Гавань Командора Волков Алексей
– Капитан первого ранга барон и кавалер Пуэнти, лицо чрезвычайно влиятельное при дворе, в прошлом году начал подготавливать налет на Картахену. Он привлек на свою сторону Его Величество, заручился поддержкой многих людей, их капиталами и планировал через год-два совершить задуманное. И вдруг приходит известие, что операция уже проведена без привлечения средств и самого Пуэнти. Подсказать кем?
– Не надо. – Я невольно улыбнулся, вспомнив наш лихой поход. Хотя когда нас в Картахене зажали англичане, нам было не до улыбок и смеха.
– Вот именно. Теперь Пуэнти усиленно пытается внушить всем, что коварные флибустьеры ограбили город, причем утаили большую часть королевской доли. В этом его сильно поддерживают все, кто был готов вложить в предприятие деньги.
Сам барон, конечно, стремился лишь посмотреть на достопримечательности Картахены да ненадолго вывесить над городом французский флаг. Налет тем и отличается от захвата, что носит кратковременный характер. Удерживать заморские испанские территории у Франции просто нет сил.
Кстати, королевскую и губернаторскую долю мы выплатили сполна. Сумма получилась отнюдь не маленькая.
Но тучи явно сгущаются над головой Командора. А мы-то думали, что все наши проблемы автоматически канут в Лету с прибытием в Европу!
– Уничтожение адской машины и заодно двух фрегатов реабилитировало Санглиера в глазах Его Величества, – продолжил между тем Жерве. – Даже заготовлен указ о награждении. Однако было бы лучше, если бы Командор вновь вышел в море. Тогда враги будут вынуждены окончательно притихнуть. Поэтому каперский патент – весьма неплохой выход для нашего героя.
Последнее слово Жерве произнес без малейшей иронии.
Похоже, он действительно уже второй раз пытался выручить Командора из неприятностей.
Первый раз – после злополучной, хотя и вынужденной дуэли с Ростиньяком. Тогда капитан твердо встал на нашу сторону, хотя это не сулило ничего хорошего ему самому.
Наш откровенный разговор был прерван долетевшим с моря отдаленным пушечным гулом.
Знакомый звук поневоле заставил нас встрепенуться. Кому довелось хоть немного пожить в мире вечной войны, тот всегда будет настороженно относиться к ее отголоскам.
Жерве поднялся. Он на время позабыл про болезнь и вновь превратился в бывалого морского капитана, которому все враги нипочем. Главное – сойтись с ними поближе.
– Надо посмотреть.
– Если не возражаете, я с вами, – попросил я.
Карета уже ждала у подъезда. Адъютант при первом же залпе приказал подготовить экипаж. Уж своего-то начальника он знал.
С берега мы смогли увидеть немногое. Почти на линии горизонта шел бой между пятью парусниками. Подзорные трубы чуть приблизили поединщиков, позволили разобрать, что два английских фрегата атакуют один французский корабль, охраняющий купцов. Вернее, пока один из британцев палил во француза, другой достаточно спокойно подходил к купцам.
Помочь Жерве не мог ничем. Ветер дул к берегу, и о выходе из бухты не могло быть речи. Атакованным предстояло каким-то образом спасаться самим. Мы же могли быть лишь зрителями разыгрывавшегося перед нами трагического спектакля.
Народа у берега собралось много. Не меньше половины города. В любом порту практически все жители поневоле разбираются в морских премудростях. Поэтому стоявших в гавани французских моряков не осуждал никто. Век пара наступит еще нескоро, а паруса – вещь капризная, зависящая от погоды.
– Что творят! У самого берега! – Наглость британцев вызывала бессильный гнев.
Один из купцов был уже захвачен. Второй пытался уйти к близкому порту, однако его преследователь был явно быстрее.
И на фоне этого продолжали обмениваться залпами два схватившихся в поединке фрегата. Они попеременно окутывались густыми клубами дыма, скрывались в нем, и лишь спустя томительное время до нас долетал грохот пушек.
– Не так надо! Не так! – невольно вырвалось у меня.
Французский корабль вел себя слишком пассивно, а таким способом не выиграть схватки даже с ребенком. У нас проблемы выигрыша один на один не стояла никогда. Только атака, дерзкая, иногда до последнего предела. В идеале – стремительный абордаж. Такой, что все находящиеся на нижней палубе враги даже не успевали выскочить наружу и принять участие в общей забаве.
Хотя, конечно, нам здорово помогали наши зажигалки. С ними и абордаж был излишеством. Но это лишь когда врага было больше и захватывать корабли мы не собирались.
– Не знаю, кто командует англичанами, но ведет себя он очень нагло. Посмотрите, он постоянно навязывает свои правила боя, – заметил Жерве своим офицерам.
Я стоял в той же группе, поэтому сказанное относилось и ко мне. Да, впрочем, я и сам давно заметил это. Опыт – великая вещь. А уж по части опыта не каждый военный имел возможность поучаствовать в таком количестве схваток. Да еще каких! Когда никто не считал, сильнее враг или нет, а просто атаковал его.
Последний купец продолжал отчаянно удирать под всеми парусами. Шанс у него определенно был. Под самым берегом британец будет вынужден отстать. Вот только до берега еще надо было добраться…
У самого выхода из гавани появился один из фрегатов Жерве. Ни о какой смене галсов речи не было. Проход просто не позволял этого. Поэтому паруса на мачтах были убраны до лучших времен, и сам фрегат тянули за собой шлюпки. Скорее жест отчаяния, чем реальная помощь. Такими темпами успеть к разборке корабль никак не мог. Но хоть пытался…
Бой между фрегатами явно подходил к концу. Француз уже не отвечал на выстрелы своего противника. Кажется, он уже лишился одной мачты, хотя тут я был не уверен. Подзорная труба – плохая замена морскому биноклю, а схватка происходила у самого горизонта. Тут требовались орлиные глаза Гранье. Да и не в мачте дело. Раз замолчал, то уже побежден.
Гнавшийся за купцом британец умудрился ловко повернуться и выпустил вдогонку полновесный залп. Ядра подняли фонтаны воды, не долетая до купца. Однако нервы у шкипера явно сдали. Он отвернул в сторону, в итоге потерял ветер, и британец немедленно воспользовался этим.
Он ощутимо приблизился, почти вышел на траверз купца, угрожая расстрелом. И купец покорно сдался. В двух милях от спасительного берега.
Зря говорят, будто ругаться способны лишь русские. Жерве загнул такой оборот, что поневоле задумаешься о неведомых богатствах французского языка.
Я тоже не сдержался. Известное русское слово само сорвалось с губ. Пусть происшедшее меня никак не касалось, однако мы столько воевали против англичан, что их победа вызвала в душе приступ бессильной ярости. Я даже с некоторым удивлением поймал себя на мысли, что не против схватиться с грядущими властителями морей еще раз. Так, чтобы только щепки от них полетели.
Тирада далась Жерве нелегко. Он вновь зашелся в кашле, прикрыл рот платком. Только я не знал, отчего покраснели глаза старого моряка. От болезни или от сознания собственного бессилия? Видеть подобный проигрыш и не иметь возможности предпринять хоть что-то…
Напрасно одинокий фрегат подгребал к открытому морю на шлюпках. Все уже было кончено. Британцы овладели добычей и теперь медленно удалялись прочь.
Жерве отошел от кашля и устало направился к экипажу. Звать меня с собой он не стал. Да и нужен ли я сейчас? Вот если бы тут был Командор…
Люди медленно расходились прочь. Лишь некоторые продолжали стоять на берегу, словно надеясь на некое чудо. Например, внезапный подход французской эскадры. Но такие сюрпризы бывают только в кино.
Я тоже направился домой. Дерзкий захват купеческих кораблей поневоле рождал мысли о риске, связанном с морскими перевозками. Вот так вложишь деньги в корабль, а его возьмут да и захватят, словно плохо лежавшую вещь. И никакой страховки при этом не предусмотрено.
Но с другой стороны, кто не рискует…
12
Кабанов. Отдых и возвращение
До ближайшего городка оказалось совсем недалеко. Мы сразу сдали кучера на попечение местного лекаря. Медики никогда не отличались ни бескорыстием, ни человеколюбием, однако оставленная мною некая сумма вкупе с высокомерным обещанием на обратном пути непременно проверить ход лечения должны были напомнить врачу о принесенной когда-то клятве.
К безусловно смертельным рана не относилась. Поэтому варианты могли быть всякие. Если медицина особо не подгадит.
Я сообщил местному прево о нападении банды и ее итоге, удостоился целой кучи восторгов и похвал, словно остро нуждался в них, нанял нового кучера и уже после обеда продолжил прерванное путешествие.
Отсюда до поместья Мишеля было уже сравнительно недалеко. По меркам родного века – вообще рядом. Уже на второй день ближе к вечеру впереди возникло нечто среднее между старым рыцарским замком и новомодным дворцом.
Предки Мишеля владели здешними землями не один век. Но времена меняются. Когда-то столь необходимые крепостные стены перестали играть прежнюю роль. Внутренние войны угасли, уступили место мирному сосуществованию с соседями, и прежние требования безопасности отошли в небытие.
Нет, сами стены еще сохранились. Однако ров давно высох, подъемный мост явно перестал быть подъемным, на башенках больше не маячила неусыпная стража.
Замок еще отчасти сохранял прежний вид, но с внешней стороны крепостных стен простирался ухоженный парк, а в центре парка потихоньку возникал новый, более привлекательный с точки зрения комфорта, дворец.
Он еще далеко не был готов. Быстро строить еще не научились. Пройдет самое меньшее несколько лет, пока семья моего друга сможет окончательно перебраться из рыцарского жилища своих предков в достойный новых условий дом. Хотя, как мне показалось, сама стройка началась гораздо раньше возвращения Мишеля в родные края. Возможно, еще до нашего появления в этом времени.
Пока же приходилось довольствоваться суровыми условиями минувшего Средневековья. Относительно суровыми, конечно. Сам замок тоже явно ремонтировался и перестраивался не один раз. Во всяком случае, описываемых различными авторами сквозняков внутри не было. Зато в наличии имелась масса оружия из того, что уже безвозвратно ушло в прошлое.
Двуручные и простые мечи, секиры, кистени, палицы и прочие приятные глазу предметы, которыми полагалось рубить врага на части или же устраивать ему сложнейшие черепно-мозговые травмы с летальным исходом. А для защиты от подобных поползновений противников служили хорошо сохранившиеся полные латы, увы, бесполезные в век пороха, ядер и пуль.
Осталось возблагодарить судьбу. Она здорово поиздевалась над нами, перебросив в прошлое из родного века. Но хоть в такое прошлое, а не в то, когда приходилось таскать на себе груду неподъемного железа. Да и не знаю, сумел бы я хотя бы пять минут помахать здоровенным мечом или сказал: «Рубите сразу. На фиг мне перед этим еще мучиться?»
Может, кто-то видит в рыцарских временах романтику, но для меня это прежде всего размахивание тяжестями. Но не культурист же я! Да и каждый культурист ли выдержит подобные упражнения?
Я посмотрел на массивные латы, в железных рукавицах которых был зажат здоровенный, почти с меня, меч, и решил, что лично я махаться этой штукой, да в таком прикиде, явно бы не смог. Стрелять как-то привычнее.
Встреча же вышла великолепной. Этикет не властвовал над нами даже в первые минуты. Вместо церемонных поклонов – дружеские объятия, вместо приличествующих случаю речей – типичные возгласы: «А помните? »
Рита присоединилась к нам практически сразу. Если и задержалась ненадолго, то явно лишь затем, чтобы привести себя в некоторый порядок. Женщины есть женщины. Во всех временах и во всех странах. Они в начале двадцать первого века умудрялись по несколько часов тратить на сборы на простенькое мероприятие, а уж сейчас, когда наряды намного сложнее и без служанок порою не обойтись…
Это я привередничаю. На самом деле наша бывшая спутница отстала от своего родовитого супруга от силы на десять – пятнадцать минут. По лестнице частой дробью застучала каблучки, и в зал стремительно влетела Рита.
На мой взгляд она заметно изменилась. Журналистка всегда была уверена в себе, но раньше эта уверенность базировалась на сознании собственного умения, деловитости, предприимчивости. Сейчас – на понимании, что от всех бед и проблем ее укрыла крепкая мужская спина. И это в сочетании с полученным высоким статусом, позволявшим на всех взирать свысока.
Нет, на нас так Рита не смотрела. Зато на слуг…
Царство этикета вступило в свои права позднее, во время ужина, больше смахивающего на небольшой пир. Да и то небольшой исключительно из-за малого количества участников.
Столы ломились от всевозможных блюд, вина подавались самые выдержанные и отменные. Даже стало жалко, что я не знаток и ничего не понимаю в букетах и ароматах.
Вышколенная прислуга сноровисто и без напоминаний наполняла наши тарелки и кубки. В остальном же вела себя так, словно мы в зале одни.
Из всех детей с нами некоторое время восседал лишь Маратик. Остальные сидеть пока вообще не умели. Наследник Мишеля был старше моего всего на пару месяцев и пребывал под неусыпной заботой целого сонмища кормилиц и нянек. Туда же за компанию отправили и моего.
Наташа прежде переживала: мол, как же в чужих руках, – но быстро попривыкла, успокоилась. Все же сынок порядочную часть времени проводил то с Жаннет, то с Юлей.
Юля порою вообще воображала себя его матерью… Благо, отношения между моими женщинами были весьма специфическими и они во многом составляли нечто единое.
Хорошее настроение не может разрушить даже этикет. Мы много шутили, зачастую на грани пристойности, а порою – и за гранью. Хотя и по меркам моих времен. Нравы меняются, многое приличное становится неприличным, и наоборот.
Снаружи уже давно стемнело. В зале тоже царил полумрак. Вместо окон – бойницы. Тут и днем-то света маловато. И теперь масса свечей, горевших в многочисленных подсвечниках и прочих канделябрах, никак не могла справиться со своим извечным врагом.
Но так даже приятнее. При ярком освещении пьют только извращенцы. Полумрак делает людей более близкими, а чувства поневоле открываются навстречу собеседникам.
Наши дамы не выдержали первыми. Они удалились небольшой стайкой. Как подозреваю – немного посплетничать в своем кругу. Да и попутно обговорить массу вещей, которые мужчинам неинтересны. Мы же тоже частенько предпочитаем общаться в мужском коллективе.
Ужин был настолько обилен, что больше есть я не мог. Даже вино не пьянило. Вроде нетрезв и в то же время не столько пьян, сколько тяжел. Не только сам. Мысли тоже обрели некоторую материальность и едва ворочаются в мозгу. Но расставаться не хочется. Куда спешить, когда вокруг друзья, а на столе еще масса запыленных бутылок?
– Завтра отправимся на охоту, – как нечто само собой разумеющееся сообщает Мишель.
– Да ну ее! – Вот чего не люблю! Вино позволяет многое, и я, не удержавшись, спрашиваю: – Вы что, все время тут живете?
– Разве плохо? У меня земель столько, что за три дня не объедешь! – В голосе Мишеля звучит хвастовство. Но и что-то еще, малозаметное, тоже проскальзывает.
Неужели капитан скучает по битвам?
– Так и среди людей порою показаться надо. – По нынешним временам слуги и крестьяне людьми не считаются.
– Разве соседей мало? То мы к ним, то они к нам, – улыбается хозяин. – Теперь вот вы приехали в гости.
– Нет, но со своей родословной вы вполне могли бы блистать во дворце, – невесть из-за чего уперся я.
Мишель некоторое время молча вертит в руках пустой кубок, а затем сообщает:
– Были мы во дворце. Сразу после возвращения. Больше не хочу.
– Почему? – на этот раз встревает Ширяев. Уж не знаю, что он воображает о Версале со своими романтическими представлениями.
– Наш король как-то заявил, что государство – это он. Но если бы только заявил! Его Величество не привык встречать отказа и считает, что все во Франции принадлежит исключительно ему. Включая жен его подданных, – жестко отвечает Мишель.
Теперь понятно. Рита – женщина интересная не только внешностью. Помимо лица и фигуры в представительницах слабого пола очень важна изюминка, пресловутый французский шарм. А в бывшей журналистке есть такое, что сейчас не встретишь. Вот стареющий ловелас и обратил на нее свое милостивейшее внимание. При этом напрочь забыв, что есть то, чем не делятся даже с королями. Во всяком случае, нормальные люди.
Один из немногих оставшихся с нами слуг вновь разливает вино, и Мишель в который раз поднимает кубок:
– Бог с ним, с королем. Давайте все-таки махнем на охоту. С самого утра. У меня такой лес есть неподалеку…
При этом он несколько оживился. Наверняка мысленно стрелял зайцев. А то и брел с рогатиной на медведя.
Хотя вряд ли тут уцелели медведи. Уж очень много желающих постелить у постели вместо коврика бурую шкуру.
– Нет. Лучше просто покатаемся, посмотрим, отдохнем. И не с самого утра! – Я заранее думаю, что рано встать мы не сможем.
– Хорошо. Я покажу вам свои владения, – покладисто соглашается Мишель. – Вокруг такие места…
Убедить его сейчас не особенно трудно.
Давно перевалило за полночь, когда мы устаем настолько, что решаем расстаться. До утра. А уж утром продолжим.
Нет, я в общем-то не пьян. Голова разве что тяжеловатая. Сколько я спал за долгую дорогу? Но замок чуть покачивается, как бригантина на волнах. Несильно, чуть-чуть.
И лишь поднимаясь в отведенные моему семейству комнаты, я осознаю, чего не хватало в нашей беседе.
За все время никто ни разу не помянул об идущей войне. Словно ее не было в природе, а если и была, то стоит ли беседовать о чем-то настолько незначительном?
И после этого меня пытаются привлечь к участию, будто мне это надо больше, чем всем остальным подданным, вместе взятым!
Да, нравы тут у них!
Последующие две недели становятся непрерывным праздником. Не в смысле пьянок. Вино к столу в здешних краях – не более чем будни. Нечто, не заслуживающее даже упоминания.
Нет, данный праздник скорее сродни долгожданному отпуску после долгой и непрерывной работы. Верховые и пешие прогулки по живописным окрестностям, катание на лодках по огромному озеру, неторопливые беседы обо всем и ни о чем, по ночам – жаркие объятия моих подруг. Размеренная спокойная жизнь без забот и хлопот, наполненная единением со всем окружающим миром и каким-то пронзительным ощущением бытия.
Мишель предложил купить небольшое имение по соседству. Денег после разбойных подвигов у меня хватает. Вполне могу превратиться в добропорядочного помещика, гулять, растить детей, временами навещать того же Мишеля, вспоминать былые походы…
Мои женщины готовы поддержать плодотворную идею. Они устали без постоянного дома, среди постоянных тревог, ожиданий, а то и обильных смертей. Человеку свойственно стремиться к покою и постоянству, когда дальнейшая жизнь спланирована до мелочей.
Искушение длится недолго. Идея поначалу нравится, я ведь тоже хочу обрести гавань. Сколько можно скитаться по свету? До местной революции девяносто лет. Хватит не только мне, но, возможно, и внукам. Да и можно их как-то предупредить, предостеречь, оставить записку с убедительной просьбой убраться перед зловещим годом.
Можно. Все можно. Только выдержу ли я?
Рано ли, поздно, праздная жизнь превратится в беспросветную скуку. Одной любовью сыт не будешь. Природа, как бы хороша она ни была, приестся. Дни превратятся в бесконечное и нудное чередование заурядных и бессмысленных дел. И останется только спиться потихоньку, благо винные погреба в любом поместье едва ли не бездонны. А покажется мало – всегда можно уговорить перебраться сюда Ардылова с его талантом к изготовлению самогонных аппаратов и горячительных напитков.
На родину! Только на родину! Там ждут дела, возможность принести реальную пользу. Я же пока не бессильный старик, чтобы проводить время в безделье да написании мемуаров!
В один из дней я спрашиваю Мишеля о главном. Могу ли я пока оставить у него женщин? Не стоит им волноваться за меня, ждать, когда появится на горизонте парус. Да и мне так будет намного спокойнее. Пусть похищать дам в Европе не принято, однако как вспомню историю с Кошкой!
Мишель не возражает. Напротив, он рад, что у Риты какое-то время будут подруги. Да и замок настолько велик, что с легкостью вместит намного больше людей.
Через некоторое время мы с Ширяевым уезжаем. О предстоящей нам стезе не сказано ни слова. Сообщаем, что некоторое время будем заняты подготовкой к переезду в Россию. Надо побывать во многих местах, наметить оптимальный и безопасный путь, поговорить со знающими людьми, уладить финансовые вопросы и многое-многое еще.
Обратная дорога кажется короче. К Мишелю мы добирались одиннадцать дней; назад, в Шербур, сумели вернуться за восемь. Двое неприхотливых мужчин способны передвигаться гораздо быстрее, если они не обременены женами и детьми.
Кучер выжил и благодарит меня за помощь. Словно я мог поступить иначе, когда человек пострадал из-за меня. Больше вспомнить нечего. Дорога как дорога.
Первая новость, с которой встречает нас Юрий, – Жерве. Наш старый соратник серьезно болен. Настолько, что уже не встает, и Петрович говорит, что здесь помочь не в силах.
Конечно, барон не очень красиво поступил со мной, навязывая ненужный патент, но стоит ли на него обижаться? Особенно когда Юрка сообщает мне подоплеку событий.
Да и чем лучше сам Флейшман? Между делом он намекает, что в самом деле неплохо бы выбраться в море, захватить на выбор несколько купеческих кораблей, и даже готов составить мне компанию в этом столь нужном для него деле.
Еще один благодетель на мою голову! Ладно, хоть собственную помощь предложил. Или просто желает выбрать кораблик получше?
Дополнительного масла в огонь подливают Жан-Жак вкупе с Костей. Они вернулись несколько раньше и привезли новости из Дюнкерка. Главная из них – недавно под конвоем прибыл первый купеческий караван из Норвегии. Пшеница во Франции сейчас дорогая, а тут за раз доставили столько, что у наших коммерсантов начинают течь слюнки.
Доставлена не только пшеница. Знаменитый Жан Барт, пожалуй, самый прославленный капер этой войны, попутно умудрился захватить флагманский голландский корабль вместе с находившемся там адмиралом Вриэсом, а затем – еще пару голландских линкоров. Теперь многие купцы думают повторить рейд, а Юра просто боится остаться в стороне от прибыльного мероприятия. Капиталы-то должны крутиться. Истина, известная даже таким неучам, как я.
«Глостер» практически готов. Юра спланировал ремонт так, что основные работы давно сделаны. Оставшуюся мелочевку можно закончить за пару дней. Или растянуть еще на месяц.
Только война за месяц не кончится. У меня такое впечатление, что она будет тянуться бесконечно, отдаляя наше возвращение в Россию. Остается помочь победить и хоть тем ускорить свидание с отрезанной от Франции родиной.
Иначе… Мне что, весь век скитаться по морям?
Часть вторая
Ла-Манш
13
Ширяев. Возвращение к пройденному
На сердце было радостно. План сработал как нельзя лучше, и уже одно это здорово радовало душу, как радует любая победа, если она достигнута при помощи удачного расчета.
Грозный призрак французских каперов сильно притормозил торговлю. Дюнкерк располагался в стратегически важном пункте. Как раз в том месте, где берега Франции и Британии наиболее сближались друг с другом, практически у северного входа в пролив. Как раз там, где испокон веку проходили морские дороги из Голландии в Англию.
Теперь путь был перекрыт. Напрасно купцы собирались в целые караваны. Напрасно нанимались для охраны военные корабли. В Дюнкерке жили люди смелые, потомственные моряки, и их легкие фрегаты едва ли не каждый раз возникали перед гружеными судами. Охранение отгонялось или уничтожалось, а затем приходил черед торгашам.
Редко кому удавалось спастись, воспользовавшись близостью английского берега. Большинство становилось призами французов, и добротные суда вместе со всем грузом превращались в товар на очередном аукционе.
Нет худа без добра. Британия слишком зависела от торговли. Меньше товаров – выше цены. Еще бы доставить этот товар…
Ван Стратен для этого избрал более длинный, зато безопасный путь. Два его корабля шли из Архангельска вокруг Англии. Лучше перетерпеть лишние неудобства и как награду получить неплохую прибыль, чем с комфортом попасться в лапы похожих на пиратов дюнкерских моряков.
И вот теперь изматывающее плавание подходило к концу. Чуть позади шел голландский фрегат, услужливо взявший на себя роль охраны. Пусть обошлось без схваток, однако как-то спокойнее в присутствии пушек и тех, кто сумеет возле них встать, случись по дороге какая-нибудь нежелательная встреча.
Легкая дымка уменьшала видимость, скрывала горизонт. Если бы не она, вполне возможно, что зоркие глаза моряков уже сумели бы разглядеть желанные берега. Тоже специфика профессии – сколько ни ходи в море, однако самым чарующим моментом остается прибытие в порт.
– Скоро придем, – заявил Ван Стратен своему помощнику.
Словно тот сам не считал оставшееся до Плимута время!
– Нас встречают, – отозвался помощник, кивая в сторону, откуда давным-давно замеченный приближался британский фрегат.
И хоть нужда в охранении, похоже, отпала, но вид союзника лишний раз свидетельствовал о безопасности последних миль.
– Дольше ходишь, целее будешь. – Ван Стратен даже изобразил скупую неумелую улыбку, давая понять, что сказанное – шутка. Этакое панибратство богатого и уважаемого человека с тем, кто стоит заведомо ниже, однако честно помогает хозяину в делах.
Британский фрегат шел на сближение. Там, очевидно, горели желанием узнать, что за гости пожаловали к их берегам, какой товар привезли и как проходило плавание. А для этого требовалось сократить дистанцию до той, когда станет возможной голосовая связь. Или же лечь в дрейф и довериться шлюпкам.
Готовясь к разговору, голландский капитан, он же хозяин груза, не спеша взял рупор и подошел к правому борту.
– Очень уж как-то он себя ведет. – Помощник Ван Стратена всегда отличался редким красноречием.
Но общая мысль была понятной. Британец вел себя очень рискованно и теперь был настолько близко, что вполне мог просто столкнуться с интересующим его купцом.
– Да это же «Глостер», – стараясь оставаться невозмутимым, обронил Ван Стратен. – Там капитан – форменный лихач. Все время норовит преподнести какой-нибудь сюрприз.
Его слова о сюрпризе достаточно быстро получили самое наглядное подтверждение. Британский флаг внезапно опал, и на его место стремительно взлетел французский.
Что-либо предпринять на голландце уже не успевали. «Глостер» чуть довернул и спустя какую-нибудь минуту сошелся с торговым судном вплотную. Сделано это было настолько умело и аккуратно, что даже реи, весьма чувствительные к подобным маневрам, на обоих кораблях остались целыми.
Пушечных портов «Глостер» не открывал. Да и зачем? С чуть более высокого борта фрегата стремительной и неудержимой лавиной на палубу купца хлынула толпа головорезов с оружием в руках.
Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Разве что кому-то очень надоела жизнь. Однако жизнь еще никому не была в тягость, и французским морякам осталось только собрать в кучу своих голландских коллег.
Тем временем на квартердек в сопровождении доброго десятка подручных легко взлетел хорошо одетый мужчина со шрамом на щеке. Его грудь пересекали перевязи с пистолетами, на боку висела шпага, но капитан, а это явно был он, даже не потрудился взять оружие в руки. Вместо этого он довольно галантно приподнял треуголку, чуть склонил голову и заявил:
– Сожалею, однако ваше судно захвачено.
Взгляд капера задержался на Ван Стратене, и по губам неожиданно скользнула улыбка.
– А ведь мы с вами уже встречались, капитан.
Ван Стратен в свою очередь пригляделся и отшатнулся, словно перед ним стояло привидение.
– Командор Санглиер?
– К вашим услугам. Как мы оба имели возможность убедиться, мир до странного тесен. Впрочем, об этом мы поговорим чуть позже. Сейчас, извините, у меня есть неотложные дела.
Командор обернулся к своим людям и уже совсем иным тоном произнес:
– Юра! Принимай команду! Моряков запереть. Курс – на Шербур. А я пока займусь остальной посудой.
И той же стремительной походкой отправился на свой корабль.
– Здравствуйте, – Флейшман выдвинулся вперед и не без иронии поздоровался с капитаном. – А я вас тоже помню. Вас же зовут Ван Стратен?
– Дьявол! – Ван Стратен с силой ударил кулаком о фальшборт.
Других слов в данный момент у него не было. Зато эмоций – хоть отбавляй!
Отвалить от приза удалось столь же аккуратно, как перед тем пристать к нему. Захват был осуществлен быстро, если не сказать – мгновенно. На остальных голландских кораблях еще не успели предпринять никаких мер, и Командор хотел воспользоваться растерянностью противников.
Все было давно готово. Даже орудия были заранее заряжены, а откинуть пушечные порты – дело секундное.
Маневрирование под парусами – сложнейшая наука. Корабль зависит от ветра, и многое из желаемого выполнить просто невозможно. Например, развернуться и броситься на врага.
Любой поворот, любое движение требует от капитана немалого умения и особого чутья, а от команды – слаженности и четкости в выполнении приказов.
Лишь небольшая часть моряков проделала с Командором лихие походы по Карибскому морю. Зато какие это были люди! Лучший из канониров Гранье, виртуоз-рулевой Кузьмин, ближайшие помощники и сподвижники. Все, кроме Ардылова и Петровича.
Да и тех пришлось уговаривать, чтобы остались на берегу.
Остальную и основную часть команды Сергей набирал лично, не полагаясь на вербовщиков и прочих поставщиков матросской силы. Благо, отголоски флибустьерской славы докатились даже до Европы, и от желающих испытать свое счастье под командой знаменитого Командора отбою не было.
Результат не заставил себя ждать. «Глостер» послушно сбавил ход, и шедший вторым голландский купец сам стал накатываться на поджидающий его капер.
– Жан-Жак! Дай ему под нос! – выкрикнул Командор.
В то же мгновение рявкнуло орудие. Густой клуб дыма завис над морем, и ядро вздыбило воду в опасной близости от форштевня голландского корабля.
Намек был понятен и доходчив. Уставившиеся чужие пушечные жерла и команды собственного шкипера заставили матросов проворно убрать паруса.
На этот раз сходиться борт к борту Кабанов не стал. Абордажная партия проворно погрузилась в два баркаса. С «Глостера» лишь проследили, как шлюпки быстро пристали к купеческому судну, и новая команда во главе с Ярцевым проворно вскарабкалась на палубу тяжело груженного приза.
– Два есть. Теперь остались сущие мелочи, – Кабанов посмотрел на торопящийся фрегат.
По логике, начать следовало именно с него. Однако, пока идет схватка, охраняемые обязательно предприняли бы попытку к бегству. Если же им хватило ума, то еще и разбежались бы в разные стороны. Гоняйся за ними потом поблизости от чужих берегов! А так – добыча уже захвачена.
Фрегат… Что ж, пусть попробует вырвать то, что сам же упустил. Раньше надо было думать, раньше!
Ветер был у голландца, следовательно, и положение у него считалось выгоднее. Он мог бы диктовать дистанцию, взаимное расположение, сам характер боя.
– Ну, куда он прет? Шел бы своей дорогой! – с некоторой бравадой заявил Калинин.
– Он бы шел, да ветер несет прямо к нам! – громко, под общий смех, отозвался Ширяев.
С Григорием все было понятно. Он в детстве грезил флибустьерами, мечтал о схватках на море, да и срочную провел в боях под командой тогда еще лейтенанта Кабанова. Но и остальные возмужали за последние годы, и теперь их уже не страшило ничто.
Смерть – всего лишь некая данность, избежать которую невозможно. Так стоит ли бояться ее?
– Женья! Давай нашу! – выкрикнул по-русски Жан-Жак.
Кротких коснулся гитарных струн, и над «Глостером» зазвучала еще не сложенная песня.
- Четыре года рыскал в море наш корсар.
- В боях и штормах не поблекло наше знамя.
- Мы научились штопать паруса
- И закрывать пробоины телами…
Жаль, что нельзя было поднять привычный флаг с ухмыляющейся кабаньей мордой. По законам капер в бою должен выступать под знаменем страны, выдавшей патент. В отличие, скажем, от обычных пиратов.
Голландцы шли, забирая несколько вправо, явно готовясь к артиллерийской дуэли.
«Глостер» намеренно шел медленно, позволяя противнику приблизиться. Оба захваченных купца уже повернули к французским берегам, однако путь предстоял не очень близкий, и голландский фрегат был явным препятствием на дороге.
Голландец вышел на траверз капера, и Командор верно подгадал момент:
– К повороту!
Не зря он весь поход тренировал команду. Люди работали слаженно, не задумываясь над последовательностью тщательно отрепетированных действий. «Глостер» проворно отвернулся от противника, встал к нему кормой, и грянувший залп большей частью лишь вспенил воду по бортам. Два или три ядра ударили по юту, однако назвать повреждения большими не смог бы самый заядлый пессимист.
– Право на борт! Атакуем!
Капер, не теряя ни секунды, развернулся и пошел наперерез противнику. Там торопливо пытались перезарядить орудия. Однако процесс это долгий, а расстояние уменьшалось быстро.
В какой-то момент могло показаться, что Командор решил таранить незадачливого охранника. Но вот «Глостер» стал разворачиваться, оказался к противнику бортом.
– Пали!
Орудия дружно выстрелили практически в упор. Нижняя палуба – ядрами, верхняя – картечью. Голландцы еще не успели опомниться, когда в клубах порохового дыма на них навалился каперский фрегат. На этот раз касание кораблей было жестковато.
Такелаж перепутался, рухнул обломок реи, но все это было пустяком по сравнению с обрушившимся на палубу гранатным дождем.
Черный порох – вещь достаточно слабая. Убойной силы у гранат почти нет. Зато грохот взрывов, вспышки, дым ошеломили, заставили людей потерять головы. Напрасно голландский капитан крутил трещотку, традиционный на флоте сигнал «К абордажу!». Большинство матросов просто не слышали его, а те, кто слышал, не смогли понять, что он обозначает.
– На абордаж! – В отличие от голландцев, команду Кабанова французы расслышали и выполнили ее.
Они к этому готовились…
Ширяев перепрыгнул на вражескую палубу одним из первых, опередив даже Командора.
Редкий противник попытался оказать сопротивление. Даже оружие схватил едва ли один из пяти.
– Гриша, Костя, люки! – Крик Командора напомнил о главной задаче ближайших помощников.
Фрегат – корабль двухпалубный. Довольно много моряков во время боя находится внизу у орудий, и требовалось не позволить им выйти наверх, пока не погашено сопротивление.
После выделения двух призовых партий людей у Командора было немного, меньше чем на голландском фрегате. Впрочем, в бою важна не численность, а дух.
Дух голландцев был сломлен. Как-то не по-честному все произошло. Вместо долгой стрельбы и маневрирования – стремительная атака, грохот, взрывы, свист картечи, а следом – появление на палубе вооруженного врага.
Читать бесплатно другие книги:
