Цирк в шкатулке Сабитова Дина
И он отправился прочь.
Марик слышал весь этот разговор, и он был просто потрясен неожиданно свалившимся на цирк несчастьем. В отчаянии он побежал вслед за полицейским:
— Погодите, господин помощник начальника, погодите!
Полицейский развернулся, остановился и отдал Марику честь, глядя мимо него холодными голубыми глазами и топорща усы.
Марик слегка оробел, но собрался с духом:
— Дяденька… господин начальник помощника… то есть… А если попросить министра культуры, он разрешит нам выступать?
— Министр культуры принимает население два раза в неделю, и сегодня у него неприемный день. У тебя все вопросы, мальчик?
— Нет, не все. А скажите, зачем надо платить налог на воздушные шарики?
— Потому что, надувая их, вы используете в целях духовного обогащения королевский воздух столицы. Это облагается налогом. И если твои вопросы закончились, то мне пора идти.
— Представление должно было начаться через сорок минут. Если мы вернем билеты, то мы разорены. Заплатить налог будет совершенно не из чего, а кроме того, если мы начнем с такого скандала, кто же потом захочет ходить в наш цирк! — Господин директор огорченно махнул рукой с зажатым в ней налоговым уведомлением.
— Да, — подала голос Казимира, — когда этот полицейский начальник протянул мне этот налоговый документ вместо того, чтоб купить билет, я просто обомлела. Вы видели, какая там непомерная сумма? Ведь это же две трети нашей выручки!
— Не забывайте, мадемуазель Казимира, что мы вообще не получим никакой выручки, если представление запрещено! Мы разорены. Мы погибли.
— Чепуха! — Рио-Рита топнула ногой и еще раз громко повторила: — Че-пу-ха! Нам никак нельзя отменять представление. Ну что случится от того, что мы выступим один-единственный раз? А завтра мы пойдем к министру культуры и получим разрешение. Ведь это же министр куль-ту-ры — не может же он не понять нас, артистов. Я уверена, что завтра все уладится! Давайте готовить арену!
— Что вы скажете, друзья мои? — Директор обвел глазами притихшую труппу. — Как нам поступить? Эва, вы у нас человек новый, что вы думаете по этому поводу?
Шкатулка невесело улыбнулась:
— С таким же успехом вы можете спросить Миску, она тоже новичок в нашем цирке. Я думаю, что поскольку рискуют все, то и решать надо всем вместе. Голосованием.
— Голосуем. Отличная мысль, — вздохнул господин директор. — Итак, Флик, Фляк, Хоп, Иогансон, Рио-Рита, Эва, Мелодиус, Казимира — сколько получается человек?…
— Постойте, — прервала его Шкатулка. — Вы кое-кого забыли. Марик, Китценька, Аделаида, Филипп, Миска, лошади…
— Марик? Но он еще ребенок, и потом, он все же не член нашей труппы, — возразил было господин директор.
— Вы так думаете? — подняла брови Шкатулка. — Мне кажется, вы сказали это сгоряча. Рискуем мы все одинаково, заметьте.
— Хорошо, — сдался господин директор. — Зовите всех.
Через сорок минут цирк был полон.
Представление началось.
Глава одиннадцатая
Про то, как господин директор оказался в королевской тюрьме, а Китценька обрела нового друга
Горе очень часто уживается с радостью. И тот, кто радуется сквозь горе, очень стесняется, что радость сильнее его. Потому что кажется, что горевать надо всей душой, — иначе это нечестно.
Китценька впервые в своей жизни испытывала это странное чувство — горе пополам с радостью.
Горя было предостаточно.
Сегодня вечером их с мадемуазель Казимирой номер был последним по счету. Но не успела Китценька сделать на арене первый пируэт, как неожиданно музыка смолкла, а по залу пронесся шум.
Звеня зеркально отполированными саблями, на манеж шагнули полтора десятка полицейских. Возглавлял их уже знакомый усач.
— Неразрешенное представление запрещается! Прошу всех немедленно покинуть зал! — громко объявил он.
В публике начался ропот, заплакали дети, однако блеск полицейских сабель оказался очень убедительным. Публика потянулась к выходу, и через пять минут в цирке остались только циркачи и пятнадцать людей в форме.
— Попрошу всех нарушителей явиться сюда. Не пытайтесь скрыться, это бесполезно, — сказал помощник начальника. — Я имею портреты всех участников представления, и завтра каждый сбежавший будет объявлен во всекоролевский розыск как враг королевских подданных и личный враг короля!
Никто и не думал убегать. Цирк «Каруселли» стоял перед полицейскими как маленький сплоченный отряд. Даже маленькая Китценька прижалась к ноге Казимиры, но никуда не убегала, хотя ей и было ужасно страшно и язык у нее пересох.
Господин директор вышел вперед.
— Я полагаю, вы несете ответственность за все происходящее? — осведомился усатый.
— Да, — тихо ответил директор. — Я один несу за все ответственность. Мои люди тут ни при чем. Я… я приказал им начинать представление. И я готов ответить за все.
— Это неправда, неправда, — зашумели все, — мы все решили, что…
— Молчите! — возвысил голос директор. — Молчите! Распустились вы у меня, вот что! Я говорю: я один принял такое решение, и не сметь, не сметь мне возражать!
— Но, господин директор, ведь голосование… — начал было Иогансон.
— Вы бредите, господин фокусник! Какое еще голосование? Идите занимайтесь своими кроликами и не лезьте, куда вас не звали!
Конец спору положил помощник начальника.
— Вы арестованы, господин директор! Прошу следовать за мной!
И господина директора увели в городскую тюрьму.
Китценька не стала слушать, что было дальше. Она могла предположить, что после ухода полицейских труппа не стала расходиться — ведь надо же было решать, как поступить.
Но маленькой Китценьке было уже все равно. Она знала, что ее маленькая кудрявая головка не может придумать, как справиться со свалившейся бедой. Пусть думают люди.
А Китценька пойдет, сядет на бережок и будет тихо плакать и тоненьким голосом выть на луну. Потому что собаки всегда воют на луну, когда им тоскливо.
И Китценька зажмурилась горестно, выла и плакала и думала, что им опять не везет, и что очень хочется куриной котлетки, а ее кормят только овсянкой на воде, и что очень жаль господина директора, и что все пропало, и что она так одинока, а луна такая большая и круглая — и-и-и-и-у-у-у-у-у!
Вдруг в ее тонкий вой вплелась какая-то новая, более низкая нота.
Китценька открыла глаза и увидела, что рядом с ней сидит Миска. Большая и черная, она казалась частью этой ночи.
— Будем выть вместе? — спросила Миска, вздохнув.
— Будем, — согласилась Китценька.
— Люди — это всего лишь люди, — продолжила разговор Миска. — Они слишком много разговаривают… А нам, настоящим собакам, ясно, что сперва надо как следует повыть на луну. У-у-у-у-у-у-у!
— У-У-У-У-У-У-У! — поддержала ее Китценька.
— Да, — вздохнула Миска. — Сперва повыть, а потом уже, отвыв беду, заняться поисками выхода. Люди всегда привыкли делать все сразу. Поэтому они и принимают такие опрометчивые решения. Ты согласна?
— У-у, — кивнула Китценька.
— Сейчас мы повоем еще немного, а потом пойдем послушаем, что придумали люди. Может быть, мы с тобой придумаем что-то получше. А ты не грусти так сильно. Лучше погромче вой, — сказала Миска ласково и лизнула маленькую Китценьку в нос.
И вот в этот момент Китценька и почувствовала, что она — несмотря на все горе — счастлива.
Потому что, конечно, Китценьке никогда не стать большой собакой. Но зато — она может дружить с большой собакой! Ведь Миска подала ей совершенно понятный собачий знак дружбы. И они будут выть хором и придумают, как спасти директора, и потом Китценька даже покажет Миске, где спрятана косточ… нет… пожалуй, косточку Китценька покажет ей когда-нибудь потом…
Но не только собаки горевали в этот час на речном берегу.
Когда экстренное совещание труппы закончилось, спохватились, что пропал Марик.
— Его нет в нашем фургоне, — взволнованно сообщила Казимира, — его нет и в тележке у Филиппа.
— Давайте встанем цепочкой и будем громко звать его, обшаривая окрестности, — сказал Хоп.
— Может быть, пустим по его следу собак? — предложила Рио-Рита.
Шкатулка покачала головой.
— Думаю, он не ушел далеко. Спрятался где-нибудь, чтоб мы не видели, как он переживает. Пойду поищу мальчика, мне кажется, у нас нет причин за него волноваться…
Марик нашелся на берегу.
Он сидел на песке, обхватив колени руками. При появлении Шкатулки он поспешно вытер краем футболки глаза.
— Что там решили? Я ушел, не дослушал, — сказал Марик севшим от слез голосом.
— О чем ты ревешь, дуралей? О чем-то своем или о нашем общем?
— Я не реву. Уже не реву, — поправился Марик. — Но, понимаете, только я понадеялся, что останусь в цирке, а цирк закрыли…
— Кто тебе сказал такую ерунду? Вот еще придумал! Завтра мы идем на прием к министру культуры и не отстанем от него, пока он не разрешит нам выступать. Налоги заплатим — ведь сбор от представления остался у нас.
— И директора выпустят?
— Это мы тоже выясним завтра. А пока — пойдем-ка домой. Спать.
— Домой? — хмыкнул Марик. — Это в фургон, что ли?
Шкатулка внимательно глянула на него.
— А у тебя есть другой дом?
— Нет у меня никакого дома. Нет и не было.
— Ну, значит, придется считать, что на сегодня твой дом — в цирковом фургоне.
— А где ваш дом?
Вместо ответа Шкатулка встала и сделала несколько шагов по берегу, загребая ногами песок. Потом разбежалась и прошлась колесом.
— Ух ты! — Марик даже вскочил в восхищении.
— Хочешь, научу тебя делать так же?
— Конечно, хочу! — Марик нетерпеливо подпрыгнул.
— Тогда смотри. Надо встать вот так и…
Следующие десять минут Марик пытался повторить движения Эвы, шлепаясь в песок, если она не успевала его подхватить. Мальчик запыхался, но в конце концов у него начало немного получаться. А когда Эва сказала: «Ну хватит» — Марик понял, что плакать ему больше не хочется.
— Давай-ка договоримся, — сказала Эва, ловя его последний раз, и сдула с лица мокрую от пота седую прядь. — Называй меня на «ты» — так, пожалуй, будет лучше. А в качестве ответной любезности я отвечу на твой вопрос.
— На какой вопрос? — Марику казалось, что он ни о чем не спрашивал Эву.
— Про дом. Спроси меня еще раз.
— О, точно. Где твой дом, Эва?
— Вот он. — Эва кивнула себе под ноги. — Тебе нравится этот милый домик, который я нарисовала на ботинках?
Хотя луна и светила ярко, но Марик не мог разглядеть домик Эвы в подробностях. Однако он хорошо помнил, что там нарисовано, и даже маленькую лейку под кустом помнил тоже.
— Так что мой дом — всегда со мной. Он там, где я останавливаюсь.
— Но он же ненастоящий?
— Для меня — самый настоящий. Другого у меня нет. Да я и не хочу другого.
Марик подумал: «Что ж, — у меня нет даже такого дома» — но ничего больше не сказал.
Эва свистнула, и из темноты показались две собаки — большая черная Миска и маленькая белая Китценька.
Вчетвером они отправились спать.
Глава двенадцатая
Про то, как проходила аудиенция у министра культуры
Если вы встретите человека, который заявит вам, что он любит стоять в очереди, запомните этот день: такие люди встречаются крайне редко. Очень может статься, что никогда. Очередь, даже самую организованную, люди обычно ненавидят.
В приемной у министра культуры очередь была очень культурная. Никто не пихался локтями, не шумел и не толкался, никто не кричал «Вас здесь не стояло!» и никто не лез вперед.
Да это было и невозможно. Тот, кто пришел на прием в министерство, сперва должен был пройти в зал «А» и в окне № 1 получить талон на получение анкеты. Потом в зале «Б» в окнах № 3 и 4 в обмен на талон выдавалась анкета посетителя — шесть экземпляров на семи листах каждый. В анкете следовало указать цель визита, свое полное имя, полное имя своих родителей, дедушек и бабушек, а также прадедушек и прабабушек, кто, где и когда родился, место постоянного жительства, род занятий (подробно), имена свидетелей, готовых подтвердить все эти сведения, кроме того, следовало указать наличие музыкального слуха, знание иностранных языков, владение домашними животными, умение стоять на голове, длину левого мизинца, авторов музыки и слов королевского гимна, а еще нарисовать в предложенной рамке автопортрет: отдельно шел вопрос «Болели ли вы ветрянкой».
Заполняющие анкеты могли разместиться за столами в зале «В».
Все очень нервничали, но вели себя тихо. То и дело прокатывался слушок, что тех, кто уже болел ветрянкой, министр примет, а тех, кто не болел, выгонят вон.
Поэтому в последней графе посетители судорожно исправляли написанное до тех пор, пока не вспоминали, что поправки и зачеркивания в анкете воспрещены, второй экземпляр не выдается и допустившему помарку придется прийти в следующий раз.
Заполненные анкеты необходимо было подать в окно № 7 в зале «Г».
Там их обменивали на жетончик с номером. Далее следовало ждать около часа в зале «Д» — там висело большое табло, где выскакивали номерки жетончиков. Если циферка оказывалась красной, то вам надлежало перейти в зал «Е», где жетон обменивался на специальный пропуск, а если циферка была черной, то просителю отказывали в аудиенции.
Главное было не пропустить свою циферку, потому что справок никто не давал: говорили, что министр культуры предпочитает иметь дело с людьми внимательными и организованными.
«Хорошо, что на ребенка никаких сведений подавать не надо, — думал Марик, стоя рядом с Эвой и Иогансоном, которые, нахмурив лоб, заполняли анкеты, — а то что бы я писал про родственников и место жительства… И про ветрянку я не знаю…»
Утром было решено, что на аудиенцию пойдут фокусник Иогансон и Эва, потому что они выглядят наиболее представительно — в силу возраста.
Мадемуазель Казимире ужасно хотелось пойти с ними. «Вот, — думала Казимира, — господин директор вернется и спросит: „А кто это отважно ходил в министерство и вызволил меня из тюрьмы, неужели это наша нежная и хрупкая мадемуазель Казимира?“ — и я скромно улыбнусь, и тогда он скажет мне… скажет мне…»
Тут жонглер Хоп прервал мечтания Казимиры, невежливо толкнув ее в бок:
— Голосуем, Казимира, голосуем: ты согласна, чтоб Эва и Иогансон шли в министерство?
— Я?… Конечно, я согласна, — растерянно и печально кивнула Казимира. Она с отчаянием подумала, что ей не дали возможности проявить себя. А еще она подумала, что Эва в комбинезоне с карманами, странных ботинках и большой шляпе выглядит как угодно, но только не «представительно». И тут взгляд Казимиры упал на взволнованного Марика.
— У меня идея, — подала голос Казимира. — А что если Эва и Иогансон возьмут с собой Марика? Может быть, с ребенком их пропустят без очереди? А может быть, детское лицо растрогает господина министра?
— Отличная идея, Казимира, — воскликнула Эва. И добавила:
— Мне неловко обращаться с такой просьбой, но кто, кроме вас, лучше всего разбирается в таких вещах? Не могли бы вы посоветовать мне, какую прическу сделать, чтобы выглядеть более подобающим образом?
Казимира посмотрела на Эву: та с озабоченным и огорченным лицом сняла шляпу, и ее рыжие кудри трепал ветер. Глаза Казимиры просветлели: «Пусть, — думала она, доставая гребни и шпильки, — вклад мой в успех общего дела будет не так велик, но мы все помогаем друг другу».
Глаза Марика болели от напряжения — он боялся пропустить их номер на табло.
— Вот! — громко воскликнул он. — Эва, вот, триста сорок восемь — наш, красный!
Стоящие по углам служащие министерства зашикали, и Марик пристыжено смолк.
Теперь его охватило нетерпение. Еще полчаса, и их примет королевский министр культуры. «Культура, — думал Марик, — это такое огромное слово, почти как „вселенная“, „добро“, „математика“. Наверное, министр культуры самый культурный и самый творческий человек во всем королевстве. Он, конечно, разрешит нашему цирку выступать и велит выпустить господина директора. Иначе и быть не может».
И вот настала их очередь и перед ними открылись высокие резные двери.
Далеко-далеко, на дальнем конце огромной залы, за широким столом, обтянутым зеленым сукном, сидел невысокий лысоватый человечек.
На стене над его головой горела золотом надпись: «Министр культуры королевства господин Перпендикуляр».
Трое посетителей сделали несколько шагов вперед, и тут Марик услышал, как Иогансон и Эва одновременно тихо ахнули.
— Это же… черт побери моих кроликов… это же… не может быть! — пробормотал Иогансон.
— Как он здесь очутился? — тихо сказала себе под нос Эва.
— Пе! — громко воскликнул Иогансон. — Пе, это ты? Как ты тут оказался? Не верю своим глазам!
Человечек в кресле шевельнулся, кресло под ним скрипнуло, и голосом, в котором скрипа было тоже предостаточно, ответил:
— Господин Иогансон! Вы разговариваете с министром его величества, и я попросил бы вас не забываться и не фамильярничать.
— Но Пе… то есть… господин Пепердику… Пеньперку… господин министр! Как это возможно?
Министр улыбнулся. Самодовольно и польщенно.
Потом махнул рукой секретарям:
— Оставьте нас наедине, тут дело государственной важности.
Вслед за тем он выскочил из-за стола и горделиво прошелся вдоль золотой надписи:
— А? Что? Не ожидали? Думали, ваш фиглярский балаган — это все, на что способен Пе? Да я на следующий же день, покинув ваше жалкое шапито, скоростным экспрессом добрался до столицы — и как раз подвернулась вакансия. Король — о, наш мудрейший монарх знает толк в подборе кадров! — Пе захихикал. — Ему так понравилось мое резюме, а также мой проект реорганизации работы министерства, что он тут же назначил меня министром.
Посмотрите, как преобразилось тут все, какой порядок, учет, контроль, статистика — и это всего за неделю! Впрочем, ты не в курсе, Иогансон, а ведь у меня уже был опыт руководящей работы — правда, Лауренсия?
Эва не ответила. Она стояла, прикусив губу, и внимательно рассматривала министра.
— Что, меня трудно узнать? Да и ты изменилась, скрывать не стану. Ну ладно, — не дождавшись ответа от Эвы, поджал губы Перпендикуляр, — излагайте, по какому делу вы пришли, время дорого.
Иогансон коротко рассказал о том, что произошло вчера:
— …и вот мы бы хотели получить разрешение на выступления, а также просим выпустить из тюрьмы господина директора. На поруки.
Пе пожал плечами:
— Директор не в моей компетенции. Нарушитель распоряжений полиции должен сидеть в тюрьме, по крайней мере, пока на это будет воля полицейских начальников. Что же касается выступления цирка, то моя резолюция такова: отказать!
— По какой же причине? — вскинул брови Иогансон.
Пе поднялся на цыпочки и надул щеки, чтобы выглядеть внушительнее, и взял со стола отпечатанный указ:
— Причина такова: наша прекрасная принцесса не желает, чтобы в городе проходили бессмысленные увеселения. Все публичные выступления дозволяются особой лицензией только в том случае, если они способствуют пробуждению в подданных пристрастия к наукам. К точным наукам. Впредь до особого распоряжения. Аудиенция окончена, господа.
Когда за Шкатулкой, Иогансоном и Мариком закрылись тяжелые ворота министерства, никто не сказал ни слова. Молча дошли они до горбатого мостика через ручей. Эва остановилась, повынимала из тугого узла волос шпильки и, тряхнув головой, растрепала волосы. И только тут Марик подал голос:
— Эва, а почему он назвал тебя другим именем? Ты что, его хорошо знала в те времена, когда тебя звали Лауренсия?
— Лучше, чем хотелось бы, — поморщилась Эва. — Впрочем, Пе нисколько не изменился за эти годы… Право, руководить производством заклепок было более подходящим для него делом. Тухлая Лягушка.
Глава тринадцатая
Про то, как Иогансон, Эва, Казимира и Марик навещали директора в тюрьме
Тринадцатое кольцо у Хопа все время падало на землю. Он репетировал уже четвертый час, у него начинали болеть плечи, но проклятое кольцо никак не поддавалось.
Может быть, это происходило потому, что Хопу было грустно. Одно дело — репетировать перед вечерним выступлением, и совсем другое — кидать кольца и не знать, когда это умение еще раз кому-нибудь пригодится.
Иогансон тоже репетировал. И тоже без настроения. Он уже восьмой раз опускал в свою волшебную шляпу руки, но вместо кролика доставал оттуда только белых мышек. Мышки печально пищали и разбегались по лаковому волшебному столику, дрожа в испуге розовыми хвостами.
Флик и Фляк посвятили день штопке трико, Рио-Рита с Душкой поехали покататься в парке, Филипп читал альманах «Большие королевские скачки» (на его обложке был прекрасный портрет Льдинки в бархатной попоне), Шкатулка вытащила из карманов комбинезона все вещи и теперь заново раскладывала их в одной ей известном порядке, Мелодиус чинил замочек на ящике с канифолью, собаки валялись в тени и тихо беседовали о жизни.
Марик слонялся без дела.
Вчерашний день, помимо неудачного посещения министерства, принес еще одно огорчение.
По дороге из министерства Иогансон и Шкатулка собирались пойти в полицейский участок — узнать что-либо о господине директоре. А вдруг его вообще сразу и выпустят?
В ту ночь, когда директора арестовали, Иогансон и Хоп пытались что-то выяснить, однако усач заявил им, что все справки относительно арестованного они получат только на следующий день после обеда. А пока полицейский пригрозил, что излишняя настойчивость приведет к ухудшению участи арестованного.
— Будете слоняться ночью у окон тюрьмы — я могу решить, что вы задумали организовать побег. Приходите завтра после обеда в участок. Стол справок полиции к вашим услугам.
Однако еще издали они увидели, что окна полицейского участка были закрыты белыми ставнями с нарисованной на них короной, на дверях висел большой амбарный замок. У стены на лавочке сидела Казимира с большой сумкой в руках.
— Ой, это вы, — обрадовалась она, завидев товарищей. — Ну рассказывайте, есть надежда?
— Казимира, — удивился Иогансон, — а ты что тут делаешь?
Казимира слегка порозовела.
— Я подумала — вдруг тут очередь. Решила прийти пораньше, занять. А то вдруг его там плохо кормят. Так я испекла пирожков. С капустой. Он такие любит, — совсем тихо закончила Казимира. И губы ее задрожали: — А тут закрыто и спросить не у кого…
Четверо циркачей побродили вокруг в надежде найти расписание работы полиции.
Однако никаких объявлений вывешено не было.
Они уже уходили, как вдруг из-за забора соседнего дома кто-то свистнул.
Марик поднял глаза и увидел, что на заборе сидят двое мальчишек.
— Эй, это мы вам свистим, — сказал старший из них. — Вам небось полиция нужна? А зачем?
— А вы что, из цирка? — поинтересовался мальчик поменьше, в большой кепке.
— Из цирка, из цирка. Куда подевалось все полицейское управление?
— Так у них у всех отпуск по болезни. Вот и нет никого.
— Заболели все разом?
— Нет, — покачал головой мальчик в кепке, — заболела дочка у помощника начальника. Лежит она, значит, болеет, а папаша рядом сидит, кормит ее компотом с ложечки. Ну и никто на службу не ходит теперь. Раз папаши нету.
— А вам, наверное, надо было про вашего узнать? — вступил в разговор старший мальчик. — Так ваш в городской тюрьме. Его туда сегодня утром перевели, сперва-то он в полиции сидел, в подвале. А теперь он в «Альматрасе». Хотите покажем, где это?
Мальчики спрыгнули с забора:
— Пошли, это вон туда.
Городская тюрьма под названием «Альматрас» располагалась на соседней улице. Зарешеченные окошки камер выходили прямо в нарядный палисадничек, полный цветущих пионов и ирисов.
— Вона то крайнее окно — там сидит ваш. — Мальчик тихонько свистнул: — Эй, циркач!
— Господин директор! — позвал громким шепотом узника Иогансон.
В окне показалось лицо господина директора.
— Ой, — сказал директор радостно, — это вы! Ну как там дела?
Иогансон, вздыхая, в нескольких словах рассказал про посещение министерства. То, что Пе стал министром, крайне встревожило господина директора.
— Боюсь, друзья, — сказал он, прижавшись лицом к решетке, — что меня будут держать здесь долго… Пе постарается. Но может быть, вам удастся придумать какой-то цирковой номер так, чтоб он пришелся по вкусу принцессе? По крайне мере, вы хоть не будете голодать. Меня-то здесь кормят отлично.
— Рассказывать про физику, показывая опыты вместо фокусов? — грустно спросил Иогансон.
Шкатулка вступила в разговор:
— Господин директор, мы обязательно что-нибудь придумаем. Потерпите еще немножко, хорошо?
— Хорошо, — кивнул директор. — Если бы душа за вас не болела, я бы сидел тут совершенно спокойно. Тут тихо, цветочки вон под окном. Мороженое на десерт приносят…
— Господин директор, — подала голос Казимира, — а я вам пирожков испекла. С капустой.
— Ах, Казимира, дорогая, тут прекрасная кухня. Впрочем, давайте ваши пирожки. Пригодятся. Я и правда такие люблю.
Расставаясь, все пытались сохранить присутствие духа.
— А где квартира начальника полиции? — спросила Шкатулка мальчишек, когда они все отошли от окон тюрьмы.
Мальчишки засмеялись:
— Квартира! Ой, сказали тоже — квартира! Во дворце! Вы что, разве не знаете, что наш король — по совместительству министр внешних и внутренних дел? Ну так вот, он и считается начальником всей столичной полиции. А руководит всем каждый день помощник. Знаете, усатый такой?
— Знаем, — вздохнула Шкатулка. — Ведите тогда к нему!
— Вон там его дом. На соседней улице. Только он вас не примет, девчонка у него болеет.
— Такая же противная девчонка, как папаша, да? — поинтересовался Марик.