Голливудская трилогия в одном томе Брэдбери Рэй
А что же в промежутке?
Построй пароход «Красавица Миссисипи»[181], если хочешь швартоваться у причалов Нового Орлеана, или возведи колоннаду Бернини на задворках. Или построй новый Эмпайр-стейт-билдинг, а потом создай огромную механическую обезьяну, которая сможет забраться на небоскреб.
Твоя фантазия – для них чертеж, все они правнуки Микеланджело и да Винчи, отцы вчерашнего, сыновья будущего.
И вот сейчас мой друг Рой, пригнувшись, нырнул в темную пещеру за ковбойским салуном и потащил меня за собой, пробираясь между спрятанных там фасадов Багдада и Верхнего Сандаски.
Тишина. Все ушли обедать.
Рой потянул носом воздух и тихо засмеялся.
– Боже мой, да! Чувствуешь этот запах! Опилки! Из-за них я бегал с тобой в школьную столярку. И еще звук деревообрабатывающего станка. Сразу слышно: люди работают. У меня руки так и тряслись. Погляди-ка. – Рой остановился рядом с длинным стеклянным футляром и залюбовался.
Там был фрегат «Баунти»[182] в миниатюре: двадцать дюймов в длину, – в полной оснастке он плыл по воображаемым морям два долгих века назад.
– Ну же, давай, – тихо сказал Рой. – Потрогай.
Я прикоснулся к фрегату, и меня охватил такой восторг, что я забыл, зачем мы пришли, и мне захотелось остаться здесь навсегда. Но Рой в конце концов оттащил меня прочь.
– Ну что, счастливчик, – шепнул он мне, – выбирай какой хочешь.
Перед нами в теплой полумгле раскинулся огромный склад гробов, простиравшийся на пятьдесят футов вглубь.
– Зачем им столько? – спросил я, когда мы подошли ближе.
– Чтобы похоронить всех дохлых индеек, которых наклепает киностудия до Дня благодарения.
Мы подошли к траурному конвейеру.
– Все твои, – сказал Рой. – Выбирай.
– Наверху вряд ли. Слишком высоко. А люди ленивы. Поэтому… вот этот.
Я пнул ботинком ближайший гроб.
– Давай, – торопил Рой, подсмеиваясь над моей нерешительностью. – Открывай.
– Нет, ты.
Рой наклонился и попробовал поднять крышку.
– Черт!
Гроб был наглухо заколочен.
Где-то послышался автомобильный гудок. Мы выглянули наружу.
К нам по томбстоунской улице подъезжала машина.
– Скорее! – Рой бросился к одному из столов, лихорадочно порылся в инструментах и нашел молоток и лом, чтобы вытащить гвозди.
– Господибожемой, – прошептал я.
Там, в ослепительных лучах полуденного солнца, поднимая пыль, во двор конюшни въезжал «Роллс-Ройс» Мэнни Либера.
– Бежим отсюда!
– Нет, пока не посмотрим… есть!
Последний гвоздь отлетел прочь.
Рой ухватился за крышку, сделал глубокий вдох и открыл гроб.
Снаружи, где пылало солнце, в ковбойском городке зазвучали голоса.
– Господи, да открой же глаза! – воскликнул Рой. – Гляди!
Я закрыл глаза, потому что не хотел снова почувствовать капли дождя на своем лице. Но теперь я их открыл.
– Что скажешь? – спросил Рой.
Да, труп был там, мертвец лежал на спине с широко распахнутыми глазами, раздувшимися ноздрями и раскрытым ртом. Только дождь больше не поливал это лицо, не наполнял водой рот, стекая по щекам и подбородку.
– Арбутнот, – сказал я.
– Он, – выдохнул Рой. – Теперь я припоминаю его снимки. А чертовски похож. Но зачем кому-то поднимать это, что бы это ни было, на лестницу, с какой целью?
Я услышал, как хлопнула дверь. В сотне ярдов от нас Мэнни Либер вышел из своего «Роллса» среди нагретой пыли и, щурясь, вглядывался во тьму, вокруг, около, поверх наших голов.
Я отпрянул.
– Подожди, не убегай, – сказал Рой.
Он шмыгнул носом и запустил руки в гроб.
– Не делай этого!
– Погоди, – сказал он, прикасаясь к телу.
– Ради бога, скорее!
– Ты только погляди, – продолжал Рой.
Он схватил труп и поднял его.
– Боже! – ахнул я и осекся.
Тело оказалось легким, словно мешок кукурузных хлопьев.
– Не может быть!
– Очень даже может.
Рой встряхнул его. Оно шуршало, как огородное чучело.
– Черт меня побери! Смотри, на дне гроба свинцовые грузила, которые они привязали к мертвецу, как только водрузили его на лестницу, чтобы он был потяжелее! И когда он упал, как ты говоришь, удар был тяжелый. Тревога! Акулы плывут сюда!
Рой быстро выглянул наружу, в полуденный зной, и мельком увидел, как вдалеке из машин выходят какие-то люди и собираются вокруг Мэнни.
– Ладно, бежим.
Рой бросил тело, с грохотом захлопнул крышку и побежал.
Я метнулся за ним, лавируя в лабиринте из мебели, колонн и картонных фасадов.
Отбежав на порядочное расстояние, миновав три дюжины дверей и одолев половину пролета лестницы в стиле ренессанс, мы с Роем, обернувшись, остановились и стали вглядываться и вслушиваться, до боли вытягивая шеи. Где-то вдали, футах в девяноста или ста, Мэнни Либер подошел к тому самому месту, где мы стояли всего минуту назад. Голос Мэнни заглушал все остальные. Насколько я понял, он приказал всем заткнуться. Наступило молчание. Пришедшие открыли гроб с фальшивым трупом.
Рой посмотрел на меня, подняв брови. Я посмотрел на него, не смея даже дышать.
Послышался взволнованный ропот, крики, ругательства. Мэнни орал на остальных. Потом какое-то бормотание, потом снова разговор, Мэнни опять заорал, и наконец послышался стук закрываемой крышки гроба.
Этот звук подействовал на нас с Роем, как выстрел стартового пистолета, и мы рванули вниз по лестнице. Мы сбежали по ступеням, как могли тише, промчались еще сквозь дюжину дверей и выскочили с задней стороны столярной мастерской.
– Ты что-нибудь слышишь? – тяжело дыша, обернулся Рой.
– Нет. А ты?
– Ничегошеньки. Но они определенно взорвались. И даже не один раз, а трижды. И больше всех Мэнни! Господи, да что происходит? Зачем весь этот сыр-бор из-за какой-то двухбаксовой восковой куклы, которую я в полчаса слеплю тебе из латекса, воска и гипса?!
– Не гони так, Рой, – сказал я. – Мы же не хотим, чтобы видели, как мы убегаем.
Рой замедлил бег, но по-прежнему шагал размашистой, журавлиной походкой.
– Господи, Рой! – сказал я. – А вдруг они узнают, что мы там были?!
– Откуда им знать? Да ладно, все это просто шутка.
«И зачем только, – думал я, – я познакомил своего лучшего друга с мертвецом?»
Минуту спустя мы добрались до тарантаса Лорела и Харди, стоявшего позади мастерской.
Рой сел на водительское сиденье, улыбаясь самой что ни на есть дьявольской улыбочкой и при этом любуясь небесами и каждым облачком.
– Залезай, – сказал он.
Гвалт внутри мастерской все усиливался. Кто-то где-то сыпал проклятиями. Другой выступал с критикой. Кто-то соглашался. Остальные были против, и вся небольшая толпа вывалилась на улицу, в полуденный зной, как рой рассерженных пчел.
Через мгновение «Роллс-Ройс» Мэнни Либера бесшумным вихрем пронесся мимо.
Внутри машины я разглядел трех его прихлебателей с бледными лицами.
И лицо Мэнни Либера, пунцово-красное от злости.
Он увидел нас, когда «Роллс» мчался мимо.
Рой помахал рукой и весело крикнул:
– Привет!
– Рой! – закричал я на него.
– И что на меня нашло?! – захохотал Рой и поехал.
Я бросил на Роя враждебный взгляд и едва не разразился проклятиями. Вдыхая ветер, Рой с наслаждением выдыхал его через рот.
– Ты тупица! – сказал я. – У тебя что, вообще нет нервов?
– А с чего мне пугаться куклы из папье-маше? – дружески рассуждал Рой. – Черт, как мне нравится, что у Мэнни поиграли на нервах. За этот месяц я наслушался от него кучу всякой чепухи. И вот теперь кто-то сунул бомбу в штаны ему. Здорово!
– Так это ты? – вырвалось у меня вдруг.
– Ты опять за свое? – ошеломленно спросил Рой. – Зачем мне шить и клеить какое-то дурацкое чучело, а потом лазить по лестницам в полночь?
– А что ты сейчас сказал? Чтобы разогнать скуку. Сунуть бомбу другому в штаны.
– Ничего подобного. Я хочу, чтобы ты мне поверил. Но сейчас мне не терпится пообедать. Когда Мэнни появится, его физиономия наверняка вызовет фурор.
– Как ты думаешь, нас кто-нибудь там видел?
– Нет, конечно. Поэтому я и помахал! Чтобы показать, какие мы глупые и невинные! Творится что-то неладное. Мы должны вести себя естественно.
– Когда в последний раз мы вели себя естественно?
Рой засмеялся.
Под рев мотора мы обогнули сзади мастерские, проехали через Мадрид, Рим и Калькутту, а затем остановились возле бурого здания где-то в Бронксе.
Рой взглянул на часы:
– У тебя назначена встреча. С Фрицем Вонгом. Поехали. В ближайший час нас обоих должны видеть где угодно, только не здесь.
Он кивнул в сторону Томбстоуна в двухстах ярдах от нас.
– Когда ты наконец начнешь бояться? – спросил я.
Рой ощупал рукой свои костлявые колени:
– Пока что не трясутся.
Он высадил меня перед столовой. Я вышел и остановился, глядя ему в лицо. Рой смотрел полусерьезно-полушутливо.
– А ты зайдешь? – спросил я.
– Зайду, скоро. У меня тут еще кое-какие делишки.
– Рой, уж не собираешься ли ты отколоть какую-нибудь глупость, а? У тебя какой-то отсутствующий, безумный взгляд.
– Я как раз думал, – сказал Рой. – Когда умер Арбутнот?
– На этой неделе исполняется двадцать лет. Столкновение двух машин, погибли три человека. Арбутнот, его бухгалтер Слоун и еще жена Слоуна. Об этом несколько дней трубили газеты. Похороны были шикарнее, чем у Валентино. Мы с друзьями стояли за воротами кладбища. Цветов хватило бы на новогодний Парад роз[183]. Тысячи людей не пришли в тот день на работу, слезы текли из-под их темных очков. Господи, какое это было горе. Арбутнота так любили.
– Значит, авария?
– Свидетелей не было. Может, один слишком близко подъехал к другому. Возвращался пьяный после вечеринки на студии.
– Может быть. – Рой оттянул нижнюю губу и прищурил на меня один глаз. – А вдруг тут есть что-то еще? Может, после стольких лет кто-то что-то узнал об аварии и теперь угрожает все рассказать. Иначе зачем этот труп на стене? К чему эта паника? Зачем все замалчивать, если нечего скрывать? Боже, да ты слышал, как они только что кричали? Неужели, если окажется, что мертвец – не мертвец и труп – не труп, руководство так взбудоражится?
– Наверняка письмо было не одно, – сказал я. – Его получил не только я, но и другие. Но я единственный кретин, который пошел посмотреть. Однако сегодня за весь день я не проронил об этом ни слова, ничего не разболтал. Тому, кто повесил труп на стену, пришлось сегодня же писать или звонить на студию, чтобы поднялась паника и приехал катафалк. А тот, кто сделал мертвеца и послал записку, сейчас здесь, наблюдает за всем этим цирком. Зачем… зачем… зачем?..
– Тсс, – тихо сказал Рой. – Тсс. – Он завел мотор. – За ланчем мы решим эту загадку, будь она трижды неладна. Сделай невинное лицо. Притворись наивным поедателем горохового супа от Луиса Б. Майера[184]. Пойду проверю свои модельки. Надо приладить еще одну маленькую улочку. – Он взглянул на часы. – Через два часа моя страна динозавров будет готова для съемки. И тогда все, что нам нужно, – это наше замечательное и потрясающее чудовище.
Я посмотрел на Роя, чье лицо по-прежнему лихорадочно пылало.
– Надеюсь, ты не собираешься выкрасть тело и водрузить его обратно на стену?
– Даже в мыслях не было, – ответил Рой и уехал.
11
В дальней левой части столовой, посередине зала, был небольшой подиум, не выше фута, на котором стоял один-единственный столик с двумя стульями. Я часто представлял себе, как за ним восседает надсмотрщик боевой римской триремы и с грохотом обрушивает то один молот, то другой, задавая темп потным гребцам, прикованным к своим веслам, запуганным и покорным; они плывут к какому-то далекому театральному проходу, за ними гонятся разъяренные постановщики, а на берегу их встречает толпа рассерженных зрителей.
Но за этим столом никогда не сидел командир римской галеры, задающий темп.
Это был стол Мэнни Либера. Он восседал там один над своей тарелкой, помешивая еду, словно то были голубиные потроха под ножом личного гадателя Цезаря, тыкая вилкой селезенку, не обращая внимания на сердце, предсказывая судьбы. Иногда он сидел там, ссутулившись, вместе с врачом киностудии, Доком Филипсом, пробуя новые зелья и снадобья и запивая их водой из-под крана. Бывали дни, когда он закусывал потрохами режиссеров и сценаристов, а те хмуро смотрели ему в глаза, кивая: да-да, съемки не укладываются в график! Да-да, мы ускоримся!
Никто не хотел сидеть за этим столом. Зачастую вместо счета тебе приносили розовый квиток об увольнении.
Сегодня, когда я прошмыгнул в столовую и, поджавшись, лавировал между столиками, небольшой подиум Мэнни пустовал. Я остановился. И впервые не увидел на этом столе ни тарелок, ни приборов, ни даже цветов. Мэнни все еще где-то бродил, проклиная солнце за свои оскорбленные чувства.
Но меня уже ждали за самым длинным столом, где половина мест уже была заполнена, и народ все прибывал.
За то время, что я проработал на студии, я ни разу не подходил близко к этому столу. Как большинство новичков, я боялся завязывать общение со звездами и знаменитостями. Когда я был еще мальчиком, Уэллс выступал с лекциями в Лос-Анджелесе, но я не пошел к нему за автографом. Я умер бы от радости при виде его. Те же чувства я испытывал, глядя на этот стол, за которым сидели лучшие режиссеры, монтажеры и сценаристы, словно на Тайной вечере в ожидании запаздывающего Христа. Увидев всех их снова, я оробел.
Развернувшись, я попытался незаметно пройти мимо, в дальний угол, где мы с Роем частенько наспех глотали бутерброды и суп.
– Нет, нет, не туда! – прогремел чей-то голос.
Моя голова втянулась в плечи, шея, лоснясь от пота, перископом выглядывала из ворота рубашки.
– Тебе назначено здесь! – крикнул мне Фриц Вонг. – Марш ко мне!
Рикошетом промчавшись между столов, я встал перед Фрицем, разглядывая собственные ботинки. Я почувствовал, как его рука опустилась на мое плечо, готовая вот-вот сорвать с меня погоны.
– Это, – объявил Фриц, – наш гость из иного мира, с того конца столовой. Я помогу ему совершить посадку.
Положив руки мне на плечи, он мягко заставил меня сесть.
Наконец я поднял глаза и посмотрел вдоль стола на дюжину людей, устремивших на меня взгляды.
– А теперь, – объявил Фриц, – он расскажет нам о своих поисках чудовища!
Чудовище.
С тех пор как было объявлено, что мы с Роем намерены написать сценарий, сотворить самое ужасное страшилище в голливудской истории и вдохнуть в него жизнь, тысячи людей стали помогать нам в наших поисках. Словно мы искали Скарлетт О’Хару или Анну Каренину. Но нет… мы искали чудовище, и так называемый спор о будущем чудовище велся на страницах «Вэрайети» и «Холливуд репортер»[185]. Наши с Роем имена упоминались в каждой статье. Я вырезал и сохранял каждую заметку, даже самые дурацкие и никчемные. Другие студии, агенты и широкая публика начали заваливать нас фотографиями. У ворот нашей студии появились Квазимодо номер два и три, а также четыре Призрака Оперы. От оборотней не было отбоя. Двоюродных и троюродных братьев Лугоши и Карлоффа, прятавшихся в павильоне 13, выкидывали вон с площадки.
Мы с Роем чувствовали себя так, будто заседаем в жюри конкурса «Мисс Атлантик-Сити», перенесенного каким-то образом в Трансильванию. Те полузвери, что ждали нас каждый вечер у выхода, не лезли ни в какие ворота; фотографии были еще хуже. Наконец мы сожгли все снимки и покинули студию через боковой выход.
В таком режиме наши поиски чудовища продолжались весь месяц.
И вот теперь Фриц Вонг снова спросил:
– Итак. Где чудовище? Объясни!
12
Я посмотрел на все эти лица и произнес:
– Нет. Нет, пожалуйста. Мы с Роем скоро будем готовы, но пока… – Я быстро глотнул невкусной голливудской водопроводной воды. – Я три недели наблюдал за этим столом. Каждый садится всегда на одно и то же место. Этот здесь, тот напротив. Держу пари, те, кто сидит на этой стороне, даже не знают тех, кто напротив. Почему бы не перемешаться? Сесть посвободнее, чтобы каждые полчаса люди могли меняться местами, как в игре «Музыкальные стулья», перемещаться, знакомиться с новыми людьми, а не слушать надоевшую болтовню, не видеть знакомые рожи. Простите.
– Простите?! – вскричал Фриц, схватил меня за плечи и потряс своим смехом. – О’кей, ребята! Музыкальные стулья! Алле-ап!
Аплодисменты. Одобрительные возгласы.
Все так развеселились, что начали похлопывать друг друга по спине, обмениваться рукопожатиями, искать новые стулья и снова рассаживаться. Все это повергло меня в еще больший конфуз и неловкость: новый взрыв смеха и веселья. Снова раздались аплодисменты.
– Придется каждый день сажать маэстро с нами за стол, чтобы он учил нас, как вести себя в обществе и в жизни, – объявил Фриц. – Ладно, успокойтесь, соотечественники! – прокричал он. – Слева от вас, юный маэстро, Мэгги Ботуин, лучший монтажер в истории кино!
– Вздор! – Мэгги Ботуин кивнула мне и вернулась к принесенному с собой омлету.
Мэгги Ботуин.
Прямая и спокойная, она была похожа на строгое пианино и казалась выше своего роста благодаря манере сидеть, вставать и ходить, благодаря тому, как держала руки на коленях и зачесывала волосы наверх, по моде времен Первой мировой войны.
В одной радиопередаче я слышал, как она рассказывала о своей способности укрощать змей.
Эта пленка, что с шуршанием проходит через ее руки, скользит между пальцами, извивается и мелькает.
Это время, что проходит лишь затем, чтобы повторяться снова и снова.
То же самое, говорила она, и с самой жизнью.
Будущее стремительно мчится на тебя. И пока оно не умчалось прочь, у тебя есть одно-единственное мгновение, чтобы превратить его в милое, узнаваемое и достойное прошлое. Мгновение за мгновением будущее мерцает в твоей руке. Если ты не сумеешь поймать, не схватив руками, не разрушив, придать форму этой веренице мгновений, у тебя не останется ничего за спиной. Твоя цель, ее цель, цель всех нас – вылепить самих себя и оставить свой отпечаток на этих разрозненных кусочках будущего, которые, соприкоснувшись, перерастут в быстро исчезающие кусочки прошлого.
То же самое с фильмом.
С одним лишь различием: ты можешь проживать его снова и снова, столько раз, сколько захочешь. Пропускай будущее через свои руки, превращай его в сегодня, превращай его во вчера, а затем снова начинай с завтра.
Замечательная профессия – контролировать стечение трех времен: безбрежного, невидимого будущего; настоящего – суженного фокуса; и огромного кладбища секунд, минут, часов, лет, тысячелетий, сквозь которые пробиваются ростки двух других времен.
А если тебе не нравится ни одна из трех стремительных рек времени?
Хватай ножницы. Режь. Вот так! Тебе лучше?
И вот она прямо передо мной на мгновение сложила руки на коленях, а затем подняла восьмимиллиметровую камеру и начала снимать панораму лиц за столом, переходя от одного к другому, спокойно и без лишних движений, пока камера не остановилась на мне.
Я неотрывно смотрел в объектив и вспоминал тот день в 1934 году, когда увидел за воротами студии эту женщину, снимавшую на пленку всех придурков и идиотов, тупоголовых охотников за автографами и меня в их числе.
Мне хотелось крикнуть ей: «Вы помните?» Но откуда она могла помнить?
Я опустил голову. Камера застрекотала дальше.
В этот самый момент вошел Рой Холдстром.
Он стоял в дверях столовой, обшаривая ее взглядом. Отыскав меня, он не помахал рукой, а бешено замотал головой. Затем развернулся и направился вон из столовой. Я вскочил и выбежал на улицу прежде, чем Фриц Вонг успел меня поймать.
Я увидел, как Рой исчезает в мужской уборной, и нашел его перед белой фарфоровой святыней, поклоняющимся «Фонтанам Рима»[186] Респиги. Я встал рядом с ним: иссяк источник, как зимой, вода застыла в моих старых трубах.
– Смотри. Вот это я нашел только что в тринадцатом павильоне.
Рой положил на кафельную полочку передо мной машинописный листок.
Чудовище явилось наконец!
Сегодня в «Браун-дерби»!
Уайн-стрит. Ровно в 10.
Приходи! Или потеряешь все!
– И ты поверил! – ахнул я.
– Так же, как ты поверил в свою записку и пошел на это чертово кладбище. – Рой задумчиво глядел в стену прямо перед собой. – Бумага и шрифт такие же, как на твоей записке? Идти мне или не идти вечером в «Браун-дерби»? Черт, почему бы нет? Трупы на стенах, исчезнувшие лестницы, разглаженные следы на траве, куклы из папье-маше, да вдобавок Мэнни Либер с его воплями. Пять минут назад я подумал: если Мэнни и остальные так рассердились из-за огородного чучела, что, если оно вдруг исчезнет, а?
– Но ты же этого не сделал?.. – проговорил я.
– Не сделал? – переспросил Рой.
Он сунул записку в карман. Затем взял со стола в углу небольшую коробку и передал ее мне.
– Нас кто-то использует. Я решил предпринять кое-что самостоятельно. Возьми. Иди в кабинку. Открой.
Я послушался.
Запер дверь.
– Ну, что стоишь? – крикнул Рой. – Открывай!
– Открываю, открываю.
Я открыл коробку и заглянул внутрь.
– Боже мой! – воскликнул я.
– Что ты там видишь? – спросил Рой.
– Арбутнота!
– И коробка подошла, тютелька в тютельку, а? – сказал Рой.
13
– Как тебе такое в голову пришло?
– Все коты любопытны. А я кот, – ответил Рой, протискиваясь через толпу.
Мы возвращались в столовую.
Рой держал под мышкой коробку, на его лице сияла победная улыбка.
– Смотри, – продолжал он. – Кто-то отправляет тебе записку. Ты идешь на кладбище, находишь труп, но никому не говоришь и тем самым портишь чью-то игру. Этот человек звонит на студию, те посылают за телом и начинают паниковать, когда видят такую картину. А я вне себя от дикого любопытства. Что это за игра, спрашиваю я. А узнать это я могу, только сделав ответный ход своими фигурами, верно? Час назад мы видели и слышали реакцию Мэнни и его сотоварищей. А давай-ка разберемся, как они среагируют, – сказал я себе, – если, найдя труп, снова его потеряют и будут ломать голову, у кого он? А он у меня!
Мы остановились перед дверью столовой.
– Не пойдешь же ты туда с этой штукой! – воскликнул я.
– Это самое безопасное место на свете. Коробка, которую я таскаю по всей студии, ни у кого не вызовет подозрений. Но будь осторожен, напарник, в этот самый момент за нами наблюдают.
– Кто?! – вскричал я, резко оборачиваясь.
– Если б я знал, все бы уже разрешилось. Идем.
– Я не голоден.
– Странно, – заметил Рой, – а вот я почему-то готов съесть слона.
14
Снова войдя в столовую, я увидел, что столик Мэнни по-прежнему пустует. Я так и застыл, глядя на него.
Читать бесплатно другие книги:
