Системы власти. Беседы о глобальных демократических восстаниях и новых вызовах американской империи Хомский Ноам

Новый американский империализм

Кембридж, Массачусетс

(2 апреля 2010 года).

На протяжении всей своей долгой карьеры Говард Зинн[1] постоянно твердил о чересчур ненадежной исторической памяти. Историю старательно забывают, искажают, либо происходит и то и другое. Задаюсь вопросом: можно ли сравнивать империализм былой и нынешний? Чем отличается прежнее вмешательство в дела других государств и то, какую форму оно приобрело в наши дни? Если точнее, скажите: сопоставимы ли Сайгон 1963 года и нынешний Кабул?

Вьетнамские события, начавшиеся на заре шестидесятых, в сущности, преданы забвению. Их мало обсуждали тогда, а затем и вовсе вычеркнули из истории. В 1954 году Соединенные Штаты Америки и Вьетнам подписали мирный договор. Однако Соединенные Штаты сочли его абсолютно неприемлемым, не пожелали соблюдать — и создали в Южном Вьетнаме марионеточное государство, причем марионеточное по всем статьям: с пытками, убийствами и крайней жестокостью властей. К 1960 году южновьетнамские власти успели, по разным оценкам, истребить от семидесяти до восьмидесяти тысяч человек. Репрессии настолько ужасали, что привели к народному восстанию. Правители Северного Вьетнама строили собственное государство, не желали этого восстания, однако южновьетнамское движение Сопротивления попросту вынудило их помогать повстанцам на юге — по крайней мере, поддерживать морально.

Когда к 1961 году в этот конфликт оказался вовлечен Джон Фицджеральд Кеннеди, положение сделалось поистине устрашающим. И Кеннеди инициировал вторжение в Индокитай. В 1962 году президент отправил военно-воздушные силы США бомбить Южный Вьетнам, причем американские самолеты несли на крыльях южновьетнамские опознавательные знаки. Разрешалось применять напалм и химическое оружие, чтобы выкуривать повстанцев из убежищ и укрытий, а заодно уничтожать рисовые посевы. Южновьетнамских крестьян сгоняли в «стратегические деревни» — иначе говоря, поселения, обнесенные колючей проволокой и служившие концентрационными лагерями. Считалось, будто таким образом вьетнамских крестьян защищают от партизан-коммунистов. Но в правительстве США прекрасно знали: большинство крестьян поддерживает повстанцев, и столь усердно защищать их вовсе ни к чему. «Умиротворение» заставило миллионы людей покинуть сельскую местность, а многие деревни исчезли с лица земли. Кеннеди начал боевые действия и против Северного Вьетнама, но поначалу они велись вяло. Так миновал 1962 год.

В 1963 году Кеннеди доложили: правительство Нго Динь Зьема, приведенное американцами к власти в Южном Вьетнаме, тайно готовит переговоры с Севером — Зьем и его брат Нго Динь Ню собирались подписать мирный договор. Либералы, подчинявшиеся Кеннеди, решили: проще всего избавиться от строптивых ставленников. Американцы учинили в стране переворот, оба непокорных брата погибли, а вместо них люди Кеннеди поставили у власти своего человека. Война ширилась. Но тут президента Кеннеди убили. Вопреки сложившимся легендам, Кеннеди жил, правил и умер закоренелым «ястребом» — оставался им до последнего дыхания. Он и не прочь был бы уйти из Вьетнама, поскольку знал: война весьма непопулярна в Америке, — но соглашался это сделать исключительно после полной победы над врагом. «Добьемся победы — сможем уйти: останется наш марионеточный режим».

Империализм — очень интересный термин. Соединенные Штаты изначально возникли как империя. Джордж Вашингтон писал в 1783 году: «Постепенное умножение наших сеттльментов понудит индейских дикарей и волков покинуть занятые нами земли; и дикарь и волк — хищники, отличающиеся друг от друга только обликом». Томас Джефферсон предсказывал: «отсталые» племена на границах «вернутся к дикарству, к первобытному состоянию, их численность уменьшится из-за войн и лишений, придется лишь загнать их вместе с дикими животными в Скалистые горы. Когда рабство изживет себя, всех рабов отправим обратно в Африку. Потом избавимся от всех латиноамериканцев, ибо это низшая раса. Мы же представляем расу высшую, англосаксонскую, и, если именно мы полностью заселим Западное полушарие, от этого все только выиграют».

Но ничто из перечисленного не считалось проявлением империализма по причине заблуждения, которое отдельные историки называют «мифом о соленой воде». Империализм якобы начинается только в том случае, если сфера влияния распространяется за океаны и моря. Будь Миссисипи шириной, скажем, с Ирландское море — все, что происходило в тогдашней Америке, могло бы зваться империализмом. Однако именно так отзывались о происходившем современники — иначе и невозможно было. Злодейства поселенцев — а именно этими словами следует характеризовать события тех лет — самая страшная разновидность империализма, поскольку ведет к уничтожению туземных жителей. Обычные, «классические» колонизаторы просто эксплуатировали местное население, а вот поселенцы уничтожали его — «искореняли», как изящно говаривали отцы-основатели США.

Наконец, Соединенные Штаты достигли географических пределов, именуемых сегодня национальной территорией, но аппетиты США[2] не умерились. Экспансия тут же продолжилась. В 1898 году Соединенные Штаты, в сущности, захватили Кубу. Свои действия США назвали «освобождением» Кубы. Правда, Вашингтон отнял у Кубы и возможность и надежду самостоятельно освободиться от испанского гнета. Далее Соединенные Штаты отняли Гавайские острова у гавайских племен и вторглись на Филиппины. На Филиппинах американцы перебили несколько сотен тысяч человек и насадили колониальную систему, процветающую поныне. Среди прочего, и по этой причине Филиппины так отстают в экономическом развитии за последние двадцать-тридцать лет от прочих стран Восточной и Юго-Восточной Азии. Государство оказалось как бы изгоем — отчасти потому, что Филиппины до сих пор сохраняют неоколониальную систему, навязанную Соединенными Штатами.

Но похоже, новый американский империализм значительно отличается от своей прежней формы уже одним тем, что в нынешних Соединенных Штатах настал хозяйственный упадок; в итоге экономическая мощь идет на убыль, а политическое могущество и влияние оказались, подобно Луне, в ущербной фазе. Вспоминается мне, к примеру, недавно возникшая и распространившаяся по всему Западному полушарию латиноамериканская организация: США в нее не включили. Раньше такое было немыслимо, и случилось впервые за всю более чем столетнюю историю владычества США на Американском континенте.

Думается, пересуды об американском упадке нужно воспринимать с усмешкой. Соединенные Штаты Америки стали великой державой только после Второй мировой войны. Еще задолго до ее начала США считались богатейшей страной, намного обгоняя остальные государства по всем статьям, однако до известной степени оставаясь державой чисто региональной. США заправляли Западным полушарием и разве что изредка совершали краткие вылазки в Тихий океан. Истинной великой державой в то время была Великобритания. Вторая мировая война изменила все: после ее окончания Соединенные Штаты возобладали над всеми и вся. Америка стала неимоверно богата. Соединенные Штаты владели половиной мировых активов. Все остальные промышленно развитые страны были либо ослаблены, либо лежали в руинах. США находились в неповторимом геополитическом положении, устойчивом и чрезвычайно крепком, они контролировали Западное полушарие, оба океана и побережья обоих океанов, обладая невероятной военной мощью.

Ситуация уже давно изменилась. Европа и Япония восстановили свои позиции, колониальные режимы развеялись. К 1970 году Соединенные Штаты опустились, назовем это так, до уровня обладателей 25 % мирового богатства, что приблизительно соответствует тому запасу денег и ресурсов, которым они располагали в двадцатых годах. Америка по-прежнему оставалась великой мировой державой, но далеко уже не той, какой была в 1950 году. С 1970 года положение США на мировой арене пребывало устойчивым, хотя определенные изменения, конечно, произошли.

Думаю, события в Латинской Америке не связаны с переменами в Соединенных Штатах. На протяжении последнего десятилетия, впервые за пять веков после испанских и португальских завоеваний на континенте, Латинская Америка начала самостоятельно решать свои задачи. Страны Латинской Америки, прежде крайне разделенные, разобщенные, понемногу сплотились. Каждая из них в отдельности ориентировалась на Запад — вначале на Европу, затем на Соединенные Штаты. Латиноамериканская интеграция очень важна. Она означает: отныне будет совсем не просто управляться с этими странами поочередно и поодиночке. За последнее время США уже проверили это на деле в нескольких чрезвычайно важных случаях. Ныне страны Латинской Америки способны объединиться и противостать внешней угрозе.

Другое важное достижение, даже более значительное и намного более сложное, состоит в том, что — повторяю — страны Латинской Америки начинают решать свои внутренние задачи самостоятельно, каждая в отдельности. Латинская Америка — сущий стыд и позор. Со своими природными богатствами Латинская Америка должна была стать величайшим континентом, особенно Америка Южная. Столетие тому назад многие полагали: Бразилия сделается «южным исполином», способным поспорить экономической мощью с Соединенными Штатами — так называемым «северным колоссом». Вместо этого Латинская Америка изнемогает от ужасающей нищеты и крайнего неравенства — наихудшего в мире. Все латиноамериканские богатства сосредоточиваются в руках очень небольшой, преимущественно европейской по происхождению белой элиты — причем богатство существует бок о бок с немыслимой бедностью и страданиями. Сейчас кое-кто предпринимает определенные попытки выйти из этого тупика, что очень важно — и это является одной из форм интеграции, происходящей на континенте. Таким образом Латинская Америка освободится от «опеки» США.

Впрочем, и Соединенные Штаты не теряют времени даром. В 2008 году США вытеснили с их последней военной базы в Южной Америке — а именно с военно-воздушной базы близ эквадорского города Манта. Но США тут же оборудовали семь новых военных баз в Колумбии, единственной южноамериканской стране, все еще благосклонной к североамериканцам. Однако колумбийский конституционный суд все еще не предоставил Соединенным Штатам доступа к этим базам. Президент Барак Обама добавил к их числу еще две сухопутные и две военно-морские базы в Панаме. В 2008 году администрация президента Буша-младшего вновь сформировала Четвертый флот США, в задачу которого входило контролировать воды Карибского бассейна и Латинской Америки. Этот флот расформировали в 1950 году, после Второй мировой войны. Расходы североамериканского правительства на военную подготовку латиноамериканских офицеров увеличились в последнее время до крайности. Латиноамериканцев готовят к вооруженной борьбе с так называемым «радикальным популизмом». В Латинской Америке под этим выражением подразумевается нечто весьма определенное — и неприятное донельзя.

Каких-либо американских документов, подтверждающих этот факт, не имеется, но весьма вероятно, что поддержка, которую президент Обама оказывает правительству Гондураса, пришедшему к власти в результате военного переворота, связана с размещением в этой стране военно-воздушной базы — причем обратите внимание: помощи той не одобряют ни европейские, ни латиноамериканские государства. Получившая в восьмидесятых годах название «непотопляемый авианосец», гондурасская авиабаза в свое время использовалась для нападений на Никарагуа, и поныне остается одной из самых крупных действующих военно-воздушных баз. А вскоре после военного переворота новые руководители страны заключили договор о безопасности с Колумбией, еще одним латиноамериканским государством, почти полностью зависящим от США.

Повсюду происходит множество сложных преобразований. Сегодня часто говорят о всемирных сдвигах влияния. Индия и Китай вскоре станут новыми сверхдержавами, богатейшими странами. И все же необходимо относиться к перечисленным фактам крайне сдержанно и осторожно. Например, так же часто сегодня говорят об американском долге и о том, что Китай владеет большим количеством американских облигаций. Но в действительности Япония контролирует большую долю американского долга, чем Китай. Были времена, когда Китай обгонял Японию по этой части, но сегодня именно Япония владеет самой крупной долей американского долга — и к тому же владеет ею дольше остальных. Если сложить вместе все суверенные инвестиционные фонды Объединенных Арабских Эмиратов, то скорее всего окажется: Эмираты тоже владеют большей частью американского долга, чем Китай.

Надо сказать, вся обстановка, порождающая разговоры об упадке США, вводит в заблуждение. Нас учат размышлять о мире как совокупности государств — более или менее самостоятельных. Если возьметесь изучать теорию международных отношений, узнаете: существует так называемая реалистическая теория международных отношений, согласно которой государства представляют собой анархический мир, и каждое из них блюдет лишь собственные «национальные интересы». На самом деле это чистейшей воды миф. Есть, разумеется, интересы, присущие каждому государству — буквально каждому, без исключения: к примеру, ни одна страна не хочет, чтобы ее уничтожили. Но в большинстве случаев загвоздка в том, что внутри каждой нации отдельные люди имеют совершенно разные интересы. Интересы директора компании General Electric и уборщицы, подметающей на его этаже, не совпадают. Власти Соединенных Штатов насаждают иллюзию: дескать, мы одна счастливая семья, классовых различий не существует, мы все работаем вместе и в полной гармонии. Это абсолютно не соответствует действительности.

Кроме того, подобная иллюзия откровенно лжива — это известно всем, и уже давно. Возьмем, к примеру, такого экономиста-радикала, как Адам Смит, — всеми глубоко почитаемого, однако никем не читаемого. Смит сказал: в Англии творят политику люди, владеющие всем. Люди, владеющие всем, зовутся «купцами и фабрикантами». Они-то и являются «главными архитекторами» существующей политики, они же и претворяют ее в жизнь ради собственных интересов, не обращая ни малейшего внимания на то, насколько сильно такая политика вредит остальным англичанам, — это купцам и фабрикантам вполне безразлично. Разумеется, Адам Смит был старомодным консерватором и обладал соответствующими нравственными понятиями. Смита возмущали многие, как он выражался, «дикие несправедливости» европейцев — особенно те, что Британия творила в Индии, не раз доводя страну до ужасного голода и прочих подобных бедствий. Но старомодный консерватизм Адама Смита — совсем не то, что зовется консерватизмом сегодня.

Власть больше не сосредоточена в руках «купцов и фабрикантов» — она перешла под контроль финансовых и прочих подобных межнациональных учреждений. А итог остается тем же. Указанные учреждения заинтересованы в развитии Китая. Скажем, вы председатель правления одной из таких компаний, как Walmart, или Dell, или Hewlett-Packard. Вы с удовольствием воспользуетесь дешевой рабочей силой Китая: приметесь эксплуатировать несчастных людей, трудящихся за скудные гроши в ужасных условиях, людей бесправных и безропотных. И до тех пор пока в Китае продолжается то, что вежливо зовут экономическим ростом, это считается вполне естественным.

А по правде сказать, китайский экономический рост — еще один своеобразный миф. Китай, в сущности, — лишь огромный сборочный конвейер. Страна является крупнейшим экспортером, но, в то время как торговый дефицит США с Китаем увеличился, торговый дефицит Китая с такими странами, как Япония, Сингапур и Корея, уменьшился. Причиной тому стало создание региональной системы производства. Более развитые страны региона — Япония, Сингапур, Южная Корея и Тайвань — посылают передовые технологии, детали и различное промышленное сырье в Китай, предоставляющий свою дешевую рабочую силу, для того чтобы собирать готовые товары и затем экспортировать их. Американские корпорации не отстают: посылают детали и сырье в Китай, где рабочие собирают конечные продукты. С точки зрения экономики все это называется китайским экспортом, но, по сути, здесь в основном региональный экспорт, а в некоторых случаях — некий экспорт Соединенных Штатов самим себе.

Если отрешиться от понятия о «национальных государствах», якобы существующих как единое целое, без раздирающих их изнутри противоречий, то можно увидеть: произошел всемирный сдвиг промышленного влияния. И рабочий люд окончательно уступил владыкам мира — межнациональному капиталу и международным финансовым учреждениям. К примеру, доходы рабочего класса в качестве процента от валового национального продукта за последние два десятилетия в значительной степени снизились, но ведь вполне очевидно, что в Китае это снижение намного более заметное, чем в большинстве других стран. Безусловно, и в Китае, и в Индии происходит существенный экономический рост. Сотни миллионов людей живут намного лучше прежнего, но для сотен миллионов других людей ничто не изменилось. Напротив, жизнь их во многом стала хуже прежней.

В индексе развития человеческого потенциала ООН Индия заняла 134-е место, что лишь немногим выше индекса таких стран, как Кампучия и Лаос. Китай занял 101-е место.

Индия находится приблизительно там же, где пребывала двадцать лет назад, прежде чем начались пресловутые реформы. Да, в стране произошел существенный экономический рост. Приедете в Дели — увидите изобилие и роскошь. Но это богатство — лишь некая привычная «вывеска третьего мира», истинная показуха. В наихудшие былые времена, посети вы самую бедную страну мира — скажем, Гаити, — заметили бы общественный слой: белых, европейцев, может быть, некоторое количество мулатов, живших в невероятной роскоши, обладавших огромными состояниями. Сегодня можете увидеть то же самое и в Индии, только на совершенно другом уровне. Да, сегодня в Индии сотни две миллионов людей имеют телевизоры, машины и живут в неплохих домах. Есть в Индии мультимиллионеры, возводящие для себя настоящие дворцы. И в то же самое время, за этот же период бурного экономического роста, среднестатистическое потребление продуктов питания сократилось в Индии устрашающим образом.

Между прочим, самым богатым человеком в мире сегодня выступает мексиканец — Карлос Слим[3]. В текущем году он опередил даже Билла Гейтса. За последние двадцать-тридцать лет после состоявшейся в Мексике приватизации Слим сумел почти полностью прибрать к рукам все мексиканские системы вещания и связи.

Кстати, думается, что нужно глядеть на рейтинги развития, ныне приписываемые Китаю, с изрядной долей иронии. Индия — куда более гласное общество; о том, что творится в Индии, мы знаем куда больше. Китай же — государство замкнутое. Не очень много известно о происходящем в китайских деревнях и селах. Довольно важными исследованиями по этой части занимается социолог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Чин Кван Ли. Она досконально изучила условия труда в Китае и разделяет страну на две части — как сама она выражается: «Ржавый пояс» и «Солнечный пояс». «Ржавый пояс» протянулся по северо-востоку страны: огромная промышленная область, где находились в основном старые государственные предприятия. Однако все это уже в прошлом, все это исчезло с лица земли. Чин Кван Ли сравнивает китайский «Ржавый пояс» с таким же «Ржавым поясом», существовавшим некогда и в США. У американских рабочих из этого «Ржавого пояса» нет за душой почти ни гроша. Прежде они простодушно считали, будто имеют «социальный контракт». Социологи опросили рабочих в штатах Огайо и Индиана. Люди чувствуют себя обманутыми и ограбленными. Повторяю: они полагали, будто имеют некий социальный контракт с корпорациями и правительством, будто станут работать не покладая рук всю свою жизнь, а взамен получат пенсии и уверенность в завтрашнем дне, и детям их дадут работу. Люди работали, служили в армии, жили как достойные граждане. Теперь же их вышвырнули на свалку. Никаких пенсий, никакой уверенности в завтрашнем дне, никакой работы. Все производство перевели в другие места. Чин Кван Ли обнаружила: весьма похожая беда случилась и в китайском «Ржавом поясе» — с той лишь разницей, что социальный контракт в Китае представлял собой маоистскую разновидность американского контракта: мы передовой народ, мы строим новую страну, мы готовы приносить жертвы ради нее, — а уж затем появится и уверенность в завтрашнем дне.

«Солнечный пояс» — Юго-Восточный Китай; сегодня это огромная промышленная область, на чьи заводы и фабрики стекается множество молодых рабочих, вчерашних крестьян. У этих рабочих нет ни маоистской сплоченности, ни желания работать во имя будущего. Они — простые крестьяне, выходцы из деревень. Там остались их родные, там растут их дети, туда они могут вернуться, если потеряют работу. Они — странствующая рабочая сила.

По всему Китаю прокатываются волнения рабочих. На юго-востоке, в «Солнечном поясе» — потому, что правительство не выполняет ни долга своего, ни своих обязательств. Существуют законы, согласно которым рабочим причитается определенное жалованье и определенные условия труда, — но у рабочих ничего этого нет. Рабочие принимаются протестовать. Даже по официальной статистике, в Китае огромное количество протестов. Рабочий класс раздроблен, однако настроен крайне воинственно. О событиях в сельской глубинке мы не знаем, по сути, ничего. Ко всему этому, в Китае растет число невероятных по размаху экологических проблем.

Таким образом, если измерять экономический рост точнее, исчисляя не только количество производимых товаров, но также их себестоимость — иначе говоря, издержки производства, то и темпы роста Китая, и место, занимаемое страной в индексе развития человеческого потенциала, вероятно, оказались бы куда ниже, хотя и 101-е место — весьма незавидное.

На двери вашего кабинета в Массачусетском технологическом институте приклеена табличка со знаменитым изречением генерала Смедли Батлера[4], кавалера двух медалей Почета, участника многих американских вторжении в другие страны — от Китая до Никарагуа. Табличка гласит: «Война — просто грабеж, рэкет, в котором меньшинство получает выгоду, а большинству приходится платить».

И в самом деле генерал очень выразительно определил войну как своеобразный грабеж с угрозами: рэкет. Он говорит: «Я был рэкетиром капитализма» — и описывает роль, сыгранную им во многих вторжениях. Очень своевременный пример — Гаити. Когда в 1915 году президент Вудро Вильсон санкционировал ввод войск на Гаити, Смедли Батлер был одним из американских командующих, высадившихся на острове. Правда, возглавляли эту военную экспедицию другие люди, но генерал был тем самым офицером, которого Вудро Вильсон послал разогнать гаитянский парламент, отказавшийся принять написанную Соединенными Штатами конституцию, что разрешала американским корпорациям за бесценок скупать все земли на Гаити. Эта мера в те дни считалась весьма передовой. Великие политические мыслители заявляли: Гаити необходимы зарубежные капиталовложения, чтобы развиваться. Но ведь нельзя же было ожидать, что американские дельцы вложат свои деньги в Гаити раньше, чем завладеют страной. Значит, необходимо ввести передовое законодательство. А отсталые люди этого не понимают, вот мы и вынуждены распустить островной парламент. Батлер рассказывал: парламент Гаити распустили наипростейшим способом из тех, какими всегда пользовались в подобных случаях североамериканские морские пехотинцы, — ударами прикладов и нацеленным пулеметом. Затем упомянутые морские пехотинцы, возглавляемые Батлером, провели всенародный референдум, в ходе которого 99,9 % гаитян высказались в пользу новой конституции, предложенной США. Правда, во всенародном референдуме участвовало только 5 % народа, а именно — гаитянские богачи, сливки островного общества. Кампанию объявили великим демократическим достижением. Гаитянские события привели к тому, что местное население лишилось собственной земли и люди поголовно превратились в заводских рабочих, стоящих у конвейера, — тогдашние передовые мыслители считали это «сравнительным преимуществом» для подобного рода «двуногих животных». Вдобавок ко всему этому «на закуску» — без малого столетие спустя — произошло еще и ужасное стихийное бедствие, свидетелями которого мы стали в январе 2010 года: землетрясение на Гаити.

В последующие годы Батлер очень озлобился. Он предотвратил покушение на президента Франклина Делано Рузвельта — попытку государственного переворота, которую намечали деловые круги страны. Генерал вмешался и пресек заговор. Его проклинали за то, что выступил против переворота. Батлер был истинно американским героем.

Давайте поговорим об Афганистане и той войне, что США ведут в этой стране. В марте 2010 года Обама посетил авиабазу Баграм, где совершались неслыханные по размаху военные преступления, оставшиеся почти не замеченными мировой прессой. Обама сказал американским военнослужащим: «Ваша миссия крайне важна», а затем заявил: «Не мы начали эту войну. Америка не стремилась расширить свое влияние, мы не хотели вмешиваться в чужие дела. На нас вероломно напали 11 сентября». В конце своей речи Обама сказал собравшимся военным следующее: «Если хотя бы на минуту я усомнился в том, что здесь, в Афганистане, речь идет о защите жизненно важных интересов США, то немедленно вернул бы всех вас домой». Каковы, с точки зрения президента Обамы, эти жизненно важные интересы США?

Действительно, существуют некие стратегические интересы, но подозреваю, что основными все же являются причины, связанные с внутренней политикой США. Даниэль Эллсберг[5] довольно точно сказал некогда о вьетнамской войне: «Если уходите из чужой страны без победы — это принято называть поражением, — вы в буквальном смысле слова политический труп». Обама получил афганскую войну в наследство. И подозреваю: нынче Обамой руководит исключительно инстинкт политического самосохранения.

Соединенные Штаты вторглись в Афганистан вовсе не из-за вероломного нападения на Америку. Конечно, 11 сентября США получили неожиданный и сильный удар, однако правительство до сих пор и понятия не имеет, кто именно его нанес. Через восемь месяцев после нападения, после крупнейшего международного следствия, проведенного в истории человечества, глава Федерального бюро расследований сообщил представителям прессы: мы по-прежнему не знаем, кто совершил террористический акт. И добавил: имеются подозрения. Подозрения состоят в следующем: заговор вызрел на афганской почве, а орудовали заговорщики в пределах Германии, Объединенных Арабских Эмиратов и — конечно — самих Соединенных Штатов.

После событий 11 сентября Буш-младший, по сути, приказал талибам выдать Соединенным Штатам Усаму бен Ладена. Талибы стремились выиграть время, оттого и медлили с ответом. Конечно, бен Ладена могли бы и выдать Америке — но Талибан попросил представить доказательства тому, что бен Ладен стоял за террористами, ударившими по США 11 сентября. Правительство не смогло представить каких-либо доказательств: их попросту не было. И США ответили на просьбу Талибана полным презрением. Какие могут быть доказательства, если мы требуем чего-то? Это наглый вызов Соединенным Штатам! И президент Буш просто-напросто не предупредил жителей Афганистана о том, что их будут бомбить до тех пор, пока Талибан не выдаст Усаму бен Ладена. И ни слова тогда не сказал о том, что необходимо свергнуть Талибан. Это произошло три недели спустя, когда британский адмирал Майкл Бойз, начальник штаба обороны Великобритании, объявил афганцам: бомбежки будут продолжаться до тех пор, пока вы не свергнете свое правительство. Все это прекрасно определяется понятием терроризма, однако на самом деле намного хуже. Это — неприкрытая агрессия.

О чем думали сами афганцы? Угадайте. Ведущие деятели афганских движений, противостоящих Талибану, резко осуждали американские бомбардировки. Через две недели после начала воздушных налетов любимец американского истеблишмента Абдул Хак[6], считающийся великим афганским мучеником, прилюдно поведал о том, что происходит: «Американцы бомбят Афганистан, стараясь похвалиться своей мощью. Они сводят на нет все усилия афганского народа свергнуть Талибан — так что же остается делать нам, простым афганцам? Если бы американцы не убивали невинных людей, а помогли нам, то мы бы сумели победить Талибан». Вскоре после этого в Пакистане, в городе Пешавар, встретились вожди различных местных племен. Вождей набралось тысяча человек. Частью они явились из Афганистана — пешком, через горные перевалы, добираясь до Пешавара, а частью были пакистанцами. Во время встречи жарко спорили, дискутировали по различным вопросам, но единодушно требовали: прекратите бомбить Афганистан! Это случилось приблизительно через месяц после начала бомбардировок. Можно ли было свергнуть Талибан силами самих афганцев? Скорее всего, да — в стране имелись довольно мощные организации, враждебные талибам. Но Соединенные Штаты этого не хотели. США хотели вторгнуться в Афганистан, завоевать его, а затем возвести в правители своего ставленника.

То же самое творилось и в Ираке. Не введи США пресловутых санкций, Саддама Хусейна почти наверняка свергли бы изнутри — точно таким же образом, как целую вереницу других мошенников и бандитов, на которых США и Великобритания в свое время глядели благосклонно: таких, как, к примеру, Николае Чаушеску — один из самых жестоких диктаторов Восточной Европы. Никто не хочет об этом вспоминать — но ведь Соединенные Штаты поддерживали Чаушеску до самого конца! Сухарто в Индонезии, Фердинанд Маркос на Филиппинах, Жан-Клод Дювалье на Гаити, Чон Ду Хван в Южной Корее, Мобуту Сесе Секо в Заире — всех этих диктаторов свергли собственные народы. Но Соединенные Штаты не хотели этого в Ираке. В Ираке планировалось установить желанный, марионеточный режим. То же самое относится и к Афганистану.

В мире существуют геостратегические факторы. Они весьма значимы. Насколько велика их роль в глазах крупных политических деятелей, ведающих стратегическими вопросами, остается лишь гадать. Но имеется одна очень веская причина, по которой все пытаются завоевать Афганистан еще со времен Александра Македонского. Эта страна занимает крайне важное стратегическое положение относительно Центральной Азии, Южной Азии и Ближнего Востока. В наше время такое стратегическое положение страны сказывается на различных проектах прокладывания трубопроводов. Пока что проекты вынужденно пылятся на полках. Не скажешь в точности, насколько важны эти доводы сегодня, однако еще в девяностых годах Соединенные Штаты не щадили усилий, обустраивая проведение Трансафганского газопровода (ТАПИ) из Туркменистана, обладающего огромными запасами природного газа, в Индию. Трубопровод должен пройти через Кандагар. Таким образом, в проект вовлечены все вышеупомянутые страны: Туркменистан, Афганистан, Пакистан и Индия. Соединенные Штаты хотят проложить упомянутый трубопровод по двум причинам. Первая причина — США стремятся воспрепятствовать попыткам России получить полный контроль над рынком природного газа. Это своеобразная «большая игра» в геополитике: а кто первым дотянется до природных богатств Средней Азии? Вторая причина связана с попытками изолировать Иран. Самый простой с географической точки зрения способ снабжать Индию энергоресурсами — поставлять их из Ирана по нефтепроводу, протянутому прямо оттуда в Пакистан и затем в Индию. Соединенные Штаты делают все возможное, чтобы предотвратить подобный поворот дела. Это довольно сложно. Пакистан недавно согласился на строительство нефтепровода из Ирана в Пакистан. Сейчас возникает вопрос: присоединится ли Индия к этим договоренностям? Строительство Трансафганского газопровода могло бы свести на нет все усилия протянуть нефтепровод из Ирана.

Те события, которые я только что назвал, во всей своей совокупности, вероятно, и составляют главную причину, по которой в 2008 году Соединенные Штаты заключили с Индией соглашение, позволяющее ей невозбранно пренебрегать Договором о нераспространении ядерного оружия и покупать ядерные технологии, пригодные для производства атомных бомб и ракет. Это еще один способ вовлечь Индию в сферу интересов Соединенных Штатов и отдалить ее от Ирана.

Так вот и движутся дела. В них замешаны многочисленные и разнообразные политические интересы. Но все же подозреваю: главную роль тут играет внутренняя политика. Мы не можем просто так убраться из Афганистана, не одержав там победу. Это равнозначно политическому самоубийству американских правителей.

Связано ли это с тем, что заметно участились и усилились атаки «шершней» — беспилотных самолетов — в Пакистане?

Да, связано. Атаки ужасны, однако и довольно интересны с политической точки зрения. Они красноречиво говорят об американской идеологии. Воздушные налеты американских «шершней» ни для кого не секрет. Конечно, мы многого не знаем о том, что происходит в действительности. Население Пакистана большей частью негодует по поводу налетов, но те считаются оправданным приемом боевых действий, поскольку пакистанское руководство втайне одобряет их. К счастью для нас, Пакистан — столь жестокая диктатура, что властям вовсе не обязательно учитывать мнение собственного народа. Стало быть, если страной правит жесточайшая диктатура — просто великолепно: в этом случае тамошнее руководство потихоньку дает согласие на все, что мы творим, и не обращает ни малейшего внимания на собственный народ, который в подавляющем большинстве возмущается нашими действиями. То есть недостаток демократии в Пакистане оборачивается для нас благом. А газеты американские голосят: «Мы укрепляем всемирную демократию!» Джордж Оруэлл назвал это «двоемыслием» — способностью одновременно держать в голове две противоположные идеи, считая истинными обе. Двоемыслие и определяет нашу умственную культуру. Происходящее в Пакистане — непревзойденный тому пример. Да, воздушные удары «шершней» приемлемы и даже хороши — ибо руководство Пакистана втайне с ними согласно. Но можно и внушить населению страны, что правители якобы возражают против бомбежек — почему бы и нет? Ведь «шершней» люто ненавидит почти весь народ…

В Индии, сопредельной Пакистану, за последнее время оживилось внутреннее сопротивление политике неолиберализма. Манмохан Сингх, в настоящее время занимающий должность индийского премьер-министра, в начале девяностых годов был министром финансов. Именно он случайно сделал тайное явным, когда в своей речи перед индийским парламентом в июне 2009 года объявил: «Если левый экстремизм — очень широкое определение, под которое в Индии попадают наксалиты[7], маоисты, террористы, — будет по-прежнему шириться в тех областях страны, где находятся огромные запасы полезных ископаемых и других природных богатств, инвестиционный климат в стране ухудшится весьма значительно».

Да, это правда. Целый ряд западных инвесторов, а также местные индийские инвесторы хотели бы попасть в богатые природными ресурсами регионы страны даже при условии, что это со стопроцентной вероятностью означало бы необходимость или избавиться от местных племен, или разрушить их образ жизни. По сути, внутренние войны идут в Индии с момента создания индийского государства. А если заглянуть еще дальше, эти войны уходят своими корнями намного глубже в историю, в самые ранние периоды британского правления. В целых регионах страны, причем крупных, войны идут прямо сейчас. Некоторые индийские штаты находятся на осадном положении. Однако, несмотря на все перечисленные обстоятельства, необходимо получать новые и новые средства и ресурсы для продолжения того, что зовется бурным экономическим ростом страны.

Индия фигурирует в геостратегических планах США как визави Китая. В последнее время индийцам продают все больше американского оружия, расширяется сотрудничество между военными обеих стран и их же разведывательными службами. Израиль также вовлечен в эти процессы. Как Индия проделала путь от неприсоединившегося государства до государства, которое стало настолько тесно сотрудничать с Соединенными Штатами?

Индия была не просто неприсоединившимся государством — она возглавляла движение неприсоединения. У Индии сложились довольно близкие военные связи с Россией, но что касается политики и идеологии, Индия находилась в самом центре движения неприсоединения. Все это изменилось. На сегодня Индия ведет очень сложную игру. Она старается поддерживать отношения с Китаем, хотя в этих отношениях существуют проблемы. Экономические и другие связи с Китаем продолжают расширяться, но в то же время между двумя странами остается нерешенным конфликт в районе Ладакха. В 1962 году здесь шла китайско-индийская пограничная война, и этот регион до сих пор остается зоной конфликта.

Думаю, сегодня Индия пытается решить, как отыскать себе наиболее правильное место в системе глобальной политики. Отношения с Соединенными Штатами и Израилем, союзником США, ныне стали очень тесными. Подразделения индийской армии, нападающие на районы, где обитают мятежные племена, очевидно, используют израильскую технику. На протяжении многих лет одной из услуг, которые Израиль предоставлял Соединенным Штатам, был государственный терроризм. На этом поприще Израиль весьма преуспел. Израильские террористы орудовали и в Южной Африке, и в Центральной Америке, а теперь занимаются точно тем же в Индии — вероятно, в Кашмире: так говорят, однако не знаю, насколько это справедливо. Очень возможно, что действуют они и в курдских районах Северного Ирака.

Израиль выступает в роли наемника уже на протяжении тридцати лет и помогает США — под «США» в данном случае я имею в виду Белый дом — обходить санкции конгресса. К примеру, конгресс ввел санкции на оказание помощи Гватемале, где царил худший из террористических режимов Центральной Америки. Тогда Вашингтон стал переправлять деньги этому режиму через Израиль и Тайвань.

Соединенные Штаты — очень крупное государство. Маленькие страны нанимают террористов-одиночек, таких как, к примеру, Карлос «Шакал». Соединенные Штаты нанимают целые террористические государства. Это намного выгоднее. Таким способом можно решать более грязные и тяжелые задачи. Израиль — одно из таких террористических государств, а Тайвань — еще одно. Некогда была таким же государством и Британия.

Индийско-израильские отношения стали очень близкими отчасти и благодаря невероятно напряженным усилиям США по созданию глобальной системы, которая предоставила бы Соединенным Штатам геостратегическое преимущество над Китаем. Но действительность еще сложнее. Китай, к примеру, сейчас выдвигается в Саудовскую Аравию, самое сердце американских интересов. Полагаю, Китай на сегодняшний день является крупнейшим импортером саудовской нефти. И не стоит забывать: взаимные связи Поднебесной с Пакистаном уходят глубоко в историю. Китайская Народная Республика собирается строить порты в Карачи и Гвадаре, что позволит государству получить доступ к морям Южной Азии и, следовательно, ключ к импорту нефти и минеральных ресурсов из Африки. То же самое происходит сейчас и в Латинской Америке. На сегодня Китай, вероятно, стал ведущим торговым партнером Бразилии. Тут он обогнал и Соединенные Штаты, и Европу.

Мы оба присутствовали на выступлении Арундати Рой[8] в Гарвардском университете, в ходе которого она говорила о мощном сопротивлении, что существует сейчас в Индии по отношению к политике неолиберализма. Коренное население страны притесняют невероятно. Я написал Говарду Зинну о ее выступлении. Он ответил мне в одном из последних своих электронных писем: «По сравнению с Индией Соединенные Штаты выглядят пустыней».

Так было не всегда. Вспомним XIX век — коренное население Соединенных Штатов в то время оказывало серьезное сопротивление белому большинству. И тут уж именно США являются пустыней, ибо мы уничтожили все коренное население страны. Соединенные Штаты тогда выиграли войну. К концу XIX столетия коренное население почти полностью исчезло. Индия сегодня находится на том этапе своего развития, на котором США находились в XIX веке.

Я сейчас думаю о рабочих, потерявших работу, пенсию и социальные льготы. Во время выступления в Портленде, штат Орегон, которое называлось «Когда элиты терпят фиаско», вы осуждали тот факт, что левые силы не смогли организовать сопротивление, в то время как правые силы уверенно смогли это сделать.

Это правда. Но я не думаю, что Индия — хороший пример для сравнения. С моей точки зрения, более ранние периоды в истории США являются лучшими примерами.

Возьмем тридцатые годы XX века. Великая депрессия началась в 1929 году. Приблизительно через пять лет рабочий класс уже стал довольно организованной и грозной силой, был создан Конгресс производственных профсоюзов США, начались сидячие забастовки. Именно эти процессы в обществе и заставили Рузвельта начать реформы «Нового курса». Этого, однако, не произошло в ходе нынешнего экономического кризиса. Не стоит забывать, что двадцатые годы прошлого века были тем периодом в истории, когда рабочее движение в стране оказалось почти полностью разгромлено. Один из самых видных историков рабочего движения в Соединенных Штатах Дэвид Монтгомери[9] написал книгу, озаглавленную «Крушение конгресса рабочего движения» (The Fall of the House of Labor: The Workplace, the State, and American Labor Activism, 1865–1925). Бурный рост рабочего движения в США начался в XIX веке выступлениями воинствующих активистов и продолжался до начала XX века уже в виде агитации рабочего класса. Однако рабочее движение было подавлено президентом Вудро Вильсоном, отличавшимся жестокостью не только за пределами Соединенных Штатов, но и внутри страны. Красная угроза сильно подкосила рабочее движение. Это произошло в двадцатых годах. Затем начались потрясения тридцатых, когда наступила Великая депрессия, длившаяся несколько лет. И Великая депрессия была намного хуже, чем та депрессия, в которой США находятся сегодня.

Кроме того, тогда существовал еще целый ряд других факторов. Например, такой, как Коммунистическая партия. Хотя об этом сейчас не принято говорить, но в те времена компартия была хорошо организованным и неизменным элементом рабочего движения. Рабочие не появлялись просто так на демонстрациях и не разбегались, как это делали другие, чтобы впоследствии кому-то пришлось все начинать сначала. Эта партия всегда была в самой гуще рабочего движения, и она оставалась там надолго. С сегодняшней организацией то движение не имеет ничего общего. И не стоит забывать, что Коммунистическая партия была впереди всех в деле борьбы за гражданские права, а это было очень важно в тридцатых годах. Они также были сильны в деле организации рабочего движения, борьбы профсоюзов. Они были той искрой, которой стране сейчас так недостает.

Почему же этой искры сейчас так недостает?

Прежде всего, Коммунистическая партия была полностью ликвидирована. Всех активистов левого движения уничтожили при президенте Гарри Трумэне. То, что мы называем маккартизмом, в действительности началось при Трумэне. Да, профсоюзы после этого стали разрастаться, но это были не прежние профсоюзы, а профсоюзы коллаборационистов, соглашателей. Кстати, это явилось одной из причин, по которой Канада — очень похожая на нас страна — имеет общественную систему здравоохранения, а мы нет. В Канаде профсоюзы боролись за систему здравоохранения для всей страны. В Соединенных Штатах они боролись за медицинское обслуживание только для себя. Таким образом, если вы рабочий на автомобильном заводе здесь, в Соединенных Штатах, то у вас имеются неплохая медицинская страховка и пенсионный план. Члены профсоюза добились такого медицинского обслуживания для себя в рамках контракта с корпорацией, на которую работали. И думали, будто у них есть контракт. Однако и подумать не могли, что это контракт самоубийцы. Если корпорация решит, что контракт закончился, то его — контракта — больше нет, он закончился. А тем временем остальная страна вообще не получила никакой системы медицинского страхования. Таким образом, сегодня Соединенные Штаты имеют совершенно нефункционирующую систему здравоохранения — в то время как Канада имеет систему здравоохранения более или менее работоспособную. Все это лишь отражение разных культурных ценностей и различающейся структуры государственных институтов в двух очень похожих государствах. Рабочий класс действительно продолжал развиваться и расти в Соединенных Штатах, но это происходило в условиях классового коллаборационизма, то есть по контракту с корпорациями.

Вы, может, вспомните, как в 1979 году Даг Фрейзер, бывший на тот момент времени главой Объединенного профсоюза автостроителей, произнес речь и пожаловался, что дельцы-работодатели вели, как он это назвал, «одностороннюю классовую войну» против рабочих. Мы думали, все — рабочие и корпорации — действуют заодно, сотрудничают друг с другом. Мы были слишком глупы, думая подобным образом. Бизнес всегда находился в состоянии односторонней классовой борьбы, особенно в Соединенных Штатах, чье деловое сообщество особенно остро ощущает классовые различия. Деловые круги в Соединенных Штатах агрессивно борются за то, чтобы избавиться от любого посягательства на их господство и контроль. Профсоюзы решили сотрудничать с большим бизнесом в США. Какое-то время рабочие, члены профсоюзов, могли извлекать из этого сотрудничества пользу. А теперь вынуждены за это платить.

Во время лекции на форуме левых сил, который проходил в Нью-Йорке 21 марта 2010 года, вы говорили о Джозефе Стэке и его манифесте. Это тот человек, который сел за штурвал самолета и направил его в здание налоговой службы США, расположенное в городе Остин, штат Техас. Затем вы продолжили лекцию рассказом о Веймарской республике. Вы сказали: «Все это вызывает в памяти те дни, когда центр уже был не в состоянии править, и об этом сегодня стоит подумать». Расскажите, что вы думаете о Стэке и почему вдруг подняли тему Веймарской республики?

Джо Стэк оставил после себя манифест, который либеральные журналисты просто высмеяли в прессе. Автора сочли сумасшедшим. Но если вы внимательно прочтете его манифест, то сразу поймете, что это красноречивые и глубокие рассуждения о современном американском обществе. Он начинает с описания того, как вырос в старом промышленном районе. Это было в городе Харрисбург, штат Пенсильвания. Когда Стэку было восемнадцать или девятнадцать лет, он стал студентом колледжа и существовал на жалкие гроши. В его доме жила восьмидесятилетняя женщина, которая питалась в основном кормом для кошек, и Стэк рассказал ее историю. Ее муж был рабочим на сталелитейном заводе, то есть человеком, принадлежащим к так называемому привилегированному рабочему классу. Эти люди очень хорошо зарабатывали в период бурного экономического роста, пришедшегося на пятидесятые-шестидесятые годы XX века. Мужу была гарантирована пенсия. Он уже предвкушал, как уйдет на покой. И все это у него украли. Из-за этого он рано умер. Такое довольно часто происходит с людьми, оказавшимися в подобных условиях. Его будущее украли корпорация, на которую он работал, правительство Соединенных Штатов и его же собственный профсоюз. А жена осталась одна, и вынуждена была питаться кошачьим кормом. Тогда Джо Стэк впервые осознал: что-то неладно в картине окружающего мира, которую ему рисовали в средней школе. И Стэк пишет: «Я решил, что не доверю большому бизнесу заботиться обо мне, позабочусь о себе и своем будущем сам».

Он пишет и о том, как пытался на протяжении всех этих лет начать маленький бизнес, а корпорации и правительство старательно сводили все его усилия на нет. В конце концов Стэк дошел до той точки, когда сказал себе: «Нужно восстать, а единственный способ восстать — пробудить людей от того безразличия, той апатии, в которой они находятся. Надо показать: мы готовы умереть за нашу свободу». После этого Стэк направил свой самолет на здание налоговой службы в Остине, чтобы пробудить многих таких же, как и сам он.

А что же происходит с теми, кого мы называем средним классом, ибо словосочетание «рабочий класс» ныне сделалось запретным? Именно так вышло с рабочими в Соединенных Штатах. В других странах их называют рабочим классом. Но в США все должны быть либо средним классом, либо низшими слоями общества.

Форум левых сил использовал фразу «Центр больше не в состоянии править» как название конференции, где я выступал, — и это правильно. Сегодня повсюду в Соединенных Штатах нарастает волна гнева, направленного против корпораций, против правительства, против политических партий, против различных государственных и общественных учреждений и представителей целого ряда профессий. Приблизительно половина населения страны уверена: всех членов конгресса, включая их собственных представителей, необходимо разогнать. Это и означает: центр больше не в состоянии править.

Давайте посмотрим на историю Веймарской республики. Это, конечно, не самая лучшая аналогия, но многое здесь выглядит на удивление похожим. В двадцатых годах прошлого века Германия находилась на пике развития западной цивилизации — в области искусств, науки и литературы. Политическая система в стране была очень яркой. Существовали крупные организации рабочего класса, огромная социал-демократическая партия, большая коммунистическая партия, множество различных общественных организаций. В стране существовало множество проблем, но по всем общечеловеческим понятиям это было очень живое и демократическое общество.

Германия стала меняться еще до начала Великой депрессии. Во время президентских выборов в 1925 году страна подавляющим большинством голосов избрала на эту должность Пауля фон Гинденбурга. Он был прусским аристократом, однако его сторонниками в большинстве своем выступали мелкие буржуа, лавочники, разочарованные в происходящем рабочие и другие — по демографическому составу сообщество не очень отличалось от того, что сегодня составляет костяк Движения чаепития[10] в Соединенных Штатах. Впоследствии все эти люди составили массу, которая безоговорочно приняла идею нацизма. В 1928 году нацисты получили меньше 3 % голосов на выборах. В 1933 году, всего через пять лет, они стали уже настолько могущественными, что Гинденбург был вынужден назначить Гитлера канцлером Германии. Гинденбург ненавидел Гитлера. Но, опять же, Гинденбург был аристократом, генералом. Не водил он дружбы с чернью. А Гитлер был этаким «маленьким ефрейтором», как любил его называть Гинденбург. Что он вообще делает в нашей аристократической Германии? И все же Гинденбург вынужден был назначить его на должность канцлера: Гитлера поддерживали народные массы. И коренные изменения в стране произошли всего за пять лет.

Если посмотреть более внимательно на те силы, что привели к подобному сдвигу в общественном мнении, то увидите: первопричиной всему стало разочарование в существующей политической системе. Партии увязли в политических дрязгах и ничего не делали для народа. К этому времени в стране началась невиданная дотоле депрессия, а нацисты потому и зовутся нацистами, что взывают к чувству национализма. Гитлер был неимоверно харизматичным вождем. «Мы создадим могущественную, новую Германию, которая займет подобающее место под солнцем. Необходимо победить наших врагов — большевиков и евреев. В них весь корень зла. Именно они разрушают нашу Германию». В 1933 году Гитлер впервые объявил Первое мая праздником рабочей солидарности. Социал-демократы, которые были мощной политической партией, пытались сделать это еще со времен Второго рейха[11], но им это так и не удалось. А Гитлер сделал это в первый же год своего пребывания у власти. В Берлине прошли многолюдные демонстрации. Берлин того времени звали «Красным Берлином», это был город рабочего класса, город левых сил. На демонстрацию вышло около миллиона человек, и все были чрезвычайно взволнованы. «Наша новая, объединенная Германия вышла на новый путь. Конец любым политическим дрязгам и всяким партиям политиканов. Теперь мы станем единой, организованной, военизированной страной, и всем покажем, что такое настоящая сила и власть».

Очень похоже на творящееся у нас сейчас. Это выглядит поистине зловеще. Нацисты уничтожили крупнейшие организации рабочего класса. И германские социал-демократы, и коммунисты были очень многочисленными организациями, а не просто политическими партиями. У них были клубы, ассоциации, общественные движения, учреждения. Все это полностью уничтожили и разрушили — частично силой, а частично в итоге того, что люди, разочаровавшись, примкнули к нацистам в надежде на лучшее будущее — красочное, военное, ура-патриотическое будущее. Я бы не сказал, что все это абсолютно схоже с происходящим в нашем обществе сегодня, и все же сходство настолько близко, что пугает. К политической группе такого разбора могут присоединиться люди, подобные Джо Стэку.

Арундати Рой осудила тех, кто протестует на выходных, а затем, в понедельник, после того как вышли на демонстрацию или марш протеста, возвращаются к своей обычной рутине. Она говорила о том, что необходимо больше рисковать, для того чтобы протесты имели более весомые последствия.

Я не уверен, что соглашаюсь с ее словами о необходимости риска. Конечно, серьезные демонстрации несут в себе определенный риск — вас могут арестовать. Дело, мне кажется, не в риске, а в последовательности. Беда именно в том, что люди преспокойно расходятся по домам. Вот почему старая Коммунистическая партия имела такое большое значение. В той партии всегда кто-нибудь был готов рисковать — работать, например, с гектографом и печатать листовки. Члены той партии были верны ей. Причем не ожидали быстрой победы. Может, вы где-то победите, а может, и нет, но в любом случае создадите основу для чего-нибудь нового — но только впоследствии появится возможность перейти к этому новому. Нынче такой умственный склад исчез; к сожалению, это случилось уже в шестидесятых годах.

Исчез уже в шестидесятых годах?

Да, это так. Если вернуться к шестидесятым годам, к могучим демонстрациям, проходившим по стране тогда, — таким, например, как забастовка студентов Колумбийского университета и марши на Вашингтон, — можно вспомнить, сколько молодых людей, участвовавших в этих событиях, думали, что вот-вот победят. Дескать, уступите нам президентское кресло недельки на три — и воцарятся всемирные дружба и любовь. Уверен, вы все это помните. Ну, конечно, до президентского кресла, дружбы и любви оставалось еще не близко — и все они, разочаровавшись, перестали протестовать. Прежде всего, необходимо преодолеть отсутствие последовательности в движении протеста.

На протяжении некоторого времени такое отсутствие последовательности удавалось преодолеть борьбой за гражданские права. Многие люди, в ней участвовавшие, знали: борьба окажется долгой. Знали: немедленной победы не жди. Может, мы и достигнем сегодня какого-то успеха, но завтра столкнемся с новым препятствием. Но они все-таки не сдавались, пытаясь превратить движение за гражданские права афроамериканцев в движение за права всех бедных жителей страны. Расширить рамки движения таким образом было идеей Мартина Лютера Кинга.

К примеру, возьмем Кинга, это хороший пример: он был очень заметной фигурой в истории США. В день Мартина Лютера Кинга — день, когда он произнес свои знаменитые речи: «У меня есть мечта» и «Давайте избавимся от расистских шерифов Алабамы», — мы отмечаем его гражданский подвиг начала шестидесятых годов. Это, конечно, было серьезным достижением, но к началу 1965 года Кинг сделался намного более опасной политической фигурой, нежели просто борцом за права афроамериканцев. Во-первых, он начал очень решительно выступать против войны во Вьетнаме. Во-вторых, попытался возглавить движение не только афроамериканцев, но и всех остальных бедняков — а оно только ведь начинало зарождаться. Кинга убили, когда он участвовал в забастовке рабочих-мусорщиков, перед тем как отправиться в Вашингтон, чтобы там принять участие в собрании всех бедняков Соединенных Штатов. Он пошел дальше проблемы шерифов-расистов из Алабамы и намеревался поставить проблему расизма на Севере, который, по сути своей, укоренился намного глубже, да еще и ориентирован классово. Отчасти движение за гражданские права уничтожили силой, а отчасти оно само разлетелось на мелкие осколки и сошло на нет после убийства Мартина Лютера Кинга — и никогда не смогло достичь некой точки развития, где начинают решаться классовые проблемы.

Невероятно важным считаю замечание Арундати Рой о том, что нельзя спокойно идти домой после демонстрации протеста. Необходимо осознать: если вы так устроены, то не победите, даже сидя в президентском офисе. Не вам приносить любовь и мир всему земному шару. Вы можете достичь небольшой победы, но ведь затем предстоит намного более ожесточенная борьба. Это схоже с альпинизмом. Взбираетесь на вершину, думаете, что вы уже на самом верху, а потом замечаете: прямо за этой вершиной высится другая, еще более громадная, — и теперь необходимо взобраться и на нее. Именно так и выглядит народное движение. Именно такой настойчивости ему не хватает. Наша культура скорейшего удовлетворения всех потребностей и желаний не слишком-то способствует развитию упорства и твердости.

Есть, несомненно, такие люди и организации, которые действуют очень настойчиво, и, конечно, они в первую очередь подвергаются нападкам со стороны властей. Возьмем, к примеру, ACORN (Ассоциация общественных организаций за немедленные реформы). Почему ACORN уничтожили? Да, эта организация совершала некие мошеннические действия, но по сравнению с деяниями корпоративной Америки то, что они делали, выглядело сущими пустяками. Но в их случае чуть ли не мгновенно — сразу же после того, как новости, касавшиеся мелких правонарушений, появились в прессе, — средства массовой информации, конгресс, — все, кому не лень было, — набросились на ACORN и уничтожили ассоциацию. Только потому, что ACORN последовательно вела работу с бедным населением, а у нас в США это считается опасным.

Принимая во внимание то, насколько плоха сейчас в стране экономическая ситуация, почему левые силы ничего не делают? Правые же силы нашли на все ответ и все уже объяснили.

Впрочем, такого свойства ответы были и у Гитлера. Во всем виноваты евреи и большевики. Ответы, конечно, безумные — да все равно ведь ответы!

Однако это лучше, нежели пребывать в вакууме. А создается впечатление, что левым силам просто нечего сказать.

Демократическая партия и даже левые демократы не могут объявить людям: «Беда ваша в том, что еще в семидесятых годах мы предприняли крупнейшую финансовую капитализацию экономики и опустошили производственную базу. И уже на протяжении тридцати лет ваша заработная плата, ваши доходы стынут на том же уровне, а богатство страны оседает в карманах небольшой кучки людей. Вот и вся государственная политика». Как вы думаете, способны левые открыто сказать это людям? Нет, сегодня в стране просто не существует по-настоящему левых сил. Конечно, если делать более скрупулезный подсчет, то, скорее всего, сейчас даже больше людей вовлечено в движения протеста, нежели в шестидесятых годах, но все они до того разобщены, что посвящают себя совершенно различным вопросам — правам гомосексуалистов, охране окружающей среды — чему угодно. Люди не в состоянии слиться в одно движение, способное чего-то добиться.

А есть вещи, которые можно сделать, и я немного поговорил об этом на лекции, прочитанной форуму левых сил, упомянутому ранее. Например, администрация президента Обамы на сегодня фактически владеет автомобильной индустрией Соединенных Штатов, за исключением разве что компании Ford. Они полностью владеют General Motors. И что же они делают? Они продолжают закрывать заводы General Motors — лишая людей работы, уничтожая сообщества, в которых живут люди. Сообщества эти были построены профсоюзами. Тем временем Обама посылает своих эмиссаров объявить людям, живущим в заводских городах: «Мы о вас позаботимся, мы вам поможем». После чего раздают какие-то скудные гроши. Одновременно с этим Обама посылает другого эмиссара, министра транспорта США, в Испанию — истратить федеральные средства, предназначенные для стимулирования американской экономики, подписать контракты с испанскими компаниями на постройку высокоскоростной железной дороги. Оборудование для этой дороги можно было бы сделать и на заводах General Motors, ныне закрываемых, но это не столь уж важно, с точки зрения банкиров и «главных архитекторов» политики, как их когда-то назвал Адам Смит.

Чего действительно сильно не хватает сегодня, так это той решительности, какая наблюдалась в тридцатых годах прошлого века: возьмем заводы в свои руки и будем управлять ими сами! По-настоящему напугались корпорации и правительство в бурные тридцатые именно глядя на сидячие забастовки. Участникам сидячих забастовок оставалась тогда сущая малость — сказать: «Послушайте, давайте-ка не будем сидеть на месте, а возьмем предприятие в свои руки. Нам не нужны хозяева и управляющие». Вот это поистине огромный шаг вперед. Это можно сделать в Детройте и в других местах, где закрываются предприятия.

Цепи покорности и раболепия

Боулдер, штат Колорадо

(11 марта 2011 года).

Телесное рабство формально упразднили много лет назад, но фактически на смену ему пришло рабство умственное. Это проявляется в нынешней безропотной покорности по отношению к силе и власти. Люди вынуждены просить, молить власть имущих о различных одолжениях: несколько крошек тут, несколько крошек там. Не урезайте бюджет на такую-то сумму, или не сокращайте эту школьную программу настолько. Как человеку разорвать цепи душевной покорности и умственного раболепия?

Прежде всего необходимо отметить: рабство телесное сменилось умственным не буквально, ибо умственное рабство существовало в людях всегда. Как же сломить умственное рабство? Волшебной палочкой не взмахнешь. Начинать надо, требуя разумных общественных реформ. Если видите, что реформы проводятся, двигайтесь дальше. Но если вы натолкнулись на каменную стену, если власть не идет ни на какие уступки, то следует попытаться свергнуть такую власть. Это и есть история политической активности масс. Именно таким образом и покончили с рабством.

Насколько сложней претворить это в жизнь здесь, в Соединенных Штатах, чем, скажем, в Боливии?

Я думаю, здесь это намного проще, чем в Боливии. Участие в демонстрациях протеста на земле Соединенных Штатов куда легче и безопаснее, чем в демонстрациях на каирской площади Тахрир. Боливийцы живут в значительно более суровом мире, где проводить акции протеста намного сложней. Но то, чего они уже смогли добиться, восхищает. Условия, в которых им доводится действовать, намного сложней, а все же действовать необходимо.

Насколько система пропаганды в Соединенных Штатах способствует возникновению чувства покорности и пассивности у граждан страны?

В этом вся суть проблемы. Но это же было сутью проблемы везде и всюду с незапамятных времен — составной частью преклонения перед королями, священниками, преклонения перед властью религии. Покорность и пассивность являются доктринальными характеристиками любой власти, стремящейся заставить людей быть пассивными. Крупнейшие системы пропаганды, с которыми мы сталкиваемся сегодня, выросли из недр огромной индустрии по связям с общественностью, а созданы были совершенно сознательно более ста лет назад в самых свободных на то время странах мира — Великобритании и Соединенных Штатах Америки. Возникли эти системы пропаганды оттого, что власти понимали очевидное: подданные добились настолько многочисленных прав, что стало слишком сложно подавить их выступления исключительно с помощью силы. Вот и приходилось по мере возможности контролировать их взгляды и убеждения либо каким-то образом отвлекать их от насущных проблем. Как заявлял экономист Пол Нистром: «Вам необходимо лепить потребителя, порождать в нем желания и потребности: пускай люди окажутся, таким образом, в западне». Это очень широко используемый метод.

Так поступали рабовладельцы. Например, когда Британия отменила рабство, у нее по всей Вест-Индии остались плантации, использовавшие рабский труд. После официальной отмены рабства в британском парламенте начались горячие дебаты относительно того, как же сохранить существующий режим. Что помешает бывшему рабу просто уйти в горы, где много свободной земли, — и там попросту начать счастливую новую жизнь? Изобрели тот же самый, старый, общеизвестный метод: попытаемся поймать их в ловушку — а приманкой станут потребительские товары. Есть и другие приманки: доступный кредит, подарки. А затем, после того как люди попали в ловушку, начали приобретать предметы потребления и погружаться все глубже и глубже в долги магазинам компании, начался процесс восстановления чего-то, с точки зрения хозяев плантации, уже достаточно похожего на рабство.

United Fruit Company[12] сама догадалась проделать подобное в Центральной Америке, деловые круги США и Великобритании тоже сами догадались проделать подобное повсеместно и применили точно такую же тактику в начале XX века. Так и возникла исполинская система пропаганды, направленная, как точно подметил Нистром, на создание класса потребителей и «полнейшую сосредоточенность человеческого внимания на вещах совершенно поверхностных и незначащих». Ну и конечно, следует по мере сил контролировать мысли и убеждения людей — без этого нет настоящего «промывания мозгов».

Перечисленные приемы не новы. Они стары как мир, однако принимают новые формы с изменением окружающих нас обстоятельств. Те приемы воздействия, что мы видим сегодня, являются реакцией на достижения предыдущих поколений в деле завоевания свободы. И я должен сказать, что в действительности бороться против целеустремленного воспитания бездумных потребителей намного проще, чем бороться, к примеру, против пыточного следствия.

Вы много ездите по Соединенным Штатам, и в ходе этих поездок вы часто говорите, что те города, где есть общественное радио, отличаются от тех городов, где его нет. К примеру, ваш родной город Бостон не имеет общественного радио.

Это не научное заключение, это личное впечатление; впрочем, действительно: Бостон является тому хорошим примером. В городе нет общественного радио, и поэтому общественное мнение очень разнообразно и разрозненно. Люди могут не знать даже о том, что происходит в другой части города. Нет никакого взаимодействия между людьми, поскольку не существует способа объединить их. Конечно, существуют иные средства общения — скажем, Интернет, — но вам некуда обращаться непосредственно, если захотите выяснить, что же все-таки происходит, если захотите получить критический анализ событий, происходящих в мире и, возможно, относящихся к проблемам и событиям в вашем собственном городе. А это все, конечно, мешает создавать крепкое местное сообщество граждан.

Вы работаете в сфере образования. Вы преподавали в Массачусетском технологическом институте на протяжении многих десятилетии. Очень многих сегодня волнует то, что происходит с системой образования в Соединенных Штатах. По всей стране увольняют тысячи и тысячи учителей, в классах насчитывается все больше и больше учащихся, школы закрываются, возникает огромный бюджетный дефицит в сфере образования. Программы помощи отстающим ученикам постоянно урезаются или прекращаются полностью. Неужели власть и корпоративная элита больше не нуждаются в хорошо подготовленной и образованной рабочей силе? Или они собираются в будущем полагаться на выходцев из Южной и Восточной Азии?

Я не думаю, что деловые круги, по крайней мере, в краткосрочной перспективе настолько озабочены этой проблемой. На протяжении последних тридцати лет в стране существует серьезная программа по переносу производства в другие страны. И это касается не только неквалифицированного, ручного труда, но и процесса обработки данных. Рабочая сила за рубежом намного дешевле, чем в США. Несколько лет назад IBM объявила о целом ряде стимулов, пытаясь убедить своих сотрудников в Соединенных Штатах переехать работать в Индию, где они могли бы жить на меньшую заработную плату. Конечно, то, о чем вы говорите, частично соответствует действительности. Но все же думаю: деловая элита предполагает поддерживать необходимое количество рабочей силы в стране, опираясь на меньшую часть населения.

Все перемены, вами упомянутые, — неотъемлемая часть огромных усилий, прилагаемых ради подрыва системы государственного образования во всей стране, с целью приватизировать образование, что станет настоящей находкой для власти частного капитала. Частный капитал в США не любит государственного образования по целому ряду причин. Одной из таких причин является принцип, на котором строится нынешнее образование: этот принцип представляет для капиталистов серьезную угрозу. Государственное образование основано на принципе солидарности. Так, например, мои дети родились пятьдесят лет тому назад. Тем не менее считаю и не могу не считать, что сегодня я должен платить налоги, для того чтобы другие дети, живущие на моей улице ныне, могли пойти в школу. Это полностью противоречит доктрине о том, что вы обязаны думать лишь о своих интересах, и пропади пропадом все остальные. Подобная доктрина — основной принцип частного капитала. Государственное образование представляет собой угрозу для такой системы ценностей, ибо порождает в людях чувство сплоченности, общности, призывает к взаимной помощи.

То же самое касается и системы социального обеспечения. Именно поэтому сейчас так яростно пытаются разрушить систему социального обеспечения в стране, хотя для этого нет никаких экономических предпосылок — по крайней мере, сколько-нибудь серьезных экономических предпосылок. Дело в том, что государственное образование и система социального обеспечения крайне опасны для власти частного капитала: они развивают представление о том, что все мы одно целое, все зависим друг от друга, значит, должны трудиться вместе и сообща строить лучшую жизнь, лучшее будущее. А если вы стараетесь правдами и неправдами выдавить из людей максимальную прибыль или заставить их максимально увеличить потребление, то любые благородные порывы этих людей — в особенности стремление действовать сообща ради лучшего будущего — крайне вредоносны для вас. Получается, благородные устремления следует вытеснять вон из людских голов.

Солидарность приводит к тому, что людьми становится трудно помыкать: они перестают быть равнодушными игрушками частного капитала. Вот капиталу и необходимы разнообразные системы пропаганды, помогающие преодолевать любые возможные отклонения от принципа: будь полностью покорен властям предержащим!

Сейчас в стране предпринимаются мощнейшие попытки заменить государственные школы сетью школ наполовину частных, но все же финансируемых налогоплательщиками. А вот управление этими школами уже будет преимущественно частным. Доказательств тому, что эти школы будут лучше прежних, нет. Насколько знаем, они, скорее всего, будут хуже. Но именно такая приватизация школьного образования серьезно подорвет солидарность и взаимопомощь населения страны — крайне опасные с правительственной точки зрения тенденции, значительно вредящие нынешним системам власти.

Профсоюзы в Соединенных Штатах Америки исторически выступали учреждениями, крепившими народную сплоченность. После того как членство в профсоюзах достигло своего пика — 35 % от числа всех работавших граждан, — количество членов профсоюза стало неуклонно падать, и на сегодня составляет лишь несколько процентов. От рабочих требуют ежедневно трудиться все дольше, заработная плата и льготы сокращаются, становится меньше рабочих мест. Означает ли все это, что частный капитал использует сегодняшний экономический кризис для достижения своей заветной долгосрочной цели — окончательно уничтожить профсоюзы?

Частный капитал люто ненавидит профессиональные союзы. Так было испокон веку. Соединенные Штаты — общество, где всегда верховодили деловые круги, и происходило это в намного большей степени, нежели в странах, сопоставимых с США. Соответственно, Соединенные Штаты имеют очень жестокую историю рабочего движения, куда более сложную, чем в других государствах. В стране постоянно прилагались усилия для того, чтобы полностью уничтожить профсоюзы. К началу двадцатых годов прошлого века это почти удалось. Однако настали тридцатые годы, и профсоюзы вновь набрали силу в ходе борьбы рабочих за свои права. Деловые круги США мгновенно отреагировали на подъем профсоюзного движения и сплотились в новой попытке сокрушить рабочих. Сразу же после окончания Второй мировой войны появились и закон Тафта — Хартли, и целый ряд других законов, ущемляющих интересы рабочего класса; началась невероятная по своему размаху пропагандистская кампания — в церквах, школах, кинотеатрах, прессе — для того, чтобы настроить общественное мнение против профсоюзов.

Некоторое время пропагандистская кампания имела определенный успех, но большинство трудящихся все же предпочитали оставаться членами профсоюза, если представлялась возможность. Правительства многих штатов возвели в своем законодательстве барьеры, значительно осложнившие процедуру вступления в профсоюз. Итог всего этого: членство в профсоюзах частного сектора экономики США опустилось до 7 % от числа работающих. Однако профсоюзы государственного сектора все еще не уничтожены, именно поэтому на них сейчас и оказывают неслыханное давление. Хорошим примером этого могут быть нападки на трудящихся штата Висконсин: те попытались организоваться и коллективно проводить переговоры с работодателями. Истинные проблемы этого штата не имеют ничего общего с местным бюджетным дефицитом. Эти заявления — чистое мошенничество, их просто используют как предлог. А настоящая загвоздка в том, что люди хотят осуществить свое право на коллективные переговоры с работодателями — это ведь один из основных профсоюзных принципов. И деловые круги хотят с этим покончить.

Если отбросить риторику: является ли Демократическая партия другом рабочего движения и рабочего класса?

По сравнению с Республиканской партией — конечно, да, является; но тут отнюдь не все так просто. Исследования, проведенные Ларри Бартельсом и многими другими политологами, свидетельствуют: и бедняки, и трудящиеся живут лучше при правлении демократов, чем республиканцев. Но это всего лишь означает, что республиканцы намного крепче связаны с миром крупного капитала, чем демократы. Однако необходимо понимать, что и республиканцы и демократы в известном смысле весьма уютно устроились на туше крупного североамериканского капитала — и присосались к ней. Есть, конечно, отдельные члены Демократической партии, которые всегда были и остаются друзьями рабочего движения, однако они разобщены и составляют в рядах партии незначительное меньшинство.

Возьмем, к примеру, Барака Обаму. Сессия «хромой утки»[13] в американском конгрессе после проведения промежуточных выборов в ноябре 2010 года была довольно интересна. Президента очень хвалили — в основном, правда, его же сторонники — за умелый подход к решению многих государственных вопросов в такой непростой для работы конгресса период, и за двухпартийный подход ко многим проблемам, и за то, что Обаме удалось протолкнуть многие законы через конгресс. А, собственно, что же он сумел протолкнуть? Главным достижением Обамы стало невероятное сокращение налогов для самых богатых людей страны. Я имею в виду самых-самых богатых. Так, например, я человек довольно состоятельный, однако мой уровень дохода был намного ниже того уровня, что необходим для получения новых налоговых льгот. Эта налоговая поблажка стала невероятным, неслыханным прежде подарком для крошечной части населения США — самых богатых граждан. То, что дефицит бюджета возрастет еще резче, никого не беспокоит. Вот это и было главным достижением господина Обамы. Одновременно президент Обама предложил увеличить налоги для всех государственных служащих. Это, естественно, уже никто не называл увеличением налогов. Неблагозвучно было бы… Это назвали замораживанием заработной платы. Но замораживание заработной платы для трудящихся государственного сектора в действительности равнозначно увеличению налогов. То есть мы финансово наказываем рабочих государственного сектора, а финансово награждаем высшее руководство Goldman Sachs, недавно само себе выделившее компенсационный пакет размером в 17,5 миллиарда долларов.

В своей речи, озаглавленной «Человеческий разум и окружающая среда», — вы произнесли ее в Университете Северной Каролины, в городке Чапел-Хилл, — говорилось: ныне существующая система «всех нас ведет к катастрофе». Хотел бы заметить, что сказали вы это за много месяцев до начала политических волнений в городе Мэдисон, штат Висконсин. «Собираются ли они что-либо делать по этому поводу?» — спросили вы тогда. И сами же ответили: «Перспективы таких действий со стороны власти выглядят не очень многообещающими». Почему вы так думаете?

Перспективы выглядят не очень многообещающими из-за всеобщего настроения, которое, как вы точно подметили ранее, можно лучше всего описать словами «все равно тут ничего не поделаешь». До тех пор пока люди будут сидеть сложа руки и позволять, чтобы с ними вытворяли подобное, динамика системы будет двигать ее в определенном направлении — а именно: к саморазрушению. Думается, это несложно доказать.

А утверждение, что все равно, дескать, ничего тут не поделаешь, неверно в корне. Многое возможно сделать. События в Мэдисоне очень четко это доказывают. Демонстранты не смогли одержать победу, но их выступление было невероятно важным. Это основа для дальнейшего движения вперед. Многое можно сделать, но это не произойдет само собой. Если людей заставляют чувствовать себя беспомощными, изолированными, разобщенными, тогда власти возьмут верх. Но вышеперечисленные проблемы существуют, и они крайне серьезны. Сегодня мы, пожалуй, впервые в истории человечества действительно стоим перед угрозой того, что человечество исчезнет на земле как биологический вид.

Восстания

Кембридж, Массачусетс

(17 января 2012 года).

Мохаммед Буазизи, молодой уличный торговец в маленьком городке в Тунисе, в отчаянии совершил акт самосожжения. Это привело к стихийному восстанию в Тунисе, а затем в Египте и других частях арабского Ближнего Востока.

Прежде всего давайте вспомним, что на фоне кажущегося спокойствия в окружающей жизни происходило немало событий. Просто до определенной минуты ничто не могло вырваться наружу. Возьмем Египет, самую важную страну в регионе. Демонстрацию, состоявшуюся в Египте 25 января, возглавляла группа довольно молодых «технарей», звавшаяся «Движением 6 апреля». Почему 6 апреля? Потому что 6 апреля 2008 года руководство рабочего движения в Египте, бывшее довольно активным и боевым, хоть и подвергалось многочисленным гонениям, намеревалось организовать забастовку в самом важном промышленном центре Египта, а также целый ряд акций солидарности по всей стране. Однако забастовку жестоко подавили силы безопасности египетского президента Хосни Мубарака. Это всего лишь размышление о том, насколько важны традиции борьбы рабочих за свои права. Хотя до нас доходит не очень много репортажей из Египта касательно того, что сейчас происходит в стране, возможно предполагать: египетское рабочее движение продолжает наступать, предпринимая некоторые крайне интересные шаги — вплоть до того, что кое-где рабочие взяли контроль над предприятиями в свои руки.

Что до Туниса, то упомянутое вами самосожжение действительно было своеобразным актом отчаяния — и стало искрой, от которой вновь разгорелось немало давно существующих движений протеста. Самосожжение Буазизи подтолкнуло их к действию. Но такие события не кажутся чем-то особенным, из ряда вон выходящим. Давайте обратимся к нашей собственной истории. Возьмем, к примеру, движение за гражданские права. На протяжении долгого времени в обществе существовала глубокая озабоченность и происходило много акций протеста против жестоких репрессий по отношению к чернокожим гражданам на юге страны. Но для того чтобы все это в одночасье взорвалось, двоим чернокожим студентам понадобилось всего лишь усесться в баре за стойку, предназначенную для белых. Такие, казалось, незначительные поступки, бросающие вызов несправедливости, могут сыграть огромную роль там, где есть озабоченность существующим положением, понимание проблемы — и достаточное количество активистов.

Где бы вы поместили восстания, которые сейчас называют «Арабской весной», с исторической точки зрения?

Это тройное восстание. Отчасти это восстание против опекаемых и Западом вообще, и США в частности региональных диктаторов. Отчасти это экономическое восстание против политики неолиберализма, проводимой по всему региону в течение последних десятилетий. Отчасти это восстание против военной оккупации, хотя во время большинства обсуждений относительно «Арабской весны» упускают из виду две области Ближнего Востока и Северной Африки, остающихся под военной оккупацией: Западную Сахару и Палестину.

На самом деле так называемая «Арабская весна» началась в ноябре 2010 года в Западной Сахаре. Западная Сахара, в буквальном смысле этого слова, последняя африканская колония. Она пребывает под юрисдикцией ООН; предполагалось, что она будет деколонизирована. В 1975 году регион действительно начал двигаться к деколонизации, но туда моментально вторглись марокканские войска. Марокко — страна, очень зависимая от Франции, — наводнила Западную Сахару своими гражданами, подавляя всякое возможное движение за независимость. С тех пор в регионе не прекращалась борьба против оккупантов, шедшая, однако, вполне мирным образом. В ноябре 2010 года в Западной Сахаре начались протесты наподобие тех, что проходили в странах «Арабской весны», включая создание палаточного поселка в одном из самых крупных тамошних городов. Тут же в город вошли марокканские войска и разнесли палаточный поселок подчистую. Поскольку Марокко в этом регионе зависит от ООН, движение сахрави — коренного населения Западной Сахары — выразило протест Совету Безопасности ООН, отвечающему, кстати, за деколонизацию. Франция погубила этот протест на корню, а Соединенные Штаты ее поддержали. Таким образом, весь этот случай просто выпал из истории.

Палестина также оккупирована. Палестинцы сделали несколько попыток присоединиться к освободительным движениям в арабском мире, но все эти попытки довольно быстро задушили. Таким образом, в упомянутых областях региона, в буквальном смысле слова оккупированных с западного благословения — французского в Западной Сахаре и североамериканского в Палестине, — почти ничего не происходит.

Кроме восстаний против оккупации, это также восстания против диктатуры и неолиберальной экономической политики. Все происходит, как должно. Мы уже обсуждали подобное применительно к Латинской Америке. Там народ в итоге смог покончить с политическими диктатурами и неолиберальной экономической политикой, возымевшей в Латинской Америке тот же эффект, что и на Ближнем Востоке и в Северной Африке — равно как и в США, и в Европе, только с небольшими отличиями. Очень маленькому сегменту населения удалось неимоверно обогатиться, остальная же, большая, часть народа испытала невероятные страдания. Это коснулось как экономической сферы жизни — резко упали реальные доходы людей и уровень жизни, так и политической — многие гражданские свободы оказались под угрозой. Невозможно проводить в жизнь политику неолиберализма, не имея в стране жесткого политического режима. В какой-то мере восстания и были направлены против этого.

Еще один аспект, в котором восстания очень похожи — практически неотличимы, — заключается в том, что разрушительное, в сущности, действие неолиберализма очень высоко ценит так называемая «тройка»: Международный валютный фонд — Всемирный банк — Министерство финансов США. Почти невероятно: в случае с Египтом мировая финансовая элита очень высоко оценивала действия диктатуры Мубарака в области экономики за великолепные экономические показатели и реформы, проводимые в стране. Все это длилось вплоть до начала восстания и окончилось буквально за несколько недель до того, как режим рухнул.

Похожие процессы идут сейчас и в Африке, и здесь, в Соединенных Штатах, и в Европе. Активисты «Indignados» — «возмущенных» — на юге Европы, и активисты движения «Оккупируй Уолл-стрит» здесь, в Соединенных Штатах, — в некотором смысле близнецы, даже при том, что они действительно принадлежат к разным мирам. Протесты, которые эти люди устраивают, направлены не против диктатуры, но против уничтожения системы демократии и последствий западной версии неолиберальной системы. Эта система последовательно воздействовала на структуру общества в течение последних тридцати лет. Как итог, сегодня мы имеем: предельную концентрацию капитала в руках всего лишь 1 % населения, инертность подавляющей части остального населения, отмену государственного регулирования и постоянно повторяющиеся финансовые кризисы, причем каждый новый разражается грознее предыдущего. Последний финансовый кризис не только нанес огромный ущерб всему населению страны, но и оказался поистине катастрофическим для афроамериканского населения Соединенных Штатов. Чистая стоимость активов среднего афроамериканца сегодня составляет всего лишь двадцатую часть аналогичного показателя у среднестатистического белого американца. Это самый низкий показатель за всю историю его существования. Чистая стоимость активов средней афроамериканской семьи в США из-за крушения рынка недвижимости скатилась до уровня всего в несколько тысяч долларов — это, в сущности, ничто — почти ноль.

Расскажите о роли рабочего движения в событиях «Арабской весны».

Посмотрите на страны, где удалось достигнуть определенного успеха, — Тунис и Египет, причем на Тунис поглядите пристальнее. Увидите: обе этих страны имеют давние традиции рабочего движения. Существует прямая связь между успехами, которых удалось достичь «Арабской весне» в отдельно взятой стране, и участием рабочих в движении протеста. Этот факт подметил Джоэл Бейнин, ведущий специалист по истории рабочего движения на Ближнем Востоке и в Северной Африке. И он прав. Демонстрации на площади Тахрир стали поистине серьезными и значительными только после того, как к ним присоединились активисты рабочего движения. И рабочее движение в стране достигло многого. Сейчас уже сделаны серьезные шаги к объединению в независимый профсоюз. До этого в Египте независимых профсоюзов не существовало. Печать обрела свободу. Старый режим по большей части все еще остается невредим, однако в стране заметен значительный прогресс.

В Тунисе часть населения была хорошо организована: политический ислам. Это движение подвергалось гонениям и преследованиям со стороны диктатуры, но организовано было образцово. Именно оттого оно и выиграло недавние парламентские выборы, а теперь пытается ввести в стране умеренную форму политического ислама. В Тунисе также существует мощное рабочее движение, активно участвующее во всех текущих государственных изменениях.

Все прочие страны Ближнего Востока и Северной Африки в принципе живут безмятежно. В ключевых с точки зрения Запада странах — производителях нефти — таких, как Саудовская Аравия и Эмираты, — были разве что слабые потуги присоединиться к движениям протеста, но эти попытки быстро подавили. В Саудовской Аравии, крайне важной для США стране, повсеместное присутствие сил безопасности настолько велико, что люди просто боялись выйти на улицу. Бахрейн, хоть и не являющийся крупным производителем нефти, остается очень важной частью региональной системы безопасности — и тамошнее восстание жесточайшим образом подавили вторгшиеся в страну саудовские войска. Но жар восстания все еще теплится, несмотря ни на что. Очень сложная обстановка сложилась в Йемене, и это вызывает серьезную озабоченность в Саудовской Аравии. Похоже, что Саудовская Аравия поддерживает прежнего диктатора этой страны. Из самой Саудовской Аравии никаких сведений относительно этого не поступает: общество замкнуто предельно — и все же, кажется, йеменские дела обстоят именно таким образом.

А что произошло в Ливии?

В Ливии произошло восстание. А затем две — именно две — западные интервенции. Первая состоялась под эгидой резолюции Совета Безопасности ООН № 1973, говорившей о создании бесполетных зон, прекращении огня и защите мирного населения. Первая интервенция длилась минут пять, не дольше. А затем началась вторая, в ее ходе основные участники блока НАТО — имеются в виду традиционные империалистические государства: Великобритания, Франция и Соединенные Штаты — немедленно примкнули к силам повстанцев, фактически став их военно-воздушными силами. Никаких бесполетных зон, никакой защиты мирного населения. Можно спорить о том, были они в этом правы или нет, но факт остается фактом: интервенты присоединились к восстанию, чтобы сбросить правивший ливийский режим. Их вмешательство не имело ничего общего с резолюцией ООН. Тем временем большая часть остального мира упорно пыталась предотвратить возможную гуманитарную катастрофу, которая все же произошла, особенно в конце событий, когда имперский триумвират и силы повстанцев атаковали базу самого большого в Ливии племени — варфалла. Нападали с предельной жестокостью и, очевидно, оставили в сердцах многих членов племени глубокую ненависть. Мы еще не знаем, к чему это приведет в будущем.

В самом начале ливийских событий большинство стран призывало к проведению переговоров, дипломатическому решению конфликта и прекращению огня. Эти условия Каддафи — по крайней мере, формально — принял. Успешны были бы переговоры или нет, понятия не имею. Африканский союз настойчиво выступал с призывом к переговорам и дипломатическому способу решения конфликта. Так называемые страны БРИКС — Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южная Африка — также призывали к переговорам и дипломатическому решению. Европа была настроена очень противоречиво. Германия не соглашалась с политикой триумвирата. Турция даже пыталась препятствовать первоначальным действиям НАТО, но затем с неохотой к ним присоединилась. Египет вообще не желал иметь ничего общего с творившимся в Ливии.

Действия Африканского союза представляют особый интерес с политической точки зрения. Ливия — африканская страна. Во время бомбардировочной кампании Африканский союз повторно призвал к дипломатическому решению конфликта и выдвинул подробные предложения, касавшиеся уже миротворческих сил. Эти предложения, конечно, были отвергнуты полностью. Кто станет слушать африканцев? Африканский союз довольно любопытно объяснил свое отношение к делу. Вкратце то, что они говорили, звучало следующим образом: Африка на протяжении многих лет пытается освободиться от последствий жестокого колониального правления и рабства. Мы стараемся это сделать, провозглашая принцип суверенитета, чтобы защитить себя от возвращения западных колонизаторов. Именно поэтому любое нападение на любое африканское государство — нападение, совершаемое вопреки протестам других африканских государств и попирающее суверенитет страны, подвергшейся такому нападению, — рассматривается как шаг к новой колонизации, грозящей всему континенту. Индийский журнал Frontline опубликовал подробное изложение взглядов Африканского союза по этому вопросу. Однако в Соединенных Штатах об этом не обмолвились ни единым словом — по крайности, сам я не сумел отыскать ничего. Повторю: вы можете считать вышеупомянутую интервенцию похвальной, можете считать ее возмутительной; можете спорить о ней до хрипоты. Но вы должны прежде всего посмотреть в лицо всем сопутствующим фактам.

В то время как администрация президента Обамы требует от всевозможных революционеров во многих странах мира «проявлять сдержанность» и заявляет, будто «для насилия нет места», президент все же похвалился «единственными в своем роде возможностями», которыми обладают Соединенные Штаты, если дело доходит до чего-либо подобного созданию бесполетных зон над Ливией. Тарик Али[14] в своей недавней статье называет Ливию «еще одним примером целеустремленного самосуда, учиненного Западом».

Следует ясно понимать: над Сирией не было ничего похожего на так называемую «бесполетную зону», к созданию которой действительно призывала резолюция Совета Безопасности ООН № 1973. Соединенные Штаты, Великобритания и Франция сразу же решили игнорировать резолюцию ООН и помогли повстанцам свергнуть правительство. Таким образом, они по меньшей мере не объявили бесполетной зоной воздушное пространство над теми областями, где действовали повстанцы. На деле они поощряли и поддерживали все повстанческие атаки.

Являются ли такие действия целеустремленными и выборочными? Конечно да. Все такие действия довольно предсказуемы и достаточно знакомы. Если у некоего диктатора много нефти, а диктатор во всем покорен Западу и очень надежен, этому диктатору дозволят вытворять все, что заблагорассудится. Самый яркий тому пример — Саудовская Аравия. В стране должны были пройти демонстрации под названием «День гнева», но правительство вмешалось и пригрозило применить всесокрушающую силу. Вполне понятно: в тот день ни единый человек не решился выйти на улицы Эр-Рияда. Все понимали, с кем имеют дело, обоснованно приняли угрозу всерьез и перепугались до крайности.

Бахрейн имеет особое значение в этом контексте. На территории государства находится база Пятого американского флота — самой мощной военной группировки в регионе. База расположена прямо у восточного побережья Саудовской Аравии. Восточная Саудовская Аравия — главное месторождение нефти в стране. Так же как и в Бахрейне, основная часть населения Восточной Саудовской Аравии — шииты, а само правительство Саудовской Аравии — сунниты. По какому-то очень странному капризу истории и географии наибольшие мировые запасы нефти находятся в северной части Персидского залива, населенной преимущественно шиитами, — но эти края окружены и замкнуты суннитскими странами. Мысль о том, что шииты в один прекрасный день возьмут и создадут некий союз, неподотчетный Западу и способный взять под контроль большую часть крупнейших в мире нефтяных запасов, издавна приводит в ужас большинство западных стратегов.

Именно поэтому западные правительства даже изображали возмущение, когда Саудовская Аравия ввела войска в соседний Бахрейн и жестоко подавила тамошние митинги протеста. При поддержке саудовских войск силы безопасности Бахрейна разогнали протестующих на столичной Жемчужной площади, разгромили палаточный поселок и даже пошли на то, что уничтожили Жемчужный монумент в центре площади — настоящий национальный символ. Поскольку демонстранты сделали этот монумент и своим символом, армия просто разнесла его вдребезги. Затем сотрудники сил безопасности ворвались в столичные больницы и выбросили оттуда множество пациентов и врачей. Все это Запад оставил без внимания, почти никто не обронил ни единого возмущенного слова.

И в то же время, когда мы говорим о таком диктаторе, как Муаммар Каддафи, тоже имеющем много нефти, но человеке весьма ненадежном, то с имперской точки зрения разумно прикинуть: а нельзя ли заменить его правителем более сговорчивым и более достойным доверия? Послушным и преданным диктатором. Поэтому вы реагируете на события в Ливии совсем по-иному, нежели на погром в Бахрейне.

В Египте и Тунисе привычная игра идет по привычным правилам. Игра эта стара как мир. Если вы поддерживаете диктатора, но все же тот становится беспомощен — поддерживайте его до самого конца. Если это становится немыслимым, если против диктатора настроены армия и деловые круги — срочно сдавайте неудачника в архив и отправляйте куда-нибудь подальше да побыстрее. Затем кричите во все горло о своей любви к демократии, а сами пытайтесь восстановить прежний режим (насколько будет возможно). Именно это сейчас и происходит в Египте. Если хотите, можете, конечно, звать все это целеустремленным, избирательным поведением, — а я это зову обычным расчетливым империализмом, да еще и знакомым до тошноты.

Поскольку сегодня Ближний Восток сотрясают многочисленные восстания, почти все политические обозреватели намекают: Соединенные Штаты определенным образом направляют события, происходящие в регионе.

Иногда об этом заявляют без намеков, открыто. Джеральд Сайб, главный политический обозреватель Wall Street Journal, газеты, намного более откровенной в таких вопросах, чем другие крупные издания, прямо заявил: беда США в том, что «мы еще не научились контролировать» новые ближневосточные силы. Суть и смысл этого заявления: лучше поскорей отыскать рычаги воздействия на них. Все это возвращает нас к периоду шестидесятилетней давности, к советникам и политологам президента Рузвельта. Адольф Берли — один из ведущих либерально настроенных советников многих президентов США…

Не он ли числился в «мозговом тресте» у Рузвельта?

Он самый. Впоследствии Берли оставался крупнейшей фигурой в либеральной политической системе страны. Именно Берли открыто объявил много лет назад: если сможем контролировать нефть Ближнего Востока, то «по существу, будем распоряжаться миром единолично». И это не пустые слова.

Обладают ли Соединенные Штаты сегодня той же властью над энергоресурсами региона, какой обладали когда-то?

Основные страны — производители нефти все еще находятся под неусыпным контролем поддерживаемых Западом диктатур. Таким образом, прогресс, которого удалось добиться в ходе «Арабской весны», весьма ограничен, хотя и не столь уж незначителен. Все диктатуры западных ставленников понемногу приходят в упадок. Вся эта система приходит в упадок уже на протяжении довольно долгого времени. К примеру, если оглянуться на то, что происходило в последние пятьдесят лет, увидим: за это время энергетические ресурсы — главное, что интересует североамериканских стратегов, — оказались по большей части национализированы. Непрерывно предпринимаются попытки повернуть эти процессы вспять, но еще ни одна из них не имела успеха.

Возьмем, к примеру, вторжение Соединенных Штатов в Ирак. Всем, исключая самых отъявленных идеологов, очевидно: мы вторглись в Ирак не из-за нашей любви к демократии, а из-за того, что эта страна обладает вторыми или, возможно, третьими по объему запасами нефти в мире, а к тому же находится прямо в центре крупнейшего нефтедобывающего региона планеты. Но об этом не принято говорить. Такие размышления считают конспирологическими теориями, не имеющими отношения к реальности.

Соединенные Штаты потерпели в Ираке серьезное поражение от иракского национализма, и произошло это в основном с помощью ненасильственных методов. Соединенные Штаты могут убивать повстанцев, но они не в состоянии что-либо поделать с полумиллионом демонстрантов, высыпавших на городские улицы. Шаг за шагом Ирак сумел обезвредить рычаги управления, установленные в стране американскими оккупационными силами. К ноябрю 2007 года стало ясно: Соединенным Штатам окажется трудно достичь своих целей в Ираке. Всего любопытнее, что о целях этих открыто заявляло само же американское правительство. Так, в ноябре 2007 года администрация президента Буша-младшего сделала официальное заявление о том, какими она видит будущие взаимоотношения с Ираком. Основных требований выдвигалось два: первое сводилось к тому, что Соединенные Штаты получат право продолжать боевые действия, опираясь на свои военные базы — их США надеялись удержать за собой и в будущем; а второе гласило: необходимо «способствовать притоку иностранных капиталовложений в Ирак, особенно американских инвестиций». В январе 2008 года президент Буш подтвердил эти намерения американского руководства в одной из своих речей. А всего через пару месяцев после этого, натолкнувшись на сильное сопротивление в Ираке, Соединенные Штаты забыли обо всех этих намерениях. Сегодня Америка просто на глазах теряет контроль над Ираком.

События в Ираке были попыткой установить силой некое подобие старой системы контроля. Попытка провалилась. В общем, думаю: политика США в этом вопросе остается, в сущности, неизменной со времен Второй мировой войны. А возможностей проводить такую политику в жизнь становится меньше и меньше.

Из-за экономической слабости?

Отчасти из-за того, что мир становится все разнообразнее. Возникают все новые средоточия власти. Под конец Второй мировой войны США достигли наивысшего своего могущества. Они прибрали к рукам половину всемирных богатств, а страны-соперники — все до единой — оказались либо дотла разорены, либо уничтожены. Соединенные Штаты обретались в полнейшей, непредставимой ныне безопасности — и всерьез порывались править целым миром. Нужно заметить: по тем временам это вполне могло и получиться.

Это называли «Планом Великих Земель»…

Верно, и все началось еще в годы Второй мировой войны. Сразу же по ее окончании руководитель отдела внешнеполитического планирования при Министерстве иностранных дел США Джордж Кеннан[15] и ряд других специалистов разработали подробности упомянутого плана, а затем привели его в действие. То, что сейчас происходит на Ближнем Востоке, в Северной Африке и Южной Америке, по большей части уходит корнями во вторую половину сороковых годов. Впервые США встретили успешное сопротивление своей гегемонии в 1949-м. Тогдашние события американцы многозначительно зовут «потерей Китая». Очень любопытное определение; кстати, его никто никогда не опровергал. В Соединенных Штатах велось очень много споров о том, кто виновен в потере Китая. Это стало предметом постоянного обсуждения внутри страны. Заметьте: крайне любопытная фраза. Ведь можно потерять лишь то, чем владеешь. Соединенные Штаты были абсолютно уверены: мы владели Китаем — а значит, когда Китай добился независимости, потеряли Китай. Затем появилась озабоченность в связи с «потерей Латинской Америки», «потерей Ближнего Востока», «потерей» еще некоторых определенных стран, и все это основывалось на прочном убеждении: мы владеем миром, и везде, где наш контроль ослаблен, грозит потеря. Тут-то мы и думаем о том, как вернуть потерянное.

Сегодня, если вы прочтете журналы, пишущие о внешней политике, или решите послушать дебаты республиканцев на эту тему, то сразу же уясните главный вопрос: «Как нам предотвратить дальнейшие потери?» Если доведется присутствовать при выступлениях Митта Ромни, самого вероятного кандидата на пост президента США от Республиканской партии, то услышите: лучшим способом предотвратить потери будет просто перебить всех, кто станет на нашем пути. «Если они нам не нравятся, мы их истребим». Честное слово, именно так он и сказал недавно в одном из своих выступлений. Эта озабоченность по-прежнему царит в умах американских политиков: мы должны контролировать весь мир.

Однако способность США сохранять контроль над целым миром резко сократилась. Уже к 1970 году мир был с экономической точки зрения трехполярным. Один центр находился в Северной Америке, где безраздельно властвовали Соединенные Штаты, второй — в Европе, где доминировала Германия; этот центр был сопоставим по своим размерам с североамериканским. Третий обретался в Восточной Азии, где преобладала Япония. Именно этот третий центр и являлся к 1970-му самым быстрорастущим. С того времени мировой экономический порядок стал еще сложнее и разнообразнее. Поэтому сегодня труднее осуществлять угодную США внешнюю политику, однако основополагающие постулаты ее не слишком-то изменились.

Возьмем доктрину Клинтона. Доктрина Клинтона заключалась в том, что Соединенные Штаты имеют право использовать силу по своему усмотрению, чтобы обеспечить себе «бесперебойный доступ к ключевым рынкам, энергетическим и стратегическим ресурсам». Это шло намного дальше всего, когда-либо сказанного Джорджем Бушем. Но Клинтон высказался очень спокойно, безо всякого высокомерия и грубости — вот и не последовало никакого возмущения. Мы до сих пор верим в то, что имеем право распоряжаться и властвовать целым миром. Это часть нашей умственной культуры.

Сразу после убийства Усамы бен Ладена, среди всех поздравлений и аплодисментов, прозвучало несколько критических замечаний относительно законности этого убийства. Много столетий существует юридическое понятие, именуемое «презумпцией невиновности». Если вы задержали подозреваемого, он остается лишь подозреваемым до тех пор, пока не будет доказано: этот человек виновен. Подозреваемый должен предстать перед судом. В этом вся суть американской системы правосудия. Ее можно проследить еще со времен Великой хартии вольностей[16]. Итак, сквозь одобрительный гам прозвучало два-три голоса, осведомившиеся: а может, не стоит жертвовать всеми устоями англосаксонского законодательства ради одного убийства? Это вызвало взрыв праведного возмущения и ярости, а самой интересной, как всегда, оказалась реакция левых либералов. Широко известный и уважаемый леволиберальный обозреватель Мэтью Иглесиас написал статью, высмеявшую такие взгляды. Он писал: «Эти люди до невероятности простодушны и глупы». А затем пояснил почему. Иглесиас заявил: «Главнейшая задача учреждений, отвечающих за международный порядок, — узаконивать применение западными государствами военной силы во всех подобных случаях». Под западными государствами он, естественно, подразумевал не какую-нибудь Норвегию, а славные Соединенные Штаты Америки. Таким образом, в понимании господина Иглесиаса принципы, на которых зиждется система международных взаимоотношений, должны дозволять США использовать военную силу по своему усмотрению. Говорить о том, что Соединенные Штаты нарушают международные законы или творят вопиющий произвол, — верх простодушия, даже глупости. Кстати, я тоже стал жертвой этих выпадов, и с радостью признаю свою вину: да, был одним из этих людей. До сих пор считаю: Великая хартия вольностей и международное право заслуживают того, чтобы с ними считались.

Я говорю обо всем этом только с целью ярче обрисовать положение, существующее в американской интеллектуальной среде даже на так называемом леволиберальном фланге политического спектра страны. Основные политические принципы правящей элиты изменились не слишком сильно. Но вот возможностей претворять эти принципы в жизнь изрядно поубавилось. Именно поэтому сейчас так часто слышатся разговоры об упадке Америки. Давайте посмотрим на последний в этом году номер журнала Foreign Affairs, главного издания американского истеблишмента. На обложке огромными буквами напечатан заголовок: «Наступил ли Америке конец?» Обычные причитания тех, кто полагает, будто обязан владеть целым белым светом. Если полагаете, что мир принадлежит вам одним, и что-либо из этого мира вдруг от вас ускользает — разумеется, это трагедия, мироздание рушится вокруг вас. Итак: наступил ли конец Америке? Мы «потеряли» Китай, мы «потеряли» Юго-Восточную Азию, мы «потеряли» Южную Америку. Можем «потерять» и Ближний Восток, и страны Северной Африки. Что, Америке наступит конец? Это чистейшей воды паранойя, паранойя сверхбогатых и сверхмогущественных. Если вы не обладаете всем миром — грядет настоящая катастрофа.

New York Times описывает «определенные сложности в проведении политики по отношению к „Арабской весне“: как уравновесить противоречащие друг другу американские импульсы, включающие в себя и поддержку демократических изменений, и желание достичь стабильности, и трепет перед исламистами, ставшими изрядной политической силой». New York Times определяет три главные цели США. Что вы об этом думаете?

Два утверждения вполне точны. Соединенные Штаты выступают за региональную стабильность. Однако необходимо помнить, что означает подобная стабильность. Подобная стабильность означает полное согласие выполнять все американские приказы. Так, например, одно из обвинений, постоянно предъявляемых Ирану, таящему в себе крупнейшую внешнеполитическую угрозу для США, заключается в том, что, дескать, Иран «дестабилизирует обстановку» в Ираке и Афганистане. Каким же образом Иран «дестабилизирует обстановку»? А очень простым: пытаясь расширить свое влияние на сопредельные страны. Мы, однако, «стабилизируем» эти же страны, вторгаясь в них и круша направо и налево — все подряд.

Время от времени цитирую одну из моих любимых иллюстраций к такому положению дел, позаимствованную у широко известного, очень хорошего, либерального политического обозревателя Джеймса Чейза, бывшего редактора журнала Foreign Affairs. Описывая свержение режима Сальвадора Альенде и установление диктатуры Аугусто Пиночета в 1973 году, он сказал, что нам необходимо «дестабилизировать» Чили с целью «достижения стабильности в стране». Это фраза не абсурдна и не содержит внутреннего противоречия. Мы вынуждены были уничтожить парламентскую систему в Чили, дабы достичь в стране стабильности, означающей в нашем понимании: чилийцы примутся делать то, что мы им велим. Да, в этом смысле мы выступаем за «стабильность».

Опасения, связанные с политическим исламом, напоминают аналогичные опасения, порождаемые любым иным движением за независимость. Страшитесь всего независимого: оно способно подорвать ваше положение. На самом же деле этот страх перед политическим исламом достоин удивления, ибо Соединенные Штаты и Великобритания с незапамятных времен поддерживали радикальный исламский фундаментализм, а уж он-то намного опаснее политического ислама. Исламский фундаментализм поддерживали в качестве силы, способной обуздать в арабском мире светский национализм, представлявший для Запада нешуточную угрозу. Так, к примеру, Саудовская Аравия является самым фундаменталистским государством на свете, это государство радикального ислама. Саудовская Аравия с фанатическим упорством распространяет радикальный ислам в Пакистане и других странах, а заодно и финансирует террористическую деятельность. Но эта страна — бастион и оплот американской и британской политики в тех краях. Саудовская Аравия последовательно поддерживала США в борьбе с египетским светским национализмом Гамаля Абдель Насера, с иракским светским национализмом Абделя Керим Касема, а также в борьбе со многими другими врагами Запада. Да вот беда: не нравится властям Саудовской Аравии политический ислам, поскольку способен стать независимым.

Первая из трех вышеупомянутых целей — развитие демократии. Мы изнываем от желания поддержать демократию. Но я бы сравнил это американское желание с рассуждениями товарища Сталина о приверженности СССР делу мира, демократии и свободы во всем мире. Когда нечто подобное вам твердят комиссары-коммунисты или иранские муллы, вы, скорее всего, смеетесь; а когда слышите подобные речи от представителей западного истеблишмента — вежливо, даже с неким трепетом, киваете в знак согласия.

Если пристально посмотреть на историю, увидите: наше горячее стремление к демократии выглядит лишь крайне неудачной шуткой. Это признают даже ведущие ученые, хотя они выражаются несколько по-иному. Один из крупнейших исследователей в области так называемого развертывания демократии — Томас Каротерс. Он консерватор, весьма ценимый в политических кругах. Каротерс — убежденный приверженец неорейганомики, он далеко не либерал. Он работал в Государственном департаменте во времена рейгановского правления и написал несколько книг, посвященных развертыванию демократии, которыми очень гордится. В этих книгах говорится: верно, демократия — глубоко укоренившийся американский идеал, однако у него очень забавная история. Суть истории заключается в том, что каждая американская администрация «больна шизофренией». Правители поддерживают демократию, только если она соответствует определенным стратегическим и экономическим интересам. Каротерс описывает это состояние как некую странную патологию: получается, Соединенным Штатам нужна психиатрическая помощь — или даже смирительная рубашка. Конечно, существуют иные толкования творящегося в государстве — такие, что и в голову не придут образованному, здравомыслящему человеку.

Всего через несколько месяцев после того, как режим Мубарака в Египте рухнул, Мубарак очутился на скамье подсудимых и выслушал предъявленные обвинения. Сегодня и помыслить нельзя о том, что правителям США когда-либо придется отвечать за свои преступления в Ираке и других странах. Может ли положение дел измениться в обозримом будущем?

Мы живем согласно утверждению Иглесиаса: мировой порядок основывается на праве Соединенных Штатов использовать силу по усмотрению. Как же можно в таком случае предъявить кому-либо обвинения?

То есть никто больше не имеет права использовать силу?

Конечно нет. Ну, разве что наши союзники имеют такое право. Если Израиль вторгнется в Ливан, перебьет тысячу человек и разорит половину страны — все в приемлемом порядке. Вот что еще интересно. Барак Обама был сенатором перед тем, как сделался президентом. Немногого достиг он в бытность свою сенатором, однако на этой должности совершил целых два выдающихся деяния, одним из которых очень гордится. Заглянули бы вы на сайт Обамы перед началом «праймериз», увидели бы: одним из достижений, упомянутых Обамой чуть ли не в качестве подвига, было то, что он выступил одним из инициаторов сенатской резолюции, требовавшей, чтобы Соединенные Штаты ни в коем случае не препятствовали военным действиям Израиля, пока тот не достигнет поставленных целей. Эта же резолюция осуждала Иран и Сирию за то, что они поддерживали сопротивление Израилю, в то время как Израиль (по чистому совпадению, разумеется) уже в пятый раз за последние четверть века подвергал Южный Ливан полному разрушению. То есть Израиль получил право использовать силу наравне с Соединенными Штатами. Другие союзники Америки тоже имеют такое право.

Но в действительности полноправным участником событий является только Вашингтон. Это и значит «владеть миром». Это как воздух, которым мы дышим. Тут не может быть никаких вопросов. Главный основатель современной теории международных отношений Ганс Моргентау был весьма порядочным человеком, одним из очень немногих политологов и специалистов в области международных отношений, резко отзывавшихся о вьетнамской войне — по нравственным, а не стратегическим или политическим соображениям. Это было тогда большой редкостью. Моргентау написал книгу, озаглавленную «Цель американской политики». У всех других стран осязаемой цели нет. Цель же Соединенных Штатов представляется чуть ли не «трансцедентальной» — целью наивысшего, так сказать, порядка: принести свободу и справедливость всему остальному миру. Но Моргентау был хорошим ученым, не хуже Каротерса. И он сказал: если заглянуть глубже в историю, то похоже, что Соединенные Штаты не вполне оправдали свои притязания на высшую цель. Впрочем, пишет Моргентау, критиковать «высшую цель» США — «все едино что уподобиться атеисту, отрицающему религию». Неплохое сравнение. Американская вера в свободу и справедливость — своего рода глубоко укоренившееся «религиозное верование», истово исповедуемое закоренелыми же безбожниками. Оно укоренилось настолько глубоко, что выпутаться уже невозможно. А если вы усомнитесь в этой «религии наизнанку» и начнете задавать вопросы, то немедленно вызовете вспышку истерии либо навлечете на себя обвинения в антиамериканизме или «ненависти к Америке». Такие обвинения сами по себе довольно любопытны и многозначительны, поскольку вряд ли могут звучать в демократическом обществе, блюдущем свободу и справедливость. Подобное звучит лишь в откровенно тоталитарных обществах. Ну конечно, и здесь — в Соединенных Штатах. Здесь их принимают как нечто вполне естественное.

Волнения в Соединенных Штатах Америки

Кембридж, штат Массачусетс

(17 января 2012 года).

Вы как человек, которого интересует использование языка в политических целях, должны оценить иронию того, что слова «оккупировать» и «оккупация», имеющие отрицательное значение, используются сегодня в положительном, одобрительном смысле членами так называемого Оккупационного движения.

Это, конечно, весьма самобытное словоупотребление, ставшее невероятно ходким. Сегодня слово «оккупация» означает захват чего-либо ради достижения неких любезных нашему народу целей. Захват общественных мест игриво именуют «оккупацией». Откровенно говоря, я бы никогда не подумал, что такое может случиться. Сейчас зарождается еще одно движение под названием «Оккупируй мечту». Оно было создано представителями различных ответвлений Оккупационного движения и теми лидерами движения за гражданские права, кто еще барахтается на поверхности, — например, Бенджамином Чавесом[17]. Мечта, о которой они толкуют, — не та мечта, о которой люди беседуют меж собой в день памяти Мартина Лютера Кинга, и не плоская мечта о равных и справедливых гражданских правах. Настоящей мечтой Мартина Лютера Кинга было покончить с войной, покончить с повседневными людскими страданиями, а не только добиться равных гражданских прав, что само по себе было довольно сложно.

С того сентябрьского дня 2011 года, когда началось движение «Оккупируй Уолл-стрит», в обществе все чаще обсуждаются такие понятия, как «неравенство доходов», «концентрация богатства», «доходы топ-менеджмента», «бедность», «безработица».

Мысль об 1 % и 99 % действительно стала в обществе довольно распространенной. Оккупационному движению удалось затронуть чувства, ощущения и переживания, что спрятаны под самой поверхностью, — и вывести их на поверхность. Затем, неожиданно, все это взорвалось. Очень интересно, к примеру, перелистать Financial Times, наиболее влиятельную деловую газету в мире, и с удивлением обнаружить: она глядит на Оккупационное движение с большой симпатией — симпатизируя при этом не далеким целям этого движения, о них даже не заикаются, но его ближайшим целям. Ныне свободно используют многие образы и символы Движения — и делается это с полнейшим дружелюбным сочувствием.

Конечно, одновременно с этим предпринимаются невероятные по размаху попытки оклеветать и подорвать движение, которое называют «политиканством зависти». Почему бы тебе, олух, не умыться и потом не поискать работу? Это, несомненно, производит некое желаемое воздействие. Но все же Оккупационное движение зародило искру, и это изменило саму суть обсуждений ключевых проблем в стране — так же, как и тональность этих обсуждений.

Но, как и в любом другом деле, лидерам этого движения следует сначала хорошенько подумать, а потом уж действовать. Тактика захвата общественных мест оказалась невероятно успешной. Великолепная была тактика, и не только потому, что подобным образом намного легче привлечь внимание к какой-либо проблеме, но еще и постольку, поскольку возникала общность людей — невероятно важная вещь в таком обществе, как наше, ведь сегодня оно разобщено донельзя. Нынешние люди очень одиноки. Они сидят перед телевизором. Ты уже больше не можешь, как говаривали в старое доброе время, «посудачить и посплетничать с соседом» — это нынче не принято. Разобщай и властвуй! — таков основной нынешний политический прием, старый как мир. Одним из самых осязаемых достижений Оккупационного движения — станем для краткости звать его членов «оккупантами» — является то, что им удалось собрать людей вместе и создать функционирующие, свободные, демократические общины, где имеется все: общие кухни, библиотеки, медицинские пункты и свободные общие собрания, позволяющие людям свободно говорить и спорить. «Оккупанты» создали крепкие связи и взаимоотношения, которые, если сумеют сохраниться, смогут в будущем значительно повлиять на общество.

Но любая политическая тактика имеет свой срок жизни. Некоторое время она остается действенной, а затем результаты начинают ухудшаться. Это неизбежно. Поэтому очень важно на определенном этапе, возможно даже сейчас, спросить себя: не миновало ли время для «оккупационной» тактики? А не стоит ли затеять нечто новое — например движение «Оккупируй мечту»? В бедных районах Нью-Йорка и Бостона, а также других городов, где живут преимущественно представители этнических меньшинств, появилось движение «Оккупируй район». Люди собираются вместе для того, чтобы решать свои общие внутрирайонные проблемы. Они берут пример с главного Оккупационного движения, развертывающегося в городском центре, говоря: «Сделаем подобное и в своем районе». Вот это действительно важно.

Думаю, хорошо бы усвоить уроки Туниса и Египта, а также опыт самих Соединенных Штатов, относящийся к тридцатым годам XX века. Если рабочее движение в стране не вернется к жизни и не станет ядром всех новых общественных движений, то, полагаю, далеко такие движения не уйдут. Вернуть рабочее движение к жизни — при взгляде на сегодняшние США эта задача может, конечно, показаться невыполнимой, и в то же время условия для ее реализации не намного хуже, чем были в тридцатых годах. Не забывайте: к двадцатым годам американское рабочее движение, дотоле очень боевое и довольно успешное, почти полностью уничтожили.

Красная угроза и рейды Палмера[18] сокрушили рабочее движение, а также всякую свободную мысль; возникло новое американское мышление: дескать, бурная история кончается, настала эпоха утопий и пора нам завладеть миром! Нечто подобное наблюдалось и в начале девяностых. Но рабочее движение воскресло из пепла. Если обратиться к истории и вернуться в двадцатые годы, можно узнать: приезжие из других стран, включая консервативно настроенных людей, ужасались, видя, как обращаются с рабочими в Америке, насколько незавидное у них общественное положение. Ничего подобного не происходило ни в одной другой промышленно развитой стране. А в тридцатых годах рабочее движение в Америке возродилось, был создан Конгресс производственных профсоюзов США, по всей стране начались сидячие забастовки. Это может произойти вновь. Предпосылки для этого в американском обществе есть.

В 1968 году во Франции впервые прозвучал лозунг «Требуй невозможного». Что вы помните о том периоде, в некотором смысле похожем на нынешнее время?

То, что произошло тогда во Франции, очень важно. А самым важным — по крайней мере, для меня — было зарождение союза студентов и рабочих, что имело серьезные последствия. Это тот случай, когда из искры могло возгореться пламя настоящего пожара.

Чтобы начать сопротивление и бросить власти вызов, необходимо преодолеть страх. Кажется, «оккупантам» это удалось.

Да, это им удалось. Бросить вызов существующей власти всегда очень сложно. Не имеет значения, студент ли вы, ребенок ли в школе, подвергающий сомнению нечто происходящее вокруг вас, активист ли профсоюзного движения или политически инакомыслящий — кем бы вы ни были, даром это вам не пройдет. Правители, кем бы они ни были, очень редко с охотой отказываются от власти. Обычно они сопротивляются. В таком обществе, как наше, у них есть для этого очень много средств. В Соединенных Штатах деловая элита имеет обостренное классовое сознание. Она всегда ведет одностороннюю классовую войну, и если наталкивается на сопротивление, то мгновенно реагирует. Таким образом, да: придется заплатить, вам ничто не сойдет с рук даром. И страх ваш понятен. Если вы решили организовать на каком-то предприятии профсоюз, то легко можете подвергнуться наказанию. Такие наказания противозаконны, однако если вы живете в преступном государстве, то вам не поможет ничто. Государство не следит за соблюдением законов. В действительности даже сам акт нарушения всеобщей дисциплины — то есть попытка организовать людей — может быть наказуем.

Поэтому страх легко объяснить. В наши дни этот страх становится еще больше из-за настоящего наступления на основные гражданские права. Создана целая система контроля и репрессий. Ее не слишком часто используют, но все же она существует и при надобности может быть довольно жестокой.

К примеру, бессрочное задержание военными.

Новый Закон о национальной обороне не столь уж и страшен, как утверждается кое-где в Интернете, — но все же это довольно плохой закон. По сути своей он закрепляет те положения, что на постоянной основе применялись администрацией Буша-младшего и Обамы, когда никто, в сущности, не возражал и не возмущался. В общем, этот закон можно было бы даже назвать палкой о двух концах. Но, поскольку закон остается законом, дела обстоят неважно. Этот новый закон позволяет, среди прочего, привлекать военных для полицейских операций внутри страны: это нарушает принципы, уходящие своими корнями еще в конец XIX века. Этот новый закон обязывает задерживать всех, кого считают террористами или вражескими бойцами. Для граждан США военное задержание также предусмотрено — правда, в качестве предупредительной меры, и не является обязательным. Но все это довольно опасные шаги.

Впрочем, я не думаю, что Закон о национальной обороне — самое опасное посягательство на гражданские права, случившееся во время правления президента Обамы. Намного более опасные решения приняты нынешней администрацией. Самым опасным следует, пожалуй, считать решение Верховного суда Соединенных Штатов в деле Holder v. Humanitarian Law Project. Это дело — кстати, не получившее большой огласки — было передано в суд президентской администрацией, а представляла его в суде бывший заместитель министра юстиции Елена Каган, совсем недавно назначенная Бараком Обамой на должность члена Верховного суда. Организация Humanitarian Law Project консультировала множество самых разнообразных групп, входивших в официальный список иностранных террористических организаций, составленный Государственным департаментом США. Представители этой организации разговаривали с ними в основном о миролюбивых стратегиях. Администрация президента Обамы заявила в суде: организация оказывала «ощутимую поддержку» терроризму, и президентская администрация выиграла дело. В США к тому времени уже существовали законы, направленные против «ощутимой поддержки и помощи» группам, находящимся в списках террористических организаций. Им нельзя предоставлять оружие. Но Обама расширил закон и запретил даже разговаривать с ними. Таким образом, если, например, как написано в постановлении Верховного суда, вы начнете беседовать с кем-нибудь, кого Соединенные Штаты зачислили в террористы, и приметесь увещевать этих людей: да перейдите же к ненасильственным методам борьбы! — то вы окажете «ощутимую помощь» террористическим группам. Возможные последствия этого просто невероятны. И это решения исполнительной власти США: решения, пересмотру не подлежащие.

Если посмотрите на определение: кого надлежит считать террористом, — ужаснетесь. Пожалуй, наиболее вопиющим окажется случай с Нельсоном Манделой, вычеркнутым из списка террористов всего лишь четыре года назад. Администрация президента Рейгана, поддерживавшая режим апартеида в Южной Африке до самого последнего дня, осудила в свое время Африканский национальный конгресс как одну из «самых зловещих террористических организаций в мире». Стало быть, Мандела — террорист, ведь так сказали в Вашингтоне. Он только сейчас, впервые, имеет право свободно приехать в Соединенные Штаты без особого на то дозволения. А вот Саддама Хусейна убрали из списка террористов в 1982 году, чтобы США смогли предоставить ему военную, сельскохозяйственную и другую помощь, которой Хусейн добивался. Вся история этого террористического списка — сплошное издевательство над здравым смыслом.

Расширение понятия «ощутимой поддержки» терроризма до того, что ею считается простая беседа с кем-либо неугодным, означает: любого из нас можно судить по обвинению в поддержке терроризма. Постановление суда относительно этого дела привели в исполнение безотлагательно. Как только Верховный суд США вынес постановление, ФБР обыскало несколько домов и квартир в Чикаго и Миннеаполисе, намереваясь получить сведения о людях, подозреваемых в предоставлении ощутимой помощи палестинским группам и Революционным вооруженным силам Колумбии (ФАРК). Это уже весьма серьезное наступление на гражданские свободы.

И можно понять, почему и чего люди боятся. Правительство имеет в своих руках орудия воздействия, которых ему вроде бы и не положено иметь.

В недалеком будущем мы будем праздновать восьмисотлетие Великой хартии вольностей. Для своего времени Великая хартия вольностей была огромным шагом вперед. Она узаконила право любого свободного человека — позднее это значило просто «любого человека» — не подвергаться необоснованным преследованиям. Хартия создала понятие презумпции невиновности, право быть свободным от преследования государством и право на свободный, быстрый, справедливый суд. Последнее из вышесказанного впоследствии было расширено до понятия хабеас корпус[19] и стало частью американской конституции. Все это составляет основу англосаксонского права и остается одним из величайших его достижений; увы, сегодня все эти достижения просто пускают прахом.

Одним из самых удивительных примеров творящегося ныне является дело Омара Хадра, первого из узников Гуантанамо, представшего перед военной комиссией, — прошу заметить, не судом! — при администрации президента Обамы. Хадра обвиняли в том, что он якобы пытался оказать сопротивление американским солдатам, напавшим на его деревню. Омару тогда исполнилось пятнадцать лет. Вот в этом и заключалось его преступление. Пятнадцатилетний подросток пытается защитить свою деревню от вторгшейся в нее солдатни. Так Омар и стал террористом. Хадра держали на Гуантанамо — а перед этим на базе Баграм в Афганистане — восемь лет подряд. Полагаю, излишне рассказывать, что представляет собою военная база Гуантанамо. В конце концов Омар предстал перед военной комиссией, где ему предоставили выбор: либо не признавать себя виновным и остаться здесь навечно, либо признать себя виновным и провести в заключении еще восемь лет — всего-то навсего. Это нарушает все до единой международные конвенции, включая законы об обращении с несовершеннолетними. Конечно, этот случай — вопиющее нарушение любых международных принципов; повторяю: Омару в день «преступления» было всего пятнадцать лет. Вы думаете, общественность возмутилась? Ничего подобного, никто и глазом не моргнул.

В этом деле имеется еще одна изумительная подробность: Хадр числится гражданином Канады! Канадцы могли бы потребовать: выдайте Омара Хадра нам! — а затем освободить, если бы только этого захотели. Но и канадцы не решились отдавить ногу своему всесильному хозяину.

Расскажите об опасностях политического сектантства, которое исторически вбило множество клиньев в общественное движение шестидесятых годов. Ведь отчасти это сектантство было организовано самим государством через контрразведывательную службу Федерального бюро расследовании (COINTELPRO) — и другими способами.

Политическое сектантство — это очень серьезно. Основой политической активности американского народа в шестидесятых годах XX века было движение за гражданские права. Но к середине шестидесятых годов движение оказалось расколотым. Две организации — «Студенческий координационный комитет ненасильственных действий» и «Студенты за демократическое общество» — служили центрами притяжения для большей части политически активного студенчества и другой молодежи. Приблизительно в 1968 году левое крыло студенческого движения раскололось на две главные группы. Одной из них было «Прогрессивное рабочее движение» — по сути своей бывшее маоистской организацией. Члены этой группы заявляли: «Давайте встанем перед воротами завода General Electric в городе Линн, штат Массачусетс, и будем раздавать рабочим листовки, чтобы вовлечь их в маоистскую революцию». Я могу, разумеется, несколько преувеличивать, но в принципе именно такова и была их основная программа. Другая группа звалась «Синоптиками», ее члены заявляли: «Положение в стране столь ужасно и отвратительно, что необходима немедленная революция. Как ее устроить? Примемся бить стекла банков и нападать на врагов». Решили грабить банковских инкассаторов — и так далее, и в том же духе. Трудно сказать, какую из этих групп составляли большие и худшие нигилисты и анархисты. Пожалуй, все, что вытворяли обе, являлось одинаково пагубным.

Тогда было очень сложно предостеречь молодых людей от того, чтобы они не попали в ловушку этих растлителей. Некоторые устояли, но многие оказались втянутыми в «борьбу». Разразилось множество человеческих трагедий. Кое-кто из моих друзей многие годы провел за тюремной решеткой. Подобный уклон в левизну фактически и уничтожил студенческое движение.