Флаг Командора Волков Алексей
– Никогда! Ван Стратены всегда были купцами и никогда – пиратами! – Голландца предложение несколько оскорбило. – Вы себя со мной не равняйте!
– Вы предпочитаете грабить людей другими способами. Я хоть даю возможность защищаться. Да и граблю лишь таких, как вы. Богатеньких, – едва не вспылил Кабанов.
Ван Стратен понял свою ошибку и принялся извиняться.
– Бог простит. Уведите!
Теперь уже три корабля двинулись к северу, дабы доставить захваченных моряков в более спокойное место.
Эскадру вела «Лань», и к утру благодаря Валере мы увидели вдали берег.
На квартердеке Командор, Гранье и я наблюдали, как с купца спускаются две шлюпки.
– Вы не боитесь, Командор, что они достигнут берега слишком быстро? – спросил Жан-Жак.
– Напротив. Я за них радуюсь.
Наш канонир с недоумением посмотрел на Кабанова, и тот пояснил свою мысль:
– Как-то мы провели в шлюпке несколько дней посреди моря. Я не скажу, что это было лучшее время моей жизни.
– А если испанцы организуют погоню? Мы битком набиты добычей, с нами неповоротливый купец, и в случае схватки будет жарковато.
– Если организуют, пусть сами и боятся, – коротко ответил Командор.
– Вы – великий человек, месье, – после паузы произнес Гранье. – Наши матросы смотрят на вас, как никогда не посмотрели бы на Бога. Простите за невольное богохульство. Я ходил со знаменитыми капитанами, но даже с ними у нас не было такой полосы непрерывных удач.
– Так команды какие! С такими молодцами – и ходить с пустыми карманами? Никогда! – вернул комплимент Командор.
Мы проводили взглядом удалявшихся голландцев и не медля легли на курс.
А я стоял и думал свою думу. Нет, не подсчитывал причитающуюся мне долю. Даже не долю, а небольшое состояние. Думал: не пора ли положить конец нашим бесконечным метаниям? Сколь веревочке ни виться…
– Что такой задумчивый, Юра? – голос Командора вторгся в разгар составления стратегических планов. – Или вид идущего за нами купца навевает определенные ассоциации?
Я невольно вздрогнул. Тут стоишь, прикидываешь, с какого бока лучше подвалить к нашему суровому начальству, а ему уже давно известны все твои многоходовые комбинации.
– Ты прав. Считаю, нам неплохо было бы сменить амплуа, – признался я.
– И возить грузы между пунктом А и пунктом Б, – продолжил за меня Командор.
– И что в том плохого? Денег достаточно. Мы же не извозчиками будем, а хозяевами.
– И не охотниками, а дичью, – вывернул все наизнанку Сергей. – Не забывай: в этих водах властвует закон джунглей. Не знаю, как в Европе.
– Так я и не предлагаю оставаться здесь. Не забывай, что всю французскую торговлю в колониях взяла на себя Вест-Индская компания. Мы просто наберем побольше товара и махнем к более гостеприимным берегам.
– Гостеприимные берега – это те, где нас ждут. Для нас таковых в Европе не имеется, – перебил Командор.
У меня сложилось впечатление, будто все связанное с торговлей находится вне пределов его восприятия.
– Ты собираешься остаться в Архипелаге?
– Нет. Пристрою наших женщин и махну на родину.
– Но надо же чем-то заниматься! Дымом отечества сыт не будешь, – предупредил я. – Чтобы прожить, нужен капитал. Деньги, иными словами, надо зарабатывать.
– А мы чем занимаемся? – Командор взглянул на меня и вдруг с усмешкой процитировал:
- Никто не спросит: «Чье богатство?
- Где взято и какой ценой?»
- Война, торговля и пиратство –
- Три вида сущности одной.
Да, этим он меня, признаться, убил. С самого начала нашей одиссеи я признал в Сергее Воина и Мужчину, но даже не подозревал о его знакомстве с «Фаустом» Гете.
– Но если хочешь… Каждый сам выбирает свой путь. Корабль есть, наберешь команду, может, кто из наших согласится, и вперед, – неожиданно закончил Командор.
– А ты? – признаться, без Кабанова мне в море было неспокойно.
– Как же я орлов наших брошу? Они в меня верят, а веру предавать нельзя.
– Не понял. То ты говоришь о России, то о том, что не можешь отсюда уйти, – искренне признался я.
– Будет и Россия. Куда я без нее? – с грустью произнес Командор.
И тут до меня дошло.
Кабанов вполне искренне говорит о родине, да только в глубине души понимает: там ему будет скучновато. Наши приключения пробудили в нем дремавшие наклонности к авантюризму. Не в стиле Великого комбинатора. За стульями Командор стал бы гоняться разве что от скуки. Нет, к авантюризму в исконном мужском смысле.
За несколько месяцев Сергей стал судьей и богом здешних беспокойных мест. Другого бы подобная ноша раздавила, ему, наоборот, придала больше сил. Тот случай, когда человек оказывается на своем месте. Недаром старые морские волки с готовностью бросаются выполнять все его приказания. Не спрашивая, не уточняя.
И после всего вдруг оказаться в одном ряду с другими? При своих талантах Командор, без сомнения, станет в России офицером, а дальше? Насколько я знаю, регулярная война в данное время напрочь отбрасывает личную инициативу. Шагай себе в общей шеренге, передавай команды да терпеливо считай пролетающие мимо ядра. Я бы взвыл не от одного страха – от тоски, а он?
Он, конечно, все подсознательно понимает, вот теперь и оттягивает момент возвращения под всякими предлогами.
Хотя веру, тут Командор прав, тоже убивать нельзя. И в ответ на привязанность моряков он испытывает к ним аналогичное чувство.
– Только подожди со своими вопросами до возвращения в порт, – произносит Командор, и я не сразу понимаю, о чем идет речь.
Когда же понимаю, то ответ мой, надеюсь, звучит достойно:
– Я вообще с ними подожду. До другого времени.
Командор дружески обнимает меня, и я вижу, что он растроган.
Ближе к вечеру нас ожидает еще одна встреча. Нам попадается еще один парусник, на этот раз английский. Сопротивления он не оказывает, и на его палубу мы поднимаемся в благодушном настроении.
Капитан одет словно на раут. Перстни на пальцах, массивная золотая цепь поверх камзола, лицо самоуверенного, знающего себе цену человека. От него слегка пахнет парфюмом.
– Что за груз? – привычно осведомляется у него Командор.
Мол, простите за излишнее беспокойство, но такая уж у меня работа.
Пока капитан собирается с ответом, я оказываюсь в числе тех флибустьеров, кто деловито лезет осматривать ближайший трюм.
Нет, я все понимаю, но интересно же!..
Интерес проходит мгновенно. Весь трюм представляет из себя подобие гигантской камеры с многоярусными нарами. Высота между ними едва достигает полуметра, а на них плотно, один к другому, лежат в позе младенцев черные человеческие фигуры. Лежат связанными так, что выпрямиться не могут. Зато и набито их, благодаря такой упаковке, столько, что не сосчитать.
О гигиене не может идти и речи. Все загажено, запах стоит такой, что я едва не теряю сознание. К тому же некоторые из негров, по-моему, уже умерли, и вонь разлагающихся трупов вплетается в вонь нечистот.
С трудом выбираюсь на палубу и пытаюсь отдышаться.
– Что с тобой, Юра? – Командор замечает мое состояние и немедленно покидает собирающегося с мыслями капитана.
– Там… – говорить дальше не могу.
Кабанов молча лезет навстречу выбирающимся из трюма флибустьерам.
Он возвращается практически сразу, бледный, словно укачанный хорошим штормом. В глазах его стоит лед.
– Так… – первое слово дается Командору с трудом, – всю команду… – И он направляет большой палец вниз тем самым жестом, который любили употреблять римские аристократы во время игрищ в Колизее.
Англичане ничего не понимают. Один капитан возмущенно переспрашивает:
– Что?
– Его – повесить, – добавляет Командор.
Несколько оказавшихся ближе флибустьеров немедленно хватают капитана, срывают с него перстни и цепь, заламывают руки…
Другие хладнокровно достают ножи. Бьют британцев в живот, некоторых ставят на колени и перерезают горло. Все это деловито, без спешки и суеты.
Мне становится не по себе от подобного зрелища, хотя никаких оправданий работорговцам я не вижу.
– Что с рабами делать? – спрашиваю, дабы хоть немного отвлечься.
– Вывести группами на палубу. Пусть разомнутся хоть немного. Собрать продукты и накормить. Только немного. Им наверняка ничего не давали.
– А вообще?
– Что – вообще? Если хочешь, вези назад, – раздраженно бросает Командор. Потом спохватывается и мягче добавляет: – Придется продать их на Гаити. Понимаю, но сами они тоже не выживут. Что вы возитесь?!
Это – тем, кто занят капитаном. Проходит минута, и тело работорговца рывком взмывает к рее. Последние конвульсии, и все.
Все.
18
Лудицкий. Депутат-носильщик
Корзина была невероятно тяжела, но еще тяжелее были мысли. Подумать только, он, депутат, народный избранник, человек, так много сделавший для демократии, должен лично переть до дома всевозможные окорока, овощи, фрукты и прочие продукты! И ладно бы до своего дома!
Лудицкий сам согласился быть слугой у бывшего подчиненного, но не предполагал тогда, что подобная роль может быть настолько унизительной. То принеси, это сделай, как будто для таких дел нельзя прикупить парочку негров!
Но нет. Командор предпочитает иметь одного раба, да и того постоянно использует отнюдь не для домашних дел. Да еще нанял кухарку, толстую негритянку с французским именем Жаннет, одновременно играющую роль служанки при девушках.
За последние месяцы многое изменилось в жизни некрасовцев. Переселилась в дом по соседству Вика. Рядышком живут Флейшман с Ленкой, Ярцев с Женевьевой. Даже те, кто стал простым матросом, приобрели себе жилища, и теперь в Пор-де-Пэ возник крохотный поселок из современников и соплеменников. И пусть ни одно обиталище не идет ни в какое сравнение с тем особняком, который был у Лудицкого, но утешение-то это слабоватое! Мало ли что и у кого было в далеком будущем!
У того же Флейшмана, к примеру, домище был побогаче, чем у Петра Ильича. Не считая квартир, яхты и другого имущества, приличествующего преуспевающему бизнесмену.
Большинство женщин успело пристроиться. В основном они стали подругами пиратов. Поменяли социальный статус и были, как ни странно, довольны своей судьбой. Муж в наличии, если не в отсутствии, иными словами – в походе, деньги есть. Не те, прежние, так и времена другие, более суровые.
Женщины на всех островах оставались в меньшинстве, поэтому даже пожилые смогли найти себе пару. Про более молодых говорить не приходится. Разница была лишь в том, нашли ли они себе француза или сошлись с кем-нибудь из своих. Пассии появились у всех, включая Петровича, и лишь с Лудицким не захотела быть ни одна.
Это порождало дополнительную обиду. И пусть в данный момент Петр Ильич был слугой, но все ведь может измениться!
Лудицкий тайком пытался сходить к губернатору, предложить свои услуги в качестве советника по политическим вопросам, однако Дю Кас его даже не принял.
Или виною плохое знание языков? Но все равно, могли бы нанять переводчика. За плечами Лудицкого – опыт депутатской работы конца двадцатого и начала двадцать первого века. Нельзя отметать его, как нечто несущественное! И вообще, могли бы устроить парламентскую республику, вместо изживающей себя монархии, в которой порядочному человеку негде развернуться!
В соседней Англии уже давно более прогрессивный строй, да вот беда: не получается дружбы с Англией!
Идущая чуть впереди Наташа то и дело здоровается с попадающими навстречу жителями. Вернее, те стараются первыми приветствовать девушку. Галантно раскланиваются кавалеры, уважительно свидетельствуют почтение бывалые моряки, с оттенком зависти здороваются женщины.
Еще бы! Мало того, что Наташа выглядит превосходно. Она – подруга знаменитого флибустьера, чей авторитет бесспорен. Пор-де-Пэ невелик, как и все города в Вест-Индии. Жители знают друг друга, а уж не знать такую красавицу!..
А вот Лудицкого словно не видят в упор. Тащит человек корзину, ну и бог с ним! Помогать здесь никому не принято.
На самом деле путь от лавки до дому невелик. Долгим его делали непривычная тяжесть, неизменная жара да сознание униженности, не покидавшее Лудицкого все последнее время.
В душе в очередной раз зародилась злость. На Кабанова, на остальных людей, на судьбу, на этот остров, на весь мир, отдельно – на женщин.
– Спасибо, Петр Ильич. Поставьте корзину на кухне, – вежливо (черт бы ее побрал!) поблагодарила Наташа.
Платье на ней было длинное, до самой земли, однако с глубоким декольте. Девушка как раз наклонилась, поправляя скатерть на столе, и взор Лудицкого поневоле устремился на приоткрытую, приподнятую корсажем грудь.
Ощущение было как у мальчишки, впервые увидевшего дотоле запретное. Дыхание сперло, и возникло мучительное желание хотя бы дотронуться до этих прелестей, помять их, а там – будь что будет!
Да и Наташа, если подумать, давно живет без мужской ласки. Кабанов со своими кораблями исчез, как сгинул в море-океане. Может, и не вернется. А хоть и вернется – от нее не убудет.
В данный момент Лудицкому было на все наплевать. Он хотел эту женщину, и никаких посторонних мыслей в голове не было и быть не могло.
– Что с вами, Петр Ильич? – Наташа уловила перемену в слуге, но, не видя в нем мужчину, не поняла причины.
Экс-депутат дрожал от возбуждения. Мир сузился до прикрытого платьем женского тела. Или, может, ладная девичья фигурка неведомым образом смогла заслонить собой весь мир.
– На вас лица нет. Вы не заболели? – Наташа шагнула к депутату, тревожно вглядываясь в него.
Она была рядом, почти вплотную. Лудицкий уловил исходящий от девушки запах духов.
– У вас температура?
Нежная девичья ладонь легла Лудицкому на лоб проверить предположение. Это окончательно свело бывшего депутата с ума.
Одной рукой он ухватился за стройную девичью талию, а вторую запустил в декольте, ощутил упругие полушария и жестко сжал одно из них.
Девушка вскрикнула и инстинктивно отпрянула.
В ответ Лудицкий рванул ее к себе. Сейчас он чувствовал себя зверем… да и был им.
– Наташа, Наташенька, милая моя… – слова срывались с языка сами, не неся особого смысла.
Петр Ильич попытался рвануть мешавшую материю, однако она оказалась неожиданно крепкой.
Наташа пыталась вырваться, несколько раз ударила Лудицкого, только они были так близко, что места для замаха не было, и удары получались слабыми, еще больше раззадоривающими мужчину.
Теперь Лудицкий пытался задрать на девушке платье. Сделать это стоя мешала длина. На его счастье, подвернулся стол, и Петр Ильич стал заваливать Наташу на него.
– Ай! – не по-мужски вскрикнул Лудицкий, когда Наташа изловчилась и укусила его за руку.
Все-таки мужчина был сильнее. Он потихоньку одерживал верх, хотя никак не мог изловчиться одновременно удерживать девичьи руки и поднять на достаточную высоту длинный подол.
Непонятно, чем бы это все кончилось, только дверь внезапно отворилась, и в комнату влетела Юленька.
– Наши пришли! Паруса на горизонте! – выкрикнула она по инерции, прежде чем поняла смысл разыгрывающегося перед ней действа.
Едва поняла и сразу вцепилась в Лудицкого сзади, стала оттаскивать его от подруги и при этом не забывала короткими словами сообщать все, что думает о депутате.
Лудицкий не сдавался. Он все еще пытался одолеть свою жертву. Его желание пошло на убыль, он сам уже не понимал, зачем это все надо, только остановиться не мог.
Вошедшая в раж Юленька отскочила, сорвала со стены пистолет и изо всех сил ударила несостоявшегося насильника по голове.
Какое-то время Петр Ильич продолжал нависать над Наташей, а затем с грохотом обрушился на пол.
Сознание вернулось к нему практически сразу. Болел затылок, ныла укушенная рука, горела шея, а самое страшное, пришло осознание собственного поступка. Осознание, вдвойне усиленное известием о возвращении Кабанова.
Девушки тяжело дышали, никак не могли прийти в себя. Наташа машинально поправляла туалет, а экс-депутат сидел на полу, держался руками за голову и тихонько стонал.
– Наташа, как ты? – На Лудицкого Юленька не смотрела. Мало ли какой предмет может валяться в доме?
– Хорошо, – чуть улыбнулась подруге девушка, а затем неожиданно пнула Петра Ильича носком ноги под ребра.
Дыхание Лудицкого перехватило. Его никогда не били, разве что в позабытом детстве, и удар показался ему очень болезненным.
Юленька ободрительно улыбнулась. Хорошо хоть, добавлять не стала. Вместо этого она вспомнила новость, с которой минуту назад влетела в комнату, и повторила:
– Наши возвращаются. И «Кабан», и «Лань», а с ними еще два корабля. Часа через два войдут в бухту.
Наташа всплеснула руками. Во время борьбы она не расслышала слов подруги, и радость грядущей встречи для нее была полной неожиданностью.
– Надо готовиться! Скорее!
Еще секунда – и девушки умчались бы искать кухарку, заказывать ей парадный обед, помогать в этом деле, а заодно и наводить на себя марафет, дабы предстать перед своим мужчиной неотразимыми и прекрасными.
– Простите! – вопль позабытого Лудицкого остановил подруг уже в дверях. – Бес попутал! Никогда! Ни единым словом! Сам не знаю, что нашло! Не губите! – скороговоркой выкрикивал Петр Ильич, подползая на коленях к девичьим юбкам. На его лице был написан такой ужас, будто не о прощении шла речь – о жизни и смерти.
Или так оно и было?
Выгони Командор своего бывшего начальника и нынешнего слугу – и что дальше? Куда податься? Денег нет, положения нет, профессии нет. Из своих никто больше не примет, чужим он и подавно не нужен. Как бы ни была велика потребность в рабочих руках, однако если эти руки из одного места растут, а под другое заточены, для чего такие нужны? Подыхай под забором. О бомжах никто не думал даже в начале двадцать первого века, так что говорить о конце семнадцатого?
И это если еще Кабанов не прибьет сразу. Главное, будет в полном праве. Шутка ли, слуга возжелал женщину своего господина? Да еще силой! А оттого что не получилось, наказание меньше не станет. К ответу Командора никто не привлечет. Напротив, будут рассказывать друг другу в тавернах о лихости предводителя пиратов, заключая неизменным: «Молодец!»
Девушки переглянулись. Они тоже прекрасно понимали это. И как бы ни был велик гнев на Лудицкого, однако его виновник был настолько жалок… Даже не загнанный зверь – червяк, насекомое. Раздавить такого – только мараться. Да и радость возвращения…
– Хорошо, – от имени обеих произнесла Наташа. – Но если хоть раз хоть в чем-то…
– Христом Богом! – взвыл Лудицкий, до злополучной одиссеи никогда не вспоминавший ни о каких святых.
Девушки упорхнули, а он все продолжал стоять на коленях, и в его глазах стояла тоска, которую люди почему-то называют собачьей.
19
Кабанов. Визит Мишеля
– Сережа! Там к тебе идет Мишель.
Шел только третий день после возвращения из плавания. Неизбежные кутежи, сначала – со всей командой, потом – в более тесном кругу, довели меня до состояния, которое можно отразить известной фразой: «Уж лучше бы я умер вчера!» К тому же бурные ласки моих подруг лишили меня последних сил, и что-то делать мне было трудновато.
В довершение всех бед никто из французов так и не додумался до живительного рассола. Приходилось утолять жажду слабеньким вином, которое клонило меня в сон. В итоге из постели я выбирался, лишь чтобы в очередной раз приложиться к кувшину. И почти сразу рухнуть обратно.
Я очень хорошо отношусь к Мишелю. Только лучше бы ему зайти попозже. Вдруг хоть тогда я сумею приобрести более-менее человеческий вид.
Едва сдерживаясь, дабы не закряхтеть, я кое-как поднялся и принялся одеваться.
Мишель – дворянин, и при нем совестно находиться в непотребном виде.
Хуже всего было вновь влезать в сапоги. Должно быть, я несколько постарел. Ноги мои порой болят, хотят побыть свободными от обуви. Иногда я с завистью посматриваю на матросов. Те постоянно ходят по кораблю босиком, мне же приходится оставаться на высоте положения и щеголять при полном параде. Ботфорты, камзол, шляпа…
Из всего джентльменского гардероба лишь шпага да пистолеты не вызывают у меня никаких нареканий. Как не вызывало у моих современников ношение мобильного телефона. Удобно, и частенько бывает необходим.
Шпагу и кинжал я цепляю и сейчас, а вот от остального своего арсенала воздерживаюсь. Дом не палуба, смотреться будет диковато. Тем более при приеме друга.
Мы с Мишелем с чувством обнимаемся.
Совместные испытания сблизили нас, последующее общение – превратило едва ли не в братьев.
Д’Энтрэ почти сразу отстранился и принял официальный вид. С таким, должно быть, посланники при дворе вручают ноту своего короля или секунданты сообщают о месте и времени дуэли.
Но я не король, да и драться пока ни с кем не собираюсь.
На всякий случай гордо выпрямляюсь. В теле слабость, в голове – сумбур. Сейчас бы присесть, а лучше – прилечь и не забивать мозги ни делами, ни ерундой.
– Месье Командор! Имею честь сообщить вам, что я получил ответ своего отца, – сообщает Мишель.
– Я рад за вас, – киваю я, пытаясь сообразить, при чем же здесь я?
– Мой отец одобрил мой выбор и благословил мой брак с мадемуазель Носовой. Поэтому я прошу у вас руки означенной дамы. Речь идет о воссоединении двух любящих сердец.
Звучит так, словно от меня зависит, быть им мужем и женой или нет.
Хотя… В отсутствие родителей невесты Мишель наверняка считает меня кем-то наподобие опекуна и Риты, и остальных женщин. И как же тогда обойтись без моего официального согласия?
Да… Сторонницы феминизма, к которым, кстати, относилась вышеозначенная журналистка Носова, были бы весьма раздосадованы, узнав о положении прекрасного пола в этих чудных временах.
Никакого равноправия. Знатная дама при наличии неплохого состояния может прожить одна, во всех же остальных случаях необходим муж. Никаких женских или общих работ пока не существует. Я не говорю о чисто физических, которых пока большинство. Землю пахать или в кузнице поигрывать молотом – тут без дюжего мужчины не обойтись. Но и интеллектуальные, так сказать, работы в данное время существуют не для прекрасного пола.
Торговля все еще связана с риском. Порою не столько с финансовым, сколько с реальным. На морях – пираты, в лесах – разбойники. Товар надо не только купить и продать, отстоять его надо от любителей присвоить чужую собственность. Да и никто не будет заключать договоры с женщинами. Даже смотреть на нее как на полноправного партнера не будут.
Столь развившаяся в позднейшие времена канцелярская волокита уже существует, однако клерков еще настолько мало, что полностью хватает мужчин. Женщина-служащая – нонсенс. Как и женщина-воин.
Журналистика? Ее практически нет. Новости идут месяцами, никакой оперативности. Народ едва ли не поголовно безграмотен даже в самых развитых странах. Поэтому если газеты и выходят, то мизерными тиражами для крайне ограниченного круга лиц.
И так обстоят дела везде. Не осуждаю и не хвалю. Хотя мне чем-то данная ситуация нравится. Она заставляет мужчин быть мужчинами, а не какими-то страховыми агентами или прочими существами неопределенной природы.
Даже странно, что я после вчерашнего еще способен рассуждать, но я рассуждаю.
Мишель же ждет ответа, не догадываясь о теме моих мыслей.
Ладно. Что труднее дается – больше ценится. Пара минут ожидания не сыграет особой роли. Пусть поволнуется, раз уж ему хочется.
– Я согласен, – наконец сообщаю я, и Мишель, позабыв напускную важность, бросается мне на шею.
И сразу же из-за двери появляются мои девочки. Не иначе, подслушивали, угадав тему разговора.
Как будто я мог не согласиться!
Глазки девочек блестят предвкушением торжеств. Следует приглашение к столу. Мишель отнекивается, говорит о том, что спешит передать важную новость невесте. Но тут уже вступаю я. Не люблю пить один, поэтому довожу до сведения шевалье об обычаях нашей родины и необходимости вспрыснуть помолвку.
Прислуживает Лудицкий. В мой нынешний приход депутат ведет себя тихо, а уж услужить старается, как заправский лакей.
Не иначе, что-нибудь натворил в мое отсутствие, вот и старается загладить вину. Я уже спрашивал и Наташу, и Юлю о его поведении. Говорят, не знают. Наверное, следствие полученного выговора за леность и угроза оставить без места.
Ладно. Пусть так. Хватает других проблем, и разбираться с бывшим работодателем недосуг.
Да и не выкидывать же его в самом деле на улицу! Пропадет.
Наши посиделки длятся недолго. Мишель торопливо уходит, обещая вечером прийти с невестой, и мы остаемся одни.
Девочки ластятся ко мне, а я поневоле думаю: а мы?
Вот ведь влип! Многоженство запрещено по всей Европе. Ни о каком официальном оформлении отношений не может быть и речи. Да и о неофициальном сожительстве тоже.
Здесь, на далеких от властей островах, с учетом моей профессии подобное сходит с рук. Но что будет на родине, да и в других странах? Церковь – отнюдь не пустой звук, а уж она такие варианты никогда не приветствовала.
Не выдавать же девочек за моих родственниц! Не поверят, а и поверят – кто-нибудь докопается.
Мягко говоря, невесело. Хоть оставайся здесь до скончания века! Сколько до этого осталось?
– Девочки, а ведь скоро Новый год! – соображаю вдруг я.
Мысль заводит. Пышно отмечать начало очередного оборота планеты вокруг светила здесь особо не принято, однако мы-то не местные!
– Жалко, елки не будет, – вздыхает Юленька, когда мы начинаем смаковать программу предстоящего праздника.
Я сразу пытаюсь прикинуть, где могут расти елки. Получается, далеко. Не ближе Северной Америки. На парусах вернусь лишь весной, другого же средства передвижения пока не придумали.
– А мы под пальмой.
Заодно прикидываю на себя роль Деда Мороза. Увы, не пойдет! Даже ради женщин. Придуриваться иногда я могу, но быть шутом… Извините!
– Наших пригласим. Мы тут гитару добыли. Представляете? Вполне похожа на нашу. Кое-кто уже пытался играть.
Сам-то я не умею. Вернее, пробовал когда-то, но так давно, что лучше не позориться.
Девочки в восторге. Развлечений у них немного. По-французски обе уже говорят довольно бойко, и принимают их во многих домах, только, с моей точки зрения, на этих приемах – скукотища. Бесконечный обмен мнениями по нескольким постоянным вопросам да, возможно, дежурные сплетни с перемыванием косточек.
Не удивлюсь, если в отсутствие моих дам косточки перемываются наши.
Мы какое-то время продолжаем обсуждать программу праздника, а затем рука Наташи оказывается под моей сорочкой, и на смену слов приходят дела…
20
Флейшман. С Новым годом!
Подобные посиделки выпадали на нашу долю нечасто.
Нет, жизнь флибустьера не похожа на авантюрный роман, и в ней всегда есть место отдыху. Порой события идут таким густым косяком, что едва успеваешь поворачиваться, зато потом наступает относительное затишье. Ненавороченная тишина.
Только покой покою рознь. Для нас покой – это отсутствие штормовых авралов, схваток на море. Так сказать, обыденная жизнь, полная нужных и незаметных дел. На море – вахты, на берегу – подготовка к походу, ремонты, покупки, гульба… Да и женщинам требуется внимание, охи и ахи…
А чтобы собраться всем вместе…
За столами мы сидели действительно все. Все мужчины со своими подругами. Женщины, обретшие новых мужей, остались с ними. Здесь же находились одни русские, что делало общество еще более приятным. Из местных присутствовала лишь Валерина Женевьева, однако она до сих пор настолько плохо владела русским, что вряд ли что-то понимала в откровенных речах.
И разумеется, был Гранье. Жан-Жак уже настолько освоился с русским языком, что мог говорить на нем почти на любые темы.
Целый вечер говорить на одном языке! Тоже кайф после нашего многоязыкого говора. Не надо что-то из себя строить, притворяться, делать вид. Гости из будущего в узком кругу.
И повод – новый, девяносто третий год.
Один раз мы его уже встречали, только это было очень давно, еще в двадцатом веке. Сейчас же семнадцатый. Об этом напоминают наши наряды, само убранство стола, пальма вместо елки, тропическая ночь за окном…
Читать бесплатно другие книги:
