Грехи отцов Арчер Джеффри

3

Гарри лежал на верхней койке и глядел в покрытый однослойной штукатуркой белый потолок, до которого мог запросто дотянуться кончиками пальцев. Матрас был комковатым, а подушка настолько жесткой, что забыться сном удавалось лишь на несколько минут.

Мысли его вернулись к Сефтону Джелксу и тому, как легко избавился от него старый адвокат. Он явственно слышал, как отец Тома Брэдшо говорит Джелксу: «Снимите с моего сына обвинение в убийстве – вот и все, что меня заботит». Гарри пытался не думать о предстоявших шести годах, на которые мистеру Брэдшо было плевать. Но стоило ли это десяти тысяч долларов?

Он выбросил из головы адвоката и стал думать об Эмме. Он очень по ней тосковал и отчаянно хотел написать ей, что все еще жив, но знал, что это невозможно. Что она поделывает, думал он, осенним днем в Оксфорде? Как начался ее первый студенческий год? Ухаживает ли за ней кто-нибудь?

Как поживает ее брат Джайлз, его закадычный друг? Сейчас, когда Англия вступила в войну, оставил ли Джайлз Оксфорд и записался ли в армию? Если да, то Гарри молился, чтобы Джайлз остался жив. Сжав кулак, он постучал по краю койки, сердясь, что ему не дали сыграть его роль. Куинн промолчал, заподозрив у Гарри «горячку первой ночи».

А Хьюго Баррингтон? Видел ли его кто-нибудь с момента исчезновения в тот день, когда Гарри должен был жениться на его дочери? Сумеет ли тот обелить свое имя – ведь все уверены, что Гарри погиб? Он выбросил из головы Баррингтона, по-прежнему отвергая возможность того, что этот человек был его отцом.

Когда мысли повернулись к матери, Гарри улыбнулся своей надежде на то, что она достойно распорядится десятью тысячами, которые Джелкс обещал отправить ей, как только он займет место Тома Брэдшо. Гарри надеялся, что с парой тысяч на счету она оставит работу официантки в отеле «Гранд» и купит тот маленький домик за городом, о котором она частенько рассказывала ему. Это упование было единственным светлым моментом во всем нелепом спектакле.

Как дела у сэра Уолтера Баррингтона, который всегда относился к нему как к внуку? Если Хьюго был отцом Гарри, то сэр Уолтер и есть его дед. И если дело вскроется, то Гарри получит шанс унаследовать имущество Баррингтонов и фамильный титул, а со временем станет сэром Гарри Баррингтоном. Но Гарри не только хотел уступить эту честь своему другу Джайлзу, законному сыну Хьюго Баррингтона, но и отчаянно желал доказать главное: его настоящим отцом был Артур Клифтон и он вправе жениться на любимой Эмме. Гарри пытался забыть, где ему предстоит провести следующие шесть лет.

В семь часов утра сирена разбудила тех заключенных, которые отсидели достаточно долго, чтобы уметь наслаждаться ночным сном. «Когда спишь, ты не в тюрьме», – это были последние слова Куинна за мгновение до того, как он забылся и захрапел. Храп не тревожил Гарри. Его дядя Стэн выводил рулады почище.

В течение долгой бессонной ночи Гарри принял для себя несколько важных решений. Чтобы пережить отупляющую жестокость потерянного здесь времени, «Том» сделается образцовым заключенным в надежде на то, что за хорошее поведение ему уменьшат срок. Он получит работу в библиотеке и станет вести дневник, в котором расскажет о том, что произошло перед судом, и обо всем происходящем за решеткой. Он будет поддерживать себя в форме на случай, если война в Европе еще не закончится, и сразу, как освободится, пойдет в армию.

Когда Гарри спустился с верхней койки, Куинн уже почти оделся.

– Что теперь? – спросил Гарри, как новенький в классе в первый день школьной четверти.

– Завтрак, – сказал Куинн. – Одевайся, хватай тарелку с кружкой и будь готов к выходу. Опоздаешь на пару секунд – охрана с удовольствием захлопнет дверь перед носом. – (Гарри принялся натягивать штаны.) – И не разговаривай по пути в столовую, – добавил Куинн. – Привлечешь к себе внимание, а это раздражает «стариков». Да и вообще весь первый год не болтай ни с кем, кого не знаешь.

Гарри рассмеялся бы, но не был уверен, что Куинн шутил. Он услышал, как в замке поворачивается ключ, и дверь камеры распахнулась. Куинн устремился к ней, словно борзая, спущенная со своры, и его сокамерник отстал всего на шаг. Они влились в длинную вереницу безмолвных заключенных, пересекавших лестничную площадку мимо раскрытых дверей пустых камер, после чего стали спускаться по винтовой лестнице на первый этаж, где узники завтракали.

Оба остановились задолго до входа в столовую. Гарри наблюдал за раздатчиками в коротких белых халатах, стоявшими за мармитом. Охранник в длинном белом кителе и с дубинкой в руке не спускал с них глаз, следя за тем, чтобы никто не получил лишней порции.

– Рад видеть вас снова, мистер Сидделл, – тихо сказал Пэт охраннику, когда они подошли к началу очереди, и обменялся с ним рукопожатием, как со старым другом. На этот раз Гарри не заметил, чтобы из руки в руку перешла банкнота, но сдержанный кивок мистер Сидделла означал, что сделка заключена.

Куинн двигался в очереди, и его мелкая тарелка наполнялась жареным яйцом с цельным желтком, горсткой картофеля, скорее черного, чем белого, и двумя нормированными кусками хлеба. Гарри нагнал Куинна, когда тому налили полкружки кофе. Гарри явно озадачил раздатчиков тем, что поблагодарил их одного за другим, словно был гостем на чаепитии у приходского священника.

– Проклятье, – обронил он, когда последний раздатчик предложил ему кофе. – Я забыл в камере кружку.

Тот доверху наполнил кружку Куинна.

– В следующий раз не забывай, – заметил сокамерник.

– Не разговаривать в очереди! – заорал Хесслер, шлепнув дубинкой по своей ладони в перчатке.

Куинн провел Гарри к концу длинного стола и уселся на скамью напротив. Гарри был так голоден, что съел все до крошки, включая огромное яйцо – такого большого он в жизни не видел. Он даже подумал было вылизать тарелку, но вспомнил своего друга Джайлза в первый школьный день.

Когда Гарри и Пэт закончили пятиминутный завтрак, их отвели обратно по винтовой лестнице на верхний этаж. Как только дверь их камеры с грохотом захлопнулась, Куинн вымыл свои тарелку и кружку и аккуратно поставил их под койку.

– Когда годами живешь в помещении восемь на четыре, используешь каждый дюйм пространства, – объяснил он. Гарри последовал примеру наставника и мог только гадать, сколько пройдет времени, прежде чем он сможет сам научить Куинна чему-нибудь.

– Что дальше? – спросил Гарри.

– Распределение на работу, – ответил Куинн. – Я присоединюсь к Сидделлу на кухне, однако мы еще должны убедиться, что тебя направят в библиотеку. И это зависит от того, кто сегодня дежурный офицер. Беда в том, что у меня кончаются наличные…

Куинн едва успел договорить, как дверь снова открылась и на пороге возник силуэт Хесслера, похлопывающего дубинкой по ладони.

– Куинн, – произнес он. – Живо на кухню. Брэдшо, на пост номер девять, в группу уборщиков крыла.

– Я надеялся работать в библиотеке, мистер…

– Мне глубоко наплевать, на что ты надеялся, Брэдшо, – возразил Хесслер. – Как дежурный по этому крылу корпуса, правила здесь устанавливаю я. Библиотеку можешь посещать по вторникам, четвергам и воскресеньям между шестью и семью, как любой другой заключенный. Это ясно? – (Гарри кивнул.) – Ты больше не офицер, Брэдшо, а просто заключенный, как все. И не ломай понапрасну голову, как бы меня подмазать, – добавил он, прежде чем перейти к следующей камере.

– Хесслер один из немногих, кого невозможно подкупить, – прошептал Куинн. – Единственная твоя надежда – мистер Свансон, начальник тюрьмы. Просто запомни: он считает себя мыслителем – то есть способен разобрать рукописный текст. Еще он завзятый баптист. Аллилуйя!

– И когда же с ним можно увидеться? – спросил Гарри.

– Да когда угодно. Главное, чтобы он успел понять, что ты хочешь работать в библиотеке. Он тратит на новичков всего пять минут своего драгоценного времени.

Гарри устало рухнул на деревянный стул и опустил голову на руки. Если б не десять тысяч долларов, которые Джелкс обещал отправить его матушке, он бы употребил эти минуты на правдивый рассказ о том, как оказался в Лэйвенэме.

– Ну а я пока постараюсь перетащить тебя на кухню, – добавил Куинн. – Может, не совсем то, на что ты надеялся, но уж гораздо лучше, чем драить полы.

– Благодарю, – сказал Гарри.

Куинн смылся на кухню, не нуждаясь в инструкциях. Гарри снова спустился на первый этаж и отправился искать девятый пост.

Двенадцать новичков столпились в ожидании инструктажа. Инициатива в Лэйвенэме не приветствовалась: начальству мерещился в ней бунт или намек на то, что заключенный может быть умнее тюремщика.

– Наполнить ведро водой, взять швабру, – велел Хесслер. Он улыбнулся Гарри, когда отметил его имя в очередном планшете. – Поскольку ты спустился последним, Брэдшо, следующий месяц будешь работать в сортире.

– Но последним был не я, – возразил Гарри.

– А по-моему, ты, – ответил Хесслер, не переставая улыбаться.

Гарри налил ведро холодной воды и взял швабру. Ему не нужно было указывать дорогу: запах отхожего места улавливался едва ли не отовсюду. Гарри затошнило еще до того, как он вошел в большое квадратное помещение с тридцатью дырами в полу. Он зажал нос, но ему все равно пришлось ежеминутно выскакивать из уборной глотнуть воздуха. Хесслер стоял поодаль, посмеиваясь.

– Ничего, привыкнешь, Брэдшо, – приговаривал он. – Со временем.

Гарри пожалел, что съел такой обильный завтрак – тот вышел уже через несколько минут. Прошло около часу, прежде чем его позвал другой офицер:

– Брэдшо!

Гарри вышел из сортира, шатаясь и белый как полотно.

– Я.

– Пошли, тебя хочет видеть начальник тюрьмы.

С каждым шагом Гарри дышал все глубже, и возле кабинета начальника он уже ощутил себя почти человеком.

– Жди здесь, пока не вызовут, – приказал офицер.

Гарри присел на свободное место между двумя заключенными, которые тут же отвернулись. Он не винил их. Пока в кабинет входили-выходили новички, Гарри собирал разбегавшиеся мысли. Куинн был прав, беседы с начальником продолжалась минут пять, а то и меньше. Гарри не мог пожертвовать ни секундой дозволенного времени.

– Брэдшо, – объявил офицер, отворил дверь и посторонился, пропуская Гарри в кабинет.

Гарри решил не приближаться к мистеру Свансону и остался в нескольких шагах от огромного стола с кожаной обтяжкой. Начальник сидел, но Гарри заметил, что его спортивный пиджак не сходился и был расстегнут на верхнюю пуговицу. Волосы тот красил в черный цвет, стараясь выглядеть моложе, но это лишь придавало его внешности странный вид. Что там говорил Брут о тщеславии Цезаря: надень на него венок, воздай хвалу как божеству, и это его погубит?

Свансон раскрыл дело Брэдшо и несколько мгновений изучал, прежде чем поднять глаза на Гарри.

– Вижу, вы приговорены к шести годам за дезертирство. Срок у вас первый, – заговорил он.

– Да, сэр, – подтвердил Гарри, не желая терять ни секунды.

– Можете не утруждать себя рассказом о своей невиновности, – продолжил Свансон, – поскольку таковым является лишь один на тысячу, так что все шансы против вас. – (Гарри невольно улыбнулся.) – Но если будете вести себя безупречно и сами себе не создадите проблем, то я не вижу причины держать вас полный срок.

– Благодарю вас, сэр.

– Имеются ли у вас особые увлечения? – равнодушно спросил Свансон.

– Чтение, искусствоведение и хоровое пение, сэр.

Начальник подозрительно глянул на Гарри: издевается? Он показал на рамку, которая висела на стене за его столом:

– Можете прочесть нижнюю строку, Брэдшо?

Гарри вгляделся в украшенную вышивкой цитату: «Подниму глаза мои к горам» и мысленно поблагодарил мисс Элеонор Манди за часы, проведенные на репетициях хора.

– «Откуда придет мне помощь? Помощь мне от Господа». Псалом сто двадцать первый.

Начальник улыбнулся:

– Скажите-ка, Брэдшо, кто ваши любимые писатели?

– Шекспир, Диккенс, Остин, Троллоп и Томас Харди.

– А чем же хуже наши соотечественники?

Гарри едва не чертыхнулся вслух, сделав такую грубую ошибку. Он бросил взгляд на книжную полку начальника, наполовину заполненную книгами.

– О, разумеется, – поправился он. – Фицджеральд, Хемингуэй и О’Генри несравнимы ни с кем, а Стейнбек – выдающийся современный американский писатель.

Он надеялся, что правильно произнес имя, и решил обязательно прочесть «О мышах и людях» на случай новой встречи с начальником тюрьмы.

На лицо Свансона вернулась улыбка.

– Куда вас определил мистер Хесслер?

– На уборку, хотя я предпочел бы работать в библиотеке, сэр.

– В самом деле? Что ж, я узнаю, имеется ли там вакансия. – Свансон сделал пометку в блокноте.

– Благодарю вас, сэр.

– Если имеется, вас известят сегодня же, – сказал начальник тюрьмы, закрывая папку с делом.

– Благодарю, сэр, – повторил Гарри. Он быстро вышел, понимая, что пробыл здесь дольше отведенных пяти минут.

Едва он оказался в коридоре, дежурный офицер повел его обратно в корпус. Гарри был рад, что по дороге им не попался Хесслер и что уборщики переместились на второй этаж к тому времени, когда он присоединился к ним.

Гарри вконец обессилел задолго до сирены на обед. Он встал в очередь к раздаче, где увидел Куинна, уже расположившегося за прилавком и обслуживавшего товарищей. Большие порции картофеля и пережаренного мяса плюхнулись в тарелку Гарри. Он сел особняком за длинный стол и принялся за еду. Он опасался, что если вдруг опять натолкнется на Хесслера, то его вернут в уборные, и тогда – прощай, обед.

К тому времени, когда Гарри доложил, что готов к труду, вахта Хесслера закончилась и сменивший его дежурный офицер отправил мыть туалеты другого новичка. Вторую половину дня Гарри подметал коридоры, опорожнял урны и терзался вопросом, отдаст ли начальник команду перенаправить его в библиотеку. Если нет – останется надежда получить работу в кухне.

После ужина Куинн вернулся в камеру, и выражение его лица не оставило у Гарри сомнений в том, что вместе им не работать.

– Было вакантное место на мойке…

– Беру, – встрепенулся Гарри.

– …но когда мистер Сидделл назвал твое имя, Хесслер его отклонил. Сказал, что тебе надо отработать месяца три уборщиком, а уж потом он решит, стоит ли переводить тебя на кухню.

– Да что же за человек такой? – с отчаянием воскликнул Гарри.

– Болтают, что он пытался записаться добровольцем на военный флот, но провалил экзамен, и пришлось идти служить в тюрьму. Поэтому за последствия будет отвечать лейтенант Брэдшо.

4

Последующие двадцать девять дней Гарри драил туалеты корпуса «А», и только с приходом очередного новичка Хесслер освободил его от этой обязанности и устроил ад другому.

– Он просто псих, – сказал Куинн. – Сидделл все еще хочет предложить тебе работу в кухне, но Хесслер опять не разрешает. – (Гарри молчал.) – Однако новости не так уж плохи, – заметил Куинн. – Я только что услышал, что Энди Саватори, помощнику библиотекаря, дали условно-досрочное. Его выпустят в следующем месяце, и, что еще лучше, никто, похоже, не хочет его заменить.

– Дикинс бы захотел, – пробормотал Гарри. – Что мне сделать, чтобы попасть туда?

– Ничего. Притворись, будто не очень-то и надо, да не попадайся на глаза Хесслеру, потому что начальник на твоей стороне.

Потянулся следующий месяц, каждый день которого казался дольше предыдущего. Гарри ходил в библиотеку каждый вторник, четверг и воскресенье между шестью и семью, однако Макс Ллойд, старший библиотекарь, ничем не показывал, что он кандидат на пост помощника. Саватори тоже держался скрытно, хотя явно что-то знал.

– Не думаю, что Ллойд хочет меня в помощники, – сказал Гарри как-то вечером, когда погасили свет.

– Ллойд ничего не решает, – возразил Куинн. – Как начальник скажет, так и будет.

Но Гарри это не убедило.

– По-моему, Хесслер и Ллойд сговорились, чтобы я не получил место.

– Ты становишься пара… как там правильно?

– Параноиком.

– Вот-вот, этим самым. Правда, не знаю, кто это такой.

– Тот, кто страдает от необоснованных подозрений, – пояснил Гарри.

– В точку!

Сам же Гарри не был уверен, что подозрения необоснованны. Через неделю Саватори отозвал его в сторонку и подтвердил эти опасения:

– Хесслер предложил начальнику три кандидатуры, и твоего имени в списке не было.

– Ну, тогда ничего не поделаешь, – ответил Гарри и хлопнул себя по бедру. – Быть мне уборщиком до скончания дней.

– Необязательно, – сказал Саватори. – Приходи ко мне за день до моего освобождения.

– Так будет уже совсем поздно!

– Не думаю, – ответил тот, но объяснять ничего не стал. – А пока суд да дело, прочти и вызубри. – Он вручил Гарри тяжелый, обтянутый кожей том, который редко покидал стены библиотеки.

Гарри вскарабкался на верхнюю койку и раскрыл обложку тюремного устава, в котором было двести семьдесят три страницы. Не добравшись и до шестой, он начал делать записи, и план зародился еще до того, как он принялся перечитывать книгу во второй раз.

Гарри знал, что очень важно рассчитать время и отрепетировать оба акта – отчасти потому, что он окажется на сцене в момент, когда поднимется занавес. При этом он не сможет привести свой план в действие, пока не выпустят Саватори, невзирая даже на то, что новый помощник библиотекаря уже был утвержден.

Когда Гарри представил Куинну генеральную репетицию, тот заявил, что он не только параноик, но и конченый псих, так как второе выступление пройдет в одиночке.

В первый понедельник каждого месяца начальник тюрьмы совершал утренний обход корпусов, и Гарри знал, что ему придется ждать три недели после освобождения Саватори, пока начальник доберется до корпуса «А». Свансон следовал всегда одним и тем же маршрутом, и заключенные понимали, что если им дорога шкура, то лучше убраться с глаз начальника до его появления.

Когда Свансон ступил на верхний этаж корпуса «А» утром рокового понедельника, Гарри остался дожидаться его со шваброй в руке. Хесслер шмыгнул за спину начальнику и помахал дубинкой – мол, если Брэдшо дорога жизнь, он должен посторониться. Гарри не двинулся с места, и начальнику пришлось притормозить.

– Доброе утро, начальник, – поздоровался Гарри, словно они виделись ежедневно.

Свансон удивился при виде заключенного во время обхода и еще более поразился тому, что тот заговорил с ним. Он присмотрелся к Гарри:

– Брэдшо, если не путаю?

– У вас хорошая память, сэр.

– А еще вы, помнится, интересуетесь литературой. Признаться, я был удивлен, когда узнал, что вы отказались от работы помощником библиотекаря.

– Никто не предлагал мне этой работы, сэр, – сказал Гарри. – Иначе я был бы только рад.

Свансон повернулся к Хесслеру:

– Вы говорили мне, что Брэдшо не хочет в библиотеку.

Гарри опередил Хесслера:

– Наверное, я сам виноват. До меня не дошло, что надо подать прошение.

– Понятно, – сказал начальник. – Ну что же, это все объясняет. Должен сказать вам, Брэдшо, тот новенький не знает разницы между Платоном и Плуто.

Гарри рассмеялся. Хесслер молчал.

– Удачная аналогия, сэр, – отметил Гарри, когда начальник изготовился двинуться дальше. Но Гарри еще не закончил. Он думал, что Хесслер взорвется, когда из кармана куртки он достал конверт и вручил его начальнику.

– Что это? – подозрительно спросил Свансон.

– Официальный запрос насчет обращения к правлению во время его очередного ежеквартального визита в тюрьму в следующий вторник, что является моей прерогативой согласно статье тридцать второй уголовного кодекса. Копию запроса я отправил моему адвокату, мистеру Сефтону Джелксу.

Начальник впервые за всю беседу встревожился. Хесслер едва сдерживал себя.

– Вы будете подавать жалобу? – осторожно поинтересовался Свансон.

Гарри посмотрел в глаза Хесслеру и ответил:

– Согласно статье один-один-шесть, я имею право не раскрывать представителям тюремной администрации причины своего желания обратиться к правлению, и вам это известно, начальник.

– Разумеется, Брэдшо, – растерянно ответил Свансон.

– Но помимо всего прочего, я намерен уведомить совет о важности, которую вы придаете литературе и религии, делая их частью наших ежедневных насущных потребностей.

Гарри посторонился, позволяя начальнику продолжить путь.

– Благодарю вас, Брэдшо, – молвил Свансон. – Очень любезно с вашей стороны.

– Увидимся позже, Брэдшо, – прошипел Хесслер сквозь зубы.

– Буду ждать с нетерпением, – ответил Гарри достаточно громко, чтобы услышал мистер Свансон.

Стычка Гарри с начальником была основной темой пересудов в очереди за ужином. Вернувшись затемно с кухни, Куинн предупредил Гарри, что в корпусе поговаривают, что Хесслер убьет его, как только погасят свет.

– Вряд ли, – спокойно ответил Гарри. – Он молодец среди овец, а против молодца и сам овца.

Куинна это, похоже, не убедило.

Гарри не пришлось долго ждать, чтобы доказать свою правоту. Едва погас свет, дверь камеры распахнулась и вошел Хесслер, помахивая дубинкой.

– Куинн, вышел быстро, – скомандовал он, не сводя глаз с Гарри. Как только ирландец выскочил вон, Хесслер закрыл дверь и произнес:

– Весь день я ждал этого, Брэдшо. Сейчас ты узнаешь, сколько костей в твоем теле.

– Сомневаюсь, мистер Хесслер, – ответил Гарри, глазом не моргнув.

– И что же, по-твоему, мне помешает? – спросил Хесслер, наступая. – На этот раз начальник далеко и тебя не спасет.

– Начальник мне и не нужен, – ответил Гарри. – Во всяком случае, пока не началось рассмотрение вашей кандидатуры на повышение, – добавил он, встречаясь с Хесслером взглядом. – Меня с высокой достоверностью проинформировали, что в следующий вторник в два часа дня вы предстанете перед советом.

– И что? – Хесслер был уже в полушаге от Гарри.

– Вы явно забыли, что я и сам выступлю на этом совете в десять утра. Там могут полюбопытствовать, откуда столько переломов после того, как заключенный отважился говорить с начальником.

Хесслер врезал дубинкой по краю койки в считаных дюймах от лица Гарри, но тот не отступил.

– Конечно, – продолжил Гарри, – вам, может быть, хочется навсегда остаться дежурным по корпусу. Но это вряд ли, поскольку даже вы не способны так глупо лишиться шанса на повышение.

Хесслер снова поднял дубинку, но помедлил в нерешительности, когда Гарри взял с подушки толстую тетрадь.

– Мистер Хесслер, я составил подробный список норм и положений, которые вы нарушили за минувший месяц. Иные – не единожды. Уверяю вас, совет найдет это чтение интересным. Нынешним вечером я добавлю еще два ваших опрометчивых шага: пребывание наедине с заключенным при закрытой камерной двери, статья четыре-один-девять, и угрозу физической расправой, когда тот не может себя защитить, статья четыре-один-два. – (Хесслер отступил на шаг назад.) – Но я уверен, что когда речь пойдет о вашем повышении, то членов правления особо заинтересует, почему вы так скоро оставили военно-морской флот. – (Кровь отхлынула от лица Хесслера.) – А виноват был, конечно, не провал на экзамене.

– Кто настучал? – еле слышно спросил Хесслер.

– Один из членов вашего экипажа, который имел несчастье очутиться здесь. Вы убедили его молчать, устроив на должность помощника библиотекаря. Я ожидаю не меньшего.

Гарри вручил свой месячный отчет Хесслеру, немного помедлив, дабы офицер усвоил его последние слова, и только потом добавил:

– Я буду помалкивать весь срок, если вы не дадите мне повода заговорить. И если вы хоть пальцем меня тронете, я постараюсь, чтобы вас вышвырнули из тюрьмы еще быстрее, чем с флота. Понятно изложил? – (Хесслер кивнул, но ничего не ответил.) – Это не все. Если вы вздумаете тиранить других горемык из новеньких, то все ставки отменяются. А теперь убирайтесь из моей камеры.

5

В девять утра его первого библиотечного дня Ллойд встал поприветствовать Гарри, и тот понял, что прежде видел этого человека только сидящим. Ллойд оказался крупнее, чем он думал, – много выше шести футов. Несмотря на нездоровое тюремное питание, Ллойд пребывал в хорошей форме и был одним из немногих заключенных, которые каждое утро брились. Черными как смоль волосами, зачесанными назад, он больше напоминал стареющего актера и любимчика женщин, чем преступника, отбывающего пятилетний срок за мошенничество. Куинн не знал обстоятельств его дела, а значит, всей правды не знал и никто, кроме начальника тюрьмы. А тюремное правило было простым: если заключенный сам не рассказывал, за что сидит, его и не спрашивали.

Ллойд посвятил Гарри в рутину, с которой новый помощник библиотекаря покончил к ужину. Затем он несколько дней расспрашивал Ллойда о сборе задержанных книг и штрафах; затем предложил призвать освобождающихся заключенных дарить библиотеке их личные книги – то есть говорил о вещах, которые Ллойду даже в голову не приходили. Тот отвечал односложно, и Гарри в конце концов позволил ему вернуться в расслабленную позу за столом, где Ллойд прикрылся номером «Нью-Йорк таймс».

В Лэйвенэме содержалась почти тысяча заключенных, но читать и писать умел только каждый десятый, и далеко не все эти люди утруждали себя походами в библиотеку по вторникам, четвергам или воскресеньям.

Вскоре Гарри обнаружил, что Ллойд ленив и непорядочен. Плевать он хотел на инициативы нового помощника – лишь бы его не трогали.

Казалось, что главной заботой Ллойда была дежурная кружка кофе на случай, если заглянет офицер. Едва в библиотеку доставляли от начальника тюрьмы вчерашний выпуск «Нью-Йорк таймс», Ллойд садился за стол на все утро. Начинал он с раздела книжного обозрения, тщательно изучал его и переходил к рекламным объявлениям, затем шли новости и, наконец, спорт. После обеда он садился за кроссворд, который на следующее утро добивал Гарри.

Таким образом, тот получал газету двухдневной давности. Гарри всегда начинал с новостных страниц, поскольку живо интересовался ходом войны в Европе. Так он узнал о вторжении во Францию и о том, что Невилл Чемберлен оставил пост премьер-министра, на котором его сменил Уинстон Черчилль, не всем приятный, но Гарри навсегда запомнил его речь на церемонии вручения наград выпускникам Бристольской классической школы. Он ни на миг не усомнился, что Британия в надежных руках, и проклинал тот факт, что сам он помощник библиотекаря в американской тюрьме, а не офицер Королевских военно-морских сил.

Последний час рабочего дня, когда даже Гарри не мог придумать себе дела, он освежал записи в своем дневнике.

Чуть больше месяца ушло на сортировку книг: сначала художественных, потом публицистики. В течение второго Гарри разбил их на подгруппы, чтобы заключенным было легче искать. Он объяснил Ллойду, что для художественной литературы важнее жанр, нежели автор. Тот пожал плечами.

По воскресеньям Гарри возил по корпусам библиотечную тележку, отбирая те книги, которые были просрочены больше чем на год. Он думал, что ветераны блока «Д» возмутятся, а то и врежут ему, однако все они хотели познакомиться с человеком, который «перевел» Хесслера в Пирпойнт.

После беседы Гарри с правлением Хесслеру предложили там должность повыше, и тот согласился – тем более, что место службы находилось неподалеку от его родного города. И хотя Гарри не показывал, что приложил к этому руку, Куинн позаботился распространить слух, пока тот не стал легендой.

Во время путешествий по корпусам в поисках недостающих книг Гарри частенько собирал байки, которые каждый вечер записывал в свой дневник.

Иногда в библиотеку заглядывал начальник. Он надеялся, что Гарри доложит совету о его отношении к просвещению заключенных, назвав оное смелым, творческим и дальновидным. Гарри поражался его жадности до незаслуженной лести.

За первые три месяца работы количество выданных книг возросло почти на четырнадцать процентов. Когда Гарри попросил у начальника разрешения вести уроки чтения по вечерам, Свансон заколебался, но уступил, когда Гарри повторил о «смелости, творчестве и дальновидности».

На первый урок пришли только трое. Одним был Пэт Куинн, который уже умел читать и писать. Но к концу следующего месяца количество учеников выросло до шестнадцати, пусть даже некоторые всего-то и хотели выбраться на часок из камер. Вдобавок Гарри неплохо подтянул нескольких помоложе, внушая им, что если они не ходили в «правильную», а то и вовсе ни в какую школу, то это не означало их тупости – как и обратного, по замечанию Куинна.

Несмотря на добавочную нагрузку, у Гарри осталось свободное время, и он решил прочитывать по две новые книги в неделю. Одолев американских классиков, которых здесь было немного, он переключился на детективы. В тюрьме это был самый популярный жанр, и книги занимали семь стеллажей из девятнадцати.

Гарри всегда нравился Конан Дойл, и он был рад познакомиться с его американскими конкурентами. Начал с «Пройдохи» Эрла Стенли Гарднера, затем последовал «Глубокий сон» Рэймонда Чандлера. Ему было немного неловко за свой искренний интерес. Что подумал бы мистер Холкомб?

В последний час перед закрытием библиотеки Гарри писал в дневник. Однажды Ллойд застал его врасплох. Дочитав газету, он попросил разрешения взглянуть. Гарри знал, что Ллойд был литературным агентом в Нью-Йорке, благодаря чему и попал в библиотеку. Иногда он упоминал своих протеже, о большинстве из которых Гарри слыхом не слыхивал. О том, как он оказался в Лэйвенэме, Ллойд рассказал только однажды, опасливо поглядывая на дверь.

– Немного не повезло, – объяснил Ллойд. – Из лучших побуждений распорядился капиталом клиента на фондовой бирже, но дела стали развиваться не по моему плану, и мне пришлось пристраивать их по своему усмотрению…

Когда Гарри пересказал эту историю Куинну, тот закатил глаза:

– Скорее всего, он потратился на вялых лошадок и резвых дамочек.

– Зачем тогда вдаваться в такие подробности, если он прежде никому не говорил?

– Ты бываешь на редкость наивен, – ответил Куинн. – Если раззвонишь ты, то остальные поверят скорее. Заруби себе на носу: никогда не иметь с ним дела, потому что он шестипалый.

Гарри записал это щипаческое выражение. Но не особо прислушался к совету Куинна, так как у них с Максом Ллойдом и не было никаких дел, кроме очереди наливать кофе начальнику, когда тот навещал библиотеку.

К концу своего первого года в Лэйвенэме Гарри исписал три тетради и мог только гадать, сколько еще страниц хроники оставалось до конца срока.

Его удивляло нетерпение Ллойда прочесть очередную главу. Он даже предложил показать этот труд издателю. Гарри рассмеялся.

– Не представляю, чтобы кто-то заинтересовался моей белибердой.

– Вот именно, что не представляешь, – ответил Ллойд.