Обалденика. Книга-состояние. Фаза третья Курлов Григорий

Посмеялся Петя над Топтыгиным, но, покуда домой шел, странные мысли ему в голову лезть принялись.

– А ведь и вправду, – думал он, – а что бы сталось, если б не невзгоды за мною гонялись, а я, скажем, за ними? Кто первый притомился бы в гонке такой? Кто бы раньше пощады запросил?

Подходя к дому, неладное почуял. Людей столпилось – куча целая, и во дворе, и вокруг. Вокруг – все больше свои, любопытствующие, а возле дома самого – люд служивый, в малиновых кафтанах, с пиками да алебардами в руках.

Петю увидав, расступились, во двор пропуская. Навстречу старику, стражников плечами потеснив, воевода вышел – в усах весь, в бровях густых да шапке каракулевой, издали на мозги наружу вывернутые похожей.

– А, вот и он, – зычно сказал воевода, расплывшись в улыбке. – Как жизнь, Петя?

– Спасибо, не жалуется, – заулыбался и Петя в ответ, вспоминая свои с воеводой встречи былые, а потому заранее готовясь к любому, самому неожиданному развитию событий.

– Приятно слышать, что хоть у кого-то жизнь не жалуется, – одобрил воевода. – С разговором я к тебе важным, Петя, по поводу шута царского, Дурака то есть.

– А что с ним приключилось? – заинтересовался Петя.

– С Дураком-то? Ой, даже и не спрашивай, такое горе у него, такое горе…

– Какое такое горе?

– Да умер он, вот какое горе. Умер, стервец такой, ни у кого разрешения на то не спросив… А как царю теперь без Дурака? Да никак!

Воевода помолчал малость, в извилинах мысль мелькнувшую отыскивая, и с удивлением добавил:

– Цари, они ведь, ой, как в дураках нуждаются! А вот дураки в царях – нет. Ты ж смотри, однако, как получается…

Он подозрительно посмотрел на собравшихся вокруг и увлек Петю в дом, вполголоса приговаривая:

– В нашем царстве человек хоть и имеет право звучать гордо, зато сидеть должен тихо. А если кто-то знает много и не сидит тихо, так и то не беда – поможем, посадим. Только ни к чему кому не надо знать много.

Эх, – продолжал воевода, уже в хибаре Петиной, – человеку свойственно ошибаться, вот он и пользуется этим часто и с удовольствием. Ведь как оно все вышло-то? А спросил как-то раз царь-батюшка Дурака, отчего тот никогда его советов не слушает, а Дурак возьми да и ляпни, что, дескать, не всякой скотине он может позволить из себя человека делать.

Воевода захихикал негромко, чему-то своему радуясь, и продолжил.

– Осерчал на ту дерзость царь, как никогда. Слово-то, оно хоть и не воробей, но гадит метко. Велел казнить бедолагу поутру. А Дурак возьми да помри ночью, в который уж раз всех в дураках оставив.

Воевода вновь захихикал и пояснил:

– Доживи он до утра – был бы ему позор да наказание. А теперь хоронить его придется по высшему разряду, с почестями. Ведь должность у Дурака при дворе видная была – министр своих внутренних дел. Во как!.. – поднял воевода палец с уважением. – Хотя, с другой стороны, – в люди он хоть и вышел, но вот человеком так и не стал. Как дураком был, так дураком и помер.

– Ну, это еще под вопросом великим, кто больший дурак, – сказал Петя, внимательно воеводу слушая, – тот, кто правду говорить не боится, или тот, кто ее слушать не желает.

– Ты здесь палку не перебарщивай, не перебарщивай! – шикнул на него воевода. – Дело ведь не в том, прав царь или нет. А в том, что он царь.

Он помолчал и неожиданно добавил:

– Взамен Дурака царь тебя требует. Есть, говорит, в нашей сказке еще один такой дурносмех, вот пущай он теперь при дворе и смеется.

Петя как стоял с открытым ртом, так стоять и остался, не в силах слова даже единого вымолвить. А воевода продолжал, с видом человека, привыкшего всегда разделять собственное мнение.

– А ты и не противься. Человек, он ведь единственное животное, которое может дураком стать. Так что – не упускай своего шанса, Петя.

А Петя весь прямо скукожился внутри от нежелания участи такой, предрешенной ему кем-то. «Не хочу! Не желаю! – билось в голове его и рвалось наружу. – У меня есть уважительная причина, почему ее никто не уважает?!» – хотелось крикнуть ему.

– Ничего, Петя, ты главное – не теряйся, не смущайся заранее, ведь все, что случается, случается вовремя, – говорил меж тем воевода, по-приятельски по плечу его похлопывая. – Нет такого безвыходного положения, куда бы нельзя было найти входа. Вот, вместе его по дороге и поищем.

«От всех болезней смех полезней, – неожиданно вспомнил Петя, многократно говоренное им самим. – И от прочих невзгод тоже», – радостно добавил он мысленно – и включил в себе смех внутренний. Полегчало сразу. Словно разжалась внутри костлявая рука страха, стиснувшего было сердце, да вздохнулось ему от этого легко и свободно.

«Если человеку нечего терять, – решил вдруг Петя внутри себя, – ему остается только одно – найти». Терять ему, действительно, было нечего, а по опыту своих прежних странствий он хорошо знал, что найти можно на любом пути. «Что ж, поищем теперь и на этом», – согласился нестарый старик, отдаваясь воле событий сказочных.

Воевода замолчал, чутко уловив произошедшие в нем изменения.

– Вот и ладно, вот и славно, – засуетился он после паузы небольшой, – вот и собирайся. В порядок себя приведи, во дворец все ж таки идем, бороду хотя бы расчеши… Да дух рыбный смой с себя – добавил он, шумно потянув носом, и ценным советом поделился: – Чтобы руки не пахли рыбой, их надо окунуть в керосин.

Затем толкнул дверь и, зажмурившись от солнечной яркости, потянулся сладко.

– Э-эх, лень-матушка зовет… Пойду-ка я покуда на солнышке полежу, косточки свои погрею.

– Все это уже было когда-то, – с тоской думал Петя, в царской горнице осматриваясь, а особенно – прислушиваясь… Царь невысокий, плотненький, с блестящей от пота лысиной, судорожно прижимал к груди корону и медленно отступал под мощным натиском нависающей над ним дородной, красной от гнева и визгливого крика супруги. По всему было видно, что царица – женщина крайне нелегкого поведения…

– Во-первых – не брала, – на пронзительно высокой ноте выговаривала она, – а во-вторых – уже положила… – Внезапно царица замолчала. Приметив вошедших, она какое-то время созерцала их в полном недоумении, затем негодующе фыркнула.

– Опять без доклада и представления вваливаются, – сказала она с прежними скандальными интонациями. – Что за моду такую взяли?..

Громко шурша одеждами, она промчалась мимо Пети и его сопровождения, на секунду задержалась перед зеркалом, скривилась лицом от увиденного там, сказала злорадно: «Так ему, царю, и надо!» – и исчезла за дверью.

Царь же, весь красный от пережитого, стоял возле трона, отдуваясь и тщетно пытаясь обмахиваться короной.

– Эх, – сказал он, – как бы счастливы мы с ней могли быть, если б никогда не встретились!..

Он посмотрел на старика и как своему давнишнему знакомому пожаловался:

– Если женщина разделяет мнение мужчины, значит, он прав. А если не разделяет – значит, он ее муж. – И с тоской добавил: – Есть только два способа управлять женщиной, да только кто их знает…

Жалко вдруг Пете стало царя-батюшку, себя былого он в нем вспомнил.

– Нельзя найти счастье в браке, – как-то помимо воли вырвалось у него, – если не принести его с собой.

Царь на эти слова отреагировал странно – он на мгновенье замер, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя, затем весь как-то подобрался и, нахлобучив на лысину корону, молча уставился на нестарого старика.

– Так, так, – наконец, сказал он, – знакомые интонации, похожие слова… Петя, значит, да? Помню, помню, виделись когда-то… Только не разглядел я тебя тогда как следует, а жаль. Зато сейчас вот – услышал и понял, что не ошибся. Словно Дурак мой покойный своим голосом здесь прошелестел. Скучно мне без него, Петя, ой, как скучно!..

Царь как-то беспомощно и искренне вздохнул да искательно нестарому старику в глаза заглянул.

– Оно, может, и не так хорошо с ним было, как, оказывается, без него плохо, – сказал он и с надеждой спросил: – Справишься? Нам, ведь, Дурак – во как! – позарез просто нужен.

Петя не знал, что отвечать, поэтому решил пока помалкивать да внутри себя посмеиваться. Тем более что тому собеседник не очень-то и нужен был. Намолчавшись в разговоре с царицей, он теперь хотел выговориться.

– Надо, Петя, ну что ж тут поделаешь, если надо… Слышал я, что есть законы такие охранные – закон сохранения материи, например, ну, это дело понятное – это чтоб не спер никто ничего; опять же – энергии, тоже закон полезный, чтобы почивать да сил набираться никто не мешал; а есть еще, говорят, самый главный в природе закон – закон сохранения Дураков. Вроде, если не станет их на белом свете, так весь бел свет исчезнуть может. Оказывается, очень нужное это дело, чтоб над Миром нашим завсегда потешался кто-то. Здоровее он от этого будто становится, изобильнее делается…

– Жаль Дурака, просто мочи нет, – продолжал царь, – ведь какие речи толкал, какие перлы ронял. Вот, например: «Если ты не учишься на чужих ошибках, не мешай другим на твоих учиться», или вот это: «Не ври, что знаешь, но знай, что врешь», – а? – силища! – И добавил, похлопав слегка приунывшего старика по плечу: – Ну не казни ты себя так, Петя. Не оставляй палача без работы. Справишься. Нутром чую, что справишься, вот разве подучишься маленько… А сейчас пойдем – Дурака в последний путь провожать пора.

Народу в зальной комнате собралось тьма-тьмущая просто, не протолкнуться было. Распахнулись двери, и стремительно вошел царь, но, сделав всего несколько шагов, остановился вдруг и скривил недовольную гримасу.

– Как здесь душно, однако, – сказал, – и пахнет скверно… Немедленно отворите все окна! – приказал он и злорадно добавил: – Пусть те, кто во дворе, это тоже почувствуют!..

В центре помещения стоял гроб вида странного – во все цвета радуги размалеванный. Гроб был закрыт, а сверху на нем колпак дурацкий лежал – такой же пестрый и с бубенцами.

Петю царь на почетное место определил, возле самого гроба поставил, у всех на виду. Народ шушукался, переговаривался негромко. Отдельные фразы до ушей Петиных долетали.

– Господь, он ведь всегда хранит детей, пьяниц и дураков. Вот только нашего отчего-то не уберег…

– …Ну и что с того, что чушь нес? У каждого свой крест. Кому что дорого, тот то и несет.

– И с чего бы ему помирать было? Когда даже лекарь, и тот говорил, что болезни на здоровье Дурака сказываются положительно…

На старика нестарого поглядывали испытывающе да оценивающе, головами недоверчиво качали.

– Да нет, этот, пожалуй, не потянет, масть не та…

– …Этот? Да куда ему – вмиг обсерьезится. И всех вокруг туда же – обсерьезит.

– Зеленый еще, из полудурков явно, куда ему до нашего, круглого-то…

– …Точно, точно – с виду хоть и идиот, но незаконченный какой-то…

Петя внимательно слушал всех, однако внутри спокоен был, ни обиды, ни смущения не выказывая.

– Оно ведь дело понятное, – думал он, – свой Дурак, он всегда ближе к телу.

– Колпак… – неожиданно сказал царь. – Колпак-то кому оставили? Какой же он Дурак, без колпака дурацкого? Непорядок… Не уследили…

Сразу трое из челяди царской кинулись непорядок исправлять. Один колпак взял, двое других крышку гроба приподняли. Первый засунул руку с колпаком в щель, пошарил там осторожно, место нужное отыскивая… Да вдруг замер, побледнел весь и медленно руку обратно вытащил. Уже без колпака, но зато с чем-то белым.

– Ваше величество, – дрожащим голосом сказал он, – записка здесь…

– Какая еще записка? – удивленно спросил царь, не понимая, что происходит. – Ну, раз записка, то читай!..

– Мероприятие одобряю, – запинаясь на каждом слове, читал записку придворный, – но лично присутствовать не могу. Подпись – Дурак.

Толпа замерла, ожидая, когда смысл услышанного в мозги просочится. А затем все разом к гробу бросились. Крышка его в сторону полетела, и по залу пронесся вздох изумления – гроб был пуст.

Очень долго гнетущую тишину нарушало только всеобщее молчание… Наконец раздался вопль царя.

– Просто заслушаться можно, как вы здесь молчите! Где Дурак? Где покойник? Сбежал? Почему мне не доложили? Или вы из меня его сделать решили?

Все попятились. Придворный люд, глаза потупив да нещадно ноги соседям оттаптывая, старался друг за дружку спрятаться. Возле гроба пустого один только старик Петя нестарый остался.

На нем и остановил свой взор осерчавший до крайности царь. Смотрел недолго, а затем ухватил колпак Дурака, подошел к Пете и с размаху на него нахлобучил.

– Думал тебя на замену взять. Только теперь тебе другое задание будет, – сказал ему царь. – Дурака возвернуть следует! Разыскать его да во дворец доставить. А кому, как не тебе, такое по силам – Дурак-то Дурака видит издалека, о том всем ведомо.

Ищи Дурака, Петя, хоть все сказки обойди, а вынь да положь его передо мною. Такой вот тебе мой царский наказ будет, – говорил царь. – Все, что в дорогу нужно, дам. Только чтоб к утру в пути уже был.

Никак не спалось Пете в эту ночь, бродил он туда-сюда по хоромам царским, плутая комнатами многочисленными да коридорами длинными. Давно уже в таком смущении сильном он не пребывал…

Вроде ничего особенного в задании царском и не было – пойти куда-то да разыскать кого-то… Конфузило Петю только одно – этот «кто-то» был Дурак. Много чего о Дураке он слышал странного, невозможного даже, а часто и друга дружку исключающего. Нутром чуял старик, что такой задачи решать ему еще не приходилось. С какой стороны за нее браться, непонятно было, куда путь свой направлять – неведомо, что с собой брать – неизвестно.

Бродил Петя по дворцу, думу свою невеселую думая, да двери наугад открывал… А оттого придворной жизни картины странные нечаянно подсматривал да фразы случайные подслушивал. Толкнул, например, он дверь одну, в библиотеку попал, голос чей-то в глубине услышал.

– Разве книгам можно верить? – говорил голос. – Если всем известно, что грамоту неграмотные придумали…

За другой дверью воеводу приметил. Пил тот чай из блюдечка да попутно поучал кого-то.

– Добро, оно ведь што? Оно, как известно, завсегда побеждает. А, значит – кто победил, тот и добрый…

Еще одну дверь стороной дальней обошел, за ней чей-то голос грубый настойчиво и грозно выспрашивал: «Когда и с какой целью ты родился, а ну, отвечай немедля!»

Царя на троне, в короне набекрень увидел мимоходом.

– Труднее всего человеку дается то, что дается не ему, – сокрушался царь по понятному одному ему поводу.

Мимо казны царской проходил, в дверь неплотно закрытую заглянул, казначея увидел.

– Сколько у государства не воруй, – бормотал казначей, опасливо по сторонам озираясь да по карманам что-то распихивая, – а своего все равно не вернешь…

Плюнул с досады старик Петя на то глядючи, да подальше от всех, в темную половину дворца побрел, свечами слабо освещенную. Шел, эхо шагов своих слушая, да бубенцов звон негромкий – колпак Дурака он так и не снял. Двери перед ним открывались беззвучно и легко – от одного толчка несильного.

Шел он так долго, пока не попал в комнату странную – большую, круглую и с множеством дверей. Но главное – какую бы дверь ни толкал Петя, ни одна не поддавалась, не открывалась ему. Словно в ловушке он себя ощутил после того, как несколько раз комнату ту обошел, все двери по очереди отпереть пытаясь.

– Вот так напасть, – уже вслух удивился Петя, – вход есть, а выходом даже и не пахнет. Безвыходная какая-то комната, словно проблема неразрешимая…

А ну-ка, ну-ка… – оживился старик, что-то знакомое в своих же словах услышав. – Проблема, значит… А ведь когда с проблемой дело имеешь, главное, что? Главное – не отталкивать ее, как врага своего, а, напротив, к себе приблизить, согласиться с ней, всем ощущениям своим «да» сказать. Вот тут-то она проблемой быть и перестанет. Здесь и будет выход из нее.

Постой-ка, погодь, – себя же оборвал Петя. – К себе, значит, приблизить, «да» всему сказать. Фу-ты ну-ты, какой же я дурак. Хотя нет, пока еще придурок только…

Петя подошел к первой попавшейся двери, стал напротив, глянул на нее хитро, «Да» – вслух ей сказал, а затем не от себя толкнул, а к себе потянул несильно. Дверь послушно и легко открылась…

– Вот и весь секрет чуда, – засмеялся Петя. – Любая проблема – это только привычка. Привычка двери всегда от себя толкать. Причем, любые двери, в смысле – препятствия. Но стоит совсем немного по-другому сделать – все ту же силу свою, но как бы в другую сторону направить, а для этого всего лишь «да» всему сказать – как любая дверь тут же и отворится.

Чепуховое это дело, оказывается, проблемы решать, – радовался он вслух открытиям своим. – Другое сложно – не забыть вовремя «да» сказать. Здесь ведь тоже привычка нужна, только другая, обратная той, к которой сызмальства приучили. Непростая задача… Привычка, она ведь не жена, ей так просто не изменишь.

Так что же для этого сделать надо? – рассуждал Петя дальше. – А всего лишь по-новому жить приучиться. Чтоб первое движение внутри не «от себя» было, не для отстранения, а, напротив, – «к себе», навстречу чему бы то ни было. Чтобы «да» внутреннее всегда «нет» опережало.

Так, может, и с царевой задачей так же нужно? – вопрошал себя старик. – Раз искать Дурака все равно придется, то может, по-дурацки это и сделать? То есть просто сказать всему «да» – и с легкой душой в путь отправляться. Пусть даже непонятно куда этот путь приведет. И плохого при этом бояться не стоит, потому как плохого и не бывает вовсе, а бывает лишь то, что не нравится. А если не нравится, так только оттого, что «да» сказать забыл. Скажи плохому «да», согласись с ним – оно и подевается куда-то, в согласие с собой превратившись. Как аукнется, так и откликнется – об этом всем известно.

В этот момент в голове у Пети что-то странное случилось. Будто ветерок тихий прошелестел там, словно шепот легкий в ней послышался.

– Верно, Петя, – зашептал в голове у него кто-то, – если ты точно знаешь, куда идешь, – зачем ты там нужен? А если еще и цель перед собой поставил – жди теперь, что каждому шагу она только мешать будет.

Пока шепот в нем звучал, Петя головой своей потрясти успел, кулаком себя по лбу пару раз стукнул, даже пальцем в ухе поковырял – ничего не помогало, не исчезал голос, а напротив даже, с каждым словом все громче и внятнее становился.

– Ты кто? – не выдержал уже старик. – Кто ты такой, чтоб меня жизни учить? И где ты хоронишься, тоже мне интересно?

Но вместо ответа захихикал в нем кто-то странным голосом. Слушая этот смех, Петя неожиданно вспомнил странствия свои былые, вспомнил спутника да советчика своего невидимого – Мява, с улыбкой его кошачьей, в трудные минуты всегда рядом бывшего. Мяв, тот тоже в голове его хихикал часто, над непонятливостью стариковской посмеиваясь. Но смех, который звучал в нем сейчас, был совсем другого рода.

– Так кто же ты? – настаивал на своем Петя. – И где обитаешь? – …Где, где… а на голове, – давясь смехом, ответил ему голос.

Удивился Петя, пощупал недоверчиво колпак, что на него надет был, а потом и вовсе его снял. В голове сразу же тихо стало, до звона прямо… Напялил колпак обратно – и вновь в нем смех издевательский зазвучал.

– А ну, отвечай немедля – кто ты есть?!. – уже не на шутку взъярился старик.

– Неужто не понял еще? – спросил голос, все еще посмеиваясь. – А пора бы – если с Дураком иметь дело решил, будь готов, что и у тебя теперь все так же – по-дурацки будет. И события, и жизнь сама… Даже колпак говорящий…

– Колпак? – изумился Петя. – Так это что – обыкновенный колпак со мной лясы точит?

– Где уж там – обыкновенный… как же… – слегка даже обиделся голос. – А, впрочем, сам решай, мне вообще-то без разницы. Хочешь – колпаком дурацким меня зови, а хочешь – самим Дураком. Ведь все, что у Дурака под колпаком было, то и сейчас в колпаке – то бишь, во мне осталось.

– И что же там было? – ехидно поинтересовался старик.

– А ничего, – столь же ехидно ответил ему голос. – Ничего там у Дурака не было. То есть – именно то там было, чего в колпаке и сейчас навалом, а именно – НИЧЕГО. Поэтому мы с ним и едины – НИЧЕГО нас объединяет.

– …И зачем ты мне такой? – уже взаправду растерялся нестарый старик. – Что мне за польза от твоего «ничего»? Неужто поможет оно мне Дурака отыскать? Или хоть совет какой дать…

– Как же – держи карман шире, – снова захихикал голос. – Хотя, кто знает… Глядишь, и поможет, если только подсказки его – мои, то есть – понять сумеешь.

– Чего уж там – валяй, подсказывай, – уныло сказал Петя. Как-то совсем уж безрадостно ему стало от колпака этого болтливого.

Уселся он на кресло, у свечи одиноко стоящей, да совсем было слушать изготовился, как вдруг вспомнил мысли свои недавние. Встрепенулся старик, решил вначале порядок внутри себя навести. Взял он для этого безрадостность свою, окутал ее вниманием и словно в себя пригласил войти – «да» ей для этого мысленно сказал, затем то же самое «да», но уже без слов внутренних, а только лишь ощущениями ей же послал. Затем еще раз – но теперь представляя, как это «да» вибрирует смехом, словно струна, особую ноту согласия поющая.

…Полегчало Пете сразу, как-то заулыбалось внутренне. «А что, – подумал он, – это даже интересно – с колпаком дурацким дружбу водить, глядишь, и впрямь чему научишься».

Пока старик нестарый внутри себя упражнялся да порядок там наводил, колпак помалкивал, словно наблюдая за ним. А под конец даже хмыкнул одобрительно.

– Не случайный ты в сказке человек, – зазвучало у старика в голове, – а потому и спрос с тебя особый. Имей в виду, Петя, что с той минуты, как стал ты на путь к Дураку, все твои знания прежние гроша ломаного больше не стоят. Все не так на пути этом будет. Здесь, если ты точно знаешь, что искать, то никогда не найдешь. Потому как невозможное это дело, Дурака точно знать…

– На этом пути, – продолжал голос, – ты всегда будешь находить не то, что ищешь, а то, что давно ищет тебя. Но вот поймешь ли ценность находок таких? Жаль будет, если мимо пройдешь…

Для начала вот что ощутить попробуй, – продолжал голос, – путь этот не из событий внешних складывается, а лишь из состояний внутренних. Неважно, как он снаружи выглядит, важней, как он внутри ощущается. Вода в реке, Петя, всегда течет прямо, как бы ни извивалось ее русло. Таким и твой путь к Дураку быть должен. Будь текучим и стремительным снаружи, но тихим и ровным внутри.

И имей в виду, – говорил ему голос, – каким бы плотным ни был туман, в котором ты блуждаешь, каждый раз он начинается не ближе, чем в шаге от тебя…

– Ну и что? – не понял старик.

– А то, что всегда будет возможность сделать этот шаг. Вот и делай его, только он один и важен…

– А потом?

– Потом еще шаг и еще… Никогда не беспокойся о шаге втором, проживи сполна первый. Дурак никогда не делает второго шага – каждый шаг для него первый, каждый миг у него – единственный, каждый вдох – неповторимый. А что за ними?.. Туман, непознанность, тайна… Тайна – это и есть место обитания Дурака. Непознанность – его суть. Туман – путь к нему…

Голос затих. Молчал и Петя, себя слушая и удивляясь слегка, – все еще звучала в нем струна особая, несмолкаемая, на странную ноту «да» настроенная.

– …И не забывай, – сказал ему голос напоследок уже, – ты всего лишь в гостях у самого себя. Пора бы и домой, Петя. Дурак давно уже ждет тебя…

– Ничего не поделаешь, – сказал Кот. – Все мы здесь не в своем уме – и ты, и я.

– Откуда вы знаете, что я не в своем уме? – спросила Алиса.

– Конечно не в своем, – ответил Кот. – Иначе как бы ты здесь оказалась?

Льюис Кэролл

Ну вот, уважаемые коллеги волшебники, мы с вами и подошли к тому рубежу, к тому пределу, за которым обращаться друг к другу возможно лишь как «коллеги Дураки», и никак иначе. Но не спешите делать это прямо сейчас – никогда не стоит поминать гордое имя Дурака всуе, эту честь еще заслужить надо…

Именно этим мы и будем заниматься на протяжении всей третьей фазы, а именно – исследовать новое качество своего стремительного пробуждающегося сознания и выстраивать такие формы и способы существования, которые будут близки осознавшему себя Хозяину и играющему, смеющемуся Дураку.

«Освоение пространства Сказки», – надеемся, вас не очень смутило подобное заглавие нового уровня школы? Скорее всего, нет, ибо провести определенные аналогии и ощутить взаимоперетекающее единство между «пространством игры», «пространством смеха» и, наконец, «сказки», не так уж и сложно.

А вот осознать, что это именно вашу привычную обыденность и рядовую повседневность предлагается воспринять «пространством Сказки», ощутить себя автором Сказки и сделать ее действительно Волшебной – это уже совсем другое дело.

Но поверьте – вы к этому давно готовы. Вы всегда могли и знали много больше, чем вам пытались навязать и в чем старались уверить. И нет никакого сомнения, что от занятия к занятию вы все более отчетливо будете осознавать это сами.

«Школа Дурака» – такой подзаголовок имеет наш очередной уровень. Не слишком ли дерзко и вызывающе? Уж не эпатировать ли мы решили мирных сограждан таким названием, заодно и вас пытаясь втянуть в эту странную и непредсказуемую авантюру? Давайте во всем разберемся не торопясь, ведь это важно – сохранять осознанность происходящего, пусть даже следуя непроторенной тропой Дурака.

Совершенно особое отношение к образу Дурака просматривается в наших традициях, в сказочном фольклоре, в самой основе нашего сознания. Нет ни его уничижения, ни злой насмешки над ним, нет к нему неприязни или осуждения. Напротив, есть потаенная, здоровая зависть к свободе и независимости Дурака, к его неизменной удачливости и оптимизму.

«Дураку море по колено», «Дураку закон не писан», «Бог дает, а Дурак берет», «Из Дурака и плач смехом лезет», «Дураку все смех на уме», «Кто и в горе смеется, тому все удается», – чего больше в этих присказках: назидательного укора или восхищения перед «неуловимостью» Дурака проблемами и невзгодами? Мы понимаем, что, скорее всего, единого ответа не получится. Каждый увидит лишь то, что присуще именно ему, – «чем наполнен кувшин, то из него и выльется», – знакомо и не раз уже отслежено, не правда ли? Вот вы сейчас и определите направление своего дальнейшего пути. Ответьте, кто же вам милее – привычный и знакомый умник, богатый лишь чужим знанием, или непривычный и непредсказуемый Дурак, истинно мудрый не словами и мыслями, а особой внутренней убежденностью и реальными поступками? Только не ошибитесь. А то спохватитесь, когда слишком поздно будет – ведь Дурак-то, он заразителен…

Ну, так кто же он – этот вечно смеющийся Дурак? Ни в грош не ставящий те ценности, за которые так цепляются обыватели, стремясь сохранить свое достоинство, свой статус, самих себя? Дураку плевать на почет и славу, но именно о нем рассказывают сказки и слагают былины; он всегда рад малости и сыт сухариком, но почему-то именно у него оказывается изобильная скатерть-самобранка; богатство и деньги для него не имеют никакого значения, но вновь – лишь ему достаются все сокровища и, как правило, полцарства в придачу; он не стремится никем повелевать, но всегда вокруг него куча помощников, наперебой предлагающих свои услуги; все решения он принимает не по уму и расчету, а по вдохновению и внутреннему порыву, и именно они оказываются единственно верными и приводящими к удаче.

Ведра у него пешком ходят, печи без колес ездят, корабли по небу летают, топоры сами лес рубят, – может, он просто лентяй? Так отчего ж тогда другие, и не лентяи вроде, а не могут себя сподвигнуть на подобное? Может, потому что лень – это не столько внешнее бездействие, сколько внутренняя косность и неподвижность души? А вот Дурак без всякой видимой суеты легко смещает свое сознание, настраиваясь на любую, самую невероятную ситуацию. Он, играючи и получая явное удовольствие, делает то, что оказывается абсолютно невозможным для его окружения. «По-дурацки», конечно, делает, не «по-людски», вызывая насмешки и подначки, но в финале неизменно звучит завистливо-восхищенное: «Везет Дураку все же…»

И оказывается, что качества, выражаемые Дураком, всегда нам чем-то симпатичны и близки; выясняется, что они глубоко, буквально изначально заложены в нас, в нашей культуре, в нашем мировоззрении.

Интересно, что дурак, являясь расхожим героем в европейских сказках, анекдотах и баснях, чаще всего именно у нас обретает истинно сакральную глубину и привлекательные черты – это всегда Дурак с большой буквы.

Алексей Толстой берется переложить сказку об итальянском деревянном мальчике Пиноккио для русскоязычного читателя, и что же выходит у него в результате? Да все тот же Дурак, хоть и переименованный в Буратино. Ну, не получается у него стать «по-итальянски» примерным живым мальчиком! Нет, он с радостью остается деревянной куклой, принимая себя таковым без остатка. Он радуется жизни, проказничает, смеется, все беды с него «как с гуся вода», и в итоге именно ему достается Золотой Ключик.

Понятие Дурака в своей основе глубоко эзотерично и многопланово. Характерно, что чем более древними являются источники, в которых он появляется, тем более неоднозначным и парадоксальным он выглядит. Плоским и одномерным символом глупости этот образ становится относительно недавно, в связи с нездоровым возвеличиванием ментала и приданием ему неоправданной значимости, а вследствие этого – все большей утратой природной интуитивной естественности человеческого сознания. Хотя даже в период позднего средневековья придворные шуты все еще выполняли роль некого связующего канала между напыщенным «Я» вельможи и его внутренним Дураком.

Как эзотерический образ Дурак периодически появляется в разные времена и в разных культурах. Наиболее близки Дураку суфийские традиции, самым ярким представителем которых был незабвенный Ходжа Насреддин – неизменный притчевый герой, глубину поступков и суждений которого постичь линейным и плоским умом невозможно.

Древние даосские и дзэновские школы так же богаты рассказами и притчами, в героях которых мы легко и радостно узнаем «нашего» Дурака. Китайские странствующие смеющиеся монахи, японский толстый и всегда хохочущий Хотей, приносящий всем удачу и счастье, – их было немало, продолжателей изысканных и парадоксальных древних традиций.

Буквально каждый народ, любая социумная общность имела своих «Дураков», своих «блаженных» и «юродивых». Причем издревле в эти понятия вкладывался смысл, во многом отличный от нынешнего.

Блаженные на Руси всегда почитались «божьими людьми», то есть – теми, кто «помечен Богом». Ведь Блаженный – это тот, кто уже достиг, кто уже в счастье, «во благе». К ним относились с большим уважением, а к их странным, но часто провидческим словам всегда прислушивались и передавали друг другу.

Пожалуй, лишь у нас существовал своеобразный институт юродивых, то есть – целая прослойка людей не от мира сего. Причем, очень показательно, что юродивым часто считался вовсе не душевнобольной человек, а напротив – совершенно здоровый, но исповедующий иные ценности, воспринимающий Мир иначе, не так, как все, и благодаря этому как бы стоящий одной ногой уже вне его, за его пределами.

Как в раннехристианских, так и в суфийских традициях на стезю юродивого, «городского» или странствующего «сумасшедшего» часто вполне осознанно и добровольно становились люди, достигшие очень высокого духовного уровня.

Это позволяло им обрести реальную свободу от социумных пут, но не убегая при этом от самого мира, по примеру многих мистиков, а напротив – оставаясь в гуще мирских событий и отношений.

Даже в наше время, встречая на Востоке внешне полубезумного дервиша, никогда нельзя точно сказать, кто же это на самом деле – человек, безвозвратно поглощенный безумием, или просветленный, пользующийся «без-умием» как инструментом.

Поэтому, как бы странно это ни показалось, и как бы столь же «полубезумно» не выглядело, но у нас есть все основания считать, что роль Дурака в процессе развития и становления как сознания отдельных людей, так и сознания коллективного, общечеловеческого всегда была весьма велика.

Более того – Дурак во многом является предопределенной, необходимой и даже ключевой фигурой в процессе эволюции человеческого сознания.

Вы еще не забыли, что мы обитаем не в самом Мире, живом и непредсказуемо многообразном, а лишь в его достаточно плоской и бледной копии – «описании Мира»? В том самом описании, которое мы создаем своим «знанием» о том, «каким этот Мир должен быть».

В таком застывшем и незыблемом виде «описание Мира» имеет мощную тенденцию к самоомертвлению, к загниванию, как, впрочем, любая другая искусственная система, лишенная естественной внутренней динамики.

Оживить такой «мир», создать в нем новый импульс творческого развития может только кризис. А это всегда развал, утрата прежних узаконенных ценностей и ориентиров, и вынужденный пересмотр изжившей себя мировоззренческой позиции, поиск новых моральных и нравственных критериев. То есть – создание очередного, но уже обновленного «описания Мира».

Если вы еще не забыли теорию Ильи Пригожина, то знаете, что развал и разрушение – это совершенно необходимые условия развития любой системы.

Смех Дурака, разрушая незыблемость ментальных установок, удерживающих фиксированность границ «описания Мира», оказывается очень действенным инструментом для такого «эволюционного обновления».

То есть – когда в социуме происходит «мощное и неудержимое наступление на грабли», Дурак столь же неудержимо хохочет, напоминая всем, что «если идешь за стадом, то в дерьмо вляпаешься обязательно».

Дурак помогает обнажить «изнанку души человеческой». Он вытаскивает из тайников социумного сознания на свет Божий то, что стыдливо было там припрятано как от чужих, так и от своих глаз. И теперь, просмеянное, принятое и уже безопасное, оно позволяет обрести новое качество сознания и выйти на новый виток развития.

Бесстрашно и беспощадно высвечивая все темные стороны человеческой природы, обнажая и выставляя их на всеобщее обозрение, Дурак создает уже не прежнее плоское и одномерное «приглаженное и прилизанное» видение Мира, но объемное, многомерное и Цельное.

«Крыша над головой мешает людям расти» – говорит Ежи Лец. «Поэтому да здравствует „крышесъезд“!» – радостно провозглашает Дурак.

То есть – любой рост, в том числе и духовный, делается возможным лишь при условии непрерывной переоценки ценностей, долго казавшихся незыблемыми, и периодического отказа от устоявшихся взглядов, принципов и законов. Именно поэтому Дурак становится ничем иным, как ключом к обновлению нашего Мира, а смех Дурака – паролем для прохода в новое, еще не освоенное измерение человеческого существования.

Вот и оказывается, что испокон веков Дурак был совершенно необходим для поддержания здоровья социума, для его периодического обновления. Появляясь в разные времена и в разных странах в обличии Шута, Паяца, Скомороха, Петрушки, Полишинеля, Панча, Пульчинелло или Карагеза – Дурак всегда оставался на границе двух Миров – кукольного социумного и Хозяйского Божественного, выполняя роль посредника в общении с пространством безграничного и свободного Космического Сознания, проводником в него.

Если же в социуме не хватало «добровольцев», сознательно ставших на путь Дурака, то их дефицит всегда компенсировался Дураками «вынужденными», как бы стихийно выдвинутыми массами и поэтому почти никогда не осознающими своего «статуса».

И тогда некоторые люди, как правило, находящиеся в центре общественного внимания: политики, деятели искусства, ученые, – начинали вести себя откровенно неадекватно, экстремально и эпатажно, часто балансируя в своих поступках и образе жизни на грани дозволенного, а иногда даже – за ней.

Таким образом происходила раскачка устоявшихся норм и правил поведения, ломка устаревших критериев «правильности» («многие великие истины были вначале кощунством» – Бернард Шоу) и, как следствие – постепенное, но неизбежное обновление прежней картины мира, создание в ней новой динамики.

Более того – иногда нечто подобное (то есть – спонтанное и стихийное пробуждение своего «внутреннего Дурака») происходит уже с каждым из нас, заставляя на время превращаться в «белых ворон» или даже «впадать в детство», а по сути – провоцирует неадекватность в нашем поведении и нестандартные поступки. «Нет ни одного по-настоящему умного человека, который бы рано или поздно ни обнаружил, что он дурак» (Г. К. Честертон).

Как ни странно, но именно такие (увы, как правило, – нечастые) проявления «внутреннего Дурака» и являются признаком реального взросления, позволяя окончательно не омертветь в этом до предела «засерьезненном мире» и хоть понемногу, но все же расширять тесное пространство своей «зоны комфорта».

Нам трудно сейчас отследить происхождение слова «Дурак», его этимологию, мы можем провести лишь опосредованное исследование доступными нам средствами. И интересная, хоть и вполне закономерная картина получается у нас при этом.

Если провести анализ вибрационного числового ряда букв, составляющих слово «Дурак» (используя Космическую нумерологию), то оказывается, что оно самым удивительным образом совпадает со словом «Шут». Оба этих слова имеют в своей основе число «пять», значение которого тождественно таким понятиям, как «Начало», «Абсолют», «Адам». К тому же: «Энергии числа „пять“ являются универсальными для информативных компенсаций организма человека… Они способствуют продлению жизни. Ими можно возжигать небесный огонь. Они усиливают в человеке жажду свободы и имеют прямое отношение к Святому Духу, ибо уничтожают агрессивные энергии» (Александр Волков. «Иформативная мистика»).

Более того, в самом слове «Дурак» присутствуют также вибрации числа «четырнадцать», которое соответствует понятиям «Церковь» и «Цельность».

«Шут, – читаем мы у Венеры Рыбаченко („Знаки Вселенной“), – это состояние игры в жизнь. Шутит Бог, учитель, ребенок… Шут – это человек шестой расы… это выход в высшие измерения».

Не случайно еще загадочный Алистер Кроули, описывая эзотерический смысл карт Таро, сделал акцент при анализе карты «Дурак» («Шут») на таких ее значениях, как «обновление», «весна», «единство противоположностей», «скрытый мудрец».

Да, все это, действительно, не случайно. Если вы успели ощутить на себе действие «Внутреннего смеха», вкусили свободу и радость жизни, им даруемую, если сумели «попробовать на вкус» Хозяйское состояние и осознали Хозяина в себе, то, скорее всего, давно и без утомительных доказательств узнали Дурака: «Хозяин!..» – должно быть, вырвалось у вас в какой-то момент. И вы не ошиблись.

Именно так. Дурак – это и есть Хозяин. Это играющий Хозяин. Это всегда радостный и влюбленный в жизнь Хозяин, это Хозяин смеющийся. Дурак – это и есть смех. Смех Хозяина.

В истории человечества истинных смеющихся Дураков всегда было немного, что совсем неудивительно, ведь их смех являлся лишь результатом уже случившегося просветления, лишь подтверждением уже произошедшей с ними трансформации, а таких героев всегда мало, ибо больно тернист путь, ими проходимый…

Мы же, несомненно, из-за глупости и самонадеянности своей, решили не ждать, когда смехом закончится наш путь, а со смеха же начать его. И чудесные вещи случаться стали на пути этом. Многолюден он вдруг стал…

Смех – не как стихийное качество нашей психики, а как управляемая техника – неожиданно оказался удивительно привлекательным и действенным инструментом для мягкой, но быстрой и глубокой трансформации сознания. Но может, главное его достоинство заключается в его естественности, доступности и простоте. Именно это позволило многим открыть для себя пространство неизмеримо более светлого и гармоничного существования.

Прикоснувшись к понятию «Дурак», мы вскрываем потрясающей емкости пласт возможностей, открывающихся теперь перед нами. Это уже не просто завершающий уровень нашей школы. Это большое и самостоятельное образование – «Школа Дурака», со всей ее дурацкой, но странно гармоничной архитектоникой и абсолютно абсурдной, но такой жизнеспособной логикой. Это то, чего еще не было, ибо не существовало доступного и простого инструментария для необходимой трансформации, неуловим в ощущениях был канал, по которому можно было бы двигаться, отсутствовали ориентиры для такого пути.

Но сейчас это стало возможным. Нам думается, что само появление технологии «Внутреннего смеха» было вызвано необходимостью «овеществить» давно витавшую в воздухе идею «Школы Дурака». И вот теперь, вместо бесконечных рассуждений и умничаний по поводу Дурака, мы можем реально предложить вам стать на путь, ведущий к нему, вспомнить в себе его забытое качество; мы предлагаем вернуть своему Дураку его законный Божественный статус.

Поверьте – это вполне возможно, попробуйте – это совсем несложно, и сделайте это играя, ведь Дурак – это непрерывное приключение. Это наш дальнейший путь, наша Божественная игра, это возможность истинного пробуждения и реального, а не иллюзорного существования.

Вспомните, что именно мы с вами обсуждали на наших предыдущих занятиях; еще раз вспомните суть понятий «зона комфорта» и «описание мира», выстроенных ложью чужого научения; вспомните, что мы способны воспринимать вокруг себя лишь то, на что получили разрешение в рамках такого «знания», вспомните – и внемлите нижеследующему.

Все, что ты слышишь, – ложь.

Все, что ты видишь, – ложь.

Все, что ты говоришь, – ложь.

Все, что ты знаешь, – ложь.

Тебя нет. Ты – сон другого.

Тебя окружает мертвый мир, сотканный из лжи других.

Значит – поступая вопреки знаниям, ты пробуждаешься.

Меньше говоря и больше смеясь – проявляешься в этом Мире.

Ощущая его – оживаешь.

Наблюдая, не анализируя, – прозреваешь.

Абсурд – твой ум. Смех – твой голос.

Дурак – твое имя.

Просыпайся, живой Мир ждет тебя.

Дурак воспринимает весь Мир как Единое Целое. Не ведая разницы между хорошим и плохим, не проводя четкой грани между черным и белым, он в равной мере дает согласие на присутствие в своем существовании любых противоположных понятий, любых взаимоисключающих явлений.

Дурак всегда равнодушен… То есть – «равно-душен», степень его душевной открытости, его радушия не зависит от оценочных категорий, от привычных ярлыков знания. Он «равен» в своем отношении и к «хорошему», и к «плохому»; и к «добру», и к «злу». И то, и другое он принимает душой открытой в равной степени, не выбирая и вне зависимости от мнения окружающих.

На данном этапе мы вводим такое понятие, как «толерантность». В рамках нашей школы его смысл и значение равносильны понятиям: «приятие», «согласие», «терпимость», «равнозначность». Его контекст полностью соответствует расширенному понятию «равнодушие».