Феникс Фомин Олег

И ты – Король. Просто ты родился не в свое время. Как же быть? Но короли не доказывают, что они короли. Они знают об этом. И некоторые из них даже иногда переодеваются, чтоб побыть как конюх, как повар. И это все вранье, что они потом признаются на конюшне или в кухне, сказки это, будто бы они скидывают тряпье и обнажают сияющие камзолы. Нет, они не признаются, никто из лакеев, среди которых они жили, никогда так об том и не узнает. Вот в чем весь трюк. И я тебя научу, я тебя научу, как быть. Я же не Бычков Андрей, как там перед заглавием поставлено. Я в этого Бычкова Андрея просто… да, потому что ему надо о чем-то писать, чтобы деньги на житье зарабатывать. ВЕРЬ МНЕ, не ему. Не сон, не сон…

Замри, о Король. Не трать силы. Они навязывают тебе не тебя, а сами вопят о цельности. Хитрая штучка. Это чтобы вычесть из тебя Короля, твоим же сопротивлением вычесть. А ты и будь не собой среди них. Разорвись. Не как бумага, а как вода. Лги им, ложь не погубит тебя. ТЫ ЖЕ КОРОЛЬ. Будь я проклят, если это не так, будь проклят и этот Бычков. Я научу тебя, я научу… Замри, о Король, в отсветах тьмы проносит несметность богатств своих Время, листья бронзовых птиц, жаркие губы влагалищ, в каретах карлики в черных плащах, вереницы ослов голубой кожи, белые слоны, мякоть персиков в жирной грязи, бриллианты, гордые факелы воинов, лица принцесс под вуалями, блестящий пот мавров, их бег, парча балдахинов, тяжелые золоченые кисти, не сон, не сон, вся тайна в том, что не сон…

Но только одного не делай. Король, заклинаю тебя, о Король, оставаясь один, не делай этого, не смотри так на фарфоровую вазу с узким горлом, с вензелем не то креста, не то звезды, не бери ее с собою в постель… Заклинаю тебя, о Король.

– Бычков, почему вы опять не были с нами там?!

– Да идите вы на хуй.

Я научу тебя, Король, я научу. Пот мавров. Куда они идут? Я знаю. Пот мавров. И на что смотрят принцессы. Успеть. Десятники погоняют бичами. Свист. Невидимые бичи. Ночь. Горящая смола срывается с факелов, разбивается о камни. Падающие огненные шмели. Словно они прожигают ночь. Слоны. Белеет дорога. Дых горячий и шумный. Резкий неприятный запах, который несут с собой эти животные в складках кожи. Крик. Вечная кожа. Слоны. Даже ночь состоит из подробностей. Дорога. Говорят, есть растения, которые распускаются ночью. Вместо тебя погибнет другой. А ты должен достичь своей цели. Король. Отпуская коня, ты решил идти среди воинов. Они знают, что ты – Король. Им так легче идти. Черные полупрозрачные вуали. Яркие факелы. Взгляды принцесс. Никто не спит.

– Андрей Георгиевич, вот тут этот Бычков не умеет с начальником разговаривать! Не хочет быть, как все. Объясните ему, пока по-хорошему.

– Что ты из себя мнишь, гаденыш?! Ты как с начальником разговариваешь, падла!

– Да пошел ты в пизду.

Быт комнаты? Но ты не в комнате. Король. И потому – не сон. В комнатах закрывают двери, закрывают глаза. Комнаты – для спанья. Бывают комнаты с иллюзиями. Бывают комнаты со служебным эдиповым полем. Да пошли они к черту. Король. Не ты. Ты был у бабушки в больнице. «Я не был с вами там, потому что был у бабушки в больнице». Ночь, Король, ночь. Ты видишь, как ярко светит солнце? Потому что ночь. Тротуар дороги к метро. Вход. Ты не слышишь, как каркают старики в красных и черных фуражках, вцепляясь в рычаги управления эскалаторами, как бы громко ни кричали они в мегафоны: «Стойте справа! Проходите слева!» Ты не слышишь. Ночь, Король. Они думают, это их страна. Но это не их страна. Замри, о Король. Это твоя страна. И эскалатор – сам по себе эскалатор. Хочешь – твой. Вниз – вверх.

– Значит, вы, Андрей Станиславович, говорите «нет»?

– Нет.

– В последний раз спрашиваю. Подумайте, жизнь дороже. Детишки, семья. Молодая красивая жена собирает вечером на стол. Еда вкусная, свежая – укропчик, петрушечка. Младшенькая карабкается к вам на колени… Подумайте. Кто не с нами, тот против нас.

– Да пошли вы все на хуй.

– Все! Терпеть не намерен. Андрей Георгиевич, делайте. Срежете потом (или сразу, как хотите) лицо, чтобы затруднить опознание тела, если случайно все же найдут.

– Гнусный палач.

– Гаденыш, сначала я вырежу тебе на лбу свой знак. Ну-ка! Может, все же попросишь кончить тебя сразу? А-а? Ну-ка, на коленках?

– Да пошел ты на хуй.

Он умер. Значит, Король – ты. Остановитесь, воины… Приглушенное звяканье лат. Потрескивание горящей смолы. Неподвижные лица принцесс. Крик слона. Глухой удар шестом. Замолчал, складывая уши. Факелы. Капает желтая фосфоресцирующая слюна. Дых. Ночь. Теперь можно начать. Теперь ты мне веришь.

Раковина станции метро «Сокол». Этот балкон, ведущий на выход. Эти поезда под тобой. Бесплотные тени с газетами в безразличных вагонах. Царство Аида. «Я люблю одну девушку». Крыша поезда выбегает коричневой лентой. Но если доказывать, то себе самому. «Я был у бабушки в больнице». Ха-ха! В царстве Аида, среди бесплотных теней ты станешь снова самим собой. Ты сделаешь это для Короля. Только себе самому Король доказывает, что он – Король. Магда? «Моя девочка… моя принцесса… моя королева». Ты сделаешь это и ради нее, потому что она – солнце. Вот жерло туннеля. Гаснет красный. Медленно загорается зеленый. Магда, Магда. Она показывала тогда свои фотокарточки. Она смеялась. В деревянной кроватке голая пухленькая малышка ощупывает себе голову, а потом, изгибаясь, морща тельцем пеленки, смотрит назад, пытаясь увидеть то, что только что трогала. Магда, Магда, она издевалась тогда над тобой, соблазняла. Ее монгольские кошачьи глаза. «Vous savez lire les livres?»[1] Но ты не знаешь этого языка, черт бы его драл! Она читала тогда Пруста по-французски. (Они посылали нас в ночь на гниющую овощную базу.) Она читала, уютно устроившись меж пыльных мешков. Она смеялась: «Маркиз де Сен-Лу-ан-Бре у контейнера с разлагающейся свеклой, барон де Шарлю под ящиком с тухлыми огурцами! Ах, мое платье из барежа, оно испачкалось в морковной грязи». Магда, Магда. Ты двигал контейнеры в чугунных рамах. Ты таскал занозистые ящики, прижимая к шее, передавал неудобно и осторожно, как бы не выскользнули, не упали, дробя фаланги других незнакомых пальцев в темноте. Тот взгляд начальника, мерзкого желтенького старичка, шепелявого жука-наездника. Он смотрел на Магду. Его брюки. Его шебуршащий в кармане маленький кулачок. Его подрагивающая щека. Ты встал. И этот толчок в спину: «Иди». Магда, Магда. «Моя девочка… моя принцесса… моя королева…» Ее звонкий и чистый, певучий и ясный, словно над полем, голос: «О, мой государь, вы встали только за тем, чтобы передать мне вон тот железный кубок, единственный в моей коллекции драгоценностей, не правда ли? Вы встали только за этим, мой добрый государь». Тогда. А сейчас? Станция метро «Сокол». «Но я действительно Король, Магда!» И сейчас ты сделаешь это и ради нее. Не сон. Чернота туннеля. Зеленый. Солнце зеленого. Ночь. Уже слышен неясный гул поезда. Вот ветер. Всегда перед поездом ветер. Рельсы немного размазаны, видишь сверху. Кажется, что дрожат. Сияние? Царство Аида. Поезд. В других поездах – другие тени, а в этом – эти. Развратный Нерон, властолюбивый Калигула, гордый Петр, модный Людовик, смелый Карл, гениальный Наполеон, хитрый Ленин… «Магда, Магда, моя девочка, моя королева, живущая в многомерном пространстве вымысла, в комнате с иллюзиями вместо подчас необходимых вещей, я никогда не был у тебя в комнате, но я, конечно, догадываюсь, Магда, Магда, этот бессмысленный подвиг я посвящаю тебе. Во имя реальности, и это не сон. И если останусь жив, Магда…»

Было часов около двенадцати ночи. Поезд в сторону «Аэропорта». Он вырвался из туннеля, прошел под балконом, издал жужжащий звук торможения, остановился, постоял, всасывая редких людей, и тронулся снова. Тогда ты прыгнул. На крышу. Какая-то черная женщина закричала. Вцепившись руками в воздухозаборники и распластавшись, умчался в туннель. В туннеле лязгнули стрелки и яркие лампы осветили тебя мертвым светом. Потом темнота, только слабые отсветы снизу из окон вагона, с неясными тенями прислонившихся к дверям пассажиров. Потолок несся совсем низко (какие-то белые и черные провода), иногда почти касаясь твоей оттопыренной и полусорванной встречным ветром незастегнутой (дурак!) куртки. Глубже, там, между станциями, потолок стал вдруг пикировать на тебя. Ты хотел кричать: "Почему неровно так сделали!" Боялся поднять голову. Вагон дико качало. Ты нащупал ногой забрало воздухозаборника с другой стороны и до боли врезался в него подъемом стопы. Уже на «Аэропорте», когда поезд затормозил и ты отпустил руки чуть раньше, чтобы успеть спрыгнуть и удрать, чуть не скользнул по слежавшейся пыли вперед. Да, крыша поезда оказалась скользкой и грязной.

Эти лучистые прищуренные глаза, степь, хищь степи во взгляде:

– Ты? Откуда? Так поздно. Твоя дрожь.

– Я – Король, Магда.

– Сбежал с овощебазы? Грязный. Пришел наконец.

– Я был у бабушки в больнице.

"Магда, Магда, вот и ты, солнце, моя девочка, моя королева. Только бы ты не заметила моей дрожи, а грязь… Это священная грязь. Не сон. Запахнула халат на груди. Твоя белая-белая кожа. Бессознательно поправляешь волосы. Твои раскосые глаза, случайно скользнувший, как в поле, взгляд, в котором – «да». Не опускай глаза. Господи, почему я дрожу сейчас-то, когда все позади? Смешной, дурацкий, голубой, мохнатый халатик".

– Замерз, что ли? Иди сразу в душ. Ты весь в масле каком-то. Тоже мне, государь.

Опять она так отводит глаза.

Душ. "Почему вы не были с нами там?" Но ты был у бабушки в больнице! Ха-ха! Включить душ. Не важно, куда попадет вода – на плечи, на ноги. Смыть дрожь. Да, наверное, было страшно. А может быть, там, в туннеле, был тоже не ты? Откуда вообще ты знаешь, что ты – это ты? Лицо, лицо, подставить лицо. Вот наконец пустота. Ветер воды. Все дело в лице. Это поверхность мыслей. Душ. Бабочка Магды. Есть ли бабочки в степи? Нагнись – теперь по спине. Солнце Магды. Струи воды с волос головы, словно волосы. Смотреть вниз, вдоль, – водяное продолжение, стеклянная мочалка. Туннель позади. Ты в ванне у Магды. Не наполнять водой. Имаго женщины. Брызги. Дискретное (тик-так) смещение волосиков на твоей глянцевой голени. Словно покрытая лаком слоновая кость. Тик-так. Твое тело здесь. Не обезображенный, сбитый потолком, дымящийся тюк мяса на безразличных рельсах в пустом погромыхивающем вдаль красными уносящимися огоньками туннеле. Не. Лицо, снова подставить лицо. Король. А это твой фалл. Король. Да– и победа, и женщина. Тебя хватит на все. Ты же Король. Магда читала тебе когда-то вслух, кажется, из Розанова, что фалл – это и есть лицо. Она смеялась, когда читала это тебе, она над тобой издевалась, над твоей нерешительностью. Да кто кого, черт возьми, соблазнял тогда? А теперь ты – на корточки и смотришь в потоках блестящей воды на свои мудрые, священные, розановские яички. Как они касаются твоих пяток. А вдруг не получится? Нет, и с Магдой будет все хорошо. Очень хорошо. А жука-наездника мы достанем, немножко еще, чуть-чуть, побудем не собой и достанем. Вырвем ему яйцеклад… Устал. Шампанского бы".

Ты сдернул полотенце – сухое, мохнатое, с пышным фиолетово-красным в крупную нитку узором, ты громко сказал:

– Или наоборот, хочешь поразить оригинальностью и начинаешь лгать. Но я не лгу, Магда, я действительно Король.

Громко сказал ты, прижимая полотенце к лицу. Ты слышал, как Магда звенела чашками о блюдца. Эти тонкие стены.

– А не-Короля я бы и не пустила. В двенадцать-то ночи, – засмеялась она.

Где Магда? Ты все еще не видишь ее, вытирая свое тело. Один среди запотевшего, с трещинками, кафеля. Но она совсем близко.

Магда. Голос дикий и чистый, как типчак. Глубокий. Скользящее пространство голоса Магды. Говорящее тело Магды. Зовущая тебя Магда. Ветвь ее голоса. Клейкие острые листья. Зелень звенящая. Магда. Магда. "Моя девочка… моя принцесса… моя королева".

– Государь, вы скоро? Тут китайский фарфор, бронзовый чай. Скоро ты там, в самом деле?

Нетерпеливость. Уздечка. Факел. Сейчас, Магда, сейчас. Этот пронзительно чистый голос. Ты слышишь кровь в своем теле. Ее голос в твоих аортах распускается, как портвейн.

– Но я действительно Король, Магда. Просто время такое, не коней…

– Что? Громче, не слышно.

– Время такое – лакеев, прагматиков, олухов и активных лжецов. Но я Король.

– Я представляю сейчас твое лицо под полотенцем. Мне кажется, что усмешка горька. Иди лучше пить чай.

Все. Открыть и выйти. Потушен свет. Ночь, Король, ночь. И солнце. О Господи, неужели же Магда? Или это бессмертное полотно Рембрандта? Магда, выступающая из тьмы, подобно унизанной огнями святого Эльма четырехмачтовой каравелле.

– Я зажгла свечи, – сказала она тихо.

– Это ты, Магда?

– Я.

Свет падал и дрожал, теряясь в бесчисленных складках пышной юбки цвета умбры. И, словно в хрустальном бокале, свет поднимался вновь в высоком отрезном лифе. Широкие рукава с разрезами, сквозь которые просматривалась голубая батистовая рубашка, придавали Магде сходство одновременно и с парусником, и с ночной бабочкой. Глубокий вырез декольте окаймлял широкий кружевной воротник. Нитка жемчуга словно подчеркивала нежность шеи. Взгляд Магды блестел, был слегка влажен. Мгновение она оставалась неподвижной. Щеки ее зарумянились.

– Тебе нравится мой наряд? – она рассмеялась, повернулась легко, опережая тяжелую парчовую юбку и обнажая тончайшей кожи туфельки с небольшой розеткой на подъеме. Огни свечей качнулись и задрожали.

– Смотри, это настоящее венецианское кружево, старое, но чистое, – она подняла манжету. – А это лионский шелк. Правда, хорошо сохранился?

"Магда, Магда, только не надо кружиться. Умоляю. Гипноз твоих взглядов и плавные жесты этого колдовского наряда. Я могу умереть. Умереть – вот счастье. Господи, в парчу этих взглядов мне заворачивать сердце, чтобы отнять… Магда, Магда– плеск волны. Где я и кто?"

НЕ СОН. НЕ СОН.

– Магда.

Ее усмешка, блики усмешки, ворожба, шепот:

– Пей чай, пей чай…

– Да, да, надо пить чай.

Она рассмеялась:

– Осторожнее, не разбей, это же то-тай.

– Что?

– "Бестелесный" танский фарфор. О Король, нельзя же быть таким неуклюжим.

Она опять рассмеялась:

– Да пей же, не бойся, ну что ты как истукан. Видишь, здесь вот рисунок – пять летучих мышей – это пожелание тебе пяти счастий: богатства, любви, долголетия, счастливой жизни и естественного конца. Пей, мой Король, будь счастлив, и прежде всего в любви.

Этот голос. Магда, Магда. Она наливает розовый чай из четырехгранной чайницы, а ты все не веришь, не веришь. Но почему? Да, это комната Магды, твоей Королевы. Украдкой ты трогаешь на столе какую-то штучку из слоновой, по-видимому, кости, инкрустированную золотом и перламутром. Да, ты не знаешь, зачем эта штучка и как она называется, но ты же трогаешь ее – холодную и изящную, и, значит, она существует на самом деле.

– Это табакерка, рокайль.

– Мм-м.

– Пей, Король, пей. Хочешь, я что-нибудь тебе почитаю? – пряча улыбку, она взяла книгу в красивом переплете, в бархатном футляре с серебряными застежками.

Надо верить, надо верить. Не надо, не надо ни о чем спрашивать Магду.

Ее чистый и дальний голос:

– В полночь и в полночь…

– Магда.

– Что?

– Откуда у тебя все эти вещи, Магда? Это платье, сервиз, подсвечники, шкатулки?

Вздрогнуло пламя свечи.

– Ты задаешь странные вопросы, Король.

Она начинает опять после паузы. Вращается медленный часослов.

– В полночь и в полночь…

Молчи, Король, молчи, слушай.

– Но все же, Магда?

Захлопнулась книга, защелкнулись серебряные застежки.

– Ты что, все еще видишь меня на овощной базе, среди пыльной мешковины и гнилья? Очнись, ты что – еще с ящиками? Зачем ты приехал тогда? Кто-то строит себе зеркальные комнаты иллюзий, но мне этого не надо. ты же видишь, что это все настоящее.

– Да нет, Магда, я совсем не думал о базе, и я там даже сегодня и не был, просто…

Шурша юбками, поднимается Магда. Значит, сон? Она подходит к тебе близко-близко. Этот тонкий аромат сливы, что зацветает где-то еще под снегом, в конце февраля. Эта смерть.

– Просто. Эх ты. Король….

Но туннель! Запах жженой резины и низкий прижимающий потолок. Кто-то строит себе зеркальные комнаты иллюзий, но и тебе этого не надо. Туннель был! Там, в прихожей валяется куртка в мазуте.

– Но я действительно Король!

Мелькнула золотистая соблазняющая усмешка. Мелькнула или не мелькнула?

– Где же ты тогда был, Король, если не на базе?

Сказать? "Но короли не доказывают, что они короли". Ты молчишь. Один и сам перед собой. Ты поднимаешь чашку, опуская взгляд. Сон это или не сон? Два льва на дне, катящие меч. Молчание Магды. Она ждет ответа. Твоя усмешка:

– Моя девочка, моя принцесса, моя королева, ты тоже задаешь странные вопросы.

И ты пьешь немного остывший, но все еще с ароматом чай. Но неужели и Магде ты не должен рассказывать? Но почему? Два льва на дне, катящие меч. И пять летучих мышей на тонкой фарфоровой стенке. ЧТОБЫ НЕ СОН. Шелковый рукав, кружевная манжета, ее ладонь, внезапно накрывающая твою руку. Желание, настигающее тебя. Жар ее ладони и прохлада серебряного кольца. Она отводит глаза, пряча усмешку.

– Я начала сомневаться. Может, ты и вправду Король. Но где же ты все-таки был? Скажи, если ты и вправду Король.

Можно или нельзя? Рассказать или не рассказать?

– Магда.

– Да?

– Магда, ты издеваешься надо мной.

– С чего ты взял?

– Помнишь, ты читала по-французски Пруста? Скажи, ты хотела меня тогда соблазнить?

Ее смех (ты дурак). Она отнимает ладонь.

– Вечер странных вопросов.

Но что за взгляд? Она продолжает не так, как начала.

– В одной старинной книге написано: "В сердце разврата зреет любовь". Но где же ты все-таки был? Ты должен ответить.

Ее немигающий пристальный взгляд. Ровное пламя свечи. Неподвижность. Сияние. Рельсы. Венецианское кружево. Запах чистого белья. Слива под снегом. "Да был ли туннель? Вдруг я сейчас проснусь?" Розовая щека, мочка, проткнутая тяжелой серьгой. Блеск топора или длинная ласка? Смерть или наслаждение? Окровавленный тюк или сладостное проникновение в тайну? Любовь Магды. "Почему вы не были с нами там?!" – "Я был у бабушки в больнице". Магда, Магда, что сказать? Что ответить?

– Магда.

Шелест платья. Дальше медлить нельзя. Ты говоришь:

– Я видел ночь и черное солнце ночи. Белела дорога. "Быстрее! Быстрее!" – кричали, перебегая, десятники. Я спешился. Тяжелые кремниевые ружья с колесными замками, которые несли воины, да еще латы. Жужжащая смола факелов. Паланкины с наложницами. Складные мускулы мавров. Хоругви. Белые слоны. Король был он. Но они убили его. И, значит, король – я.

Она посмотрела в твои глаза:

– Помоги мне расстегнуть этот дурацкий корсет.