Спасти Кремль! «Белая Гвардия, путь твой высок!» Романов Герман
Пролог. Севастополь (24 декабря 1920 года)
– Война с турками неизбежна, Александр Васильевич… И чем раньше мы ее начнем, тем будет лучше!
Генерал Арчегов задумчиво посмотрел на грозную махину «Адмирала Ушакова» – линкор стоял на бочке посередине Северной бухты, чуточку дымя одной трубою.
За ним, как цыплята за курицей, хотя такое сравнение и оскорбительно для Российского императорского флота, вытянулись в линию небольшие четырехтрубные крейсера, совершенно безжизненные на первый взгляд – полноценных экипажей на борту не имелось, да и взять матросов по большому счету было неоткуда.
– Мы должны окончательно втянуть Грецию в новый Балканский союз, а сделать такое возможно только путем совместной коалиционной союзнической войны против общего врага. И желательно очень короткой – нам нельзя связывать себе руки в будущем, по крайней мере нужно закончить активную фазу к маю. Правительство Кривошеина вчера приняло такое решение, теперь нам с Михаилом Александровичем предстоит согласовать его с Петром Васильевичем Вологодским!
В голосе генерал-адъютанта слышалась полная уверенность в успехе, и Колчак разделял этот, может быть и неуместный, оптимизм, хотя недавние события в Румынии показали, что такая быстрая война неизбежно приносит успех – устоять сразу против трех союзников, действовавших согласованно и без промедлений, Бухарест не смог.
Румынская армия оказалась наголову разбитой, а страна, еще недавно казавшаяся гегемоном на Черноморском побережье, безжалостно поставлена на колени. Валашское королевство полностью лишили тех земель, что были оттяпаны им от соседей, и обложили чудовищной по своим размерам контрибуцией. Выплаты должны были окончательно разорить строптивых румын, обратив все население в нищенство, а полное разоружение давало гарантию от возможной попытки реванша.
И вот теперь на очереди уже была Турция, и без того терзаемая со всех сторон победителями по Антанте – Англией, Францией и Италией. К последним, на свою голову, примкнула Греция, отчаянно желавшая чужими руками разделаться с вековым историческим врагом.
Арчегов знал по той истории, что эллинам крупно не повезло с такими «союзниками». Европейские державы, не желавшие нести потерь, в нужный момент тайно договорились с турками, и те, находясь в критическом положении, согласились на существенные территориальные уступки и концессии в пользу великих держав. Добившись своего без большой войны, новые «вершители мира» без малейших угрызений совести оставили воинственных, но глуповатых эллинов на растерзание разъяренным османам.
Греческая армия, неразумно вторгнувшаяся в глубь Анатолии, была разбита и в полном беспорядке бежала. Турки выместили ярость не только на христианском населении Киликии, в основном армянском, повторив, пусть в меньших размерах, резню 1915 года, и главным образом на малоазиатских греках, которые жили на восточном побережье Эгейского моря несколько тысячелетий. Последние, спасаясь от поголовного уничтожения, массово бежали, и более полутора миллионов вынужденных эмигрантов поставили Грецию на грань экономической катастрофы.
Но теперь сложилась принципиально иная ситуация!
Кемалю-паше уже не поможет Советская Россия, и ему не удастся разгромить армянские войска в Закавказье, обеспечивая себе тыл в войне против греков.
Наоборот, положение кемалистов станет намного хуже. На эрзерумском направлении готова к наступлению Кавказская армия генерала Юденича, в которой, вместе с армянским ополчением, свыше семидесяти тысяч солдат и офицеров: турок уже вышибли из Карса и Ардагана, и не только вышли на имперскую границу России, существовавшую до 1914 года, но, в ряде мест, перешли ее, заняв с боем город Алашкерт.
Война шла ожесточенная, пусть и необъявленная, и с высадкой десантов на приморском направлении могла приобрести для османов катастрофический характер – они уступали русским в численности, но особенно в военно-техническом оснащении, испытывая жуткую нехватку артиллерии, пулеметов и боеприпасов.
Значительно ухудшалось положение кемалистов и на Западном фронте – на помощь греческим войскам могла выступить Болгария, недавний и противоестественный союзник Турции в мировой бойне.
Теперь все упиралось во взаимные уступки греков и болгар – между Симферополем, Афинами и Софией, почти не прерываясь, шли оживленные консультации, торги и переговоры, на глазах окончательно сколачивался новый Балканский союз.
«Братушки» были уже готовы вступить в войну, их молодой царь Борис, даром что немец, свое положение на троне упрочил – таковы обычно результаты маленьких победоносных войн. Оставалось только вернуть обратно территорию южной части Фракии с выходом на северное побережье Эгейского моря. Эта провинция была передана грекам в Версале новыми устроителями мира, желавшими на вечные времена продолжать править миром по принципу «разделяй и властвуй».
Такая политика плодила недовольных, чем и воспользовался министр иностранных дел России Милюков, накрепко привязывая болгар к «русскому курсу». Императорское правительство выразило полное согласие на присоединение западной части Турции с городом Эдирне, древним Адрианополем, в обмен на отказ Софии от притязаний на Македонию, к чему он также твердо и неуклонно склонял Афины.
Неуступчивая позиция эллинов по отношению к этому вопросу тоже начала стремительно изменяться в последние дни – положение для них стало таковым, что куда деваться!
Дело в том, что по жесткому настоянию союзников греческий король Константин, ярый германофил, отрекся от престола и вместе со старшим сыном Георгом, женой и дочерьми был насильственно выпровожен за пределы страны. Поселив своего давнего, упрямого и нежелательного оппонента в тихой швейцарской Женеве, союзники крайне энергично принялись закреплять достигнутый успех.
Молодой король Александр в своем государстве находился в двусмысленном положении чуждой народу марионетки – он был вынужден испрашивать согласия практически во всех делах у французского Верховного комиссара, что вел себя, на взгляд Арчегова, как американский посол в «банановой республике» или пахан на зоне.
Такая ситуация де-факто раздробленности страны, когда управление шло только из Салоник, где и заседала фактически оккупационная власть Антанты, со времен существования здешнего фронта в Великую войну, бесила вольнолюбивых греков. Вот только вырваться из-под такой назойливой опеки страна не могла и до поры до времени покорно выполняла все распоряжения союзников.
Однако с подписанием Бухарестского мира ситуация на Балканах изменилась радикально, и «версальские победители» внезапно осознали, что не только на них «куры записаны»…
Теперь в Афинах твердо усвоили – только помощь России позволит нанести поражение Турции, тем более что отказ от Македонии носил исключительно формальный характер – область с 1912 года находилась в составе Сербии, а теперь в Соединенном королевстве СХС. Этот камень преткновения, долгое время отравлявший отношения между соседями – болгарами, сербами и греками, – совместными усилиями, наконец, убрали, и теперь можно было надеяться на создание крепкого военно-политического блока православных государств Балкан под эгидой России…
– Думаю, Петр Васильевич поймет наши доводы! И средства пока имеются, пусть и скудные!
Колчак стоял за войну с Турцией, тем более что таковая и велась с осени, пусть пока и необъявленная. Вот только чрезвычайно короткие сроки, отведенные на Трапезундскую операцию, – единственное, что серьезно беспокоило русского флотоводца.
– Это затянется, и бог знает на сколько времени, Константин Иванович! – Адмирал пожал плечами, с жадностью вдыхая соленый, будоражащий душу воздух, без которого уже не мыслил своей дальнейшей жизни, вернувшись в прежнюю стихию.
Он до сих пор с содроганием вспоминал время от времени крайне нервные дни пребывания в Омске, когда пришлось быть Верховным правителем России, городе, удаленном от моря на многие тысячи миль.
– Отнюдь, Александр Васильевич! Послезавтра мы с Михаилом Александровичем выедем в Царицын, оттуда будет долгий перелет до Уральска и дальше до Оренбурга. Числа двадцатого, не позже, погода, надеюсь, позволит, Черноморский флот должен высадить десант в Трапезунде. Месяца тебе хватит на подготовку?! Генерал Юденич подготовится к броску на Эрзерум, ему там проще – армия втянута в бои, воюет давно и довольно успешно. К этому времени мы уже будем в Иркутске и решим все вопросы с Сибирским правительством.
– Дай-то бог… – чуть слышно пробормотал Александр Васильевич, а генерал Арчегов принялся рассматривать стоящие на якорях английские корабли, уже несущие над кормой Андреевские флаги.
– До сих пор наши офицеры гадают, Константин Иванович, – или у англичан, как всегда, проявилось своеобразное чувство юмора, или это самое что ни на есть изощренное издевательство!
– С чего бы?
Арчегов пожал плечами, внимательно рассматривая переданные британцами корабли, что являлись как бы долей России в разделе кайзеровского флота.
Дело в том, что германские легкие крейсера и эсминцы, не пущенные на разделку, продолжали службу, но уже под французскими и итальянскими флагами – Париж и Рим специально настояли на таком разрешении, ибо легкие силы их флотов, крайне малочисленные, состояли в большинстве своем из устаревших кораблей.
Америка и Япония, и тем более Британия, в германских и австрийских трофеях не нуждались, англичане вообще вывели в резерв свыше 900 своих кораблей и судов – экономика богатейшей страны мира просто не выдерживала столь чудовищного бремени в виде Гранд Флита. Так что островитяне живо подобрали нужное количество «эквивалента», предназначенного для русских «союзников», в помощи которых снова возникла крайняя нужда, – все равно на слом пускать!
– Два крейсера, что стоят за нашим «Ушаковым», английские «города» «Биркенхед» и «Честер». Ранее они предназначались Греции, как и те три эсминца, что пришвартованы в Южной бухте, – «Медея», «Мелампус» и «Мельпомена», – на самом деле греческие «острова» «Крити», «Хиос» и «Самос». Был и четвертый, «Лесбос», его британцы в «Медузу» переименовали, но погиб при столкновении.
– Однако, – пробормотал генерал, состроив на лице гримасу, – с юмором у них все в порядке…
– Еще как, Константин Иванович! – Колчак криво улыбнулся. – Переданные союзникам германские линейные корабли пущены на слом, но нам, по сути, разрешили ввести в строй три четверти линкора, кстати, тоже греческого, как ни крути.
– Три четверти?!
Восклицание вырвалось у Арчегова непроизвольно, и генерал посмотрел на три корабля, что стояли вплотную друг к другу – низкобортные, больше похожие на огромные несуразные лохани или утюги, с одинокой толстой трубою и возвышающейся массивной орудийной башней с двумя внушительными стволами.
– Это мониторы «Эберкромби», «Хевлок» и «Робертс», воевали в Эгейском море, четвертый систершип «Рэглен» был потоплен «Гебеном» три года тому назад.
– Ага! – Арчегов кивнул в ответ, быстро сложил башни – как раз на полноценный линкор и получилось.
– В Германии греки заказали линейный крейсер «Саламис», но началась война, и корабль так и не достроили. Башни и орудия к нему изготовили в Северо-американских штатах, вот и сбыли их англичанам, которые соорудили под них эти мониторы.
– С шуткой по поводу Греции мне ясно, в «наследство» к нам корабли попали явно с намеком на некие «толстые обстоятельства». Да, юмор у них своеобразный, чисто английский… Спрошу одно – они пригодны для войны? Лучше или хуже того, что мы сейчас имеем?
– Корабли относительно новые, им нет и пяти лет. Крейсера и эсминцы почти не уступают нашим по вооружению, по скорости значительно превосходят, учитывая изношенность «Корнилова» и черноморских «новиков» – им капитальный ремонт давно нужен…
– Так в чем же дело?! Скажу так, пусть и грубо, учитывай службу в кавалерии, – дареному коню под хвост не заглядывают! – Арчегов осекся, посмотрел на хмурое лицо адмирала и понял, что шутка не достигла цели. Осторожно спросил, памятуя слова друга: – Что-то нехорошее насчет утонченной издевки?
– На мониторах стоят 14-дюймовые пушки, а в Англии таких на вооружении нет. Данный калибр имелся лишь на реквизированном линкоре «Канада», но он уже возвращен Чили.
– Понятно! – Арчегов помрачнел. – Свое производство снарядов мы не осилим, придется закупать?
– Только в САСШ, больше негде. А связываться с японской шимозой не имею ни малейшего желания, особенно после взрывов погребов на «Микасе» и «Цукубе».
– А с крейсерами что не так?
– Да все, – взорвался адмирал, впервые потеряв хладнокровие. – Скорость в 25 узлов хороша, спору нет, но на новых английских «Данаях» все 29 узлов. В бортовых залпах равенство – по шесть пушек, но у британцев стоят в шесть дюймов, а на наших в 140 мм. И что худо – та же петрушка со снарядами – подобные в наличии только у японцев, да еще на старых испанских крейсерах имелись.
– Ни удрать, ни подраться! – теперь нахмурился и Арчегов. – Закупать дорого, самим производить еще дороже. Может быть, наши пушки поставить – перевооружить недолго…
– Нечего ставить, стволы давно расстреляны. Сам голову ломаю, придется закупать у тех же англичан! – Колчак прошелся по пустынному юту – над головой адмирала возвышались чудовищные 15-дюймовые пушки «самодержицы всероссийской», а далеко впереди сверкал штык караульного у кормового флагштока.
– Теперь мне эта головная боль достанется… – Арчегов задумчиво почесал пальцем переносицу и решил выяснить еще один вопрос, не откладывая дело в долгий ящик: – На Мурмане как дела?
– Как сажа! – Адмирал засопел. – Тоже «город» пригнали, из самых первых. На «греках» пояс в три дюйма, а там бронирована только палуба. Пушки, правда, в шесть дюймов, но их только две, да еще десяток бесполезных четырехдюймовых, почти такие же на наших эсминцах сейчас стоят. Специально отобрали, с изъяном.
– Но англичане в Мурманск два корабля привели…
– Второй не крейсер, новенький броненосец береговой обороны «Горгон», строился для Норвегии как «Нидарос». Введен в строй всего два года тому назад, систершип «Глеттон» сразу сгорел, едва только успев флаг поднять. С радостью нам сбыли…
– А что же Осло его не потребовало вернуть?
– Так последний платеж провести нужно, а кто же сейчас будет деньги тратить, бесполезные корабли покупая?
– Вооружение тоже с подвохом?
– Не без этого – главный калибр в 234 мм, у нас таких на кораблях нет, только в десять дюймов.
– Сукины дети!
Искренне, в сердцах выругался по адресу «жертвователей» Арчегов, но в то же время мысленно восхищаясь изворотливостью островитян и их умением везде и всегда добиваться для себя выгоды. Вроде бы щедрость проявили, компенсировав России за свой счет долю в разделе германских трофеев, передав новые корабли, но совершенно бесполезные для англичан и предназначенные на слом.
– Хотя…
Генерал-адъютант над чем-то серьезно задумался, на широком лбу собрались морщины – Колчаку показалось, что Арчегов постарел разом лет на десять и уже намного старше его самого. Однако наваждение длилось недолго, до первого узнаваемого смешка.
– Это после Второй мировой войны наши «заботливые друзья» начнут раздавать свои корабли любым возможным союзникам, накрепко усвоив истину – если хочешь разорить небольшую страну, то подари ей крейсер. Сейчас сбыть залежалый товар не могут, вряд ли кому нужно покупать «скауты» и «тауны» и тем паче первые дредноуты. А просто дарить «троянских коней» пока еще не принято…
Арчегов прикусил губу, глаза сверкнули. Генерал несколько раз нервно хохотнул, и Александр Васильевич напрягся – он уже хорошо знал манеры своего друга.
– Это не столько шутка и издевательство, сколько предупреждение. И они тем самым показывают, что воевать с Турцией дальше не станут. Думаю, и французы с итальянцами уже отказались от этой затеи. Первым стало не до нее – красные подошли к Рейну, а вторые ведут себя как шакалы и сходиться в рукопашную один на один никогда не станут. Вот и намекают островитяне, что будут не против, если мы поддержим греков силою.
– Даже так?! Но ведь французы чуть ли не каждый день взывают о помощи, для них наше участие в войне с османами крайне невыгодно.
– Так то французы, пусть продолжают дальше заблуждаться. А вот британцы, Александр Васильевич, давно поняли, что у нас найдется добрый десяток причин, чтобы и дальше как можно дольше находиться с большевиками в состоянии вооруженного нейтралитета. И отговорки у нас завсегда найдутся – сейчас зима, затем грянут морозы на Урале и выпадет непроходимый снежный покров, потом наступит весна с ее непролазной грязью и запоздавшими заморозками. Если потребуется, то сошлемся на подорванную экономику и необходимость посевной…
– Затем нам помешают проливные дожди, не дай бог, конечно, сенокос и уборочная… – улыбнулся краешками губ Колчак. – Потом наступит осень с ее проливными дождями и распутица, ранние морозы и прочие напасти с казнями египетскими!
– До этого, надеюсь, не дойдет, все решится намного раньше. Мы ударим тогда, когда большевики подойдут к Парижу, никак не позже. Франция сейчас для них как морковка… перед мордой осла! Красные должны бросить на запад все свои резервы, и это они обязательно сделают, прах подери, ведь слишком высоки ставки. Пусть пройдут как можно дальше, мы им поможем в реализации этого авантюрного похода. Не понимают товарищи, что лучше синица в руках, чем журавль в небе… А тем паче дятла в собственной заднице! Французы, немцы и большевики должны взаимно истощить друг друга, а заодно погромить другие европейские страны! Только в этом случае мы спасем Россию и обеспечим ей достойное будущее!
– Это понятно, но при чем здесь британцы и турки?
– Англичане преследуют те же самые цели, что и мы. Заблаговременно ослабить конкурента и потенциального врага в их правилах. Раз мы оттягиваем войну с большевиками, то в Лондоне позаботятся о том, чтобы ненавистные для них белые русские понесли потери и не смогли бы сокрушить красных в будущем. И не стоит удивляться, если британцы не вооружат тайком Кемаля-пашу. Ты не забывай, что, разгромив Румынию и наплевав, таким образом, на условия Версальского мира, мы для Антанты сейчас стали самым натуральным врагом, с которым, пока есть необходимость в его помощи и нет сил для обуздания, считаются. Но это ненадолго, и нам нужно брать по максимуму сейчас, через полгода будет поздно!
– Но почему воюем за Турецкую Армению и Понт, почему не захватим Проливы? Если мы запрем Босфор, то избавимся от угрозы раз и навсегда!!! И в конце концов, нам же их обещали отдать!
Колчак нахмурился – слишком долго черноморские проливы служили главной целью как русской дипломатии, так и Черноморского флота. И отказаться от этой идеи фикс не имелось ни сил, ни желания.
– России много чего обещали, – зло засмеялся Арчегов, – а мы, как дети малые, верим. Соваться в проливы сейчас самоубийственно, там британские линкоры. Но если нельзя действовать прямо, то можно опосредованно – были они турецкими, станут греческими! Главное, мы-то ни при чем, англичан без нужды злить не надо. И вообще, я не понимаю, зачем нам нужны эти самые Дарданеллы с Константинополем?! Греков превратить из друзей, пусть плохих, в смертельных врагов! Недальновидную политику вел имперский Петербург, очень недальновидную!
– А если потом нас греки, как ты любишь выражаться, кинут?! Ведь такое случалось сплошь и рядом с союзниками! Надавит Антанта, британцы свои линкоры к берегам подведут…
– Это они могут, если их хорошо попросят. Но мы не должны ворон ловить и клювом щелкать. Надо сделать так, чтобы у них мысли о таком «провороте» не появилось, ибо от предательства навредят себе намного больше, чем могут выиграть. Большие территории потерять могут и ничего взамен не приобрести!
– Вот для чего нам Трапезунд потребовался? – удивленно протянул Колчак. – Вроде той морковки?
– Скорее живец, и не только! – усмехнулся генерал, но глаза недобро сверкнули. – Тайный военный союз и брачные узы между монархиями многому служат. Пусть проливы останутся за греками, но зато нашей с потрохами станет будущая… Византия!
– И когда, Константин Иванович?
Ошеломленному адмиралу потребовалась целая минута, чтобы оценить дерзость замысла и задать осторожный вопрос, что прямо жег язык. Александр Васильевич сразу понял, что это не шутка, абсолютно неуместная, а точно выверенный расчет.
– Обещанного три года ждут! И мы подождем, время есть… – загадочно усмехнулся Арчегов, и флотоводец не выдержал, поднял на друга чуть ли не умоляющие глаза.
– Я не спрашиваю тебя о политике и тех действиях, что предстоит предпринять его величеству. Знаю, что каждый должен знать столько, сколько требуется для отправления должности. С турками и большевиками для меня все ясно – будем действовать должным образом. Ты скажи мне одно – с кем через три года война, мне же флот готовить нужно?!
– Так они еще сами не знают, что с нами воевать будут…
Царицын. (29 декабря 1920 года)
«Вими» натужно ревел мощными моторами «Роллс-Ройс», медленно поднимаясь в пронзительно голубое небо. В просторной пассажирской кабине, где с немыслимым по этим временам комфортом расположились в удобных креслах два человека, гул работающих двигателей отражался от фанерных стенок, заставляя их вибрировать мелкой дрожью.
– Не рассыпался бы он в полете, болезный…
Генерал Арчегов усмехнулся, сжимая пальцами обитые мягкой кожей подлокотники. Но вольготно сидеть, откинувшись на спинку, было неудобно – мешал парашютный ранец. В меховом комбинезоне, стянутом лямками подвесной системы, утренний мороз совершенно не чувствовался, лишь легонько прихватывало открытые щеки.
Сидевший напротив генерала Михаил Александрович был полностью поглощен наблюдением – в окошке внизу проплывали заснеженные поля, да дымили трубами похожие на маленькие спичечные коробки дома. Проплыла белая лента скованной льдом Волги, и потянулась бескрайняя степь с серыми проплешинами.
Странно, но высоты он совершенно не боялся, как и того, что двигатели аэроплана могут «обрезать» в любой момент. Полученных от друга уроков, двух прыжков с парашютной вышки, установленной в Качинской школе летчиков, и тщательной инструкции хватило, чтобы усвоить – выжить в небе не просто можно!
И падать камнем целую версту не придется, повторяя безумный полет гордеца Икара. Чего проще – генерал откроет люк в полу, прицепит карабин вытяжного фала его парашюта и толчком в спину отправит в полет.
Купол откроется – в этом Михаил Александрович не сомневался, ибо укладывал его со стропами много раз самостоятельно, при помощи Арчегова, разумеется. Да и безлюдной степь только казалась на первый взгляд – внизу были кочевья казахов да многочисленные разъезды уральских казаков, заблаговременно вышедших как раз для такого случая.
– В мое время недостатки умения пилотов компенсировались техническим совершенством. Здесь наоборот – примитивность конструкции восполняет мастерство пилотов!
Громкий голос, почти крик генерала был услышан сквозь гул, и Михаил Александрович кивнул в ответ. Летчики на императорском «Вими» не просто опытные, а самые умелые – командир еще в 1919 году прошел по этому маршруту, совершив долгий перелет с письмом генерала Деникина к адмиралу Колчаку.
Последние три месяца полдюжины новейших двухмоторных аэропланов, любезно проданных «заклятыми друзьями» англичанами, совершали фантастические и невероятные прежде полеты от самого Царицына до Оренбурга и даже намного дальше, до Петропавловска и Омска. Впрочем, они были таковыми только для русских пилотов – тот же «Вими» год назад перелетел из Нового Света в Англию через Атлантику, совершив первый трансконтинентальный перелет.
Но и так тысяча верст расстояния при семи часах полета казались сейчас Михаилу Александровичу невероятным подвигом, который он и собирался сегодня совершить.
– Скукота, Мики, полная! В окно тебе через полчаса надоест смотреть – даже с картой невозможно работать, привязок к местности никаких. Так что пообедаем через три-четыре часа, пару раз попьем кофе из термоса да будем спать. Заняться чем-нибудь полезным невозможно, а разговаривать трудно – голос от крика сорвем!
Проорав последние слова, генерал немного поерзал в кресле, устроился удобнее и вскоре, как показалось Михаилу Александровичу, заснул самым настоящим крепким сном.
– Вот это нервы…
Император в который раз искренне поразился поразительному хладнокровию друга, но тут вспомнил, из какого тот прибыл времени. Летать Арчегову приходилось много, как и прыгать с парашютом, это для него самого все в диковинку: и удивляет, и страшит.
Усмехнувшись, Михаил Александрович снова уставился взглядом в квадратное прозрачное окошко – внизу проплывало запорошенное снегом пространство…
«Полюбишь авиацию, как товарищ Сталин, и будет из тебя толк в этом деле! За ней будущее, и ты это уже понял!»
Арчегов демонстрировал здоровый сон, хитро подсматривая через прищуренные веки за своим венценосным другом. Спать не хотелось ни в какую – аэроплан начала века – это не авиалайнер его конца, звукоизоляция отсутствует по определению, не считать же таковой фанеру с полотном. Но мыслить шум моторов не мешал, и этого было достаточно.
«Мы пока у англичан «этажерки» покупаем, но и свои делать начнем. Сикорский в Таганроге новые «Ильи Муромцы» на крыло скоро поставит, своя гражданская авиация будет. Это мы здорово придумали конкурс на «тысячник» объявить – полет на тысячу километров с тысячью килограммов полезного груза. В хватке ему не откажешь – за три месяца обещал сделать, да еще с перевыполнением задачи, благо вместо дохлых «Санбимов» вдвое сильные моторы «Либерти» в Штатах покупаем.
Но деваться нам некуда – собственное моторостроение практически отсутствует. Ничего, года через три-четыре лицензионные двигатели выпускать будем, а там и свои моторы появятся. Истребители сейчас нам не нужны, надо транспортники да пассажирские лайнеры, хм, если можно так их именовать, строить. Кадры готовить, аэропорты – да чего только не нужно в нашем положении. Та же связь, радиостанции, училища – инфраструктура жизненно необходима, без нее настоящей авиации и ВВС не создашь. Ничего, со временем все будет!»
Мысли хотя и текли спокойно, но ежедневный ворох различных забот стал привычным для него бременем. Страна, получив год живительной передышки, уже жила мирным временем, и ввергать ее в новую братоубийственную войну не желал никто.
Все свои надежды Арчегов связывал с коротким блицкригом, «молниеносной войной», если такой термин только применим к тысячеверстным русским расстояниям, надеясь не столько разбить большевиков, а просто вытеснить их за пределы России.
«Как бы сделать так, чтобы они сами ушли? Думай, голова, на то ты и дана – пусть французы с немцами до упоения режутся, а наши коммунисты им мировую революцию устраивают – но чтобы у нас от Днепра до Амура полное спокойствие в стране наступило. За десять лет мы все последствия гражданской войны потихоньку ликвидируем, порушенное восстановим, новое созидать будем. Хватит сомнительных социальных экспериментов, пора делом заниматься!»
Может быть, обычному мирному гражданину и покажется странным, но больше всех не любят войну именно военные. И потому, что в отличие от политиков и обывателей прекрасно понимают, что именно им придется умирать в первую очередь. Для простого мужика, крестьянина с одной лошадью и тремя десятинами посева, война вообще является жутким апокалипсисом, от которого страдает весь привычный для него мир. Именно это ощущение и стало убийственным для империи, когда война не просто затянулась на долгие годы, но и продолжала дальше высасывать из крестьянского мира все новые и новые жертвы.
«Нельзя воевать с большевиками, никак нельзя. Если мобилизацию начать проводить, то весь кредит доверия мгновенно потеряем. Воевать только одной кадровой армией невозможно! Все правильно, все верно – другого пути, чем этот, у нас просто нет! Тогда больше не стоит терзать себя, ведь через три недели я буду с Ниной и детьми… Какое счастье, что у меня здесь есть семья и дом, а все остальное лишь суета! Как же я по ним соскучился, и как мне все надоело!»
Арчегов бросил короткий взгляд на Михаила Александровича – тому надоело таращиться в окошко, и теперь император курил папиросы, выпуская клубы дыма, да о чем-то напряженно думал – лицо приняло сосредоточенное и суровое выражение.
«Ничего не поделаешь, Мики, – ныне ты не самодержец, так что придется с Вологодским договариваться и Народное Собрание убеждать. Все понимаю, но так нужно. И жениться тебе придется, Милюков тебе прекрасную партию подобрал. Пусть невеста и старая дева по здешним меркам, но и жених из тебя не первой свежести. Твой брак дело политическое, так что собственные желания и антипатии принесешь в жертву, ты же умный, все сам понимаешь. Куда деваться!»
Невеста, принцесса Греческая и Датская Ольга Константиновна, оказалась троюродной сестрой Михаила Александровича как по линии матери, в девичестве Дагмар, принцессы Датской, так и по линии прадеда, императора Николая Павловича.
Препятствий со стороны церкви не ожидалось – патриарх Константинопольский прекрасно понимал все выгоды такого союза между 42-летним императором, пусть и некоронованным, и 24-летней принцессой, что томилась в изгнании в далекой Женеве.
Да и выбора у девушки не имелось по большому счету – мировая война изрядно проредила царствующие дома, и многие монархи и многочисленные члены их семей превратились в одночасье чуть ли не в простых обывателей, оставив при себе только громкие, но уже ничего не значащие титулы. Так что рассчитывать на предложение наследника какого-нибудь престола не приходилось, кому нужна бесприданница!
Единственный изъявивший желание претендент на руку и сердце Ольги румынский королевич Кароль, с очень дурной репутацией молодой человек, откровенно говоря, шалопай, потаскун, изрядная сволочь и завзятый бабник. На брак с ним греческий экс-король Константин все же дал свое согласие, желая хоть как-то пристроить дочь, да и новоявленный жених ревностно пристал к Ольге, словно березовый лист к пикантной части тела в одном жарком помещении.
Показательная порка Румынии, устроенная ее соседями, сорвала поездку греческой принцессы в Бухарест, да и акции самого Кароля упали, как говорится, ниже плинтуса – тут и репутация сказалась, и экономическое состояние страны, где с финансами и так было раньше туго, а сейчас стало совсем беспросветно.
Потому визит министра иностранных дел Российской империи Милюкова в Женеву прямиком из Парижа греческая королевская семья восприняла как чудо, и долго не могли поверить Павлу Николаевичу. Слишком сказочное пришло спасение!
«Наша маленькая победоносная война помогла болгарскому царю Борису устроить своим левым оппонентам показательную порку. Теперь его акции высоки как никогда и станут еще выше, когда появятся новые приобретения… Или вернется старое – тут как посмотреть! И греческий король Александр уже держит нос по ветру – ведь в случае успеха он сможет своего «Вазелина» по стенке размазать и чуть ли не самодержцем стать. И не знает, что крылышки его могут и подрезать! Нет, ставки сделаны правильно – стоит им заглотить живца, и уже никуда от нас не денутся, в одной упряжке ходить будут и не дергаться. Мы и есть их гарантия «светлого будущего», и никто другой его не обеспечит!»
Арчегов мысленно усмехнулся, припомнив, как доказывал Михаилу и Кривошеину реальность своего плана – те поначалу пришли в ужас, ведь задуманное генералом дело больше походило на погоню за тремя зайцами. Но, рассчитав возможности и конечный результат, согласились, хотя и не скрывали опасения от возможной неудачи, которая могла обернуться для России, и так измордованной шестилетним периодом непрерывных войн, катастрофическими последствиями.
«Еще бы – затеять войну и в случае успешного итога не получить ничего, пусть и формально, а не фактически. Создание Балканского союза имеет жизненное значение для будущего империи, как и образование нового греческого государства со столицей в Трапезунде и Великой Армении. Но как передать их Греции, не выпуская из рук бразды правления, держа их под протекторатом?! Да еще с прицелом на будущее присоединение формально независимой страны?!
Да и вопрос с Грузией будет решен без войны, я на это сильно надеюсь – потомки царицы Тамары станут намного сговорчивее, когда будут окружены со всех сторон, как и румыны, – и «форточкой» в мир для них станет море. Но ненадолго – если удастся запечатать проливы, то мы их к себе живо подтянем. И главное – если большевики примут эти наши войнушки всерьез, то цель будет достигнута. Если Фрунзе перебросит резервы, то… Нет, об этом не стоит, нельзя смешить ЕГО своими планами!»
Арчегов оборвал размышления, испугавшись за собственный замысел. Он устал, очень устал и хотел только одного – вернуться домой и почувствовать себя мужем и отцом, перестать походить на тех хладнокровных и циничных политиков, что могут шагать по трупам, ведя людей в некое счастливое будущее, которое таковым и не является. Уже погружаясь в сон, он вспомнил и повторил изречение одного из римских императоров:
«Делай что должно, и будь что будет!»
Глава первая. А на войне не ровен час… (20 января 1921 года)
Трапезунд
– Удачно пришли, как по заказу…
Капитан второго ранга Петр Игнатьевич Тирбах, уцепившись правой рукою за леера ограждения рубки, крепко стоял на покачивающейся под ногами палубе «Тюленя».
Несмотря на середину зимы, Черное море было относительно спокойным, но пологая волна являлась достаточно сильной. Подводная лодка почти беззвучно подрабатывала электромоторами, дабы ее железную тушу не вынесло на каменистый берег, до которого оставалось меньше двух кабельтовых, каких-то три сотни метров.
«Продержится еще пару часов, не меньше, пока батарею не разрядит, а то запущенный дизель уже бы всю округу на уши поднял. А этого времени нам вполне хватит, турки любят поспать, да и не ждут такой атаки с моря!» – Мысли проносились в голове быстро, но так же спешно трудились на железной палубе матросы команды, спускающие на воду собранные в ночной темноте лодки и плотики.
В своем чреве до турецкого Трапезунда «Утка», а также пришедшие вместе с ней две подлодки типа «АГ» доставили больше полусотни морских диверсантов Тирбаха, которые были должны захватить стоявшие в гавани турецкие корабли. Кстати, единственные, что остались у мятежного генерала Кемаля-паши, продолжавшего вести отчаянную войну за независимость с наседающими со всех сторон врагами.
Но теперь дела векового противника России пошли совсем худо, ибо сейчас русские решили помочь военной силою своим единоверцам – грекам и армянам в их справедливой борьбе…
– Погода благоприятствует, Петр Игнатьевич, луна скрылась, высаживайтесь смело. Вряд ли османы нас видят!
Рядом с Тирбахом находился помощник командира «Утки» капитан-лейтенант Кюхельбекер, остзейский немец, ставший русским морским офицером по примеру своих предков, что уже полтора века ходили по морям под Андреевским флагом. И служили честно – летом 1919 года отважный моряк вывел свою подлодку из Севастополя и дошел до Новороссийска, имея на борту меньше половины штатного экипажа, причем в большинстве своем состоящего из офицеров армии, казаков, вчерашних гимназистов и прочих штатских. Ушли из-под самого носа англичан и французов, которые с рьяным ожесточением принялись уничтожать русские корабли, не желая передавать их ни белым, ни подступавшим к городу красным.
Линкор и новые турбинные эсминцы союзники, что оказались хуже злейших врагов, увели в Константинополь, не скрывая желания их присвоить, на старых броненосцах были взорваны крышки паровых котлов, а дюжину русских подводных лодок вывели на внешний рейд и там затопили, открыв кингстоны.
Из всего Черноморского флота в руках белых остались лишь жалкие остатки в виде старого крейсера «Генерал Корнилов», именовавшегося на стапеле «Очаковым» и на котором в давние времена поднял красный флаг мятежный лейтенант Петр Шмидт, нескольких угольных эсминцев и четырех подлодок. Имелась еще пара ветхих канонерских лодок с таким же древним минным заградителем, место которым на брандвахте, и то в лучшем случае, а не в открытом море…
– Рисковый вы человек, Петр Игнатьевич, если что не так пойдет, то дайте красную ракету! Я не выпущу турок из гавани, да и «агэшки» нам помогут. А там и «генералы» прибудут, ровно час остался! – Кюхельбекер демонстративно посмотрел на тускло освещенный фосфором циферблат швейцарских часов. – Думаю, сами управимся, времени с избытком!
Тирбах задорно тряхнул головою и тут же ухватил крепкими пальцами козырек, поправив фуражку, искоса, но с уважением посмотрел на застывшие у 75-мм пушек расчеты – временно исполняющий обязанности командира «Утки» отнюдь не бахвалился, экипаж его подводной лодки действительно рвался вступить в бой с двумя турецкими канонерками.
Вот только ничего хорошего в таком столкновении для нее не было, слишком неравны силы!
С «Американских Голландов» в такой стычке, пусть даже ночной, вообще мало пользы – на подлодках стоит только одно орудие, причем в жалкие 47 мм. Слабое и маломощное, его и с обычной полевой трехдюймовкой не сравнишь, не говоря о тех английских морских пушках, что стояли на турецких кораблях.
Правда, можно было пустить в ход торпеды с самой убойной, чуть ли не пистолетной дистанции – темнота такой атаке только благоприятствовала, но именно этого русские моряки не желали делать категорически, весь расчет строился на иной вариант развития событий…
Нижнеудинск
– Большевики очень сильны, Мики! Я раньше даже не представлял, насколько чудовищна их мощь…
Арчегов отхлебнул горячего рубинового чая, едва прикоснувшись губами к стеклу. Константин Иванович крепко держал за вычурную ручку массивный серебряный подстаканник, прилагая определенные усилия, чтобы не облиться кипятком. А такое несчастье могло произойти в любую секунду, так как вагон ощутимо потряхивало.
Разболтанная за время гражданской войны железная дорога словно покрылась небольшими ухабами прогнивших шпал. Хотя труд путейцев совершил почти невозможное, да что там – совсем невероятное дело, – еще год назад железнодорожные пути по всей Сибири находились в совершенной разрухе, и маршевая скорость паровоза в десять-пятнадцать верст в час казалась запредельной.
Но опять же, все относительно. Если сравнить с положением в РСФСР, то нынешнюю ситуацию в Сибири можно назвать почти идеальным порядком, а министерство путей сообщения отлаженным, как надежные швейцарские часы, механизмом, базирующимся на знаменитом немецком «орднунге».
Впрочем, данное ведомство оставалось одним-единственным наследием российских самодержцев, что ухитрилось пережить саму рухнувшую империю, причем и сейчас пребывало в относительно работоспособном состоянии, когда все вокруг находилось в крайне печальном виде.
– Как мы их…
Константин Иванович не договорил, чуть ли не прикусив язык – вагон ощутимо тряхнуло. Генерал усмехнулся и посмотрел в окно, мимо которого медленно проплывал чистенький перрон станции, за которой виднелся дымящий сотнями печных труб уездный сибирский городок, освещенный красными бликами выползающего на горизонт солнца.
Это был тот самый Нижнеудинск, где чуть больше года тому назад стоял поезд Верховного правителя адмирала Колчака и «золотые эшелоны», которые тогда плотно оцепили чешские солдаты. Больно жаждали мимолетные «союзники» несчастной России запустить блудливые ручонки в таящие неслыханные богатства утробы вагонов, обычных теплушек, набитых тяжеленными ящиками с вожделенным «презренным» металлом, вовремя вывезенным из Омска.
«Не срослось дельце у наших «братушек» новоявленных, так что «Легия-банк» они в Праге теперь вряд ли откроют! Хватит с них того, что и так здесь нахапали!»
Арчегов пожал широкими плечами, вспомнив горячие декабрьские дни уже далекого 1919 года, и сморщился от боли – задетая пулей ключица ныла до сих пор, и неудачное движение вызвало неприятный спазм. Константин Иванович погладил плечо ладонью и еще раз посмотрел на станцию. Нахмурив брови, генерал задумался на секунду, что-то подсчитывая, и улыбнулся самыми краешками губ.
– Что с тобою, друг мой?
– Не узнать… Ровно год тому назад, день в день, почти в тот же час, я был здесь, на этой самой станции – от Иркутска на Красноярск пошли, армию Каппеля спасать…
– И меня вместе с ней! – усмехнулся Михаил Александрович, но генерал пропустил слова мимо ушей и лишь внимательно смотрел на станцию, мысленно представив те тягучие дни да забитые теплушками воинских эшелонов пути, рядом с которыми высились мрачные бронированные коробки, ощетинившиеся орудийными стволами башен.
Сейчас не было ни бронепоездов, ни снующих кругом солдат, ни копоти с мусором на белом снегу, что тогда высился горками. Снег аккуратно перекидали в большие кучи, здание за лето тщательно отремонтировали, подкрасили, вставив в окна блестящие на солнце стекла. А из военных маячил одетый в новенькую черную шинель станционный смотритель, державший в руках жезл с круглым навершием.
Чуть в стороне, куда уж тут денешься – верная примета мирного времени, – монументами высились несколько подтянутых жандармов, словно вернулось то прошлое, которое Россия потеряла в смутное лихолетье, затянувшееся на четыре года.
– Да, Константин Иванович, не думал, что после всех завоеваний революции, – Михаил Александрович усмехнулся при последних двух словах, которые выговорил с непередаваемым сарказмом, – я снова увижу самых настоящих жандармов на улицах! Словно и не было этой кровавой вакханалии минувших лет, прошла она, как кошмарный сон, и наступило прежнее спокойствие и порядок!
– Ага! Как там у поэта написано – и вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ!
Арчегов удивился созвучию мыслей. Наверное, чересчур тесно общались они, чтобы не перенять друг от друга многое. Тут народная мудрость права: с кем поведешься, от того и наберешься.
– Слишком долго вы, я имею в виду имперские власти, верили в незыблемость устоев самодержавия, в прочность ее двух основных столпов – солдата с винтовкой в руках и вот, жандарма. А ведь служивые – всего лишь мужики, обряженные в шинели, и стоило царю окончательно потерять их доверие, как монархия на эти самые штыки и была поддета. Жандармы… Хм… Все знающие, все умеющие, недремлющее око… Много ли к ним прислушивались? А каково отношение было? Господа офицеры даже рук не протягивали – брезговали-с!
– Но сейчас-то, Костя, ситуация изменилась…
– Конечно! После того как страну напрочь сожгли, стали взывать о пожарных! Хорошо погуляли!!! Весело, с огоньком… Вечно русских из края в край бросает!
– Это точно… – нехотя согласился Михаил Александрович, моментально помрачнев лицом.
– С души тошнит! – слишком грубо отрезал Арчегов. Чай был отставлен им в сторону, и генерал забрался крепкими пальцами в серебряный портсигар, выудив оттуда папиросу.
– Ну и железная выдержка у тебя, Константин Иванович, я все думал, когда же задымишь?! Ты совсем как немец стал – куришь после завтрака, обеда и ужина.
– Ты забыл еще про полдник и вечерний кофе. Ровно полдесятка. Как видишь – слово дал и его держу!
– Так бросал бы ты это дело! Сам же мне говоришь, что курение вредно для здоровья.
– Если бы в рейды ходил… То да, дыхалка очень нужна, не курил бы, понятное дело. А так спокойная генеральская должность, весомый харч, что ж не подымить-то?
Арчегов усмехнулся, но его глаза, полыхнувшие болью, сощурились, под кожей на щеках заходили тугие желваки. Да и голос стал уже не шутливый, а тоскливый:
– Не могу бросить, Мики. Пятнадцать лет один и тот же запах всю душу выворачивает… Горелое мясо, жареная человечина! У меня в Афганистане парни в БТРе сгорели, от пламени тела скукожились, в головешки превратились. Как вспомню ту копоть, так всю душу наружу выворачивает, только табак и спасает!
Генерал в три затяжки добил папиросу и решительно смял окурок в пепельнице. После короткой паузы снова заговорил, но уже привычным для себя сухим и резким голосом, насквозь прежним, в котором полностью исчез человек и остался военный:
– Так вот, Мики, я тебе сказал, что большевики чудовищно сильны. Победить белые не могли ни в каком случае! Один шанс из тысячи! Нам невероятно повезло, что красные завязли в Европе, погнались за миражом мировой революции… Как тот осел за морковкой!
– Какой мираж, Константин Иванович?! Еще пара недель, и эта новая Батыева орда Францию захлестнет! Им там с Рейна до Парижа и Брюсселя идти всего ничего!
– Во-во, а я что тебе говорю?! Чудовищно сильны большевики… Особенно если в расчет тех кукловодов взять, что за ними стоят! Все правильно сделали, к своей вящей выгоде, режиссеры гребаные – и нашим, и вашим! И не возьмешь их за глотку, самим опасаться нужно, чтоб пальцы на нашей шее крепко не сжали!
Арчегов нахмурился, сведя густые брови к переносице, пальцы простучали по столику затейливую барабанную дробь. Поезд дернулся, стал замедлять ход, но генерал не обратил на это внимания, продолжал говорить тем же голосом, словно размышляя вслух:
– Белому движению откровенно подфартило, просто жутко счастливое стечение обстоятельств. Тебя в июне восемнадцатого из-под расстрела спасли, я в декабре следующего года в шкуре одного спившегося ротмистра очутился… Вроде маленькие, совсем незначительные нюансы, это я к роли личности в истории, но весьма значимые. Помнишь, Мики, восточную мудрость про лишнюю соломинку, что сможет сломать хребет здоровенному, но хорошо нагруженному верблюду?
Арчегов криво улыбнулся – новостям из Европы следовало радоваться, только последние дни он не находил себе места. В голове погребальным колоколом билась одна мысль…
Трапезунд
«Никак выгорело дело?»
Тирбах пристально смотрел на вырастающий в темноте борт турецкого корабля. Тот словно вымер, на борту не было видно ни одного огонька, даже на полубаке, обычной «матроской курилке» на всех флотах мира, не мерцали огоньки папирос. И как офицер ни вглядывался в ночную, хоть глаза выколи, густую темноту, но признаков жизни на канонерской лодке «Айгин-Рейс» обнаружить так и не смог.
Это означало только одно из двух – либо штурмовая группа мичмана Осипова уже взобралась без шума на борт «османа» и принялась вершить там «зачистку», как любил выражаться его высокопревосходительство генерал-адъютант Арчегов в первый месяц обучения будущих «боевых пловцов» на учебной базе, что была основана на берегу Байкала у Лиственничного. Либо, что тоже весьма вероятно, экипаж там откровенно манкировал воинской службой и дрыхнул самым бессовестным образом.
Такой вариант имел весьма высокую вероятность – на турецком флоте вот уже полвека царили весьма странные для любого европейского моряка порядки начиная с дисциплины, и даже строгие и педантичные германские офицеры, всю войну проведшие на палубах османских кораблей, не смогли выбить из голов восточных союзников накопившийся за столетия груз дурных обычаев.
«Может быть, на борту нет никого, а команда канонерки сошла на берег еще вчера? Да что это за порядки у них такие – идет война, а тут спят все кругом, и флот, и гарнизон?!»
Тирбах задал себе еще один вопрос, на который пока не мог дать ответа. И усмехнулся, стараясь подавить предательскую нервную дрожь – слишком рискованную задачу предстояло решить.
…Месяц тому назад в Севастополе, на борту флагманского «Императора Петра Великого» с ним беседовал адмирал Колчак – да-да, именно беседовал, со всей искренностью, с которой маститый флотоводец может говорить с заслуженным офицером.
Александра Васильевича заинтересовали некоторые моменты, связанные с августовским инцидентом на Сунгари, что являлось строжайшим секретом, ибо тот мог привести к серьезным внешнеполитическим осложнениям между Сибирью и Китаем. Памятуя прямой на то приказ генерала Арчегова, Тирбах не стал хранить тайну.
Дело в том, что южный сосед воспользовался революционными событиями и нагло захватил добрый десяток плававших по Амуру русских пароходов. Большинство из них удалось возвратить уже в конце лета, благо вступившие в строй мониторы и другие корабли Амурской флотилии вернули китайцам должное уважение к Андреевскому флагу. Но с двумя, которые были вооружены мелкокалиберными пушками и названы для вящего страха «северных варваров», а именно так именовали русских ханьцы, «речными крейсерами», пришлось повозиться.
Один был сразу перехвачен «Вьюгой» – демонстративно направленные на китайцев орудийные башни тысячетонного бронированного монитора, из которых торчали весьма устрашающие стволы, привели моряков Поднебесной в состояние жуткой паники – они сразу же выбросились на берег, оставив прежним хозяевам судно, и шустро, как ошпаренные кипятком тараканы, разбежались по тайге.
Второй крейсер укрылся в левом притоке Амура – Сунгари, в Маньчжурии, к тому же китайцы, опасаясь ответного «визита вежливости» северного соседа, перегородили русло реки минным заграждением. Перед морским министром контр-адмиралом Смирновым встала трудноразрешимая задача – как без открытия стрельбы лишить южных соседей неправедно нажитого российского имущества и если не отобрать его обратно, то полностью уничтожить.
Вот тут-то начальство и вспомнило о секретной байкальской базе, и Тирбах получил приказ уничтожить китайский корабль, причем в самые сжатые сроки.
Операцию разработали и провели за неделю – группу моряков с миною провели вверх по Сунгари тайными тропами китайские разбойники-хунхузы, поставленные перед немудреным выбором – либо веревка на ближайшем суку, либо деньги, а потому, понятное дело, сразу же прельстившиеся навязчивым блеском презренного металла.
Петр Игнатьевич решил лично произвести дерзкую и внезапную атаку на «крейсер», считая, что будет не вправе отправлять в будущем своих моряков на смерть, не пройдя самому это первое испытание. Плавающий трехпудовый «сюрприз» спустили на воду, и, крепко держась за него, офицер с заслуженным минным квартирмейстером Волковым спустились вниз по Сунгари по течению добрые три версты, кое-как опознав в ночной темноте вожделенную цель.
Самым трудным делом оказалось прикрепить мину под днище, слушая, как сверху доносится непривычный для европейцев крикливый китайский говор. Ведь достаточно было бдительным вахтенным заподозрить неладное и бросить в воду гранату, так пришлось бы морякам уже утопленниками плыть вниз по течению вместе с тушками глушеной рыбы.
Но, как говорится, пронесло – и через два часа несчастный «крейсер» оказался переломлен чудовищным взрывом. Тирбах благополучно вернулся в Благовещенск, честно отработав, таким образом, полученные авансом долгожданные погоны капитана второго ранга. А потом было громыхание вагонов по бесконечным рельсам, от Амура до Урала, стремительный бросок через Каспий и Черное море на Сулин и Констанцу…
И вот сейчас он пошел на еще более дерзкую операцию, которую со своими «боевыми пловцами» при строжайшей секретности тщательно отрабатывали три недели в Казачьей бухте на мысу Херсонес. Адмирал Колчак не отказался от его дерзкого предложения, изложенного в рапорте, тем более что свое «добро» на подготовку успел дать и генерал Арчегов, торопившийся вылететь в далекую Сибирь.
Страсбург
– Не балуй, Контра, не балуй!