Там, где бьется артерия (сборник) Леонов Николай
– А чего это ты так вырядилась? Что, мужика постороннего заметила? Ты еще начни перед ним ж…ой крутить.
– Ха! – измерила его пренебрежительным взглядом женщина. – Чья бы мычала, а чья бы и помолчала. Все, заткнись давай! Вы насчет покойной Розочки?
– Да, именно по этому поводу, – подтвердил Гуров и, увидев приглашающий жест Евдокии, следом за хозяевами вошел в дом.
К некоторому его удивлению, обстановка там оказалась довольно-таки небедной. Столы, шкафы, комод, кровати, стулья – все выглядело достаточно новым. На стене висел портрет девушки лет шестнадцати в траурной рамке. Как заметил Лев, войдя в комнату и взглянув на эту стену, Альберт отчего-то поспешил отвернуться и плюхнулся в фасонистое, явно дорогое кресло. «Видимо, где-то на Северах работает на вахте…» – догадался он, изучающе взглянув на хозяина.
Расположившись на диване и категорично отказавшись от «ста граммулек», предложенных Евдокией, Лев задал дежурные вопросы по происшедшему с дочерью хозяев. То и дело срываясь на перебранку, те рассказали, что их Роза девушкой была необычайно скромной, умницей и красавицей. Но почему-то очень невезучей. Подружек у нее было мало, с парнями тоже не ладилось…
– Да это все проклятые штучки-дрючки ведьмы Наирки! – в сердцах объявила Евдокия. – Она, между прочим, не только на Розочку нашу порчу наводила. Она тут многим умастырила так, что весь хутор клянет ее на все лады.
– Она, она, сволочь! – поспешил поддержать мнение жены Альберт. – Только из-за нее все наши беды. Она и смерть наколдовала нашей дочке!
«Похоже, эта Наири стала очень удобным козлом отпущения для немалой части здешних хуторян, – мысленно резюмировал Гуров. – Теперь что угодно, даже собственную дурость, можно списать на ее колдовство. Ну, артисты!..»
В ответ на его просьбу рассказать о последнем дне жизни Розы и глава семьи, и его спутница жизни отчего-то конфузливо замялись. После череды всевозможных междометий, они наконец признались, что тем днем с самого утра на всю катушку отмечали возвращение Альберта с северных нефтепромыслов, поэтому сказать чего-либо вразумительного не могут.
– Хорошо, раз не можете рассказать об этом, то хотя бы вспомните, от кого и при каких обстоятельствах вы узнали о смерти дочери?
Лев старался говорить абсолютно нейтральным тоном, хотя его так и подмывало бросить: «Алкашня вы, алкашня продувная! Как так можно было надраться, чтобы о дочери не вспомнить?»
Немного подумав, Альберт сказал, что горестную весть им принес пастух Алексеич. Тот, ранним утром выгоняя стадо, неожиданно заметил пару ворон, которые на краю луга крутились подле зарослей шиповника. Заподозрив неладное, пастух подошел к кустарникам и в густой траве увидел в луже крови лежавшее навзничь тело Розы. Он тут же поручил Костюше присматривать и за стадом, и за своей страшной находкой, а сам созвонился со старостой и лично сходил к Котовым сообщить о случившемся с их дочерью.
– Мы сразу туда побежали, – изобразив горестный всхлип, подхватила Евдокия, – девочку нашу забрали домой. Обмыли ее, обрядили… Потом приехали полиция и «Скорая». Ну, посмотрели, пошушукались меж собой, а нам вообще ничего не сказали. Вроде того, необъяснимый случай. Мы только и услышали от них: хороните. И все… До сих пор никто ничего нам так и не объяснил.
– Ну а по селу разговоры не ходили, где и с кем в тот вечер была Роза? – выслушав ее, снова спросил Гуров. – С кем-то она встречалась же! Вон, судя по портрету, девушка была очень симпатичная, у такой не могло не быть парня. Или вы не в курсе и об этом?
– Сами, поди, слышали, что мать всегда о детях узнает последней… – сокрушенно констатировала хозяйка дома. – А у Розы в ухажерах был этот… Как его? Федька Мелецкин.
– Ты чего болтаешь-то?! – сердито махнул рукой Альберт. – Она с ним еще за месяц до этого распростилась. Последние разы дружились они с Мишкой Романчуком.
– А вы не знаете, у Розы с кем-нибудь была переписка? Или, может, она вела дневниковые записи? – Лев перевел испытующий взгляд с Альберта на Евдокию.
– А, да! Вела… – утвердительно кивнула Евдокия. – Вы хотите посмотреть?
– Разумеется! – подтвердил Гуров.
– Чего-чего ты там сказала? – отчего-то вдруг встревожился хозяин дома. – Розка вела дневник? А почему об этом я не знаю?
– А тебе-то чего? – язвительно прищурилась его «половина». – Твоя тут какая печаль? Она его прятала и писала так, что хрен разберешь. В смысле, слова какие-то нерусские. Ща принесу…
Она вышла в сени и вскоре вернулась оттуда с общей тетрадью в зеленой обложке. Пролистав страницы, исписанные круглым, вполне разборчивым почерком, Лев с полпинка понял суть того, как Роза шифровала свои записи. Она просто меняла местами первую и вторую половины слова, и поэтому написанное ею: «…Равче у баклу лбы койта ешкип!..» – можно было понять как: «…Вчера у клуба был такой кипеш!..»
Поймав настороженно-напряженный взгляд Альберта, который помрачнел и стал очень хмурым, Гуров для вида недоуменно пожал плечами.
– Абракадабра какая-то! – изобразив задумчивый вид, отметил он. – Отдам нашим дешифровальщикам. Может, они сумеют разобрать?
– А может, я разберу? – протянув руку, предложил хозяин дома.
– Не думаю… – с сомнением поморщился Лев, но тетрадь ему все-таки дал.
Альберт пролистал страницы и, ничего не сумев понять, неохотно вернул ее назад. По его лицу было видно, что он чем-то сильно встревожен и даже напуган. Льву в глаза неожиданно бросился свежий шрам на его левой скуле.
«Это где ж он так зацепился-то? Любопытно! Ссадине этой месяц или полтора – что-то около того…» – мысленно отметил Гуров, а вслух спросил:
– А вот вы, живя на этом хуторе, последние полгода чего-либо странного не замечали? Ну, там, появление каких-то непонятных людей, какие-то необъяснимые происшествия?
Альберт в ответ молча пожал плечами, всем своим видом давая понять, что ничего подобного он не замечал и замечать не собирается. Евдокия, напротив, напряженно задумалась и после минутного молчания рассказала, как еще в мае ходила на Дон посмотреть, не туда ли ушли ее гуси. И вот, выйдя на берег, она неожиданно услышала невдалеке от себя какой-то шорох в зарослях ивняка. Повернувшись в ту сторону, Евдокия среди листвы внезапно различила чьи-то глаза, наблюдающие за ней. Ощутив холодок, пробежавший по спине, женщина решила пойти на хитрость.
Она сделала вид, что ничего не заметила, и, обернувшись назад, громко сообщила:
– Альберт, нет тут никаких гусей! Пошли к Прохоровскому затону. Они, скорее всего, там!..
Не теряя больше ни секунды, Евдокия поспешила подняться по склону и что есть духу побежала к домам. Что это был за человек, она так и не поняла. Но ее еще долго тяготило ощущение какой-то потусторонней жути, пережитой на берегу. С той поры в одиночку ходить к Дону она уже не рисковала.
– А вы своему участковому или Пал Палычу об этом не говорили? – уточнил Гуров, сразу же внутренне ощутив: этот случай, скорее всего, имеет самое прямое отношение к происходящему в Брутах.
– Нет… – сдавленно ответила Евдокия. – Еще не хватало, чтобы надо мной все начали смеяться. Вроде того, какой-то алкаш зашел в кусты по-маленькому, а она визготню подняла на всю округу.
– Зря… – сокрушенно вздохнул Лев. – Возможно, это помогло бы в дальнейшем спасти жизнь Розы. Больше ничего не замечалось?
– Да как будто нет…
– Вы не могли бы мне показать те места, где Роза была найдена убитой и где был замечен неизвестный? Это далеко отсюда? – вопросительно посмотрел на супругов Гуров.
– Ну, что туда, что туда – минут пятнадцать ходьбы, – прикинув в уме, сказала хозяйка. – За полчаса обежать можно запросто. Хотите, чтобы я вас туда проводила?
– Да, – кивнул в ответ Лев и добавил: – Можем даже пойти втроем.
– А я чего там не видел? Идите на пару! Дуська все, все, что надо и не надо, покажет… – Котов, судя по всему, к сказанному хотел добавить что-то язвительно-похабное, но, наткнувшись на взгляд опера, сразу же осекся и отвернулся.
Гуров и его спутница вышли к реке по пологому склону, поросшему кустарниками и высокой травой. Оглядевшись, Евдокия указала рукой на обширные заросли ивняка:
– Вот, там он и стоял. Видимо, одет был в маскировочную одежду, потому что я, кроме глаз – злых таких, звериных, – больше ничего и не различила.
Лев углубился в ивняк и, некоторое время побродив там, неожиданно для себя обнаружил давнишние следы подошв чьей-то обуви. Хотя с той поры прошло более двух месяцев, можно было без труда определить, что неизвестный в кустах стоял довольно-таки долго. От кого-то прятался? Поджидал добычу? Более тщательно изучив этот вытоптанный пятачок, он заметил под опавшими листьями окурок сигареты, уже грязный и поблекший. Но и это было хоть каким-то намеком на след предполагаемого злоумышленника.
Положив окурок в пакетик для вещдоков и больше не обнаружив даже обрывка нитки или волоса, Лев вернулся к поджидавшей его Евдокии. Вопросительно мотнув головой, она с сомнением произнесла:
– Неужто с той поры там хоть что-то сохранилось? А вы, я гляжу, чего-то нашли… А может, уже сумели определить и как он выглядит, тот злыдень?
– Отчасти… – Гуров еще раз огляделся по сторонам, и они зашагали вверх по склону в обратном направлении. – Мужик был крупный, ростом ниже меня сантиметров на пять-семь, ноги у него коротковатые, а руки, наоборот, длинные. Бегает он неважно, но очень сильный. У вас на хуторе такие не проживают?
– По-моему, нет… – Евдокия, уважительно покосившись на столичного сыщика (во, башка у мужика варит!), отрицательно покачала головой.
Они вышли на пыльный проселок, опоясывающий хутор со стороны Дона. Пройдя по изрезанной колеями грунтовке около километра и свернув вправо, форсировали неглубокую травянистую балку. После этого пересекли осиновый перелесок и оказались на обширном суходольном лугу, где бродило хуторское стадо.
– А это, вон там, сидят Алексеич и Константин Бугаек? – спросил Лев, указав взглядом на двоих мужчин, расположившихся в тени ракит. – Кстати, как Алексеича-то полностью?
– Иван Алексеевич Ломухин. Они это, они… – подтвердила Евдокия, отчего-то вдруг поскучнев и знобко поежившись, видно, зримо вспомнила то страшное утро.
Пастухи их тоже заметили и с интересом смотрели в их сторону, дымя самокрутками. Поздоровавшись, Гуров представился и, пояснив цель своего визита, попросил пастухов пройти с ними до того места, где была найдена Роза. Те охотно согласились и, потушив чадные «козьи ножки», поднялись с толстой валежины. Все вместе они пошли на другой конец луга.
– А что это вдруг полицию смерть Розки заинтересовала? – спросил пастух, с шелестом шагая по густой осоке. – То отпихивались, как только могли, а теперь аж из самой Москвы приехали. Что случилось-то? Неужто о людях наших забеспокоились?
– Видите ли, Иван Алексеевич, – иронично улыбнулся Лев, – игнорировали происшедшее ваши, здешние работники. А мы – это мы. Мы намерены довести расследование до конца. Припомните, в каком часу вы нашли убитую?
– Где-то в половине шестого. Во-о-н под тем кустом… – Старик указал на большущий куст шиповника, высящийся над густой, высокой травой.
Осмотрев место происшествия, где уже мало что напоминало о драме, случившейся месяца полтора назад, Гуров спросил старика, была ли примята трава рядом с телом жертвы.
– Да не сказать бы, чтоб особо здорово… – пожал плечами пастух. – К этому месту какие-то следы тянулись. Правда, я не следопыт, в них не разбираюсь. Но понял так, что Розка пришла сюда с кем-то еще, а потом тот человек ушел этой же дорогой назад. Он ее убил или кто-то другой – говорить не буду, но третьего тут, я так смекаю, не было.
– Кстати, скажите, Евдокия, – повернулся Лев к Котовой, – а зачем до прибытия опергруппы вы забрали тело Розы домой, да еще и омыли его? Вы же, по сути, лишили следствие возможности восстановить картину преступления и обнаружить улики.
Та беспомощно развела руками и тяжело вздохнула:
– Не знаю… Может, чтобы на мою убитую дочку не пялились посторонние? Она лежала такая несчастная, одинокая, горемычная… – Не удержавшись, Евдокия заплакала.
– А опера вам на этот счет ничего не говорили? Судмедэксперт тело Розы осматривал? Ее в морг забирали? – спросил Гусев, понимая, что сейчас ему едва ли удастся выяснить что-то дельное.
– Нет, не забирали, – с горечью в голосе ответила Евдокия. – Какой-то пацан приехал в белом халате, посмотрел на нее со стороны, что-то написал в какой-то бумаге и тут же ушел. Даже не дотронулся. Видимо, покойников боится.
«О, где дурдом-то! – оглядевшись по сторонам, подумал Лев. – Да здесь как минимум половину всех тяжких надо по новой расследовать! И еще, блин, врали внаглую, что тут и днюют, и ночуют!..»
– Хорошо, последний вопрос. – Он внимательно посмотрел на Евдокию и Алексеича. – Нам рассказали, что якобы кто-то видел нечто наподобие всяких там упырей, привидений, вурдалаков… Что об этом можете сказать?
– Лично я не видел ни разу, – пожал плечами пастух. – Но есть люди, и не брехуны по натуре, которые говорят, что – да, видели. Правда, рассказывать об этом они не любят, потому что не хотят, чтобы над ними хихикали, чтобы не принимали за сумасшедших. Но я об этом от троих слышал. И районным следакам об этом говорил, а их это не заинтересовало. Вот насчет Розы они меня прямо «затореадорили». Все пытались доказать, что это мы с Костей ее порешили…
– И кто же эти люди, что видели упырей? Назвать можете? – Лев выжидающе прищурился.
– Нет, не могу! – категорично ответил старик. – Спрошу у них самих. Согласятся, чтобы сказал, тогда сообщу.
– А что думает об этом Константин? – неожиданно для всех обратился к подпаску Лев.
Тот, как видно, польщенный тем, что с ним разговаривает на равных какой-то очень важный человек, приехавший издалека, придал себе многозначительный вид и с натугой проговорил немного скрипучим голосом:
– Да. Видел. Фурдалакоф. Плетюха. Ночь. Трое. Страшные. Я на Орлике скакал, скакал, скакал… Роза красивая. Хорошая. Тот он, змеиная душа. Зубы длинные. Железные.
– Тот, кто ее убил, он – с железными зубами? – переспросил Лев.
Бугаек маловразумительно выдавил «Ага!».
– А ты сам лично видел, как он ее убивает?
Константин отрицательно замотал головой.
– А что такое Плетюха? – повернулся к Алексеичу Гуров.
– Холм тут такой есть в километре от хутора. Кругом него песок и глина – обычная земля. А он почему-то каменный, сплошной известняк. Почему этот бугор кличут Плетюхой – не знает никто. Есть версия, что рядом с ним когда-то жил старовер Плетюха, который не захотел строиться на хуторе, где стояла никонианская церковь. Я, Лев Иванович, знаете, не только от Костюшки, но и от других слышал, что именно там по ночам видели вурдалаков.
Отведя пастуха в сторону, Гуров негромко попросил его выведать у Кости – в самом ли деле тот видел момент убийства Розы Котовой, и если видел, то при каких обстоятельствах это происходило и кто убийца. После этого он задал еще несколько уточняющих вопросов Евдокии и быстро зашагал в сторону дороги, где появился зеленый полицейский «уазик», из которого вышел Станислав Крячко. Козырьком приложив ладонь ко лбу, тот с видом полководца, только что одержавшего главную в своей жизни победу, стоял, озирая окрестности.
Глава 4
После коллективного визита к Артемьичевым Стас вместе с Пал Палычем ушел почти в самый конец хутора, где в аппендиксе проулка стоял небольшой домишко совсем недавно овдовевшей пенсионерки Умариной. Всего неделю назад она отбыла девять дней по своему мужу, семидесятилетнему инвалиду, который тоже стал жертвой загадочного хищника.
Леонтина Макаровна встретила гостей на лавочке у своего двора. Пожилая женщина выглядела подавленной и была немногословна. По ее словам, до сей поры, даже похоронив мужа, она не может поверить в то, что его уже нет в живых. Старик стал инвалидом лет двадцать назад, после того как его во время поездки на мотоцикле сбил пьяный лихач. Левая нога была изувечена до такой степени, что хирург, опасаясь гангренозного воспаления, поспешил отнять ее по самое колено.
Для Андрея Степановича, любившего деревенский ручной труд, привыкшего везде и во всем обходиться своими силами, это был серьезный удар. Но тем не менее первое, что он сказал жене, которая пришла проведать его после операции: «Как хорошо, что не взял тебя с собой!» Она очень настаивала, чтобы смотреть новые покосы они поехали вместе…
И вот, его не стало. Конец сельского труженика оказался бессмысленным, страшным, непонятным. На вопрос Станислава о последнем дне жизни ее мужа Леонтина Макаровна, горестно вздыхая, перечислила события почти поминутно:
– Ну, вставал он всегда рано – часов в пять поднялся. Убрался со скотиной. В половине шестого я корову уже подоила, он погнал ее к стаду. Что еще? Ну, потом позавтракали мы с ним. Дальше, часов в восемь, он сел вязать новую сеть – покупные не признавал. Вязал до обеда. Пообедали мы с ним. Потом он пошел косить траву для кроликов. Так-то без ноги косить несподручно, но Степаныч приспособился. Часа в три вернулся с покоса. Принес вязанку травы. Убрался у кроликов. Пошел чинить забор огорода. Это было уже часу в седьмом… Господи! И зачем только я его отпустила?! – Она вдруг горько заплакала.
Крячко, испытывая неловкость – как ни верти, а именно его расспросы разбередили ее душевные раны, – был вынужден попросить женщину взять себя в руки и продолжить рассказ. Та, утирая слезы, кивнула и сказала, что беды вообще ничто не предвещало. Июльский вечер был тихим и безмятежным. И даже когда по-настоящему смерклось, никакой тревоги Леонтина Макаровна не ощутила. Степаныч, случалось, занявшись каким-либо делом, на часы не обращал никакого внимания.
Но в какой-то момент она неожиданно почувствовала смутное беспокойство. Ей отчего-то припомнились странные случаи смерти двоих односельчан и не менее странные исчезновения еще четверых. Она поспешила на огород и окликнула супруга. Не дождавшись ответа, женщина побежала к дальнему концу огорода, не разбирая дороги, и с ужасом увидела Андрея Степановича, который лежал под забором в луже собственной крови. На ее отчаянный крик сбежались испуганные соседи и тут же вызвали полицию и «Скорую». Впрочем, «Скорая» так и не приехала. Видимо, носители клятвы Гиппократа рассудили, что раз уж дед умер, то какого хрена попусту мотаться взад-вперед?
О том, чтобы у пенсионера Умарина были какие-либо непримиримые враги, не помнили ни его вдова, ни хуторской староста. Андрей Степанович человеком был незлобивым и, хотя характер имел твердый и настойчивый, в сложных случаях умел пойти на разумный компромисс. Если он с кем и дрался, то только в далекие годы давно ушедшей молодости.
– А кто из парней не дрался? – с ностальгической ноткой вздохнула Леонтина Макаровна. – Андрей-то чем хуже других? О-о-о! Парень он был завидный. Пришел из армии в шестидесятом – форма красивая, весь в значках военных. Девки за ним – гужом. А он только со мной. В ту пору, когда он служил, ко мне пробовал прибиться Егор Маханцев, сын директора тутошнего сельпо. Вот он и надумал с дружками Андрея побить. Да только куда там! Мой их всех так отвалтузил, что неделю на улицу стыдились показаться…
– А он где сейчас, этот Маханцев? – сразу же заинтересовался Крячко.
– Да уже лет пять как умер, – грустно улыбнулась Леонтина Макаровна. – Жил богато, держал по селам шесть магазинов, а умер, как и все. Нет, Васильич, Маханцев тут ни при чем. Тут, я думаю, эта проклятая ведьма Наирка чего-то намудровала со своим колдовством. То и дело в полнолуние бегала на старое кладбище, чего-то там голосила. Вот и наголосила на нашу голову!
…Выслушав повествование Стаса, Гуров лаконично заметил:
– Да, на этом материале версию не построишь.
«Уазик» мчался в сторону райцентра, а опера продолжали обсуждение услышанного от хуторян. По мнению Гурова, обычные, стандартные подходы к раскрытию этого дела не годились и близко. Тут требовалась не арифметика следственной теории и практики, а своего рода алгебра. Тут был «икс» – заказчик и совершенно непонятные причины убийств, «игрек» – столь же непонятные орудия убийства, использованные киллером, пока не установленные методы их совершения преступлений, «зет» – полная неопределенность с тем, как будут развиваться события дальше. Ведь сейчас абсолютно никто не мог сказать – стал ли пенсионер последней жертвой таинственного убийцы, или этот список пока остается открытым.
В райотделе их уже ждали. Забрав семь дел, приятели обосновались в актовом зале и приступили к их изучению. Впрочем, по части того, что касалось убитых хуторян, ничего нового опера, по сути, не узнали. Более того, некоторые уже известные им факты в материалах дел отсутствовали. Видимо, уездные «пинкертоны» работали по принципу «не бей лежачего».
Тем не менее дела о погибших в Брутах Гуров и Крячко изучили от начала до конца. Дела о пропавших без вести были еще короче. Они укладывались в несколько бумажек, которые излагали стандартную схему происшествий: житель (жительница) хутора Бруты «имярек» в такое-то время поехал (пошел, поплыл) туда-то туда-то. В оговоренное время дома не появился. Были организованы поиски, которые оказались безуспешными.
Гурову достались дела о пропаже без вести Хамидова Руслана и Трофимовой Ирины. Согласно заявлению Анастасии Хамидовой, жены Руслана, ее муж, семьдесят пятого года рождения, тридцатого апреля поздним вечером пошел искать корову, которую их дети не сумели встретить из стада. Выйдя из дому около девяти вечера, он больше не вернулся. Анастасия несколько раз звонила на его телефон, но автоответчик всякий раз сообщал ей, что «данный абонент вне зоны действия Сети». Донельзя встревоженная женщина побежала к соседям. Глава семьи Родионовых со своими сыновьями, прихватив фонари и заряженные охотничьи ружья, немедленно отправились на поиски. К ним присоединились и другие хуторяне, но Руслана найти никто не смог.
Утром поиски были продолжены с участием прибывшего участкового. Пропавший словно растаял – не было вообще никаких следов, которые бы подсказали, что же с ним произошло. Корова, как ни странно, поздней ночью домой пришла сама. Днем в Бруты приезжал житель Краснокуренного – дальний родственник Родионовых, у которого имелся дрессированный спаниель, обученный идти по следу. К удивлению и хозяина пса, и хуторян, спаниель, вначале уверенно взявший след и побежавший в сторону заброшенной колхозной фермы, в какой-то миг с испуганным воем метнулся назад и прижался к ногам хозяина. Стало ясно, что он почуял нечто для себя крайне опасное. Но что? Впрочем, многие хуторяне тут же вынесли свой вердикт: не иначе, вурдалака почуял (а кого ж еще-то можно встретить в ведьмовскую Вальпургиеву ночь?), и вновь, в который уже раз, «перемыли кости» все той же «треклятой ведьме Наирке».
Трофимова Ирина, одинокая хуторянка лет тридцати восьми, пропала без вести недели три спустя. Ее исчезновения сразу никто и не заметил. Жила она тихо и неприметно на окраине хутора. В жизни ей крепко не повезло с самого начала – родилась уж очень некрасивой. Поэтому со школы была неприветливой и замкнутой. Родители умерли, замуж она так и не вышла. Попыталась родить для себя от какого-то залетного ухажера, но из роддома приехала без ребенка. Сразу после родов его забрали, объявив ей, что он родился мертвым. Однако Ирина врачам не поверила, и у нее на этой почве произошел сильнейший психический срыв. Больше рожать она уже не рисковала…
Первыми заметили исчезновение Ирины ее ближние соседи. Майским утром, услышав истошный галдеж птицы, которая требовала выпустить ее из курятника, они заподозрили неладное. Постучав в окно и не дождавшись ответа, вызвали Пал Палыча и участкового. В их присутствии мужики взломали дверь, запертую изнутри, и с крайним удивлением обнаружили, что в доме Трофимовой пусто.
В ходе блиц-расследования, проведенного участковым, было установлено, что последний раз Ирину видели минувшим днем после обеда. Она заходила в местный магазин за хлебом и сахаром. Как всегда была молчалива и безрадостна. Сделав покупки, сразу же ушла домой и на улице больше не появлялась.
Скорее всего, для того, чтобы не осложнять себе жизнь, участковым было сделано заключение, согласно которому у Трофимовой вновь наступило помрачение рассудка, и в этом состоянии она сама куда-то убежала с хутора.
Дела, которые изучал Станислав, также особой оригинальностью не отличались. Бесследное исчезновение вахтовика, который за три дня до случившегося с ним прибыл из Москвы, где он работал на стройке, тоже особого напряжения ответственных лиц не повлекло. Василий Дольчук, сорока двух лет, отец троих детей, на майские праздники поехал в Краснокуренной за покупками. Его «семерка» перед этим сломалась, и поэтому он отправился в райцентр на рейсовом автобусе.
Домой вернулся вечером, на попутных. Приехавшие вместе с ним хуторяне подтвердили, что Василий, выйдя из машины, отправился к себе домой. Правда, пошел не по улице а, решив «срезать угол», двинулся напрямую, через куртину верб, растущих по пути к его «кутку». А утром Бруты ошарашенно обсуждали шокирующую новость: Дольчук вчера до дома так и не дошел! Он исчез, лишь ступив в пределы верб. Во всяком случае, никаких следов, указывающих на то, что он проследовал дальше, обнаружено не было. Не было и следов, которые бы подтверждали версию участкового об ограблении и убийстве. Он просто исчез, вместе со всеми своими покупками.
Тем же днем и сам хутор, и вся его округа были прочесаны силами жителей и присланного из райцентра полицейского наряда. Однако все эти старания оказались напрасными – подобно Руслану Хамидову, Василий Дольчук также не был найден. К этой поре некоторые хуторяне, испытывая нешуточную тревогу, уже начали собирать вещи и подыскивать себе новое место жительства. Впрочем, исходя из старого правила, что один переезд равносилен двум пожарам, позволить себе перемещение в места более безопасные мог далеко не всякий.
Последний случай бесследного исчезновения жителей хутора был зафиксирован около месяца назад. Жертвой загадочных похитителей стал мелкий хуторской предприниматель двадцати восьми лет от роду, незадолго до этого женившийся на жительнице соседней станицы. Вадим Конопленко работал сразу в нескольких сферах. Во-первых, он арендовал пруд для выращивания карпа. Кроме того, держал небольшую пасеку, имел бахчу в тридцать соток, а в свободное время брался чинить бытовую электронику.
Но, как известно, в России всяк, занявшийся малым бизнесом, подобен каскадеру, работающему над пропастью без подстраховки. Через месяц после свадьбы у Вадима начались финансовые проблемы. Впрочем, в известной мере они были спровоцированы его молодой супругой, которая никак не могла соразмерить свои запросы и возможности мужа.
Однако новоиспеченная Конопленко, никак не желая брать во внимание этот очевидный факт – прежде чем всласть полопать, надо вначале хорошенечко потопать, – усиленно пилила мужа на предмет выделения ей денег. К тому же не последнюю роль в этом домашнем рэкете играла и мамочка новобрачной. Незадолго до исчезновения Вадима она появилась в их доме, и тем же вечером молодая супруга объявила мужу интимное «эмбарго». Вроде того: пока денег не дашь, со мной в постель не ляжешь. И напрасно тот убеждал жену, что, если завтра он не купит малька, аренда пруда и все прежние затраты окажутся бросанием денег на ветер, никчемным растранжириванием времени и сил. Молодайка, науськанная мамочкой, была непреклонна: или деньги, или спи один.
До крайности возмущенный Вадим ушел ночевать в летнюю кухню. Утром, ближе к десяти, «секс-рэкетирша» решила проверить, где же ее муж. Однако в летней кухне его не оказалось. Можно было бы предположить, что он уехал по делам, но его «Нива» стояла на своем обычном месте. Его телефон оказался отключенным, о чем незадачливую новобрачную известил автоответчик.
Уже после обеда, запаниковав не на шутку, та помчалась к Пал Палычу с просьбой помочь найти Вадима. Вызвали участкового, развернули поиски. Но, как и прочие, Вадим бесследно исчез. Лишь тогда «рэкетирша» поняла, какую сотворила глупость. Но ее слезы и причитания сочувствия у хуторянок не вызвали. Одна из тех, кого Вадим не захотел заметить, предпочтя невесту со стороны, сказала ей прямо, без обиняков:
– Что ж ты, сучка, такого парня загубила? Ты для чего вообще выходила замуж? Сваливай отсюда, тварь, пока тебя тут не пришибли!
Правильно поняв это уведомление, та уже на следующий день отбыла с хутора к своей мамочке. Полистав бумаги, Крячко установил, что новобрачную зовут Мариной, а родом она из станицы Гусихинской.
Покончив с изучением дел, опера отправились в соседнюю с райотделом столовую – время приближалось к трем, и подкрепиться было бы в самый раз. Восполнив душевные и физические силы жесткой, как подошва ботинка, отбивной и запив этот «шедевр» уездного общепита непонятно какого вкуса компотом, они вновь вернулись в ОВД. Теперь настал черед уточнения деталей с операми местного угрозыска. Те, лишь увидев в своем отделе гостей из столицы, мгновенно сделали безошибочный вывод: начинается «утро стрелецкой казни». И предчувствия их ничуть не обманули.
Не спеша перелистывая дела о гибели и исчезновении жителей Брутов, Гуров и Крячко задавали вопросы, на которые местным их коллегам ответить было очень трудно. И по части многочисленных недоработок, недоделок, нестыковок, и по заведомым упущениям в плане игнорирования очевидных фактов. Багровея и обливаясь ручьями пота, уездные пинкертоны только и успевали повторять, что они крайне перегружены работой, что тыкать в них пальцем, забывая о том, что есть еще и кадры Следственного комитета, которые тоже (между прочим!) кое за что отвечают, совершенно несправедливо…
Был приглашен на «ковер» и судмедэксперт, на этот час оказавшийся в пределах Краснокуренного – приехал из Среднедонска навестить свою тетку. Лишь войдя в кабинет, где и происходило «избиение младенцев», тот сразу же позеленел и съежился. И, надо сказать, в своих опасениях он не ошибся. Перепало ему чуть ли не больше, чем всем остальным.
Он не мог ответить, какие именно экспертные процедуры им были выполнены по всем троим, умершим в Брутах. Москвичей никак не впечатлило его робкое блеяние о том, что «там и так все было очевидно». Судмедэксперту тут же были заданы новые вопросы, не менее жесткие, не менее колючие… Например, как можно было «методом научного тыка», «на глазок», установить, имелось ли у жертв загадочного убийцы прижизненное алкогольное или наркотическое опьянение? Ведь если потерпевшие перед смертью принимали что-то подобное, то это в значительной степени меняло причинно-следственную цепочку, приведшую к драматическому финалу.
А следы инъекций?! Полное отсутствие признаков борьбы, непонятный отказ убитых от сопротивления убийце объяснить действием одного лишь ужаса, парализовавшего их волю, можно было только с очень большой натяжкой. Всякое необъяснимое убийство с неочевидными причинами должно расследоваться тщательнейшим, скрупулезно-придирчивым образом. А потому любое верхоглядство в таких ситуациях, любое упрощенчество следовало считать не какой-то там заурядной халатностью, а сознательным пренебрежением к своему служебному долгу.
Судорожно «отбрыкиваясь» и пытаясь хоть как-то оправдаться, судмедэксперт наконец признался, что он, может быть, был бы и рад свои функциональные обязанности выполнять самым придирчивым образом, если бы не постоянный нажим со стороны замначальника УВД, возглавляющего следственное управление. По его словам, тот постоянно, что называется, бил по рукам, требуя проведения экспертиз по Брутам «экспресс-методом», то и дело перебрасывая на другие, менее важные происшествия. В заключение судмедэксперт, приглушив голос, попросил своих суровых «экзаменаторов» по этой теме на него не ссылаться.
– Поймите правильно: вы приехали и уехали, а мне здесь жить, – умоляюще промямлил он. – У него в Москве связи такие, что, говорят, сам начальник управления его побаивается…
Услышанное оперов удивило чрезвычайно. Подобную позицию руководителя областного уровня объяснить было непросто. Если вообще возможно. Лев и Станислав молча переглянулись, и в глазах каждого однозначно читалось: так, может, он сам каким-то боком к этому и причастен?
Запиликал сотовый Гурова. Судя по мелодии, все той же бессмертной «Как хорошо быть генералом!», это был Петр.
– Привет! Ну, что у вас там, мужики? Как дела? Еще вчера приехали, а так и не отзвонились. Уже работаете? – с бодрой жизнерадостностью заговорил он.
– Пашем. Как стахановцы на зяби, как две Паши Ангелины в угольном забое, – с ироничной патетикой известил Лев, ответив на приветствие и одновременно махнув рукой судмедэксперту – дуй за дверь! – Или наоборот? Ну, да это не суть важно. А в целом ситуация такова. Установлен факт заведомой, умышленной халтуры со стороны некоторых наших коллег в проведении расследования. Нам бы Дроздова сюда. Я считаю, что нужно эксгумировать погибших и по новой провести экспертное обследование трупов. Здешние кадры с этой задачей не справились. Ну, так как, пришлешь?
В трубке раздалось досадливое сопение:
– Не получится, Лева, не получится! Вчера вечером с приступом язвы желудка его увезли в больницу. Думаю, недели на две он там застрянет гарантированно. А свой последний резерв – Шульгина – я вам не отдам. Сам знаешь, что в условиях мегаполиса он требуется ежедневно. Так что пользуйтесь тем, что имеете у себя под рукой.
Расспросив Гурова об обстановке в Брутах и районе в целом, уточнив, что им со Стасом к этому моменту уже удалось выяснить, Орлов порекомендовал «активизировать работу» и даже «интенсифицировать расследование». В свою очередь, Лев попросил его «провентилировать» досье главного областного пинкертона – послужной список, связи, принадлежность к тем или иным олигархическим группировкам и тому подобное. Уточив детали, Петр пообещал дать поручение информационщикам прямо сейчас. Когда в трубке раздались короткие гудки, Лев с величественным видом усмехнулся:
– Мобилизуют-с нас с тобой их высокопревосходительство-с! – И, кивнув в сторону двери, добавил: – Ну и что с ними, со всеми этими гавриками будем делать?
– А что мы с ними можем сделать? Ну, выгнать, например. Но где гарантия, что на их место наберут более достойных? Сдается мне, что их тут, в смысле достойных, как снега в Сахаре. Так что… Как в той юморной передаче: понять и простить. – Стас с выражением безнадеги развел руками. – Хрен с ними, пусть чудят и дальше.
Выйдя в коридор, они окинули взглядом понурых сыскарей и судмедэксперта. Тот выглядел самым потерянным и несчастным. Однако когда московские «инквизиторы» уведомили, что репрессировать никого не будут и дают им шанс исправиться, он хмуро произнес:
– Это… Ну… Я, конечно, понимаю, что моим словам доверия нет. Но… В общем, если понадоблюсь, можете на меня рассчитывать, я не подведу. Разрешите идти?
Увидев утвердительный кивок, он скрылся за дверью. Прочие, поблагодарив за доверие, поспешили в кабинет.
– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? Имею в виду странную позицию нашего областного коллеги? – выходя из райотдела, с нотками сарказма спросил Гуров.
– Какая-то она мутная… – пренебрежительно поморщился Станислав. – Начать с того, что вчера он не захотел с нами встретиться. Это уже наводит на кое-какие мысли. Получается так, что ему есть что от нас скрывать.
– Да-а… Я того же мнения… – кивнул в ответ Лев. – Ну, что, ловить тут больше нечего? Едем тогда в районную больницу, надо побеседовать с тем мальчонкой, что за страшилищ он мог видеть. Занятный случай, однако…
Центральная районная больница Краснокуренного располагалась ближе к окраине города, на территории лиственного парка, где росли липы, тополя, дубы и тутовник. У одно– и двухэтажных корпусов старой постройки, как дань современной моде ландшафтной архитектуры, привольно зеленели туя, кипарис и можжевельник. Но даже это, без преувеличения, ботаническое великолепие не могло скрыть ветхости больничных зданий. Судя по их внешнему виду, последний раз даже косметический ремонт производился не менее пяти лет назад.
Оставив «уазик» за воротами и уведомив своего водителя, младшего сержанта Димку, что они будут минут через пятнадцать, опера прошли через приоткрытые ворота на территорию ЦРБ. Выглянувший из своей будки вахтер явно что-то хотел у них спросить, но, как видно, его профессиональная интуиция вовремя подсказала, что эти двое граждан – «не хухры-мухры» посетители, и он предпочел промолчать. А приятели подошли к центральному корпусу и, увидев проходящую мимо симпатичную молоденькую медсестричку, поинтересовались, как найти психоневрологию. Улыбнувшись, девушка пояснила, что специального отделения такого рода здесь нет, а больные с расстройством нервной системы помещаются в терапию. Это следующий корпус. А вы, я смотрю, приезжие? По говору чувствуется, что прибыли издалека.
– Ну, вообще-то, мы из Москвы… – ответил Станислав. – Из Главного управления угрозыска, хотим повидать мальчика из Брутов, которого напугали какие-то там страшилища.
– А-а-а, вон оно что! – понимающе кивнула девушка. – Тогда зря я вас сориентировала на терапию. Дети-то только в нашем отделении, в третьем корпусе. Я там работаю и этого мальчика знаю. Да-а-а, случай очень трудный! Он поступил к нам в очень нехорошем состоянии… Первые дни вообще не мог обходиться без успокоительного, только последние пару дней хотя бы начал общаться. А то был как загнанный зверек – дрожал от каждого шороха и постоянно прятался под одеяло.
Выслушав девушку, опера задумались.
– Хм-м-м… – Лев потер лоб и вопросительно взглянул на Стаса: – Может, его и беспокоить не стоило бы? А то мальчонка и так переполошен донельзя, а тут еще мы со своими расспросами…
– Я тоже думаю – уместно ли? – сокрушенно вздохнул Крячко.
Как видно, проникшись проблемами следствия, медсестра неожиданно предложила:
– А давайте я поговорю с нашим завотделением и с мамой этого мальчика? Если они согласятся, можем пообщаться с ним все вместе. Как бы в порядке некой игры. Он ко мне привязался, и, я думаю, о чем-то удастся узнать, не травмируя его психику.
– Я только – за! – Станислав изобразил некий изысканный жест.
– Солидарен! – лаконично согласился Гуров.
Они подошли к корпусу детского отделения, и Женя – как назвала себя медсестра – поспешила наверх, чтобы решить вопрос с визитом оперов в палату маленького пациента с хутора. Глядя ей вслед, Крячко вновь не смог сдержать вздоха.
– Говорит, мальчонка к ней привязался… – вполголоса проговорил он. – Маленький, маленький, а в женщинах уже разбирается – на такую симпатяшку-обаяшку вмиг запал. Да и как тут не привяжешься, блин? Я бы тоже привязался…
– Ста-а-с! Пре-кра-ти! – внушительно помотал Лев указательным пальцем перед носом приятеля. – И думать не смей!
– Да, ладно тебе! Будет на меня наезжать-то… – Станислав недовольно насупился. – Я что? Пристаю к ней, что ль? Просто… Высказал свою оценку в отношении молодой, красивой. Кстати, давай-ка я лучше останусь здесь и пообщаюсь с народом вон в том заведении. – Он кивнул в сторону зеленой решетчатой беседки метрах в тридцати от них, оборудованной под сенью раскидистых дубов. Со стороны этого деревянного сооружения, скорее всего, сработанного не одно десятилетие назад, временами доносились мужские голоса и громкий стук костяшек домино.
– Я пошел! – развернувшись на каблуках, объявил Стас и решительно зашагал к беседке.
Когда он уже скрылся за занавесом плюща, оплетающего ее решетчатые стены, на крыльце появилась Женя и помахала Гурову рукой.
– А что ж Станислав Васильевич? – поинтересовалась она, когда тот поднялся на крыльцо.
– Он с народом общается… – усмехнувшись, указал взглядом в сторону беседки Лев. – Решили расширить круг поиска информации. Согласитесь, обычные граждане нередко располагают такими сведениями, что ни в одной полицейской базе данных не найти. Ну, что, поговорить с мальчиком мы можем?
– Да, конечно. – Девушка изобразила приглашающий жест рукой. – Прошу! Мы сейчас зайдем к завотделением. Там вас ждет Людмила Артуровна, терапевт общего профиля, но у нее специализация по детской психоневрологии. Она занимается этим ребенком. Вы с ней сможете обговорить круг вопросов и форму их подачи. А потом мы все вместе пойдем к Ване. Его мама не возражает.
Они поднялись на второй этаж и, пройдя в правое крыло корпуса, вошли в кабинет с табличкой «Зав. отделением Санцевич Алла Степановна». Хозяйка кабинета – средних лет женщина без особых примет и ее собеседница – весьма колоритного вида (эдакая Екатерина Великая в преклонные годы) разом обернулись в их сторону. После приветствий и представлений собравшиеся перешли к главному вопросу этой встречи.
Людмила Артуровна, хотя и деликатно, но весьма настойчиво трактовала предстоящий разговор с Ваней как лишний травмогенный фактор для неокрепшей детской психики. А посему, считала она, допустимо лишь то, что мальчик сочтет возможным рассказать сам. Все прочее: уточнения, выяснения, наводящие вопросы – моменты совершенно нежелательные, способные свести на нет все прежние усилия врачей.
Гуров не стал возражать, и все четверо направились в дальний конец этого крыла, где в отдельной палате находился Ваня из Брутов. Войдя в помещение, Лев увидел мальчугана лет двенадцати, который, лежа на больничной кровати, с интересом смотрел в его сторону. Какого-либо страха в его взгляде заметно не было. Рядом с кроватью на стуле сидела интеллигентного вида женщина. При появлении гостей она поднялась и, шагнув навстречу, полушепотом предупредила:
– Очень вас прошу – никаких подробностей!
Согласно кивнув в ответ, Гуров подошел к юному пациенту и, улыбнувшись, подал ему руку.
– Ну, здравствуй, Ваня! Меня зовут Лев Иванович. Как самочувствие-то?
– Нормально! – Мальчик тоже улыбнулся, ответив на рукопожатие. – Мама сказала, что вы сыщик из Москвы. Это правда?
– Все правильно! Я – старший оперуполномоченный Главного управления угрозыска. Вот мое удостоверение. Никогда такого не видел?
Осторожно взяв в руки служебную «корочку», Ваня повертел ее в руках и, вернув обратно, неожиданно спросил:
– А у вас пистолет есть? Вы мне пистолет покажете?
Рассмеявшись, Лев достал из подмышечной кобуры свое табельное оружие и, проверив предохранитель, протянул его мальчику.
– Посмотреть можно. Но на что-либо нажимать – ни в коем случае нельзя! – строго предупредил он.
Мать мальчика и врачи при виде подобного, с их точки зрения, вопиющего безобразия замерли, растерянно хлопая глазами. Зато Ваня пребывал в настроении совершенно ином.
– Ух ты-ы! – восхищенно выдохнул он, взяв в руки увесистый, но не лишенный изящества и особой эстетики образец огнестрельного оружия. – Настоящий! А это сильный пистолет? Он далеко бабахнуть может?
– Прицельная дальность – пятьдесят метров, – словно забыв о главной цели своего визита, пояснил Гуров. – Для короткоствольного оружия это очень даже неплохо.
Поднеся пистолет к носу и втянув запах ружейной смазки, Ваня вскинул его и прицелился в дальний угол.
– А он как называется? Он круче, чем «беретта»?
Удивленно качнув головой – надо же, какой эрудированный! – Лев утвердительно кивнул:
– Круче. Это – «стриж», самый современный тип пистолета. В магазине – от семнадцати до тридцати патронов. После выстрела подскок ствола у него самый низкий, градусов десять. Кстати, у хваленого «глока» – пятнадцать, а у разных моделей «беретты» – и того больше, шестнадцать-семнадцать. Так что кучность, точность боя у «стрижа» – наилучшие.
Вертя пистолет в руках, мальчишка сокрушенно вздохнул:
– Эх, был бы он у меня, когда эти страшилы из кустов полезли!
– Ты бы выстрелил? – спросил Гуров, испытующе взглянув на Ваню.
– Да! – уверенно ответил тот. – Обоих пристрелил бы на месте. Они загрызли дядю Жору, Розку и дедушку Андрея. Я поэтому так и испугался. А будь у меня пистолет – фиг с два, чего они со мной сделали бы!
Понимающе усмехнувшись, Лев осторожно поинтересовался:
– Ваня, понимаешь, задавать тебе какие-то лишние вопросы я не вправе, поэтому расскажи сам, что можешь.
– Я все могу рассказать. Сейчас я их уже не боюсь! – Мальчик говорил отрывисто, по-взрослому хмуря лоб. – Я пошел к Дону на рыбалку. На вечернюю зарю. Рыба шла хорошо, и я там засиделся. Когда солнце уже село, пошел домой. Вдруг рядом со мной затрещали кусты, и какая-то когтистая рука попробовала меня схватить…
Ваня ненадолго замолчал, после чего продолжил. По его словам, он успел отпрянуть в сторону, но тут же и с другой стороны увидел кошмарное лицо какого-то невероятного создания, с разверстой пастью и оскаленными зубами, пытавшегося тоже на него напасть. Не помня себя, мальчик, бросив удочки и ведро с уловом, что есть духу ринулся наутек. В какой-то миг, оглянувшись, он увидел две уродливые фигуры с омерзительными, жуткими лицами, которые гнались за ним.
Второй раз оглянуться он решился, лишь уже оказавшись рядом с домами. Никаких страшилищ позади него не было. Прибежав домой в состоянии сильнейшего психологического шока, Ваня не мог сказать ни слова. Но мать сразу же поняла, что с ним произошло нечто очень скверное. Опасаясь, что мальчик с перепугу может повредиться рассудком, она немедленно вызвала «Скорую». Перепоручив хозяйство родне и соседям, вместе с сыном отправилась в райцентр.
– Ну, ты парень уже достаточно взрослый и хорошо понимаешь, что никаких упырей в природе не существует, – выслушав Ваню, задумчиво отметил Гуров. – Речь может идти о каких-то опасных отморозках, которые свои преступления маскируют под деятельность нечистой силы. Поверь на слово, таких «умников» в своей работе я встречал в избытке. И под леших косили, и под водяных… Только это им не помогло – все отправились на нары.
– А вы этих удодов точно поймаете? – спросил Ваня и с надеждой посмотрел на сыщика.
– Иного и быть не может! – забирая пистолет и пряча его в кобуру, твердо заверил Гуров. – Для этого мы и приехали. Тебя уже, наверное, скоро выпишут? Возвращайся домой и ничего не бойся. Ну, удачи тебе!
Когда он вышел в коридор, Людмила Артуровна, поспешившая следом, сердито выговорила:
– Лев Иванович, ну как так можно? Вы все, что мы оговорили, переиначили по-своему. Беседовали с ребенком совсем не в контексте научных методик общения с детьми, у которых травмирована психика. И зачем, скажите на милость, вы дали ему пистолет? Это что, игрушка?! Должна сказать, это совершенно непедагогичный шаг! Я в вас крайне разочарована!
Сдержанно рассмеявшись, Лев с сожалением взглянул на расходившуюся докторшу.
– Людмила Артуровна, позвольте высказаться и мне… – В его голосе звучал нескрываемый ироничный укор. – Я не первый год живу на свете и убежден в том, что заведомо видеть в этом пареньке калеку по психическому состоянию и антипедагогично, и аморально. Тем более подобную мысль нельзя внушать ребенку, а то ведь и поверить может! Да-а! И результат может быть самый плачевный. Пистолет? Разумеется, с точки зрения буквоедствующей службистики я совершил определенное нарушение. Кстати! Можете на меня пожаловаться в главк. Ну-у, вполне вероятно, лишусь квартальной премии. Зато как мальчишка воспрянул духом: как глаза у него засверкали! О-о-о! Сразу все страхи куда и делись.
Однако его оппонентка не сдавалась.
– Лев Иванович! Я и близко не приемлю солдафонские методы воздействия на детей! – продолжала кипятиться Людмила Артуровна. – Подобная «казарменная педагогика» воспитывает грубость и бестактность, ведет к безнравственности и формированию антиобщественного мировоззрения!
– Вы тоже так думаете? – Гуров неожиданно повернулся к вышедшей в коридор матери Вани.
Та, не ожидавшая его вопроса, растерянно пожала плечами:
– Ну, я не знаю… Я обычно доверяю докторам – что скажут они.
– Вот! – воздев вверх указательный палец, возликовала докторша. – Родители, думающие о судьбе своих детей, ориентируются на мнение специалистов! Именно мы способны исцелить травмированную душу ребенка своей заботой, своим чутким отношением.
Слушая ее, Лев рассмеялся уже во весь голос.
– Да, я догадываюсь, какую бы вы создали «исцеляющую» среду для нормального пацана, не нуждающегося в приторном сюсюканье и сентиментальном хныканье! Чтобы на шее у него болтался слюнявчик, чтобы пижамочка была с рюшечками и оборочками, чтобы кругом – подушечки, пуфики, коврики, занавесочки, салфеточки и шторочки! А ему надо расти, чтобы босые ноги – в цыпках, руки – в царапинах, под глазом – синяк, чтобы на любую лошадь мог запрыгнуть одним махом и скакать на ней во весь опор…
Слушая его, Женя зажала свой рот ладошкой и, отвернувшись, рассмеялась, тогда как Людмила Артуровна от крайнего возмущении онемела и замерла, хлопая глазами. Гуров сразу понял, что своим суждением насчет рюш и оборок он, можно сказать, попал «в яблочко».
– И вообще, парню нужно мужское влияние, – строгим тоном продолжил он. – Это просто благо, что он растет парнем, а не барышней в штанах, несмотря на удушающе тотальное женское окружение и у себя дома, и в школе, и даже здесь, в больнице. Вам же наверняка Ванина «класснуха» уже не раз доказывала, что он гиперактивный, хулиганистый, что его надо держать в крепкой узде. Ведь так же? – повернулся Лев к матери Вани.
– А вы как… догадались? Ну, насчет «класснухи»? – чуть растерянно спросила та.
– На то я и сыщик… – снисходительно усмехнулся Гуров.
Мельком взглянув в сторону палаты, он неожиданно увидел Ваню, который, приоткрыв дверь, с интересом вслушивался в разговор взрослых. Категорично отмахнувшись от вновь начавшей кудахтать докторши, Лев нашарил в кармане стреляную пистолетную гильзу. После стрельбища он всегда обязательно оставлял одну-две именно на такой нестандартный случай. Протянул ее мальчишке и приятельски объявил:
Читать бесплатно другие книги:
