Флаг Командора Волков Алексей

7

Флейшман. Почин

– Пора опробовать новинку, Жан-Жак.

Кабанов говорил спокойно, словно дело происходило в портовом кабачке, а не посреди моря.

– Сомневаюсь я в ней, – признался Гранье и посмотрел на близкую корму галиона.

Корма носила следы недавних многочисленных попаданий. Широкие окна капитанской каюты были разбиты, от балкона остался жалкий фрагмент, а помещавшаяся под ним пара орудий давно умолкла.

– Ты сначала попади, – резонно заметил Командор.

Жан-Жак пожал плечами и хотел что-то сказать, но Кабанов прервал его совсем другим тоном:

– Выполнять!

– Есть выполнять! – машинально подтянулся Гранье.

Все-таки определенную дисциплину Кабанов на бригантине привил. В не особо понятливых – вбил. В полном смысле слова. И, надо сказать, морские разбойнички не обижались. В том мужском монастыре, который был на борту, очень ценились мужская сила и ловкость. Качества, в полной мере присущие Кабанову.

На палубе канониры торопливо забивали в пушки заряды. Так сказать, в соответствии с бессмертными словами классика.

Никакого страха ни у кого я не видел. Каждый на борту занимался привычным делом, а что до галиона, искали-то мы его, а не он нас.

Всю дорогу Кабанов усиленно заставлял нас маневрировать по пустому морю. Флибустьеры и без того превосходили остальных моряков своего времени в умении владеть кораблем, и учились не столько они, сколько мы.

Зато теперь не составляло труда выплясывать на бригантине вокруг испанца так, что мы ни разу не оказались на траверсе его бортов. Наша бригантина превосходила неповоротливый галион и по скорости, и по маневренности, поэтому игра шла в одни ворота. Мы просто висели на хвосте противника, время от времени разворачиваясь то одним бортом, то другим, давали залп и опять устремлялись в погоню.

В подобном маневре для флибустьеров не было ничего нового. При несоразмерности огневой мощи галиона и небольших пиратских суденышек состязаться в артиллерийской дуэли не было никакого резона. Стоило бригантине угодить под полновесный бортовой залп испанца – и ощущения будут такими, будто на нас обрушился кузнечный молот. Да и последствия, боюсь, могут оказаться плачевными.

Разница была лишь в том, что пираты старались как можно быстрее пойти на абордаж, взять противника нахрапом, Кабанов же предпочитал пока не рисковать. Схватка и есть схватка. В ней без потерь не обойтись. А Командор считал, что нам потери ни к чему и надо прежде попробовать другие методы убеждения…

– Испанец поворачивает влево! – раздался крик марсового.

– Право руля! Левый борт товсь!

Наш корабль послушно крутанулся в противоположную сторону.

– Пли!

Все девять карронад дружно громыхнули, и вырвавшийся из них дым застлал от нас врага.

И конечно, не один дым. В сторону близкого галиона ушел подарочек Кабанова. Девять книппелей, в которых сомневался Жан-Жак.

Никаких книппелей в семнадцатом веке не было. Два ядра, соединенные цепью, изобретут несколько позднее, а затем, с исчезновением дульнозарядных пушек и парусников, окончательно уберут из арсеналов.

Мы вырвались из порожденного нами же дыма, и палуба огласилась восторженным ревом.

Лепту в крик внес даже я. Да и было с чего! Бизань-мачта галиона переломилась почти у основания и теперь волочилась за ним по морю, удерживаемая многочисленными вантами.

– Лево руля! – Командор оставался спокойным, как танк.

Надо сказать, что он был великолепен. Если раньше, в бытность телохранителем у Лудицкого, Сергей не привлекал к себе внимания, был этакой тенью депутата, то теперь не заметить его было нельзя. Левая рука на рукояти шпаги, на груди – крест-накрест перевязи с пистолетами, полдюжины ножей за поясом, черный камзол нараспашку, ветерок чуть треплет отросшие за время скитаний волосы, ноги в ботфортах расставлены широко, но главное – взгляд. Исполненный собственного достоинства, цепкий, я бы назвал его орлиным. Этакий морской волк в лучшем смысле довольно затасканного выражения. Памятник эпохи, которой сам не принадлежит. Или наглядная иллюстрация к известному стихотворению Гумилева. Только брабантских манжет и не хватает.

Мы вновь покатились вдогонку ковыляющему галиону.

Наш канонир стрелой взлетел на квартердек. Его лицо пылало от возбуждения и боевого азарта.

– Признаю вашу правоту, Командор. Это просто бесподобно! Еще пара таких залпов, и мы оставим его без мачт! – Пылкий француз был готов броситься Кабанову на шею.

– А потом и без золота. – Сергей на секунду изменил своей невозмутимости и подмигнул. – Кстати, что там за парус маячит на горизонте?

– Где? – сразу насторожился Гранье.

– На правом траверсе.

А я-то, признаться, не заметил! Как и остальные.

Жан-Жак вскинул подзорную трубу. До неведомого корабля было далековато, только глаз Гранье имел острый. Может, Командор превосходил его в наблюдательности, однако зрение у канонира было получше.

– Похоже, английский фрегат, – сообщил нам Жан-Жак. – И явно военный. Есть у них в последнее время такая манера: сами с испанцами вроде союзники, поэтому выжидают, пока кто-нибудь другой захватит галион, а уж потом нападают на победителя и отнимают добычу.

Вид у него при этом был несколько встревоженный. С одной стороны, еще один противник, но с другой – пока еще мы с ним сойдемся, да и сойдемся ли вообще?!

– Нет, это уже наглость! – позволил себе возмутиться Командор. – Если надо – грабь сам, а отнимать у грабителя – непорядочно. Впрочем, с порядочностью у англичан всегда были проблемы.

Насколько я знаю Кабанова, он уже явно что-то задумал. Не тот Сергей человек, чтобы покорно ждать, как развернутся события. Да и англичан после гибели «Некрасова» наш Командор откровенно не любит и всегда готов подстроить им какую-нибудь гадость.

– Фрегат, говоришь? – тоном красноармейца Сухова осведомился Кабанов. Разве что не высморкался при этом. – А что? Фрегат – вещь хорошая. Побольше нашей бригантины будет. Значит, так. Посмотрим, как у него с маневренностью. Если ничего – то возьмем, если же хреновая, то пусть идет своей дорогой. Нам такой не нужен.

Мне сразу вспомнился наш самоубийственный поединок с фрегатом сэра Джейкоба. Я невольно посмотрел на остальных, но лица всех находившихся на квартердеке не выражали никакой тревоги. То ли они не поняли, то ли не вспомнили, то ли настолько уверовали в Командора, что все им стало нипочем.

– Ладно, с англичанами будем разбираться потом. Надо избавить испанца еще от одной мачты. К повороту!

Жан-Жак торопливо бросился к своим пушкам. Стрелял он, надо заметить, мастерски. Пусть до галиона было едва полсотни метров, но на легкой качке, да из музейных экспонатов…

Второй залп книппелями также оказался удачным. Грот-мачта разделила судьбу бизани. Галион сразу завилял на курсе, и нам стало труднее удерживаться за его кормой. О скорости уже молчу. Бригантина рвалась вперед, так и норовила обогнать изувеченный корабль, что пока не входило в планы Командора.

– На галионе! – Кабанов взялся за рупор, и его голос загремел над морем. – Предлагаю сдаться! Гарантирую жизнь! В противном случае оставлю без последней мачты!

Расстояние до испанца исчислялось несколькими десятками метров, и голос нашего предводителя должен был долетать до них без труда.

По нынешнему веку угроза была нешуточной. Лишенный хода корабль был обречен вне зависимости от исхода боя. Не мы, так любой другой мог бы с относительной легкостью отправить его на дно. Да хоть и не отправлять. Помогать попавшим в бедствие в здешних водах было не принято. Предоставить беспомощный галион собственной судьбе значило подписать испанцам смертный приговор с некоторой отсрочкой. Не утопят – утонут сами при первом же шторме. Или вымрут от голода, как только кончатся продукты.

Но обещаниям сохранения жизни верить здесь не принято. Словами щедро разбрасываются все. Только дела затем не имеют к сказанному никакого отношения. Джентльмен – хозяин своего слова. Хочет – дал, хочет – забрал.

Да… Выбор, мать его! Ничуть не лучше, чем у нас на острове.

– Долго ждать не буду! – Видно, Кабанов не был уверен, что наши противники знают, сколько длится минута.

Так и хочется сказать: над морем повисло напряженное молчание.

Ложь. По-прежнему звучат короткие команды, матерятся за работой матросы, плещутся волны, хлопают паруса…

Галион рыскает из стороны в сторону, и нам в свою очередь приходится прилагать немало усилий, чтобы удержаться за его кормой, не выскочить невзначай под огонь его бортовых орудий.

Оглядываюсь на своих спутников. Командор невозмутим. Лицо Гранье дышит азартом. Кузьмин у руля спокоен и деловит. Так же деловиты Сорокин и Ширяев. Один Валера ощутимо волнуется, хотя и пытается держать себя в руках.

Сам я тоже напряженно жду. Неужели придется карабкаться на чужую палубу с саблей в руке, пытаться кого-то зарубить, парировать чужие удары? Я же не воин. Вдохновения в бою не испытываю. Придется или нет?

– Сдаемся! – доносится крик с галиона.

– К абордажу! Пленных не трогать, но быть начеку! – рявкает Кабанов.

Сорокин и Ширяев торопливо несутся на палубу. Туда, где готовятся к возможной схватке флибустьеры.

– Может, лучше высадить призовую команду на шлюпках? – предлагает Гранье. – Еще всадят нам всем бортом!

– Не всадят! – отмахивается Кабанов. – Для боя они уже непригодны.

Вернее всего, Сергей впал в азарт и теперь хочет во что бы то ни стало взять на абордаж своего первенца. Нагло, забывая про возможный риск.

Бригантина стремительно скользит к галиону. Летят абордажные крючья. Командор первым перепрыгивает на чужую палубу.

Испанцы стоят понуро, явно не знают: правильный ли выбор сделали? Может, было бы лучше бороться до конца?

И как только они совсем недавно ухитрились завоевать полмира? Такое впечатление, что сейчас их бьют в Архипелаге все, кому не лень.

Я тоже деловито перебираюсь на палубу галиона. На такой большой парусной посудине бывать пока не доводилось.

Впрочем, что значит большой? В нашем старом мире иной буксир наверняка будет покрупнее. Разве что в сравнении с нашей бригантиной…

Капитан, расфранченный идальго с закрученными кверху усами, стоит впереди, положив руку на шпагу. То ли хочет отдать победителю, то ли все-таки собирается помахать ею.

Командор кланяется в лучших традициях века, дожидается ответного «реверанса» и коротко осведомляется:

– Груз?

Английским идальго не владеет, и беседа идет через Калинина. Тем временем флибустьеры разоружают испанцев. Деловито, без злобы.

– Посматривайте за английским фрегатом, – тихо говорит Командор по-русски.

Предупреждает весьма кстати: с фрегата явно заметили, что наши корабли сошлись, и теперь направились сюда. Хорошо хоть, что дело это достаточно долгое, и время у нас еще есть.

– По рюмочке вина? – Интересно, испанец старается сохранить хорошую мину при плохой игре или дожидается прибытия союзника?

– Благодарю, но я на работе, – с непередаваемой иронией отказывается Кабанов.

Галион – корабль многоцелевой. Это вам не пришедшие ему на смену линкоры, использовавшиеся лишь в качестве ударной силы флота. Почти вся торговля с Вест-Индией, вернее, не столько торговля, сколько вывоз из колоний всего ценного, идет через короля и его приближенных. А они используют вместо специальных грузовых судов боевые корабли. Оно и безопаснее, учитывая количество пиратов на испанских коммуникациях. «Наш» галион попутно перевозит пользующийся огромным спросом в Европе табак, но есть и серебро, и золото.

– У вас очень меткие канониры, – делает комплимент идальго. – Так точно попасть…

– Богатая практика, – слегка пожимает плечами Командор.

О том, что мы использовали нехарактерные для данного времени снаряды, он, по понятным причинам, предпочитает умалчивать.

– Табак грузить? – подскакивает Билли.

В Европу мы пока не собираемся, здесь же зелье стоит немного. Но все ж добыча…

– Сколько успеем, – кивает Кабанов.

Проблема в том, что нас очень мало. Считая с теми, кто нанялся после Гранье, не наберется и восьми десятков. На галионе людей в семь-восемь раз больше. Часть нашей команды во главе с Ярцевым остается на бригантине, большинство стережет запертых в кубрики пленных, и для погрузочных (вернее, отгрузочных) работ остается совсем немного.

Можно было бы использовать хозяев, да уж больно их много. Вдруг придут в себя да затопчут нас и не заметят?

Очевидно, Командор думает так же.

– Юра, не стой как незваный гость. Присоединяйся, – говорит он мне.

Да! Давненько я не работал грузчиком. С другой стороны, чем больше унесем, тем больше будет доля каждого. Как там в старом армейском анекдоте? «Кто больше унесет: конь или прапорщик?» Ответ: «Если на склад, то конь».

И вот наша компания из полутора десятков прапорщиков старательно обеспечивает себе безбедную старость.

Если бы это было возможно с одной попытки!

Не успеваем. Табака еще много, но Кабанов предупреждает:

– Все! Уходим!

В последний раз перебираюсь со своим грузом на родную палубу. Кое-как перевожу дыхание и лезу на квартердек. Оттуда вижу, как Кабанов галантно раскланивается с испанским капитаном и на прощание говорит:

– Было очень приятно познакомиться. Надеюсь, еще увидимся!

После чего следом за Аркашей перепрыгивает к нам:

– Отваливаем!

Это тоже искусство. Но и мы уже не новички. Паруса хлопают, ловя ветер, и борт галиона потихоньку уплывает назад.

– С почином, господа! – по-русски говорит Кабанов.

Фраза обращена к нам. Остальным уже приходилось пиратствовать, но для нас это внове.

Тем временем с противоположной стороны галиона показывается британский фрегат. Он идет на всех парусах полным ходом, и до него от силы пара кабельтовых. Отчетливо видна фигура крылатой женщины под бушпритом.

Мы провозились слишком долго и теперь с легкостью можем сами превратиться в добычу.

Сердце у меня начинает тревожно биться. Очень уж знакомая картина, даже флаг развевается тот же.

Что-то еще кроме флага привлекает мое внимание. Приглядываюсь и вижу раскачивающегося на рее повешенного.

Кто был этот бедолага? Попавшийся в плен флибустьер или провинившийся невзначай матрос? Со своими англичане не церемонятся и подвешивают по любому случаю из-за малейшего пустяка. Официальный список пустяков такой, что перед ним меркнет даже перечень государственных тайн в приснопамятные советские годы.

– Догонит – будет наш. Нет – его счастье, – на скверном французском говорит Командор.

Люди дружно смеются в ответ, словно взять фрегат – раз плюнуть, да только возиться неохота.

Дух бывалых моряков высок. Удачное дело породило уверенность в своих силах, на Командора же теперь смотрят, как на бога.

Фрегат становится ближе. Мы только набираем скорость, он же сделал это давно.

Командор смотрит внимательно, прикидывая, то ли принимать бой, то ли все-таки удастся уйти.

Насколько я понимаю, от боя его удерживают лишь неизбежные потери. Все-таки не галион, маневренность у англичанина должна быть неплохая.

Так мы и идем, в каких-нибудь восьмидесяти метрах друг от друга. Носовых орудий на фрегате нет, сделать нам он ничего не может, но оттуда несколько человек открывают огонь из ружей.

Попасть на качке из мушкета! Оптимисты!

Они и не попадают.

– Стрелки! – презрительно фыркает Кабанов, берясь за фузею.

Он тщательно целится. Выстрел – и один из англичан падает.

Наши ревут от восторга.

Фрегат начинает понемногу отставать. Его капитан решается на последний шанс и кладет свой корабль вправо, чтобы достать нас бортовым залпом.

Мы немедленно поворачиваем в ту же сторону. Наша бригантина намного маневреннее, и при этом нам удается выиграть дополнительное расстояние.

– Такой корабль нам не нужен, – делает вывод Командор. – Пусть катится своей дорогой!

Катиться своей дорогой фрегат не желает, предпочитает нашей. Он упорно следует за нами, хотя отстает все больше и больше. К вечеру англичанин превращается в парус на горизонте.

Хорошо!

Люблю море, паруса, схватку со стихией. Если бы при этом не надо было вступать в бой с людьми, я, наверное, был бы полностью доволен жизнью. А так…

8

Наташа. Ждать да догонять…

– Петр Ильич! Наконец-то! Где вы были?

В ответ Лудицкий посмотрел на Наташу с такой укоризной, словно это не он, а она пропала на весь день и не подавала о себе никакой вести.

Бывший депутат думы, известный партийный деятель, член всевозможных комиссий несколько похудел, осунулся и уже не имел прежнего импозантного вида. Этому немало способствовала и одежда. Вместо дорогого костюма – холщовые штаны и грязная блуза, на ногах – рваные туфли, разве что не подвязанные веревочками, на голове – обгрызенная соломенная шляпа с неровными полями.

Но и помимо внешности в Лудицком произошли ощутимые перемены. В нем больше не было прежней самоуверенности человека, которому позволено без малого все. Напротив. Взгляд бывшего депутата стал блуждать, как у нашкодившего кота, плечи опустились, в уголках губ пролегла горькая складка. Он словно постоянно ожидал окрика, причем окрика недоброго, грозящего всеми мыслимыми и немыслимыми бедствиями, и потому старался стать как можно невзрачнее и незаметнее. Только наедине с женщинами Петр Ильич порой напоминал прежнего властителя жизни, да и то лишь в той степени, в которой тень напоминает человека.

– Я был у наших женщин, – наконец ответил Лудицкий. – Это вас Кабанов устроил с максимальным комфортом, одних, а остальных поместил всех вместе.

– Об остальных женщинах должны беспокоиться остальные мужчины, – мягко произнесла Наташа. – Сережа и так делает все возможное. Но он же один.

Ей самой было несколько неловко от сознания своего особого положения. Но на этом особенно настаивал Кабанов, считающий, что его женщины должны быть устроены лучше всех.

Впрочем, понятие комфорта относительно. В своем времени Наташа и Юля жили намного хуже всех остальных уцелевших пассажирок, но даже у них в квартирах были все положенные удобства. Газ, свет, холодная и горячая вода, канализация… Здесь же их так называемое отдельное жилище представляло собой небольшой домик с погребом, колодцем и нужником во дворе. Одна большая общая комната и три поменьше, одну из которых занимала жена Ширяева с ребенком, кухня с примитивным очагом да чуланчик для прислуги – вот и все.

По сравнению с обычной городской квартирой начала двадцать первого века – пристанище бомжей. Если же вспомнить тюрьму на Ямайке или мало чем уступающий тюрьме кубрик на той, захваченной первой бригантине, то можно было считать это хоромами. Тем более что на всех остальных женщин, тех, которые еще не смогли найти новых спутников жизни, приходился один общий дом, несколько побольше этого, однако сколько в нем сейчас жило человек!

Понятно, что женщины завидовали бывшим стюардессам, кое-кто – черной завистью, да только что возразишь?

Мужья погибли, вокруг чужой мир, и последняя надежда – Кабанов, он же Командор. Другой на его месте бросил бы случайных попутчиц как ненужную обузу, а он продолжает возиться, старается обеспечить, насколько возможно, сносные условия существования.

Ругать Командора женщины не могли. Разве что втихомолку обсуждали его уровень нравственности и вкус. Но когда в женском коллективе обходилось без этого?

– Вы, кажется, Петр Ильич, тоже живете отдельно? Да еще в отличие от остальных мужчин не рискуете своей жизнью, добывая пропитание? – Вышедшая на звук голосов жена Ширяева совковыми комплексами вины не страдала.

– Я не какой-нибудь пират. Я честный человек! – Лудицкий хотел произнести это гордо, а вышло жалко и глупо.

– Значит, пользоваться добычей пиратов – это честно, а ходить за нею в море – нет? – едва не вспылила Вика.

Если что и несколько удержало женщину, так это жалкий взгляд депутата. Все равно что беззащитную собачонку пнуть.

– Пока никто ничего не добыл, – как можно мягче произнес Петр Ильич. – Может, их самих добыли.

И тут же прикусил язык. Однако было уже поздно.

– Это тебя любая шавка добудет, слизняк убогий! – не сдерживаясь, выкрикнула Вика. – За чужими спинами спрятался, да еще охаять норовит! Вот подожди, вернутся наши, скажу, так мигом тебе копыта в задницу вобьют, а рога на стенку вместо украшения повесят! Нашелся тут, индюк недорезанный! Педераст вонючий!

Последнее явно не соответствовало действительности. В гомосексуальных связях Петр Ильич не был замечен ни разу. Имел жену, порою ходил в баню с девочками, благо удовлетворить и получить удовольствие – понятия разные. Но в данном контексте слово говорило не о сексуальной ориентации, а о социальной, доведись человеку попасть в обстановку, от которой по популярной пословице зарекаться не принято.

Да и в жене Ширяева говорила не уверенность в ушедших, а безумная надежда на их успех. Только удача сулила выживание, если же нет…

– Вика, успокойся, Вика! – попыталась успокоить разошедшуюся женщину Наташа.

– Как же, жди! Мало что он наших мужиков хает, так еще и от работы отлынивает! С утра печь растопить не можем. Этому тунеядцу даже дрова нарубить лень! За что тебя только Командор содержит? Лучше мы раба купим. Хоть толк будет!

Лудицкий вжал голову в плечи и понуро выслушал обрушившийся на него поток брани.

– Чего стоишь? А ну коли дрова! Живо! Сам останешься без обеда! – уже чисто по-деловому закончила Вика.

Ей было несколько легче. Как в силу склочной натуры, так и в силу былого, относительно высокого положения.

Ни Наташа, ни Юля повысить голос на Лудицкого не могли. Пусть жизнь все расставила по местам, но девушки подсознательно помнили, кто они и кто он.

Но и Лудицкому деваться было некуда. В высокие сферы его не пускали, за речи в нынешнем веке никому не платили, поэтому поневоле приходилось заниматься делами.

Петр Ильич подавленно проследовал к сваленным в кучу дровам. Рядом с ними валялся топор, собственноручно наточенный Кабановым перед самым отплытием.

Топор для Лудицкого был инструментом непонятным, как компьютер для дикаря. Прирожденный демократ взял орудие труда боязливо, пытаясь понять, как размахнуться им, не попав себе при этом по ноге? Задача казалась практически неразрешимой. Колоть дрова было страшно, словно бросаться с обрыва в воду. Конечно, большинство людей совершают прыжки благополучно, однако вдруг окажешься в числе тех неудачников, которые падают мимо, на скалы?

– Мама! Там два фрегата пришли! Из самой Франции! – донесся издалека голос Марата, и мальчуган стремительно выскочил откуда-то с другой стороны дома, с разгона врезаясь в Вику.

Чуть отстав от него, шла Юля. Единственный ребенок в доме поневоле был в центре женских забот, и прогулка с ним рассматривалась невольными соседками, словно праздник.

В свою очередь мальчик охотно проводил время с бывшими стюардессами, позволявшими ему гораздо больше, чем мать.

А вот Лудицкого Марат избегал. Не мог понять с детским максимализмом, как можно добровольно остаться на берегу, когда настоящие мужчины ушли в море мстить за своих современников?

– Откуда ты знаешь? – спросила Вика.

– Все в порту говорят. Большие! Шлюпка пристала к берегу, а из нее вышли офицеры и пошли к Дю Касу, – охотно сообщил Марат.

– А еще Маратик придумал для наших мужчин сюрприз, – с гордостью, словно именно ей принадлежала неведомая идея, добавила Юленька.

– Какой? – заинтересовалась Наташа.

О Лудицком было забыто. Он одиноко переминался с топором в руках, не решаясь приступить к работе, но зная, что увильнуть от нее не удастся.

– Флаг! – гордо произнес Маратик.

– Какой флаг? – не поняла Наташа.

– Пиратский!

– Маратик предлагает вышить мужчинам их собственный флаг. Такой, чтобы сразу было видно: это они! – пояснила Юленька.

– Пусть все боятся! Мой папа – пират! И дядя Сережа, и дядя Жан-Жак, – принялся перечислять Марат.

– А мы сможем? – Наташа даже не поинтересовалась, что именно должно быть на знамени.

– Я умею вышивать, – кивнула Юленька. – Да и вы мне поможете. Я покажу как. Это совсем несложно. Только надо будет купить черный материал и нитки.

Лудицкий сплюнул в досаде.

Когда он недавно предложил нанять человека для колки дров и других физических работ, ему ответили: свободных денег нет. Хорошо хоть, не уточнили, что такой человек уже нанят и зовут его Петром Ильичом.

Идея сюрприза была встречена с восторгом. Да и то. Делать женщинам было особо нечего. Ну, обед, стирка и прочие трудоемкие в нынешние времена мелочи, а еще? В местное общество бывших пассажирок не принимали из-за неопределенности их статуса, кабаки были местом мужского разгула. Поневоле начнешь придумывать что-нибудь способное занять руки и голову.

Когда же Маратик пояснил, каким именно должен быть флаг, перемешанный с весельем восторг перешел все пределы…

9

Кабанов. Остров Блада

Люблю схватки, поединки. В них чувствуешь себя мужчиной. Если бы при этом не надо было выходить в море. А так…

Нам повезло с погодой. Ветер и качка были в пределах нормы. Ни грозовых шквалов, ни штормов.

Было немного обидно спасаться бегством от английского фрегата. Но и вступать с ним в бой казалось мне глупым. Добычи это не сулило. Сам корабль мне был не нужен. Тяжеловат на ходу, а об его маневренности вообще лучше помалкивать. А драться ради драки…

Я бы, пожалуй, подрался, но англичанин был заведомо сильнее. Терять же кого-то из людей просто так…

Ладно. Пусть живут пока. Пока мы не подготовимся получше. Есть на этот счет кое-какие мысли, но не все же сразу!

Испанцы мне не враги. Не они напали без причины и повода на беззащитный корабль под гражданским флагом, не они уничтожили мирных людей, значит, и не им держать ответ. У них есть деньги, которыми могут поделиться, и только. А вот кое-кто другой… Кому-то придется рассчитаться по полной.

Поздним вечером, когда фрегат стал пятнышком на горизонте, мы приступили к дележу. Света еще хватало, добыча же была оценена давно, еще во время нашего бегства.

Улов оказался значительным. Главное же было в том, что он достался нам без каких-либо потерь. Команда ликовала. Мнения о дальнейшем сразу же разделились. Одним хотелось поскорее вернуться и спустить свою долю добычи, другим – продолжить рейд и прихватить что-нибудь еще.

– А вы что скажете, господа? – спросил я своих, когда настала ночь.

Мы расположились в моей каюте. Я, Флейшман, Ярцев и Ширяев. Сорокин нес вахту. Судя по всему, мы находились западнее Мартиники и Доминики на таком расстоянии, что уточнять, к которому из островов ближе, было не особо существенно.

– Я не понял: наши мнения принимаются в расчет? – с деланным акцентом вопросил Юра.

Господи! Как хорошо-то хоть на родном языке поговорить!

– Чего тут думать? Плыть надо, – убежденно говорит Ширяев.

Для моего бывшего подчиненного наш поход – романтика. И, насколько я его знаю, повод на какое-то время освободиться от общества жены.

Нет, он ее любит. Просто, как бы это сказать, быстро устает от предмета своей страсти. Благо предмет этот очень привык давать общие советы, а то и просто упрекать во всех совершенных и несовершенных грехах. Есть у некоторых представительниц прекрасного пола такая милая склонность.

– Ветер попутный, – соглашается Флейшман. – Куда несет, туда и плывем.

Ох, любим мы в свободное время позубоскалить!

Послушать нас со стороны – полное впечатление, что мы не переносились никуда из своего времени и не было ни смертей, ни проблем. Словно сидим на своей яхте да приятно проводим часы в дружеском кругу. Этакие каникулы за тысячи миль от дома.

И за три сотни лет.

Интересно, это защитная реакция организма, или мы окончательно примирились со случившимся и теперь чувствуем себя в семнадцатом веке как в двадцать первом?

Если второе – то это радует. Вернуться мы все равно не сможем ни при каком раскладе, и остаток наших жизней пройдет здесь.

Попутно зародилась мыслишка: а хотелось бы мне вернуться? Нет, я понимаю, тут от наших желаний ничего не зависит. Никто никогда не объяснит, какой вихрь перенес нас в пространстве и времени. А уж попасть опять в подобный феномен природы, только действующий в обратном направлении…

И все-таки: хочу ли я?.. Честно, положа руку на сердце?

Равномерно покачивается бригантина, скрипит дерево, плещутся волны за бортом. Шпага на поясе, рядом сидят если не друзья, то проверенные приятели. Знаешь, чего стоит каждый.

Хочу ли?