра пойду.
– Куда? В салон красоты?
– Ага, мне жена Гордиенко посоветовала одну мастерицу…
– Мам, а ты знаешь, я тебя… уважаю! – вдруг серьезно проговорила моя неожиданная дочка.
– Уважаешь? Вот и хорошо.
– А знаешь за что?
– Ну?
– В твоем возрасте вляпаться в такую историю… Это круто!
Она, кажется, считает меня старухой!
– И не волнуйся, я буду хранить эту страшную тайну! Но ты должна мне кое-что пообещать.
– Новый мобильник?
– Я об этом не подумала, но в принципе тоже нехило. Но главное – возьми у деда видеокамеру, и пусть Веня запишет спектакль! Я должна это видеть и слышать. По-моему, справедливо!
– Безусловно, это только справедливо, – согласилась я. – Но под каким предлогом я возьму камеру?
– Ну наври что-нибудь!
– Ой, и так приходится много врать. Я надеюсь, что у Веньки есть камера.
– А если нет? Ты скажешь деду, куда ты едешь?
– Скажу. Чем меньше врать, тем легче.
– Значит, Израиль не тайна, а что ты там будешь делать?
– Еще не придумала.
– А я знаю! Ты там будешь лечиться на Мертвом море!
Я даже застонала от восторга:
– Полина, ты гений! Но папа ведь спросит, от чего я собираюсь лечиться.
– Говно вопрос! Закатишь глазки, потом потупишь и скажешь: «Папа, это по женской линии». Он дальше спрашивать не станет.
– Здорово придумано… У тебя что, такой большой опыт по части вранья?
– Ну не то чтобы большой… Но кое-какой есть. Да ты не бери в голову, я не тебе вру, в основном в гимназии… там не обойдешься… А вообще-то сейчас ты сама меня на вранье подбиваешь, – опомнилась она.
Мы расхохотались и крепко обнялись.
Когда я окончила школу, мои родители словно с цепи сорвались. Оказалось, что оба крутили романы на стороне. Первым решился папочка. Он ушел к своей подруге на другой день, после того как меня приняли в институт. Для меня это был шок, а мама… Она уже через месяц вышла замуж. За своего школьного друга. К счастью, родители сохранили вполне дружеские отношения.
Я почувствовала себя брошенной, мне было тогда хуже всех, и с горя я довольно быстро выскочила замуж. Муж был начинающим бизнесменом, потерпел крах и решил, что ему необходимо учиться в Америке. К моменту отъезда я как раз собиралась родить. Разумеется, я с ним не поехала. А когда он вернулся, Польке было уже два года. Мы прожили вместе три месяца и разошлись. От любви остались только воспоминания. Но он тем не менее всегда мне помогал, а когда Полька подросла, стал с ней общаться, и я этому не препятствовала. Он давно женился на вполне приличной женщине, других детей у него нет, он любит Польку. Каждое лето берет ее с собой на отдых за границу, и они хорошо ладят. Его мать, Полькина бабка, обожает внучку. Так что дочка у меня не обделена любовью. Но двум кандидатам в мои мужья она устраивала такие концерты, что они быстро охладели ко мне. А вот Женя, Евгений Николаевич, сумел как-то расположить ее к себе, они быстро привязались друг к дружке, и теперь даже порой дружат против меня.
– Мам, я тебе псевдоним придумала!
– Воображаю!
– Ну и зря! Очень даже клевый псевдоним. Полина Брон.
– Как?
– Полина, ну это в честь меня, а Брон – кусочек от Брониславы. Чем плохо?
– Знаешь, мне нравится! – обрадовалась я. – Здорово! Полина Брон! Ой, Полька, если б ты знала, как я боюсь!
– Не бойся, остальные должны больше бояться.
– Какие остальные?
– Ну Веня, и Гордиенко особенно. Ты ведь можешь все провалить, но они же не боятся! Значит, и тебе бояться не нужно.
– Ну вот, все как вы просили, теперь вас родная мать не узнает, – смеясь, сказала парикмахерша.
– Это точно, – пролепетала я, во все глаза глядя в зеркало. Оттуда на меня смотрела какая-то совсем дикая женщина. Мои гладкие темно-русые волосы, которые я обычно затягиваю в аккуратный пучок, теперь висели длинными, туго завитыми спиралями двух цветов – золотистого и темно-каштанового.
– Ну как?
– Н-не з-знаю… – заикаясь, ответила я. – А эта завивка долго продержится?
– Долго, не волнуйтесь, – ответила она, думая, что успокаивает меня.
– А цвет… скажите, можно будет потом покраситься в прежний цвет, через месяц?
– Покрасим, не волнуйтесь. Это вы решили внешность поменять на время отпуска?
– Именно. А то у меня на работе не поймут…
– Не волнуйтесь. Вернем вам прежний образ, хотя, честно говоря, так вы во сто раз интереснее. В вас что-то такое появилось…
– Дикое, да?
– Не то чтобы дикое, но экзотическое.
– Да уж, экзотики хватает. Сюда, наверное, подойдут крупные серьги.
– Конечно! А хорошо бы еще браслеты… И знаете, советую еще позагорать в солярии.
– Да я на юг еду…
– Два сеанса не помешают.
– Я подумаю, спасибо.
– Вы зря так настороженно отнеслись. Увидите, у вас теперь все переменится в жизни. Поверьте мне, уж я знаю!
Из парикмахерской я поехала к Гордиенко. Он сам открыл мне:
– Вы к кому?
– Юрий Митрофанович!
– Броня, вы? Что вы с собой сделали? Совсем другая… Но, черт побери, это интересно! Какая-то дикарка получилась… Но мне нравится! Это не парик? – Он дернул меня за кудрявую прядь.
– Ай! Больно!
– Вениамин вас уже видел?
– Нет. Вы первый, даже дочка еще не видела. Вам правда нравится?
– Мне – да!
А после репетиции он сказал:
– Бронечка, вот сегодня я могу сказать, что уверен в успехе. Вы раскрепостились. И дело, как я понимаю, в перемене облика. Это иной раз очень полезно! Поздравляю!
Домой я летела как на крыльях.
– Отвал башки! – закричала Полина при виде меня. – Мама, супер! Тебе надо срочно загореть!
– Времени нет!