Железяка и Баламут Иртенина Наталья
– Может, для арты и не имеет, а для меня имеет. Вы кто и что вам нужно? – Железяка был раздражен не на шутку.
Незнакомец, нисколько не растеряв самоуверенности, молча огляделся и вдруг решительно перешел к делу:
– Есть разговор. Сядем где-нибудь? Не волнуйся, пока я здесь, ничего не случится. Ничего из того, что было.
Железяка дернулся, как от удара в челюсть. Хотя и был готов к такому повороту, угадывал его, но все-таки вылетел в кювет – подтверждались сумасшедшие теории насчет зомбёров. Ах, как не хотелось ему, чтобы они подтверждались!
Мрачно кивнув, он показал рукой вперед.
– Идемте на кухню.
Это сработали десятилетиями лелеемые механизмы отечественного гостеприимства. Кухня – спецхран русского духа, место, где куются, укрепляются и обретают бессмертие несгибаемый пофигизм русского народа и бесстрашная тяга к страданию того же самого народа. Железяка шел на кухню как на казнь – страдать, прощать и поплевывать с высоты виселицы. Помирать, так с легким сердцем.
По дороге он заметил высунувшуюся из шкафа котовью лапу. Тотчас придавленная дверью улика втянулась обратно, и Железяка потихоньку привалил к створке еще один ботинок. Но гость снова повернулся к нему, и кота пришлось оставить под этим ненадежным запором.
Казнь, однако, не состоялась, и вышло по-другому. Железяка и сам не понял, как это так все вышло – нелепо и в тоже время жутко. Будто по голове огрели – и не чем-нибудь, а венцом славы и всевластья. Из стали и сплава.
Гость сел на табуретку у стола – Железяка напротив – и для начала стукнул легонечко, вроде щелбана в лоб:
– В инопланетян веруешь?
– Нет, – не раздумывая сказал Железяка и сморщился.
– Правильно. Инопланетяне – это мы.
– Кто – мы? – вздрогнул Железяка.
– Мы – Странники. Мы странствуем по мирам и оставляем в них свои тени и отражения. И это – то, что профаны принимают за следы инопланетян. Наши тени и отражения.
– Я лично нигде не странствую, – мрачно открестился Железяка от навета.
Пришелец кивнул.
– В самую точку. Ты пока не странствуешь. Но раньше странствовал. Десять тысяч лет назад.
Железяка оскорбился.
– Я не настолько дремучий. Мне пока только тридцать.
– Ты не помнишь, – успокоил его гость. – Но ты вспомнишь. Я здесь для того, чтобы ты начал вспоминать.
– Что вспоминать? Как мои прадедушки за мамонтами странствовали? Меня с ними не было.
– Конечно, тебя с ними не было. – Гость оперся о стол и наклонился к Железяке. – Магу-Страннику высшей степени посвящения нечего делать среди грязных охотников. И дедушек твоих среди них не было. Аватара не может вести свой земной род от диких оборванцев.
Железяка задумался, приняв угрюмый вид. Но ничего не надумав, все-таки спросил:
– Значит, я был магом?
– Одним из двенадцати Высочайших, – кивнул гость, – правивших этим миром.
– Э-э… а откуда они им правили? Атлантида? Гималаи? Это что… вроде махатм?
В юности Железяка читал в научно-популярном журнале подборку статей про Шамбалу и ее обитателей – махатм, незримо правящих жизнью человечества. Тогда сама возможность существования невидимых распорядителей мира оскорбила юного Железяку до глубины души. Сейчас присовокупление собственной персоны к этому кругу (хотя и вполне бредовое на вид) заставило его чуть-чуть увянуть и погрустнеть. Железяка был честным человеком и вполне конкретное понятие «власть» не отделял от вполне абстрактного понятия «ответственность». Поэтому не хотел быть ни махатмой, ни другим каким магом.
– Гиперборея, – проникновенным голосом ответил гость.
– А-а, – протянул Железяка понимающе. – Слышал. Это там, где ось мира выходит на поверхность…
– Древо мира, – с готовностью подтвердил посланец из Гипербореи.
– …и где люди умели летать. И еще у них были летающие обезьяны.
Пришелец обрадовался.
– Ну вот, начинаешь вспоминать! – Но в глазах у него стояло очень странное, настороженное выражение. А одну руку он словно невзначай запустил в карман – тот самый, оттопыривающийся.
Железяка опять стушевался, увял и молча ждал продолжения.
– Да. Так вот об Оси, – сказал гость. – Ортополис, город Оси – столица мира и дом двенадцати Высочайших, принявших последнюю степень посвящения – Орту, что значит «наконечник Оси» – тот, кто держит в руках бразды Высокой Магии.
Железяка вяло возражал:
– Да не держу я никакие бразды. Я даже прыщ на носу заговорить не могу.
– Ты слишком долго был в пассивном состоянии. В состоянии профана. Но теперь все изменится. Разве ты сам не чувствуешь, как все меняется? – пришелец смотрел на Железяку взглядом искусителя, протягивающего яблоко познания.
Железяка потупил взор и твердо ответил:
– Чувствую. Все меняется. Но мне это не нравится. Это похоже на упражнения мага-недоучки. «Рисовал грозу, а получил козу».
– Точно, – ухмыльнулся гиперборейский посланник. – Вопрос в том, кто этот недоучка. Вникаешь?
Железяка растерянно мотнул головой.
– Ты! Твоей магической энергии на полсотни деревенских шаманов хватит. Сейчас она в тебе пробуждается, а как справляться с ней, ты еще не знаешь, потому что не помнишь. Вот она и хлещет во все стороны. Трансформирует окружающую реальность. Понимаешь?
Железяка не отвечал, уныло размышляя: «Отчего же эта магия делает мою жизнь настолько фальшивой и гадкой?»
– По кислой физиономии вижу, что не убедил, – оптимистично заявил пришелец-искуситель. – А ну-ка подойди к мойке.
Железяка безропотно подчинился.
– Открой кран и набери полную кружку.
Открыл, набрал.
– Теперь пей.
Железяка посмотрел на воду с сомнением, но все же отхлебнул. И выпучил глаза.
– Водка?!
Понюхал, сделал еще глоток, потом уставился на дно кружки с отчаянием золотоискателя, потерявшего надежду намыть хоть крупинку драгметалла.
– Наверное, водка, – гость пожал плечами. – Наверное, ты очень хотел бы сейчас надраться, поэтому получилась водка. И не смотри на меня так. Я тут совершенно ни при чем.
Не говоря ни слова Железяка выпил все до дна.
– На, заешь. – Посланник протянул ему пустой полиэтиленовый пакет, вытащенный из хлебницы на столе.
Железяка взял пакет и не глядя запустил в него руку. Пальцы наткнулись на что-то хрусткое. Железяка опустил глаза – в руке была полная упаковка чипсов «Лейз».
– Ну вот, а ты говоришь! – удовлетворенно заявил гость, хотя ничего такого Железяка не говорил и одну за другой механически жевал чипсины. От выпитого он уже немного прибалдел (градусов пятьдесят, не меньше, чистый самогон) и расслабился. Тревожность ситуации расплылась в замечательное ощущение, что все под контролем, все-все, вплоть до вращения Земли, которая будет мягко и гладко стелиться под ноги, когда придет пора возвращаться домой. Домой? Ну конечно – в Гиперборею! Впрочем, зачем же двигать ногами по земле, ведь он умеет летать.
Железяка осознал себя висящим в воздухе в полуметре от пола кухни и продолжающим грызть чипсы. Рядом валялась табуретка. Он тотчас вспомнил, как пришелец велел ему забраться на табурет, а потом коротким ударом вышиб опору из-под ног. Железяка почувствовал радость левитации и на мгновенье отключился от реальности. Но теперь реальность вернулась к нему, он отбросил пустую чипсяную упаковку, ухватился за край стола и плавно приземлился. Сейчас он ощущал себя уже вполне пришибленным, чтобы воспринимать дальнейшее без каких бы то ни было попыток сопротивления и отбрыкивания. Ну маг, ладно, пусть будет маг, пусть хоть наимагейший из магов. Дальше-то что?
Железяка поднял табуретку и сел.
– Ну? – спросил, зло глядя на посланца. Черт его знает, какие еще трюки и фокусы заставит проделывать этот хмырь в подтяжках, во что еще вынудит поверить противу желания.
Но хмырь с фокусами покончил.
– А теперь вот что. – Посланец снова сделался серьезен. – Судьбы мира в твоих руках…
– Почему только моих? – насупился Железяка. – Где еще одиннадцать пар? Я один за дюжину вкалывать не буду.
– Они… соберутся… постепенно. Сейчас не о них, – торопливо и неохотно объяснил пришелец. – Ты будешь хозяином мира. Все, что в нем, будет твое, и все поклонятся тебе…
– А за это я должен отдать душу? – мрачно поинтересовался Железяка.
– Нет. Все уже принадлежит тебе по праву посвящения, нужно только вернуть все это.
– Куда вернуть?
– Под свою руку. Ведь ты потерял власть над миром, когда погибла Гиперборея, уйдя на дно океана и покрывшись льдами.
Железяка почесал лоб и задумался.
– Ну да… ну да… и мне нужно вытащить ее оттуда?
– В принципе это возможно. Но есть другой путь, – быстро заговорил, зачастил посланник. – Гренландия. По размерам сопоставима с прародиной. Объявляем сакральной территорией. Аборигенов перебрасываем на континенты. Возрождаем Ортополис, столицу мира. То есть, конечно, придется строить. Нью-Ортополис, а? Ледник растапливаем, освобожденную воду откачиваем на озеленение Сахары и Гоби. Атомные тепловые установки, трубопроводы, масштабное строительство. Года два, не больше, с магической подпиткой. Силушка-то в жилах играет! Дальше по всему острову – закрытые инициатические школы для детей. Отбор несовершеннолетних от пяти до шестнадцати для обучения и получения начальных степеней посвящения. В дальнейшем возможен переход на систему локальных континентальных школ и элитарных инициатических учреждений на сакральной территории Новой Арктиды-Гипербореи. Для ускорения инициатического процесса среди взрослого населения ввести систему оракулов единого образца, без учета местной культовой специфики. Оракул – государственное заведение со штатом грезящих и ясновидящих. Они вводят бытовую жизнь населения, обращающегося к оракулу, в русло Магической Традиции. Священный экстаз грезящих оказывает воспитательное воздействие на профана, развивает его мышление в нужном направлении, для этого ко всем процедурам оракула – открытый обязательный доступ. Потом, строжайшее пресечение позорной профанации священного экстаза – массового наркоупотребления. Карать смертью. Лимитированное распределение священных галлюциногенных веществ по оракулам и инициатическим центрам. Десять-пятнадцать лет – за этот срок взращивается новая генерация – Homo Magicus. И тут мы наконец подходим к нашей цели. Массовая инициация – вынужденный шаг. Вселенная – кристалл с триллионами граней-миров. Чтобы соединить их все нитью Странствия необходимы тысячи, миллионы Странников. Наша задача готовить их, обучать и посвящать. Через инициацию обретается свобода Странствия, освобождение от тлена земного и забот насущных, плотских. Десять тысяч лет назад человечество было мало и разобщено, задача оставалась принципиально нерешаемой. Но ныне настало время вспоминать и действовать.
Гость из Гипербореи закончил барабанить конспект программы действий, взял кружку и нацедил в нее из-под крана. Выпил одним махом и снова сел. Железяке не пришло в голову спросить, что там – вода или что покрепче. Он был сильно занят – думал. И даже не заметил, как рука искусителя снова заползла в оттопыривающийся карман штанов и оттуда показалась краешком некая вещь, на вид пластмассовая, но кто его знает, насколько в подобной ситуации можно доверять внешнему виду чего бы то ни было.
– Для чего? – Железяка наконец очнулся от тяжелых раздумий.
– Что?
– Соединять миры этой… нитью?
– Чтобы обрести мудрость и могущество, конечно. Еще большие, чем те, которыми обладают двенадцать Высочайших.
– Ну станут они мудрее и могущественнее, а дальше что?
– Мудрости и могуществу нет предела, есть только бесконечное стремление к нему. Задумываться о том, что «дальше», – удел профанов и недоучек.
Пришелец ждал дальнейших вопросов – но их не было. Железяка молчал, сжав зубы.
В детстве он не мечтал стать космонавтом. И в юности параллельными мирами не увлекался. Вполне хватало своего, единственного, земного мира. Железяка безотчетно полагал его домом, а не базой. И кажется, даже любил. В идее дома содержалось зерно простой и ясной истины. В идее бесконечных странствий к несуществующему пределу сквозила ущербность. Странник по беспредельности уходит от того, что рядом, чтобы никогда не найти этого в пути. Но ведь ищет он именно то, что было когда-то рядом. Надо только понять, что такое это «рядом».
Надо только понять, отчего человек так одинок в мире… в самом себе.
– Нет, – сказал Железяка.
Пришелец явственно заинтересовался, даже руку из кармана вытащил и упер локти в стол.
– Конкретнее?
– Идите к черту.
– Почему?
Железяка вздохнул и принялся растолковывать.
– Люди не куклы. Людям свойственно уставать. Они испытывают страшное одиночество в пустой бесконечности. Им нужно находить, а не искать без конца и без смысла.
– У тебя власть и сила. Можешь устанавливать новые правила. Можешь делать людей куклами. Откуда ты знаешь, что они не должны быть куклами? Возможно, кто-то ошибся, сделав их слабыми. Ты дашь им твердость и прочность, чтобы они не уставали и не испытывали одиночества.
Железяка прикрыл глаза и нехотя, с досадой разъяснил:
– Я не знаю, как должно быть. Я теперь ничего не знаю. Только знаю, что должно быть так, как должно. А не как хочет кто-то, пусть даже я… Отчего я так думаю? Тоже не знаю. В голове турбулентность какая-то. Мне сейчас кажется, что мир – это большой эксперимент. А может, и не такой уж большой. Просто мы маленькие, меньше, чем себе кажемся. И условия эксперимента нам, конечно, неизвестны. Неизвестно, при каких параметрах мир будет стабилен, а при каких начнутся необратимые реакции и все взлетит в воздух к чертям собачьим. Может, люди-големы будут как раз катализатором Большого Каюка… Должно быть– это не утопия. И не рай земной. И скорей всего, не светлое будущее. Это просто те условия, при которых у нас вообще есть будущее.
– Экспериментатор – ты. И условия ставишь любые. Выбираешь любое из должно быть, соответствующее целям. Полная свобода действий, – говорил искуситель, быстро и без выражения, не утверждая, а словно ставя условия другого, своего собственного эксперимента.
– Свобо-ода? – протянул Железяка недоверчиво, как крепостной крестьянин, которому зачитали манифест, чешущий в затылке и соскребающий с лаптя о землю коровью лепешку. – Сдается мне, эта штука плохо сочетается с незнанием и желанием узнать. В четыре года я хотел выпрыгнуть из окошка, чтобы узнать, полечу ли. Свободу можно себе позволить только при знании результатов. Но тогда она уже ни к чему – выбираешь единственно правильный вариант действий. Люди еще не доросли до свободы. Нам сначала поумнеть надо. А мы, считай, в ползунках еще. Люди – дети. Но я не отец им.
– А кто ты?
– Такой же ползунок.
И тут произошло странное. Пришелец из неведомо каких краев в который раз сунул руку в карман, наконец-то выудил оттуда пластмассовый предмет и положил на стол перед Железякой. Предмет оказался игрушечным пистолетом серого цвета.
– Теперь он твой, – сказал он.
Железяка нечленораздельно булькнул, затем объяснил:
– Я выражался фигурально. Но я не говорил, что до сих пор играю в войну.
Незнакомец кивнул.
– Мы не играем в войну. Она в нас играет. Мы – ее солдатики. Стойкие оловянные. Запомни, у этой вещи два назначения: либо стреляешь, либо передаешь следующему, выдержавшему испытание. Мне не пришлось стрелять, ты у меня первый и последний. Тебе – как повезет.
Железяка взял пистолет и в сильном недоумении вертел его в руках.
– Я выдержал испытание?
– Да.
– И эта штука может убивать?
– Нет. Она не убивает. Просто выключает на время. С кое-какими изменениями в голове.
Гость встал и, хлопнув Железяку по плечу, собрался уходить.
– Будь здоров, коллега. Может, еще пересечемся когда-нибудь.
– Эй, – Железяка спохватился. – А что со всей этой магической хренотенью?
– Выбрось на помойку. Если найдешь, что выбрасывать.
Защелкнулась дверь.
Железяка подошел к мойке, отвернул вентиль, попробовал воду. Н-да. Винно-водочные роскошества и излишества отменяются. Обыкновенные дары канализации.
Железяка ушел в комнату, засунув куда-то по пути пистолетик и тотчас забыв о нем.
Забыв и о Коте, узнике шкафа.
Он устал. Чудовищно устал от всего этого. В самом деле – людям свойственно уставать. Душа просит покоя и понимания. А вместо этого вам под нос подсовывают какие-то химеры и превращают вашу жизнь в… загадочную помойку, лишенную даже крупиц разумной осмысленности.
Железяка уронил голову на подушку и ушел в царство простых, ясных снов.
Снилась ему Инга.
Only reality
…Уф, адская работенка. Временами, в минуты уныния мне начинает казаться, что нет такой силы, которая пересилила бы силу человеческой мысли. Но потом наступает минута просветления, и тогда что-то начинает подсказывать мне, что нет ничего невозможного. Собственно, ведь я этим и зарабатываю свой кусок хлеба (злые языки тут не преминули бы ввернуть: «…Вискаса!», но я давно научился не обращать внимания на эти вульгарные намеки по поводу имплантированной в меня кошачьей сущности) – тем что сворачиваю в бараний рог человеческие стереотипы и шаблоны мышления. Ваша мысль черпает свою силу, как Антей из Земли, из того, на чем она стоит вроде памятника самой себе, – из набора простейших постулатов, очерчивающих круг возможного, невозможного и вам желательного. Могу вас уверить, этот пьедестал не так уж крепок, как вам кажется. Конечно, вышибить его не так-то просто, попробуйте-ка сами проделать это с кем-нибудь из своих знакомых, – но когда он завалится набок, тогда уже легче. Ваша мысль подвисает в пустоте одиночества и судорожно ищет, где бы заякориться.
И часто успевает заякориться где-нибудь еще до того, как тот, кто направляет мои действия, предложит ей свою опору, пригласит в свой дом.
По второму же разу я ни с кем и никогда не работаю. Поэтому существует отбраковка. Я тоже участвую в ней, но только как «поставщик трюков», а постановщик и главный исполнитель – человек. Ему можно доверять, потому что это один из моих, последний из не зачисленных в брак. Заякоренный как нужно…
…Уф, адская работенка – разгадывать загадки собственного жития. Я ведь всего лишь кот, правда, с человечьей душой. В силе и глубине мысли мне с вами, людьми, не соперничать. Хотя, полагаю, я все-таки умен. И своим кошачьим разумением я постиг прежде для меня непостижимое: я часть той силы, что вечно хочет блага, вершит его наперекор людским хотеньям, но все же оставляет выбор.
Вы имеете право быть забракованным…
Doors of reality
Железяка проснулся на рассвете и долго валялся, не решаясь начинать новый день, но для поддержания тонуса насвистывая бодренький марш. Вспоминал вчерашнее, прикидывал, что же все-таки это было, а главное – кто? Обаятельный псих, ну настолько, елки-палки, обаятельный, что бред у него достигает степеней чрезвычайной заразности, или профессиональный зомбёр? И если второе, то – возврат к началу: что это было? На зомбирование как-то не похоже. Железяка пошарил у себя в голове – на предмет забитых в мозги гвоздей и иной умственной ортопедической арматуры. Нет, извилины шевелились в обычном режиме, свободно и непринужденно. Даже чересчур свободно – в полном разброде. Никто еще не пытался исследовать броуновское движение в мозгах? Жаль, жаль, очень интересное природное явление. А главное – не такое уж редкое.
Железяка заставил себя встать наконец, но после этого долго не мог понять, что следует делать дальше. В смысле, чем вообще заниматься – сейчас и в ближайшие пятьдесят лет. Трюхать на службу бессмысленно – звонил туда два дня назад, представившись налоговым инспектором, и узнал, что его повысили в должности и увеличили вдвое оклад. Очень перспективный работник. Железяку это расстроило. Хотя прежнего служебного рвения он в себе не ощущал – наоборот, охладел и вообще не мог сообразить, на что угрохал пять лет жизни. Управлял движением рыбопотоков по просторам родины? Странное какое-то занятие. Не мужское как будто. Больше подходящее роботу. Или голему. Так что все правильно. И все же невероятно огорчительно.
На кухне Железяка сотворил растворимого кофею и продолжил искать смысл дальнейшей жизни. Но тот, сволочь, почему-то не находился – Железяка смутно ощущал недостаток каких-то важных компонент, без которых никак не выколдовывался этот философский камень. Тогда Железяка автоматически потянулся к телефону – искать поддержки и сочувствия у Инги. Она утешит и согреет на своей хоть и далекой, недоступной, но все равно теплой родной груди.
Не вышло. Злостный телефон раз за разом повторял на бис песню длинных гудков. Железяка не стал больше ждать милостей от природы. Переворошил все имеющиеся в доме бумаги, отыскал рекламный проспект дома отдыха, куда отправилась с «бандитами» Инга, набрал номер…
Через десять минут, оглушенный и раздавленный, Железяка багровел от переполняющих его подозрений и сомнений. Никаких следов пребывания супруги в доме отдыха не обнаружилось. Не зарегистрирована, не значится, не останавливалась. Пропала без вести вместе с детьми – такие дела. Железяка остервенело вспоминал – Инга звонила, рапортовала о прибытии на место и о благополучном вселении в гостиницу, потом в течении нескольких дней была еще пара звонков от нее и один от «бандитов», стащивших у Инги мобильник и честно ему в этом признавшихся. А потом начались все эти пертурбации и телефон замолчал. Железяка медленно и мучительно наливался до самых ушей очень неудобной мыслью: «ОНА МНЕ ВРАЛА!» Зачем? Заметала следы? Не хотела, чтобы он нашел ее? УШЛА ОТ НЕГО К ДРУГОМУ?! Железяка побагровел уже не только лицом, но и мыслями. Мысли стали гневными, горячими, раскаленными, как у Отелло, и Железяка ринулся в спальню – искать следы преступления.
Их не оказалось. Вернее, их было много, но все в негативном варианте – полностью отсутствовали Ингины вещи. Ничегошеньки, даже цветочные горшки с окна пропали. Железяка внезапно и резко из багрового сделался белым, как свежевыпавший снег. Развернулся и неуверенным шагом новорожденного бычка двинулся к комнате «бандитов».
Детская оказалась совершенно пуста. Только голые ободранные стены, на которых раньше были веселенькие обои с диснеевской мультипликацией.
Железяка в наитии и полуобморочном состоянии пошел искать паспорт. Документ должен был четко и ясно сказать: были у него жена и дети или не было. Да – нет. Быль – небыль.
Паспорт с бесстрастностью наемного убийцы выстрелил коротким словом «Нет». Не было. Никогда. Железяка сел на пол и заплакал.
Он наконец понял, что это за недостающие компоненты, без которых у него не складывался философский камень жизни. И теперь уже, наверное, никогда не сложится. Даже если ему вернут Ингу и «бандитов», страха, что они вновь могут в любой момент исчезнуть, как шарики в руках фокусника, как население целого города из-за нерадивости какой-то там Майки, этот страх уже никогда не отпустит его.
Железяка понял, что нужно делать, – не ждать, когда кто-то вернет ему семью, а самому идти и возвращать ее. Убить свой страх – даже если попутно придется убить ту самую Майку, развешивающую простыни. Уничтожить фокусника, от прикосновений которого все в этом мире становится ненастоящим.
Короче, добиваться правды. То есть на повестке дня снова Кот.
Тут только Железяка вспомнил, что кот посажен был под арест. Однако в узилище заключенный сейчас отсутствовал – ботинки сдвинуты, дверца шкафа растворена ровно на ширину бесстыжей котовьей морды. Железяка снова отрешенно подумал, что кот сдристнул навсегда, но опять же ошибся. Через полминуты он обнаружил, что неким образом из узника шкафа кот превратился в узника балкона. Стоял на задних лапах, упираясь передними в дверь, и, задрав морду, вглядывался в дверное стекло. В круглых удивленных глазах стояло крупнобуквенное «СПАСИТЕ! ЗАМУРОВАЛИ!». Дверь, наверное, захлопнулась от сквозняка.
Железяка открыл балкон и за лапу втащил животное в комнату. Отыскал неширокий ремень и затянул на шее у кота, прицепив другой конец к балконной ручке. Потом выдернул из старого электрического чайника провод и заголил контакты. С мрачным удовлетворением Железяка готовился к роли инквизитора, с мыслью, что должен во что бы то ни стало заставить кота говорить. Потому что инфернальные коты непременно должны уметь говорить. А если не хотят, то можно им помочь захотеть.
Последним штрихом в подготовлении допроса с пристрастием был эмалированный тазик с водой, притащенный из ванной. Железяка поставил его возле кота и, подняв на ремешке пытуемого, опустил в воду. Воткнул вилку в розетку и… кота в тазике уже не было. Выпрыгнул и, мокрый, тряс лапами, лил с себя воду на пол, одновременно пятясь задом в попытке вылезти из ошейника.
Железяка поменял последовательность действий: сначала сунул контакты в воду, потом взялся за ремень.
– Сейчас ты мне все-о расскажешь. Что было и чего не было, – ласково говорил Железяка, медленно поднимая кота на ремешке.
Но кот сказал только одно – и совсем не то, чего от него требовали. Это был боевой клич кошачьего самурая, долго ждавшего врага в засаде и наконец потерявшего терпение:
– Вааауу!!!
И еще до того как отзвучал клич, извернулся, вывинтился из ошейника, шмякнулся на пол и с места перешел в галоп. Железяка азартно прыгнул за ним. И уже падая, понял, что прыгнул неудачно – попал тапочком в натекшую с кота лужу и поскользнулся. Но понимание это было неполным – Железяка не увидел, как рука его макнулась в таз с водой, где уже плавали 220 вольт. Не увидел, зато успел почувствовать. В голове сверкнула голубая мохнатая молния, выжигая мозги, и плоть Железяки оказалась во власти полчища термоядерных жучков, принявшихся жадно грызть ее. Последним, что осознал Железяка было: «Кажется, я умер».
Online reality
Вслед за смертью пришло из темноты видение. Поначалу оно было смазанным и текучим, как будто Железяка сидел во вращающейся центрифуге и выглядывал из окошка. Потом верчение начало замедляться и Железяка наконец смог отфиксировать взгляд. Он увидел горящий факел, вставленный в кольцо на стене, сложенной из камня. Рядом, через два метра еще один, и еще. Стена уходила вдаль и смыкалась с поперечной где-то через полсотни метров. Железяка посмотрел наверх, но там было темно. Только на границе света и тени виднелись воткнутые в стену палки, а с палок свисало какое-то тряпье. Железяка догадался: Это, наверное, знамена. Стяги славы. «Стяг» – от слова «стяжать». Значит, правильно будет – стяжатели славы. Но тут Железяку словно что-то кольнуло, и мысли его приняли иной оборот. «А где это я, а?» Он не чувствовал тела, не мог двигаться – только глазеть по сторонам. И странность какая – глазеть, не двигаясь, он мог в любом направлении. Как в подводной лодке, прилипнув к окулярам перископа. Со всех четырех сторон были стены, в одной – арка входа, но за ней тоже темь в отблесках факелов.
Провернув «перископ» еще раз, Железяка неожиданно углядел дивную сцену, не замеченную поначалу из-за несопоставимости в размерах оной сцены и окруженного стенами огромного пустого пространства.
В десятке шагов от него стоял крошечный круглый столик. На столике – несколько миниатюрных рюмок, пустых и наполненных. А за столиком сидят двое. Точнее, сидел, прямо на полу, один, а другой возлежал, сибаритствуя. Тот, что сидел, был не очень мелким белым мышем, наряженным в бордовую жилетку. Тот, что сибаритствовал, глядел на Железяку прижмуренными глазами и время от времени прикладывался к рюмке, которую держал в лапе. Он был от кончиков ушей до кончика хвоста черным и намного крупнее своего компаньона. Казалось, эти двое ведут неспешную и безмолвную светскую беседу, рассуждая о погоде и политической обстановке в мире. Но Железяка не обманывался на сей счет. Их молчаливый разговор обходил погоду далеко стороной. Предметом их бесстрастного внимания был собственной персоной Железяка. И теперь он знал, где находится. Догадался. Он попал в сон Кота. Потому что вторым в компании светских выпивох был именно Кот, хамски разглядывающий Железяку. Пока еще непонятно, какая роль тут предназначена Железяке, но уже ясно, что это огромное помещение, похожее на пиршественную залу какого-нибудь замка, являет собой кошачью утопию – несуществующую страну, изобилующую кормом в виде мышей и справедливостью в виде равноправия плотоядных и их добычи. Однако у этого предположения был недостаток. Железяка внезапно вспомнил, как готовил допрос с пристрастием. Но не мог вспомнить, что было дальше. Его будто выключили на самом интересном месте и засунули вот сюда. В любом случае пытка – слишком неподходящая ситуация, чтобы блаженно дрыхнуть и видеть сладкие сны.
Между тем Мышь встал на задние лапки, хлестнул хвостом-кнутиком по полу и важно, с достоинством приблизился к Железяке. Вернее, «перископу», который был Железякой.
– Итак, ты здесь. – Мышь и вправду оказался говорящим. – Прекрасно. Теперь мы можем немного поболтать.
Железяка промолчал, потому что понял, что в отличие от Мыша говорить не может. Попросту нечем.
– Не нужно говорить, – сказал Мышь. – Я понимаю тебя так.
Телепатия, отстраненно подумал Железяка, елки-палки, где это я?
– В зоне перехода, – тут же ответил Мышь. – Так это называется на языке вашего времени. Я буду говорить с тобой на этом языке, чтобы тебе было понятней.
Куда перехода? – подумал Железяка. В параллельный мир?
Прежде чем ответить, Мышь уселся на полу перед ним, скрестив задние лапы на манер йога. Тут только Железяка заметил на его голове поверх ушей тонкий серебряный обруч, а на бордовой жилетке замысловатое золотое шитье – должно быть, какие-то цветы. Видимо, не простой был это мышь, а королевских каких-нибудь кровей. Но сам Мышь никак не подтвердил и не опровергнул эту Железякину мысль. Не счел ее достойной внимания?
– Скорее перпендикулярный. И не мир, а уровень бытия. В ваших компьютерных играх есть уровни. Можешь считать, что ты почти вышел на предпоследний. А это, – Мышь повел лапой вокруг, – портал уровня.
Вышел? А каким это образом я сюда вышел? К тому же совсем не хотел никуда выходить.
– Это ничего, что не хотел. Тебе нужно научиться некоторым вещам, и одна из них такая: хотения ничего не значат. Чаще всего действовать необходимо вопреки хотениям, своим и чужим. Тем ценнее то, что получается в итоге. Что же касается твоего «каким образом», то, конечно, тебе помогли сюда попасть. Но совсем немного. Если бы ты не карабкался сам, мы ничего не смогли бы сделать.
Карабкался? Что-то, наверное, с памятью. Ничего не помню. И зачем это мне было надо – куда-то карабкаться?
– Но ведь ты хотел узнать правду? – Мышь смотрел на Железяку умными глазками-бусинами.
Железяка бросил быстрый смущенный взгляд на невозмутимо пьющего Кота. Действительно – хотел. И что, неужели вот это все – оно самое, ответ на все его вопросы?
– Ручаюсь, он ничего тебе не объяснил. – Мышь махнул лапой пренебрежительно в сторону Кота. – А впрочем, ему и не положено. Это была интересная идея насчет тазика с проводом, только…
Я только хотел, чтобы он заговорил и все рассказал, попытался оправдаться Железяка.
– Где ты видел говорящих котов? – возразил Мышь, но Железяку тем не убедил – ведь говорящих мышей он тоже нигде не видел. – Кстати, его зовут Баламут, – добавил Мышь с таким видом, будто самолично представился Железяке, но, видимо, своего собственного имени раскрывать не собирался. И пояснил: – К нечисти отношения не имеет, но обожает ею прикидываться. В воспитательных целях.
Значит, все-таки я был прав. Меня обрабатывали с заведомой целью. С какой? Зачем я им нужен? – с тоской думал Железяка.
– Правильней будет сказать, не ты, а тебе. Тебе нужен Он. Только ты сам не знаешь про эту свою потребность, как и большинство твоих сородичей. Вы всеми силами искореняете ее в себе, вас теперь учат этому с горшка. Поэтому нам было позволено вмешаться и напомнить тебе кое о чем.
О чем? Что еще за «он»? Кто мне нужен? Ничего не понимаю. Железяка хотел сесть, но тут же вспомнил, что в этом перпендикулярном бытии у него отсутствует седалище. И тут его осенило. Это он про Бога, что ли? Так ведь нет Его? Доказано же, что никакого Бога нет и быть не может.
– Не доказано. Обоснована лишь бесконечность Вселенной. Как вы можете доказать отсутствие чего-либо в ней, если она бесконечна? Но думаю, о Нем говорить с тобой пока рано. В твоих мозгах сейчас много мусора, и ты ничего не поймешь. Даже на шаг не приблизишься к пониманию…
Железяка почувствовал себя оскорбленным. До сего момента Бог ему даром не требовался, но теперь он готов был едва ли не грызться за право приблизиться к Нему и пониманию Его.
– Есть смысл говорить о другом, – продолжал Мышь, – более доступном твоему либеральному мышлению. То, что ты видишь сейчас вокруг, это ворота. Вход в Город.
Надо будет посмотреть, вскользь отметил Железяка.
– В данный момент он закрыт для тебя, – укоротил его желанья Мышь. – Когда-нибудь, возможно, ты войдешь в него. Ничего не могу обещать. Все зависит от тебя. От того, насколько ты усвоишь то, что я сообщу тебе. В вашем мире сейчас все настолько искажено, что для тебя и таких, как ты, это счастливый шанс понять, приблизиться и удостоиться.
А кто сказал, что мне очень туда надо, дал отступного Железяка. Подумаешь, город. Чего я там не видел. Дома, улицы, фонари, аптеки…
– Какие фонари? При чем тут улицы? – Мышь выглядел удивленным и даже чуточку вытаращенным. Красноватые глаза-бусины казались приклеенными к шелковой мордочке.
А что, удивился в свою очередь Железяка. Город, он же и в Африке город.
Мышь молча сделал быстрое, скользящее движение лапой, будто потянул за невидимую веревочку, и Железякин «перископ» внезапно очутился на одном уровне с остроносой усатой мордочкой. Теперь Железяка смотрел прямо в алеющие глаза и представлял себя бабочкой, наколотой на булавку мышьей учености.
– Город – это… родина. Все мы родом оттуда. – Мышь как будто притянул Железяку к себе за галстук для разъяснения ситуации. – Город – Образ сотворенного Мира, каким он был в начале начал. Модель, если тебе так понятнее.
Железяка заинтересовался. Каков масштаб уменьшения?
– Увеличения, мой друг, увеличения. Образ Мира несопоставимо велик, чтобы сравнивать его с миром материальным, в котором живете вы. В действительности вы, люди, меньше, чем кажетесь себе.
Железяка подумал, что где-то уже это было.
– Да, да, твои же слова. Ты говорил, что не знаешь, каким должно быть твоему миру. Я скажу тебе так: это вопрос о том, каким должно быть блудному сыну. Совершенно все равно каким, до той поры, пока не настанет время возвращения домой. Блудный сын – это твой мир. Город – ваш дом, и вас ждут там. Возвращение – единственное, что должно быть. Любые странствования заканчиваются им. Но вы устранствовали слишком далеко и почти забыли, откуда вы родом. Помнят немногие. Их слишком мало, чтобы повернуть колесо вспять… Блудный сын, ты должен вернуться сам и хотя бы попытаться привести к Начальному Образу твой мир, – быстро закруглился Мышь.
Я? Как это? Почему я? Слова Мыша заставили Железяку трепетать и ужасаться. Ведь он никогда не принадлежал к сильным мира своего, отчего же возлагают на него столь непомерную и такую непонятную ношу?
– Не все ли равно кто. Раз уж этот алкоголик, – Мышь махнул хвостом, указывая на Кота, который приговаривал, жмурясь, очередную рюмочку, – пришел к тебе, значит, тебе и выпало. Может, ты ему понравился?
Железяка посмотрел на Кота, вложив в этот взгляд все подобающие случаю сокрушительные эмоции. Но Баламут не обратил на кормильца никакого внимания. Понравился я ему, значит, ну-ну. Если бывают мысли, которые думаются сквозь зубы, то это была именно такая мысль. Это большая честь для меня, сардонически адресовался он затем к Мышу. Только как же это возможно? И так ли уж нужно?
– Думаешь, не нужно? – Мышь задрал верхнюю губу, что, вероятно, означало усмешку. – Тогда объясни, отчего вы так страстно мечтаете о контактах с инопланетянами, дружбе с галактическими соседями? Вам одиноко в вашем устранствовавшем невесть куда мире. Мы, мы ваши ближайшие соседи, так почему бы вам не установить контакт с нами? В смысле, не возобновить? И еще. Почему так много ваших думают о своем мире как об иллюзии и тоже домогаются чего-то иного? – Он покрутил лапой в воздухе, демонстрируя «иное». – Чтобы убедиться, что он настоящий, вам нужно вернуться, пока не поздно. Иначе он в самом деле станет пеленой иллюзий, – Мышь изобразил нечто вроде хихиканья, – простынью Майи, ловким фокусом проходимца, привидением и… как это у вас сказано – «сам обманываться рад».
Уже. Уже стал, угрюмствовал Железяка.
– Еще нет. Рыба тухнет с головы. Тебе показали эту голову. Имей в виду, процесс пока еще обратим.
Да понял я, понял уже. Что делать-то? Что я-то могу сделать?
– А это на твое усмотрение. Как сочтешь. Мы, конечно, чем можем, поможем. Этот вон, – взмах лапой, – не даром потребляет свой Вискас. Ну а вообще-то… – Мышь пошевелил усами и подвигал розовым носом, – без Матрицы тут не обойтись. В вашей терминологии.
Железяка моментально окоченел и встопорщился. Только так можно передать то состояние, в которое он впал, услышав заветное словцо. Он снова вспомнил про страшное кино, чьи создатели были явными адептами культа химического бога, дарующего странные видения. Об этом Железяка догадался совсем недавно, не без помощи несчастного зависшего наркомана, зарубленного лже-Раскольниковым.
– Ну я же и говорю – мусора у тебя в голове на несколько помоек хватит, – Мышь оскалился, отчего странным образом стал похож на смеющуюся лошадь. – Не так страшна матрица, как ее у вас малюют разные адепты. Что тебе до их дурных видений? Матрица властна над вашим миром. Но что такое она сама? Рождающая и производящая сила, которая реализует ваши представления о вашем же мире. Люди вообще многое могут. Полностью перелицевать свой мир – это вам раз чихнуть. Даже нам такого не дано. В принципе, вы можете реализовать даже инопланетян, снежного человека и махатм, как давно уже реализовали привидений и жидомасонов. Материализация коллективных умонастроений – одна из функций Матрицы.
Значит, если мы будем коллективно представлять саму Матрицу, как ее малюют в кино…
– Так оно и окажется в конце концов, – закончил за Железяку Мышь. – Вы будете снится самим себе, а ваши тела станут батарейками для груды разумного железа.
Вот блин, подумал Железяка.
– Этот блин, – вещал Мышь, – проявленный дух человечества. В каждой эпохе, разумеется, по-своему проявленный. Таким вот манером вы и странствуете, шажок за шажочком убредая от Образа Мира, кривясь и кривя свой мир.
Дух, пасмурно и небыстро думал Железяка. А Матрица – душа, что ли?
Мышь в двух шагах от него молча и ожидательно подслушивал его неторопливые, неповоротливые мысли.
Это, должно быть, та самая душа, которую искали, ковыряясь ножиками в мозгах, да так и не нашли. Это она – невидимый строитель мира? Как махатмы? Только сильнее. Потому что их пока еще нет, а она есть. Но тут Железяка вляпался в некое фундаментальное противоречие. Если душа, которая есть Матрица, все определяет и направляет посредством коллективных умонастроений, выполняющих роль горючего для нее, то сама она должна уже ложиться в гроб, поскольку ее отрицает большинство голосов, то самое большинство, которое продуцирует эти коллективные умонастроения. Это ж натуральный суицид, поразился Железяка.
Читать бесплатно другие книги:
